Стэблфорд Брайан М.. Империя страха [Империя вампиров]

   Скоро, спускаясь к мосту, они увидели город, разбросанный на склоне выше гавани, с замком, возвышавшимся над домами, как нормандский карбункул на болезненной плоти Уэльса. Замок не был похож на крепость. Его предназначением было защищать нормандских аристократов от жителей Уэльса, а не оборонять город от нападения со стороны моря. На самом деле его никогда не атаковали, даже во времена восстания Овейна Глин Дира, бывшего последней серьезной попыткой во всей Британии оказать сопротивление империи вампиров.
   Квинтус сказал Ноэлу вскоре после его приезда в Кардиган, что жителям Уэльса в правлении нормандцев больше всего не нравилось не то, что империей руководили наследники Аттилы, а то, что над ними поставили английских лендлордов и городских магистров. Если бы Глин Дир стал вампиром, считал монах, Уэльс мог бы легко стать лояльным анклавом империи. Потомки Овейна Тюдора были заклятыми врагами Ричарда и говорили о себе как о законной королевской семье британской нации. Некоторые из приверженцев Тюдора называли себя потомками Артура, проводя связь с легендарным героическим королевством, но это было преувеличением. Даже если подсчитать все несчастья Уэльса, то не во всех был повинен владелец Кардиганского замка, и к нему относились со снисходительностью, хотя даже безземельные иомены называли его «нормандской кукушкой».
   Дорога к Кардигану была оживленной. Хотя день был будничный, по дороге шел поток запряженных быками повозок с грузами для города, скакали всадники. Десятки людей шли пешком с узлами всех видов и размеров. Ноэлу пришлась по душе эта толпа, в которой он меньше привлекал внимания. По лицу Лангуасса было видно, что тот не любит толпу, как и поля.
   – Сколько же в мире дураков! – воскликнул он, когда рядом с ними проскрипела повозка, заваленная луком и капустой, за которой следовала телега побольше с упряжкой из двух лошадей, нагруженная углем. Телеги подняли тучу пыли, заставившей путников прикрыть лица руками.
   – Почему так? – спросил Ноэл. – От этих честных тружеников ни пирату поживиться нечем, ни вампиру. Гордись, как Ричард, при виде богатых и трудолюбивых.
   Лангуасс нахмурился, услышав о Ричарде. Ноэл понял, что их взаимная ненависть не преувеличивалась.
   – Несомненно, Ричарду понравилось бы процветание подданных, – ответил пират кисло, – потому что он может изображать из себя героя и раздражается, когда им не восхищаются или его не уважают. Ты знал его в Лондоне?
   – О нет, – засмеялся Ноэл. – Мой отец был механиком, а не придворным. Я водил компанию со слугами, такими как Мэри Уайт, не с сильными мира сего.
   – Князь иногда не слишком важничал, – хмуро сказал Лангуасс. – Если бы он тебя приметил, такой парень, как ты, мог бы стать вампиром.
   – Я не стремлюсь стать вампиром, – заметил юноша.
   Лангуасс саркастически засмеялся:
   – Не будь лицемером, парень. Нет ничего стыдного в желании быть вечно молодым, даже если ты ненавидишь весь благородный сброд, который подло присвоил себе этот дар, чтобы удерживать тиранию. Никто по-настоящему не хочет уничтожить вампиров, кроме горстки фанатиков-грегорианцев и пуритан. Сражайся против легиона бессмертных всеми способами, но борись за собственное бессмертие. Вот что я сказал бы своему сыну, если бы он у меня был.
   – Возможно, Лейла тебе подарит, – пробормотал Ноэл, отворачиваясь и кашляя от пыли, поднятой тяжелой телегой.
   – Не думаю, – спокойно ответил Лангуасс. – Она носила ребенка, когда была в рабстве. Тогда ей было не больше двенадцати лет. Чуть не умерла, и я не думаю, что теперь она вообще сможет родить.
   Ноэл изумленно посмотрел на него, но ничего не сказал.
