Станюкович Кирилл. Тайну охраняет пламя

   - Пишу,- отвечал я ему.
   - Знаешь что, начальник, я кое-что вспомнил,- и он замолчал.
   У меня по спине прошла горячая струя. Он все молчал.
   Он не торопился.
   - Я, помнишь, обещал тебе показать, что знаю. Ну, смотри,- и он опять сделал длинную паузу.- Видишь каменного человека... Видишь его руку? Его кулак? Так вот, в этом кулаке пещера.
   - Пещера? Почему же ее не видно?- сказав это, я сразу же сообразил, что задаю глупые вопросы. Мне можно было самому догадаться, что кулак, выдававшийся над долиной, конечно, должен был загораживать нам, находящимся внизу, вид на вход в пещеру.
   Страшное волнение охватило меня. Неужели, неужели мы у цели?!
   - Спасибо! Спасибо, Сатанда! - сказал я, крепко пожимая ему руку,- а дорога туда есть?
   - Хорошо не знаю. Раньше была тропа по скалам, но лет тридцать назад тряслись горы и после этого дороги, кажется, уже нет. Осыпалась.
   - Ты был там?
   - Был. Очень давно был. С отцом был.
   - Что там?
   - Пещера. Глубокая. Старые кости. Больше ничего. Ничего хорошего нет.
   - Вода есть?
   - Вода? Очень мало. Да я плохо помню, маленький был.
   - Как же туда попасть?- сказал я, разглядывай неприступный отвесный склон вокруг этого балкона.
   - Не знаю,- ответил Сатанда,- раньше ходили вон отсюда. Пойдем, покажу.
   Но дорога оказалась неблизкой. Мы долго поднимались по пологим шлейфам, потом пошли осыпи, потом скалы. И чем дальше, тем круче. Только к середине дня мы добрались до цели: перед нами была почти гладкая скальная стена, местами отвесная, и на этой скале вверху над нами мы увидели нависшую глыбу балкона. Действительно, отсюда к балкону вели остатки тропы, но тот пласт, по которому она шла когда-то, давно осыпался. Отсюда вверх на балкон дороги сейчас не было даже для хороших скалолазов.
   Несколько обескураженный, но все же в хорошем настроении, спустился я в лагерь.
   Еще издали я с радостью увидел в лагере множество людей - к нам прибыл долгожданный отряд альпинистов.
   Весь вечер прошел в оживленных разговорах.
   Нашему союзу с альпинистами способствовало то, что они и сами собирались искать капище, причем были осведомлены о нем не хуже чем я, и даже источник сведений у них оказался тот же.
   Ведь глава альпинистов мастер спорта Уткин не только знал Смурова, но даже воевал с ним в одной части. В горькие дни отступления в начале войны, когда не было радости в настоящем, а тем горячей мечталось о будущем, рассказал Смуров Уткину о своей находке и о своих надеждах.
   Это было весной 1942 года, когда ни нежный теплый ветер, ни душистые подснежники, сразу преобразившие степь, не принесли радости ни Смурову, ни Уткину, воевавшим на юге Украины. Вместо давно ожидаемого наступления продолжались тяжелые оборонительные бои. Все переполнял гул орудий, день за днем, опять и опять заходили на бомбежку самолеты, ухала, приседая, земля, сыпалась пыль со стенок окопов. Нет, они не бежали, но раз за разом, несмотря на все напряжение, не могли остановить противника и, огрызаясь, отходили.
   Вот тогда-то, в начале лета, их обезлюдевший полк и попал в переделку.
   Два больших холма с разделявшим их оврагом, которые оборонял полк, слишком хорошо просматривались, а, следовательно, и простреливались, и когда на исходе одной ночи пришел приказ отходить, то одновременно стало ясно, что полк окружен и что отходить некуда.
   Перед рассветом короткой весенней ночи Смурова вызвал командир полка. Возле штаба, размещавшегося в маленькой мазанке на дне оврага, стояла, перекосившись, тяжелая машина. Она была подбита.
