Страница:
– Да нет, почему же… Ну, говори-говори… – Катя подошла к плите, здесь на сковородке жарились котлеты, и перевернула их.
– Спалишь ужин, подруга.
– Так вот. Ницше считает, что художники и мыслители, то есть творческие люди, заинтересованы в том, чтобы народ верил во внезапное творческое озарение. А на самом деле фантазия гения выдает и гениальные, и средненькие, и вовсе никудышные идеи. А вот разум, заметь, разум – делает их отбор… Вот так!
– Получается, что все великие люди были просто великими тружениками?
– Именно! Отсюда вывод? Ну? Вывод про нас! Катя, не спи!
– Отсюда вывод, что у нас гораздо больше шансов стать гениями!
– О! Вот что значит – моя школа! – Паула показала указательным пальцем на себя, словно в помещении была еще одна такая же дива, и, выложив котлеты на плоское блюдо, поставила его рядом с гигантской салатницей. – А это у меня греческий салат… с помидорами, маслинами и брынзой… Твой любимый…
– Ты знаешь, Катя, – произнесла она, устраиваясь поудобнее на стуле с высокой спинкой, – я живу здесь, в большом городе, и все у меня есть, а будто одна…
– Паула, у тебя так часто меняется настроение! – заметила Катя. – Может быть, тебе нужно сходить…
– Да-да, подруга, договаривай! И к кому же мне обратиться? К психологу? То есть, к самой себе? – Ее указательный палец с длинным ногтем грозил проткнуть тонкую шелковую ткань на груди.
– Ладно, проехали… – произнесла с ноткой сожаления Катя.
– Ну, а что касается одиночества… Так это же синдром «одиночество в мегаполисе». Помнишь, ты мне о нем рассказывала?
– Даже если и он? – не останавливалась Паула. – Может, поэтому и Вилли… вместо кошки…
– Дура ты! – Катя стукнула по столу вилкой.
Но Паула на звук мельхиора не отреагировала и продолжала ныть:
– Случись что со мной, а ребенок никому не нужен…
– Паула, да у тебя – мехлюдия! Явный депрессняк! Это не мне, а тебе нужно «отвлекаться и расслабляться»!
– Паула, скажи мне что-нибудь хорошее на прощание, только без нравоучений. Ты знаешь, у меня на душе странное ощущение… Будто ожидаю что-то необычное… Ладно – ожидаю! Верю, что произойдет! Только что?
Они уже стояли перед зоной таможенного контроля, как у черты, за которую вот-вот шагнет Катя и – окажется в другом мире. А Паула останется здесь со своими заботами и печалями, и не сможет уже поделиться ими с Катей. За эту черту их не пускают.
– Как подруга, я уже давала тебе советы, как психолог – тоже, тогда скажу как астролог…
– О-о-о!..
– Думаешь, зря жую свой «звездный хлеб»? Да-да, зарабатываю и здесь. Причем, совсем не плохо! Так вот, о звездах… Совсем скоро на небе будет необычная конфигурация планет, которую составят Юпитер, Плутон и Сатурн, и называется она… «Перст судьбы» [30]. Чувствуешь, какой смысл таится уже в самом названии?
– Сейчас начнешь про аспекты… То да се… И улетит мой самолет. Ты скажи резюме. Чего мне ожидать от этого «перста»?
– Он сулит большие реформы… Н-да, тебе же нужно в личной сфере… Правильно? Слушай главное. Люди попадают под влияние «Перста судьбы» не по своей воле. Они оказываются втянутыми в водоворот событий, которые уже развивались до них…
– И какой давности? – выразила интерес к поднятой теме Катя.
– Не важно! Это может быть и сто лет, и триста, и даже – тысяча.
– Да ну? – откровенно удивилась Катя, и перед ее глазами возникло то самое представление с куклами и масками, которое видела она во сне и в самолете, и здесь, в Амстердаме. «А может, это и есть тысячелетний театр?» – промелькнула в голове мысль. Но подумать об этом не давала Паула, выливавшая поток слов, будто у нее прорвало где-то плотину.
– И этот водоворот подталкивает человека к принятию очень важных решений… – она говорила горячо и убедительно, совсем так, как Катя на защите дипломной работы. Словно должна была заставить поверить в свои доводы самую критически настроенную комиссию. – Тот, кто оказался втянутым в этот водоворот, начинает ощущать готовность к глобальным переменам в своей жизни… Он просто жаждет что-то поменять! И не догадывается, бедняжка, что инициатива исходит вовсе не от него, а от внешних обстоятельств. Поняла?
– Да, конечно…
– И вот здесь самое время исправить старые ошибки. Любые! Хоть тысячелетней давности!
Катя опять увидела картинку. Сейчас перед ее глазами пролетела птица с длинным зеленым клювом.
– Есть шанс восстановить прошлые отношения, и даже – простить партнера… – продолжала Паула. – Ну, а если они оба осознанно боролись за свою любовь…
– Катя! – Буди чуть-чуть запыхался, видимо, бежал от самой стоянки такси.
– У нас осталось три минуты! – Паула отчеканила слова тоном директора школы, к которому зашел практикант. Она не любила, когда ее перебивали.
– Вот моя визитка, – не отреагировал на замечание девушки Буди. Он держал в руке заготовленную карточку. – Позвони мне, как будешь дома, хорошо?
Катя дернула замочек накладного кармана на сумке, чтобы достать оттуда визитницу, но от резкого движения «молнию» заклинило.
– О-о-о, кого я вижу! Катарина Блэнк! – словно из-под земли, выросла долговязая фигура Питера Кельца. Лицо молодого человека светилось улыбкой, как и его рыжая шевелюра. – Улетаешь? А у меня тоже скоро самолет… На Дрезден…
– Катарина Блэнк? – лицо Буди начало краснеть и покрываться испариной. Только что отдышавшись, он вновь стал задыхаться и даже – заикаться. – К-к-к-катарина?!
Питер с недоумением посмотрел на него с высоты своего роста:
– А это кто? Не тот ли любитель оперы?
Видимо, его тогда задело, что Катя не просто не приняла приглашение продолжить вечеринку, а отдала предпочтение другому кавалеру.
Замок заклинило окончательно. Пальцы не слушались. Они стали влажными…
– Мне пора… – произнесла она еле слышно и шагнула за ту самую черту, за которую уже не переходят проблемы…
– Подожди, Катарина, – в голосе Буди появились настойчивые нотки, – ты не должна улетать!
– Я никому ничего не должна! – сказала она уже громко, вспомнив уроки Паулы.