   – Как тебе нравится моя маленькая принцесса? – спросил насмешливо Лангуасс. – Она премиленькая, не так ли?
   – Да, – ответил Ноэл. – Она рассказала мне, что была рабыней и ты ее освободил.
   – Я убил ее хозяина, – подтвердил Лангуасс. – Не могу сказать, что сделал это из благородства, это была просто необходимость. Не мог оставить ее своей рабыней и сказал, что она свободна. Она была восхищена, не думаю, что притворялась. Возможно, ты ее соблазнишь и покажешь, что такое настоящая свобода.
   Ноэл покраснел, насмешив пирата.
   – А, – сказал Лангуасс, – вижу, Лейла тебе не нравится. Она мила, но не красавица, как Кристель.
   – Я не… – начал Ноэл, но понял, что не знает точно, что хочет сказать, и совсем смутился. Но Лангуасс уже перестал насмешничать, сменил тему.
   – Красота вампирш – самое коварное орудие их правления. Офицерами их армий владеет простая амбиция. Но у них значительно больше верных слуг, верность которых скреплена любовью к женщинам-вампирам. Это очень умно, что миловидных девушек превращают в вампиров, и то, что я знаю, подсказывает мне, что они не могут получить от своих женщин такое же удовольствие, как обычные люди. Они не все такие, как Ричард, так же как не все турки похожи на моего верного Селима, но долгая жизнь делает их холодными, убивает желания. Думаю, что они создают вампирш не для собственного удовольствия, а для того, чтобы привлекать и околдовывать влюбленных парней и страстных мужчин. Восхищайся Кристель д’Юрфе, если хочешь, но всегда помни, что она – приманка в смертельной ловушке, учись ненавидеть ее, а не любить. Запомни это, Кордери, я знаю, о чем говорю.
   – У моего отца было другое впечатление, – сказал Ноэл, – он сказал мне…
   Лангуасс опять прервал его, теперь уже более резко.
   – У твоего отца были все основания для другого впечатления. Я не черню его перед тобой, но он не был бескомпромиссным. Я знаю, что в конце концов он убил ту женщину, но, думаю, он служил вампирам всю жизнь более честно и результативно, чем сам считал. Не знаю, почему Бог дал вампиршам такое обаяние, но я знаю, как вампиры – лорды и князья – его используют, и говорю тебе еще раз, что умные люди учатся ненавидеть, а не любить. Направь свое сердце, Кордери, и пусть оно хорошо выучит урок, иначе обманет тебя и ты окончишь свою жизнь на плахе, как предатель, или на костре, как еретик.
   Ноэлу достаточно хорошо было известно умение пирата убеждать, но он не согласился с ним.
   – Мой отец хорошо знал вампиров, – сказал он. – Понимал лучше, чем кто бы то ни было, что они такое и на чем стоит их империя страха. Правление немногих над многими обеспечить нелегко, даже если этих немногих трудно уничтожить. Они говорят, что полностью контролируют превращение в вампиров, но мой отец не был в этом уверен. Он полагал, что вампиры сделали бы больше, если бы могли, чтобы укрепить свою империю. Однажды сказал мне, что вампиры могут быть такими же рабами предрассудков, как мы, и что даже Аттила не совсем понимал, как получаются вампиры. Во всем этом может быть меньше намерения, чем мы думаем.
   – Так ты не веришь в шабаш вампиров? – спросил Лангуасс со своей вызывающей иронией. – Разве самого дьявола не призывает в Тауэр князь Ричард, чтобы превратить в вампиров тех, кто на его службе натворил зла больше всех? Разве не говорят некоторые книжники, что человеку достаточно отведать плоть новорожденного и святотатственно поцеловать в задницу Сатану, чтобы стать бессмертным? Разве нет шабашей, на которых черт делает мужчин вампирами через мужеложство?
   – О да, – сказал Ноэл, – но это – бредовые фантазии для того, чтобы усилить ужас обыкновенных людей перед вампирами, если это еще нужно. Мой отец говорил, что присутствие Сатаны объясняет или слишком многое, или совсем ничего.
