Стаут Рекс. Авантюристка

   Что я мог сделать? Я шел за ним.
   Вдруг по всей пещере разнесся крик. Усиленный эхом и черными стенами, он прозвучал как нечеловеческий вопль, совершенно ужасный.
   Я весь содрогнулся; Гарри от страха ловил ртом воздух. В следующее мгновение мы бросились вперед, в темноту.
   Я не знаю, сколько мы бежали, — наверное, несколько секунд, может быть, минут.
   Мы слепо неслись вперед, помня об этом жутком вопле, бок о бок, испуганные и задыхающиеся. И потом…
   Шаг в воздух — неимоверная попытка найти почву под ногами — секунда отчаяния и бессильной агонии.
   Темнота и забытье.

Глава 6
В плену

   Падение — было три метра или тысяча? Этого я так никогда и не узнаю. Несясь вниз головой через пространство, трудно сохранить ясность мысли.
   Я помню только свое праведное негодование; я громко проклинал все на свете, но Гарри отрицает это.
   Но это было не долго, поскольку, когда мы упали в воду, нас не сильно ударило. С этим Гарри согласился; ему повезло, как и мне, я вошел в воду как ракета.
   Я выплыл на поверхность и вытянул руки в попытке плыть или, скорее, удержаться на воде — и с удивлением заметил, что и руки и ноги меня слушались.
   Вокруг было темным-темно и очень тихо, только раздавалось тихое, непрекращающееся бормотание, еле слышное. И, только начав что-то понимать, я увидел, что мы были в потоке, который двигался, двигался очень быстро, гладко и с легким шумом. Я бросил все попытки плыть и решил держать голову над водой, несясь вместе с течением.
   Потом я подумал о Гарри и стал звать его. Эхо в пещере гремело, как тысяча пушек, но ответа не было.
   Эхо стало тише, еще тише и замолкло, и снова вокруг была тишина и непроглядная ночь, я почувствовал, что силы покидают меня после борьбы с течением, которое становилось все сильнее и сильнее.
   Время шло, и меня охватил ужас. Я подумал: «Только бы я мог видеть!» — и напряг глаза, но тут же закрыл от нестерпимой боли. Темнота скрывала от меня все, что я проплывал и что было впереди.
   Вода, которая молчаливо несла меня, была холодной и черной; она давила на меня с невообразимой силой; периодически меня засасывало под воду, и я выплывал на поверхность уже полностью изможденный.
   Я забыл о Дезире и Гарри; я перестал осознавать, где нахожусь и что делаю; тихая ярость потока и темнота свели меня с ума; я отчаянно боролся, слепо, кипя от гнева. Так не могло долго продолжаться, я был близок к концу.
   Внезапно, жутко обрадовавшись, я понял, что сила потока ослабла. Потом меня охватило отчаяние; я попытался вернуть надежду и приготовиться к худшему.
   Но вскоре все сомнения пропали; течение становилось все тише и тише.
   Я плыл по течению и думал, не приближаюсь ли я к чему-то вроде дамбы. Или это было просто искривление потока? Я проклинал темноту за свою беспомощность.
   Наконец вода стала совершенно спокойной, не было никакого давления на тело, я резко развернулся и поплыл. Моя усталость испарилась мгновенно, и я смело плыл вперед; и, не поостерегшись, я ударился головой о скалу, которой не увидел в темноте.
   Я совершенно ошалел и стал тонуть, но вода привела меня в себя. Оказавшись на поверхности, я осторожно поплыл, сначала в одном направлении, потом в другом, и нашел скалу.
   Я схватился за скользкую поверхность в полном отчаянии и, собрав все свои силы, подтянулся на руках и упал на землю без сил.
   В таких обстоятельствах время невозможно сосчитать, достаточно того, что дышишь. Я лежал, приходя в сознание, несколько часов, а может быть, минут. Потом почувствовал, что жизнь вернулась ко мне, потянул ноги и руки. Сел. Постепенно мне в голову пришли мысли о Дезире и Гарри, и Андах над головой, и Филипе, трясущемся от страха.
