Степановская Ирина. Экспертиза любви

   – Вот, правильно. Все, орлы, давайте по коням!
   – Рожденный ползать летать не может. – Извеков встал и пошел к раковине мыть свою кружку. Хачек посмотрел на него грозно, но больше ничего не сказал, ушел. А Игорь Владимирович аккуратно снял с себя черные туфли и пиджак, на подкладке которого обнаружился лейбл модного дома, и нарядился в двойной медицинский пижамный комплект, а на ноги надел видавшие виды желтые полуботинки на толстой подошве.
   – Ну, друзья, – сказал он коллегам, когда за ним в комнату зашел «его» следователь, – к тому времени, когда я привезу сюда свою эксгумированную красавицу, постарайтесь уже завершить все свои дела в секционной.

* * *

   – Ну вот и наша кафедра. – Рябинкин повел Лену по широкому грязному, заляпанному краской коридору. – Две учебные комнаты, одна лаборатория с лаборантской, одна ассистентская и смежный с ней мой кабинет и хозяйственная комната для санитарки.
   – Но как же?.. – Лена ходила по комнатам и коридорам в состоянии шока. – Занятия начинаются через два дня, а здесь…
   – Конь не валялся, – докончил за нее мысль Рябинкин. – Это правда, Лена. Конь не валялся, зато валялись рабочие, которые здесь летом делали ремонт. – Он показал на неприглядные следы пребывания в учебной комнате строителей. Невынесенный мусор, чья-то рваная брошенная спецовка, грязные стаканы из-под чая – все это создавало впечатление не учебного помещения, а строительного вагончика.
   – Зато, как вы видите, – Рябинкин широко развел руками, – потолки побелили и стены покрасили. Осталось только все помыть и расставить по местам мебель.
   – Но это же ужасно! – не выдержала Лена. – Обе учебные комнаты и коридор… В таких условиях нельзя начинать учебный процесс.
   – Вы, Лена, где таких слов нахватались – «учебный процесс»? – посмотрел на нее насмешливо Рябинкин. – Скажите просто – занятия.
   – Как тут ни скажи, а суть от этого не меняется.
   – Спорить не буду. Но мы с Людмилой Васильевной ровно позавчера вернулись из отпуска. Вчера она мыла лабораторию и свою комнату, а я уезжал по делам. Сегодня у нас по плану – учебные комнаты. А в коридор я подыскал парочку наемных рабочих из солнечного Узбекистана. Если честно – мне их дали из нашего студенческого общежития. Я с комендантом договорился. Коридор и окна они вымоют за один день.
   – Вы хотите сказать, что я сегодня буду убирать учебную комнату? – поразилась Лена.
   – Больше некому. Да вы не расстраивайтесь, я тоже буду убирать, – поправил на носу модную оправу Рябинкин.
   – А что, на кафедре нет уборщицы? – недоумевала Лена.
   – Конечно, нет. В институт на работу никто не идет – невыгодно, платят мало. Поэтому с началом учебного года мы подыщем на должность уборщицы какую-нибудь студентку с нашего курса. За этим, я думаю, дело не станет. Девушки любят, когда у них есть поддержка на экзамене.
   – Не все и не всегда, – заметила Лена.
   – Не все, но многие, – ухмыльнулся Рябинкин.
   Лена решила не развивать больше эту тему.
   – Допустим, – сказала она. – Но я же не знала, что сегодня на кафедре будет субботник… – она посмотрела на свое платье.
   – Вот с этим не будет никаких проблем, – успокоил ее Петр Сергеевич. – Униформу Людмила Васильевна вам выдаст. Халаты и пижамы у нас, к счастью, есть.
   – Но только самые маленькие – пятьдесят второго размера, – просунула в дверь комплект медицинского белья Людмила Васильевна. – Я же для себя брала. И для мужиков.
   Лена выразительно посмотрела на Рябинкина. Он почесал в затылке.
   – Ну вы попробуйте. В случае чего Людмила Васильевна вас сзади булавками заколет.
   – Мне прямо здесь раздеваться? – спросила Лена.
   – Нет, можете пройти в ассистентскую. – Рябинкин открыл перед Леной дверь.
