- А мое имя Гроти Блуэтт.
- Мы тебе придумаем новое.
Водитель и две девочки ждали их у дверей ресторана. У Горти практически не было возможности посмотреть на них до того, как они все прошли вовнутрь и уселись возле стойки. Горти сидел между водителем и девочкой с серебристыми волосами. Вторая девочка, с темными косами, заняла следующий стул, а Гавана, толстяк, сидел с краю.
Сначала Гроти посмотрел на водителя - посмотрел, уставился, и отвел глаза, все в одно напряженное мгновение. Обвисшая кожа водителя действительно была серо-зеленной, сухой, рыхлой, жесткой как изделие из кожи. У него были мешки под глазами, красными и казавшимися воспаленными, его нижняя губа отвисла и видны были белые нижние резцы. На тыльной стороне его рук была такая же рыхлая серовато-зеленая кожа, а пальцы были нормальными. Они были длинными и на ногтях был аккуратный маникюр.
- Это Солум, - сказал Гавана, наклоняясь над стойкой и говоря через двух девочек. - Он Человек с Крокодильей Кожей, и самый уродливый человек в окрестностях. - Он должно быть почувствовал мысль Горти о том, что Солуму могло быть неприятно такое описание, потому что добавил: - Он глухой. Не понимает, что происходит.
- Я Кролик Банни, - сказала девочка, сидевшая возле него.
Она была пухленькая - не жирная, как Гавана, а кругленькая кругленькая как шарик масла, кругленькая с упругой кожей. Ее тело было цвета плоти и цвета крови - совершенно розовое, без примеси желтого. Ее волосы были белыми как вата, но блестящими, а ее глаза были удивительно красными как у белого кролика. У нее был тихий тоненький голосок и только что не ультразвуковой смех, которым она сейчас и смеялась. Она едва доставала до его плеча, хотя они и сидели на одной высоте. Единственная непропорциональность ее фигуры состояла в том, что у нее был длинный торс и короткие ножки. - А это Зина.
Горти повернулся и посмотрел на нее и у него перехватило горло. Она была самым красивым маленьким произведением искусства, которое он когда-либо видел в своей жизни. Ее темные волосы сияли и ее глаза тоже сияли, а ее головка скользила от виска до щеки, закруглялась от щеки до подбородка, мягко и гладко. Ее кожа была загоревшей поверх глубокого свежего сияния, похожего на розовые тени между лепестками розы. Губная помада, которую она выбрала, была темной, почти коричнево-красной; это и темная кожа делали белки ее глаз похожими на маяки. Она была одета в платье с широким отложным воротником, лежавшим на ее плечах, и с глубоким вырезом чуть ли не до талии. Этот вырез впервые подсказали Горти, что эти дети, Гавана и Банни и Зина, были совсем не детьми. Банни была кругленькой как девочка или мальчик. Но у Зины были груди, настоящие, тугие, упругие, отдельные груди. Он посмотрел на них, а затем на три маленьких лица, как если бы лица, которые он видел раньше исчезли и вместо них появились новые. Грамотная, уверенная речь Гаваны и его сигары были его признаком зрелости, а альбиноска Банни конечно продемонстрирует какую-нибудь подобную эмблему через минуту.
- Я не скажу вам его имя, - сказал Гавана. - Отныне он собирается обзавестись новым. Правильно, малыш?
- Ну, - сказал Горти, все еще боровшийся со странным перемещением тех мест, которые эти люди успели уже занять внутри него, - ну, наверное.
- А он смышленый, - сказала Банни. - Ты знаешь об этом, малыш? - Она издала свой самый неслышный смешок. - Ты смышленый.
Горти обнаружил, что он снова смотрит на груди Зины и его щеки вспыхнули.
- Не подкалывай его, - сказала Зины.
Она впервые заговорила... Одной из самых ранних вещей, которые мог вспомнить Горти был камыш, который он увидел лежа на берегу ручья. Он был тогда совсем ребенком и темно-коричневая колбаска камыша, прикрепленная к его сухому желтому стеблю показалась ему жесткой и колючей вещью. Не срывая его, он пробежал пальцами по всей его длине и то, что это оказалось не твердое дерево, а бархат, было трепетным шоком. Он испытал такой же шок сейчас, впервые услышав голос Зины.
Официант, молодой человек с похожим на пирожное лицом, уставшим ртом и смешливыми морщинками вокруг глаз и ноздрей, ленивой походкой подошел к ним. Он явно не был удивлен при виде карликов и уродливого зеленокожего Солума.
- Привет, Гавана. Вы что, ребята, устраиваетесь поблизости?
- Не в ближайшие шесть недель. Мы сейчас в районе Элтонвилля. Подоим Ярмарку Штата и вернемся обратно. У нас сейчас масса предложений. Чизбургер для этого милашки. А вам что будет угодно, леди?
- Яичница-болтунья на ржаном тосте, - сказала Банни.
Зина сказала:
- Поджарьте немного бекона пока он почти пригорит...
- ...И посыпьте им пшеничный хлеб с арахисовым маслом. Я помню, принцесса, - заулыбался повар. - Твое слово, Гавана?
- Бифштекс. Для тебя тоже, а? - спросил он Горти. - Нет, он не может его разрезать. Рубленое филе, и я застрелю тебя, если ты добавишь туда хлеб. Зеленый горошек и картофельное пюре.
Повар сложил колечко большой и указательный пальцы и пошел выполнять заказ.
Горти спросил, стесняясь:
- Вы работаете с цирком?
- Карни, - сказал Гавана.
Зина улыбнулась увидев выражение его лица. От этой улыбки у него закружилась голова.
- Это карнавал. Ну ты знаешь. Болит рука?
- Не сильно.
- Это меня убивает, - взорвался Гавана. - Вы бы ее видели. - Он приложил свою правую руку к пальцам левой и сделал движение, как будто измельчал крекеры. - Кошмар.
- Мы ее вылечим. Как мы будем тебя называть? - спросила Банни.
- Давайте сначала подумаем, что он будет делать, - сказал Гавана. Мы должны сделать Людоеда счастливым.
- Об этих муравьях, - сказала Банни, - ты бы стал есть слизняков или кузнечиков или еще что-нибудь?
Она спросила его об этом прямо и на этот раз она не хихикала.
- Нет! - сказал Горти одновременно со словами Гаваны: - Я уже спрашивал его об этом. Это отменяется, Банни. И потом, Людоед все равно не любит использовать фигляров.
С сожалением в голосе Банни сказала:
- Ни один карнавал не имеет карлика-фигляра. Это был бы выигрышный номер.
- А что такое фигляр? - спросил Горти.
- Он хочет знать, что такое фигляр.
- Ничего особенно хорошего, - сказала Зина. - Это человек, который ест всякие неприятные вещи и откусывает головы у живых цыплят и кроликов.
Горти сказал:
- Я не думаю, что я бы захотел это делать.