   Сначала я подумал о Гарри, но надежды не было.
   Просто не верилось, что он мог выйти живым из этого потока; слепая фортуна спасла меня от столкновения с камнями и вывела на выступ, где я лежал.
   Я уже не думал о себе, я думал о Гарри. Я никогда не обращал внимания на мир вокруг себя, ничто не было для меня святым, не было привязанности больше чем на день. Я развлекался, беря сок от жизни.
   Но я любил Гарри. Я в изумлении понял это. Он был мне дорог, жуткая боль схватила мою грудь при мысли, что я потерял его. Глаза наполнились слезами, и я стал звать:
   — Гарри! Гарри!
   Пещера отозвалась эхом. Мой зов кидало от стены к стене и обратно, он метался, потом исчез вдали, в каком-то невидимом коридоре. А потом, потом… я услышал ответ!
   Из-за искажений в пещере голос было узнать нельзя.
   Но слово было ясным: «Пол!»
   Я вскочил на ноги с криком, потом встал и стал слушать. Из темноты раздался голос Гарри, четкий и тихий:
   — Пол! Пол, ты где?
   — Боже всемилостивый! — задохнулся я и ответил: — Гарри, Гарри, я здесь.
   — Да где же?
   — Я не знаю. На выступе скалы у воды. Где ты?
   — Там же. Ты на какой стороне?
   — Я справа, — с дрожью в сердце ответил я. — Где-то снаружи. Если было бы не так темно… Слушай! Как далеко доносится мой голос?
   Но нескончаемое эхо не давало возможности судить о расстоянии. Мы пытались снова и снова; порой казалось, что мы в метре друг от друга, а порой — что нас разделяло метров тридцать.
   Потом Гарри заговорил шепотом, и его голос прозвучал прямо у моего уха. Никогда я еще не был в такой всеобъемлющей темноте; прошло несколько часов, пока наши глаза к ней привыкли; когда я держал руку в пятнадцати сантиметрах перед лицом, я не видел ни малейших ее очертаний.
   — Это бесполезно, — в конце концов сказал я. — Надо попробовать что-то другое. Гарри!
   — Да.
   — Повернись налево и осторожно иди по выступу.
   Я поверну направо. Иди осторожно.
   Я полз на карачках не быстрее улитки, чувствуя каждый миллиметр. Поверхность была сырой и скользкой, и иногда скаты были такими, что я почти зависал в воздухе.
   Все это время мы переговаривались с Гарри; прогресс был ничтожно маленьким, и через полчаса мы поняли, что расстояние между нами увеличивается, вместо того чтобы уменьшаться.
   Он ругался как черт; неудивительно, что это сводило его с ума! Я поддерживал его и скомандовал ему поворачивать назад и идти вправо от того места, где он был раньше. Сам я повернул налево.
   Мы надеялись, что выступ шел вокруг водоема и не прерывался. Где-то был поток, который принес нас, и где-то был выход потока; а мы надеялись, что обойдем эти точки. Шансов у нас было один на тысячу; но надо было что-то предпринимать.
   Самым простым казалось войти в воду и переплыть на другую сторону к Гарри, надеясь, что его голос подскажет направление, но эхо мешало, и это было опасным.
   Я полз по мокрой, скользкой, предательской скале часы. Не видно ничего, абсолютно ничего, все вокруг черно; трудно воспринимать реальность в таком кошмаре. С одной стороны была неизвестность, возможно — опасность, с другой — невидимое, бездонное озеро; всего этого вполне хватало, чтобы окончательно лишить нас душевного равновесия. Я боялся за Гарри, у меня не было времени думать о себе. Мы продолжали переговариваться.
   — Гарри!
   — Да?
   — Осторожно.
   — Да, я иду. Мы уже ближе друг к другу, Пол.
   Я засомневался, но вскоре успокоился: его голос доносился до меня безо всяких искажений, значит, вибрация стен уже не мешала.
   Оставалось немного, всего несколько метров; Гарри закричал от радости, и тут же я услышал, как он захрипел от ужаса и попытался удержаться на ногах.
