Страница:
К югу климат становился жарче, а расстояния между населенными пунктами все больше. Постелью нам чаще служила земля. Мы предпочитали двигаться утром и вечерами, поскольку дневные часы жгло как в печке. Это время в Испании называют сиестой, когда никто не работает, люди нежатся в тени у фонтанов, не вылезая на солнце и не рискуя получить солнечный удар.
В тот вечер нам повезло Мы добрались до очередного постоялого двора, которого уж по счету на нашем пути. Мрачное двухэтажное здание стояло у подножия горы. Сгорбленный под тяжестью лет хозяин с тремя сыновьями обслуживал свое хозяйство. Он не особенно процветал, поскольку не так уж много путников заглядывали к нему на огонек. Старик сразу сообразил, что у нас водятся деньги, потому был готов целовать землю у наших ног.
Мы плотно поужинали – сын хозяина специально сбегал в соседнюю деревню за "свежими продуктами и вином. Затем поднялись на второй этаж, где нам отвели просторную, но скудно обставленную комнату.
– Неплохо бы отдохнуть здесь пару деньков, – вздохнул я. – Мы слишком устали за последнее время, когда скрывались не только от Хранителя, но и от этого Роберто.
– Нет, – ответил Адепт. – Не стоит рисковать.
– Ты прав. Но все же чертовски хочется немного отдохнуть.
На улице стемнело. Та ночь была какая-то мрачная и недобрая. Узенький серп месяца едва разогнал черноту. Шумел порывистый ветер. Самое время было упасть на мягкую постель и отдаться объятиям сна. Но душу тревожили дурные предчувствия. Я видел, что и Винер неспокоен.
– Пожалуй, нам сегодня не стоит смыкать глаз, – предложил Адепт.
– Похоже, мои надежды на крепкий сон и хороший отдых не оправдываются.
Я не знал, что случится. Но что-то должно было случиться обязательно. Такие ночи созданы для того, чтобы выкликать темные силы…
Посреди ночи в дверь негромко, но требовательно постучали. Мы встали по обе стороны двери, держа в руках заряженные пистолеты. Не так много времени прошло с тех пор, как точно так же мы стояли в Тулузе и были готовы к смертельной схватке с братьями Ришар.
– Кто? – громко спросил я.
Неужели опять наемные убийцы? И снова схватка не на жизнь, а на смерть?..
За дверью послышался слабый голос. Будто крыса что-то пропищала.
– Не слышу! – воскликнул Адепт
– Тише, прошу вас, – донесся из-за двери знакомый голос. – Откройте, это Генри.
– Конечно, это опять он, – усмехнулся я. – Он просто прикован к нам цепями, и, видимо, нам предстоит тянуть его, как тянет каторжник привязанную к ноге гирю.
Адепт отодвинул засов. За дверью стоял сэр и вор Генри, одетый в новое платье, гораздо лучшее, чем то, в котором я видел его в прошлый раз.
– Судя по одежде, твои дела пошли в гору, – сказал я, пропуская его в комнату.
– Ну не всегда же я должен проигрывать в карты, – самодовольно усмехнулся он.
– Просто удивительно, что мы опять встретились, – едко произнес я,
– Ничего удивительного. Мне пришлось немало потрудиться, прежде чем я нашел вас.
– Нашел нас? Зачем?
– Я решил сообщить вам еще пару важных вещей.
– Каких? Что ты солгал, называя себя негодяем? Оказывается, негодяй не только ты, но и твои дети?
– Вы слишком суровы.
– А потом ты придешь однажды ночью, разыскав нас где-нибудь в горах, и скажешь, – хмыкнул Адепт, – что негодяи не только твои дети, но и внуки твои тоже будут негодяями.
– Нет, почему же? Я, напротив, догнал вас, чтобы попросить не слишком серьезно относиться к моим словам. На самом деле я и мои предки не так плохи, как кажемся на первый взгляд.
– С такой новостью можно было подождать, пока мы выспимся, – зевнул Винер.
– Не думаю, что это было бы разумно. Вряд ли вам удастся сегодня заснуть. Разве что вечным сном.
– Что?
– Будет лучше, если вы немедленно соберете вещи и продолжите свое путешествие.
– С какой стати?
– Может быть, вам больше нравится болтаться на виселице и пугать лесных ворон? Помните, я еще в Сарагосе говорил, что этот испанец Аррано Бернандес идет по вашему следу. Тогда вам это показалось невероятным. Но сейчас он направляется прямо сюда во главе отряда солдат, объединившихся с головорезами Красного Роберто. Они немало потрудились, прежде чем найти вас. Им пришлось опрашивать множество горожан и крестьян, не видели ли те двух гнусных еретиков и одного английского шпиона.
– Это заведомая ложь!
– Видимо, идальго Бернандес не отличается честностью. Почему его таким воспитали, вы сможете спросить, когда он будет затягивать вам петлю на шее. Если конечно, не найдет казни получше… Кстати, чем вы так перебежали ему дорогу? Теперь мы достаточно хорошо знаем друг друга, и я могу рассчитывать на вашу откровенность.
– Мы не знаем причины, – отмахнулся я. Причина могла быть только одна, но знать Генри о ней вовсе не обязательно.
– Вам надо поторопиться. Я гнал изо всех сил, чтобы опередить их, но, думаю, они не намного отстали.
– Ну что ж, уходим, – сказал Адепт, вешая на плечо свою походную сумку.
– Эх, не успели! – прислушавшись, неожиданно с горечью воскликнул Генри. – Какая жалость…
– Слишком много времени ушло на болтовню, – поморщился я.
– Я думал, что у нас еще есть время, – вздохнул Генри.
Осторожно выглянув в окно, я увидел в свете прикрепленных к воротам факелов человек двенадцать всадников. С шумом и криками они спешились. Капитан Бернандес эффектно выделялся на фоне прочих и не узнать его было невозможно. Рукоятью пистолета он принялся колотить в медную тарелку, висевшую на воротах.
– Пошли, – прошептал Адепт.
Мы выскочили в коридор, и Адепт распахнул дверь комнаты напротив нашей. Здесь царил затхлый запах, пыль поднималась от каждого движения и щекотала нам ноздри и горло. Я закашлялся. В кромешной тьме мы ощупью пробрались к ставням, зазоры в досках которых выделялись едва заметными светлыми полосками на фоне окружающей черноты. Единственный выход для нас – уйти через это окно.
Я потянул ставни на себя – толстые доски даже не шелохнулись
– Дайте мне! – Генри подошел к ставням, ухватил одной рукой за подоконник и надавил на доски.