   У входа в уже опустевший штаб, вокруг командира полка молча стояло несколько офицеров. Лица их были устало серы, они молча смотрели куда-то в рассветную даль, думая каждый о своем. Это была минута тишины впервые за много дней.
   - Светает,- глухо сказал командир полка,- и если мы сейчас не прорвемся - каюк. У нас всего шестьдесят штыков, все остальные или ранены или понесут раненых. Так вот, сигнал атаки - серия красных ракет. Пулеметчикам - прикрывать наш отход двадцать минут, а потом без всяких сигналов тоже отходить. Ясно?
   - Ясно!- негромко ответило несколько голосов.
   - А тебе,- сказал он Смурову,- подорвать машину с боеприпасами. Сейчас же как красные ракеты - ты взорвешь! И отходишь со всеми. Ясно?
   - Ясно!
   - По местам!
   И когда все быстро двинулись из оврага наверх к окопам, Смуров притащил ящик тола. Достал детонатор. Стал искать по карманам бикфордов шнур. Бикфордова шнура не было. А время шло. Небо заметно светлело. Все ясней выступали стены мазанок. Остались считаные минуты. Что делать?
   Смуров снял с пояса гранату и привязал к ее чеке веревку, подсунул ее под ящик с толом и стал разматывать веревку, отходя от машины. Размотав ее полностью, с ужасом увидел, что веревка немыслимо коротка, а рядом Смуров не увидел больше ничего, чем можно было бы удлинить веревку. Неожиданно с радостью на фоне неба он различил провода, идущие над оврагом. Но в ту же минуту эти провода стали четкими и резкими, по небу одна за другой празднично веселыми пошли багровые пунктиры ракет. Смуров завертелся, заметался, схватился за свой ремень, а потом, услышав сразу вспыхнувшую пулеметную и ружейную стрельбу, понял, что каждая минута промедления уничтожает надежду прорваться. Ему ужасно захотелось тихонько положить на траву эту проклятую бечевку. Но он замотал головой, прилег в глубокую канаву, стиснул зубы и, сказав себе вслух "Ну! Ну же!", закрыв глаза, дернул веревку обеими руками.
   Он пришел в себя от нестерпимой головной боли. Было светло. Приподнимаясь, Смуров удивился, увидев, что он бос. Второе, что его поразило - полная тишина, царившая вокруг. И третье, заставившее его передернуться и припасть к земле, была большая группа немцев, деловито растаскивающих всякие товары из сельмага.
   Смуров с трудом встал и, балансируя на непослушных ногах, стараясь быть незамеченным немцами, подошел к недалеко стоявшему сараю, надеясь закопаться в кизяк, наполнявший это полуразрушенное строение.
   Последнее, что он почувствовал, это искровой вихрь, вспыхнувший в голове. Это один из немецких солдат, тот самый, что недавно стащил с него хромовые сапоги, считая его мертвым, неожиданно увидев, что ограбленный им труп сначала сел, а затем двинулся к сараю, быстро догнал этого странного человека и со всего размаха ударил его прикладом в затылок.
   Вот что видел собственными глазами Уткин. Он раненый лежал тут же, но уже под конвоем.
   * * *
   Наши поиски продолжались и в следующие дни, хотя альпинисты говорили, что это уже не нужно, что теперь слово за ними, что скоро они доберутся до пещеры, и все будет ясно.
   Они деятельно готовились к штурму.
   План альпинистов был такой: по одной неширокой щели (как они говорили кулуару) добраться до гребня хребтика, затем пройти по хребтику так, чтобы очутиться над балконом и уже оттуда на тросе спуститься на него. Но для этого нужно было сделать много скальной работы. И они день за днем прокладывали дорогу по щели до гребня. Это так говорится - дорога. На самом деле в маленькой щелке, под огромным углом поднимавшейся к гребню, расчищались маленькие выступы, на которые можно поставить ногу, в трещины забивались скальные крючья, за которые можно держаться рукой, укреплялась веревка, страхующая альпиниста....