   – Но это же проходная комната! – В просторной ассистентской не было никакого намека на ширму, зато было целых два окна. И ни штор, ни занавесок, ни жалюзи.
   – Можете ко мне зайти, – опять всунулась Людмила Васильевна.
   – Или давайте шкафом уголок отгородим, – предложил Рябинкин.
   Лена посмотрела по сторонам.
   – Потом отгородим. Я еще не выбрала себе место.
   – А выбирать особенно не из чего, – снова влезла лаборантка. – Вот это – стол Соболевского, а это – Извекова. Их пока нет, они начинают с первого сентября.
   – Это наши совместители из Бюро, – уточнил Рябинкин. – Так что вам остается только вот этот стол, – и он показал на самое невыгодное, с точки зрения Лены, место.
   – Вообще-то он мне не нравится, – сказала Лена. – Но пока этот вопрос можно оставить открытым. Хорошо, я пойду переоденусь у Людмилы Васильевны.
   – Пойдемте, – пожала плечами лаборантка с таким видом, что Лена ей совершенно не нужна, но деваться некуда. Рябинкин прошел в свой кабинет и крикнул оттуда:
   – Вот вам коробка с булавками. Ловите! – Картонная коробка полетела Лене прямо в лицо. Почему-то ей вспомнилась детская игра в вышибалы. Она машинально поймала коробку, как «свечу». Открыла, посмотрела.
   – Но здесь же простые, не английские!
   Рябинкин крикнул:
   – Извините, других нет. И эти-то случайно нашел.
   – Мы такими булавками листки с информацией к настенному стенду прикрепляли. Удобнее, чем клеем, – пояснила Людмила Васильевна, заглядывая в коробочку через Ленино плечо. – Ой, какие красивенькие – разноцветные, будто ягодки!
   Лена захлопнула коробку, размашисто швырнула ее обратно. Рябинкин поймал.
   – Вы, наверное, в теннис играете? – высунулся он из двери.
   – В бадминтон. И еще я стрелять умею. И вышивать на машинке. – Лена, разгневанная, провернулась на каблуках и пошла за уже исчезнувшей в коридоре Людмилой Васильевной.
 
   Саша Попов в комнате для экспертов в это время читал привезенное ему постановление на судебно-медицинскую экспертизу трупа Сергеева А. Л.
   – Поставленные вопросы. Та-ак, – он перевернул страницу и вздохнул: – Ничего особенного. Дознаватель, наверное, даже не задумывался, когда писал. Шлепал с «рыбы» на компе и шлепал. Набор вопросов стандартный. А вот прокуратура всерьез заинтересовалась. И кто же все-таки такой этот Сергеев, за что его так искололи?
   Воспользовавшись тем, что в комнате никого не было (Извеков уже вскрывал в секционной, а Соболевский еще не вернулся с кладбища), Саша стал читать вопросы вслух.
   – Ну, первый вопрос, как водится, почти всегда очень простой. «Является ли смерть Сергеева А. Л. насильственной или ненасильственной?» – Саша скривился. Он представил себя вызванным в суд в качестве свидетеля, а именно в таком качестве вызывают экспертов. Чтобы засвидетельствовали, чего они там нашли, чего раскопали. Саша представил себе судью, адвоката и прокурора. Но не в нашем суде, а, скажем, в английском. Судья в атласном балахоне и в парике, как у серого барана, адвокат – вертлявый и тощий, с кучей разных папок и прокурор – с физиономией мясистой и глупой. Не все же им там, в Англии, наших олигархов судить? Саша представил, как он выходит к барьеру.
   – Да, ваша честь. Почти всегда этот вопрос очень простой. Но вот в моем конкретном случае – он очень сложный. И отвечать на него логичней всего методом от противного. – Саша набрал в грудь побольше воздуха. – Поскольку при вскрытии у гражданина Сергеева не было обнаружено каких-либо заболеваний, несовместимых с жизнью, то смерть Сергеева не является ненасильственной.
   Адвокат тут же вскочит: «Значит, вы не можете утверждать, что смерть Сергеева была и насильственной?» Но добротный английский судья тут же сердито постучит молотком в сторону адвоката. А прокурор спросит у него, у Саши: «Имеются ли на трупе Сергеева телесные повреждения и каков их характер?»