Видимо, от этих слов, как от магического заклинания, мгновенно улетучилось волнение. Катя успокоилась. Правда, на душе стало мерзко. Ее раздражало присутствие Питера, так не вовремя появившегося, и эта заклинившаяся «молния»… Да и поведение Буди показалось тоже вызывающим. Его излишняя самоуверенность… Не она ли является его истинным «лицом»?
– А я – должен! Я должен сказать тебе что-то важное…
«Да, конечно, она… Надо же, на глазах у всех… И что же, интересно, ты хочешь сказать? – бежали мелкой дрожью мысли в Катиной голове. – Неужели в любви решил признаться? Раньше надо было, а не в последнюю минуту…»
Она обернулась, чтобы помахать всем рукой, и исчезла за широкой спиной важного господина, который побежал за Катей, чувствуя, что опаздывает на рейс.
Глава 4
– Спалишь ужин, подруга.
– Так вот. Ницше считает, что художники и мыслители, то есть творческие люди, заинтересованы в том, чтобы народ верил во внезапное творческое озарение. А на самом деле фантазия гения выдает и гениальные, и средненькие, и вовсе никудышные идеи. А вот разум, заметь, разум – делает их отбор… Вот так!
– Получается, что все великие люди были просто великими тружениками?
– Именно! Отсюда вывод? Ну? Вывод про нас! Катя, не спи!
– Отсюда вывод, что у нас гораздо больше шансов стать гениями!
– О! Вот что значит – моя школа! – Паула показала указательным пальцем на себя, словно в помещении была еще одна такая же дива, и, выложив котлеты на плоское блюдо, поставила его рядом с гигантской салатницей. – А это у меня греческий салат… с помидорами, маслинами и брынзой… Твой любимый…
– Ты знаешь, Катя, – произнесла она, устраиваясь поудобнее на стуле с высокой спинкой, – я живу здесь, в большом городе, и все у меня есть, а будто одна…
– Паула, у тебя так часто меняется настроение! – заметила Катя. – Может быть, тебе нужно сходить…
– Да-да, подруга, договаривай! И к кому же мне обратиться? К психологу? То есть, к самой себе? – Ее указательный палец с длинным ногтем грозил проткнуть тонкую шелковую ткань на груди.
– Ладно, проехали… – произнесла с ноткой сожаления Катя.
– Ну, а что касается одиночества… Так это же синдром «одиночество в мегаполисе». Помнишь, ты мне о нем рассказывала?
– Даже если и он? – не останавливалась Паула. – Может, поэтому и Вилли… вместо кошки…
– Дура ты! – Катя стукнула по столу вилкой.
Но Паула на звук мельхиора не отреагировала и продолжала ныть:
– Случись что со мной, а ребенок никому не нужен…
– Паула, да у тебя – мехлюдия! Явный депрессняк! Это не мне, а тебе нужно «отвлекаться и расслабляться»!
* * *
Через три часа они будут в аэропорту. Вот здесь и произойдет «маленькое-маленькое» событие… Да-да, без него бы и не началась фантастическая история, та самая история, которая повернет стрелки судьбы Катарины Блэнк, молодого художника-дизайнера из Питера, вырвет ее из привычной обстановки и забросит в те самые «преданья старины глубокой», то есть, «за тридевять земель в тридесятое царство».– Паула, скажи мне что-нибудь хорошее на прощание, только без нравоучений. Ты знаешь, у меня на душе странное ощущение… Будто ожидаю что-то необычное… Ладно – ожидаю! Верю, что произойдет! Только что?
Они уже стояли перед зоной таможенного контроля, как у черты, за которую вот-вот шагнет Катя и – окажется в другом мире. А Паула останется здесь со своими заботами и печалями, и не сможет уже поделиться ими с Катей. За эту черту их не пускают.
– Как подруга, я уже давала тебе советы, как психолог – тоже, тогда скажу как астролог…
– О-о-о!..
– Думаешь, зря жую свой «звездный хлеб»? Да-да, зарабатываю и здесь. Причем, совсем не плохо! Так вот, о звездах… Совсем скоро на небе будет необычная конфигурация планет, которую составят Юпитер, Плутон и Сатурн, и называется она… «Перст судьбы» [30]. Чувствуешь, какой смысл таится уже в самом названии?
– Сейчас начнешь про аспекты… То да се… И улетит мой самолет. Ты скажи резюме. Чего мне ожидать от этого «перста»?
– Он сулит большие реформы… Н-да, тебе же нужно в личной сфере… Правильно? Слушай главное. Люди попадают под влияние «Перста судьбы» не по своей воле. Они оказываются втянутыми в водоворот событий, которые уже развивались до них…
– И какой давности? – выразила интерес к поднятой теме Катя.
– Не важно! Это может быть и сто лет, и триста, и даже – тысяча.
– Да ну? – откровенно удивилась Катя, и перед ее глазами возникло то самое представление с куклами и масками, которое видела она во сне и в самолете, и здесь, в Амстердаме. «А может, это и есть тысячелетний театр?» – промелькнула в голове мысль. Но подумать об этом не давала Паула, выливавшая поток слов, будто у нее прорвало где-то плотину.
– И этот водоворот подталкивает человека к принятию очень важных решений… – она говорила горячо и убедительно, совсем так, как Катя на защите дипломной работы. Словно должна была заставить поверить в свои доводы самую критически настроенную комиссию. – Тот, кто оказался втянутым в этот водоворот, начинает ощущать готовность к глобальным переменам в своей жизни… Он просто жаждет что-то поменять! И не догадывается, бедняжка, что инициатива исходит вовсе не от него, а от внешних обстоятельств. Поняла?
– Да, конечно…
– И вот здесь самое время исправить старые ошибки. Любые! Хоть тысячелетней давности!
Катя опять увидела картинку. Сейчас перед ее глазами пролетела птица с длинным зеленым клювом.
– Есть шанс восстановить прошлые отношения, и даже – простить партнера… – продолжала Паула. – Ну, а если они оба осознанно боролись за свою любовь…
– Катя! – Буди чуть-чуть запыхался, видимо, бежал от самой стоянки такси.
– У нас осталось три минуты! – Паула отчеканила слова тоном директора школы, к которому зашел практикант. Она не любила, когда ее перебивали.
– Вот моя визитка, – не отреагировал на замечание девушки Буди. Он держал в руке заготовленную карточку. – Позвони мне, как будешь дома, хорошо?
Катя дернула замочек накладного кармана на сумке, чтобы достать оттуда визитницу, но от резкого движения «молнию» заклинило.