   Шесть дней шла эта работа. Наконец, седьмого августа на гребень удалось доставить маленькую лебедку и моток троса. В этот же день четыре скалолаза двинулись по гребню, состоящему, по существу, из одних "жандармов". Целый день мы в бинокль следили, как эта четверка шаг за шагом, то прилипая к скалам, то прыгая, то выбивая в камне упоры для рук и ног, двигалась по этой каменной пиле. К вечеру того же дня они оказались на гребне, как раз над балконом. Но наступившая темнота задержала спуск. Уже в сумерках они просигналили нам вниз фонариком, что будут ночевать на гребне. Каково это ночевать на гребне хребта на Памире, который обвевается всеми ветрами, готовыми не только что заморозить, а сдуть человека вниз. Нам внизу не хотелось об этом и думать.
   Вечером во время ужина рядом со мной сидел Сатанда, он не столько ел, сколько смотрел на гребень. По-видимому, и у него и у меня были одинаковые мысли о том, кто же будет виноват, если случится несчастье. Кто будет виноват, если кто-то сорвется с гребня? Я ли, затеявший всю эту историю с поисками? Уткин ли, или Сатанда, указавший нам эту пещеру?
   В ночной темноте мы еще долго сидели, всматриваясь во мрак, туда, где был гребень, туда, откуда мог появиться какой-либо сигнал.
   Шла ночь, но спать не хотелось. Часа через два после заката с той стороны со склона донесся грохот падающих камней, но что падало, почему, этого мы не могли знать до утра.
   - Боже мой! Боже мой! Только бы благополучно! - сказал Аркадий, вставая.
   Утром, когда взошедшее солнце обогрело окоченевшие тела альпинистов, они неожиданно быстро установили лебедку, и мы увидели, как с гребня, раскачиваясь на тросе, на выступ спустилась первая фигура.
   За первой фигурой спустилась вторая, затем третий альпинист, дойдя примерно до полпути к балкону, закрепился на небольшом выступе скалы. К этому альпинисту была спущена лебедка, и к нему же спустился последний скалолаз, бывший на гребне. Затем они вместе спустили лебедку, а потом спустились и сами. В общем, не успели мы позавтракать и добраться до подножья склона, как с выступа уже спустился трос, приглашая нас подняться туда, наверх,
   Подъем на высоту с помощью троса не требовал ни большого труда, ни времени.
   За мной, бормоча "идиотство", поднялся Рыбников, вслед за ним с громкими воплями "Вира! Вира! Сакраменто!" поехал вверх Вася. Кира, когда ее поднимали, кричала: "Осторожно! Вы всю меня обдерете и измажете о камни!" А Аркадий во время подъема бился на тросе как пойманная рыба на леске.
   На небольшом выступе в стене темнел вход в пещеру и рядом из скалы сочился небольшой источник, воды которого сразу терялись в камнях. Никакого озерка, никаких фигур, никаких приношений богам, никакого пламени... Обсидиана тоже не было, окружающие скалы были однообразно серы, ведь склон горы, выступ на ней и стена, в которой была пещера, были из однородного известняка. И все стенки пещеры, как мы установили тотчас, уходившей в глубину горы почти на сто метров, также были из сплошного известняка.
   Осмотрев это, мы все были сбиты с толку. Неужели то, что было перед нами и есть реальная основа легенды о капище?
   Было ясно, что с определенных участков гребня этот карман можно видеть. Мог ли Смуров из-за утомления и специфичности освещения увидеть то, о чем он рассказывал, но чего мы не видели, т. е. фигуры идолов и красную стекловидную породу, главное, водоем и язык пламени?
   Начальник скалолазов, мастер спорта Виктор Устинов утверждал, что вчера с гребня, когда они смотрели сюда, в разные часы дня, в разных условиях освещения цвет скал внутри в тенях казался временами фиолетовым, даже красноватым и что боковые стенки входа в пещеру порой напоминали какую-то фигуру.
