Страница:
Что ж, хорошо. Грофилд снова закрыл дверь и начал осматривать свое новое жилище.
Оно ему не понравилось. Кровать была узкая и, наверное, жесткая, с железными спинками, тощей подушкой и тонкими ветхими одеялами. Перед ней лежал маленький лоскутный коврик. Остальной пол был покрыт линолеумом, как в коридоре. Напротив кровати стоял помятый железный шкаф. Убранство комнаты венчал деревянный табурет.
Справа висела матерчатая ширма. Грофилд отодвинул ее и увидел унитаз с бачком над ним. На стенах висели крючки для одежды, выходит, туалет служил еще и платяным шкафом. К внешней стене этого закутка была прикреплена раковина с косо висевшим мутным зеркалом над ней. В противоположной стене было окно, а под ним — диск регулятора электрического отопителя. Поскольку в комнате было прохладно, Грофилд подошел к диску и проверил его. Обогрев был включен на полную катушку.
Нет, это никуда не годится. Грофилд подошел к двери и вышиб ее с третьего удара, хотя надеялся обойтись двумя. Он отправился назад по коридору, вышел из дома и зашагал по кривой тропке в снегу обратно, к главной усадьбе. На улице ему пришлось поплотнее закутаться в пальто и спрятать подбородок в воротник.
Пройдя через прихожую и читальню, Грофилд очутился в большой комнате, огляделся и увидел Позоса и Марбу. Они сидели на двух кушетках возле левого камина в обществе еще двух мужчин. Подойдя, Грофилд сказал:
— Прошу прощения, Марба, но мне не нравится моя комната.
Они изумленно воззрились на него, и Марба быстро огляделся по сторонам. Грофилд сказал:
— Он меня запер, не волнуйтесь. Но вам бы следовало знать, что в таких домах от замков толку мало.
Генерал яростно сверкал глазами. Двое мужчин, один — негр, второй — обитатель Востока, выглядели озадаченными и раздраженными. Марба поднялся и сказал:
— Вы с ума сошли, Грофилд? Вы хотите вынудить нас лишить вас жизни?
— Марба, взгляните правде в глаза. Одному мне отсюда не выбраться. Насколько мне известно, я тут единственный представитель англосаксонской расы, и заметить меня нетрудно. Оставьте меня в покое. Я посижу у огня, почитаю книжку, сыграю с кем — нибудь в шашки. Я не в силах помочь правительству Соединенных Штатов, не в силах помочь самому себе. Я это знаю и обещаю быть хорошим гостем.
Марба задумчиво хмурился. В конце концов он покачал головой и сказал:
— Вы слишком непредсказуемы, Грофилд. Добром это не кончится.
— Вы видели ту комнату? Пошли бы вы туда жить без книжек, радио, даже без часов, да еще не зная, надолго ли вам придется там застрять? Вы что, сели бы на кровать и стали ждать, как пай — мальчик?
— Бывают жилища и похуже, — заспорил Марба.
— Мы можем вовсе поселить вас на улице, — сказал генерал и погрозил Грофилду пальцем. — Мы не любим умников. Не умничайте, Грофилд, возвращайтесь в свою комнату.
— Не хочу.
— Проклятье! — произнес Марба. — Господа, я сейчас вернусь. Идемте, Грофилд.
Он зашагал прочь, таща за собой Грофилда, который кожей чувствовал взгляд генерала.
— Не восстанавливайте против себя генерала Позоса, дурень вы эдакий, — вполголоса сказал Марба. — Он и впрямь выселит вас на улицу.
— А я опять зайду в дом, и все дела. Марба остановился и устремил на Грофилда тяжелый взгляд.
— Не говорите о том, что вы сделаете и чего не сделаете.
Здесь вы пленник, неужели непонятно?
— Как сказал Оскар Уайльд, если королева так обращается со своими узниками, она их недостойна.
— Вы мне нравитесь, Грофилд, — признался Марба. — Вы очень интересная и забавная человеческая особь. Но вы должны понять, что кое — кто из собравшихся здесь людей облечен верховной властью. В своих странах они правят железной рукой. Если вы их разозлите, они без колебаний расправятся с вами. В том случае, если защищать вас станет опасно, я брошу вас на произвол судьбы. Так что попробуйте взять себя в руки.
— Попробую, — согласился Грофилд. — Но я не собираюсь сидеть под замком в этой гуверовской деревне.
— Не понимаю смысла этого слова, — сказал Марба. — Ну да ничего. Пойдемте. И предоставьте мне вести переговоры.
Их путь, как и прежде, пролегал через читальню. На этот раз два или три читателя удивленно нахмурились, когда Грофилд шествовал мимо них. Он не соврал, когда сказал, что кроме него тут нет ни одного англосакса. Он был весьма примечательной личностью, да еще то и дело шнырял туда — сюда через комнату. Грофилд не мог знать, что думают о нем эти люди, но сам себе он казался механическим медведем в стрелковом тире, который разворачивается и идет в обратную сторону всякий раз, когда в него попадает пуля. С учетом сложившихся обстоятельств такое образное сравнение отнюдь не поднимало настроения.
На этот раз, выйдя из читальни, они свернули в другую сторону и поднялись по узкой лестнице на второй этаж. Миновав коридор, Марба и Грофилд оказались в тесном закутке, который почти полностью занимала фигура громадного негра. Марба что — то сказал ему на своем туземном наречии, и негр, взглянув на Грофилда, медленно кивнул. Он стоял, сложив руки на груди, и был похож на стража гарема — сплошные мышцы.
— Подождите здесь, — велел Марба Грофилду.
— Сделаю все, что он пожелает, — Грофилд кивнул на стражника.
Марба едва заметно улыбнулся и, открыв дверь в противоположной стене, исчез за порогом. Грофилд подумал и решил не заводить светской беседы с негром. Вместо этого он сел на коричневый кожаный диван, занимавший остаток полезной площади, и попытался сделать вид, будто ему все нипочем. Может, зря он не остался в той вонючей каморке? Может, там лучше? Нет. Безопаснее — возможно, но уж никак не лучше. Хуже, чем там, нигде быть не может. Эта комната погубила бы его как личность. В понедельник он вышел бы из нее вконец разочарованным в жизни стариком, клацающим вставными зубами, да еще плохо подогнанными.