– О-о-о, кого я вижу! Катарина Блэнк! – словно из-под земли, выросла долговязая фигура Питера Кельца. Лицо молодого человека светилось улыбкой, как и его рыжая шевелюра. – Улетаешь? А у меня тоже скоро самолет… На Дрезден…
– Катарина Блэнк? – лицо Буди начало краснеть и покрываться испариной. Только что отдышавшись, он вновь стал задыхаться и даже – заикаться. – К-к-к-катарина?!
Питер с недоумением посмотрел на него с высоты своего роста:
– А это кто? Не тот ли любитель оперы?
Видимо, его тогда задело, что Катя не просто не приняла приглашение продолжить вечеринку, а отдала предпочтение другому кавалеру.
Замок заклинило окончательно. Пальцы не слушались. Они стали влажными…
– Мне пора… – произнесла она еле слышно и шагнула за ту самую черту, за которую уже не переходят проблемы…
– Подожди, Катарина, – в голосе Буди появились настойчивые нотки, – ты не должна улетать!
– Я никому ничего не должна! – сказала она уже громко, вспомнив уроки Паулы.
Видимо, от этих слов, как от магического заклинания, мгновенно улетучилось волнение. Катя успокоилась. Правда, на душе стало мерзко. Ее раздражало присутствие Питера, так не вовремя появившегося, и эта заклинившаяся «молния»… Да и поведение Буди показалось тоже вызывающим. Его излишняя самоуверенность… Не она ли является его истинным «лицом»?
– А я – должен! Я должен сказать тебе что-то важное…
«Да, конечно, она… Надо же, на глазах у всех… И что же, интересно, ты хочешь сказать? – бежали мелкой дрожью мысли в Катиной голове. – Неужели в любви решил признаться? Раньше надо было, а не в последнюю минуту…»
Она обернулась, чтобы помахать всем рукой, и исчезла за широкой спиной важного господина, который побежал за Катей, чувствуя, что опаздывает на рейс.
Глава 4
Питерские посиделки
Декабрь 2013 года.
За окном шел снег. Огромные сырые хлопья казались еще больше под светом фонаря, – он стоял, как одинокий стражник, возле этого подъезда вот уже лет сто. Свет от фонаря выхватывал всего лишь небольшой сегмент темноты, сегодня особенно насыщенной и оттого – тяжелой.
Катя сидела за столом и набрасывала эскизы. Она решила сделать коллекцию легких женских шубок, взяв за основу те, что носили на Руси в конце семнадцатого века. Именно тогда подул на Русь «ветер» и с Европы, и с Азии. Везли купцы сукно из Англии, бархат, парчу и тафту из Италии, Византии, Турции, Ирана и Китая… А покрой костюма стал голландским, немецким и французским. На богатые укороченные шубки – из соболей, белок, лисиц – мода пришла тоже из-за границы. И назывались они кортелями. Но… как пришла, так и ушла, не попрощавшись… Видимо, и в те времена девица по имени «Мода» была ох какой ветреной…
А на голове у русских женщин были меховые шапки с ярким верхом, украшенные драгоценными камнями и мелкими жемчужинами. Вот откуда «растут ноги» у стразов! Правда, что стразы? Побрякушки! И лепят их в основном на летнюю одежду. А вот тогда было принято от души украшать зимние наряды.
Катя с удовольствием фантазировала. Это очень помогает избавляться, пусть ненадолго, от гнетущих мыслей. А они не оставляли ее в покое. Стас пока еще не уехал, но уже собирается. Буди пропал, как в воду канул. Паула тоже молчит. «Уж не закрутили ли они там роман? – пришла в голову шальная мысль. – Какая ерунда! А впрочем, даже если и так… Мне это уже не интересно».
Скрипнули тормоза подъехавшей машины. Катя вздрогнула от неожиданности и машинально посмотрела в окно. Потом одернула себя: «Стоп, я же никого не жду! Однако, какой длинный вечер…»
Катя пока не знала, что этот вечер гораздо длиннее, чем она думает.
Тишину нарушили щелчок замка и скрип открывающейся входной двери. Скорее всего, отец. Только он может так легко справляться с тугим замком.
– Катя! Ты как? Опять раскисла? Привет! Будем ужинать?
– Привет, пап, у меня все отлично, скоро будет новая коллекция… А у тебя?
– А у меня коллекции не будет! – отец, слегка подрумянившийся на легком морозце, уже сбросил пальто и шапку. Он даже переобуться успел. – У меня будет… защита!
– Да ты что?
– Да-да, все уже решено! Зря я над этой темой столько работал?
– А студенты тебя не разлюбят?
– Уж сказала… Эх, Катюха, Катюха! Что я, девочка, чтобы меня любить? Давай, давай, мечи на стол, а то не хватит сил стать доктором культурологии…
Отец подошел к Кате и заглянул ей в глаза:
– Что-то случилось?
– Нет-нет!
В дверь стукнули.
– Пап, по-моему, Валек, лень ему ключи искать…
Привычки братишки она прекрасно знала. Он не любил делать лишних движений там, где спокойно можно без них обойтись. Как сейчас. Тем более, что замок стал заедать, видимо, требует смазки машинным маслом.
Они сидели втроем за небольшим обеденным столом на мягких стульях с узкой прямой спинкой, обитых бежевым велюром. Стульев было четыре. Но последний пустовал уже три года, с того дня, когда умерла мама. Поэтому каждый раз, когда они садились за стол, Катя думала о маме. Иногда ей хотелось убрать этот стул… Но она этого не делала.
– Голодный, как черт! – Валек торопливо зачерпнул ложкой наваристые щи. – Как там добрый молодец говорил, когда Баба Яга приказала ему сесть на лопату, чтобы в печку задвинуть и зажарить? Сначала ты меня… накорми!
Катя удивленно посмотрела на него. Вот и еще один мужчина растет. Уже в университете учится…
– Эй, сказочник, что там у вас в универе сейчас? Новые программы и эксперименты?
– Отпа-а-ад! – Валек отодвинул от себя пустую тарелку и потянулся за расстегаем с рыбой и рисом. Такие небольшие сдобные пирожки любила готовить мама. Еще с того времени они прочно вошли в их семье в список «коронных блюд». Валек с удовольствием откусил добрую половину расстегая и продолжил свой рассказ:
– Сегодня вот… например… занимались повышением креативности!
– И как это? За уши ее вытягивали? – удивилась Катя.
– Нет, мы в эксперименте участвовали, как подопытные кролики…
– Наверное, голодом морили этих кроликов? – подколола она братишку, намекая на отменный аппетит.
– Нет… Не угадала… Совсем другая тема. Называется «Непостоянство гениев»…
Катя прыснула в салфетку, но тут же взяла себя в руки:
– Это нидерландец Симон Риттер придумал?
– А ты откуда знаешь?
– Так я же в прошлом месяце в Амстердаме была.