   Только Аркадий в восторге рассматривал стенки пещеры, расписанные примитивными, но чрезвычайно живыми рисунками, изображавшими диких зверей и сцены охоты.
   Вот, упершись рыло в рыло, стоят два кабана и клыки выпирают у них из нижней челюсти, вот могучие яки, которых так легко отличить по мохнатым хвостам, мощным рогам и длинной шерсти. Вот человек вонзает длинное копье в брюхо приподнимающегося на задние лапы медведя. Вот целая стая стрел летит в кииков. А вот еще старый знакомый - полосатая, растянутая в прыжке, кошка несомненный тигр.
   - Аркадий,- сказал я,- слушайте, чьи это рисунки? Какого времени?
   - Несомненно, первобытного человека, неолит! Несомненно, по целому ряду признаков их возраст не менее шести - восьми тысяч лет. А может быть, они и более поздние.
   - Не может быть! - сказал я.- Смотрите-ка, что нарисовано - тигр, кабан, страус - животные, живущие сейчас в низинах, животные, живущие в теплом климате. Откуда они могли взяться в высокогорьях Памира, чтобы послужить моделью для рисунков первобытного человека. Это немыслимо! Здесь на таких высотах не могли быть эти животные!
   - А может, и могли! - закричал Аркадий.- Здесь, на Памире, встречаются странные вещи. Возьмите Кзыл-Рабат, высокогорье, холодная пустыня, ближайшее дерево за двести километров, а вот могилы, где похоронены люди, жившие здесь две тысячи лет назад, обложены деревом. А становища первобытного человека в долине реки Маркан-су, где жили люди семь тысяч лет назад, которые в кострах жгли дерево и даже очаги не огораживали. А ведь сейчас в Маркан-су дуют ежедневно такие ветры, что жизнь человека там немыслима. Нет, на Памире происходят сильнейшие смены климата. И я верю, что еще четыре - пять тысяч лет назад здесь мог жить кабан и страус и охотящийся за ними тигр. Горы растут и сейчас у нас на глазах.
   Я слушал Аристова, глядя на сухую, почти лишенную растительности долину Курумды, и мне начинало казаться, что я вижу ее несколько тысяч лет назад, когда по ее дну бежала веселая речка, окруженная кустами и рощами. Тогда в тростниках хрустели камышом кабаны, а по сухим степным склонам паслись куланы и не тоскливый вой ветра, а веселый шум листвы раздавался вдоль по долине. Я думал о том, как здесь было тепло и оживленно, когда из этой пещеры с луком и копьем выходил автор этих настенных рисунков и по крутой тропе спускался в долину на охоту.
   Но сейчас вместо всей этой яркой и живой картины я видел холодные скалы, тишину, безжизненность.
   Растерянные спускались мы в лагерь. Не было между нами согласия.
   То мы нашли или не то?
   В лагере у нас царило оживление, он превратился в целый городок, к палаткам альпинистов прибавились палатки пограничников.
   Погранвласти прислали нам целую группу на помощь, они тоже интересовались результатами наших поисков.
   Тотчас по приезде я должен был констатировать, что железная пограничная суровость при одном появлении Киры растаяла как масло на сковородке.
   Командовавшего этой группой лейтенанта Николаева, крайне аккуратного человека и, видимо, очень дисциплинированного, многое удивляло в нашей экспедиции. В день приезда он смотрел только на Киру и Диму. Почему он смотрел на Киру - не трудно догадаться, но Дима, наверное, поразил этого аккуратного человека своеобразием своего костюма.
   Что и говорить, одежда Димы отличалась исключительной живописностью. На нем были горные ботинки с триконями, один зашнурован бинтом, а другой красным электрическим проводом. На штурмовых брюках Димы виднелось множество мелких дыр, как будто в них стреляли мелкой дробью (и нет никаких оснований считать, что этого не было на самом деле!). Кроме того, их украшало несколько хороших заплат - сзади одна большая, сантиметров двадцать на пятнадцать, из материала, в который когда-то была зашита посылка, что явствовало из текста (на этой заплате можно было прочесть адрес отправителя: Ростов на Дону, улица Карла Маркса, 17, написанный чернильным карандашом). Спереди на коленях тоже по заплате, на левом - зеленая, на правом клетчатая. Штурмовка была в таком же стиле, тельняшка, одетая под штурмовкой, имела такой вид, точно он, потерпев кораблекрушение, лет пять носил ее не снимая, разгуливая по необитаемому острову, на который выбросили его морские волны.
