Степанов Анатолий Яковлевич. В последнюю очередь

   - Паренек! - обратился к нему Саша. - Не скажешь, куда десятый провалился?
   - Извините, - вежливо попросил прощения у учительницы большой начальник и только после этого подробно объяснил Саше:
   - У десятиклассников сегодня вместо физкультуры и военного дела футбольный матч с госпиталем на поле МТЭИ. Здесь недалеко, через пустырь и...
   - Спасибо, знаю, - невоспитанно прервал его Саша. И, поднявшись, зашагал к пустырю.
   Школьный рев после отвального звонка по сравнению с тем, что он услышал, проходя к футбольному полю, был просто детским писком.
   Вот это был футбол! Раненые с мелкими телесными дефектами сражались на поле, как львы. Раненые с существенными телесными дефектами, окружившие футбольное расталище, оглушительно болели. То был несдерживаемый восторг молодости, уверенной теперь в своей нескончаемости.
   Раздвигая полосатые пижамные спины, Саша прорвался к кромке поля, уселся у полустертой меловой черты и глянул на футболистов. Нет, и десятиклассники были не подарок в своем стремлении доказать, что они настоящие мужчины. Нашла коса на камень.
   Саша отыскал на поле Алика. Сделать это было нетрудно: Алик был лучшим. Легкий, координированный, быстрый, он непринужденно работал с мячом и, прекрасно видя игру, умело и точно распасовывал. От желания играть рядом с ним Саша страстно засопел и спросил у соседа с костылем:
   - Какой счет?
   - Два-два! - ответил тот, не отрывая взгляда от поля.
   - Осталось сколько?
   - Десять минут! - злобно проорал сосед, потому что видел, как Алик, набрав скорость, приближался к линии штрафной. - Да прикройте же его!
   Но то был бесполезный крик. Обыграв в штрафной троих, Алик, падая, со штыка пустил мяч мимо выбегавшего вратаря. Тогда, забивая гол, не впадали в замысловато экстатическое ликование. Хмуро глядя в землю, Алик солидной трусцой направился к центру. Но до конца матча еще оставалось время, и легкораненые бойцы ринулись в последний бой. Мяч уже уходил с половины поля десятиклассников. И когда до конца осталась одна минута, свершилось: пас, второй, навес во вратарскую, и громадный мужик с перевязанной рукой послал головой мяч в сетку. Через несколько секунд судья в гипсовом корсете длинным свистком определил конец игры.
   Волна пижам захлестнула футбольное поле, подхватила богатыря, спасшего солдатскую честь, и с яростным "ура!" понесла его, как знамя.
   Мимо Саши шла понурая цепочка потных и недовольных десятиклассников.
   - Алик! - позвал Саша. Алик обернулся, узнал, заулыбался приветливо:
   - Саша, ты меня ждешь?
   - Кончилась трудовая неделя? Пошли домой.
   Они пошли. Саша грустно сказал:
   - Все-таки жалко, что теперь девчонки отдельно учатся.
   - А зачем тебе девчонки?
   - Влюбиться хочу, Алька!
   - В школьницу?
   - Почему в школьницу? В кого-нибудь. Чтобы сердце обмирало при ее виде, чтобы я на свидания с букетами ходил! - И закончил неожиданно: Неспокойно мне, муторно, Алик.
   - Это от безделья, - безоговорочно решил Алик.
   - Еще что скажешь? - поинтересовался Саша.
   - А что мне говорить? Тебе Сергей Васильевич все сказал. И если ты немедленно, с завтрашнего дня не займешься каким-нибудь делом, все будет так, как он предсказал.
   Саша послушал, подмигнул хитрым левым глазом и снисходительно поведал Алику:
   - Мое дело сейчас - в тихом поле лежать и слушать, как птицы поют.
   - Так сделай хоть это!
   - Далеко до поля-то! На электричке ехать надо.
   - Лень?
   - Ага.
   - Так нельзя. Саша...
   - Алик, все! - предостерегающе перебил его Саша и направился к школьному двору. Алик шел за ним. Они пересекли пустырь.