– А-а-а, разочарованно произнес Валек, а я только собрался рассказать о Бетховене…
– Подожди, а что там у Бетховена было? Я слышала только о Ницше.
– Оказывается, он самую классную музыку сочинил не в порыве творческого вдохновения… Он ее… постепенно собирал…
– Вот как?
– Да, это – процесс отбора… А вот у Леннона и Маккартни…
Кто-то позвонил в дверь.
– Никогда не дадут закончить… – проворчал Валек и пошел открывать дверь.
– Я никого не жду, – бросила ему в спину Катя, как бы оправдываясь за прерванный рассказ. Редко на брата находила разговорчивость, обычно из него слова не вытянешь…
Они вошли вдвоем – Валек и Буди, как будто так и должно быть, как будто Буди вышел недавно, чтобы купить в гастрономе хлеб. Нет, если бы вместо него были бы даже… Леннон с Маккартни, это еше куда бы ни шло… Ну, Юрий Гагарин – на худой конец. Но – Буди, который…
– Катюша, а что сделала Баба Яга? – отец заметил недружелюбный взгляд дочери и попытался вывести ситуацию в верное русло.
«Что-что? – подумала Катя, – конечно, накормила дорогого гостя…»
– Нул адно, – снисходительно проговорилаона, – познакомьтесь…
– Георгий Дмитриевич, отец Кати…
– Валентин, брат…
– А я – Альберт Буди Блэнк…
Рука отца, которая только что сделала теплое рукопожатие, вздрогнула.
– Как вы сказали?
– Георгий Дмитриевич, как раз об этом я и хотел рассказать Кате, тогда… Еще в Амстердаме… Но она ведь не слушает меня! Я ей и визитку дал…
– Катюша, у тебя есть его визитка?
– Нет, папа… Точнее, не знаю… Мне кажется, я ее не видела. Нет, я ведь ее держала тогда в руке… Папа! Не знаю! Ничего не знаю…
«Может быть, я ее мимо кармана положила… А может… – мысли бегали в ее голове, не в силах собраться вместе и оценить ситуацию. – Альберт? Нет, только не это!»
Катя изменилась в лице. Она судорожно сжимала в руке салфетку и молчала. Наконец, ее мысли собрались в один клубок. Она взглянула Буди в глаза, окунувшись в их такую же, как и этот вечер, черноту:
– А почему ты не позвонил? Или не приехал сразу же? Ведь прошло уже больше месяца…
– Так ты же свою визитку мне не дала… А Паула…
Опять кто-то звонил в дверь. Как будто здесь – семинар начинающих поэтов. Георгий Дмитриевич бросил строгий взгляд на сына. Тот нехотя встал и шаркающими шагами поплелся в прихожую. В это время Буди, не дождавшись, когда его пригласят за стол, осторожно выдвинул мамин стул и сел на него.
– Добрый вечер! – молодой человек атлетического сложения улыбался голливудской улыбкой, словно выиграл в лотерею не меньше миллиона. И даже – не рублей. Потом он заметил незнакомого человека, на лице которого не стояло тавро «миллионер», и выигрыш потихоньку стал уменьшаться. Взглянув на Буди еще раз, он увидел табличку «доктор». И маленькую приписку – «из Азии». Черные волосы и такие же черные глаза однозначно говорили об этом. Правда, совершенно белый цвет кожи выдавал родственные связи с европейцами, а может, был он характерным именно для его национальности…
– Извините, я, кажется, помешал. У вас серьезный разговор?
– Нет-нет, проходи, Стас, – Георгий Дмитриевич с особым радушием выговаривал каждое слово, прокручивая в голове дальнейший план действий. А про себя подумал: «Надо посоветоваться с Катей, чего-то я пока не знаю…»
– Валентин, ты давай-ка чайку налей гостям, мы – на минутку… Катя, можно тебя?
Первой слева была дверь в кабинет, и отец крепко сжал Катину руку:
– Сюда…
Он осторожно прикрыл дверь за собой и строго посмотрел на дочь:
– У тебя с ним роман?
– Папа!
– Если нет – тогда не понимаю, что он здесь делает! Кстати, а почему у него такая же фамилия? Он что, наш родственник?
– Да нет же, папа! Правда, если считать, что Адам – наш родственник, то тогда – да… Дело совсем не в этом…
– А в чем?
– То, что он – Альберт!
– Катя! Тебе не нравится это имя?
– Нравится – не нравится… Ну не могу я сейчас тебе это объяснить, для этого нужно много времени…
– Хорошо, я дождусь, когда это время наступит…
– Папа, Буди… То есть, Альберт – доктор философии Лондонского университета Метрополитен. Вот вы и поговорите о науке. Заодно и протестируешь его… Может, он такой же доктор, как я… космонавт…
Они вернулись в столовую и с удивлением наблюдали, как Стас и Буди нашли общий язык. Видимо, Стас успел похвастаться тем, что стажируется в Лондоне, а Буди сообщил, что в Лондоне работает. Об этом можно было судить по последним фразам их диалога.
– Да что говорить об этом? – видимо, Буди в чем-то был не согласен со Стасом. – Банк Англии – один из старейших в мире, но перешел на десятичный принцип денежного счета гораздо позже, чем русские банки.
– Как это «позже»? – похоже, Стас об этом не знал.
– Позже на… двести пятьдесят лет, – уточнил Буди. – А ты едешь туда стажироваться…
– Так этот банк появился еще раньше Петровской денежной реформы? – Стас был потрясен такой новостью.
– Вот именно! А вообще-то… – Буди сделал небольшую паузу, подыскивая более точные слова, – отличные знания по созданию денег из «воздуха» получишь. Если, конечно, захочешь…
Катя прервала их беседу. Она уже немного успокоилась и брала ситуацию под контроль:
– Стас, у тебя что-то срочное?
– Я собирался сделать тебе предложение!
В его словах проскользнуло раздражение. Видимо, жених ожидал более радушный прием.
Только сейчас она заметила в его руке букет белых роз.
– Собирался? – переспросила Катя. – А сейчас уже… передумал?
Как она ждала эту сцену! Представляла ее именно с белыми розами! Вот он галантно встает на колени и произносит самые важные в этой жизни слова, а она бросается ему на шею и замирает в поцелуе… А потом он поднимает ее на руки и кружится в вальсе…
А вальс-то при чем? Дубль-два. А потом он поднимает ее на руки и несет… в спальню. Розовое атласное покрывало пахнет «Мисс Диорр шери»[31], и кажется, что губы срывают сладкие и ароматные вишни. Плоды темно-бордовые, почти черные, потому что уже переспевшие…
– Стас, давай оставим этот разговор на завтра. Сегодня у нас гость издалека. Хорошо?