   В возбуждении он забыл об осторожности и скатился к краю.
   Я стал приближаться к нему, не переставая окликать по имени, взгляд упирался в темноту, и я проклинал ее. Потом раздался его голос:
   — Порядок, Пол. Я чуть не упал.
   Через минуту его рука была в моей. Мы стояли на крутом скате. Решили лечь на спину. Долго лежали, держась за руки. Гарри трясся от нервного истощения, а я не мог говорить.
   Что за сила в товариществе! Поодиночке мы бы давно сдались под напором этой жуткой ситуации, но рукопожатие спасло нас и придало мужества.
   Наконец он сказал:
   — Где мы, Пол?
   — Ты знаешь столько же, сколько и я. Эта проклятая темнота не дает даже догадаться. Как сказал бы Филип, дьявол развлекается с нами.
   — Но где мы? Что случилось? У меня кружится голова… Я не знаю…
   Я сжал его руку.
   — Неудивительно. Не каждый день случается плыть в Андах несколько миль по подземной реке.
   Над нами горы в несколько километров, под нами бездонное озеро, вокруг темнота. Не очень радостная картинка, но, слава богу, мы вместе. Это наша могила, и ее тоже. Я думаю, Дезире знала, о чем говорила.
   С губ Гарри слетел крик, крик разбуженной памяти:
   — Дезире! Я забыл о Дезире!
   — Ей наверняка лучше, чем нам, — заверил я его.
   Я чувствовал его взгляд, хотя не видел его… Я продолжал:
   — Мы должны встретить опасность как мужчины.
   Соберись, Гарри. Что касается Дезире, будем надеяться, что она мертва. Это самое лучшее, что могло случиться с ней.
   — Тогда мы… нет, это невозможно.
   — Гарри, мы похоронены заживо! Это самое худшее.
   Все остальное лучше.
   — Но отсюда должен быть выход, Пол! И Дезире…
   Дезире…
   Он заговорил невнятно. Я похлопал его по плечу.
   — Держись. Что касается выхода — поток унес нас далеко вниз. Между нами и солнечным светом километры. Ты же чувствовал силу потока, с тем же успехом можешь попробовать поплавать в Ниагарском водопаде.
   — Но должен быть выход с другой стороны.
   — Да, и, скорее всего, в семидесяти километрах — это расстояние до западного склона. И как мы его найдем? А может быть, его и нет. Вода впитывается порами скал, от этого возникло озеро.
   — Почему о нем не знают? Филип сказал, что пещеру изучали. Почему они не нашли поток?
   Лучше было говорить об этом, чем молчать, это отвлекало Гарри от стонов о Дезире. И я объяснил, что обрыв, с которого мы упали, наверное, образовался недавно.
   Геологически Анды еще в хаотических, формирующихся условиях. Огромные сходы сланца и диорита случаются часто. Край одной скалы был уперт в гранит много веков, потом ослабился водой и временем и сполз в поток.
   — И, — закончил я, — мы за ним.
   — Значит, мы можем найти другой, — с надеждой сказал Гарри.
   Я сказал, что, наверное, возможно. Гарри взорвался:
   — Ради бога, почему ты так спокоен! Мы не выберемся, если не попытаемся. Пойдем! И может быть, мы найдем Дезире.
   Я и решил сказать ему. Было ясно, что эта мысль не приходила ему в голову. И было лучше, чтобы он все понял. Я сжал его руку и сказал:
   — Ничего не выйдет, Гарри. Мы умрем от голода.
   — Умрем от голода? — воскликнул он. Потом он просто добавил патетическим тоном: — Я об этом не подумал.
   Потом мы долго молча лежали в этой ужасной темноте. Мысли и воспоминания приходили и уходили очень быстро; возникали давно забытые картины, бесконечная смешанная панорама. Говорят, что умирающий человек просматривает свое прошлое за несколько секунд. У меня это заняло больше времени, но просмотр был очень подробным.