   В этом случае Саша посмотрит на судью и, увидев, что он тоже одобряет этот вопрос, недрогнувшим голосом ответит:
   – Повреждения имеются. Они носят характер ран, причиненных острыми предметами. А именно – десять ран колотых и тринадцать ран колото-резаных.
   В этом месте все посетители в зале суда громко ахнут, а парочка чувствительных дам даже упадет в обморок. Тогда судья снова наведет порядок в зале и громовым голосом спросит Сашу: «В таком случае что же явилось причиной смерти Сергеева А. Л.?» И вот тут как раз Саша и сядет в лужу. И он представил, как тоненьким голоском пропищит судье:
   – Понятия не имею, ваша честь!
   Саша сам захохотал над этой картиной. Ну что за идиотские мысли лезут в голову?
   Он стал читать постановление дальше. «В какой промежуток времени наступила смерть Сергеева А. Л.?» Саша посмотрел на фамилию дознавателя. Ну что же, молодец дознаватель. Грамотно поставил вопрос. Не исключено, что образование какое-никакое имеет. Не стал спрашивать конкретно – во сколько? А предположил временные рамки – «в какой промежуток…». Ладно. Саша ему посчитает – в какой. Старательно посчитает. Посмотрит по трупным изменениям и по количеству лейкоцитов в ранах. Если во всех ранах этих белых кровяных клеточек единицы – будет одно время, если сотни – другое, если тысячи – третье, а если вообще нет лейкоцитов – это лучше всего. Значит, смерть наступила очень быстро с момента нанесения повреждений. А с другой стороны, ничуть не легче. Наступила быстро, но опять возвращается вопрос – отчего она так быстро наступила… И вообще, лейкоциты в ране определяют гистологи.
   Теперь Саша стал думать о гистологах. Вот они сидят на втором этаже. Четыре женщины. Разного возраста, но чем-то неуловимо похожи друг на друга. Они – как бы внутреннее подразделение в их отделении. Формально подчиняются Хачеку. Только на самом деле всегда к нему в оппозиции. Конечно, Саша знает их всех наперечет. Он будто видит их склоненные к микроскопам фигуры. А когда кто-нибудь входит к ним в комнату и спрашивает что-либо, они все вчетвером поднимают головы на входящего, и в глазах у них светится выражение мечтательно-снисходительное. Мол, ну вот, пришел еще один дурак. Сейчас будет спрашивать вещи, на которые ответа нет. Из-за этого Хачек все время на гистологов и злится – Хачека спрашивают следователи, он спрашивает у экспертов, а эксперты замыкаются на гистологов. А эти дамы говорят – нет ответа. Не можем сказать. Не представляется возможным ответить. Хачек тогда багровеет и орет:
   – Для чего вы тогда здесь сидите? Для того чтобы все время как попки повторять, что ответить не в состоянии?
   А они только плечами пожимают.
   – Ну если вы можете сами ответить – отвечайте. Берите на себя ответственность. А у нас нет никаких поводов, чтобы подтвердить или опровергнуть то, о чем вы нас спрашиваете. На что можем – отвечаем. А уж если не можем – извините. Правда, – добавляют гистологи, – нужно помнить, что отрицательный ответ – это тоже ответ.
   Уж больно они умные, эти дамы. Разговаривать с ними – сущая нервотрепка. Больно много они воображают. Смотрят на тебя, будто не понимают, что ты от них хочешь. С другой стороны, ни один вскрывающий эксперт без них во всех этих клеточках, волокнах, кровоизлияниях разобраться не в состоянии. Уж больно специфическая эта специальность – судебно-медицинская гистология.
   Саша опять вздохнул. Сходить, что ли, к ним? С другой стороны, чего зря беспокоить? Все равно они выдадут заключение не раньше чем через неделю. Может, все-таки попросить, чтобы дня через три?
   Дознаватель, когда привез ему это постановление, просил «чтоб поскорее». Саша бы и рад, но пришлось скроить печальную мину. Типа, «если бы это зависело от меня, мой милый…».