Катя проводила его до входной двери и вернулась в столовую с белым несчастливым букетом:
– Мне нужно побыть одной… Папа, я думаю, вы с Буди найдете общий язык. Да?
– Я тоже пошел! – Наконец-то и Валентину представилась такая возможность! Он давно закончил ужин, но никак не мог улизнуть: то гостей надо встречать, то приборы подавать, то чай разливать.
Катя прошла в свою комнату и бросила себя на кровать. Мысли путались.
На кухне продолжалось чаепитие.
– Катя говорила, что вы тоже преподаете? – Буди сделал глоток ароматного темно-коричневого напитка из белой чашки с озорными голубыми горошинами и внимательно посмотрел в глаза Георгию Дмитриевичу.
– Да-да, в Гуманитарном университете профсоюзов, на факультете культуры… Я – культуролог.
– Очень приятно! Мы с вами – коллеги… Но вот с вашим вузом у нас пока нет контактов… Скорее всего, потому, что Метрополитен появился совсем недавно, он создан на основе двух вузов… Но зато у нас учатся иностранные студенты! И много международных офисов по всему миру: в Брюсселе, в Пекине, в Дели, в Гаване…
– Подождите! – Георгий Дмитриевич отставил чашку с чаем и в упор начал разглядывать Буди, – Так вы тоже – за гуманизацию образования?
– Да. И за объединение вузов разных стран в мировое университетское сообщество.
– А мы развиваемся в этом направлении более восьмидесяти лет. И поддерживают нас почетные доктора университета!
Говорят ли вам о чем-то их имена? Дмитрий Лихачев, Георгий Свиридов, Мстислав Ростропович, Даниил Гранин, Андрей Вознесенский… – Георгий Дмитриевич смог бы перечислить всех почетных докторов, но вовремя остановился. Навряд ли они известны преподавателю небольшого английского вуза.
– Я знаю не только их имена, – неожиданно для него прозвучал ответ Буди, – но и некоторые их работы. Например, читал на английском языке поэму Евтушенко «Станция Зима» и его стихи. А Мстислав Ростропович, кстати, является почетным доктором не только вашего вуза, но и нескольких вузов других стран. В Великобритании – Кембриджского и Оксфордского университетов. А «величайшим из ныне живущих музыкантов» провозгласила его именно лондонская газета «The Times»…
Георгий Дмитриевич кивнул. Ему понравился кругозор молодого доктора философии. Однако… Что, если продолжить тестирование? Вот и Катя об этом просила… И глава семьи, заговорщически улыбнувшись, спросил гостя:
– А что может связывать Его Королевское Высочество принца Майкла и ректора Бристольского университета доктора Кингмана?
Буди задумался. Он сжал ручку чайной чашки, словно от этого движения увеличивалось напряжение мозговых клеточек, а потом произнес:
– Думаю, их объединяют идеи гуманизации образования…
– В точку! – Георгий Дмитриевич от удовольствия хлопнул в ладоши и добавил. – И оба они являются почетными докторами нашего вуза!
– Да ну? – Буди искренне удивился. – А вот об этом я не знал.
– Так что же главное в гуманистической сути культуроцентристской концепции?
Георгий Дмитриевич поднял вверх указательный палец, словно шпрехшталмейстер на арене, извещая зрителей о начале головокружительного сальто-мортале, и с воодушевлением закончил мысль:
– Признание духовно ответственного выбора и духовно мотивированного поступка как основы личностной зрелости человека. Да-да, вы со мной не спорьте!
– Я и не спорю. – Буди отодвинул чашку с остывшим чаем. – Развивать только интеллект – этого мало… Кстати, а вы работаете над созданием образа российского интеллигента? Эта тема для вас актуальна?
Георгий Дмитриевич снова улыбнулся незримому третьему собеседнику и ответил:
– Может быть, это будет звучать несколько иначе? Не «создание образа российского интеллигента», а «воспитание студентов на примерах лучших образцов российской интеллигенции»…
Он сделал небольшую паузу, словно припоминая тот случай, о котором хотел рассказать.
– Однажды был у нас с визитом ректор Линнского университета доктор Росс… Буди, да что же это мы? Давайте уж закончим официальную часть посиделок, а то как на симпозиуме!
Он опять что-то вспомнил, потому что начал повторять одно и то же:
– На симпозиуме! Ну надо же! На симпозиуме! – отец Кати весело расхохотался, да так, что не мог остановиться.
Не понимая, в чем дело, Буди с удивлением смотрел на странного собеседника и думал: «Неужели я не уловил смысла какой-то остроты в его словах? Вот что значит «русский юмор»! Меня об этом предупреждали!»
– Почти до слез пробило! – Георгий Дмитриевич провел по глазам салфеткой и посмотрел на Буди. – Слово «симпозиум» произошло от древнегреческого «симпосий», что значит «ритуализированное пиршество, сопровождаемое буйным весельем».
Теперь начал хохотать Буди. Он представил в «буйном веселье» того важного толстого американского доктора, который выступал с докладом на симпозиуме в Амстердаме. Доктор рассказывал о доколумбовой цивилизации майя в Месоамерике, и очень интересно, несмотря на то, что название его доклада, как и фамилия оратора, было таким длинным и трудновыговариваемым…
Катя лежала на кровати с закрытыми глазами, представляя потолок экраном, на котором можно «прокрутить» последние события. Неплохо бы разложить их по полочкам, чтобы определить, какие из них значимы, а какие и вовсе не нужны. Тогда ненужные можно выбросить из головы. А может, и сжечь в топке сердца. Или – вытравить из памяти? Несмотря на то, что потолок был белым, «экран» казался зловеще черным и ничего не показывал. Но вот на нем зашевелились, как и в прошлый раз, ожили тени кукол.
Та, которая была с длинной растрепанной паклей на голове и с огромными висячими грудями, выпучила глаза и широко открыла рот, набитый кривыми зубами:
– Нет, Катарина не простит Альберта… Не будет ему прощения! И тогда…
Ее белая пакля еще больше побелела от злости, а на пальцах рук начали расти длинные когти.
– Ты умерла! – почти прокричала Катя. – Ты же в прошлый раз еще умерла…
Зеленая маска стала раздуваться, как воздушный шар. Она зашлась в приступе хохота, да так сильно, что обвислые груди заколыхались, словно две слабо надутых груши под ударами боксерской перчатки.
– В нашем театре все живые! – взвизгнула она и… растворилась в темноте. И только ее тень корчила рожицы, то открывая, то закрывая рот, и размахивая когтистыми руками.