   Короче говоря, костюм Димы больше всего напоминал одежду одичавшего мельника из оперы "Русалка"
   Лейтенант долго и серьезно рассматривал костюм Димы. Его взгляд говорил, что он подобный наряд считает вообще недопустимым. Но с другой стороны, он как-то не верил, что так одеваться можно нарочно, он готов был поверить в какое-нибудь несчастье.
   - Что же это он так? - говорил Кире лейтенант, с соболезнованием глядя на Диму издали.- Так обносился? Может пьёт?
   - Что пьет? - спросила Кира.
   - Да водку! - отвечал Николаев.
   - К водке я не замечала у него большого пристрастия - не улыбнувшись, сказала Кира.- Судя по его словам, он больше всего любит денатурат и человеческую кровь.
   Но лейтенант смотрел на Киру и уже больше ничего не понимал, а только улыбался. Он что-то еще хотел сказать, но не мог. Только вечером, когда Димка уселся рядом с ним ужинать, Николаев вспомнил о его существовании.
   - Сильно износился костюм у вас тут в горах,- посочувствовал он,- а другого нет?
   - Есть, да тот рваный, а этот новый.
   Кира чуть не захлебнулась чаем.
   Вечером у меня с Николаевым был секретный разговор. Оказалось, что они приехали не только помогать нам, но и кое-что выяснить. Николаев сообщил, что есть сведения о том, что где-то здесь путешествуют два несколько подозрительных человека.
   Но я ничего, кроме рассказа Димы о встрече с какими-то двумя незнакомыми альпинистами несколько дней назад, сообщить не мог.
   В прошедшие дни альпинистам досталась тяжелая работа, поэтому я думал, что кто-кто, а уж альпинисты-то сегодня завалятся спать раньше всех. Не тут-то было.
   После ужина у костра на кошме собралась компания: пограничники, альпинисты и наши. Центром внимания, конечно, была Кира, хотя она и держалась незаметно, но все равно именно для нее, захлебываясь и выводя трель за трелью, пели эти соловьи. Я скоро ушел спать, но когда часа через два проснулся и пошел посмотреть лошадей, то с удивлением услышал голос Виктора Устинова.
   - Представляете,- замогильным голосом говорил он.- Быстро сгущаются сумерки! Слева - крутейший снеговой склон! Справа - просто пропасть. Впереди - узкий, как нож, гребень. Метель! Ветер! Сгущающаяся темнота! И вдруг я вижу в крутящихся струях фигуру белой женщины, которая с протянутыми руками идет нам навстречу.
   - "Уходите!" - кричит она.
   - "Уходите!"
   - Я застываю. Снежный вихрь и вдруг ее нет, нет белой женщины, но нет и двух наших альпинистов. Я стою, окаменев.
   Так и погибли ребята!
   Следует молчание. Я прохожу, мне не хочется уличать Виктора, но этот рассказ я слышал уже много раз и всегда он рассказывается от своего имени.
   Я прохожу обратно в палатку и издали слышу теперь уже историю о нападении волков.
   Не знаю, до какого часа продолжалось это собрание, но на следующий день они все ходили как сонные мухи. Я был, правда, достаточно жесток и беспощадно отправил и Киру, и пограничников наверх на раскопки пещеры.