   Я закрыл глаза, чтобы отдохнуть от темноты. Я сходил с ума; в своей истерике я понял слепых и пожалел их. Я сжал зубы, чтобы удержаться от проклятий. Я больше выносить этого не мог и повернулся к Гарри:
   — Давай, Гарри, надо идти.
   — Куда? — безнадежно спросил он.
   — Куда угодно, подальше от этой жуткой воды. Мы должны высушить одежду. Бессмысленно умирать как крысы. Если бы у меня была хоть одна спичка!
   Мы встали на карачки и поползли по скользкому скату. Вскоре мы были на земле и встали. Потом меня поразила одна мысль, и я повернулся к Гарри:
   — Ты пил эту воду?
   Он ответил:
   — Нет.
   — Давай попробуем. Может, это в последний раз.
   Давай.
   Мы поползли обратно к краю озера, и, опершись, я держал Гарри за руку, а он наклонился к воде. Он не мог дотянуться ртом, не отпуская моей руки, я снял пончо, и он держался за него.
   — Какая она на вкус? — спросил я.
   — Отличная! — был ответ. — Она, должно быть, прозрачная, как слеза. Боже, я не думал, что так хочу пить.
   Я понимал, что вода могла быть отравлена чем-нибудь, но все равно пришла надежда. Появился выбор, как умереть.
   Но когда я подтянул Гарри обратно и спустился сам, я обнаружил, что опасности никакой не было, в воде был всего-навсего привкус щелочи.
   Потом мы снова взобрались на выступ и добрались до земли, встали.
   Поверхность была абсолютно ровной, и, рука в руке, мы быстро пошли, подальше от озера. Но через тридцать метров ударились о скалу и решили идти осторожнее.
   Темнота оставалась непроглядной. Мы повернули направо и шли по стене, которая была гладкой, как стекло, и очень высокой. Она казалась вогнуто-выпуклой.
   Так мы прошли метров сто и оказались у прохода.
   В метре стена началась опять.
   — Это туннель, — сказал Гарри.
   Я кивнул, забыв, что он меня не видит.
   — Пойдем по нему?
   — Сделаем все возможное, — ответил он, и мы вошли в проход.
   Проход был очень узким — таким узким, что мы еле продвигались вперед, остерегаясь удариться о стены. Земля была вся в мелких кусочках скалы, и неосторожный шаг мог привести к немедленному падению и синякам. Идти было очень трудно, мы быстро устали.
   Мы не отдохнули после долгой борьбы с потоком и уже стали чувствовать голод. Гарри первым начал бормотать что-то, но я одернул его. Потом он споткнулся и упал, оставшись неподвижно лежать.
   — Ты ушибся? — с тревогой спросил я, наклоняясь над ним.
   — Нет, — был ответ. — Но я устал до смерти, и я хочу спать.
   Я чуть сам не поддался, но поднял его на ноги. Не знаю, силой чего. Что был за смысл? Выбора не было.
   Но мы продолжали.
   Еще через час проход вывел нас на площадку. Так нам казалось. Стены разошлись. И все равно вокруг была темнота и жуткая тишина!
   Мы отчаялись. Больше мы не могли. Мы потеряли несколько бесполезных минут в поисках мягкого места, чтобы лечь, — камыши, мох, все, что угодно. Мы ничего не нашли, конечно. Но даже скала была хороша для наших уставших тел. Мы лежали рядом, подложив под голову пончо, хотя бы наша одежда была сухой.
   Я спал — не знаю, как долго. Меня разбудило что-то, но что?
   Не было ни звука. Я сел, уставился в темноту, меня трясло без причины. Потом я подумал, что человеку, который находится перед лицом смерти, бояться нечего, и вслух рассмеялся — потом содрогнулся от звука собственного голоса. Гарри глубоко спал рядом со мной, он дышал размеренно и спокойно.
   Я снова лег, но спать не мог. Какой-то давно забытый инстинкт заставлял меня дрожать. Он говорил, что мы были не одни. И вскоре я уловил это ухом.
   Вначале это был не звук, а какой-то отзвук. Он был ритмичным, тихим, стучащим, как пульс. Что это могло быть? Я снова сел, прислушиваясь и смотря в темноту. И в этот раз я уже не ошибался — я слышал звук, шипящий и шуршащий.