Катя ждала маску птицы-человека. Ведь именно та сообщила ей, что Катарина простит Альберта. Может быть, от этой птицы можно будет еще что-то узнать?
И вот оно – яркое оперение, отливающее золотом и бронзой! И снова руки, сомкнутые на груди. Но почему в прошлый раз показалось Кате, что это – знак чистосердечного признания? Ведь сейчас так явственно видно, что через пальцы сочится кровь… Раненая птица! Вот почему у нее и голос был гортанным… Да у нее же простреленное горло!
Птица открыла длинный зеленый клюв и прохрипела:
– Катарина простит Альберта…
«Да что же это? – Катя схватилась за голову. – Какая Катарина? Какой Альберт? Если это я, то за что мне его прощать? А если это другая, то что же мог сделать совершенно нормальный человек, и даже – доктор философии, чтобы говорить о его прощении?»
– …И когда они вдвоем пройдут тропой очищения… и положат дар богам…
За окном шел снег. Огромные сырые хлопья казались еще больше под светом фонаря, – он стоял, как одинокий стражник, возле этого подъезда вот уже лет сто. Свет от фонаря выхватывал всего лишь небольшой сегмент темноты, сегодня особенно насыщенной и оттого – тяжелой.
Катя сидела за столом и набрасывала эскизы. Она решила сделать коллекцию легких женских шубок, взяв за основу те, что носили на Руси в конце семнадцатого века. Именно тогда подул на Русь «ветер» и с Европы, и с Азии. Везли купцы сукно из Англии, бархат, парчу и тафту из Италии, Византии, Турции, Ирана и Китая… А покрой костюма стал голландским, немецким и французским. На богатые укороченные шубки – из соболей, белок, лисиц – мода пришла тоже из-за границы. И назывались они кортелями. Но… как пришла, так и ушла, не попрощавшись… Видимо, и в те времена девица по имени «Мода» была ох какой ветреной…
А на голове у русских женщин были меховые шапки с ярким верхом, украшенные драгоценными камнями и мелкими жемчужинами. Вот откуда «растут ноги» у стразов! Правда, что стразы? Побрякушки! И лепят их в основном на летнюю одежду. А вот тогда было принято от души украшать зимние наряды.
Катя с удовольствием фантазировала. Это очень помогает избавляться, пусть ненадолго, от гнетущих мыслей. А они не оставляли ее в покое. Стас пока еще не уехал, но уже собирается. Буди пропал, как в воду канул. Паула тоже молчит. «Уж не закрутили ли они там роман? – пришла в голову шальная мысль. – Какая ерунда! А впрочем, даже если и так… Мне это уже не интересно».
Скрипнули тормоза подъехавшей машины. Катя вздрогнула от неожиданности и машинально посмотрела в окно. Потом одернула себя: «Стоп, я же никого не жду! Однако, какой длинный вечер…»
Катя пока не знала, что этот вечер гораздо длиннее, чем она думает.
Тишину нарушили щелчок замка и скрип открывающейся входной двери. Скорее всего, отец. Только он может так легко справляться с тугим замком.
– Катя! Ты как? Опять раскисла? Привет! Будем ужинать?
– Привет, пап, у меня все отлично, скоро будет новая коллекция… А у тебя?
– А у меня коллекции не будет! – отец, слегка подрумянившийся на легком морозце, уже сбросил пальто и шапку. Он даже переобуться успел. – У меня будет… защита!
– Да ты что?
– Да-да, все уже решено! Зря я над этой темой столько работал?
– А студенты тебя не разлюбят?
– Уж сказала… Эх, Катюха, Катюха! Что я, девочка, чтобы меня любить? Давай, давай, мечи на стол, а то не хватит сил стать доктором культурологии…
Отец подошел к Кате и заглянул ей в глаза:
– Что-то случилось?
– Нет-нет!
В дверь стукнули.
– Пап, по-моему, Валек, лень ему ключи искать…
Привычки братишки она прекрасно знала. Он не любил делать лишних движений там, где спокойно можно без них обойтись. Как сейчас. Тем более, что замок стал заедать, видимо, требует смазки машинным маслом.
Они сидели втроем за небольшим обеденным столом на мягких стульях с узкой прямой спинкой, обитых бежевым велюром. Стульев было четыре. Но последний пустовал уже три года, с того дня, когда умерла мама. Поэтому каждый раз, когда они садились за стол, Катя думала о маме. Иногда ей хотелось убрать этот стул… Но она этого не делала.
– Голодный, как черт! – Валек торопливо зачерпнул ложкой наваристые щи. – Как там добрый молодец говорил, когда Баба Яга приказала ему сесть на лопату, чтобы в печку задвинуть и зажарить? Сначала ты меня… накорми!
Катя удивленно посмотрела на него. Вот и еще один мужчина растет. Уже в университете учится…
– Эй, сказочник, что там у вас в универе сейчас? Новые программы и эксперименты?
– Отпа-а-ад! – Валек отодвинул от себя пустую тарелку и потянулся за расстегаем с рыбой и рисом. Такие небольшие сдобные пирожки любила готовить мама. Еще с того времени они прочно вошли в их семье в список «коронных блюд». Валек с удовольствием откусил добрую половину расстегая и продолжил свой рассказ:
– Сегодня вот… например… занимались повышением креативности!
– И как это? За уши ее вытягивали? – удивилась Катя.
– Нет, мы в эксперименте участвовали, как подопытные кролики…
– Наверное, голодом морили этих кроликов? – подколола она братишку, намекая на отменный аппетит.
– Нет… Не угадала… Совсем другая тема. Называется «Непостоянство гениев»…
Катя прыснула в салфетку, но тут же взяла себя в руки:
– Это нидерландец Симон Риттер придумал?
– А ты откуда знаешь?
– Так я же в прошлом месяце в Амстердаме была.
– А-а-а, разочарованно произнес Валек, а я только собрался рассказать о Бетховене…
– Подожди, а что там у Бетховена было? Я слышала только о Ницше.
– Оказывается, он самую классную музыку сочинил не в порыве творческого вдохновения… Он ее… постепенно собирал…
– Вот как?
– Да, это – процесс отбора… А вот у Леннона и Маккартни…
Кто-то позвонил в дверь.
– Никогда не дадут закончить… – проворчал Валек и пошел открывать дверь.
– Я никого не жду, – бросила ему в спину Катя, как бы оправдываясь за прерванный рассказ. Редко на брата находила разговорчивость, обычно из него слова не вытянешь…
Они вошли вдвоем – Валек и Буди, как будто так и должно быть, как будто Буди вышел недавно, чтобы купить в гастрономе хлеб. Нет, если бы вместо него были бы даже… Леннон с Маккартни, это еше куда бы ни шло… Ну, Юрий Гагарин – на худой конец. Но – Буди, который…
– Катюша, а что сделала Баба Яга? – отец заметил недружелюбный взгляд дочери и попытался вывести ситуацию в верное русло.