   - Чей это сарай? - спросил Саша, кивнув в сторону полуразрушенного каменного строения.
   - Ничей. Раньше здесь трансформаторная будка была.
   - А что здесь грузовики делают? - Саша рассматривал отчетливый след автомобильных колес.
   - Развернулся какой-нибудь случайный.
   - Ну и черт с ним. Что делать будем?
   - Саша... - опять строго начал Алик, но Саша опять перебил его:
   - Ничего не говори, ладно? Лучше стихи почитай.
   - Хорошо, - согласился Алик. Подумал немного, и:
   Мы разучились нищим подавать.
   Дышать над морем высотой соленой,
   Встречать весну и в лавках покупать
   За медный мусор золото лимонов.
   Случайно к нам заходят корабли.
   И рельсы груз проносят по привычке.
   Пересчитай людей моей земли,
   И сколько мертвых станет в перекличке!
   Но всем торжественно пренебрежем!
   Нож сломанный в работе не годится,
   Но этим черным сломанным ножом
   Разрезаны бессмертные страницы.
   Помолчали. Потом Саша остановился, положил Алику руки на плечи.
   - Я не сломан, Алик.
   Был мутный рассвет в тихих переулках. Покойно было, безлюдно. Саша гулял в эту пору. Он миновал школьный двор, вышел на пустырь и, фланируя, направился к бывшей трансформаторной будке. У раздрызганного проема, в котором когда-то, видимо, существовала дверь, он остановился, закурил, старательно закрывая спиной спичечный огонек от возможного ветра, и одновременно осмотрелся вокруг. Никого не было. Он проник в будку.
   Запустение и грязь. Битый кирпич, битое стекло, ржавая проволока, человеческие испражнения, веревки прошлогодней картофельной ботвы. Но Саша не собирался отсюда уходить: покуривая, он тщательно изучал помещение.
   Чуть возвышавшийся левый угол, в котором и ботвы было поболее, привлек его внимание. Носком сапога отбросив ботву, он, широко расставив ноги, покачался из стороны в сторону, резко перемещая центр тяжести справа налево и слева направо. Почувствовав нечто, он ногами раскидал неопрятный песок... Под песком была обитая жестью крышка. За край рванул ее. Под крышкой лежали аккуратно сложенные, плотно набитые чистые мешки. Рывком Саша поставил один из них на попа, растянул узел. В мешке был рис.
   Так же, не торопясь, Саша проделал всю операцию в обратном порядке: завязал мешок, уложил его, прикрыл крышкой, набросал песок и засыпал ботвой.
   Выйдя из будки, он снова закурил. Пусто, как в Сахаре. Прогулочным шагом он удалялся с пустыря.
   В своем дворе он передвигался бегом. Подбежав к дому, Саша по пожарной лестнице поднялся до второго этажа, твердым своим указательным пальцем раскрыл створки ближайшего окна, легко ступил с лестничной перекладины на подоконник и, усевшись на него, распахнул плотно сдвинутые занавески. И тут же раздался отчаянный женский крик.
   Забившись в угол кровати и прикрывшись одеялом, на Сашу смотрела круглыми глазами хорошенькая румяная девушка.
   - Ларка! - шепотом обрадовался Саша, но сейчас же обеспокоенно поинтересовался: - А Алик где?
   - Что там происходит, Лариса? - раздался из-за стены встревоженный и сонный могучий женский голос.
   - Таракана увидела! - криком ответила Лариса и скорчила Саше рожу.
   - О, господи, какая дуреха, - сказали за стеной, и слышно было, как взвизгнули кроватные пружины. Лариса и Саша помирали от беспричинного и беззвучного смеха. Высмеялись наконец и стали рассматривать друг друга. Уже взрослые, совсем взрослые. Лариса провожала на фронт мальчишку, а Саша тогда расставался с девчонкой дружком-приятелем, которую два последних предвоенных года защищал и оберегал, как старший брат.
   - Санька, ухажер ты мой прекрасный! - тихо-тихо сказала Лариса, выпросталась из-под одеяла и, как была в одной комбинации, подошла к Саше, взяла за уши и поцеловала в губы. Он ласково погладил ее по волосам, откинулся, рассматривая, и вдруг страшно возмутился:
   - Да прикройся ты наконец! Мужчина же я все-таки!