   – Ну и критик! Каким многосторонним стал Эдмунд Кордери под покровительством этой великой леди! И все же, с твоего разрешения, я сомневаюсь в его всезнайстве, – заявил пират.
   Ноэлу оставалось только выслушать. Они приближались к городским воротам, их могли услышать в густой толпе. Не стоило говорить о вампирах там, где могли шнырять шпионы.
   Они спустились по склону от замка к гавани, где виднелся лес мачт рыболовецких судов.
   – Мы должны заглянуть в трактиры на набережной, – сказал Ноэл. – Там найдем нужных людей.
   – А здесь мы послушаем новости и выясним, знает ли кто-нибудь, что я не погиб. – Голос пирата вдруг стал низким, бесцветным: он не мог чувствовать себя уверенно на суше, в порту, где раньше никогда не бывал, тем более не зная, преследуют его или нет.
   Ноэл вначале повел его в «Мэрмейд», где обычно останавливались два капитана, связанные с аббатством, но ни одного из них не оказалось. Ноэл купил для себя и пирата пиво, которое было получше, чем то, какое варили в аббатстве, и они смогли устроиться в темном уголке, притворившись соглядатаями, в свою очередь. Ничего интересного не услышали, и Лангуасс скоро попросил Ноэла отвести его в другое место. Они перешли в «Три бокала» и здесь нашли капитана по имени Ральф Хейлин, стоявшего вторым в списке аббата среди людей, которым можно доверять. Это был грубоватый седой человек лет шестидесяти или старше, но крепкий и крупный, имевший вид джентльмена.
   Хейлин никогда не видел Ноэла, но, когда тот показал письмо аббата, немедленно проводил обоих наверх, в комнату, где жила его любовница. Отправив ее с поручением, он пригласил гостей присесть и приготовился говорить о деле с таинственными незнакомцами. Ноэл отметил про себя, что ему наверняка уже приходилось брать на борт секретный груз.
   Юноша объяснил, что в Ирландию необходимо незаметно переправить пятнадцать человек, друзей церкви Уэльса. Не сказал прямо, но намекнул, что это еретики, которыми интересовались монахи-доминиканцы. Хейлин посмотрел на Лангуасса, и Ноэл заметил подозрение в его взгляде. Хоть уэльсец не мог узнать пирата по лицу и манерам, он видел, что перед ним решительный человек, который мог бороться против вампиров не только в мыслях, но и на деле.
   Единственное возражение Хейлина было вызвано слишком большим количеством перевозимых, на что Ноэл немедленно ответил, что и плата будет соответственной.
   – Можете заплатить золотом? – спросил капитан.
   Ноэл заколебался, но Лангуасс быстро вмешался в разговор:
   – Частично. У нас с собой немного золота, и деньги нам понадобятся в Ирландии. Но я дам вам с радостью десять соверенов, пятую часть того, что у нас есть.
   – Слишком мало! – сказал Хейлин, но отказ не был твердым. Ноэл понял, к чему клонит Лангуасс, говоря, что будет везти больше золота, чем готов заплатить. Хейлин думал, что, находясь в море, может запросить больше. Искушение отвлекло его внимание от того, что получение денег вообще было под вопросом.
   – Не забывайте, Хейлин, – сказал Ноэл, – что если вы сделаете это, аббатство будет перед вами в долгу, хотя сейчас вы – должник аббата.
   Хейлин вновь демонстративно посмотрел на письмо, привезенное от аббата, и заявил:
   – Это может быть опасным делом. У меня нет желания оскорбить Уэллбилава или доминиканцев. Я – честный человек.
   – Хейлин, – сказал Ноэл, – мы пришли, зная вашу честность. У меня поручение от аббата убедить вас. Добрые монахи будут вашими должниками и помогут вам.