«Что-что? – подумала Катя, – конечно, накормила дорогого гостя…»
– Нул адно, – снисходительно проговорилаона, – познакомьтесь…
– Георгий Дмитриевич, отец Кати…
– Валентин, брат…
– А я – Альберт Буди Блэнк…
Рука отца, которая только что сделала теплое рукопожатие, вздрогнула.
– Как вы сказали?
– Георгий Дмитриевич, как раз об этом я и хотел рассказать Кате, тогда… Еще в Амстердаме… Но она ведь не слушает меня! Я ей и визитку дал…
– Катюша, у тебя есть его визитка?
– Нет, папа… Точнее, не знаю… Мне кажется, я ее не видела. Нет, я ведь ее держала тогда в руке… Папа! Не знаю! Ничего не знаю…
«Может быть, я ее мимо кармана положила… А может… – мысли бегали в ее голове, не в силах собраться вместе и оценить ситуацию. – Альберт? Нет, только не это!»
Катя изменилась в лице. Она судорожно сжимала в руке салфетку и молчала. Наконец, ее мысли собрались в один клубок. Она взглянула Буди в глаза, окунувшись в их такую же, как и этот вечер, черноту:
– А почему ты не позвонил? Или не приехал сразу же? Ведь прошло уже больше месяца…
– Так ты же свою визитку мне не дала… А Паула…
Опять кто-то звонил в дверь. Как будто здесь – семинар начинающих поэтов. Георгий Дмитриевич бросил строгий взгляд на сына. Тот нехотя встал и шаркающими шагами поплелся в прихожую. В это время Буди, не дождавшись, когда его пригласят за стол, осторожно выдвинул мамин стул и сел на него.
– Добрый вечер! – молодой человек атлетического сложения улыбался голливудской улыбкой, словно выиграл в лотерею не меньше миллиона. И даже – не рублей. Потом он заметил незнакомого человека, на лице которого не стояло тавро «миллионер», и выигрыш потихоньку стал уменьшаться. Взглянув на Буди еще раз, он увидел табличку «доктор». И маленькую приписку – «из Азии». Черные волосы и такие же черные глаза однозначно говорили об этом. Правда, совершенно белый цвет кожи выдавал родственные связи с европейцами, а может, был он характерным именно для его национальности…
– Извините, я, кажется, помешал. У вас серьезный разговор?
– Нет-нет, проходи, Стас, – Георгий Дмитриевич с особым радушием выговаривал каждое слово, прокручивая в голове дальнейший план действий. А про себя подумал: «Надо посоветоваться с Катей, чего-то я пока не знаю…»
– Валентин, ты давай-ка чайку налей гостям, мы – на минутку… Катя, можно тебя?
Первой слева была дверь в кабинет, и отец крепко сжал Катину руку:
– Сюда…
Он осторожно прикрыл дверь за собой и строго посмотрел на дочь:
– У тебя с ним роман?
– Папа!
– Если нет – тогда не понимаю, что он здесь делает! Кстати, а почему у него такая же фамилия? Он что, наш родственник?
– Да нет же, папа! Правда, если считать, что Адам – наш родственник, то тогда – да… Дело совсем не в этом…
– А в чем?
– То, что он – Альберт!
– Катя! Тебе не нравится это имя?
– Нравится – не нравится… Ну не могу я сейчас тебе это объяснить, для этого нужно много времени…
– Хорошо, я дождусь, когда это время наступит…
– Папа, Буди… То есть, Альберт – доктор философии Лондонского университета Метрополитен. Вот вы и поговорите о науке. Заодно и протестируешь его… Может, он такой же доктор, как я… космонавт…
Они вернулись в столовую и с удивлением наблюдали, как Стас и Буди нашли общий язык. Видимо, Стас успел похвастаться тем, что стажируется в Лондоне, а Буди сообщил, что в Лондоне работает. Об этом можно было судить по последним фразам их диалога.
– Да что говорить об этом? – видимо, Буди в чем-то был не согласен со Стасом. – Банк Англии – один из старейших в мире, но перешел на десятичный принцип денежного счета гораздо позже, чем русские банки.
– Как это «позже»? – похоже, Стас об этом не знал.
– Позже на… двести пятьдесят лет, – уточнил Буди. – А ты едешь туда стажироваться…
– Так этот банк появился еще раньше Петровской денежной реформы? – Стас был потрясен такой новостью.
– Вот именно! А вообще-то… – Буди сделал небольшую паузу, подыскивая более точные слова, – отличные знания по созданию денег из «воздуха» получишь. Если, конечно, захочешь…
Катя прервала их беседу. Она уже немного успокоилась и брала ситуацию под контроль:
– Стас, у тебя что-то срочное?
– Я собирался сделать тебе предложение!
В его словах проскользнуло раздражение. Видимо, жених ожидал более радушный прием.
Только сейчас она заметила в его руке букет белых роз.
– Собирался? – переспросила Катя. – А сейчас уже… передумал?
Как она ждала эту сцену! Представляла ее именно с белыми розами! Вот он галантно встает на колени и произносит самые важные в этой жизни слова, а она бросается ему на шею и замирает в поцелуе… А потом он поднимает ее на руки и кружится в вальсе…
А вальс-то при чем? Дубль-два. А потом он поднимает ее на руки и несет… в спальню. Розовое атласное покрывало пахнет «Мисс Диорр шери»[31], и кажется, что губы срывают сладкие и ароматные вишни. Плоды темно-бордовые, почти черные, потому что уже переспевшие…
– Стас, давай оставим этот разговор на завтра. Сегодня у нас гость издалека. Хорошо?
Катя проводила его до входной двери и вернулась в столовую с белым несчастливым букетом:
– Мне нужно побыть одной… Папа, я думаю, вы с Буди найдете общий язык. Да?
– Я тоже пошел! – Наконец-то и Валентину представилась такая возможность! Он давно закончил ужин, но никак не мог улизнуть: то гостей надо встречать, то приборы подавать, то чай разливать.
Катя прошла в свою комнату и бросила себя на кровать. Мысли путались.
На кухне продолжалось чаепитие.
– Катя говорила, что вы тоже преподаете? – Буди сделал глоток ароматного темно-коричневого напитка из белой чашки с озорными голубыми горошинами и внимательно посмотрел в глаза Георгию Дмитриевичу.
– Да-да, в Гуманитарном университете профсоюзов, на факультете культуры… Я – культуролог.