   - Какой ты мужчина! - возразила Лариса, но в халатик влезла.
   - А хороша, чертовка! - восхитился Саша. - Выходи за меня замуж!
   - Опоздал. У меня жених есть.
   - Вот такие вы все. Не дождалась!
   - А ты мне предложение делал?
   Они шипели как змеи.
   - Сейчас сделаю предложение. В ресторан со мной пойдешь отметить нашу встречу?
   - Замуж не пойду, а в ресторан пойду.
   - Тогда буди Алика. Я его внизу жду. До вечера, чужая невеста.
   Алик вышел мрачный, обиженный, заспанный.
   - Выспаться не дал, - забурчал он, - а у меня сегодня тренировка.
   - Какая еще тренировка? - удивился Саша.
   - По боксу. И вообще поосторожней со мной. Имеешь дело с чемпионом Москвы среди юношей.
   - Да ну! - восхитился Саша, сделал молниеносную подсечку, и чемпион Москвы оказался на земле. Алик встал, тщательно отряхнулся, сказал безразлично:
   - Имей в виду, в следующий раз отвечу.
   - Мы с рогами, - понял Саша. - Ну ладно, прости. Мне помощь твоя нужна. Штуку одну донести. Была бы левая в порядке, сам справился, а то...
   Он продемонстрировал левую. Сгибалась она действительно плохо.
   - О чем речь, Саша!
   - Тогда пошли.
   У будки Саша сказал:
   - Подожди меня здесь. И посмотри. Кого увидишь - свистни. - И скрылся в проеме. Алик прогуливался, посматривая. Светило низкое-низкое солнце, воздух был неподвижен и по-летнему тепл. В близких зарослях полураспустившейся акации чирикали неизвестные пичуги. Томно было, прекрасно. И безлюдно. Вышел Саша.
   - Никого?
   - Никого.
   Тогда Саша за воротник вытащил из будки тугой мешок.
   - Закинь мне его на плечо.
   - Что это, Саша?
   - Рис.
   - Откуда?
   - Отсюда.
   - А сюда откуда?
   - Оттуда, - раздраженно окончил диалог Саша.
   Саша брал чужое, Саша присваивал не свое. Это было ужасно, отвратительно, противоестественно. Алик хотел сказать это вслух, но вдруг поймал мутный Сашин взгляд - как бы сквозь и мимо.
   Ничего не говоря, Алик ухватился за нижние углы мешка. Держась правой рукой за горловину, Саша подсел, и они вдвоем ловко вскинули увесистый мешок на Сашино плечо.
   - Порядок! - одобрил Саша.
   - Я тебе больше не нужен? - холодно осведомился Алик. Саша через левое плечо серьезно посмотрел на него, ответил:
   - Нужен. Пока до рынка дойду, раза три плечо менять придется.
   А у рынка вовсю шуровал народ: воскресенье, базарный день, барахолка. Раздвигая мешком плотные ряды, порядком взмокший, Саша и идущий следом Алик прорвались наконец к ряду, где царствовал Петро. Саша скинул мешок, достал носовой платок, вытер лицо, высморкался.
   - Я тебе больше не нужен? - опять спросил Алик.
   - В баню пойдем.
   - У меня тренировка, - сказал Алик, повернулся и пошел. Саша рассматривал его осуждающую спину, когда подковылял Петро.
   - Привет, Сашок, что это у тебя?
   Саша лихо хлопнул по упитанному мешочному торсу:
   - Почем сегодня рис?
   - Красненькая стакан...
   Весь мешок оптом за сколько возьмут?
   - Любая половина.
   - Зови перекупщика, Петро!
   Вас не забыть, московские бани военных лет. Гостеприимно принимая в свои жаркие чертоги вечно мерзнувших от постоянной голодухи москвичей, вы вместе с городской пылью и заводской копотью смывали с них усталость и тоску, равнодушие и тревогу.