Кроме того, у Грофилда была еще одна тема для размышлений — Кен. Поверит ли Кен, что его похитили? Или Кен не захочет верить ни во что, кроме побега, который на сей раз оказался удачным? Как ни крути, а придется возвращаться к Кену и как — то доказывать, что он не обманщик, что он хотел помочь и трудился в поте лица. Лучшим доказательством были бы правдивые сведения о целях этого сборища, но поскольку получить их не удастся, следует хотя бы как — то убедить Кена в том, что он искренне старался помочь. Может быть, тогда Кен пойдет на мировую в понедельник. Но если бы он, Грофилд, впустую потратил время, сидя в этой ночлежке для бездомных, на всех мечтах о примирении с Кеном можно было бы поставить крест. Поэтому он не жалел о том, что покинул вонючую каморку. Более того, Грофилд был полон (или, во всяком случае, не лишен) надежд на безнаказанность и успешное завершение своего бескровного мятежа.
Пока Грофилд подбадривал себя такого рода рассуждениями, дверь открылась опять, и вошел Марба. У него был встревоженный вид, и Грофилд, естественно, тоже встревожился.
Присев рядом с ним на диван, Марба тихо спросил:
— Чем вы насолили Вивьен Камдела?
— Я? Ничем.
— Она вас недолюбливает.
— Знаю.
— Почему?
— Потому что я не патриот, — ответил Грофилд. — Мы малость поспорили на эту тему, и оказалось, что патриотизма во мне меньше, чем ей хотелось бы. Я прежде пекусь о себе самом, и это ей не нравится. А в чем дело?
— Она там, — ответил Марба. — В той комнате. Выступает с нападками на вас. Если бы мне удалось убедить полковника Рагоса вступиться за вас, вы могли бы получить относительную свободу.
— Полковника Рагоса? Он ведь ваш президент, не так ли?
— Да. Обычно он прислушивается к моим советам, но Вивьен настроена против вас и говорит весьма пылко. Поэтому он хочет встретиться с вами самолично, и я прошу вас держаться как можно вежливее. Полковник не любит, когда ему дерзят.
— Я буду вести себя прилично, — пообещал Грофилд.
— Ваша задача — понравиться полковнику.
— Может, подарить ему свой локон?
— Не надо, — резко ответил Марба. — Такие волосы не в его вкусе.
— Что ж, прекрасно, — сказал Грофилд, и Марба повел его к своему правителю.
Глава 17
Глава 18
Оно ему не понравилось. Кровать была узкая и, наверное, жесткая, с железными спинками, тощей подушкой и тонкими ветхими одеялами. Перед ней лежал маленький лоскутный коврик. Остальной пол был покрыт линолеумом, как в коридоре. Напротив кровати стоял помятый железный шкаф. Убранство комнаты венчал деревянный табурет.
Справа висела матерчатая ширма. Грофилд отодвинул ее и увидел унитаз с бачком над ним. На стенах висели крючки для одежды, выходит, туалет служил еще и платяным шкафом. К внешней стене этого закутка была прикреплена раковина с косо висевшим мутным зеркалом над ней. В противоположной стене было окно, а под ним — диск регулятора электрического отопителя. Поскольку в комнате было прохладно, Грофилд подошел к диску и проверил его. Обогрев был включен на полную катушку.
Нет, это никуда не годится. Грофилд подошел к двери и вышиб ее с третьего удара, хотя надеялся обойтись двумя. Он отправился назад по коридору, вышел из дома и зашагал по кривой тропке в снегу обратно, к главной усадьбе. На улице ему пришлось поплотнее закутаться в пальто и спрятать подбородок в воротник.
Пройдя через прихожую и читальню, Грофилд очутился в большой комнате, огляделся и увидел Позоса и Марбу. Они сидели на двух кушетках возле левого камина в обществе еще двух мужчин. Подойдя, Грофилд сказал:
— Прошу прощения, Марба, но мне не нравится моя комната.
Они изумленно воззрились на него, и Марба быстро огляделся по сторонам. Грофилд сказал:
— Он меня запер, не волнуйтесь. Но вам бы следовало знать, что в таких домах от замков толку мало.
Генерал яростно сверкал глазами. Двое мужчин, один — негр, второй — обитатель Востока, выглядели озадаченными и раздраженными. Марба поднялся и сказал:
— Вы с ума сошли, Грофилд? Вы хотите вынудить нас лишить вас жизни?
— Марба, взгляните правде в глаза. Одному мне отсюда не выбраться. Насколько мне известно, я тут единственный представитель англосаксонской расы, и заметить меня нетрудно. Оставьте меня в покое. Я посижу у огня, почитаю книжку, сыграю с кем — нибудь в шашки. Я не в силах помочь правительству Соединенных Штатов, не в силах помочь самому себе. Я это знаю и обещаю быть хорошим гостем.
Марба задумчиво хмурился. В конце концов он покачал головой и сказал:
— Вы слишком непредсказуемы, Грофилд. Добром это не кончится.
— Вы видели ту комнату? Пошли бы вы туда жить без книжек, радио, даже без часов, да еще не зная, надолго ли вам придется там застрять? Вы что, сели бы на кровать и стали ждать, как пай — мальчик?
— Бывают жилища и похуже, — заспорил Марба.
— Мы можем вовсе поселить вас на улице, — сказал генерал и погрозил Грофилду пальцем. — Мы не любим умников. Не умничайте, Грофилд, возвращайтесь в свою комнату.
— Не хочу.
— Проклятье! — произнес Марба. — Господа, я сейчас вернусь. Идемте, Грофилд.
Он зашагал прочь, таща за собой Грофилда, который кожей чувствовал взгляд генерала.
— Не восстанавливайте против себя генерала Позоса, дурень вы эдакий, — вполголоса сказал Марба. — Он и впрямь выселит вас на улицу.
— А я опять зайду в дом, и все дела. Марба остановился и устремил на Грофилда тяжелый взгляд.
— Не говорите о том, что вы сделаете и чего не сделаете.
Здесь вы пленник, неужели непонятно?
— Как сказал Оскар Уайльд, если королева так обращается со своими узниками, она их недостойна.
— Вы мне нравитесь, Грофилд, — признался Марба. — Вы очень интересная и забавная человеческая особь. Но вы должны понять, что кое — кто из собравшихся здесь людей облечен верховной властью. В своих странах они правят железной рукой. Если вы их разозлите, они без колебаний расправятся с вами. В том случае, если защищать вас станет опасно, я брошу вас на произвол судьбы. Так что попробуйте взять себя в руки.
— Попробую, — согласился Грофилд. — Но я не собираюсь сидеть под замком в этой гуверовской деревне.
— Не понимаю смысла этого слова, — сказал Марба. — Ну да ничего. Пойдемте. И предоставьте мне вести переговоры.