   – Не знаю, как вас звать, ученый, – сказал Хейлин Ноэлу, – но думаю, что знаю, кто вы. Вы наверняка называете ваше занятие Истинной верой, но можете накликать дьявола на таких, как я. Не желаю зла монахам, и я их должник, это верно, но они должны знать, что я не скажу им спасибо за эту работу.
   – Они отблагодарят вас, – заверил его Ноэл.
   – В замке – всадники из Свонси, – сказал неуверенно капитан, – а моряки с «Файрдрейка» находятся на пути сюда от милфордской гавани. Не хочу неприятностей, если эти люди как-либо связаны с вами.
   – Нет, – солгал Лангуасс. – Наше дело – полная тайна, нам не нужно подвергать вас риску или слишком торопиться. Готовьте судно как к обычному плаванию. Мы поднимемся на борт тайно, не на виду у всего города. Где безопаснее переправиться на судно в лодке?
   Хейлин заколебался, но ответил:
   – В четырех милях севернее аббатства есть небольшой заливчик. Это земля Ивэна Розье. Аббат знает это место и покажет вам на карте.
   – Вы должны послать там лодку к берегу, – сказал Лангуасс. – В четыре утра послезавтра.
   – Здесь редко дует ветер в сторону Ирландии, – возразил Хейлин. – Поэтому я не могу сделать это так скоро.
   – Кто знает, какой ветер будет послезавтра? – проговорил Лангуасс. – Чем скорее, тем лучше для всех нас. Я удвою плату; это все, что я могу сделать. Добрая воля аббата увеличит ставку.
   – Я должен знать, кто вы, – отрезал Хейлин. – Иначе не могу.
   – Вы знаете Мередидда-ап-Гейвиса, – сказал Лангуасс, прежде чем Ноэл успел что-либо ответить. Речь шла об уэльсце, которого недавно посадили в тюрьму в Свонси, где он ждал суда. Было похоже, что его приговорят к смертной казни за измену. Ноэл не был уверен, знает ли его Лангуасс, но Хейлин знал его совершенно определенно.
   – Вы не из его людей, – осторожно заметил Хейлин.
   – Я его друг, – ответил пират.
   – Но вы не нормандец? – спросил уэльсец.
   – Если бы я был нормандцем, – хмуро произнес Лангуасс, – не просил бы помощи у лояльного уэльсца. Говорю вам, что я друг Мередидда-ап-Гейвиса, и у вас есть письмо аббата. Если вы откажете нам в помощи, ваши собственные земляки проклянут вас в будущем. Оставим эту торговлю. Я улажу это дело. Большое это судно?
   Хейлин заколебался, но в конце концов ответил на вопрос:
   – Тридцать пять ластов ^[1].
   – Какой экипаж?
   – Шестнадцать человек.
   – Сколько оружия на борту?
   Хейлин нахмурился, и Ноэлу это не понравилось. Капитан попытался смутить пирата взглядом, но не смог.
   – Пять полупик и четыре мушкета, – сказал он наконец, – шесть фунтов пороха для пушек, два фунта свинцовых пуль. Вы думаете, что они нам понадобятся?
   – Если вы никому ничего не скажете, мы будем в Ирландии, даже не выругавшись, – ответил Лангуасс. – Не раздражайтесь, что я расспрашиваю так подробно. Сейчас мы в ваших руках. Я должен верить незнакомому капитану, его судну; вы – только аббату из Кардигана, которого знаете, и Богу, который добр к честным людям.
   – Я сделаю это, – угрюмо сказал Хейлин. – Мне можно доверять, и аббат это знает.
   Когда они ушли, обсудив еще раз детали плавания, Лангуасс настоял на посещении бухты, где стояло судно Хейлина. Он хотел удостовериться, что оно в порядке, хотя Ноэл не сомневался в этом. Пират нашел судно неплохим, но заметил, что плавание будет лишено удобств, если учесть обусловленную плату.
   – Судно в порядке, – сказал Ноэл. – Не нужно было спрашивать об оружии. Так можно отпугнуть.