   Саша подумал, что выражение лица и «…мой милый» он, пожалуй, невольно скопировал у Соболевского. А это не есть гут. Соболевский вообще-то Саше никогда особенно не нравился. Уж лучше Извеков. Вот он, Витька, – весь как на ладони. А Соболевский… Может, он скрытый гомик? Саша вспомнил изящную тонкую фигуру Игоря Владимировича, его хорошо уложенные волосы, всегда выбритое лицо, руки в карманах и этот его практически постоянный черный шарф… Саша поморщился. Правда, сегодня Игорь Владимирович был без шарфа, Да нет, он не гомик. Скорее бывший чемпион фигурного катания – такая же изящная фигура при хорошей, но расслабленной осанке. Правильная постановка головы. Хорошо скоординированные движения рук и ног. Надо спросить у Соболевского, не занимался ли он в молодости фигурным катанием? Просто так спросить, от нечего делать. Сам-то Саша иногда играл по воскресеньям в футбол в парке за мостом через реку. У него и компания там была – сборная солянка из бывших приятелей. Но последнее лето было слишком жарким, Саша это дело что-то запустил. Вот осенью – самая игра, надо будет сходить туда как-нибудь в выходные…
   Незаметно для себя он вышел из комнаты и пошел по коридору к лестнице. Уж если не к гистологам, то к физикотехникам точно надо зайти. Может, там уже чем-то порадуют? Недаром же он им все эти раны на бумажки выкладывал?
   Сверху послышались шаги. Кто-то спускался по лестнице вниз, но Саша еще не видел кто. Судя по шаркающей походке – та самая шепелявая лаборантка из химического отделения. Он, не глядя, посторонился. Неуверенно нащупывая ступеньки тонкими ногами в черных колготках, в болтающихся и далеко не новых пляжных шлепанцах, сверху спускалась незнакомая девушка в огромном не по размеру халате, перепоясанном синим блестящим пояском. Она несла на вытянутых руках огромную картонную коробку со всяким бумажным мусором, и ее лицо от напряжения было розовым и сердитым.
   – Где здесь помойка?
   – Вон там, внизу, через черный вход, во дворе… – Саша вспомнил, что, кажется, это ее он видел утром возле подъезда.
   – Осторожнее!
   Он прижался к двери, и девушка прошлепала мимо. И вместе с ней мимо него проплыл шлейф запахов, состоящий из формалина, краски, ацетона, пыли и духов. Саша посмотрел девушке вслед – рыжие волнистые волосы качались в разные стороны в такт ее шагам.
   Уборщица, наверное, новая с кафедры, подумал он.
   Девушка с трудом просунула коробку в проем двери и вышла во внутренний двор.
   Ничего, ноги стройные, Саша отвернулся и быстро через ступеньку поскакал в отделение к физико-техникам.
   Лена выбросила коробку в мусорный контейнер и вернулась назад, на кафедру. В чисто вымытом коридоре, в отблесках оконных стекол стоял Петр Сергеевич и два маленьких таджика. Петя выдавал им деньги из кармана своей клетчатой рубашки. Лена замедлила шаг. Таджики взяли деньги и довольные ушли.
   – Вы им из своих, что ли, заплатили? – вдруг поняла она.
   – Я летом в хоздоговорной работе участвовал, – Петя спрятал остаток денег в карман.
   – Что ж вы не сказали! – возмутилась Лена. – Я бы тоже лучше заплатила за учебную комнату, чем самой тут с вашими тряпками на помойку таскаться.
   – Ну в следующий раз скажу. – Петя с интересом посмотрел на Лену. – Но имейте в виду, зарплата у нас с вами не такая большая.
   Лена иронически хмыкнула, подвинула к себе случайно стоящую в коридоре табуретку и, даже не вытирая ее, устало присела.
   – Знаете, Петр Сергеевич, я как-то уже свыклась с мыслью, что со вчерашнего дня удача от меня отвернулась. Хотелось бы надеяться, что это временно.
   Из второй учебной комнаты вышла тоже вся красная, распаренная Людмила Васильевна с оцинкованным ведром, полным до краев грязной воды. Она осторожно поставила ведро, вытянула из него тряпку из мешковины, выжала и, размахнувшись, шлепнула ее перед дверью комнаты.
   – У-уф, начерно помыла. Столько на полу было грязи, вы не представляете! Когда привезут мебель?
   Петр Сергеевич посмотрел на часы:
   – Звонили с фабрики. Уже едут.