Их путь, как и прежде, пролегал через читальню. На этот раз два или три читателя удивленно нахмурились, когда Грофилд шествовал мимо них. Он не соврал, когда сказал, что кроме него тут нет ни одного англосакса. Он был весьма примечательной личностью, да еще то и дело шнырял туда — сюда через комнату. Грофилд не мог знать, что думают о нем эти люди, но сам себе он казался механическим медведем в стрелковом тире, который разворачивается и идет в обратную сторону всякий раз, когда в него попадает пуля. С учетом сложившихся обстоятельств такое образное сравнение отнюдь не поднимало настроения.
На этот раз, выйдя из читальни, они свернули в другую сторону и поднялись по узкой лестнице на второй этаж. Миновав коридор, Марба и Грофилд оказались в тесном закутке, который почти полностью занимала фигура громадного негра. Марба что — то сказал ему на своем туземном наречии, и негр, взглянув на Грофилда, медленно кивнул. Он стоял, сложив руки на груди, и был похож на стража гарема — сплошные мышцы.
— Подождите здесь, — велел Марба Грофилду.
— Сделаю все, что он пожелает, — Грофилд кивнул на стражника.
Марба едва заметно улыбнулся и, открыв дверь в противоположной стене, исчез за порогом. Грофилд подумал и решил не заводить светской беседы с негром. Вместо этого он сел на коричневый кожаный диван, занимавший остаток полезной площади, и попытался сделать вид, будто ему все нипочем. Может, зря он не остался в той вонючей каморке? Может, там лучше? Нет. Безопаснее — возможно, но уж никак не лучше. Хуже, чем там, нигде быть не может. Эта комната погубила бы его как личность. В понедельник он вышел бы из нее вконец разочарованным в жизни стариком, клацающим вставными зубами, да еще плохо подогнанными.
Кроме того, у Грофилда была еще одна тема для размышлений — Кен. Поверит ли Кен, что его похитили? Или Кен не захочет верить ни во что, кроме побега, который на сей раз оказался удачным? Как ни крути, а придется возвращаться к Кену и как — то доказывать, что он не обманщик, что он хотел помочь и трудился в поте лица. Лучшим доказательством были бы правдивые сведения о целях этого сборища, но поскольку получить их не удастся, следует хотя бы как — то убедить Кена в том, что он искренне старался помочь. Может быть, тогда Кен пойдет на мировую в понедельник. Но если бы он, Грофилд, впустую потратил время, сидя в этой ночлежке для бездомных, на всех мечтах о примирении с Кеном можно было бы поставить крест. Поэтому он не жалел о том, что покинул вонючую каморку. Более того, Грофилд был полон (или, во всяком случае, не лишен) надежд на безнаказанность и успешное завершение своего бескровного мятежа.
Пока Грофилд подбадривал себя такого рода рассуждениями, дверь открылась опять, и вошел Марба. У него был встревоженный вид, и Грофилд, естественно, тоже встревожился.
Присев рядом с ним на диван, Марба тихо спросил:
— Чем вы насолили Вивьен Камдела?
— Я? Ничем.
— Она вас недолюбливает.
— Знаю.
— Почему?
— Потому что я не патриот, — ответил Грофилд. — Мы малость поспорили на эту тему, и оказалось, что патриотизма во мне меньше, чем ей хотелось бы. Я прежде пекусь о себе самом, и это ей не нравится. А в чем дело?
— Она там, — ответил Марба. — В той комнате. Выступает с нападками на вас. Если бы мне удалось убедить полковника Рагоса вступиться за вас, вы могли бы получить относительную свободу.
— Полковника Рагоса? Он ведь ваш президент, не так ли?
— Да. Обычно он прислушивается к моим советам, но Вивьен настроена против вас и говорит весьма пылко. Поэтому он хочет встретиться с вами самолично, и я прошу вас держаться как можно вежливее. Полковник не любит, когда ему дерзят.
— Я буду вести себя прилично, — пообещал Грофилд.
— Ваша задача — понравиться полковнику.
— Может, подарить ему свой локон?
— Не надо, — резко ответил Марба. — Такие волосы не в его вкусе.
— Что ж, прекрасно, — сказал Грофилд, и Марба повел его к своему правителю.
Глава 17
В комнате полукругом стояли несколько стульев и кушетка. В глубоком каменном очаге потрескивали горящие поленья. Вивьен Камдела сидела на одном из стульев, сложив руки, скрестив ноги и злобно зыркая на Грофилда. Она была прекрасна даже в гневе.
Посреди комнаты стоял со стаканом в руке высокий тощий седовласый негр в очках в роговой оправе. На нем был темно серый костюм и узкий черный галстук, как у страхового агента, а на обеих руках сияли перстни с рубинами. Негр казался хитрым, умным, расчетливым, нетерпеливым и холодным как лед. Марба сказал что — то на туземном наречии, и Грофилд узнал свое имя, совсем не к месту вплетенное в странную мешанину незнакомых слов. Потом Марба повернулся к Грофилду и объявил:
— Это полковник Рагос.
— Как поживаете, сэр?
— Хорошо, — полковник говорил тоном образованного человека, с британским акцентом, который подавлял еще какой — то, едва заметный в речи. — Вы пьете виски?
— Да, сэр, — Грофилд перекинул пальто через спинку кресла.
— Оно африканское, — сказал полковник. — С нашей родины.
Если предпочитаете канадское...
— Я никогда не пил африканское виски, — ответил Грофилд.
— Хотелось бы попробовать.
Полковник кивнул Вивьен Камдела. Все с тем же неприязненным выражением лица она выпрямила свои длинные скрещенные ноги, поднялась и подошла к бару. Вивьен выглядела прекрасно в зеленых лыжных брюках и коричневом свитере.
Рагос что — то говорил. Грофилд оторвал взгляд от лыжных брюк и услышал:
— Вы когда — нибудь путешествовали по Африке?
— Нет, сэр, я никогда не покидал западного полушария.
— Вы домосед.
Зеленые лыжные брюки приближались.
— Да, сэр. Мою жену зовут Мери.
Вивьен Камдела вручила ему старинный бокал с бледно — желтой жидкостью — не меньше трех унций. И без льда. Жижа эта больше всего напоминала тухлое пиво. Когда Вивьен подавала Грофилду бокал, глаза ее злорадно сверкнули.
Грофилд заглянул в бокал, потом посмотрел на полковника.
— Обычно я пью виски со льдом, — сказал он.
— Наше виски прекрасно и без льда, — ответила Вивьен. Лед разрушает букет.
Полковник ничего не сказал. Он стоял и молча наблюдал за Грофилдом.
А Грофилд чувствовал приближение беды. Он поднес бокал к губам и опасливо сделал глоток. Кислота прожгла борозду на его языке и огненным потоком скользнула по пищеводу в желудок.
О притворстве не могло быть и речи. Грофилд прослезился и утратил дар речи. Он просто стоял и моргал, держа бокал в поднятой руке и пытаясь сделать глотательное движение, не поперхнувшись при этом.