– Очень приятно! Мы с вами – коллеги… Но вот с вашим вузом у нас пока нет контактов… Скорее всего, потому, что Метрополитен появился совсем недавно, он создан на основе двух вузов… Но зато у нас учатся иностранные студенты! И много международных офисов по всему миру: в Брюсселе, в Пекине, в Дели, в Гаване…
– Подождите! – Георгий Дмитриевич отставил чашку с чаем и в упор начал разглядывать Буди, – Так вы тоже – за гуманизацию образования?
– Да. И за объединение вузов разных стран в мировое университетское сообщество.
– А мы развиваемся в этом направлении более восьмидесяти лет. И поддерживают нас почетные доктора университета!
Говорят ли вам о чем-то их имена? Дмитрий Лихачев, Георгий Свиридов, Мстислав Ростропович, Даниил Гранин, Андрей Вознесенский… – Георгий Дмитриевич смог бы перечислить всех почетных докторов, но вовремя остановился. Навряд ли они известны преподавателю небольшого английского вуза.
– Я знаю не только их имена, – неожиданно для него прозвучал ответ Буди, – но и некоторые их работы. Например, читал на английском языке поэму Евтушенко «Станция Зима» и его стихи. А Мстислав Ростропович, кстати, является почетным доктором не только вашего вуза, но и нескольких вузов других стран. В Великобритании – Кембриджского и Оксфордского университетов. А «величайшим из ныне живущих музыкантов» провозгласила его именно лондонская газета «The Times»…
Георгий Дмитриевич кивнул. Ему понравился кругозор молодого доктора философии. Однако… Что, если продолжить тестирование? Вот и Катя об этом просила… И глава семьи, заговорщически улыбнувшись, спросил гостя:
– А что может связывать Его Королевское Высочество принца Майкла и ректора Бристольского университета доктора Кингмана?
Буди задумался. Он сжал ручку чайной чашки, словно от этого движения увеличивалось напряжение мозговых клеточек, а потом произнес:
– Думаю, их объединяют идеи гуманизации образования…
– В точку! – Георгий Дмитриевич от удовольствия хлопнул в ладоши и добавил. – И оба они являются почетными докторами нашего вуза!
– Да ну? – Буди искренне удивился. – А вот об этом я не знал.
– Так что же главное в гуманистической сути культуроцентристской концепции?
Георгий Дмитриевич поднял вверх указательный палец, словно шпрехшталмейстер на арене, извещая зрителей о начале головокружительного сальто-мортале, и с воодушевлением закончил мысль:
– Признание духовно ответственного выбора и духовно мотивированного поступка как основы личностной зрелости человека. Да-да, вы со мной не спорьте!
– Я и не спорю. – Буди отодвинул чашку с остывшим чаем. – Развивать только интеллект – этого мало… Кстати, а вы работаете над созданием образа российского интеллигента? Эта тема для вас актуальна?
Георгий Дмитриевич снова улыбнулся незримому третьему собеседнику и ответил:
– Может быть, это будет звучать несколько иначе? Не «создание образа российского интеллигента», а «воспитание студентов на примерах лучших образцов российской интеллигенции»…
Он сделал небольшую паузу, словно припоминая тот случай, о котором хотел рассказать.
– Однажды был у нас с визитом ректор Линнского университета доктор Росс… Буди, да что же это мы? Давайте уж закончим официальную часть посиделок, а то как на симпозиуме!
Он опять что-то вспомнил, потому что начал повторять одно и то же:
– На симпозиуме! Ну надо же! На симпозиуме! – отец Кати весело расхохотался, да так, что не мог остановиться.
Не понимая, в чем дело, Буди с удивлением смотрел на странного собеседника и думал: «Неужели я не уловил смысла какой-то остроты в его словах? Вот что значит «русский юмор»! Меня об этом предупреждали!»
– Почти до слез пробило! – Георгий Дмитриевич провел по глазам салфеткой и посмотрел на Буди. – Слово «симпозиум» произошло от древнегреческого «симпосий», что значит «ритуализированное пиршество, сопровождаемое буйным весельем».
Теперь начал хохотать Буди. Он представил в «буйном веселье» того важного толстого американского доктора, который выступал с докладом на симпозиуме в Амстердаме. Доктор рассказывал о доколумбовой цивилизации майя в Месоамерике, и очень интересно, несмотря на то, что название его доклада, как и фамилия оратора, было таким длинным и трудновыговариваемым…
Катя лежала на кровати с закрытыми глазами, представляя потолок экраном, на котором можно «прокрутить» последние события. Неплохо бы разложить их по полочкам, чтобы определить, какие из них значимы, а какие и вовсе не нужны. Тогда ненужные можно выбросить из головы. А может, и сжечь в топке сердца. Или – вытравить из памяти? Несмотря на то, что потолок был белым, «экран» казался зловеще черным и ничего не показывал. Но вот на нем зашевелились, как и в прошлый раз, ожили тени кукол.
Та, которая была с длинной растрепанной паклей на голове и с огромными висячими грудями, выпучила глаза и широко открыла рот, набитый кривыми зубами:
– Нет, Катарина не простит Альберта… Не будет ему прощения! И тогда…
Ее белая пакля еще больше побелела от злости, а на пальцах рук начали расти длинные когти.
– Ты умерла! – почти прокричала Катя. – Ты же в прошлый раз еще умерла…
Зеленая маска стала раздуваться, как воздушный шар. Она зашлась в приступе хохота, да так сильно, что обвислые груди заколыхались, словно две слабо надутых груши под ударами боксерской перчатки.
– В нашем театре все живые! – взвизгнула она и… растворилась в темноте. И только ее тень корчила рожицы, то открывая, то закрывая рот, и размахивая когтистыми руками.
Катя ждала маску птицы-человека. Ведь именно та сообщила ей, что Катарина простит Альберта. Может быть, от этой птицы можно будет еще что-то узнать?
И вот оно – яркое оперение, отливающее золотом и бронзой! И снова руки, сомкнутые на груди. Но почему в прошлый раз показалось Кате, что это – знак чистосердечного признания? Ведь сейчас так явственно видно, что через пальцы сочится кровь… Раненая птица! Вот почему у нее и голос был гортанным… Да у нее же простреленное горло!
Птица открыла длинный зеленый клюв и прохрипела:
– Катарина простит Альберта…
«Да что же это? – Катя схватилась за голову. – Какая Катарина? Какой Альберт? Если это я, то за что мне его прощать? А если это другая, то что же мог сделать совершенно нормальный человек, и даже – доктор философии, чтобы говорить о его прощении?»
– …И когда они вдвоем пройдут тропой очищения… и положат дар богам…