   – Еще мебель сегодня должны привезти? – Лена-то думала, что сейчас она переоденется и уйдет домой… Ванна и спать. Она поднялась сегодня в такую рань!
   – Ну вы можете идти, Елена Николаевна. Мы с Людмилой Васильевной проследим за разгрузкой.
   – Нет, почему же, я останусь…
   Людмила Васильевна взглянула на Петю:
   – Ну тогда что же? Поесть надо, пока везут.
   – Яйца у нас есть? – очень по-домашнему спросил ее завкафедрой. – Вы с Леной сварганьте яичницу, а я быстренько схожу в магазин. Что нужно купить?
   – У меня со вчерашнего дня еще помидоры остались, – сказала Людмила Васильевна, – а вот хлеба нет. – Она царственно повернулась и поплыла в лаборантскую. Лена уныло поплелась за ней.

* * *

   Отделение физикотехники больше напоминало заднюю комнату какого-то биологического музея, чем медицинское учреждение. Только хранитель этого музея был человек не очень-то аккуратный. Вернее, хранителей, они же эксперты физикотехники, было двое. Один из них, Владислав, был еще сравнительно молод, очень высок, черноволос и слегка небрит. Другой, которого по странному совпадению тоже звали Владиславом, ростом вышел низковат и носил совершенно белую, короткую, круглую бородку и такие же кружком обстриженные, рано поседевшие, почти серебристые волосы. Они как бы были приклеены к его лобастой, шарообразной, большой голове. Несмотря на то что маленький Владислав был значительно старше высокого Владислава, все почему-то называли его уменьшительным именем Владик, в то время как младшего звали уважительно, видимо за рост, – Владом. А когда имели в виду в целом отделение физикотехники, то упоминали ласковое созвучие, как бы в одно слово – Влад-и-Владик. Влад-и-Владик на это не возражали, работали дружно. И хотя экспертизы всегда поручаются какому-то одному эксперту, эти два друга работали вместе и вместе были в курсе всех дел. Ну а уж подпись, как требует того процессуальное законодательство, ставил кто-то один. Либо Влад, либо Владик. Но все знали, что подпись в данном случае не имеет никакого значения. Решение всегда принималось коллегиально.
   Вот и сейчас в полутемном просторном помещении, а полутемным оно было потому, что Влад-и-Владик постоянно фотографировали, Саша застал обоих экспертов склоненными перед огромным столом, напоминающим бильярдный, только еще большим. На этом столе в беспорядке, а на самом деле в порядке, известном только Владу-и-Владику, грудами располагались пробитые и простреленные в разных местах кости, разнообразные ножички, разнокалиберные камни и палки и всякие другие орудия. Каждый из этих предметов лежал на отдельной бумажке с номером и фамилией следователя и потерпевшего. Высоко под потолком крутился граненый стеклянный шар, и грани его в электрическом свете давали над столом таинственные искрящиеся отблески. Впрочем, когда Влад-и-Владик фотографировали – на специально приспособленном для этого столике, шар гасили. Влад-и-Владик утверждали, что шар этот не простой – он тоже когда-то был объектом экспертизы – якобы им кому-то еще при советской власти разбили голову. Но потом шар этот почему-то перестал быть вещественным доказательством, и Владик, тогда он еще работал без Влада, попросил следователя отдать ему шар, просверлил в нем дырочки и подвесил под потолок.
   Чтобы было красивее, как он сам всем говорил.
   Теперь оба эксперта стояли как раз возле того участка стола, на котором в рядочки располагались картонки как раз Сашиной экспертизы. Они брали эти картонки и по очереди разглядывали их в свете какой-то специальной лампы красивого и сложно сделанного прибора.
   – Мир вам и хвала! – заковыристо обратился Саша к обоим экспертам. – Я вам сочувствую, но ничем помочь не могу. Следователь к вам с вещдоками еще не приезжал?
   – Ждем-с, – ответил за двоих Влад, а Владик согласно пожевал губами в своей круглой бороде.
   – Чего-нибудь обнаружили? – кивнул Саша на лампу.
   – Частицы неизвестного металла, – опять пожевал губами Владик. – Но, кажется, не во всех ранах.