   Он становился все громче или приближался, он раздавался уже в метре от меня, отовсюду, низкий и угрожающий. Это было дыхание кого-то живого, человека или животного, что-то ползло рядом, все ближе и ближе.
   Вокруг был ужас и темнота. Я сидел парализованный и совершенно беспомощный, но страх не овладел мной, слава богу! Я не слышал шагов, ни звука, кроме быстрого дыхания. Но теперь было ясно: кто бы это ни был, он был не один.
   Я слышал его со всех сторон, ближе и ближе. И наконец мне задышали прямо в лицо. Я содрогнулся от отвращения, даже не от ужаса.
   Я вскочил на ноги и заорал имя Гарри, бросился к нему.
   Не было ни звука, ни шагов, ничего. Но мое горло обхватили жуткие, волосатые пальцы.
   Я попытался сопротивляться и тут же упал на землю под тяжестью огромных вонючих тел.
   Пальцы на моем горле сжимались. Мои руки повисли, мозг отключился, и я не знаю, что было дальше.

Глава 7
Сражение в темноте

   Я пришел в сознание с чувством тошноты и нереальности всего происходящего. Жил только мозг, все тело онемело, как парализованное. Вокруг по-прежнему темнота и тишина, мне казалось, я нахожусь там же, где упал.
   Я попытался двигать руками и понял, что и ноги и руки туго связаны. Я потянул веревки, раздался тихий звук, и тут же я услышал шепот:
   — Ты очнулся, Пол?
   Я был в полудреме, но узнал голос Гарри и просто ответил:
   — Да. Где мы?
   — Бог знает! Они нас несли. Ты был без сознания несколько часов.
   — Они несли нас?
   — Да. Тысячу километров. Думаю, на своих спинах.
   — Кто… кто они, Пол?
   — Я не знаю. Ты их видел?
   — Нет. Слишком темно. Они сильные как гориллы и все покрыты волосами. Они не издали ни звука за все это время. Они с половину меня размером, но один нес меня как ребенка, а я вешу восемьдесят пять кило.
   — Чем ты связан?
   — Не знаю, как будто кожей. Пытаюсь развязаться уже два часа, но ничего не получается.
   — Ну, понимаешь, что это значит. Тупые животные не связывают людей.
   — Но это невозможно.
   — Все возможно. Но слушай!
   Раздался звук — быстрые шаги, они приближались.
   Вдруг надо мной кто-то наклонился. Я не мог ничего видеть, но чувствовал давление на тело и жуткий запах. Я почувствовал движение у своих кистей, веревки потянули, и руки были свободны. Существо отошло от меня, у моей головы раздался стук, а потом тишина.
   Гарри выругался:
   — Сволочь! Он порезал мне руку! У тебя руки свободны, Пол?
   — Да.
   — Тогда перевяжи меня — кровь сильно течет. Это зачем?
   — У меня есть идея, — сказал я, отрывая полосу от рубашки и перевязывая рану, которая оказалась небольшой. Потом я пошарил вокруг себя и утвердился в своей догадке. — Гарри, здесь еда. Но что это такое? Господи, это сушеная рыба! Теперь…
   Но мы не теряли время на разговоры, так как почти помирали с голоду. Еда была неплохой; учитывая наше голодание в течение примерно тридцати шести часов (о времени у нас было плохое представление), это был просто банкет. Рядом стояла посудина с водой.
   — Неплохие парни, — из темноты раздался голос Гарри. — Но кто они?
   — Спроси Филипа, — ответил я, но к этому времени был уверен, что знал, откуда и кто они. — Как я сказал, тупые животные не связывают людей веревками и не кормят их рыбой. Это все, конечно, здорово, но человек должен быть готов во что-то верить.
   — Но, Пол! Ты имеешь в виду…
   — Именно. Мы в руках инков из Хуануко — точнее, их потомков.
   — Но это было четыре сотни лет назад!
   — Твое знание истории великолепно, как осведомленность Дезире о географии, — сухо сказал я. — И что?
   Они просто выбрали жизнь под землей; довольно мудрое решение, скажет циник, — не говоря уже о том, что они в тюрьме. Мой дорогой, никогда не разрешай себе ничему удивляться. Это слабость. Вот мы здесь в полной темноте, похоронены в Андах, окружены волосатыми выродками, которые, наверное, кормят нас для того, чтобы съесть, и у нас нет никакой надежды снова увидеть солнечный свет. И какая мысль приходит мне в голову? Вот такая: мне нужна только карбаджальская сигара и спичка.
   — Пол, ты говоришь — чтобы съесть…
   — Наверняка они каннибалы. Богу одному известно, как они развлекаются в своей пещере. Конечно, мысль не из приятных: перед тем как расчленить нас, они должны будут справиться с нами.
   — Это очень плохая шутка, — сказал Гарри, горячась.
   — Но это — голая правда, мой мальчик. Ты меня знаешь, я просто так ничего не говорю. Нет ничего удивительного в том, что они могут нас съесть; единственное, что плохо, — то, что кто-то должен умереть первым. Мы все хотим жить, и у нас есть шанс. Теперь мы знаем, что воздуха и еды нам хватит. Почти с уверенностью можно сказать, что нам отсюда не выбраться. Но что за опыт! Я знаю с десяток антропологов, которые все бы отдали за это. У меня у самого прибавляется энтузиазма.
   — Но что, если они…
   — Ну, говори. Съедят нас? Мы можем драться. Было бы странно, если бы мы не смогли перехитрить этих животных. Теперь тишина, я начинаю. Слушай внимательно! Эти животные не производят ни звука, но, если они рядом, мы слышим, как они дышат.
   — Но, Пол…
   — Никаких разговоров. Слушай!
   Мы долго лежали в молчании, еле дыша. Ни единый звук не доносился до нас в полной темноте. Наконец я потянулся, и дотронулся до плеча Гарри, и встал на колени.
   — Уже хорошо! Мы одни. Придется ползти. Держись прямо за мной. Нам нельзя разлучаться. Сначала надо найти острый камень, чтобы разрезать эти веревки. Ощупывай землю руками по ходу.
   Встать было нелегко, так как лодыжки были связаны вместе, но нам удавалось продвигаться. Я был впереди, вдруг Гарри потянул меня за одежду, и я повернулся.
   — То, что надо, Пол. Острый как нож. Смотри!
   Я потянулся к его руке и взял то, что он мне протягивал, — небольшой плоский камень с острым краем.
   — Хорошо, начнем с тебя.
   Я наклонился над веревками, которые связывали его лодыжки. Я был уверен, что веревки были не из кожи, но они были очень толстыми. Дважды камень выскальзывал из моей руки и ранил ее, я стал орудовать осторожнее, постоянно ругаясь. Еще четверть часа — и Гарри был свободен.
   — Боже, это очень хорошо! — воскликнул он, вставая на ноги. — Пол, где камень?
   Я дал ему камень, он встал на колени и начал пилить веревки.
   Потом все стало происходить так быстро, что мы не поняли, когда это началось и когда закончилось.
   Звук быстро бегущих ног предупредил нас, но не вовремя. На нас обрушились тела и прижали к земле, мы были погребены под ними, задыхаясь от нехватки воздуха. Их было очень много. Противостоять им было невозможно.
   Я слышал, как Гарри в отчаянии кричал, последовала драка. Я был совершенно беспомощен, так как ноги мои были связаны. Наши противники не издали ни звука, было слышно лишь их тяжелое дыхание.
   Я помню, что, когда они сидели на моей голове и теле, я удивлялся их молчанию, ведь они все же были людьми. Они снова нас связали, еще крепче, и ушли.
   Но — фу! Их отвратительный запах до сих пор преследует меня.
   — Ты как, Пол?
   — В порядке, Гарри. Как тебе аромат?
   — К черту аромат! Теперь все. Что за смысл? Они жили в этой дыре и видят в темноте лучше, чем мы при свете.
   Конечно, он был прав. А я свалял дурака, не подумав об этом раньше. Этот факт был особенно неприятным. Без сомнения, они наблюдали за каждым нашим движением, а мы были беспомощны в этой темноте и связаны еще крепче, чем раньше.
   — Смотри сюда, — вдруг сказал Гарри. — Почему мы не видим их глаз? Почему они не блестят?
   — Мой мальчик, — сказал я, — в этой темноте ты не увидишь даже Кохинорский алмаз под самым твоим носом. У нас есть одно преимущество — они не понимают, что мы говорим.
   Потом мы помолчали, Гарри сказал:
   — Пол…
   — Ну?
   — Мне интересно… думаешь, Дезире… — Он замялся и остановился.
   — Я думаю то же, что ты.
   — Но ты ведь не знаешь… ведь есть шанс. Простой шанс, разве нет?
   — Ты все знаешь, Гарри. Есть один шанс из миллиона, что Дезире удалось выжить! И это ли не хорошо! Ты бы пожелал, чтобы она была тут, с нами?
   — Нет… нет. Только…
   — Лежать здесь со связанными руками и ногами? Она была бы лакомым кусочком для наших дружков.
   — Ради бога, Пол…
   — Давай забудем о ней… пока. Мы не хотим быть лакомым кусочком. Давай взбодрись, парень. Мы можем кое-что сделать.
   — Что?
   — Не знаю, почему мне раньше не приходило это в голову. Мы оба были слишком ошеломленными, чтобы догадаться. Что у тебя на ремне?
   — Ружье, — сказал Гарри. — Конечно, я думал об этом, но после воды что за толк в нем? И у меня только шесть патронов.
   — Что-нибудь еще?
   Я почти чувствовал молчаливый взгляд; потом он вдруг закричал:
   — Нож!
   — Наконец-то! — саркастически сказал я. — У меня тоже. 15-сантиметровый, обоюдоострый нож, наточенный как бритва и с острием как у иголки. У них не хватило ума обыскать нас, а у нас не хватило ума это понять. Я чувствую свой подо мной.
   — Но они увидят.
   — Нет, если мы будем осторожны. Беда в том, что я не могу дотянуться до ножа, руки связаны. Есть только один путь. Лежи неподвижно, пусть думают, что мы сдались. Я кое-что попробую.
   Я подтянул колени, перевернулся и лег на живот.
   Потом я подтянул руки и положил на них голову, лежа как собака. Потом, совершенно неподвижно, я стал грызть веревки на руках.
   Это была ужасная работа. Долго я грыз их, как собака кость. Намного позже я понял, из чего были сделаны эти веревки. Слава богу, я не знал этого тогда.
   Все, что я знал, было — они как «мерзкие крысы», употребляя выражение Гарри.
   Я не осмелился тянуть запястья, так как они могли разлететься, и меня бы застукали. Надо было прокусить зубами, и часто я чуть не отказывался от этой идеи.
   Вкус веревок был тошнотворным, но я боялся поднять голову, чтобы сплюнуть.
   Наконец мои зубы соприкоснулись. Веревки были разгрызены. Я прошелся по ним языком, чтобы удостовериться, что разгрыз все. Потом я осторожно приподнял голову.
   И тут я заметил не свет, но ослабление темноты. Это, конечно, мои глаза привыкли к тем условиям. Я стал различать формы вокруг себя, и, смотря вниз, я видел очертания своих рук.
   Посмотрев вверх, я увидел, что темнота там непроглядная.
   — Там, наверное, стена, — пробормотал я, уставившись туда.
   — Что там? — резко спросил Гарри.
   Следуя моим инструкциям, парень лежал совершенно неподвижно и молча больше часа, а у меня заняло с час перегрызть веревки.
   — Я говорю, там стена. Смотри, Гарри, в десяти метрах справа. Тебе так не кажется?
   — Господи, — воскликнул он после молчания, — светлеет! Смотри!
   Я объяснил, что его глаза начали привыкать к темноте, а не стало светлеть.
   — Что ты об этом думаешь? Это стена?