   И вас не забыть, коричнево-зеленые, размером меньше спичечного коробка, кубики мыла, от которых волосы становились легкими, а отмытая кожа чисто поскрипывала под растирающей ее ладонью.
   Саша отстоял длинные очереди в Песчаные бани. Очередь за билетами. Очередь за кубиками мыла. Очередь в раздевалку. Он разделся, обнажил молодое, сильное, во многих местах изуродованное железом тело и вошел в мыльную.
   Он тщательно мылился большой мочалкой...
   Он темпераментно хлестал себя веником...
   И опять неистово тер себя грубым лыком...
   Он отмывался.
   Саша брился, когда отражением в зеркале мелькнуло за серым вечерним окном чье-то лицо. Саша стремительно развернулся. На него грустно и внимательно смотрел Сергей.
   - В дверь заходи! - недовольно посоветовал Саша.
   Сергей стоял в дверях.
   - Зачем ты это делаешь, Сашок?
   - Что я делаю - поинтересовался Саша, озабоченно оценивая в зеркале качество своей парикмахерской работы и выражение Серегиного лица. С грустным всепониманием старшего Сергей неохотно усмехнулся и прямо спросил:
   - Где ты взял этот рис?
   - Какой рис? - Саша решительно захлопнул походное свое зеркало и мокрым полотенцем вытер лицо.
   - Хватит придуриваться. Откуда у тебя рис?
   Саша налил в ладонь одеколона, зажмурившись, умылся из горсти, охнул, открыл глаза и весело встал:
   - Нашел.
   - Где?
   - Ну ладно, Серега! Был рис и нет риса!
   - Ты украл его. - Сергей сел за стол и стал рассматривать свои руки.
   - Я нашел этот рис, - раздраженно повторил Саша. - Еще чего?
   - Больше ничего.
   Накатывала волна командирского гнева, и Саша, не сдерживаясь, жестко и повелительно предложил младшему по званию:
   - Тогда вы свободны, сержант, можете идти.
   - Я не сержант. Я - инвалид, - тихо напомнил Сергей. От этого напоминания нехорошо стало Саше. И он уже попросил, скрывая, что просит:
   - Не лезь в мои дела, Серега. Договорились?
   - Не договорились. - Сергей поднялся. - Но, в общем, твои дела - это твои дела. Самому делать, самому и отвечать...
   - Извини. Я спешу. Меня девушка ждет, - прервал его Саша.
   Сергей подошел к нему, взял за плечи:
   - Не делай этого, Сашок.
   - Что не делать-то? С девушкой в ресторан не идти, что ли?
   Рассмотрев сердитые Сашины глаза, Сергей засмеялся, ласково толкнул в грудь и решил:
   - Ох и дурачок же ты! Мальчишка! Ну, иди в ресторан. Девушка ждет.
   Но сначала он ждал девушку, отутюженный, начищенный, надраенный, при всех регалиях лихой капитан. Он стоял посреди двора и, ожидая Ларису, беспрерывно здоровался со знакомыми. Лариса изредка поглядывала в окно на эту прелестную картину, одевалась и причесывалась не торопясь. Последний раз, рассмотрев в зеркале и платье с плечами, и прическу валиком, и себя хорошенькую, яркую, озорную, - она королевой явила себя двору. И фронтовой принц по достоинству оценил стать и наряд своей королевы.
   - Нет слов, - потрясенно произнес он и от избытка чувств ударил себя кулаком в грудь. Ордена и медали зазвенели.
   Музыканты истово играли довоенное танго, и однорукий певец вместе с оркестром душевно рассказывал:
   Утомленное солнце
   Нежно с морем прощалось,
   В этот час ты призналась,
   Что нет любви...
   Лариса и Саша сидели за отдельным столиком у стены ресторана "Астория" и в ожидании заказа разглядывали танцующих.
   - Откуда у людей деньги? - задумчиво полюбопытствовал Саша.
   - А у тебя откуда?
   - Ну, у меня по случаю.
   - И у них, наверное, тоже по случаю.
   - Наверное. Только вот вопрос: по какому?
   - Ну, хватит, Саня. Скажи мне что-нибудь хорошее!