   – Только в колотых, – уточнил Влад. – Я, правда, не все еще просмотрел.
   – Интересно… – протянул Саша, хотя, по правде говоря, ничего интересного в этом не увидел. Понятно же, что колотые раны нанесены одним предметом, а колото-резаные другим. Или другими. Что же здесь удивительного?
   – Удивительно то, – Владик отличался более подвижным характером, в отличие от Влада, который был флегматиком, – что такие частицы не встречаются в сплавах из стали, из которых делают прочные клинки.
   – Ну и… – Саша пока не понимал, куда они клонят.
   – Нужна еще химическая экспертиза, – дополнил друга Влад, – но, по-моему, это какой-то очень дешевый, мягкий сплав. Который не применяется не только для изготовления сколько-нибудь серьезного оружия, но даже и рабочих инструментов или кухонной утвари.
   – И еще вот, смотри, – подхватил Владик. – Раны-то вроде колотые, но по периферии на коже есть тоненькие полоски, будто ссадины – и они разной ширины. Самая широкая – два миллиметра. Ты догоняешь, что это значит?
   – Вы что, хотите сказать, что их гвоздем наносили? – недоверчиво посмотрел на экспертов Саша. – Ребята, не валяйте дурака. Совсем не похоже. От гвоздя рана звездчатообразной формы. Я такие видел…
   – Ну да, ты же Иисуса вскрывал, я и забыл, – почесал себе щеку Влад.
   – Иисуса не Иисуса, а видел, – насупился Саша.
   – Не-а, это не от гвоздя, – сказал маленький Влад. – Какой-то другой предмет. Какой – я не знаю. Но железно, что он не заточенный. Острие – только на конце этого предмета. Все остальное – полоски давления. Оттого, что эту гадость приходилось с силой в кожу вгонять. Кстати, надо к гистологам отнести эту кожу, чтобы подтвердить, что полоска – именно ссадина, а не испачканный чем-нибудь край кожи.
   – Я вырезал все, что мог, – сказал Саша.
   – Ну и отлично. Мы дорежем.
   Раздался осторожный стук в дверь.
   – И х-х-то там? – тоненьким голоском пропищал со своего места здоровенный Влад.
   – Это я, ваша мама пришла, вещдоков вам приволокла! – за дверью прогундосил знакомый следователь. – Целую коробку.
   – Ну давай, раз приволок, – так же ему в ответ теперь прогундосил Влад. – А сам уходи. Не мешай. Потому что пока ничего не можем тебе сказать.
   – Нет-нет, подожди. Владислав шутит, – подставил под коробку с вещдоками табуретку Владик. – Показывай, что привез.
   Следователь, совершенно замороченный, как он всегда чувствовал себя в этой полутемной комнате в компании Влада-и-Владика, послушно раскрыл коробку и стал вынимать оттуда вещдоки – каждый в отдельном полиэтиленовом пакете. Владик стал перебирать их, рассматривая, не вынимая до времени из упаковки.
   – Ты где тесаков-то столько набрал? – ласково спросил он у следователя, выбирая из коробки все ножи и откладывая их в сторону.
   – Да тут не только тесаки. Что на кухне в ресторане нашел, то и взял. На месте-то обнаружения ничего не было. Правда, Александр Анатольевич? – следователь для подтверждения своих слов обернулся к Саше.
   – Верно. Я сам искал, – подтвердил Саша. Действительно накануне он вместе со следователем из солидарности облазил всю парковку. – Ничего не было.
   – Кроме трупа, – флегматично заметил Влад.
   – Кроме трупа, – подтвердил Саша. – Кстати, в постановлении на экспертизу я не нашел вопроса о возможном перемещении трупа. Ты его ставить будешь? Или мне не париться?
   – Конечно, буду, – заволновался следователь. – Я этот вопрос просто забыл написать.
   – Скорее всего, его у тебя в «рыбе» не было, – без всякой злобы заметил Саша.