– Крепко сбито, – признался он. – Хозяин дурак, потратил столько труда на такую ерунду
Крякнув, он сделал еще одну попытку, и, к моему удивлению, доски с треском вылетели. В лицо дохнуло свежим ветерком.
– Ты Геракл среди карликов, – улыбнулся я.
– Скорее, карлик среди Гераклов.
Первым спрыгнул Адепт. За ним последовал Генри Я приземлился очень удачно и мягко. Бандиты толпились с другой стороны дома, так что не могли нас видеть
Ну что ж, полдела сделано. Теперь нужно преодолеть метров сто, дальше начнется лес, а потом горы – наше спасение.
Тут – принесла его нелегкая – из-за угла появился человек. Не знаю, что он собирался делать, но столкнулся со мной почти нос к носу.
– Э! – крикнул он, замешкавшись на секунду, но договорить не успел – я изо всех сил огрел его увесистой рукояткой пистолета по голове, и он без чувств рухнул на землю.
Ждать, услышал ли кто-нибудь его крик, я не стал Отделявшие меня от леса сто метров я преодолел необычайно резво, при этом стараясь не потерять из вида моих товарищей, которых едва различал в темноте. Когда постоялый двор скрылся за деревьями, Адепт произнес
– Теперь – в горы!
Карабкаться в такую темень по скалам – занятие далеко не безопасное. Но горы здесь не очень высокие, так что подъем мы преодолели без особого труда Очутившись на ближайшей вершине, мы осмотрели окрестности. Черной массой внизу расплылся лес, вдали, в деревеньке, светил один-единственный огонек, кто-то не спал в этот поздний час Очертания постоялого двора едва угадывались, время от времени там мелькали огни – видимо, головорезы с факелами и фонарями осматривали двор.
– Ха-ха, теперь этим людоедам не полакомиться свежей человечинкой, – радостно засмеялся Генри, едва переводя дыхание
– Надо двигаться вперед, – сказал я.
– Не завидую я сейчас хозяину. Эта свора наверняка опустошит его кладовые и подвалы.
Но хозяину не повезло гораздо больше, чем мы предполагали. Не застав нас, головорезы часа три занимались тем, что и предсказывал Генри, – опустошением запасов постоялого двора, видимо, пытаясь обильной трапезой и возлияниями залить горечь от того, что упустили добычу. А потом…
Потом черный плотный покров ночи был разрублен карающим желтым мечом пламени. Оно взметнулось вверх, пожирая здание постоялого двора и пристройки, конюшню и сарай. Мы видели скользящие черные тени – это головорезы метались на фоне огня и были похожи на чертей, подбрасывающих поленья в адское пламя и наслаждающихся чужой болью, разрушением, хаосом, которые сами и произвели.
– Святая Мария, что творится, – прошептал Генри. – Они будто с цепи сорвались, эти бешеные псы!
– Возможно, так оно и есть, – кивнул Адепт. – Именно бешеные псы! Сердца их черны и безраздельно отданы злу.
– Но в Испании есть хоть и ослабевшая, но еще крепкая власть! – возмущенно воскликнул Генри. – А этот Бернандес – он ведь капитан испанского короля, даже если и связался сейчас с Роберто. Он жжет дома подданных короля так, будто это жилища мавров во время реконкисты. Это полное безумие!
– Он способен еще и не на такое, – сказал я.
– И он не отстанет от нас, – поддакнул Адепт.
– Нам, пожалуй, лучше убраться подальше в горы, – сказал Генри. – У меня и так все предки кончили жизнь с петлей на шее. Не хотелось бы продолжить эту родовую традицию.
– Они не пойдут в горы ни сейчас, ни утром, – сказал Адепт. – Они понимают, что здесь им нас не достать, будь у них хоть двести человек. Может, кто-то другой и попытался бы это сделать, но только не этот дьявол Бернандес. Он знает, что рано или поздно пути наши снова пересекутся.
– Почему? – спросил Генри.
– Он ощущает своим дьявольским носом, куда мы держим путь, и знает, что с этого пути мы не свернем. Ибо мы не хозяева своей судьбы.
«Только судьба наша еще не определена», – подумал я.
– Люблю ученые речи, особенно после того, как только что удалось спасти собственную шкуру, – кивнул удовлетворенно Генри. – Самым большим философом из всех, кого я встречал, был мой земляк старина Билл, с ним вместе мы сидели в лондонской тюрьме. Его следы затерялись на галерах Его Величества. Кстати, а куда вы держите путь, с которого, как вы говорите, не собираетесь сворачивать?
– Прямо на юг.
– Юг велик. Уж не собираетесь ли вы посетить земли чернокожих людоедов, делающих украшения из зубов съеденных ими людей? Или принять мусульманство в Османской империи?
– Нет, мы пойдем в Севилью.
– О, Севилья! Я бывал там не один раз. Город портов, величественных талионов с золотом, прибывающих из обеих Индий. Вам повезло, потому что я держу путь туда же.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что навязываешься на нашу шею? – спросил Адепт.
– Ну, тут можно поспорить, кто и на чьей шее будет сидеть. Такие добрые и наивные люди, как я, обычно становятся мулами, а не погонщиками.
– Такой наивный и добрый путник – прямой путь для нас на каторгу или галеры! – воскликнул я.
– Я не обижаюсь, поскольку воспринимаю ваши слова как несколько экзотическую форму благодарности за спасенные жизни.
– Хорошо, – произнес Адепт. – Ты пойдешь с нами, если поклянешься не пускать в ход свои многочисленные таланты в деле умыкания чужого имущества.
– Клянусь закопанными в землю пиастрами моего папаши!
– Ха! – только и сказал я,
– Думаю, тебе можно доверять, – поднял руку Адепт. – Эх, Генри, если бы ты только мог представить себе, во что ввязываешься…
– Я согласен на все, ибо хорошие спутники – огромная редкость в нашем сумасшедшем мире. Тем, кто поверил и поклялся в дружбе Генри Джордану, сей отпрыск благородной и честной фамилии сделает все, что в его силах.
Ночью мы не сомкнули глаз. Выбрав удобный пункт наблюдения, мы смогли, когда рассвело, увидеть, что отряд исчез, оставив после себя пепелище.
– Интересно, куда они отправились? – задумчиво произнес Адепт.
– Будут объезжать окрестности и узнавать, не видел ли кто-нибудь двух еретиков и одного английского шпиона, скрывающихся от милостивого королевского правосудия.
– Без лошадей нам далеко не уйти, – заметил я. – Нужно спуститься в деревню и попытаться приобрести трех мулов.
– А кто может сказать наверняка, что капитан не оставил там засаду? – осведомился Генри Джордан. – Они вполне могут затаиться в одном из домов и ждать нас в гости, приготовив нам горячий прием и завтрак пороха и пульпе клинками на десерт.