   К 12-му августа пещера была полностью обследована. Результаты такие: никаких водоемов ни сейчас, ни прежде, никаких идолов и фигур. Никакого газа и пламени, т. е. никакого капища, а просто древняя стоянка первобытных людей. В почве на дне пещеры было обнаружено большое количество орудий каменного века, скребков, проколок и т. д. Видно, что тут первобытные люди жили долго, жгли кости, делали свои каменные орудия, рисовали свои картины. Но была одна поразительная находка-остатки примитивного топора с деревянной рукояткой. Собственно, рукоятка отсутствовала, от нее сохранились лишь остатки древесной трухи. Но вот что поразительно, вместо каменного лезвия в рукоятку была вставлена пайцза, такая же, как мы искали. Пайцза была сильно стерта, рисунка на ней было разобрать невозможно, но и по форме и по имеющимся квадратикам и по крепости металла было видно, что это именно такая же пайцза, как смуровская.
   - Какая чушь,- говорил Аркадий,- среди каменных орудий - пайцза! И вделана в рукоятку так же, как вделывались каменные топоры. Выходит, что пайцза принадлежала людям каменного века. А если она была у людей более позднего времени, то почему такая примитивная заделка в рукоятку? Вообще странная штука.
   - Дамский способ мышления,- буркнул Рыбников,- и можно подумать, что, например, тысячу лет назад, когда культура ушла далеко и в Индии, и здесь, на Памире не могло быть полудиких племен: к ним попала пайцза, а они ее употребляли на лезвие для топора.
   - Интересно,- сказала Кира,- кругом культурные страны, а посередине культурных стран сидит в пещере дикий человек, рисует животных далекого прошлого и делает топор из чуть ли не современного украшения. Или, может быть, это отшельник-мизантроп, человеконенавистник?
   - Ну и что же? Может быть, именно так. Вы воображаете, что это стадо антропоидных обезьян, именуемое человечеством, всем так нравится?
   - Другим, может быть, и нет! Но самим-то себе, конечно, нравится! отвечала Кира.
   - Это тем, кто поглупее, а тем, кто поумнее, смотреть на людей противно и они с удовольствием удерут в любую пещеру, чтобы быть подальше, не видеть этих безволосых шимпанзе.
   - Вот вам бы и устроиться в пещерке, а то другие вряд ли согласятся. Да не забудьте взять с собой зеркало, в нем вы каждый день сможете видеть единственную не противную для вас обезьянку! - сказала Кира.
   - Теперь я понимаю как прав был Гоголь, когда говорил "Господи боже ты мой! И так много на этом свете всякой дряни, а ты наплодил еще жинок!" буркнул, отходя Рыбников.
   Так мы ничего и не поняли с этой пайцзой.
   Усложняло то, что на сильно стертой поверхности пайцзы не сохранилось рисунка.
   - Так как вы думаете, Рыбников,- спросил я у него вечером, когда все страсти поостыли,- надо, видимо, продолжать поиски? Эта пещера, похоже на то, что мы ищем?
   Он промычал что-то неопределенное. Оглянувшись через некоторое время, я уже его не увидел. Оказалось, что Рыбников по обыкновению исчез, не прощаясь.
   В этот вечер я сказал Сатанде, что это, по-видимому, не то, что мы ищем, но что будем продолжать поиски. Он промолчал, но мне показалось, немного обиделся. Однако, подумав, сказал, что другой пещеры он не знает, во всяком случае в районе Зор-таша и Курумды.
   - Где же ты хочешь искать? - спросил он.
   Я сказал, что, может быть, дальше, в безлюдных районах по Солон-кулю или по Сютатыр-саю. Сатанда молчал.
   - Как ты думаешь? - спросил я его. Он пожал плечами.
   - Зря. Но если хочешь - поедем.
   В общем, он согласился искать с нами и дальше.
   Во время ужина случилось нелепое происшествие. Ужин теперь у нас проходил шумно, народу много. Кира, как всегда, в центре внимания. И мне казалось, что у нее, несмотря на ее хладнокровие, все-таки начинала кружиться голова.
   Я смотрел на нее и думал, будет ли она счастлива или нет? И вообще, счастливее ли судьба у очень красивых девушек, чем у других. Я стал вспоминать всех красивых девушек, которых знал, и думал, была ли их жизни лучше, чем у других.
   Рядом с Кирой напротив меня сидел Вася. Он смотрел в сторону на горящий закат, и лицо его было задумчиво и грустно.
   В это время я заметил, что на него же внимательно смотрит и Дима, на лице которого появилось вдруг радостное и злорадное выражение. И вдруг Димка ни с того ни с сего размахнулся и ударил Васю по лицу. Вася наклонился к земле, чашка вылетела у него из рук, он весь сжался, его лицо перекосилось, рука, державшая вилку, сжалась, и я думал, что сейчас увижу, как эта вилка будет воткнута в горло Димке. Но Димка и не думал отклоняться или защищаться от ответного удара Васи, он сидел спокойно, смотрел прямо в глаза Васе и весело улыбался.
   Совершенно неожиданной и непонятной была и реакция Васи. Его лицо, вспыхнувшее злостью, внезапно прояснилось и на нем появилась еще более радостная улыбка чем у Димы, а рука, сжимавшая вилку, выпустила ее, протянулась к Димке и они обменялись крепкими дружескими рукопожатиями. Затем оба оглядели присутствующих и как ни в чем не бывало принялись за кашу.
   Все застыли кто как был: кто с недонесенной ложкой, кто с открытым ртом и вытаращенными глазами. Разговоры смолкли. Но гул то негодующих, то недоумевающих, то вопрошающих криков, раздавшихся вслед за этим, не привел ни к каким объяснениям.
   Так и осталось непонятным, почему один бил, а другой был бит, и чему оба радовались. А то, что побитый, наоборот, был доволен и счастлив, явствовало из того, что после ужина в сгущающихся сумерках из васиной палатки раздались нестройные звуки гитары, и над затихающим лагерем понеслась пронзительная пиратская песня:
   Гремит пальба, горят суда
   И вьется черный флаг,
   Настал день страшного суда,
   Пляши, гуляй, моряк!
   На абордаж! На абордаж!
   Как молния топор,
   Вцепились крючья в такелаж
   И рвет картечь в упор.
   От залпа накренилась ночь,
   И навзничь тишина,
   Как пыль, сметая звезды прочь,
   Скатилась в зыбь луна.
   Да, в фальконетах знает толк
   Пиратский канонир.
   Ласкают волны звездный шелк
   Скупых купцов кумир.
   Только поздней ночью, когда уже все спали, я, загнав Димку в угол, добился объяснения. Взяв с меня страшную клятву молчания, Димка поведал мне тайну.
   Несколько дней назад, заметив как Вася с обожанием смотрит на Киру, Димка сказал ему, что его тошнит от "тайных влюбленных". На это Васька заявил "ничего подобного" и "откуда тебе известно"? Димка в свою очередь отвечал, что такое грустное выражение на лице бывает у голодных собак, видящих ветчину за толстым стеклом да у сопливых студентов, когда они видят, как другие ухаживают за девушкой, в которую они влюблены.
   К удивлению Димы, Вася не обиделся, а задумался, потом неожиданно сказал:
   - Слушай, Димка, неужели так заметно?
   - Еще как! - отвечал Димка.- Смотреть противно!
   - Больше этого не будет! - заявил Вася.
   - Как бы не так! - отвечал Димка.
   - А вот увидишь! Если хоть раз заметишь у меня такое выражение - бей по роже! Бей наотмашь!
   - Обижаться не будешь?
   - Нет, клянусь!
   - Ну, смотри!
   Вот, значит, где была собака зарыта.
   На следующий день альпинисты решили уходить, они считали, что Смуров нашел именно эту пещеру и хотели идти в Алай штурмовать пик Ленина.
   В этот прощальный вечер Уткин дорассказал нам историю военных скитаний Смурова. Ведь Смуров погиб не тогда в начале войны, а гораздо позже. Хил был немец и, несмотря на хороший размах, он не убил Смурова. Смуров пролежал некоторое время без сознания, а когда пришел в себя, то оказался вместе с раненым Уткиным в плену.