   – Он слишком алчен, чтобы легко пугаться, – пробормотал пират. – Он знает, что есть опасность, а излишняя осторожность может навредить. Чтобы убедить такого человека, его надо запугать или подкупить.
   – Это ваше дело. – Ноэл пожал плечами. – Вам нужно плыть… и монахи будут рады.
   – О да, – ответил Лангуасс. – Вы, любители покоя, только этого и ждете. Но мне нужно думать о будущем. Ваш аббат не хочет участвовать в моих делах, но мне нужно будет начинать все заново.
   – Уже начали, – сказал Ноэл. – Сейчас мы должны поспешить в аббатство, ждать назначенного часа и молиться, чтобы вам ничто не помешало.
   Лангуасс посмотрел на него из-под своей соломенной шляпы и улыбнулся, по-волчьи ощерив зубы.
   – Ожидание не будет тяжелым, – сказал он. – Мы теперь друзья, не так ли? Мы сумеем развлечься, не сомневаюсь в этом.

6

   Этой ночью Ноэл спал крепким сном впервые с тех пор, как появился в аббатстве. Казалось, что все в порядке, кошмар может уйти, оставив жизнь аббатства неизменной. Он хотел, чтобы его оставили в покое и не требовали обещаний, которые должен был давать, не имея возможности выполнять. Юноша считал малодушным это желание, но тем не менее оно не проходило. Сон пришел к нему как долгожданное избавление: не нужно было думать.
   Но спать всю ночь не пришлось. Под утро Ноэл почувствовал легкое прикосновение. Несмотря на усталость, вздрогнул и мгновенно проснулся.
   При свете свечи разглядел лицо разбудившего. Это была чем-то озабоченная Лейла, цыганка. На мгновение подумал о ней как о женщине, но она пришла явно не для того, чтобы забраться к нему в постель. На ее лице был написан страх, но не желание.
   – Кордери, – сказала она полушепотом, – сделай мне одолжение.
   Эти слова можно было бы принять за неловкое приглашение, если бы не выражение лица цыганки. Ноэл смотрел на нее, пытаясь отгадать причину такой обеспокоенности.
   – Что такое? – спросил он. – За Лангуассом пришли солдаты?
   – Он с госпожой, – прошептала она. – Пойдем к ним. Она сказала, что проклянет его. Я слышала, как она обещала, что, если он причинит ей боль, она отомстит.
   Ноэл сознавал, что Лейла очень боится вампирши, так как была магометанкой, принадлежала к нации, которая не терпела вампиров. Она не видела других вампиров, кроме Кристель д'Юрфе, и все, что знала о них, почерпнула из фантастических сказок о магии и злодействе.
   – Не думаю, что она может навредить ему, – успокоил ее Ноэл.
   – А если он что-нибудь сделает с ней?
   Что было за этим вопросом, он не знал. Может быть, ловушка, поставленная пиратом? Как нужно было ответить?
   – Почему тебя это беспокоит? – грубо спросил он.
   Лейла ответила. Возможно, ревновала, боялась или позвала, чтобы предотвратить насилие. Но она действительно боялась. Это был страх перед магией, перед воплощением порока, перед дьяволом, в существование которого магометане верили не меньше, чем христиане, хотя и называли иначе.
   Ноэл не мог ее прогнать и в спешке оделся, еще не зная, что делать. Он ей ничем не был обязан и не думал, что обладает большим влиянием на Лангуасса, чем она сама. Ничем не был обязан и вампирше, чтобы выступать в ее защиту, но все же решил идти, может быть, из-за ненужного обещания, которое дал Мэри Уайт.
   Лейла быстро повела его к камерам. У двери на карауле стоял невысокий человек, который чуть раньше держал нож у горла Ноэла. Их появление изумило его. Он двинулся, чтобы задержать их, но Лейла сделала шаг вперед, положив руку на свой кинжал. Поколебавшись, охранник пропустил их.
   Дверь в камеру Мэри была закрыта. Оттуда не доносилось ни звука, но другая дверь была широко распахнута. Лангуасс и турок находились внутри. Они принесли с собой фонарь и жаровню с углями из кухни.
   Руки вампирши были связаны, конец веревки пропущен через кольцо в стене, к которому когда-то крепились кандалы. В старину, когда нормандцы еще не построили здесь свой замок, аббатство было единственным надежным местом, служившим тюрьмой для преступников в Абертейфи.
   Кольцо висело высоко на стене, тело женщины неловко вытянулось; она чуть касалась пола, прижавшись лицом к холодной стене.
   Мучители били ее по спине веревкой в узлах, оставляя на спине багровые пятна и рубцы. Кровь струилась по бедрам. На краю жаровни лежали два ножа лезвиями в углях, турок раздувал жар кухонным мехом.
   Лангуасс сделал паузу, пока ждал ножи, которыми намеревался жечь вампиршу. Приход Ноэла не удивил его, а развлек, хотя на любовницу пират посмотрел с легким неудовольствием.
   – Ученый! – сказал он. – Добро пожаловать на наш спектакль. Может быть, ты хочешь сам расплатиться с ней или задать пару вопросов в надежде, что на них ответят?
   Кристель молчала, не шевелилась, не повернулась даже, чтобы увидеть, кто пришел. Ноэл не мог сказать, в трансе ли она.
   – Это глупая игра, – сказал он пирату, пытаясь говорить разумно, внушительно. – Она может контролировать себя и ничего не скажет.
   Лангуасс засмеялся:
   – Как мы можем узнать, что она чувствует? Она не будет кричать или просить о пощаде, но тело ее дергается под плетью или когда я прижигаю его. Возможно, ей все равно, но уверен, она чувствует и знает, что с ней происходит. Она еще в сознании, это точно, и, может быть, захочет рассказать нам, например, как стала вампиром, какой эликсир жизни сделал ее бессмертной. – Лангуасс опять посмотрел на Лейлу, съежившуюся под его взглядом и брезгливо добавил: – Она не может навредить мне, дурочка. Ты же не думаешь, что я такой же слуга Сатаны, как она? Неужели, если бы у нее была волшебная сила, она не улетела вместо того, чтобы попасть к нам в руки? Я не испытываю судьбу; это судьба преподнесла мне подарок, и я соберу долги, которые мне причитаются.
   – Какие долги? – спросил Ноэл.
   Лангуасс смотрел на пылающие угли, на лезвия раскаленных ножей.
   – Ей подобные пытали и унижали меня, – проговорил он. – Они послали меня на галеры как нищего уличного воришку. Мало того, что меня избивали, пока я налегал на весла; они хлестали меня бичом на дьявольской галере, а арабы и марсельская шваль смотрели и радовались каждому удару. Потом они послали меня в гнилую больницу, чтобы растравить раны, там люди кричали, когда их носы превращались в большую гноящуюся рану. Они сказали, что, если я не стану покорным, мне отрежут нос, чтобы украсить к тому дню, когда я встречусь с чертом.
   Ноэл ничего не мог сказать. Голос пирата, чрезвычайно холодный и отчаянно злой, не допускал возражений.
   – Ты знаешь, Кордери, – продолжал Лангуасс менее зло, – что наказанного раба на галере обливают горячей смолой. Здесь ее нет, но уверен, горячие ножи отлично ее заменят. Ты думаешь, что я оправился от ран так же легко, как оправится она? Я причиню этой женщине такую же боль, какую чувствовал сам. Может быть, вы оба скажете, что я не обязан расплатиться за все?
   – Это же не она причиняла вам боль, – осмелился возразить Ноэл.
   Лангуасс подошел к нему вплотную, полный едва сдерживаемой ярости.
   – Эта Кармилла Бурдийон мучила твоего отца?! – крикнул он. – Ты не знаешь, что все, кто пользуется привилегиями тиранов, должны отвечать за жестокость? Не утверждала ли римская инквизиция, которая сжигала старух как ведьм, что осужденная ведьма ответственна за все преступления своего племени? Как мы можем говорить другое о вампирах? Каждый действует от лица всех, и эта женщина должна отвечать за всех.
   Она ответственна не только за то, что сделала мне, но и за все, что было сделано англичанам во имя мира и процветания Галльской империи. Я с удовольствием бы мучил Ричарда с его львиным сердцем или какого-нибудь могущественного князя, подобного Владу Дракуле, но все, что у меня сейчас есть, – это Кристель д’Юрфе, и я не смягчусь от ее красоты – маски, скрывающей коварную душу.
   Ноэл видел, что в этом человеке накопилась такая ярость против вампиров, которой в нем самом не было и, возможно, никогда не будет, если только не познает боль, унижения, через которые прошел пират.
   – Прошу вас, остановитесь, – сказал он, – ради добрых монахов. Вы сегодня мне напомнили, что должны думать не только о том, что делаете здесь. Так и должно быть. Если после вашего отъезда станет известно, что тут пытали вампира, Уэллбилаву ничего не останется, как уничтожить аббатство, а монахов сожжет инквизиция, как вы и сказали. Их обвинят заодно точно так, как вы объяснили.
   Лангуасс не желал слушать его.
   – Они принадлежат к Истинной вере, – сказал он. – В глазах папы Борджиа, они – еретики и мятежники. А твое учение, Кордери, не чистая ли ересь? Каждый раз, переворачивая страницу в запрещенных книгах, ты предрекаешь свое сожжение, не так ли?
   Это было правдой, хотя Ноэл не любил так думать о своей работе.
   – И в глазах Истинной веры, – продолжал Лангуасс, снизив голос до свистящего шепота, – разве не должны гореть вампиры, чтобы возродилось человечество?
   Он повернулся к жаровне, обмотал руку тряпкой, чтобы не обжечься раскаленным ножом, подошел к вампирше и положил лезвие ей на спину. Послышался жуткий звук, напомнивший Ноэлу шипение в голосе пирата, в воздухе распространился запах паленого, после чего турок захохотал, забил в ладоши. Это было первым, что Ноэл услышал от него.
   Лейла в страхе отпрянула. Ноэл задержал ее так, что она уткнулась лицом в его грудь.
   Когда Лангуасс увидел это, огонек злого торжества в его глазах заколебался, он криво усмехнулся и бросил горячий нож на пол. В отличие от турка он не был восхищен тем, что сделал.
   «Он все же человек», – подумал Ноэл.
   Кристель не издала ни звука, несмотря на кровавую рану на спине. Мышца на лопатке, казалось, наполовину растаяла, тело вздрагивало от шока. Ноэлу было жаль ее.
   Женщина повернула голову, чтобы посмотреть через плечо на своего мучителя. В ее глазах читалось злорадное презрение, и Ноэл был рад, что цыганка не увидела этого. Турок Селим заметил все, но захихикал еще больше. Он не боялся сверхъестественной мести за то, что сделал его хозяин.
   – Вы будете жечь ее дюйм за дюймом? – хрипло спросил Ноэл. – Вы это намереваетесь делать?
   – Почему бы и нет? – сказал Лангуасс. – А также причинять любую другую боль. До того как она уснет, я пообещал турку и моему верному слуге, что они развлекутся с ней. Селим предпочитает мальчиков, как ваш благородный князь Великой Нормандии, но при случае окажет честь и женской заднице. У него не было вампирш, и хотя госпожа имела много обыкновенных любовников, я рискую предположить, что безносых у нее не было.
   Цыганка застонала, еще крепче прижавшись к Ноэлу.
   – Для себя, – сказал Лангуасс, – я возьму только немного крови.
   Он провел пальцкм правой руки по спине женщины, поднял окровавленную руку так же, как это делала вампирша, когда приглашала его лизнуть кровь. Он не хотел брать с ее пальцев то, что охотно ззял со своих. Затем посмотрел на Ноэла и уловил упрек в его взгляде.