Да так рассудительно, что три карлика взорвались пронзительным смехом. Горти посмотрел на них, на одного за другим, и почувствовал, что они смеются с ним, а не над ним, и поэтому он засмеялся тоже. И опять он почувствовал тот прилив тепла внутри. Эти люди делали все таким легким. Они похоже понимали, что он мог быть немного непохож на других людей и это было не страшно. Гавана очевидно рассказал им все о нем и они стремились помочь.
- Я сказал вам, - сказал Гавана, - он поет как ангел. Никогда не слышал ничего подобного. Подождите пока услышите.
- Ты играешь на чем-нибудь? - спросила Банни. - Зина, ты можешь научить его играть на гитаре?
- Не с такой левой рукой, - сказал Гавана.
- Подождите! - воскликнула Зина. - А когда вы решили, что он собирается работать с нами?
Гавана беспомощно открыл рот. Банни сказала:
- О - я думала... - а Горти уставился на Зину. Они что собирались одновременно дать и отобрать все обратно?
- О, малыш, не смотри на меня так, - сказала Зина. - У меня сердце разрывается... - И снова, несмотря на его страдание, он едва ли не чувствовал ее голос кончиками пальцев.
Она сказала:
- Я сделаю все что угодно для тебя, дитя. Но - это должно быть что-нибудь хорошее. Я не уверена в том, что это будет хорошо.
- Конечно это будет хорошо, - насмешливо сказал Гавана. - Где он будет есть? Кто его возьмет? Послушай, после того, через что он прошел, ему нужен перерыв. В чем дело, Зина? Людоед?
- Я справлюсь с Людоедом, - сказала она. Каким-то образом Горти почувствовал, что в этом будничном замечании было то в Зине, что заставляло остальных ждать ее решения. - Послушай, Гавана, - сказала она, - то, что происходит с ребенком его возраста, делает из него то, что из него получится, когда он вырастет. Карнавал подходит для нас. Для нас это дом. Это единственное место, где мы можем быть такие как мы есть так, чтобы нам это нравилось. А что это будет для него, если он будет в нем расти? Это неподходящая жизнь для ребенка.
- Ты говоришь так будто в карнавале нет ничего кроме карликов и уродов.
- В какой-то степени так оно и есть, - пробормотала она. - Извини, добавила она. - Я не должна была так говорить. Я что-то плохо соображаю сегодня. Есть что-то... - Она вздрогнула. - Я не знаю. Но я не думаю, что это хорошая мысль.
Банни и Гавана переглянулись. Гавана беспомощно пожал плечами. А Горти ничем не мог помочь себе. У него на глаза навернулись слезы и он сказал:
- Ой.
- Ой, малыш, не надо.
- Эй! - рявкнул Гавана. - Держите его! Он теряет сознание!
Лицо Горти внезапно побледнело и исказилось от боли. Зина соскользнула со своего стула и обняла его за плечи.
- Тебе плохо, дорогой? Твоя рука?
Хватая воздух Горти затряс головой.
- Джанки, - прошептал он, и застонал так, как если бы у него сдавило горло. Он показал замотанной рукой в сторону двери. - Грузовик, прохрипел он. - В - Джанки - о, грузовике!
Карлики посмотрели друг на друга, а затем Гавана спрыгнул со своего стула и, подбежав к Солуму, ударил его кулаком по руке. Он делал быстрые движения, показывая на выход, вращая воображаемый руль, кивая в сторону двери.
Двигаясь с удивительной быстротой великан скользнул к двери и исчез, остальные последовали за ним. Солум был возле грузовика чуть ли не раньше, чем карлики и Горти вышли на улицу. Он согнулся, как кошка, проходя мимо кабины и бросая в нее быстрый взгляд, и в два прыжка был возле кузова и внутри. Послышалось пару глухих ударов и появился Солум, в его разноцветных руках болталась фигура оборванца. Бродяга брыкался, но когда яркий золотистый свет упал на Лицо Солума, он издал истошный вой, который должно быть было ясно слышно на четверть мили кругом. Солум уронил его на землю; он тяжело приземлился на спину и лежал там извиваясь в ужасе, стараясь опять вдохнуть воздух в свои отбитые легкие.
Гавана отбросил окурок сигары и набросился на распростертую фигурку, грубо обыскивая карманы. Он сказал кое-что непечатное, а затем добавил: "Смотрите - наши новые столовые ложки и четыре компактные пудры и губная помада и - ты, маленький подлец", - зарычал он на человека, который не был крупным, но был почти в три раза больше него. Мужчина вертелся, чтобы сбросить с себя Гавану; Солум немедленно нагнулся и прошелся большой рукой по его лицу. Мужчина снова заорал и на этот раз ему удалось подняться и сбросить с себя Гавану; однако не для того, чтобы атаковать, а для того, чтобы убежать, рыдая и путаясь в соплях от страха, от ужасного Солума. Он исчез в темноте с другой стороны дороги, Солум его преследовал.
Горти подошел к кузову. Он сказал, смущаясь, Гаване:
- Ты не поищешь мой пакет?
- Тот старый бумажный пакет? Конечно.
Гавана вскочил в кузов, появился минутой позже с пакетом и подал его Горти.
Арманд разбил Джанки очень основательно, отломав голову попрыгунчика от остальной игрушки, и топтался по ней пока единственным, что удалось спасти Горти, не осталось лицо. Но теперь разрушение было полным.
- Ой, - сказал Горти. - Джанки. Он совершенно разбит. - Он вытащил две половинки страшного лица. Нос был разбит в грубый порошок папье-маше, а лицо треснуло на две части, большую и маленькую. В каждой был глаз, мерцающий. - Ой, - снова сказал Горти, пытаясь соединить их одной рукой.
Гавана, занятый складыванием добычи, сказал через плечо:
- Очень обидно, малыш. Он должно быть стал коленом на него, когда перебирал наше барахло. - Он бросил странный набор покупок в кабину грузовика, пока Горти снова заворачивал Джанки. - Пошли обратно, наш заказ сейчас будет готов.
- А как же Солум? - спросил Горти.
- Он подойдет.
Внезапно Горти осознал, что глубокие глаза Зины смотрят на него. Он чуть не заговорил с ней, не знал что сказать, покраснел от смущения и первым пошел в ресторан. На этот раз Зина села возле него. Она потянулась мимо него за солью и прошептала:
- А как ты узнал, что кто-то был в грузовике?
Горти поправил бумажный пакет у себя на коленях и увидел, что она смотрит как он это делает.
- О, - сказала она; и затем совершенно другим тоном, медленно: - О.
У него не было ответа на ее вопрос, но он вдруг понял, что он ему и не понадобится. Не теперь.
- Как ты узнал, что там кто-то был? - спросил Гавана, занятый бутылкой с кетчупом.
Горти начал говорить, но Зина прервала его.
- Я передумала, - сказала она вдруг. - Думаю, карни может принести малышу больше пользы, чем вреда. Это лучше, чем прокладывать себе путь вне его.
- Ну вот и здорово. - Гавана поставил бутылку и просиял.
Банни захлопала в ладоши.
- Здорово, Зи! Я знала, что ты это поймешь.
Гавана добавил:
- Я тоже знал. Я... также вижу кое-что еще.
Он показал пальцем.
- Кофейник? - тупо сказала Банни. - Тостер?
- Зеркало, глупенькая. Видишь? - Он близко наклонился к Горти и обнял его за шею, приблизив друг к другу лица его и Зины. Отражения смотрели на них - маленькие лица, оба коричневые, оба с серьезными глазами, овальные, черноволосые. Если бы у Горти была губная помада и косы, его лицо отличалось бы от ее - но очень незначительно.
- Твой давно потерянный брат! - выдохнула Банни.
- Моя кузина - я имею в виду девочка кузина, - сказала Зина. Послушайте - с моей стороны вагончика две койки... прекрати хихикать Банни; я ему по возрасту в матери гожусь и кроме того... ой, заткнись. Нет, именно так это и надо сделать. Людоеду совершенно не нужно знать, кто он. Все зависит от вас двоих.
- Мы ничего не скажем, - сказал Гавана.
Солум продолжал есть.
Горти спросил:
- Кто такой Людоед?
- Босс, - сказала Банни. - Он когда-то был доктором. Он вылечит твою руку.
Глаза Зины смотрели на что-то, чего не было в комнате.
- Он ненавидит людей, - сказала она. - Всех людей.
Горти вздрогнул. Это был первый намек на то, что этим странным людям было чего бояться. Зина, понимая, коснулась его руки.
- Не бойся. Его ненависть не причинит тебе вреда.
Они добрались до территории карнавала ранним утром, когда было еще темно и дальние холмы только начали отделяться от бледнеющего неба.
Для Горти все это было волнующим и таинственным. Он не только встретил этих людей, но и впереди было возбуждение и тайна, и то, как ее надо было начать, играя, в которую он должен был сыграть, слова, которые он никогда не должен был забывать. А теперь, на рассвете, сам карнавал. Широкая темная улица, посыпанная древесными стружками, казалась слегка светящийся между рядами киосков и подмостков. Здесь темная неоновая трубка создавала призраки случайных лучей света в наступающим рассвете; там одна из каруселей вытянула вверх голодные руки костлявым силуэтом. Были также звуки, сонные, беспокойные, непонятные звуки; и это место пахло влажной землей, кукурузными хлопьями, потом и сладкими экзотическими испарениями.
Грузовик пробрался за западный ряд центральных киосков и остановился возле длинного дома-трейлера с дверью с каждой стороны.
- Дома, - зевнула Банни. Горти на этот раз ехал впереди с девочками, а Гавана свернулся калачиком сзади.
- Выходим. И бегом прямо в ту дверь. Людоед спит и тебя никто не увидит. Когда ты выйдешь, ты будешь другим человеком и тогда мы вылечим твою руку.
Горти встал на подножку грузовика, огляделся, а затем стремглав бросился к двери трейлера и проскользнул внутрь. Там было темно. Он отошел от двери и подождал пока Зина вошла, закрыла ее и задернула занавески на маленьких окошках прежде чем включить свет.
Свет показался очень ярким. Горти обнаружил, что он находится в маленькой квадратной комнате. С каждой стороны находилась маленькая койка, компактная кухонька в одном углу и то, что оказалось встроенным шкафом в другом.
- Хорошо, - сказала Зина, - раздевайся.
- Совсем?
- Конечно совсем. - Она увидела его удивленное лицо и рассмеялась. Послушай, малыш. Я тебе расскажу кое-что о нас лилипутах. А - сколько ты сказал тебе лет?
- Мне почти девять.
- Ну ладно, я постараюсь. Обычные взрослые люди очень осторожно относятся к тому, что видят друг друга без одежды. Есть в этом какой-то смысл или нет, но они так устроены потому что существует большая разница между взрослыми мужчинами и женщинами. Большая, чем между мальчиками и девочками. Ну а лилипут остается похожим на ребенка, в большинстве случаев, всю свою жизнь, кроме может быть пары лет. Поэтому большинство из нас такие вещи не заботят. Что касается нас, тебя и меня, нам надо прямо сейчас решить, что это не будет иметь никакого значения. Во-первых, никто, кроме Банни и Гаваны и меня не знает, что ты мальчик. Во-вторых, эта маленькая комната просто слишком мала, если в ней будут жить два человека, которые собираются наклоняться и ежиться и прятаться друг от друга из-за чего-то, что не имеет значения. Понятно?
- Н-наверное.
Она помогла ему снять одежду и он начал тщательное обучение искусству быть женщиной от кожи и дальше.
- Скажи мне кое-что, Горти, - сказала она, когда выдвигала аккуратно сложенный ящик, что бы подобрать ему одежду. - Что находиться в бумажном мешке?
- Это Джанки. Это попрыгунчик. Я имею в виду, был. Арманд разбил его - я говорил тебе. Потом этот человек в грузовике разбил его еще сильнее.
- Я могу посмотреть?
Натягивая на себя пару ее носков, он кивнул головой в сторону одной из коек:
- Давай.
Она вытащила разбитые кусочки папье-маше.
- Их двое! - воскликнула она. Она повернулась и посмотрела на Горти, как если бы он вдруг стал ярко-лиловым или у него вдруг выросли бы кроличьи уши.
- Двое! - снова сказала она. - Мне показалось, что я видела только одного там за обедом. Они действительно твои? Оба?
- Это глаза Джанки, - объяснил он.
- А откуда взялся Джанки?
- Он был у меня до того, как меня усыновили. Полицейский нашел меня, когда я был ребенком. Меня поместили в Приют. Джанки появился у меня там. По-моему у меня никогда не было никаких родных.
- И Джанки оставался с тобой - подожди, давай я помогу тебе надеть это - Джанки оставался с тобой с тех пор?
- Да. Он должен был.
- Почему должен?
- Как это застегивается?
Зина сдержала что-то похожее на порыв затолкать его в угол и держать его там, пока не добудет из него информацию.
- О, Джанки, - сказала она терпеливо.
- О. Ну, я просто должен иметь его возле себя. Нет, не возле себя. Я мог бы отойти на большое расстояние, если с Джанки все было бы хорошо. Я имею в виду пока он мой. Я имею в виду, что даже если бы я не видел его целый год, это было бы нормально, но если бы кто-нибудь передвинул его, я бы знал, и если бы кто-то причинил ему боль, мне бы тоже было больно. Понятно?
- Конечно понятно, - к его удивлению сказала Зина. И снова Горти почувствовал тот сладкий радостный шок; эти люди похоже так хорошо все понимали.
Горти сказал:
- Я раньше думал, что у всех есть что-то похожее. Потеряв которое, они бы заболели. Мне даже приходило в голову спросить кого-нибудь об этом. А потом Арманд, он дразнил меня Джанки. Он иногда прятал Джанки, что бы я волновался. Однажды он положил его в мусорную машину. Я так заболел, что пришлось вызвать врача. Я продолжал кричать и звать Джанки пока доктор не велел Арманду достать мне этого Джанки или я умру. Сказал, что это какой-то фикс. Ация.
- Фиксация. Я знаю эту всю историю, - улыбнулась Зина.
- Арманд был в бешенстве, но ему пришлось это сделать. Но в конце концов ему надоело приставать к Джанки и он положил его на верхнюю полку в шкафу и в основном забыл о нем.
- Ты выглядишь как настоящая девочка из мечты, - сказала Зина, любуясь им. Она положила руки ему на плечи и серьезно посмотрела в глаза. - Послушай меня, Горти. Это очень важно. Это касается Людоеда. Ты увидишь его через несколько минут и мне придется рассказать ему историю, придуманную историю. А ты должен помочь мне. Он просто должен поверить в нее, или ты не сможешь остаться с нами.
- Я очень хорошо запоминаю, - сказал Горти встревоженно. - Я могу запомнить все, что захочу. Только скажи мне.
- Ладно. - Она на минутку закрыла глаза, задумавшись. - Я была сиротой, - сказала она спустя какое-то время. - Я стала жить с тетей Джо. После того как я обнаружила, что я буду карлицей я убежала с карнавалом. Я была там несколько лет до того, как меня встретил Людоед и я стала работать на него. Так... - Она облизала губы. - Тетя Джо снова вышла замуж и у нее было двое детей. Первый умер, а ты был второй. Когда она обнаружила, что ты тоже вырастешь карликом, она стала очень плохо относиться к тебе. И поэтому ты убежала. Та работала какое-то время с летней группой. Один из рабочих сцены - плотник - проявлял интерес к тебе. Он поймал тебя прошлой ночью, затащил тебя в столярную мастерскую и сделал с тобой ужасную вещь - такую ужасную, что ты не можешь даже говорить об этом. Понятно? Если он спросит тебя об этом, просто плачь. Ты все запомнил?
- Конечно, - сказал Горти будничным тоном. - А какая койка будет моя?
Зина нахмурилась.
- Дорогой - это ужасно важно. Ты должен запомнить каждое слово, которое я сказала.
- О, я помню, - сказала Горти. И к ее явному удивлению он воспроизвел все, что она сказала, дословно.
- Ну даешь! - сказала она и поцеловала его. Он покраснел. - Ты быстро запоминаешь! Это чудесно. Ну тогда хорошо. Тебе девятнадцать лет и тебя зовут - м-м - Гортензия. Это на тот случай, если ты однажды услышишь, как кто-то сказал Горти и Людоед увидит, что ты оглянулся. Но все называют тебя Малышка. Запомнил?
- Девятнадцать, Гортензия и Малышка. А-га.
- Хорошо. Черт побери, дорогой, мне жаль, что приходится заставлять тебя думать сразу о стольких вещах! Теперь только между нами. Прежде всего, ты никогда, никогда не должен говорить Людоеду о Джанки. Мы найдем здесь для него место и я не хочу, чтобы ты когда-либо разговаривал с ним, только со мной. Обещаешь?
Горти кивнул с широко раскрытыми глазами:
- А-га.
- Хорошо. И еще одна вещь, такая-же важная. Людоед вылечит твою руку. Не волнуйся, он хороший доктор. Но я хочу, чтобы ты передал мне каждый кусочек старого бинта, каждый кусочек ваты, который он использует так, чтобы он не видел. Я хочу, чтобы ни одной капли твоей крови не осталось в его трейлере, понимаешь? Ни капли. Я собираюсь предложить ему убрать потом - он будет рад; он терпеть не может это делать - а ты поможешь мне насколько сможешь. Хорошо?
Горти пообещал. Тут как раз постучали Банни и Гавана. Горти вышел первым, держа руку за спиной, и они назвали его Зиной, а затем танцуя вышла Зина, смеясь, когда они таращили глаза на Горти. Гавана уронил свою сигару и сказал:
- Ну-ну.
- Зи, он красивый! - воскликнула Банни.
Зина подняла крошечный указательный палец.
- Она красивая, и не забывайте об этом.
- Я чувствую себя очень странно, - сказал Горти, поправляя свою юбку.
- А где, скажи, ты взяла эти волосы?
- Две накладные косы. Нравятся?
- А платье?
- Я его купила и ни разу не одевала, - сказала Зина. - Оно мне тесно в груди... Пошли, ребята. Идемте разбудим Людоеда.
Они пошли между вагончиками.
- Иди более мелкими шагами, - сказала Зина. - Так лучше. Ты все помнишь?
- Да, конечно.
- Это хорошо - хорошая девочка, Малышка. А если он задаст тебе вопрос, а ты не будешь знать, что ответить, просто улыбайся. Или плачь. Я буду рядом с тобой.
Длинный серебряный трейлер был припаркован возле тента с ярким изображением человека в цилиндре. У него были длинные острые усы и из его глаз вылетали зигзаги молний. Ниже пылающими буквами было написано:
О ЧЕМ ВЫ ДУМАЕТЕ?
МЕФИСТОФЕЛЬ ЗНАЕТ
- Его зовут не Мефистофель, - сказала Банни. - Его зовут Монетр. Он был врачом, до того, как стал работать в карнавале. Все называют его Людоед. Он не возражает.
Гавана постучал в дверь.
- Эй, Людоед! Ты что, собираешься спать до вечера?
- Ты уволен, - прорычал голос из серебряного трейлера.
- Ладно, - сказал Гавана спокойно. - Выходи и посмотри, что у нас есть.
- Если только вы не собираетесь включить это в ведомость на получение зарплаты, - сказал сонный голос. Внутри послышалось какое-то движение. Банни подтолкнула Горти поближе к двери и махнула Зине, чтобы та спряталась. Зина прислонилась к стене трейлера.
Дверь открылась. Человек, который стоял там был высоким, бледным с впавшими щеками и длинной синеватой челюстью. В раннем утреннем свете его глаза казались просто черными впадинами на лице, глубиной в дюйм.
- Ну что?
Банни показала на Горти.
- Людоед, кто это?
- Кто это? - Он всмотрелся. - Зина, конечно. Доброе утро, Зина, сказал он, его голос вдруг стал вежливым.
- Доброе утро, - засмеялась Зина и танцуя вышла из-за двери.
Людоед переводил взгляд с Зины на Горти и обратно.
- О, мой худеющий счет в банке, - сказал он. - Выступление сестер. И если я не возьму ее, ты уволишься. И Банни с Гаваной тоже уволятся.
- Ты телепат, - сказал Гавана, подталкивая локтем Горти.
- Как тебя зовут, сестричка?
- Папа назвал меня Гортензией, - продекламировал Горти, - но все называют меня Малышкой.
- Я их не виню, - сказал Людоед добрым голосом. - Я тебе скажу, что я собираюсь сделать, Малышка. Я собираюсь назвать это блефом. Убирайтесь отсюда, и если всем остальным это не нравится, вы можете отправляться вместе с ней. Если я не увижу никого из вас на центральной аллее в одиннадцать часов сегодня утром, я буду знать, что вы решили.
Он закрыл дверь бесшумно и решительно.
- Мы тебе придумаем новое.
Водитель и две девочки ждали их у дверей ресторана. У Горти практически не было возможности посмотреть на них до того, как они все прошли вовнутрь и уселись возле стойки. Горти сидел между водителем и девочкой с серебристыми волосами. Вторая девочка, с темными косами, заняла следующий стул, а Гавана, толстяк, сидел с краю.
Сначала Гроти посмотрел на водителя - посмотрел, уставился, и отвел глаза, все в одно напряженное мгновение. Обвисшая кожа водителя действительно была серо-зеленной, сухой, рыхлой, жесткой как изделие из кожи. У него были мешки под глазами, красными и казавшимися воспаленными, его нижняя губа отвисла и видны были белые нижние резцы. На тыльной стороне его рук была такая же рыхлая серовато-зеленая кожа, а пальцы были нормальными. Они были длинными и на ногтях был аккуратный маникюр.
- Это Солум, - сказал Гавана, наклоняясь над стойкой и говоря через двух девочек. - Он Человек с Крокодильей Кожей, и самый уродливый человек в окрестностях. - Он должно быть почувствовал мысль Горти о том, что Солуму могло быть неприятно такое описание, потому что добавил: - Он глухой. Не понимает, что происходит.
- Я Кролик Банни, - сказала девочка, сидевшая возле него.
Она была пухленькая - не жирная, как Гавана, а кругленькая кругленькая как шарик масла, кругленькая с упругой кожей. Ее тело было цвета плоти и цвета крови - совершенно розовое, без примеси желтого. Ее волосы были белыми как вата, но блестящими, а ее глаза были удивительно красными как у белого кролика. У нее был тихий тоненький голосок и только что не ультразвуковой смех, которым она сейчас и смеялась. Она едва доставала до его плеча, хотя они и сидели на одной высоте. Единственная непропорциональность ее фигуры состояла в том, что у нее был длинный торс и короткие ножки. - А это Зина.
Горти повернулся и посмотрел на нее и у него перехватило горло. Она была самым красивым маленьким произведением искусства, которое он когда-либо видел в своей жизни. Ее темные волосы сияли и ее глаза тоже сияли, а ее головка скользила от виска до щеки, закруглялась от щеки до подбородка, мягко и гладко. Ее кожа была загоревшей поверх глубокого свежего сияния, похожего на розовые тени между лепестками розы. Губная помада, которую она выбрала, была темной, почти коричнево-красной; это и темная кожа делали белки ее глаз похожими на маяки. Она была одета в платье с широким отложным воротником, лежавшим на ее плечах, и с глубоким вырезом чуть ли не до талии. Этот вырез впервые подсказали Горти, что эти дети, Гавана и Банни и Зина, были совсем не детьми. Банни была кругленькой как девочка или мальчик. Но у Зины были груди, настоящие, тугие, упругие, отдельные груди. Он посмотрел на них, а затем на три маленьких лица, как если бы лица, которые он видел раньше исчезли и вместо них появились новые. Грамотная, уверенная речь Гаваны и его сигары были его признаком зрелости, а альбиноска Банни конечно продемонстрирует какую-нибудь подобную эмблему через минуту.
- Я не скажу вам его имя, - сказал Гавана. - Отныне он собирается обзавестись новым. Правильно, малыш?
- Ну, - сказал Горти, все еще боровшийся со странным перемещением тех мест, которые эти люди успели уже занять внутри него, - ну, наверное.
- А он смышленый, - сказала Банни. - Ты знаешь об этом, малыш? - Она издала свой самый неслышный смешок. - Ты смышленый.
Горти обнаружил, что он снова смотрит на груди Зины и его щеки вспыхнули.
- Не подкалывай его, - сказала Зины.
Она впервые заговорила... Одной из самых ранних вещей, которые мог вспомнить Горти был камыш, который он увидел лежа на берегу ручья. Он был тогда совсем ребенком и темно-коричневая колбаска камыша, прикрепленная к его сухому желтому стеблю показалась ему жесткой и колючей вещью. Не срывая его, он пробежал пальцами по всей его длине и то, что это оказалось не твердое дерево, а бархат, было трепетным шоком. Он испытал такой же шок сейчас, впервые услышав голос Зины.
Официант, молодой человек с похожим на пирожное лицом, уставшим ртом и смешливыми морщинками вокруг глаз и ноздрей, ленивой походкой подошел к ним. Он явно не был удивлен при виде карликов и уродливого зеленокожего Солума.
- Привет, Гавана. Вы что, ребята, устраиваетесь поблизости?
- Не в ближайшие шесть недель. Мы сейчас в районе Элтонвилля. Подоим Ярмарку Штата и вернемся обратно. У нас сейчас масса предложений. Чизбургер для этого милашки. А вам что будет угодно, леди?
- Яичница-болтунья на ржаном тосте, - сказала Банни.
Зина сказала:
- Поджарьте немного бекона пока он почти пригорит...
- ...И посыпьте им пшеничный хлеб с арахисовым маслом. Я помню, принцесса, - заулыбался повар. - Твое слово, Гавана?
- Бифштекс. Для тебя тоже, а? - спросил он Горти. - Нет, он не может его разрезать. Рубленое филе, и я застрелю тебя, если ты добавишь туда хлеб. Зеленый горошек и картофельное пюре.
Повар сложил колечко большой и указательный пальцы и пошел выполнять заказ.
Горти спросил, стесняясь:
- Вы работаете с цирком?
- Карни, - сказал Гавана.
Зина улыбнулась увидев выражение его лица. От этой улыбки у него закружилась голова.
- Это карнавал. Ну ты знаешь. Болит рука?
- Не сильно.
- Это меня убивает, - взорвался Гавана. - Вы бы ее видели. - Он приложил свою правую руку к пальцам левой и сделал движение, как будто измельчал крекеры. - Кошмар.
- Мы ее вылечим. Как мы будем тебя называть? - спросила Банни.
- Давайте сначала подумаем, что он будет делать, - сказал Гавана. Мы должны сделать Людоеда счастливым.
- Об этих муравьях, - сказала Банни, - ты бы стал есть слизняков или кузнечиков или еще что-нибудь?
Она спросила его об этом прямо и на этот раз она не хихикала.
- Нет! - сказал Горти одновременно со словами Гаваны: - Я уже спрашивал его об этом. Это отменяется, Банни. И потом, Людоед все равно не любит использовать фигляров.
С сожалением в голосе Банни сказала:
- Ни один карнавал не имеет карлика-фигляра. Это был бы выигрышный номер.
- А что такое фигляр? - спросил Горти.
- Он хочет знать, что такое фигляр.
- Ничего особенно хорошего, - сказала Зина. - Это человек, который ест всякие неприятные вещи и откусывает головы у живых цыплят и кроликов.
Горти сказал:
- Я не думаю, что я бы захотел это делать.
Да так рассудительно, что три карлика взорвались пронзительным смехом. Горти посмотрел на них, на одного за другим, и почувствовал, что они смеются с ним, а не над ним, и поэтому он засмеялся тоже. И опять он почувствовал тот прилив тепла внутри. Эти люди делали все таким легким. Они похоже понимали, что он мог быть немного непохож на других людей и это было не страшно. Гавана очевидно рассказал им все о нем и они стремились помочь.
- Я сказал вам, - сказал Гавана, - он поет как ангел. Никогда не слышал ничего подобного. Подождите пока услышите.
- Ты играешь на чем-нибудь? - спросила Банни. - Зина, ты можешь научить его играть на гитаре?
- Не с такой левой рукой, - сказал Гавана.
- Подождите! - воскликнула Зина. - А когда вы решили, что он собирается работать с нами?
Гавана беспомощно открыл рот. Банни сказала:
- О - я думала... - а Горти уставился на Зину. Они что собирались одновременно дать и отобрать все обратно?
- О, малыш, не смотри на меня так, - сказала Зина. - У меня сердце разрывается... - И снова, несмотря на его страдание, он едва ли не чувствовал ее голос кончиками пальцев.
Она сказала:
- Я сделаю все что угодно для тебя, дитя. Но - это должно быть что-нибудь хорошее. Я не уверена в том, что это будет хорошо.
- Конечно это будет хорошо, - насмешливо сказал Гавана. - Где он будет есть? Кто его возьмет? Послушай, после того, через что он прошел, ему нужен перерыв. В чем дело, Зина? Людоед?
- Я справлюсь с Людоедом, - сказала она. Каким-то образом Горти почувствовал, что в этом будничном замечании было то в Зине, что заставляло остальных ждать ее решения. - Послушай, Гавана, - сказала она, - то, что происходит с ребенком его возраста, делает из него то, что из него получится, когда он вырастет. Карнавал подходит для нас. Для нас это дом. Это единственное место, где мы можем быть такие как мы есть так, чтобы нам это нравилось. А что это будет для него, если он будет в нем расти? Это неподходящая жизнь для ребенка.
- Ты говоришь так будто в карнавале нет ничего кроме карликов и уродов.
- В какой-то степени так оно и есть, - пробормотала она. - Извини, добавила она. - Я не должна была так говорить. Я что-то плохо соображаю сегодня. Есть что-то... - Она вздрогнула. - Я не знаю. Но я не думаю, что это хорошая мысль.
Банни и Гавана переглянулись. Гавана беспомощно пожал плечами. А Горти ничем не мог помочь себе. У него на глаза навернулись слезы и он сказал:
- Ой.
- Ой, малыш, не надо.
- Эй! - рявкнул Гавана. - Держите его! Он теряет сознание!
Лицо Горти внезапно побледнело и исказилось от боли. Зина соскользнула со своего стула и обняла его за плечи.
- Тебе плохо, дорогой? Твоя рука?
Хватая воздух Горти затряс головой.
- Джанки, - прошептал он, и застонал так, как если бы у него сдавило горло. Он показал замотанной рукой в сторону двери. - Грузовик, прохрипел он. - В - Джанки - о, грузовике!
Карлики посмотрели друг на друга, а затем Гавана спрыгнул со своего стула и, подбежав к Солуму, ударил его кулаком по руке. Он делал быстрые движения, показывая на выход, вращая воображаемый руль, кивая в сторону двери.
Двигаясь с удивительной быстротой великан скользнул к двери и исчез, остальные последовали за ним. Солум был возле грузовика чуть ли не раньше, чем карлики и Горти вышли на улицу. Он согнулся, как кошка, проходя мимо кабины и бросая в нее быстрый взгляд, и в два прыжка был возле кузова и внутри. Послышалось пару глухих ударов и появился Солум, в его разноцветных руках болталась фигура оборванца. Бродяга брыкался, но когда яркий золотистый свет упал на Лицо Солума, он издал истошный вой, который должно быть было ясно слышно на четверть мили кругом. Солум уронил его на землю; он тяжело приземлился на спину и лежал там извиваясь в ужасе, стараясь опять вдохнуть воздух в свои отбитые легкие.
Гавана отбросил окурок сигары и набросился на распростертую фигурку, грубо обыскивая карманы. Он сказал кое-что непечатное, а затем добавил: "Смотрите - наши новые столовые ложки и четыре компактные пудры и губная помада и - ты, маленький подлец", - зарычал он на человека, который не был крупным, но был почти в три раза больше него. Мужчина вертелся, чтобы сбросить с себя Гавану; Солум немедленно нагнулся и прошелся большой рукой по его лицу. Мужчина снова заорал и на этот раз ему удалось подняться и сбросить с себя Гавану; однако не для того, чтобы атаковать, а для того, чтобы убежать, рыдая и путаясь в соплях от страха, от ужасного Солума. Он исчез в темноте с другой стороны дороги, Солум его преследовал.
Горти подошел к кузову. Он сказал, смущаясь, Гаване:
- Ты не поищешь мой пакет?
- Тот старый бумажный пакет? Конечно.
Гавана вскочил в кузов, появился минутой позже с пакетом и подал его Горти.
Арманд разбил Джанки очень основательно, отломав голову попрыгунчика от остальной игрушки, и топтался по ней пока единственным, что удалось спасти Горти, не осталось лицо. Но теперь разрушение было полным.
- Ой, - сказал Горти. - Джанки. Он совершенно разбит. - Он вытащил две половинки страшного лица. Нос был разбит в грубый порошок папье-маше, а лицо треснуло на две части, большую и маленькую. В каждой был глаз, мерцающий. - Ой, - снова сказал Горти, пытаясь соединить их одной рукой.
Гавана, занятый складыванием добычи, сказал через плечо:
- Очень обидно, малыш. Он должно быть стал коленом на него, когда перебирал наше барахло. - Он бросил странный набор покупок в кабину грузовика, пока Горти снова заворачивал Джанки. - Пошли обратно, наш заказ сейчас будет готов.
- А как же Солум? - спросил Горти.
- Он подойдет.
Внезапно Горти осознал, что глубокие глаза Зины смотрят на него. Он чуть не заговорил с ней, не знал что сказать, покраснел от смущения и первым пошел в ресторан. На этот раз Зина села возле него. Она потянулась мимо него за солью и прошептала:
- А как ты узнал, что кто-то был в грузовике?
Горти поправил бумажный пакет у себя на коленях и увидел, что она смотрит как он это делает.
- О, - сказала она; и затем совершенно другим тоном, медленно: - О.
У него не было ответа на ее вопрос, но он вдруг понял, что он ему и не понадобится. Не теперь.
- Как ты узнал, что там кто-то был? - спросил Гавана, занятый бутылкой с кетчупом.
Горти начал говорить, но Зина прервала его.
- Я передумала, - сказала она вдруг. - Думаю, карни может принести малышу больше пользы, чем вреда. Это лучше, чем прокладывать себе путь вне его.
- Ну вот и здорово. - Гавана поставил бутылку и просиял.
Банни захлопала в ладоши.
- Здорово, Зи! Я знала, что ты это поймешь.
Гавана добавил:
- Я тоже знал. Я... также вижу кое-что еще.
Он показал пальцем.
- Кофейник? - тупо сказала Банни. - Тостер?
- Зеркало, глупенькая. Видишь? - Он близко наклонился к Горти и обнял его за шею, приблизив друг к другу лица его и Зины. Отражения смотрели на них - маленькие лица, оба коричневые, оба с серьезными глазами, овальные, черноволосые. Если бы у Горти была губная помада и косы, его лицо отличалось бы от ее - но очень незначительно.
- Твой давно потерянный брат! - выдохнула Банни.
- Моя кузина - я имею в виду девочка кузина, - сказала Зина. Послушайте - с моей стороны вагончика две койки... прекрати хихикать Банни; я ему по возрасту в матери гожусь и кроме того... ой, заткнись. Нет, именно так это и надо сделать. Людоеду совершенно не нужно знать, кто он. Все зависит от вас двоих.
- Мы ничего не скажем, - сказал Гавана.
Солум продолжал есть.
Горти спросил:
- Кто такой Людоед?
- Босс, - сказала Банни. - Он когда-то был доктором. Он вылечит твою руку.
Глаза Зины смотрели на что-то, чего не было в комнате.
- Он ненавидит людей, - сказала она. - Всех людей.
Горти вздрогнул. Это был первый намек на то, что этим странным людям было чего бояться. Зина, понимая, коснулась его руки.
- Не бойся. Его ненависть не причинит тебе вреда.
Они добрались до территории карнавала ранним утром, когда было еще темно и дальние холмы только начали отделяться от бледнеющего неба.
Для Горти все это было волнующим и таинственным. Он не только встретил этих людей, но и впереди было возбуждение и тайна, и то, как ее надо было начать, играя, в которую он должен был сыграть, слова, которые он никогда не должен был забывать. А теперь, на рассвете, сам карнавал. Широкая темная улица, посыпанная древесными стружками, казалась слегка светящийся между рядами киосков и подмостков. Здесь темная неоновая трубка создавала призраки случайных лучей света в наступающим рассвете; там одна из каруселей вытянула вверх голодные руки костлявым силуэтом. Были также звуки, сонные, беспокойные, непонятные звуки; и это место пахло влажной землей, кукурузными хлопьями, потом и сладкими экзотическими испарениями.
Грузовик пробрался за западный ряд центральных киосков и остановился возле длинного дома-трейлера с дверью с каждой стороны.
- Дома, - зевнула Банни. Горти на этот раз ехал впереди с девочками, а Гавана свернулся калачиком сзади.
- Выходим. И бегом прямо в ту дверь. Людоед спит и тебя никто не увидит. Когда ты выйдешь, ты будешь другим человеком и тогда мы вылечим твою руку.
Горти встал на подножку грузовика, огляделся, а затем стремглав бросился к двери трейлера и проскользнул внутрь. Там было темно. Он отошел от двери и подождал пока Зина вошла, закрыла ее и задернула занавески на маленьких окошках прежде чем включить свет.
Свет показался очень ярким. Горти обнаружил, что он находится в маленькой квадратной комнате. С каждой стороны находилась маленькая койка, компактная кухонька в одном углу и то, что оказалось встроенным шкафом в другом.
- Хорошо, - сказала Зина, - раздевайся.
- Совсем?
- Конечно совсем. - Она увидела его удивленное лицо и рассмеялась. Послушай, малыш. Я тебе расскажу кое-что о нас лилипутах. А - сколько ты сказал тебе лет?
- Мне почти девять.
- Ну ладно, я постараюсь. Обычные взрослые люди очень осторожно относятся к тому, что видят друг друга без одежды. Есть в этом какой-то смысл или нет, но они так устроены потому что существует большая разница между взрослыми мужчинами и женщинами. Большая, чем между мальчиками и девочками. Ну а лилипут остается похожим на ребенка, в большинстве случаев, всю свою жизнь, кроме может быть пары лет. Поэтому большинство из нас такие вещи не заботят. Что касается нас, тебя и меня, нам надо прямо сейчас решить, что это не будет иметь никакого значения. Во-первых, никто, кроме Банни и Гаваны и меня не знает, что ты мальчик. Во-вторых, эта маленькая комната просто слишком мала, если в ней будут жить два человека, которые собираются наклоняться и ежиться и прятаться друг от друга из-за чего-то, что не имеет значения. Понятно?
- Н-наверное.
Она помогла ему снять одежду и он начал тщательное обучение искусству быть женщиной от кожи и дальше.
- Скажи мне кое-что, Горти, - сказала она, когда выдвигала аккуратно сложенный ящик, что бы подобрать ему одежду. - Что находиться в бумажном мешке?
- Это Джанки. Это попрыгунчик. Я имею в виду, был. Арманд разбил его - я говорил тебе. Потом этот человек в грузовике разбил его еще сильнее.
- Я могу посмотреть?
Натягивая на себя пару ее носков, он кивнул головой в сторону одной из коек:
- Давай.
Она вытащила разбитые кусочки папье-маше.
- Их двое! - воскликнула она. Она повернулась и посмотрела на Горти, как если бы он вдруг стал ярко-лиловым или у него вдруг выросли бы кроличьи уши.
- Двое! - снова сказала она. - Мне показалось, что я видела только одного там за обедом. Они действительно твои? Оба?
- Это глаза Джанки, - объяснил он.
- А откуда взялся Джанки?
- Он был у меня до того, как меня усыновили. Полицейский нашел меня, когда я был ребенком. Меня поместили в Приют. Джанки появился у меня там. По-моему у меня никогда не было никаких родных.
- И Джанки оставался с тобой - подожди, давай я помогу тебе надеть это - Джанки оставался с тобой с тех пор?
- Да. Он должен был.
- Почему должен?
- Как это застегивается?
Зина сдержала что-то похожее на порыв затолкать его в угол и держать его там, пока не добудет из него информацию.
- О, Джанки, - сказала она терпеливо.
- О. Ну, я просто должен иметь его возле себя. Нет, не возле себя. Я мог бы отойти на большое расстояние, если с Джанки все было бы хорошо. Я имею в виду пока он мой. Я имею в виду, что даже если бы я не видел его целый год, это было бы нормально, но если бы кто-нибудь передвинул его, я бы знал, и если бы кто-то причинил ему боль, мне бы тоже было больно. Понятно?
- Конечно понятно, - к его удивлению сказала Зина. И снова Горти почувствовал тот сладкий радостный шок; эти люди похоже так хорошо все понимали.
Горти сказал:
- Я раньше думал, что у всех есть что-то похожее. Потеряв которое, они бы заболели. Мне даже приходило в голову спросить кого-нибудь об этом. А потом Арманд, он дразнил меня Джанки. Он иногда прятал Джанки, что бы я волновался. Однажды он положил его в мусорную машину. Я так заболел, что пришлось вызвать врача. Я продолжал кричать и звать Джанки пока доктор не велел Арманду достать мне этого Джанки или я умру. Сказал, что это какой-то фикс. Ация.
- Фиксация. Я знаю эту всю историю, - улыбнулась Зина.
- Арманд был в бешенстве, но ему пришлось это сделать. Но в конце концов ему надоело приставать к Джанки и он положил его на верхнюю полку в шкафу и в основном забыл о нем.
- Ты выглядишь как настоящая девочка из мечты, - сказала Зина, любуясь им. Она положила руки ему на плечи и серьезно посмотрела в глаза. - Послушай меня, Горти. Это очень важно. Это касается Людоеда. Ты увидишь его через несколько минут и мне придется рассказать ему историю, придуманную историю. А ты должен помочь мне. Он просто должен поверить в нее, или ты не сможешь остаться с нами.
- Я очень хорошо запоминаю, - сказал Горти встревоженно. - Я могу запомнить все, что захочу. Только скажи мне.
- Ладно. - Она на минутку закрыла глаза, задумавшись. - Я была сиротой, - сказала она спустя какое-то время. - Я стала жить с тетей Джо. После того как я обнаружила, что я буду карлицей я убежала с карнавалом. Я была там несколько лет до того, как меня встретил Людоед и я стала работать на него. Так... - Она облизала губы. - Тетя Джо снова вышла замуж и у нее было двое детей. Первый умер, а ты был второй. Когда она обнаружила, что ты тоже вырастешь карликом, она стала очень плохо относиться к тебе. И поэтому ты убежала. Та работала какое-то время с летней группой. Один из рабочих сцены - плотник - проявлял интерес к тебе. Он поймал тебя прошлой ночью, затащил тебя в столярную мастерскую и сделал с тобой ужасную вещь - такую ужасную, что ты не можешь даже говорить об этом. Понятно? Если он спросит тебя об этом, просто плачь. Ты все запомнил?
- Конечно, - сказал Горти будничным тоном. - А какая койка будет моя?
Зина нахмурилась.
- Дорогой - это ужасно важно. Ты должен запомнить каждое слово, которое я сказала.
- О, я помню, - сказала Горти. И к ее явному удивлению он воспроизвел все, что она сказала, дословно.
- Ну даешь! - сказала она и поцеловала его. Он покраснел. - Ты быстро запоминаешь! Это чудесно. Ну тогда хорошо. Тебе девятнадцать лет и тебя зовут - м-м - Гортензия. Это на тот случай, если ты однажды услышишь, как кто-то сказал Горти и Людоед увидит, что ты оглянулся. Но все называют тебя Малышка. Запомнил?
- Девятнадцать, Гортензия и Малышка. А-га.
- Хорошо. Черт побери, дорогой, мне жаль, что приходится заставлять тебя думать сразу о стольких вещах! Теперь только между нами. Прежде всего, ты никогда, никогда не должен говорить Людоеду о Джанки. Мы найдем здесь для него место и я не хочу, чтобы ты когда-либо разговаривал с ним, только со мной. Обещаешь?
Горти кивнул с широко раскрытыми глазами:
- А-га.
- Хорошо. И еще одна вещь, такая-же важная. Людоед вылечит твою руку. Не волнуйся, он хороший доктор. Но я хочу, чтобы ты передал мне каждый кусочек старого бинта, каждый кусочек ваты, который он использует так, чтобы он не видел. Я хочу, чтобы ни одной капли твоей крови не осталось в его трейлере, понимаешь? Ни капли. Я собираюсь предложить ему убрать потом - он будет рад; он терпеть не может это делать - а ты поможешь мне насколько сможешь. Хорошо?
Горти пообещал. Тут как раз постучали Банни и Гавана. Горти вышел первым, держа руку за спиной, и они назвали его Зиной, а затем танцуя вышла Зина, смеясь, когда они таращили глаза на Горти. Гавана уронил свою сигару и сказал:
- Ну-ну.
- Зи, он красивый! - воскликнула Банни.
Зина подняла крошечный указательный палец.
- Она красивая, и не забывайте об этом.
- Я чувствую себя очень странно, - сказал Горти, поправляя свою юбку.
- А где, скажи, ты взяла эти волосы?
- Две накладные косы. Нравятся?
- А платье?
- Я его купила и ни разу не одевала, - сказала Зина. - Оно мне тесно в груди... Пошли, ребята. Идемте разбудим Людоеда.
Они пошли между вагончиками.
- Иди более мелкими шагами, - сказала Зина. - Так лучше. Ты все помнишь?
- Да, конечно.
- Это хорошо - хорошая девочка, Малышка. А если он задаст тебе вопрос, а ты не будешь знать, что ответить, просто улыбайся. Или плачь. Я буду рядом с тобой.
Длинный серебряный трейлер был припаркован возле тента с ярким изображением человека в цилиндре. У него были длинные острые усы и из его глаз вылетали зигзаги молний. Ниже пылающими буквами было написано:
О ЧЕМ ВЫ ДУМАЕТЕ?
МЕФИСТОФЕЛЬ ЗНАЕТ
- Его зовут не Мефистофель, - сказала Банни. - Его зовут Монетр. Он был врачом, до того, как стал работать в карнавале. Все называют его Людоед. Он не возражает.
Гавана постучал в дверь.
- Эй, Людоед! Ты что, собираешься спать до вечера?
- Ты уволен, - прорычал голос из серебряного трейлера.
- Ладно, - сказал Гавана спокойно. - Выходи и посмотри, что у нас есть.
- Если только вы не собираетесь включить это в ведомость на получение зарплаты, - сказал сонный голос. Внутри послышалось какое-то движение. Банни подтолкнула Горти поближе к двери и махнула Зине, чтобы та спряталась. Зина прислонилась к стене трейлера.
Дверь открылась. Человек, который стоял там был высоким, бледным с впавшими щеками и длинной синеватой челюстью. В раннем утреннем свете его глаза казались просто черными впадинами на лице, глубиной в дюйм.
- Ну что?
Банни показала на Горти.
- Людоед, кто это?
- Кто это? - Он всмотрелся. - Зина, конечно. Доброе утро, Зина, сказал он, его голос вдруг стал вежливым.
- Доброе утро, - засмеялась Зина и танцуя вышла из-за двери.
Людоед переводил взгляд с Зины на Горти и обратно.
- О, мой худеющий счет в банке, - сказал он. - Выступление сестер. И если я не возьму ее, ты уволишься. И Банни с Гаваной тоже уволятся.
- Ты телепат, - сказал Гавана, подталкивая локтем Горти.
- Как тебя зовут, сестричка?
- Папа назвал меня Гортензией, - продекламировал Горти, - но все называют меня Малышкой.
- Я их не виню, - сказал Людоед добрым голосом. - Я тебе скажу, что я собираюсь сделать, Малышка. Я собираюсь назвать это блефом. Убирайтесь отсюда, и если всем остальным это не нравится, вы можете отправляться вместе с ней. Если я не увижу никого из вас на центральной аллее в одиннадцать часов сегодня утром, я буду знать, что вы решили.
Он закрыл дверь бесшумно и решительно.