   Саша откинулся в кресле, слегка опустил веки и начал:
   Я вас любил. Любовь еще, быть может,
   В моей душе угасла не совсем.
   Но пусть она вас больше не тревожит:
   Я не хочу печалить вас ничем.
   Я вас любил безмолвно, безнадежно,
   То робостью, то ревностью томим,
   Я вас любил так искренно, так нежно,
   Как, дай вам бог, любимой быть другим.
   Он замолк. Лариса погладила его руку, лежавшую на столе.
   - Господи, как хорошо! - И догадалась вдруг. - Это правда, Саня?
   - Нет, - Саша помотал головой, засмеялся. - Хотелось бы, но нет.
   - И слава богу, - облегченно решила Лариса. - Я в этом году медицинский уже кончаю. А что ты в мирной жизни делать собираешься?
   - Осенью в педагогический поступать буду.
   - А не скучно - учителем?
   - Ты вон как Пушкина слушала.
   Заказ все не несли. Опять заиграл оркестр, и опять танго.
   - Потанцуем? - предложила Лариса.
   Плотное стадо танцующих прижало их друг к другу, и Саша ощутил рядом с собой женщину, близость которой волновала.
   - Нет, все-таки ты мне нравишься, - шепнул он ей на ухо.
   А Лариса ответила громко:
   - Тебе сейчас каждая баба с титьками нравится. Пошли на место.
   У их столика орудовал официант. Они уселись и дождались его ухода. Саша разлил по рюмкам, поднял свою, посмотрел на Ларису сквозь хрусталь и коньяк. Сказал примирительно:
   - Извини.
   Лариса улыбнулась и тоже подняла свою рюмку:
   - За тебя, Саня. За голодного кобеля, за мальчишку, с которым прошло мое детство, за солдата, который нас всех спас. За тебя, Саня.
   Выпила, сморщилась и с удовольствием стала есть хорошую еду. Молодые, здоровые, вечно полуголодные по военным временам, они жадно насыщались, не стесняясь этого. Вновь пришла музыка, и с музыкой пришел элегантный гражданин, который склонив голову, рассеченную косым пробором, перед Ларисой, обратился к Саше:
   - Разрешите пригласить вашу даму на танец?
   - Вот как надо! - назидательно сказала Лариса. - Разрешишь?
   - Разрешаю, - важно ответил Саша.
   Красиво танцевали элегантный гражданин и Лариса. Покуривая, сытый Саша благодушно следил за ними. Рядом поинтересовались:
   - Гуляешь, Сашок?
   На Ларисином стуле сидел мальчик-старичок Семеныч и хихикал. Был он в очень приличной темной тройке, галстуке, брит, мыт, причесан и в обстановке вечернего ресторана вполне мог сойти за пожилого интеллигента.
   - Ну-ка встань, фармазон, - приказал Саша. - На этом месте хороший человек сидит.
   По-прежнему улыбаясь, Семеныч послушно встал.
   - Коммерцией занялся, и сразу денежки появились. Но торгуешь ты, Саша, плохо. Разве можно товар за полцены отдавать?
   - Тебя рядом не было. А кроме тебя, кто умный совет даст?
   - Именно. А почему не было? Прогнал ты меня с рынка. - Семеныч огорчился лицом, осмотрел купеческий блеск зала. - Теперь приходится здесь время проводить.
   - Куски подхватываешь?
   - Точно сказал - куски. Которые пожирнее. Ну, я пойду, а то вон твою мамзель ведут. Если что у тебя появится, могу способствовать. А найти меня легко: с девяти вечера я всегда здесь. - Семеныч сделал ручкой и удалился. Элегантный мужчина подвел Ларису, подождал, пока она усадится, молча поклонился Саше и отошел.
   - Уф, устала! Давай мороженого! - откинувшись в кресле, потребовала Лариса.
   Тут же возник официант. Не глядя на него, Саша распорядился:
   - Две порции мороженого и счет!
   Он не смотрел на официанта, потому что следил, как Семеныч, сунув своему официанту в карман комок денег, направился к выходу.
   - И то верно! - поддержала Сашино требование счета Лариса.
   - Хорошенького понемногу. Завтра мне ни свет, ни заря в Мытищи на неделю. Горшки за вашим братом раненым выносить.
   Ресторан провожал их утесовской "Улицей":
   С боем взяли город Брест, город весь прошли
   И последней улицы название прочли...
   Они прошагали безмолвный свой двор, вошли в Ларисин подъезд и по деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Светила синяя маскировочная лампочка, и под ее лечебным светом Лариса, поднявшись на цыпочки, поцеловала Сашу в щеку.
   - Спасибо, Саня.
   Не замечаемый ими, опершись о косяк, стоял в черном проеме коридорной двери Алик. Он весь вечер ждал Сашу. Ждал, когда тот придет, объяснит - и объяснения эти все возвратят на свои места: и его, Алика, обожающее уважение к Саше, и Сашину привязанность к нему, и их безмерно откровенные нескончаемые разговоры и общие прекрасные стихи, написанные другими людьми, но объединяющие их души. Он ждал, а в это время Саша с Ларисой в ресторане безмятежно пил водку на ворованные деньги.
   - Нашла с кем целоваться, - презрительно сказал Алик.
   - Тебя не спросила, - издевательски ответила Лариса и, проскользнув мимо Алика, исчезла во тьме.
   - Ты что развонялся, сопляк? - злобно и гадко сказал Саша. Изменившись в лице, Алик сделал стремительный шаг вперед и неуловимо ударил Сашу в челюсть правым крюком. Глухо считая ступеньки, Саша скатился на межэтажную площадку. Мгновенье посидел, ничего не понимая, затем вскочил, рванулся наверх. Но было поздно: отчетливо звякнул наброшенный крючок. Держась за перила, Саша медленно пошел вниз, озабоченно ощупывая челюсть.
   У себя в комнате он спустил бумажную светомаскировочную штору и включил свет. Не спеша снял кителек, замечательные свои бриджи и хромовые сапожки. Из вещмешка извлек комплект хабэ бэу, яловые сапоги, сильно бывшую в употреблении ушанку. Переодевшись, влез в ловкую телогрейку, перепоясался. Несколько раз подпрыгнул, проверяя себя на стук и бряк. Присел на стул, посидел перед дорогой, встал, выключил электричество и растворился во тьме.
   Обнаружился Саша на знакомом пустыре. У школьного забора он постоял, прислушиваясь и присматриваясь, а затем быстро и неслышно пошел к трансформаторной будке. Обогнул ее и, уже не торопясь, направился к недалеким зарослям акации.
   В кустах он отыскал место поудобнее и прилег на бок, готовый вскочить в любую секунду. Сосал мундштук незажженной папиросы, беззвучно поплевывал, посматривал.
   Неизвестный хотел идти тайно, но получалось это у него плохо: Саша услышал его издалека. Неизвестный шел к будке от Амбулаторного. Подойдя, он повторил Сашин маневр с обходом кругом.
   Саша нащупал в сухой путаннице прошлогодней травы тоненькую сухую хворостинку и переломил ее. Раздался в тишине еле различимый жалкий и тревожный звук.
   Неизвестный в два шага достиг стены будки и исчез в ее тени. И снова полная тишина. Секунду, другую, третью.
   - Это кто там? - нервным полушепотом спросил от стены. Прошла еще секунда, и еще одна... Наконец неизвестный возник опять.
   Осторожно ступая, он медленно приближался к кустам. В правой руке его был тускло светившийся нож.
   Неслышимый, как уж, Саша умело и быстро переполз в другой конец зарослей, и, когда неизвестный стал обходить кусты, оказался у него за спиной, поднялся, приближаясь все ближе, пошел за ним шаг в шаг.
   - Ты что здесь делаешь, паренек? - спросил Саша и одновременно с вопросом ребром ладони безжалостно ударил неизвестного по шее. Тот целенаправленно - вниз головой - упал.
   Темно-синее небо выцветало на востоке. Подходил рассвет. Саша присел рядом с неизвестным, подобрал нож и рассмотрел его. Добросовестно выточенная из напильника финяга с наборной плексигласовой ручкой, по которой тоже цветным плексигласом выложено имя владельца - Пуха. Пуха закряхтел и открыл глаза. Потаращил их, мало соображая.
   - Как тебя зовут? - поинтересовался Саша.
   - Пуха, - ответил Пуха.
   - Пухой тебя кличут. А как зовут? Как мама с папой назвали?
   - Артур, - признался Пуха-Артур.
   - Ах, Артур, Артур. Почему же ты такой неосторожный?
   Пуха-Артур приподнялся и тоже сел. Он покачал головой из стороны в сторону, проверяя шею, и сказал обиженно:
   - Я вас знаю. Вас Сашей зовут.
   - Да и я тебя узнал, голубок. Ты у Семеныча сявка.
   Пуха-Артур оскорбленно сопел, молчал.
   - Ну, а профессия у тебя какая, помимо воровской?
   - Шофер.
   - Значит, весь товар отсюда забирать на твоей машине будут?
   - Не-е, я свою не дал, - независимо возразил Пуха-Артур и осекся: понял, что проговорился. Саша подтвердил это:
   - Ясно. На угнанной.
   - Ничего я не знаю, ничего я вам не говорил! - загундел Пуха-Артур.
   - Не гнуси и слушай меня внимательно, Артур. Сейчас я исчезну, а ты пойдешь и доложишь, что все в порядке...
   - А если я доложу, что полный непорядок? - злорадно перебил Пуха-Артур.
   - Ты засветился, ты нож приметный отдал, ты про машину протрепался. За все это Семеныч тебя по уши в землю вобьет. Вобьет или нет, спрашиваю?
   - Вобьет, - тихо согласился Пуха-Артур и вдруг обмер от ужаса: он проговорился, что Семеныч - хозяин товара.
   - Тогда делай, что я тебе говорю. Как мешки возьмете и разойдетесь, беги, Артур, от них без оглядки. Спрячься, забейся где-нибудь, а лучше тикай из Москвы. Потому что мне твой нож показать придется. Ты все понял, дурачок?
   - Понял, - ответил Пуха-Артур, от страха мало что понимая, но силясь понять.
   Саша поднялся и не оглядываясь ушел. Покуривая, он сидел в школьном сквере на скамейке до тех пор, пока не услышал урчание автомобиля на пустыре. Тогда он ушел совсем.
   Проснулся Саша к вечеру, но до настоящего вечера, до девяти, еще далеко. Можно было не торопиться, и он, попив кипятку и пожевав хлеба с колбасой, вышел на свет божий. Недолго посмотрел, как на пустыре мальчишки гоняли тряпичный мяч, выдул кружку "Северного" пива у пивного ларька и, выйдя из метро "Аэропорт", купил полпачки тридцатирублевого мороженого.
   Он шел бесконечным Ленинградским шоссе, на ходу расправляясь с царским явством. Время приближалось к семи, но вечернего оживления не было на московских улицах. Москва еще работала, продолжая двенадцатичасовой рабочий день военного времени.
   Как ни замедлял свой солдатский шаг Саша, все же на Пушкинской площади он оказался около восьми часов. Нужно было убить час. Он глянул на афишу кинотеатра "Центральный", в котором шла картина "В шесть часов вечера после войны", и узнал, что на сеанс он опоздал. Тогда, перейдя улицу Горького, он свернул за угол Тверского бульвара и проник в кинотеатр "Новости дня", где крутили хроникальную непрерывку. Он вошел в темный зал и, еще стоя, увидел на стареньком неровном полотне небольшого экрана то, что было его жизнью последние три года. То, да не совсем. То, что ему не пришлось делать. Русские парни штурмовали Берлин. Бои на улицах. На площадях, в домах. Рушились стены, нарочито медленно оползая вниз. Содрогалась земля так, что содрогалась съемочная камера в руках оператора, снимавшего это. И через все это ровесники Саши деловито и умело шли к победе.
   И Сашино сердце с болью приняло страдальческую его зависть и невольную его вину, вот хотя бы перед тем пареньком на экране, которого живого ли, мертвого ли - непосильно надрываясь, тащила на себе неистовая и решительная санитарка - девочка.