   – Ну не было. – Следователь давно уже ни в чем экспертам не возражал, подавленный их способностью узнавать всякие обстоятельства по самым, казалось бы, малозначительным деталям. Чего им возражать? Только себе хуже сделаешь. Все равно они все узнают, да еще на смех поднимут. – Хочешь, я тебя сейчас вслух спрошу: «Обнаружены ли на трупе Сергеева признаки перемещения тела…»
   – …во времени и в пространстве… – замогильным голосом добавил от своего аппарата Влад и вдруг откинулся на спинку своего стула. – Ну, ребята, все. Теперь точно могу сказать, что вот эти мягкие частицы присутствуют только в колотых ранах. Ищите предмет.
   – Ну, мы ищем, ищем. – Владик все выкладывал и выкладывал из коробки вещдоки. – Ты, по-моему, там весь клуб разорил. А вилки зачем сюда притаранил?
   – На всякий случай по одной и изъял.
   – Нет, не серебряные, – внимательно оглядел одну из вилок Влад. – Слушай, ты нам их оставь. Скажи там, в клубе, что следственный эксперимент проводить будем. У нас как раз все приличные вилки куда-то задевались. Одноразовыми «Доширак» приходится есть, а на пластмассовые лапшу наматывать неудобно.
   – Да берите, не жалко.
   – Тем более что мы тебе по секрету скажем, что для следственного эксперимента эти вилки все равно не годятся.
   – Почему? – спросил вконец уже обалдевший следователь.
   – Сам подумай, голова! – Влад протянул длинную руку и постучал следователя по голове. – От вилки сколько должно быть дырок на одной прямой? – Следователь молчал, и Влад вздохнул. – Четыре. Правильно. А у нас дырок рядышком максимум две. Ножниц у тебя там, часом, не завалялось?
   – Есть ножницы! – вдруг оживился следователь. – Маленькие. Маникюрные. Я их в женском туалете нашел. В корзине для… ну сами знаете для чего.
   Владик аккуратно взял пакетик с ножницами и осторожно вытряхнул их на чистый лист бумаги.
   – Ого! А на браншах что-то есть!
   – Так вы суньте эти ножницы в эту вашу лампу, по которой кровь определяете! – заволновался следователь.
   – Да мы сунем, сунем, – успокаивающе сказал Влад и действительно переключил какие-то тумблерочки на своем приборе и положил ножницы куда надо.
   – Щас поглядим… глядим…
   – Ну че ты молчишь? Есть кровь или нет? – не выдержал следователь.
   Влад еще специально потомил его немного. Он похмыкал, помычал, почесал затылок. Наконец вымолвил:
   – Ну, есть кровь.
   – Слава богу! – перекрестился следователь.
   – А что тебе это даст? – тут же включился в разговор Владик и даже затряс от возмущения бородатым подбородком. – Ты сначала человечка найди, хозяина этих ножниц. А уж тогда мы установим, чья это кровь. Вернее, не мы, а биологи. А то ты хозяина найдешь, а он тебе скажет, что он вчера этими ножницами свинью хотел заколоть. Зарезать не зарезал, но поранил сильно. И кровь это не человеческая. И группу этой крови не мешало бы установить. Для полного сходства. Я уж не говорю о генетической экспертизе.
   – Да я сейчас же постановление на биологическую экспертизу выпишу, – с готовностью сказал следователь. – Какие проблемы? Нужен человечек – будем искать.
   – Ты с перламутровыми пуговицами ищи. И лучше блондинку. В халатике. Как в «Бриллиантовой руке», – не выдержал Саша.
   – А это что такое? – Владик вытащил со дна коробки какой-то круглый, плоский, ярко раскрашенный с одной стороны предмет.
   – Это кнопка, – почесал себе ухо следователь. – Я ее на всякий случай в коробку забросил. У них там типа маскарад, что ли, был.
   – Какая кнопка? – насторожился Саша. – Ну-ка, дай сюда посмотреть… – Он взял из рук Владика плоскую непонятную штуку. – Действительно кнопка. Раскрашена под ромашку. – Он повертел ее в руках. – Ничего себе размерчик. Летающая тарелка. – Саша, осматривая, перевернул кнопку обратной стороной. – А вот это на ней что?
   – Они там такими кнопками чего-то к стенам прикалывали. Украшали типа. У кого-то в боковом зале был день рождения. Там на полу валялась то ли стенгазета с фотографиями, то ли поздравления какие-то… Но с вечера вся эта хрень висела на стене, уклеенная ромашками из бумаги. