Стайн Роберт Лоуренс. Самое жуткое приключение

   Эти вопросы вертелись у меня в голове, пока я бежал вдоль домов, а затем пересекал улицу.
   Сигнал автомобиля раздался внезапно. Послышался визг тормозов.
   Машину занесло.
   Перебегая через дорогу, я совсем забыл посмотреть, нет ли рядом машин.
   – Простите! – крикнул я водителю и помчался дальше.
   От быстрого бега у меня нестерпимо закололо в боку. Я оглянулся и увидел, что свирепые собаки приближаются. Они уже пересекли дорогу. Расстояние между нами сокращалось.
   – Ларри! – послышался знакомый голос.
   – Бегите! – крикнул я, увидев впереди на тротуаре двух своих друзей. – Там собаки!
   Но Лили и Джеред не сдвинулись с места.
   Держась за бок, я встал рядом с ними. Я задыхался.
   Лили уставилась на собак, Джеред шагнул навстречу им. Стая была уже совсем рядом.
   Увидев, что мы не убегаем, собаки перестали лаять. Некоторые остановились. Они тяжело дышали, их розовые языки свешивались чуть ли не до земли.
   – Идите домой! – скомандовала Лили и топнула ногой.
   Вожак стаи, большой черный пес, заскулил и опустил голову.
   – Уходите прочь! – в один голос крикнули мы.
   Боль в боку начала утихать, я немного успокоился. Теперь мне стало ясно, что собаки не нападут на меня: вступать в схватку сразу с тремя противниками они не решались.
   Развернувшись, псы побрели прочь за своим вожаком.
   Вдруг Джеред расхохотался.
   – Вы только посмотрите на него! – закричал он, указывая на тощего кудлатого пса.
   – Что в нем смешного? – удивился я.
   – Он страшно похож на Мэнни! – сказал Джеред.
   Лили тоже засмеялась.
   – И верно, похож!
   Мы залились смехом. Шерсть у пса действительно походила на курчавые волосы Мэнни, а глаза были темными и влажными, как у нашего приятеля.
   – Пойдем, а то опоздаем, – наконец спохватилась Лили и пнула большой ком снега.
   Мы с Джередом направились следом за ней к школе.
   – Почему собаки погнались за тобой? – спросил Джеред.
   – Похоже, унюхали кошачий запах.
   – Какие злые собаки, – заметила Лили. – Напрасно их отпускают бегать без присмотра.
   – Это точно, – согласился я.
   Нас подгонял по скользкому тротуару резкий ледяной ветер. С головы Джереда слетела бейсболка. Проезжавшая мимо машина чуть не раздавила ее.
   Джеред выскочил на дорогу и схватил бейсболку.
   – Не могу дождаться, когда кончится зима, – пробормотал он.
   Кристину мы встретили возле школьного крыльца. Ее рыжие волосы растрепались от ветра.
   – Сегодня будем репетировать? – спросила она, жуя «Сникерс».
   – Какой питательный завтрак! – съехидничал я.
   – Моей маме некогда варить яйца, – отозвалась Кристина, не переставая жевать.
   – Репетицию устроим у меня дома, – предложила Лили. – Нам надо как следует поработать, иначе на конкурсе победит Хью.
   Кристина обернулась ко мне.
   – Почему ты вчера не пришел?
   – Я… мне нездоровилось, – ответил я. Этот вопрос напомнил мне о «Мгновенном загаре». Интересно, растет ли шерсть у кого-нибудь из моих друзей? Мне не терпелось выяснить это.
   Но если я спрошу и узнаю, что шерсть досаждает только мне, тогда меня совсем задразнят.
   – Помните то средство для загара? – нерешительно начал я.
   – Нечего сказать, отличное средство! – хмыкнул Джеред. – От него кожа становится только бледнее!
   Кристина тоже усмехнулась.
   – Оно совсем не подействовало. Ты был прав, Ларри. Все дело в том, что срок годности давно истек.
   – Посмотри на нас, – вмешалась Лили. – Мы все белые как снег. Никаких следов загара.
   «Ау вас, случайно, не растет черная шерсть?» – вертелось у меня на кончике языка.
   Но никто из ребят ни словом не упомянул о шерсти.
   Может, им, как и мне, стыдно признаться?
   Или шерсть растет только у меня?
   Я сделал глубокий вдох. А если все-таки спросить?.. Но как? Кто по своей воле признается, что у него на руках появилась шерсть?
   Я открыл рот и осекся, вдруг заметив, что ребята сменили тему разговора. Всех волновал предстоящий конкурс.
   – Может, принесешь ко мне свой усилитель? – спрашивала Лили у Кристины. – Мэнни пообещал принести свой. Но у него только две розетки для подключения гитар.
   – Лучше я принесу… – начал я, и тут ветер сорвал с моей головы капюшон куртки.
   Я вскинул руку, чтобы снова надеть его, коснулся шеи и ахнул. Сзади вся шея заросла густой шерстью.

14

   – В чем дело, Ларри? – удивилась Лили. Я не знал, что ответить.
   – Что случилось с твоим шарфом? – вмешался Джеред. – Слишком туго затянут? – И он потянул за концы шерстяного шарфа, которым я закутывал шею.
   Этот кусачий шарф мне приходится носить только потому, что его связала моя двоюродная бабушка Хилди.
   Я совсем забыл, что сегодня надел шарф! Прикоснувшись к нему рукой, я подумал…
   – Как ты побледнел! – воскликнула Лили. – Что с тобой, Ларри?
   – Ничего, – пробормотал я, чувствуя, что опять краснею. – Шарф меня чуть не задушил! – Шутка получилась неуклюжей.
   Но я должен был придумать хоть какое-то объяснение. Не мог же я сказать, что принял шарф за шерсть, растушую на шее!
   «Ларри, прекрати думать о шерсти! – приказал я себе. – Иначе ты сойдешь с ума!»
   Меня передернуло.
   – Идем в класс, – предложил я, разматывая мохнатый шерстяной шарф.
   Перед началом уроков я забежал в туалет, чтобы причесаться. Пока я смотрел в зеркало на свои волнистые светлые волосы, мне в голову вдруг пришла кошмарная мысль.
   Что, если у меня выпадут волосы? И вместо них вырастет чудовищная колючая черная шерсть?
   Что будет, если однажды утром я проснусь и увижу, что вся моя голова покрыта отвратительной шерстью?
   Я долго смотрел на себя в зеркало. Кто-то измазал его мылом, и я видел собственное отражение сквозь грязно-белые мазки.
   – Хватит! – приказал я себе и направил на свое отражение указательный палец. Гладкий, безволосый палец. – Перестань думать о шерсти, Ларри! – посоветовал я отражению. – Просто перестань думать о ней. И все будет в порядке.
   «Мгновенный загар» давно уже сошел с кожи.
   Прошло уже несколько дней после того, как мы с товарищами намазались этим сомнительным средством. С тех пор я трижды принимал душ и дважды – ванну.
   Лосьон давно смылся, уверял я себя. Все кончено, и хватит волноваться.
   Я в последний раз оглядел себя в зеркало. Волосы опять отросли. Вот и хорошо: мне не нравятся короткие стрижки. Я люблю, чтобы боковые пряди прикрывали уши.
   Пожалуй, стоит отпустить их еще подлиннее, решил я, сунул расческу в рюкзак и отправился в класс.
   Все шло прекрасно, пока мисс Шиндлинг не раздала нам тетради с сочинением по истории.
   Нет, меня расстроила вовсе не оценка. Я получил девяносто четыре балла из ста возможных – совсем неплохо. Правда, Лили наверняка будет хвастаться, что получила девяносто восемь или даже девяносто девять баллов. Но Лили отлично пишет сочинения.
   А мне хватит и девяноста четырех баллов.
   Так что с этим все в порядке. Но когда я стал листать тетрадь, чтобы просмотреть замечания, то на третьей странице обнаружил черный волос.
   Неужели это мой волос? Может, один из тех, что росли у меня на ладонях?
   Но у мисс Шиндлинг тоже черные прямые волосы. В тетрадь вполне мог попасть один из них.
   А может…
   Я смотрел на волос, боясь прикоснуться к нему.
   Это какое-то наваждение! Я помнил про свою торжественную клятву больше не думать о шерсти, но ничего не мог с собой поделать.
   Мне хватило одного вида короткого черного волоска, прилипшего к третьей странице тетради, чтобы испытать новый приступ страха. Я поднес тетрадь к лицу и сдул волос.
   Мисс Шиндлинг что-то объясняла классу, но я не слышал ни слова. Когда прозвенел звонок, я сорвался с места и побежал в спортивный зал.
   Мне не помешает как следует размяться.
   – Сегодня играем в баскетбол! – объявил тренер Рафферти. – Надевайте шорты, и на площадку!
   Я не очень-то люблю баскетбол – в этой игре приходится слишком много бегать туда-сюда по всему залу. А еще я редко попадаю мячом в. корзину. Поэтому всегда смущаюсь, когда товарищи по команде пасуют мне мяч, а мне не удается сделать точный бросок.
   Но сегодня баскетбол пришелся как раз кстати. Вот она, возможность набегаться до упаду!
   Вместе с остальными ребятами я направился в раздевалку. Мы открыли шкафчики и вытащили шорты и футболки.
   Где-то в другом углу раздевалки кричал Хью Хервин:
   – На себя посмотри! На себя посмотри! Кто-то из ребят лупил его полотенцем. «Так ему и надо, – подумал я. – Болван!»
   – На себя посмотри! – надрывался Хью. Кто-то велел ему заткнуться, но Хью не унимался.
   Я присел на скамью и стащил ботинки, а потом принялся снимать джинсы.
   Спустив их до колен, я застыл от ужаса.
   Оба колена обросли пучками жесткой черной шерсти.

15

   – Как ты ухитрился войти в спортзал в джинсах? – спросил Джеред.
   – Что? – Его вопрос застал меня врасплох. Джеред задал его на следующий день, когда мы с тяжелыми футлярами брели по скользкому тротуару к дому Лили, чтобы как следует порепетировать.
   – Ты что, забыл, как отказался надевать спортивные шорты? – удивился Джеред, перекладывая футляр с синтезатором в другую руку.
   – Просто… было холодно, – промямлил я. – У меня закоченели ноги, вот и все. Не знаю, почему тренер Рафферти заставляет нас надевать шорты.
   Джеред засмеялся.
   – Рафферти чуть не проглотил свисток, когда увидел, как ты забросил мяч в корзину с середины площадки!
   Я тоже засмеялся. Дело в том, что в баскетбол я играю хуже всех в школе. Но при виде своих волосатых коленей я так разозлился, даже взбесился, что играл хорошо, как никогда.
   – Пожалуй, я разрешу тебе в виде исключения ходить на физкультуру в джинсах! – пошутил тренер Рафферти.
   Но мне было не до шуток.
   Сразу после уроков я бросился домой и на полчаса заперся в ванной, сбривая с коленей клочки жесткой шерсти.
   Когда с этим делом было покончено, оба колена покраснели и покрылись царапинами. Но по крайней мере, они опять стали гладкими.
   Остаток дня я провел в своей комнате, размышляя о том, что со мной случилось. К сожалению, понять что-либо я был не в состоянии, в голове роились десятки вопросов.
   И ни одного ответа.
   Лежа на животе и прислушиваясь к боли в коленях, я терялся в догадках. Почему у меня вдруг выросли волосы? Ведь я не втирал в колени средство для загара. Почему же там появилась безобразная шерсть?
   Неужели это «Мгновенный загар» так подействовал на организм? Может, он проник в кровь и распространился по всему телу?
   И я превращаюсь в какое-то громадное волосатое существо вроде Кинг-Конга?
   Вопросы, вопросы… но ни единого ответа.
   Эти вопросы продолжали тревожить меня, пока я шагал вместе с Джередом к белому дому Лили, стоящему на углу квартала.
   Лучи солнца проникали сквозь голые ветки двух кленов, растущих возле подъездной дорожки. В воздухе пахло весной. Почти весь снег Растаял, кое-где показалась трава.
   Снеговик, стоящий во дворе, подтаял и скособочился. Шлепая в резиновых сапогах по лужам, я шел к дому Лили следом за Джередом, с трудом волоча футляр с гитарой и усилитель.
   Лили сама открыла нам дверь. Они с Кристиной уже начали репетировать. Сегодня Лили была одета в яркий красно-синий лыжный свитер поверх голубых леггинсов, а Кристина – в потертые джинсы и зеленый свитер с золотистым силуэтом собора Нотр-Дам.
   – А где Мэнни? – спросила Лили, запирая дверь.
   – Понятия не имею, – отозвался я, вытирая ноги о коврик. – Странно, что он еще не пришел.
   – Сегодня его опять не было в школе, – сообщила Кристина.
   – Ну вот, только этого нам не хватало! – воскликнула Лили, покусывая нижнюю губу. – Слышали, что говорил сегодня Хью? Знаете, что подарил ему отец?
   – Знаем. Новый синтезатор, – сказал я, склонившись над футляром с гитарой. – Хью мне все уши прожужжал. Он уверяет, что синтезатор звучит, как настоящий оркестр.
   – Подумаешь, невидаль! – поморщился Джеред, снимая с подошвы прилипший прошлогодний лист. Отлепив мокрый лист, он повертел его в руках, не зная, куда девать, и затолкал в карман джинсов.
   – Если у Хью целый оркестр, а у нас – всего три гитары и детская игрушка вместо настоящего синтезатора, у нас нет никаких шансов, – вздохнула Лили.
   – Это не детская игрушка! – вступился Джеред за свой инструмент.
   Я был согласен с ним.
   – Если его приходится заводить, как патефон, это еще не значит, что он не настоящий!
   – Он маленький, но зато со всеми функциями, – добавил Джеред, устанавливая синтезатор на журнальном столике и включая его.
   – Ладно, хватит спорить. Начнем работать, – заявила Кристина, подкручивая колки своей блестящей красной гитары фирмы «Гибсон». – Что будем играть?
   – А как же Мэнни? – вспомнил я. – Кстати, что с ним?
   – Я пыталась ему дозвониться, – сообщила Лили, – но то ли телефон отключен, то ли линия повреждена. В трубке не слышно даже сигнала.
   – Так пойдем навестим его, – предложил я.
   – Отличная мысль! – подхватила Кристина.
   Мы вчетвером направились в прихожую за куртками, но у двери Лили вдруг остановилась.
   – Мы с Ларри сами сходим к нему, – заявила она, обращаясь к Кристине. – А вы с Джередом начинайте репетировать. Зачем идти всей гурьбой?
   – Ладно, – согласился Джеред. – Кому-то надо остаться здесь – на случай, если Мэнни все-таки объявится Мы с Лили быстро оделись и вышли из дома. Лили в высоких сапогах смело преодолела огромную лужу у крыльца.
   – Не выношу, когда снег начинает таять и становится серым, – сердито выпалила она. – Прислушайся, и ты не услышишь ничего, кроме звона капели. Вода капает и с деревьев, и с крыш.
   Лили преградила мне путь и остановилась. Мы замолчали, слушая, как капает вода.
   – Оглушительный звон, правда? – с улыбкой спросила Лили. Солнце отражалось в ее глазах – голубом и зеленом.
   – Оглушительный… – произнес я.
   Лили часто говорит что-нибудь этакое, отчего мурашки по коже. Однажды она призналась мне, что пишет стихи. Целые поэмы о природе. Но свои стихи она мне никогда не показывала.
   Мы побрели по снеговой каше. Солнце припекало, и я расстегнул куртку.
   Свернув за угол, мы оказались у дома Мэнни. Он жил в квадратном кирпичном особняке на вершине холма. Снег на холме покрылся коркой льда, и получилась отличная горка. Двое малышей катались с нее на голубых пластмассовых дисках. Но диски ползли вниз еле-еле, потому что лед давно подтаял.
   Мы прошли мимо них и поднялись на веранду дома. Лили позвонила в дверь, я постучал.
   – Эй, Мэнни, открывай! – крикнул я.
   Но никто не ответил.
   В доме было тихо. Только по водосточной трубе стекала талая вода.
   – Мэнни! – снова позвал я и заколотил в дверь.
   Лили позвонила еще раз.
   – Никого нет дома, – тихо произнесла Лили, сошла с веранды, приблизилась к окну, встала на цыпочки и попыталась заглянуть в дом.
   – Видишь что-нибудь? – спросил я. Она покачала головой.
   – Только свое отражение. Внутри темно.
   – И машины возле дома нет, – вдруг заметил я и снова заколотил по двери.
   К моему удивлению, дверь заскрипела и приоткрылась.
   – Дверь не заперта! – крикнул я Лили. Она бегом вернулась на веранду. Я приоткрыл дверь и спросил:
   – Есть тут кто-нибудь?
   Тишина.
   – У вас не заперта дверь! – добавил я. Лили распахнула дверь, и мы шагнули в прихожую.
   – Мэнни! – позвала Лили, приставив ладони рупором ко рту. – Мэнни!
   Я вошел в гостиную и ахнул. Я пытался что-то сказать, но не мог. Увиденное ошеломило меня.

16

   Лили схватила меня за руку. Мы изумленно огляделись.
   Комната была совершенно пуста – ни мебели, ни занавесок, ни картин на стенах. Даже ковер исчез с блестящего паркетного пола.
   – Где они? – с трудом выговорил я. Лили прошла по коридору в кухню. Там тоже было пусто. Все вещи исчезли. Вместо холодильника в кухонной стенке зияла дыра.
   – Они переехали? – воскликнула Лили. – Не может быть!
   – Но почему Мэнни не предупредил нас? – возмутился я, обводя взглядом пустую комнату. – Почему не сказал заранее, что они переезжают?
   Лили молча покачала головой. В доме было тихо. Я слышал, как снаружи капает вода.
   – Может, переезд был внезапным, – наконец произнесла Лили.
   – Внезапным? Но почему?
   На этот вопрос мы не смогли ответить.
   Я люблю бегать.
   Но только не убегать от разъяренных собак. А вообще бегать мне нравится. Сердце при этом колотится быстрее, подошвы спортивных туфель глухо постукивают по земле, все мышцы работают.
   По субботам мы с папой совершаем пробежки – обычно в Миллер-парке, по дорожке вокруг небольшого озера.
   Там очень красиво. Воздух всегда свежий. И тишина.
   Папа рослый, гибкий, спортивного сложения. Раньше он был русым, как я, но теперь поседел, а на макушке появилась лысина.
   Он бегает каждое утро перед работой, причем в довольно быстром темпе. Но по субботам он придерживает шаг, чтобы я не отставал.
   Обычно мы бегаем молча, сосредоточившись на своих движениях, любуясь природой и наслаждаясь свежим воздухом.
   Но в эту субботу мне хотелось поговорить. Я решил рассказать папе обо всем: о флаконе «Мгновенного загара» и о черной шерсти.
   Рассказывая, я смотрел вперед. Небо было синим и таким чистым, будто его помыли. Две большие вороны спланировали на голую ветку дерева. Вороны громко закаркали, словно хотели нам что-то сказать.
   Озеро искрилось, дорожка вокруг него уже подсохла. На поверхности голубовато-зеленой воды покачивались льдинки.
   Я начал с самого начала и ничего не упустил. Папа слегка сбавил темп, но не остановился.
   Я рассказал о том, как нашел флакон средства для загара и как все мы ради шутки решили натереться им. Папа кивнул, не сводя глаз с дорожки.
   – Вижу, средство не подействовало, – произнес он, слегка задыхаясь от бега. – Ты ничуть не загорел, Ларри.
   – Да, оно не подействовало, – подтвердил я, – потому что срок годности давным-давно истек.
   Я глубоко вздохнул, переходя к самому главному.
   – Загар у меня так и не появился. Зато со мной случилась какая-то чертовщина.
   Папа продолжал бежать. Мы оба пригнулись, чтобы не задеть низко нависшую ветку дерева. Я поскользнулся на мокрых листьях, но удержал равновесие.
   – У меня стала расти шерсть, – дрожащим голосом продолжал я. – Сначала на тыльной стороне ладоней, потом на обеих кистях. И наконец на коленях.
   Папа остановился и встревоженно обернулся ко мне:
   – Шерсть?
   Я кивнул, тяжело дыша:
   – Да, черная шерсть. Густыми пучками, очень жесткими и колючими.
   Папа с трудом сглотнул. У него округлились глаза – от удивления? От страха или недоверия? Этого я так и не понял.
   К моему изумлению, папа взял меня за руку и повел за собой.
   – Идем скорее, Ларри. Нам пора.
   – Папа, но я же… – начал я.
   Он крепче сжал мою руку и настойчиво потянул меня за собой.
   – Я же сказал: нам пора, – процедил он сквозь стиснутые зубы. И рванул меня к себе, чуть не сбив с ног!
   – Папа, что случилось?! – пронзительным голосом воскликнул я. – В чем дело?!
   Он не ответил, увлекая меня по дорожке парка. Папины глаза стали безумными, лицо исказила пугающая гримаса.
   – Папа, что с тобой? – испугался я. – Куда ты меня тащишь?

17

   Доктор Меркин поднял иглу и посмотрел ее на свет.
   – Отвернись, Ларри, – мягко попросил он. – Я же знаю, ты немного побаиваешься. И зря – это совсем не больно.
   Боль пронзила мою руку, едва игла впилась в кожу. Я закрыл глаза и не дышал, пока врач не вынул иглу.
   – Конечно, двух недель еще не прошло, – продолжал врач, протерев место укола ватным тампоном. – Но раз уж ты здесь, я решил сделать тебе инъекцию.
   Папа в напряженной позе застыл на стуле посреди небольшого кабинета. Руки он сложил на груди.
   – А как же шерсть? – запинаясь, спросил я у доктора Меркина. – Неужели «Мгновенный загар»…
   Врач покачал головой.
   – Я не знаю средств для загара, которые вызывали бы рост волос. Обычно они воздействуют на механизм пигментации кожи, и…
   – Но этот флакон был выпущен давным-давно! – настаивал я. – Может, ингредиенты скисли и лосьон испортился?
   Доктор Меркин махнул рукой, словно говоря: «Так не бывает».
   Подойдя к столу, он сделал запись в моей карточке.
   – Мне очень жаль, Ларри, – произнес он, продолжая писать мелким аккуратным почерком, – но дело тут не в средстве для загара, поверь мне. – Он обернулся и внимательно оглядел меня. – Я полностью обследовал тебя, провел все анализы. Ты абсолютно здоров.
   – Слава Богу! – облегченно вздохнул папа.
   – А как же шерсть? – возмутился я.
   – Давай подождем и посмотрим, что будет дальше, – решил доктор Меркин, глядя на папу.
   – Подождем?! – воскликнул я. – Значит, вы не дадите мне никаких лекарств? Не сделаете ничего, чтобы шерсть больше не росла?
   – Она вряд ли вырастет вновь, – заверил доктор Меркин, закрыл карточку и разрешил мне спуститься со смотрового стола. – Постарайся не волноваться, – попросил он, протягивая мне куртку. – Все будет хорошо.
   – Спасибо вам, доктор Меркин, – произнес папа и встал. Он улыбнулся, но я заметил, что улыбка получилась вымученной. Папа держался слишком напряженно.
   Я направился вслед за отцом к автостоянке. Мы молча уселись в машину.
   – Тебе лучше? – наконец спросил папа, не сводя глаз с дороги.
   – Нет, – мрачно ответил я.
   – В чем дело? – раздраженно спросил папа. – Ведь доктор Меркин сказал, что с тобой все в порядке.
   – А шерсть? – возмутился я. – Откуда она взялась? Почему он ничем мне не помог? Неужели он мне не поверил?
   – Скорее всего, поверил, – негромко ответил папа.
   – Тогда почему же он ничего не сделал? Папа долго молчал, глядя сквозь ветровое стекло и покусывая нижнюю губу. И наконец произнес сдавленным голосом:
   – Иногда полезнее всего бывает набраться терпения и ждать.
   В тот день мы собрались на репетицию в доме Лили. Получалось неплохо, но не так, как вместе с Мэнни.
   Нас всех насторожило то, что он уехал, даже не попрощавшись с нами. Лили попросила свою маму позвонить знакомым родителей Мэнни и выяснить, куда они переехали.
   Но все знакомые и друзья были удивлены не меньше, чем мы.
   Никто из них не знал, что семья Мэнни готовится к переезду.
   Мне пришлось признать, что две гитары звучат лучше трех. Голос у Лили приятный, но слабый, и три гитары почти совсем заглушали его.
   А теперь, играя без Мэнни, мы отлично слышали голос Лили.
   Но я испортил песню «Битлз», которую мы разучивали, – «Я хочу взять тебя за руку». Аккорды я брал фальшиво и никак не мог попасть в такт.
   Я знал, в чем дело. Меня не покидали мысли о докторе Меркине и о том, что он не поверил мне. Он сомневается, что наша находка была средством для загара. А если он ошибся?
   Мне было досадно и… одиноко.
   Уже в двадцатый раз начиная играть «Я хочу взять тебя за руку», я пристально вглядывался в лица своих друзей. Может, их мучают те же опасения, что и меня? Что, если и у них растет уродливая черная шерсть, а они боятся признаться?
   Когда я впервые спросил об этом, Лили только засмеялась и назвала меня лохматым Ларри. Но я должен задать тот же вопрос еще раз. Ни о чем другом я не мог думать. Я обязан знать правду!
   Я с трудом дождался конца репетиции. Кристина начала укладывать гитару в футляр, Джеред отправился на кухню за банкой кока-колы. Лили сидела на диване, поигрывая золотой пиратской монеткой на цепочке.
   – Я… хочу спросить… – волнуясь, начал я.
   В комнату вернулся Джеред. Он так неловко открыл банку, что кока-кола выплеснулась ему в лицо.
   Все засмеялись.
   – Ты впервые видишь банку кока-колы? – пошутила Лили. – Может, принести тебе инструкцию?
   – Ха-ха! – Джеред вытер лицо рукавом. – Ты нарочно потрясла все банки, Лили, чтобы я облился. Сознавайся!
   Усмехнувшись, Кристина захлопнула футляр.
   – Переходи на соки, Джеред. Он показал Кристине язык. Я громко откашлялся.
   – Ребята, я хотел спросить вас… – дрожащим голосом повторил я.
   Мои друзья были в отличном настроении, они смеялись и шутили. Значит, их ничто не тревожило.
   Почему же несчастье свалилось на меня одного?
   – Помните «Мгновенный загар»? – начал я. – Скажите, после него у кого-нибудь из вас начали расти волосы? – Я густо покраснел. – Точнее – безобразная черная шерсть?
   Джеред покатился со смеху, поперхнулся кока-колой и закашлялся. Кристина похлопала его ладонью по спине.
   – Лохматый Ларри! – выпалил Джеред, едва переводя дыхание. Указав на меня банкой, он принялся повторять: – Лохматый Ларри! Лохматый Ларри!
   – Да перестань ты! – взмолился я. – Мне не до шуток!
   Но это еще сильнее рассмешило Кристину и Джереда.
   Я обернулся к Лили, которая встала с дивана. На ее лице проступило беспокойство. Она не смеялась. Заметив, что я смотрю на нее, Лили потупилась.
   – Ларри – волк-оборотень! – объявил Джеред.
   – Надеюсь, выступать нам придется не в полнолуние! – подхватила Кристина.
   – А может, Ларри воет лучше, чем играет на гитаре! – возразил Джеред, и оба захохотали.
   – Я просто пошутил! – зло выпалил я. От стыда мне хотелось провалиться сквозь пол.
   «Значит, эта беда случилась только со мной, – понял я. – Больше шерсть ни у кого не растет».