Неужели глаза полковника весело блеснули? Надеясь, что это так, Грофилд откашлялся и попытался заговорить.
— О, я тоже не стал бы портить такой букет. Ни за что, хрипло выдавил он.
— Неужели наше виски слишком крепкое для вас? — с улыбкой спросил полковник. — Возможно, в этом и заключается одна из слабостей белой расы. Наверное, у белых глотки мягче.
Он поднял свой бокал, содержащий примерно унцию такой же желтой дряни, насмешливо тостировал Грофилда и выпил. В глазах его при этом не заблестели слезы, откашливаться полковник тоже не стал. Он протянул пустой бокал Вивьен и сказал:
— Налейте мне еще, пожалуйста. И принесите мистеру Грофилду немного льда.
Когда Вивьен протянула руку, чтобы взять у Грофилда бокал, лицо ее выражало неприкрытое удовлетворение. Грофилд сунул было бокал ей, но потом передумал и не отдал его.
— Бокал тоже африканский? — спросил он.
— Нет, он был тут, в доме, — нахмурившись, ответил полковник.
— О — о, — Грофилд передал бокал Вивьен, которая несколько секунд озадаченно смотрела на него, прежде чем отнести к бару.
— Не понимаю, к чему этот вопрос о бокале, — сказал полковник.
— Просто было интересно. Может, это изделие ваших народных промыслов. Извините, полковник, но я почти ничего не знаю о вашей стране. Впрочем, и о своей собственной тоже.
— Как я понял, вас силой завербовали в шпионы. Вами руководили отнюдь не патриотические убеждения.
— Шпионаж — грязная работа, — ответил Грофилд. — Она сродни поприщу судебного исполнителя. Не понимаю, как можно шпионить из благородных побуждений.
— Но если это помогает вашей стране?
— Ну, когда человек не способен предложить своей стране ничего лучшего, чем умение подслушивать и подглядывать в замочные скважины, вряд ли его вообще можно назвать полноценным человеком.
— А что вы можете предложить своей стране, мистер Грофилд?
— Бездеятельное сочувствие.
— Не понимаю этого выражения, извините.
— Ну, я не из тех, кто посвящает всю жизнь служению родине.
Вивьен вернулась с бокалами. Грофилд взял свой и продолжал:
— Я принадлежу к большинству. Канадец, который сделал этот бокал, не думал о том, что делает его для Канады. Он делал его за доллар в час. Разве из — за этого его можно обвинять в отсутствии патриотизма? И неужели люди, производившие ваше виски, заботились при этом о славе Ундурвы?
— Почему же нет? — возразил полковник. — Почему человек, чем бы он ни занимался, не должен делать во славу отечества все, что в его силах?
— Вы хотите сказать, что государство первично, а человек — вторичен. Я не очень разбираюсь в политике, но полагаю, что моя страна придерживается противоположной точки зрения.
— В теории, — ответил Марба. — Скажите, вы хоть раз видели Гарлем?
— Так и знал, что вы об этом спросите. Полковник, я никогда не видел Палм — Бич. Думаю, нам обоим ясно, что я не Святой Франциск Ассизский. Но покажите мне этого святого. Будь я бескорыстен и заботься о приумножении славы отчизны, сидел бы сейчас в отделении Армии Спасения и раздавал бесплатную похлебку. И никогда не впутался бы в такую передрягу. Я знаю свои грехи, и, уверяю вас, политические пристрастия не входят в их число.
Глаза полковника весело блеснули.
— Политика — грех?
— Не я, а вы заговорили о Гарлеме. Веселый блеск померк.
— Разумеется, возможна и такая точка зрения. Однако, по — моему, пора перейти к текущим делам. Со льдом виски вкуснее? — Я еще не пробовал, — ответил Грофилд и сделал глоток.
Виски по — прежнему жгло, как молния, но лить было можно. Теперь оно взорвалось, лишь достигнув желудка. — Гораздо лучше, благодарю.
— Похоже, вопрос заключается в том, убить вас или оставить в живых, — проговорил полковник. — Вы никак не хотите сидеть под замком и отвергаете этот самый гуманный компромисс. Значит, придется выбирать между двумя крайностями. Я верно оцениваю положение?
— К сожалению, да, — ответил Грофилд.
Полковник кивнул, отвернулся и в задумчивости побродил по комнате. Потом остановился и выглянул в окно. Был день, но на улице уже стемнело. Полковник отпил виски. Наконец он повернулся к Грофилду и сказал:
— Вы, конечно, понимаете, что это вполне объяснимая человеческая реакция. Когда вас задевают, вы даете сдачи. — Я не собираюсь никого задевать, — ответил Грофилд. — Ваш отказ сидеть взаперти — это своего рода нападение на нас. — По лицу полковника скользнула улыбка. — Любопытно, правда? Вы можете отказаться сесть под замок, но не можете отказаться умереть. Весьма странный расклад, вы не думаете? Грофилд кисло усмехнулся в ответ.
— Очень странный.
— Вы настоящий американец, — сказал полковник. — Свобода или смерть, верно?
— Похоже на то.
— Однако, когда Муссолини сказал то же самое, хоть и в несколько иных выражениях, американский народ выразил ему свое презрение.
— Опять вы о политике, — буркнул Грофилд.
Полковник пытливо оглядел его.
— Вы и впрямь аполитичны или у вас просто такая тактика?
— Всего понемногу.
Полковник медленно кивнул, поразмыслив, и наконец сказал: — Даже если я сохраню вам жизнь, вы сами себя угробите.
Рано или поздно вы поссоритесь с кем — нибудь из наших, и вам придет конец. А тогда возникнет вопрос, кто позволил вам свободно слоняться по усадьбе, и я попаду в неловкое положение.
— Я буду тише воды, ниже травы, — пообещал Грофилд, — и не стану никому докучать. Полковник покачал головой.
— Нет. Вы прирожденный смутьян. Прежде чем вы вошли сюда, я получил две ваши характеристики, столь разные, что мне трудно было поверить, что речь идет об одном и том же человеке. Это одна из причин, по которой я решил лично встретиться с вами. Теперь я вижу, что обе характеристики были верными, и вы представляете куда большую потенциальную опасность, чем можно было бы заключить на основе любой из этих характеристик. Вы не привели ни одного довода, способного убедить меня сохранить вам жизнь...
— Но и в пользу моего убийства тоже нет ни одного убедительного довода, — сказал Грофилд. — Я никому не угрожаю.
— Но можете угрожать. А такое лучше пресекать в зародыше, пока ничего не случилось.
— Это слишком ничтожная причина, чтобы лишать человека жизни.
— Человеческая жизнь сама по себе ничтожна.
— И ваша тоже? — спросил Грофилд. Полковник холодно улыбнулся.
— О моей речи нет. Мы обсуждаем вашу. Не вижу никаких оснований заступаться за вас.
Грофилд посмотрел на Марбу. Тот стоял с бесстрастной, ничего не выражающей физиономией и явно не собирался защищать его перед президентом. Грофилд его не винил. Он взглянул на Вивьен, и она отвела глаза. Неужели на ее лице отразилось сомнение? Возможно. Но вряд ли это имеет значение. Ему не удастся повлиять на нее и заставить передумать. Но, с другой стороны, отстреливаться надо до последнего патрона.
— Вивьен, — сказал Грофилд.
Она встала и повернулась к нему спиной, глядя в огонь.
— Это не ее решение, мистер Грофилд, — проговорил полковник, — а мое. Ни она, ни господин Марба не в силах изменить его.
— И какое же оно? — спросил Грофилд. — Отрицательное?
— Я дам вам знать, — пообещал полковник. — А сейчас Марба отведет вас обратно.
Решение было отрицательным. О положительном ему сообщили бы здесь же и сейчас же, причин откладывать не было. Но об отрицательном и приличнее, и безопаснее сказать через посредника.
Грофилд снова взглянул на Марбу и заметил, что тот жалеет о таком обороте дела. Жалеет, но ничего не предпринимает.
— Мне было любопытно встретиться с вами, мистер Грофилд, — сказал полковник. — Мое личное общение с американцами прежде не выходило за рамки дипломатических контак-тов, а дипломаты разительно не похожи на...
Грофилд выплеснул виски в физиономию полковника, съездил Марбе по челюсти, запустил пустым бокалом в голову Вивьен Камдела, дал Рагосу под дых, схватил со стула свое пальто и выпрыгнул в окно.
Посреди комнаты стоял со стаканом в руке высокий тощий седовласый негр в очках в роговой оправе. На нем был темно серый костюм и узкий черный галстук, как у страхового агента, а на обеих руках сияли перстни с рубинами. Негр казался хитрым, умным, расчетливым, нетерпеливым и холодным как лед. Марба сказал что — то на туземном наречии, и Грофилд узнал свое имя, совсем не к месту вплетенное в странную мешанину незнакомых слов. Потом Марба повернулся к Грофилду и объявил:
— Это полковник Рагос.
— Как поживаете, сэр?
— Хорошо, — полковник говорил тоном образованного человека, с британским акцентом, который подавлял еще какой — то, едва заметный в речи. — Вы пьете виски?
— Да, сэр, — Грофилд перекинул пальто через спинку кресла.
— Оно африканское, — сказал полковник. — С нашей родины.
Если предпочитаете канадское...
— Я никогда не пил африканское виски, — ответил Грофилд.
— Хотелось бы попробовать.
Полковник кивнул Вивьен Камдела. Все с тем же неприязненным выражением лица она выпрямила свои длинные скрещенные ноги, поднялась и подошла к бару. Вивьен выглядела прекрасно в зеленых лыжных брюках и коричневом свитере.
Рагос что — то говорил. Грофилд оторвал взгляд от лыжных брюк и услышал:
— Вы когда — нибудь путешествовали по Африке?
— Нет, сэр, я никогда не покидал западного полушария.
— Вы домосед.
Зеленые лыжные брюки приближались.
— Да, сэр. Мою жену зовут Мери.
Вивьен Камдела вручила ему старинный бокал с бледно — желтой жидкостью — не меньше трех унций. И без льда. Жижа эта больше всего напоминала тухлое пиво. Когда Вивьен подавала Грофилду бокал, глаза ее злорадно сверкнули.
Грофилд заглянул в бокал, потом посмотрел на полковника.
— Обычно я пью виски со льдом, — сказал он.
— Наше виски прекрасно и без льда, — ответила Вивьен. Лед разрушает букет.
Полковник ничего не сказал. Он стоял и молча наблюдал за Грофилдом.
А Грофилд чувствовал приближение беды. Он поднес бокал к губам и опасливо сделал глоток. Кислота прожгла борозду на его языке и огненным потоком скользнула по пищеводу в желудок.
О притворстве не могло быть и речи. Грофилд прослезился и утратил дар речи. Он просто стоял и моргал, держа бокал в поднятой руке и пытаясь сделать глотательное движение, не поперхнувшись при этом.
Неужели глаза полковника весело блеснули? Надеясь, что это так, Грофилд откашлялся и попытался заговорить.
— О, я тоже не стал бы портить такой букет. Ни за что, хрипло выдавил он.
— Неужели наше виски слишком крепкое для вас? — с улыбкой спросил полковник. — Возможно, в этом и заключается одна из слабостей белой расы. Наверное, у белых глотки мягче.
Он поднял свой бокал, содержащий примерно унцию такой же желтой дряни, насмешливо тостировал Грофилда и выпил. В глазах его при этом не заблестели слезы, откашливаться полковник тоже не стал. Он протянул пустой бокал Вивьен и сказал:
— Налейте мне еще, пожалуйста. И принесите мистеру Грофилду немного льда.
Когда Вивьен протянула руку, чтобы взять у Грофилда бокал, лицо ее выражало неприкрытое удовлетворение. Грофилд сунул было бокал ей, но потом передумал и не отдал его.
— Бокал тоже африканский? — спросил он.
— Нет, он был тут, в доме, — нахмурившись, ответил полковник.
— О — о, — Грофилд передал бокал Вивьен, которая несколько секунд озадаченно смотрела на него, прежде чем отнести к бару.
— Не понимаю, к чему этот вопрос о бокале, — сказал полковник.
— Просто было интересно. Может, это изделие ваших народных промыслов. Извините, полковник, но я почти ничего не знаю о вашей стране. Впрочем, и о своей собственной тоже.
— Как я понял, вас силой завербовали в шпионы. Вами руководили отнюдь не патриотические убеждения.
— Шпионаж — грязная работа, — ответил Грофилд. — Она сродни поприщу судебного исполнителя. Не понимаю, как можно шпионить из благородных побуждений.
— Но если это помогает вашей стране?
— Ну, когда человек не способен предложить своей стране ничего лучшего, чем умение подслушивать и подглядывать в замочные скважины, вряд ли его вообще можно назвать полноценным человеком.
— А что вы можете предложить своей стране, мистер Грофилд?
— Бездеятельное сочувствие.
— Не понимаю этого выражения, извините.
— Ну, я не из тех, кто посвящает всю жизнь служению родине.
Вивьен вернулась с бокалами. Грофилд взял свой и продолжал:
— Я принадлежу к большинству. Канадец, который сделал этот бокал, не думал о том, что делает его для Канады. Он делал его за доллар в час. Разве из — за этого его можно обвинять в отсутствии патриотизма? И неужели люди, производившие ваше виски, заботились при этом о славе Ундурвы?
— Почему же нет? — возразил полковник. — Почему человек, чем бы он ни занимался, не должен делать во славу отечества все, что в его силах?
— Вы хотите сказать, что государство первично, а человек — вторичен. Я не очень разбираюсь в политике, но полагаю, что моя страна придерживается противоположной точки зрения.
— В теории, — ответил Марба. — Скажите, вы хоть раз видели Гарлем?
— Так и знал, что вы об этом спросите. Полковник, я никогда не видел Палм — Бич. Думаю, нам обоим ясно, что я не Святой Франциск Ассизский. Но покажите мне этого святого. Будь я бескорыстен и заботься о приумножении славы отчизны, сидел бы сейчас в отделении Армии Спасения и раздавал бесплатную похлебку. И никогда не впутался бы в такую передрягу. Я знаю свои грехи, и, уверяю вас, политические пристрастия не входят в их число.
Глаза полковника весело блеснули.
— Политика — грех?
— Не я, а вы заговорили о Гарлеме. Веселый блеск померк.
— Разумеется, возможна и такая точка зрения. Однако, по — моему, пора перейти к текущим делам. Со льдом виски вкуснее? — Я еще не пробовал, — ответил Грофилд и сделал глоток.
Виски по — прежнему жгло, как молния, но лить было можно. Теперь оно взорвалось, лишь достигнув желудка. — Гораздо лучше, благодарю.
— Похоже, вопрос заключается в том, убить вас или оставить в живых, — проговорил полковник. — Вы никак не хотите сидеть под замком и отвергаете этот самый гуманный компромисс. Значит, придется выбирать между двумя крайностями. Я верно оцениваю положение?
— К сожалению, да, — ответил Грофилд.
Полковник кивнул, отвернулся и в задумчивости побродил по комнате. Потом остановился и выглянул в окно. Был день, но на улице уже стемнело. Полковник отпил виски. Наконец он повернулся к Грофилду и сказал:
— Вы, конечно, понимаете, что это вполне объяснимая человеческая реакция. Когда вас задевают, вы даете сдачи. — Я не собираюсь никого задевать, — ответил Грофилд. — Ваш отказ сидеть взаперти — это своего рода нападение на нас. — По лицу полковника скользнула улыбка. — Любопытно, правда? Вы можете отказаться сесть под замок, но не можете отказаться умереть. Весьма странный расклад, вы не думаете? Грофилд кисло усмехнулся в ответ.
— Очень странный.
— Вы настоящий американец, — сказал полковник. — Свобода или смерть, верно?
— Похоже на то.
— Однако, когда Муссолини сказал то же самое, хоть и в несколько иных выражениях, американский народ выразил ему свое презрение.
— Опять вы о политике, — буркнул Грофилд.
Полковник пытливо оглядел его.
— Вы и впрямь аполитичны или у вас просто такая тактика?
— Всего понемногу.
Полковник медленно кивнул, поразмыслив, и наконец сказал: — Даже если я сохраню вам жизнь, вы сами себя угробите.
Рано или поздно вы поссоритесь с кем — нибудь из наших, и вам придет конец. А тогда возникнет вопрос, кто позволил вам свободно слоняться по усадьбе, и я попаду в неловкое положение.
— Я буду тише воды, ниже травы, — пообещал Грофилд, — и не стану никому докучать. Полковник покачал головой.
— Нет. Вы прирожденный смутьян. Прежде чем вы вошли сюда, я получил две ваши характеристики, столь разные, что мне трудно было поверить, что речь идет об одном и том же человеке. Это одна из причин, по которой я решил лично встретиться с вами. Теперь я вижу, что обе характеристики были верными, и вы представляете куда большую потенциальную опасность, чем можно было бы заключить на основе любой из этих характеристик. Вы не привели ни одного довода, способного убедить меня сохранить вам жизнь...
— Но и в пользу моего убийства тоже нет ни одного убедительного довода, — сказал Грофилд. — Я никому не угрожаю.
— Но можете угрожать. А такое лучше пресекать в зародыше, пока ничего не случилось.
— Это слишком ничтожная причина, чтобы лишать человека жизни.
— Человеческая жизнь сама по себе ничтожна.
— И ваша тоже? — спросил Грофилд. Полковник холодно улыбнулся.
— О моей речи нет. Мы обсуждаем вашу. Не вижу никаких оснований заступаться за вас.
Грофилд посмотрел на Марбу. Тот стоял с бесстрастной, ничего не выражающей физиономией и явно не собирался защищать его перед президентом. Грофилд его не винил. Он взглянул на Вивьен, и она отвела глаза. Неужели на ее лице отразилось сомнение? Возможно. Но вряд ли это имеет значение. Ему не удастся повлиять на нее и заставить передумать. Но, с другой стороны, отстреливаться надо до последнего патрона.
— Вивьен, — сказал Грофилд.
Она встала и повернулась к нему спиной, глядя в огонь.
— Это не ее решение, мистер Грофилд, — проговорил полковник, — а мое. Ни она, ни господин Марба не в силах изменить его.
— И какое же оно? — спросил Грофилд. — Отрицательное?
— Я дам вам знать, — пообещал полковник. — А сейчас Марба отведет вас обратно.
Решение было отрицательным. О положительном ему сообщили бы здесь же и сейчас же, причин откладывать не было. Но об отрицательном и приличнее, и безопаснее сказать через посредника.
Грофилд снова взглянул на Марбу и заметил, что тот жалеет о таком обороте дела. Жалеет, но ничего не предпринимает.
— Мне было любопытно встретиться с вами, мистер Грофилд, — сказал полковник. — Мое личное общение с американцами прежде не выходило за рамки дипломатических контак-тов, а дипломаты разительно не похожи на...
Грофилд выплеснул виски в физиономию полковника, съездил Марбе по челюсти, запустил пустым бокалом в голову Вивьен Камдела, дал Рагосу под дых, схватил со стула свое пальто и выпрыгнул в окно.
Глава 18
Пальто Грофилд набросил на голову, чтобы защититься от осколков оконного стекла; он сжался в комок и падал со второго этажа в неизвестность.
Грофилд врезался в снег, как кулак в буханку хлеба, и наткнулся грудью на собственные коленки. У него перехватило дыхание. Грофилд полежал несколько секунд, запутавшись в пальто. Он чувствовал лбом толстую ткань, ощущал щекой тепло собственного дыхания, а носом — запах виски. В конце концов он мало — помалу пришел в себя и, брыкаясь, выбрался из — под пальто, будто бабочка из кокона. Он встал, оказавшись по колени в рассыпчатом снегу, и посмотрел на разбитое окно, из которого выпрыгнул.
В оконном проеме на фоне света возник силуэт Вивьен Камдела. Будто дикарь, Грофилд пожалел, что у него нет пистолета, но тут заметил, что Вивьен подает ему какие — то знаки. Она оглянулась через плечо, потом по пояс высунулась из окна и неистово замахала руками: смывайся, мол.
— Ох, женщины... — буркнул Грофилд.
Черт с ним, с непостоянством. Но это уже просто нелепо. Грофилд подхватил пальто, отряхнул с него снег, натянул на плечи и поплелся прочь по глубоким сугробам, высоко поднимая колени. Он был похож на футболиста при замедленной съемке. Грофилд не знал, куда идет, зато знал, откуда. Следует избегать любых огней. Он направил стопы во тьму, радуясь, что в безоблачном небе нет луны. Снег отражал свет звезд, и вблизи было видно неплохо, но темнота наверняка скроет его от любых преследователей.
Единственная сложность заключалась в передвижении. Идти по сугробам было изматывающе трудно, и Грофилд забуксовал, не успев сделать и десяти шагов. Однако выбора не было, и он продолжал тащиться вперед. В конце концов переставлять ноги стало и вовсе невозможно. Грофилд развернулся и затрусил обратно, поскольку погони не было.
Почему же ее не было?
Очевидно, преследование началось. С чего бы еще Вивьен Камдела стала так неистово махать ему руками? Что же случилось?
Потом он увидел глубокие борозды, которые оставил в снегу, и все понял. В усадьбе было больше умных людей, чем дураков. Вскоре этот вывод подтвердился: Грофилд услышал голоса.
— Чего бегать за ним впотьмах? Никуда он не денется. Утром пойдем по следу, и все дела.
Вот это правильно. Если, конечно, утром он еще будет жив. На улице было ужасно холодно. Пока Грофилд бежал, этого не чувствовалось, кроме того, его согревало выпитое виски. Теперь же, когда он стоял на месте, мороз взял его в оборот. Щеки и тыльные стороны ладоней уже коченели, а мочки ушей начинали болеть.
В карманах пальто лежали перчатки, и Грофилд натянул их, хоть они и были тонкие. А вот прикрыть макушку и уши ему было нечем.
Ноги тоже. На них были туфли и тонкие носки, уже насквозь мокрые. Так недолго и обморозиться. Ну что ж, его задача — выжить, и первым делом надо привести в порядок мысли, а потом точно определить, в какой стороне находится усадьба.
Вот она, впереди, залитая желтым светом. Из этого дома он выпрыгнул. Теперь он стоит с противоположной его стороны, не с той, где вход. А это значит, что озеро расположено позади усадьбы. Слева от главного здания находился низкий и хуже освещенный дом, похожий на мотель, ненадолго приютивший Грофилда, когда тот был еще наивным юношей. Точно такое же строение виднелось справа. Еще дальше справа высилось грузное угловатое двухэтажное здание с темными окнами, которое было не таким широким, как сама усадьба.
Логичнее всего было бы устроить первый привал именно там. Крыша над головой все — таки, да еще народу никого, судя по отсутствию огней. Грофилд направился к строению, на этот раз не пробиваясь сквозь сугробы, а просто неспешно шагая по ним. Он чувствовал, как отмерзают уши, нос и кончики Пальцев. Лодыжки и запястья тоже замерзли, и Грофилд вспомнил, как читал где — то, что эти части тела надо держать в тепле, поскольку сосуды тут ближе всего к коже и можно застудить кровь. Впрочем, сейчас он был бессилен помочь этой беде. Фонарик! Грофилд замер, увидев луч, бивший из окна усадьбы. Мгновение спустя вспыхнул еще один. Они не были направлены на Грофилда, но приближались, и он должен был попасть в сноп света именно там, где стояло нужное ему строение!
Ублюдки. Они догадались, что Грофилд захочет спрятаться в пустом доме, и стремятся ему помешать. Если он попросту замерзнет насмерть, это будет всем на руку. А утром они придут полюбоваться фигурой, застывшей в причудливой позе. Например, на одной ноге, с поднятым вверх пальцем. Они могут подвести проводку, сунуть ему в рот лампочку и сделать из Грофилда фонарь.
Лучи приближались к темной постройке, и Грофилд следил за ними, зная, что ему не успеть. Ну, а если успеет, что толку? Он безоружен, чего не скажешь о его противниках.
И все — таки больше податься некуда. Грофилд побрел вперед, теперь медленнее, чтобы они осмотрели дом и убрались до его появления.
Но те, кто его искал, не стали входить внутрь. Во всяком случае, сначала. Грофилд опять остановился и принялся наблюдать. Один из лучей погас, второй шарил по площадке возле дома. Потом первый вспыхнул опять, уже позади строения. Ищут следы. Они уверены, что он еще не забрался внутрь.
Грофилду это совсем не понравилось. Лучи фонарей двигались рядышком, потом снова исчезли, но в темном доме начали загораться огни — сперва в середине, потом — по торцам. Скоро горели уже все окна первого этажа. Больше ничего не происходило.
Только пошевелившись, Грофилд осознал, насколько закоченели его ноги. Уши тоже. Они больше не болели. Скоро онемеют и пальцы, если он так и будет торчать на морозе.
А идти по — прежнему некуда, только к этому дому впереди.
В остальных полно людей, а в этом — только двое, и оба — в теплой одежде. Если повезет, ботинки одного из них придутся Грофилду впору.
Он снова зашагал вперед, чувствуя себя, как никогда, тяжелым и неповоротливым. Трудно было заставить работать мышцы, трудно поднимать ноги, переставлять их, снова опускать, переносить вес тела с одной на другую. Куда легче было просто стоять на месте. Теперь болели только пальцы и горло, когда он втягивал воздух ртом, но и эта боль скоро пройдет.
Удивительно, насколько легко найти на родной планете уголок, в котором невозможно жить. Холод быстро и безболезненно убивал Грофилда, и, чтобы двинуться вперед, ему пришлось не на шутку рассердиться. Он злился на себя, на полковника Рагоса, на Вивьен и Марбу, на Кена и даже на Лауфмана, который не сумел увезти его подальше от ограбленного броневика. Гнев — штука калорийная. Он согрел Грофилда и преисполнил его решимости выжить и утереть всем нос.
Грофилд врезался в снег, как кулак в буханку хлеба, и наткнулся грудью на собственные коленки. У него перехватило дыхание. Грофилд полежал несколько секунд, запутавшись в пальто. Он чувствовал лбом толстую ткань, ощущал щекой тепло собственного дыхания, а носом — запах виски. В конце концов он мало — помалу пришел в себя и, брыкаясь, выбрался из — под пальто, будто бабочка из кокона. Он встал, оказавшись по колени в рассыпчатом снегу, и посмотрел на разбитое окно, из которого выпрыгнул.
В оконном проеме на фоне света возник силуэт Вивьен Камдела. Будто дикарь, Грофилд пожалел, что у него нет пистолета, но тут заметил, что Вивьен подает ему какие — то знаки. Она оглянулась через плечо, потом по пояс высунулась из окна и неистово замахала руками: смывайся, мол.
— Ох, женщины... — буркнул Грофилд.
Черт с ним, с непостоянством. Но это уже просто нелепо. Грофилд подхватил пальто, отряхнул с него снег, натянул на плечи и поплелся прочь по глубоким сугробам, высоко поднимая колени. Он был похож на футболиста при замедленной съемке. Грофилд не знал, куда идет, зато знал, откуда. Следует избегать любых огней. Он направил стопы во тьму, радуясь, что в безоблачном небе нет луны. Снег отражал свет звезд, и вблизи было видно неплохо, но темнота наверняка скроет его от любых преследователей.
Единственная сложность заключалась в передвижении. Идти по сугробам было изматывающе трудно, и Грофилд забуксовал, не успев сделать и десяти шагов. Однако выбора не было, и он продолжал тащиться вперед. В конце концов переставлять ноги стало и вовсе невозможно. Грофилд развернулся и затрусил обратно, поскольку погони не было.
Почему же ее не было?
Очевидно, преследование началось. С чего бы еще Вивьен Камдела стала так неистово махать ему руками? Что же случилось?
Потом он увидел глубокие борозды, которые оставил в снегу, и все понял. В усадьбе было больше умных людей, чем дураков. Вскоре этот вывод подтвердился: Грофилд услышал голоса.
— Чего бегать за ним впотьмах? Никуда он не денется. Утром пойдем по следу, и все дела.
Вот это правильно. Если, конечно, утром он еще будет жив. На улице было ужасно холодно. Пока Грофилд бежал, этого не чувствовалось, кроме того, его согревало выпитое виски. Теперь же, когда он стоял на месте, мороз взял его в оборот. Щеки и тыльные стороны ладоней уже коченели, а мочки ушей начинали болеть.
В карманах пальто лежали перчатки, и Грофилд натянул их, хоть они и были тонкие. А вот прикрыть макушку и уши ему было нечем.
Ноги тоже. На них были туфли и тонкие носки, уже насквозь мокрые. Так недолго и обморозиться. Ну что ж, его задача — выжить, и первым делом надо привести в порядок мысли, а потом точно определить, в какой стороне находится усадьба.
Вот она, впереди, залитая желтым светом. Из этого дома он выпрыгнул. Теперь он стоит с противоположной его стороны, не с той, где вход. А это значит, что озеро расположено позади усадьбы. Слева от главного здания находился низкий и хуже освещенный дом, похожий на мотель, ненадолго приютивший Грофилда, когда тот был еще наивным юношей. Точно такое же строение виднелось справа. Еще дальше справа высилось грузное угловатое двухэтажное здание с темными окнами, которое было не таким широким, как сама усадьба.
Логичнее всего было бы устроить первый привал именно там. Крыша над головой все — таки, да еще народу никого, судя по отсутствию огней. Грофилд направился к строению, на этот раз не пробиваясь сквозь сугробы, а просто неспешно шагая по ним. Он чувствовал, как отмерзают уши, нос и кончики Пальцев. Лодыжки и запястья тоже замерзли, и Грофилд вспомнил, как читал где — то, что эти части тела надо держать в тепле, поскольку сосуды тут ближе всего к коже и можно застудить кровь. Впрочем, сейчас он был бессилен помочь этой беде. Фонарик! Грофилд замер, увидев луч, бивший из окна усадьбы. Мгновение спустя вспыхнул еще один. Они не были направлены на Грофилда, но приближались, и он должен был попасть в сноп света именно там, где стояло нужное ему строение!
Ублюдки. Они догадались, что Грофилд захочет спрятаться в пустом доме, и стремятся ему помешать. Если он попросту замерзнет насмерть, это будет всем на руку. А утром они придут полюбоваться фигурой, застывшей в причудливой позе. Например, на одной ноге, с поднятым вверх пальцем. Они могут подвести проводку, сунуть ему в рот лампочку и сделать из Грофилда фонарь.
Лучи приближались к темной постройке, и Грофилд следил за ними, зная, что ему не успеть. Ну, а если успеет, что толку? Он безоружен, чего не скажешь о его противниках.
И все — таки больше податься некуда. Грофилд побрел вперед, теперь медленнее, чтобы они осмотрели дом и убрались до его появления.
Но те, кто его искал, не стали входить внутрь. Во всяком случае, сначала. Грофилд опять остановился и принялся наблюдать. Один из лучей погас, второй шарил по площадке возле дома. Потом первый вспыхнул опять, уже позади строения. Ищут следы. Они уверены, что он еще не забрался внутрь.
Грофилду это совсем не понравилось. Лучи фонарей двигались рядышком, потом снова исчезли, но в темном доме начали загораться огни — сперва в середине, потом — по торцам. Скоро горели уже все окна первого этажа. Больше ничего не происходило.
Только пошевелившись, Грофилд осознал, насколько закоченели его ноги. Уши тоже. Они больше не болели. Скоро онемеют и пальцы, если он так и будет торчать на морозе.
А идти по — прежнему некуда, только к этому дому впереди.
В остальных полно людей, а в этом — только двое, и оба — в теплой одежде. Если повезет, ботинки одного из них придутся Грофилду впору.
Он снова зашагал вперед, чувствуя себя, как никогда, тяжелым и неповоротливым. Трудно было заставить работать мышцы, трудно поднимать ноги, переставлять их, снова опускать, переносить вес тела с одной на другую. Куда легче было просто стоять на месте. Теперь болели только пальцы и горло, когда он втягивал воздух ртом, но и эта боль скоро пройдет.
Удивительно, насколько легко найти на родной планете уголок, в котором невозможно жить. Холод быстро и безболезненно убивал Грофилда, и, чтобы двинуться вперед, ему пришлось не на шутку рассердиться. Он злился на себя, на полковника Рагоса, на Вивьен и Марбу, на Кена и даже на Лауфмана, который не сумел увезти его подальше от ограбленного броневика. Гнев — штука калорийная. Он согрел Грофилда и преисполнил его решимости выжить и утереть всем нос.