– Там никого нет. Мне так кажется, – сказал Адепт.
– А что вам будет казаться, когда они станут развешивать нас на виселицах? Вы скажете, что вам кажется, что нас вешают.
– Пожалуй, Генри, ты прав. Нужно быть осторожным и не доверять полностью своим тонким ощущениям, хотя они меня почти никогда не подводили, чего не скажешь о глазах и слухе.
И мы постарались быть осторожными. Двигались по лесу с опаской, прислушиваясь к каждому шороху, пока за зеленью не показались белые домики испанского селения, приткнувшиеся на окраине леса и даже взобравшиеся на склон горы.
Мы довольно долго наблюдали за селением, но ничего подозрительного там не увидели. У колодца женщина в черном платье набирала воду, мужчина гнал из хлева быка, трое стариков почти неподвижно сидели в тени разлапистого дерева, дарившего вожделенную прохладу – воздух уже начал накаляться.
Но все же в одном из этих домов могли притаиться головорезы, поэтому прошло около часа, а мы все еще не решались войти в селение. Лучше всего было опросить какого-нибудь местного жителя. И нам повезло. Мы наткнулись на пастуха. Завидев нас, он страшно перепугался и, предупреждая наши вопросы, начал слезно молить о пощаде,
– Перестань причитать, не то, клянусь, ты замолчишь навсегда! – оборвал его Генри.
Пастух тут же замолк, будто проглотил язык.
– Теперь говори, что у вас тут творится.
– Мы мирные люди, мы ничего не знаем и ничего "не хотим сверх того, что имеем.
– Рассказывай!
– Ночью приехали благородные сеньоры. Они спросили, проходил ли кто-нибудь через селение. Маркое сказал, что двое сеньоров устроились на постоялом дворе в нескольких милях от деревни. Ох уж этот Маркое! Он жаден, у него есть деньги, и вся деревня у него в долгу. Вы лучше его убейте, чем меня!
– Кого надо, того и убьем, – заверил его Генри. – Говори дальше!
– Потом загорелась гостиница, и к нам опять прискакали эти сеньоры. Они осмотрели все дома, и после этого мы недосчитались многих хороших вещей. Потом сыновья старого Родриго принесли отца на руках. Он был ранен и теперь, может быть, уже умер.
Потом сеньоры ускакали, после того как Маркое сказал: «Здесь их ждать бесполезно. Эти враги матери нашей католической церкви и короля направились на юг»… Ох, я совсем не это хотел сказать! Поверьте, это не мои, а его слова!
– Мы знаем, что ты хотел сказать, – усмехнулся Адепт. – Один из нас останется с тобой. Если мы попадем в засаду, наш товарищ поджарит тебя на медленном огне.
– Я не вру! Мне незачем помогать тем сеньорам – они разорили мой дом и изгалялись над моими дочерьми.
– Ладно, живи.
Мы оставили пастуха в одиночестве и направились в селение.
Завидев нас еще издалека, все жители попрятались по домам. Мы оказались на совершенно пустой площади, в центре которой росло большое дерево и плескалась в источнике вода.
– Есть тут кто? – крикнул я.
И тут они посыпались со всех сторон – оборванные крестьяне, державшие в руках кто вилы, кто топор, а у одного старика в руке была ржавая шпага. Их было человек двадцать.
– Стоять! – крикнул Адепт, выхватывая пистолет. – Первый, кто подойдет, останется без головы!
Угроза подействовала. В подобных историях в толпе обычно никто не хочет оказаться первым, кого лишат жизни, даже если потом обидчиков изрежут на куски.
Вперед выступил хромой, в длинной рубахе, с лопатой в руках мужчина. Одежда его была более добротной, и я понял, что это тот самый Маркое и есть.
– Уходите отсюда! – крикнул он. – Мы не хотим, чтобы вы были здесь. Если вы уйдете с миром, мы вам ничего не сделаем.
– Мы не хотим никому из вас зла, – заметил я.
– Вы уже принесли достаточно зла. Кроме того, мы не любим англичан и еретиков. Уходите!
– Мы не англичане и не еретики. Неужели вы поверили бандитам, которые, презирая законы, а значит, и самого короля, чинят разрушения и насилие над подданными его католического величества?
Крестьяне зароптали. Мои слова нашли в их душах отклик.
– Они хотели убить нас, потому что мы перешли дорогу ворам и разбойникам из Сарагосы! Они, а не мы, еретики и бандиты!
– С ними был королевский капитан! – крикнул Маркое.
– Да? И как капитан короля сжег постоялый двор и разворовал все ценное в ваших домах? Он лишь ограбил вас, отнял ваши деньги. А мы готовы загладить причиненный вам вред. Кроме того, нам нужны лошади. Самые лучшие лошади. Мы хорошо заплатим за них. – Адепт вытряхнул на ладонь несколько золотых монет и продемонстрировал их крестьянам. Глаза у тех засверкали еще сильнее, чем золото на солнце.
Поднялся такой галдеж, что можно было различать лишь отдельные фразы:
– Я могу предложить отличного мула!
– Он врет, его кляча не поднимет и пухового перышка!
– Нигде в окрестностях нет лучшей лошади, чем у Хосе-башмачника!
Так был достигнут мир и взаимопонимание с местными жителями. Мы выбрали самых лучших мулов, которых только смогли найти. Это были ленивые и добродушные животные, отличающиеся больше прожорливостью, чем резвостью, но они были в приличном состоянии и, по-моему, достаточно выносливы, что немаловажно для длительного путешествия. Заплатили мы за них щедро, раза в два дороже, чем они стоили на самом деле.
Пока Адепт и Генри занимались возмещением причиненного разбойниками ущерба, я отправился к старику Родриго, хозяину постоялого двора. Он лежал в доме своего брата, окруженный родственниками, и, судя по всему, собирался отойти в мир иной.
– Зачем вы пришли, сеньор? – выдавил он через силу. – Из-за вас уничтожен мой дом, пошли прахом труды стольких лет. Теперь вы хотите полюбоваться еще и моей смертью?
– Нет, я хочу просто помочь вам Я – лекарь Без особой охоты дали мне родственники осмотреть Родриго. Шпага распорола ему бок, рана была не особо опасной, но только при условии оказания нормальной медицинской помощи. Я обработал рану, нанес на нее одно из лекарств, с которым никогда не расставался, и перевязал чистой тряпицей.
– Ты будешь жить, – заверил я раненого.
– Да? – слабо прошептал Родриго – Зачем мне нищая жизнь?
– Вот, – я выгреб горсть монет, – их с избытком хватит на возведение нового дома и приобретения всего необходимого.
– Спасибо, сеньор, я всегда буду помнить о вашей доброте. – Он ухватил мою руку и попытался ее поцеловать, но я помешал ему. – Вы добрый человек. Я лишь жалкий крестьянин. Когда дерутся большие сеньоры, страдаем обычно мы, и на наши изломанные жизни, на нашу погибель никто не обращает внимания. Для знатного сеньора разорить наш дом не намного труднее, чем в лесу разворошить муравейник. Вы же не остались равнодушны к нашим горестям.
– Ты прав. Но мы тоже, если смотреть шире, маленькие люди и страдаем от того, что дерутся сеньоры, стоящие неизмеримо выше нас…
– Что это за сеньоры?
– Их имена лучше не поминать всуе.
Он не поверил бы, если бы я сказал ему, что даже короли всего лишь незаметные фигуры в той игре, которую ведут великие Ордена. Однако и Ордена только лишь игрушки в чьих-то гораздо более могущественных руках.
– Не скажу, что меня сжигает это желание, – ответил я, разглядывая скучный степной пейзаж. Скоро час сиесты и двигаться по степи станет совершенно невозможно.
– Разве? Я же вижу по вашим лицам, что вам очень хочется выслушать драматическую и поучительную историю моей жизни, но вы просто стесняетесь об этом сказать. Иначе как вы узнаете, почему у англичанина такая смуглая кожа
– Ладно, рассказывай свою поучительную историю, – великодушно согласился я, похлопывая мула по шее. Мул заржал, будто выражая свое неудовольствие моим решением.
– Если вы настаиваете, то считайте, что вам удалось уговорить меня. Вообще-то при здравом размышлении нетрудно понять, что мои предки были не столько негодяями, сколько наивными жертвами суровых обстоятельств. Мой дед принадлежал к знатным вигам – это такая политическая партия у нас в Великобритании. Он пал жертвой полоумного короля Якова Второго, возомнившего, что он пуп земли и поэтому может творить со старушкой Англией что ему вздумается, в том числе вернуть ей католическую веру. Он топил мою страну в крови, и в этот селевой поток крови влился и ручеек крови моего родного деда… Отец мой, тогда уже взрослый человек, посвятил свою жизнь изучению наук, преимущественно связанных с медициной. После смерти деда он был вынужден бежать во Францию. Конечно же, никто его там не ждал, кроме господ по имени голод и нищета, которые с радостью приняли его в свои объятия Решив убежать от них, отец мой польстился на щедрые посулы служащих французской Вест-индской компании (благодарю Бога, что она недавно приказала долго жить}. Эти негодяи посулили ему золотые горы во французских колониях в Карибском море. Заключивших договор доставляли туда бесплатно, за это они обязаны были, опять-таки бесплатно, поработать в свое удовольствие три года на благо богатого заморского колониста. Конечно, компания занималась этим не из благотворительности. За голову каждого работника они получали по тридцать реалов – кругленькая сумма. И в трюмах кораблей плыли в Индию авантюристы и беглые каторжники, глупые романтики и гугеноты, которым во Франции запретили заниматься наиболее важными и доходными профессиями.
Тортуга, куда прибыл мой папаша, была воистину райским уголком, – продолжал рассказ сэр Генри. – Там было вдоволь еды, мяса, фруктов. Три дня завербованные, как было предусмотрено договором, радовались жизни в неге и праздности. Все обещало им светлое будущее… Но по прошествии этих дней их под конвоем повели на невольничий рынок. Там на аукционе торговали выловленными в Африке неграми, индейцами и прибывшими на последнем корабле завербованными белыми. Фактически, бедолаги, поверившие компании, были проданы на три года в рабство! В самое настоящее рабство.
Сначала никого не интересовали лекарские способности моего отца Вместе со всеми с восхода до заката он пропалывал табак, валил лес. Многие завербованные умирали от цинги и произвола. Когда же он вылечил жену хозяина, к нему потянулись жители острова, и плантатор решил, что выгоднее использовать раба по его прямой профессии. Он разрешил отцу заниматься врачеванием. Продолжалось это полгода. После чего отец договорился с хозяином, что выкупит себя за приличную сумму в двести реалов. Откуда он рассчитывал найти такие деньги? О, на Тортуге добыть их было не так трудно. Для этого требовалось лишь наняться судовым врачом на пиратский фрегат.
– То есть он без долгих раздумий влился в разбойничью шайку, – проговорил я.
– Ну, я бы не обозначал ту дружную компанию столь суровыми словами. Сами флибустьеры именуют себя береговыми братьями, а еще – людьми чести. С той поры, как Испания начала вывозить из Америки золото, грабеж испанских кораблей стал военной доблестью, поскольку эта страна находилась постоянно в состоянии войны со всеми соседями. В те редкие годы, когда Испания заключала со своими врагами мирные договоры, морской разбой продолжался даже еще с большим усердием. Министры обменивались возмущенными петициями, а французские и английские правители заверяли испанского короля, что виновные будут наказаны строжайшим образом. Флибустьерские капитаны выслушивали суровые судебные приговоры, но после заседаний никто и не думал их задерживать для приведения приговоров б исполнение, поскольку судьи знали, что капитаны очень спешат-им нужно «добыть испанца», как принято было говорить у береговых братьев. Нередко флибустьерские суда снаряжались с помощью королевской казны. В карманах самих пиратов реалы долго не задерживались, но они получали лишь часть добычи. Им приходилось делиться с губернатором, королем и, конечно же, могучей Вест-индской компанией.
Оно и неудивительно. Тортуга, оплот пиратства, считалась вотчиной французской короны. Ямайка, еще один оплот, находилась под английской короной. Короли не обращали внимания на такие мелочи, как факт, что из десяти тысяч населения Тортуги три тысячи были пиратами. Неудивительно, что губернаторами на этих островах становились часто рыцари удачи из берегового братства. При этом они насаждали такую власть, что великий инквизитор Торквемада позеленел бы от зависти при виде тех пыток и казней, которые они практиковали. Моему отцу посчастливилось быть свидетелем убийства живодера Левассера, губернатора Тортуги. Свою любимую, отстроенную с большим знанием дела темницу тот назвал ласково «чистидище.м», а ряды клеток вдоль стен – «адом». В этих клетках невозможно было ни встать, ни разогнуться. Но больше всего Левассер обожал свое изобретение – пыточную машину, представлявшую остроумную систему блоков и тисков. Мало кто оставался жив после нее, а те, кто выжил, предпочитали не распространяться о том, что им там довелось перенести.
В тот вечер нам повезло Мы добрались до очередного постоялого двора, которого уж по счету на нашем пути. Мрачное двухэтажное здание стояло у подножия горы. Сгорбленный под тяжестью лет хозяин с тремя сыновьями обслуживал свое хозяйство. Он не особенно процветал, поскольку не так уж много путников заглядывали к нему на огонек. Старик сразу сообразил, что у нас водятся деньги, потому был готов целовать землю у наших ног.
Мы плотно поужинали – сын хозяина специально сбегал в соседнюю деревню за "свежими продуктами и вином. Затем поднялись на второй этаж, где нам отвели просторную, но скудно обставленную комнату.
– Неплохо бы отдохнуть здесь пару деньков, – вздохнул я. – Мы слишком устали за последнее время, когда скрывались не только от Хранителя, но и от этого Роберто.
– Нет, – ответил Адепт. – Не стоит рисковать.
– Ты прав. Но все же чертовски хочется немного отдохнуть.
На улице стемнело. Та ночь была какая-то мрачная и недобрая. Узенький серп месяца едва разогнал черноту. Шумел порывистый ветер. Самое время было упасть на мягкую постель и отдаться объятиям сна. Но душу тревожили дурные предчувствия. Я видел, что и Винер неспокоен.
– Пожалуй, нам сегодня не стоит смыкать глаз, – предложил Адепт.
– Похоже, мои надежды на крепкий сон и хороший отдых не оправдываются.
Я не знал, что случится. Но что-то должно было случиться обязательно. Такие ночи созданы для того, чтобы выкликать темные силы…
Посреди ночи в дверь негромко, но требовательно постучали. Мы встали по обе стороны двери, держа в руках заряженные пистолеты. Не так много времени прошло с тех пор, как точно так же мы стояли в Тулузе и были готовы к смертельной схватке с братьями Ришар.
– Кто? – громко спросил я.
Неужели опять наемные убийцы? И снова схватка не на жизнь, а на смерть?..
За дверью послышался слабый голос. Будто крыса что-то пропищала.
– Не слышу! – воскликнул Адепт
– Тише, прошу вас, – донесся из-за двери знакомый голос. – Откройте, это Генри.
– Конечно, это опять он, – усмехнулся я. – Он просто прикован к нам цепями, и, видимо, нам предстоит тянуть его, как тянет каторжник привязанную к ноге гирю.
Адепт отодвинул засов. За дверью стоял сэр и вор Генри, одетый в новое платье, гораздо лучшее, чем то, в котором я видел его в прошлый раз.
– Судя по одежде, твои дела пошли в гору, – сказал я, пропуская его в комнату.
– Ну не всегда же я должен проигрывать в карты, – самодовольно усмехнулся он.
– Просто удивительно, что мы опять встретились, – едко произнес я,
– Ничего удивительного. Мне пришлось немало потрудиться, прежде чем я нашел вас.
– Нашел нас? Зачем?
– Я решил сообщить вам еще пару важных вещей.
– Каких? Что ты солгал, называя себя негодяем? Оказывается, негодяй не только ты, но и твои дети?
– Вы слишком суровы.
– А потом ты придешь однажды ночью, разыскав нас где-нибудь в горах, и скажешь, – хмыкнул Адепт, – что негодяи не только твои дети, но и внуки твои тоже будут негодяями.
– Нет, почему же? Я, напротив, догнал вас, чтобы попросить не слишком серьезно относиться к моим словам. На самом деле я и мои предки не так плохи, как кажемся на первый взгляд.
– С такой новостью можно было подождать, пока мы выспимся, – зевнул Винер.
– Не думаю, что это было бы разумно. Вряд ли вам удастся сегодня заснуть. Разве что вечным сном.
– Что?
– Будет лучше, если вы немедленно соберете вещи и продолжите свое путешествие.
– С какой стати?
– Может быть, вам больше нравится болтаться на виселице и пугать лесных ворон? Помните, я еще в Сарагосе говорил, что этот испанец Аррано Бернандес идет по вашему следу. Тогда вам это показалось невероятным. Но сейчас он направляется прямо сюда во главе отряда солдат, объединившихся с головорезами Красного Роберто. Они немало потрудились, прежде чем найти вас. Им пришлось опрашивать множество горожан и крестьян, не видели ли те двух гнусных еретиков и одного английского шпиона.
– Это заведомая ложь!
– Видимо, идальго Бернандес не отличается честностью. Почему его таким воспитали, вы сможете спросить, когда он будет затягивать вам петлю на шее. Если конечно, не найдет казни получше… Кстати, чем вы так перебежали ему дорогу? Теперь мы достаточно хорошо знаем друг друга, и я могу рассчитывать на вашу откровенность.
– Мы не знаем причины, – отмахнулся я. Причина могла быть только одна, но знать Генри о ней вовсе не обязательно.
– Вам надо поторопиться. Я гнал изо всех сил, чтобы опередить их, но, думаю, они не намного отстали.
– Ну что ж, уходим, – сказал Адепт, вешая на плечо свою походную сумку.
– Эх, не успели! – прислушавшись, неожиданно с горечью воскликнул Генри. – Какая жалость…
* * *
Ветер разгулялся сегодня во всю. Он свистел в причудливых изгибах скал, ломал ветви деревьев и заглушал стук копыт. Но теперь я мог слышать специфический шум конного отряда… Да, боюсь, удирать было поздно. Вооруженный отряд под командованием неизвестно как свалившегося нам на голову нашего врага проклятого Бернандеса стоял у ворот.– Слишком много времени ушло на болтовню, – поморщился я.
– Я думал, что у нас еще есть время, – вздохнул Генри.
Осторожно выглянув в окно, я увидел в свете прикрепленных к воротам факелов человек двенадцать всадников. С шумом и криками они спешились. Капитан Бернандес эффектно выделялся на фоне прочих и не узнать его было невозможно. Рукоятью пистолета он принялся колотить в медную тарелку, висевшую на воротах.
– Пошли, – прошептал Адепт.
Мы выскочили в коридор, и Адепт распахнул дверь комнаты напротив нашей. Здесь царил затхлый запах, пыль поднималась от каждого движения и щекотала нам ноздри и горло. Я закашлялся. В кромешной тьме мы ощупью пробрались к ставням, зазоры в досках которых выделялись едва заметными светлыми полосками на фоне окружающей черноты. Единственный выход для нас – уйти через это окно.
Я потянул ставни на себя – толстые доски даже не шелохнулись
– Дайте мне! – Генри подошел к ставням, ухватил одной рукой за подоконник и надавил на доски.
– Крепко сбито, – признался он. – Хозяин дурак, потратил столько труда на такую ерунду
Крякнув, он сделал еще одну попытку, и, к моему удивлению, доски с треском вылетели. В лицо дохнуло свежим ветерком.
– Ты Геракл среди карликов, – улыбнулся я.
– Скорее, карлик среди Гераклов.
Первым спрыгнул Адепт. За ним последовал Генри Я приземлился очень удачно и мягко. Бандиты толпились с другой стороны дома, так что не могли нас видеть
Ну что ж, полдела сделано. Теперь нужно преодолеть метров сто, дальше начнется лес, а потом горы – наше спасение.
Тут – принесла его нелегкая – из-за угла появился человек. Не знаю, что он собирался делать, но столкнулся со мной почти нос к носу.
– Э! – крикнул он, замешкавшись на секунду, но договорить не успел – я изо всех сил огрел его увесистой рукояткой пистолета по голове, и он без чувств рухнул на землю.
Ждать, услышал ли кто-нибудь его крик, я не стал Отделявшие меня от леса сто метров я преодолел необычайно резво, при этом стараясь не потерять из вида моих товарищей, которых едва различал в темноте. Когда постоялый двор скрылся за деревьями, Адепт произнес
– Теперь – в горы!
Карабкаться в такую темень по скалам – занятие далеко не безопасное. Но горы здесь не очень высокие, так что подъем мы преодолели без особого труда Очутившись на ближайшей вершине, мы осмотрели окрестности. Черной массой внизу расплылся лес, вдали, в деревеньке, светил один-единственный огонек, кто-то не спал в этот поздний час Очертания постоялого двора едва угадывались, время от времени там мелькали огни – видимо, головорезы с факелами и фонарями осматривали двор.
– Ха-ха, теперь этим людоедам не полакомиться свежей человечинкой, – радостно засмеялся Генри, едва переводя дыхание
– Надо двигаться вперед, – сказал я.
– Не завидую я сейчас хозяину. Эта свора наверняка опустошит его кладовые и подвалы.
Но хозяину не повезло гораздо больше, чем мы предполагали. Не застав нас, головорезы часа три занимались тем, что и предсказывал Генри, – опустошением запасов постоялого двора, видимо, пытаясь обильной трапезой и возлияниями залить горечь от того, что упустили добычу. А потом…
Потом черный плотный покров ночи был разрублен карающим желтым мечом пламени. Оно взметнулось вверх, пожирая здание постоялого двора и пристройки, конюшню и сарай. Мы видели скользящие черные тени – это головорезы метались на фоне огня и были похожи на чертей, подбрасывающих поленья в адское пламя и наслаждающихся чужой болью, разрушением, хаосом, которые сами и произвели.
– Святая Мария, что творится, – прошептал Генри. – Они будто с цепи сорвались, эти бешеные псы!
– Возможно, так оно и есть, – кивнул Адепт. – Именно бешеные псы! Сердца их черны и безраздельно отданы злу.
– Но в Испании есть хоть и ослабевшая, но еще крепкая власть! – возмущенно воскликнул Генри. – А этот Бернандес – он ведь капитан испанского короля, даже если и связался сейчас с Роберто. Он жжет дома подданных короля так, будто это жилища мавров во время реконкисты. Это полное безумие!
– Он способен еще и не на такое, – сказал я.
– И он не отстанет от нас, – поддакнул Адепт.
– Нам, пожалуй, лучше убраться подальше в горы, – сказал Генри. – У меня и так все предки кончили жизнь с петлей на шее. Не хотелось бы продолжить эту родовую традицию.
– Они не пойдут в горы ни сейчас, ни утром, – сказал Адепт. – Они понимают, что здесь им нас не достать, будь у них хоть двести человек. Может, кто-то другой и попытался бы это сделать, но только не этот дьявол Бернандес. Он знает, что рано или поздно пути наши снова пересекутся.
– Почему? – спросил Генри.
– Он ощущает своим дьявольским носом, куда мы держим путь, и знает, что с этого пути мы не свернем. Ибо мы не хозяева своей судьбы.
«Только судьба наша еще не определена», – подумал я.
– Люблю ученые речи, особенно после того, как только что удалось спасти собственную шкуру, – кивнул удовлетворенно Генри. – Самым большим философом из всех, кого я встречал, был мой земляк старина Билл, с ним вместе мы сидели в лондонской тюрьме. Его следы затерялись на галерах Его Величества. Кстати, а куда вы держите путь, с которого, как вы говорите, не собираетесь сворачивать?
– Прямо на юг.
– Юг велик. Уж не собираетесь ли вы посетить земли чернокожих людоедов, делающих украшения из зубов съеденных ими людей? Или принять мусульманство в Османской империи?
– Нет, мы пойдем в Севилью.
– О, Севилья! Я бывал там не один раз. Город портов, величественных талионов с золотом, прибывающих из обеих Индий. Вам повезло, потому что я держу путь туда же.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что навязываешься на нашу шею? – спросил Адепт.
– Ну, тут можно поспорить, кто и на чьей шее будет сидеть. Такие добрые и наивные люди, как я, обычно становятся мулами, а не погонщиками.
– Такой наивный и добрый путник – прямой путь для нас на каторгу или галеры! – воскликнул я.
– Я не обижаюсь, поскольку воспринимаю ваши слова как несколько экзотическую форму благодарности за спасенные жизни.
– Хорошо, – произнес Адепт. – Ты пойдешь с нами, если поклянешься не пускать в ход свои многочисленные таланты в деле умыкания чужого имущества.
– Клянусь закопанными в землю пиастрами моего папаши!
– Ха! – только и сказал я,
– Думаю, тебе можно доверять, – поднял руку Адепт. – Эх, Генри, если бы ты только мог представить себе, во что ввязываешься…
– Я согласен на все, ибо хорошие спутники – огромная редкость в нашем сумасшедшем мире. Тем, кто поверил и поклялся в дружбе Генри Джордану, сей отпрыск благородной и честной фамилии сделает все, что в его силах.
Ночью мы не сомкнули глаз. Выбрав удобный пункт наблюдения, мы смогли, когда рассвело, увидеть, что отряд исчез, оставив после себя пепелище.
– Интересно, куда они отправились? – задумчиво произнес Адепт.
– Будут объезжать окрестности и узнавать, не видел ли кто-нибудь двух еретиков и одного английского шпиона, скрывающихся от милостивого королевского правосудия.
– Без лошадей нам далеко не уйти, – заметил я. – Нужно спуститься в деревню и попытаться приобрести трех мулов.
– А кто может сказать наверняка, что капитан не оставил там засаду? – осведомился Генри Джордан. – Они вполне могут затаиться в одном из домов и ждать нас в гости, приготовив нам горячий прием и завтрак пороха и пульпе клинками на десерт.
– Там никого нет. Мне так кажется, – сказал Адепт.
– А что вам будет казаться, когда они станут развешивать нас на виселицах? Вы скажете, что вам кажется, что нас вешают.
– Пожалуй, Генри, ты прав. Нужно быть осторожным и не доверять полностью своим тонким ощущениям, хотя они меня почти никогда не подводили, чего не скажешь о глазах и слухе.
И мы постарались быть осторожными. Двигались по лесу с опаской, прислушиваясь к каждому шороху, пока за зеленью не показались белые домики испанского селения, приткнувшиеся на окраине леса и даже взобравшиеся на склон горы.
Мы довольно долго наблюдали за селением, но ничего подозрительного там не увидели. У колодца женщина в черном платье набирала воду, мужчина гнал из хлева быка, трое стариков почти неподвижно сидели в тени разлапистого дерева, дарившего вожделенную прохладу – воздух уже начал накаляться.
Но все же в одном из этих домов могли притаиться головорезы, поэтому прошло около часа, а мы все еще не решались войти в селение. Лучше всего было опросить какого-нибудь местного жителя. И нам повезло. Мы наткнулись на пастуха. Завидев нас, он страшно перепугался и, предупреждая наши вопросы, начал слезно молить о пощаде,
– Перестань причитать, не то, клянусь, ты замолчишь навсегда! – оборвал его Генри.
Пастух тут же замолк, будто проглотил язык.
– Теперь говори, что у вас тут творится.
– Мы мирные люди, мы ничего не знаем и ничего "не хотим сверх того, что имеем.
– Рассказывай!
– Ночью приехали благородные сеньоры. Они спросили, проходил ли кто-нибудь через селение. Маркое сказал, что двое сеньоров устроились на постоялом дворе в нескольких милях от деревни. Ох уж этот Маркое! Он жаден, у него есть деньги, и вся деревня у него в долгу. Вы лучше его убейте, чем меня!
– Кого надо, того и убьем, – заверил его Генри. – Говори дальше!
– Потом загорелась гостиница, и к нам опять прискакали эти сеньоры. Они осмотрели все дома, и после этого мы недосчитались многих хороших вещей. Потом сыновья старого Родриго принесли отца на руках. Он был ранен и теперь, может быть, уже умер.
Потом сеньоры ускакали, после того как Маркое сказал: «Здесь их ждать бесполезно. Эти враги матери нашей католической церкви и короля направились на юг»… Ох, я совсем не это хотел сказать! Поверьте, это не мои, а его слова!
– Мы знаем, что ты хотел сказать, – усмехнулся Адепт. – Один из нас останется с тобой. Если мы попадем в засаду, наш товарищ поджарит тебя на медленном огне.
– Я не вру! Мне незачем помогать тем сеньорам – они разорили мой дом и изгалялись над моими дочерьми.
– Ладно, живи.
Мы оставили пастуха в одиночестве и направились в селение.
Завидев нас еще издалека, все жители попрятались по домам. Мы оказались на совершенно пустой площади, в центре которой росло большое дерево и плескалась в источнике вода.
– Есть тут кто? – крикнул я.
И тут они посыпались со всех сторон – оборванные крестьяне, державшие в руках кто вилы, кто топор, а у одного старика в руке была ржавая шпага. Их было человек двадцать.
– Стоять! – крикнул Адепт, выхватывая пистолет. – Первый, кто подойдет, останется без головы!
Угроза подействовала. В подобных историях в толпе обычно никто не хочет оказаться первым, кого лишат жизни, даже если потом обидчиков изрежут на куски.
Вперед выступил хромой, в длинной рубахе, с лопатой в руках мужчина. Одежда его была более добротной, и я понял, что это тот самый Маркое и есть.
– Уходите отсюда! – крикнул он. – Мы не хотим, чтобы вы были здесь. Если вы уйдете с миром, мы вам ничего не сделаем.
– Мы не хотим никому из вас зла, – заметил я.
– Вы уже принесли достаточно зла. Кроме того, мы не любим англичан и еретиков. Уходите!
– Мы не англичане и не еретики. Неужели вы поверили бандитам, которые, презирая законы, а значит, и самого короля, чинят разрушения и насилие над подданными его католического величества?
Крестьяне зароптали. Мои слова нашли в их душах отклик.
– Они хотели убить нас, потому что мы перешли дорогу ворам и разбойникам из Сарагосы! Они, а не мы, еретики и бандиты!
– С ними был королевский капитан! – крикнул Маркое.
– Да? И как капитан короля сжег постоялый двор и разворовал все ценное в ваших домах? Он лишь ограбил вас, отнял ваши деньги. А мы готовы загладить причиненный вам вред. Кроме того, нам нужны лошади. Самые лучшие лошади. Мы хорошо заплатим за них. – Адепт вытряхнул на ладонь несколько золотых монет и продемонстрировал их крестьянам. Глаза у тех засверкали еще сильнее, чем золото на солнце.
Поднялся такой галдеж, что можно было различать лишь отдельные фразы:
– Я могу предложить отличного мула!
– Он врет, его кляча не поднимет и пухового перышка!
– Нигде в окрестностях нет лучшей лошади, чем у Хосе-башмачника!
Так был достигнут мир и взаимопонимание с местными жителями. Мы выбрали самых лучших мулов, которых только смогли найти. Это были ленивые и добродушные животные, отличающиеся больше прожорливостью, чем резвостью, но они были в приличном состоянии и, по-моему, достаточно выносливы, что немаловажно для длительного путешествия. Заплатили мы за них щедро, раза в два дороже, чем они стоили на самом деле.
Пока Адепт и Генри занимались возмещением причиненного разбойниками ущерба, я отправился к старику Родриго, хозяину постоялого двора. Он лежал в доме своего брата, окруженный родственниками, и, судя по всему, собирался отойти в мир иной.
– Зачем вы пришли, сеньор? – выдавил он через силу. – Из-за вас уничтожен мой дом, пошли прахом труды стольких лет. Теперь вы хотите полюбоваться еще и моей смертью?
– Нет, я хочу просто помочь вам Я – лекарь Без особой охоты дали мне родственники осмотреть Родриго. Шпага распорола ему бок, рана была не особо опасной, но только при условии оказания нормальной медицинской помощи. Я обработал рану, нанес на нее одно из лекарств, с которым никогда не расставался, и перевязал чистой тряпицей.
– Ты будешь жить, – заверил я раненого.
– Да? – слабо прошептал Родриго – Зачем мне нищая жизнь?
– Вот, – я выгреб горсть монет, – их с избытком хватит на возведение нового дома и приобретения всего необходимого.
– Спасибо, сеньор, я всегда буду помнить о вашей доброте. – Он ухватил мою руку и попытался ее поцеловать, но я помешал ему. – Вы добрый человек. Я лишь жалкий крестьянин. Когда дерутся большие сеньоры, страдаем обычно мы, и на наши изломанные жизни, на нашу погибель никто не обращает внимания. Для знатного сеньора разорить наш дом не намного труднее, чем в лесу разворошить муравейник. Вы же не остались равнодушны к нашим горестям.
– Ты прав. Но мы тоже, если смотреть шире, маленькие люди и страдаем от того, что дерутся сеньоры, стоящие неизмеримо выше нас…
– Что это за сеньоры?
– Их имена лучше не поминать всуе.
Он не поверил бы, если бы я сказал ему, что даже короли всего лишь незаметные фигуры в той игре, которую ведут великие Ордена. Однако и Ордена только лишь игрушки в чьих-то гораздо более могущественных руках.
* * *
– Что я слышу? Неужели вы хотите узнать историю моей жизни? – удивленно воскликнул Генри, пришпоривая мула.– Не скажу, что меня сжигает это желание, – ответил я, разглядывая скучный степной пейзаж. Скоро час сиесты и двигаться по степи станет совершенно невозможно.
– Разве? Я же вижу по вашим лицам, что вам очень хочется выслушать драматическую и поучительную историю моей жизни, но вы просто стесняетесь об этом сказать. Иначе как вы узнаете, почему у англичанина такая смуглая кожа
– Ладно, рассказывай свою поучительную историю, – великодушно согласился я, похлопывая мула по шее. Мул заржал, будто выражая свое неудовольствие моим решением.
– Если вы настаиваете, то считайте, что вам удалось уговорить меня. Вообще-то при здравом размышлении нетрудно понять, что мои предки были не столько негодяями, сколько наивными жертвами суровых обстоятельств. Мой дед принадлежал к знатным вигам – это такая политическая партия у нас в Великобритании. Он пал жертвой полоумного короля Якова Второго, возомнившего, что он пуп земли и поэтому может творить со старушкой Англией что ему вздумается, в том числе вернуть ей католическую веру. Он топил мою страну в крови, и в этот селевой поток крови влился и ручеек крови моего родного деда… Отец мой, тогда уже взрослый человек, посвятил свою жизнь изучению наук, преимущественно связанных с медициной. После смерти деда он был вынужден бежать во Францию. Конечно же, никто его там не ждал, кроме господ по имени голод и нищета, которые с радостью приняли его в свои объятия Решив убежать от них, отец мой польстился на щедрые посулы служащих французской Вест-индской компании (благодарю Бога, что она недавно приказала долго жить}. Эти негодяи посулили ему золотые горы во французских колониях в Карибском море. Заключивших договор доставляли туда бесплатно, за это они обязаны были, опять-таки бесплатно, поработать в свое удовольствие три года на благо богатого заморского колониста. Конечно, компания занималась этим не из благотворительности. За голову каждого работника они получали по тридцать реалов – кругленькая сумма. И в трюмах кораблей плыли в Индию авантюристы и беглые каторжники, глупые романтики и гугеноты, которым во Франции запретили заниматься наиболее важными и доходными профессиями.
Тортуга, куда прибыл мой папаша, была воистину райским уголком, – продолжал рассказ сэр Генри. – Там было вдоволь еды, мяса, фруктов. Три дня завербованные, как было предусмотрено договором, радовались жизни в неге и праздности. Все обещало им светлое будущее… Но по прошествии этих дней их под конвоем повели на невольничий рынок. Там на аукционе торговали выловленными в Африке неграми, индейцами и прибывшими на последнем корабле завербованными белыми. Фактически, бедолаги, поверившие компании, были проданы на три года в рабство! В самое настоящее рабство.
Сначала никого не интересовали лекарские способности моего отца Вместе со всеми с восхода до заката он пропалывал табак, валил лес. Многие завербованные умирали от цинги и произвола. Когда же он вылечил жену хозяина, к нему потянулись жители острова, и плантатор решил, что выгоднее использовать раба по его прямой профессии. Он разрешил отцу заниматься врачеванием. Продолжалось это полгода. После чего отец договорился с хозяином, что выкупит себя за приличную сумму в двести реалов. Откуда он рассчитывал найти такие деньги? О, на Тортуге добыть их было не так трудно. Для этого требовалось лишь наняться судовым врачом на пиратский фрегат.
– То есть он без долгих раздумий влился в разбойничью шайку, – проговорил я.
– Ну, я бы не обозначал ту дружную компанию столь суровыми словами. Сами флибустьеры именуют себя береговыми братьями, а еще – людьми чести. С той поры, как Испания начала вывозить из Америки золото, грабеж испанских кораблей стал военной доблестью, поскольку эта страна находилась постоянно в состоянии войны со всеми соседями. В те редкие годы, когда Испания заключала со своими врагами мирные договоры, морской разбой продолжался даже еще с большим усердием. Министры обменивались возмущенными петициями, а французские и английские правители заверяли испанского короля, что виновные будут наказаны строжайшим образом. Флибустьерские капитаны выслушивали суровые судебные приговоры, но после заседаний никто и не думал их задерживать для приведения приговоров б исполнение, поскольку судьи знали, что капитаны очень спешат-им нужно «добыть испанца», как принято было говорить у береговых братьев. Нередко флибустьерские суда снаряжались с помощью королевской казны. В карманах самих пиратов реалы долго не задерживались, но они получали лишь часть добычи. Им приходилось делиться с губернатором, королем и, конечно же, могучей Вест-индской компанией.
Оно и неудивительно. Тортуга, оплот пиратства, считалась вотчиной французской короны. Ямайка, еще один оплот, находилась под английской короной. Короли не обращали внимания на такие мелочи, как факт, что из десяти тысяч населения Тортуги три тысячи были пиратами. Неудивительно, что губернаторами на этих островах становились часто рыцари удачи из берегового братства. При этом они насаждали такую власть, что великий инквизитор Торквемада позеленел бы от зависти при виде тех пыток и казней, которые они практиковали. Моему отцу посчастливилось быть свидетелем убийства живодера Левассера, губернатора Тортуги. Свою любимую, отстроенную с большим знанием дела темницу тот назвал ласково «чистидище.м», а ряды клеток вдоль стен – «адом». В этих клетках невозможно было ни встать, ни разогнуться. Но больше всего Левассер обожал свое изобретение – пыточную машину, представлявшую остроумную систему блоков и тисков. Мало кто оставался жив после нее, а те, кто выжил, предпочитали не распространяться о том, что им там довелось перенести.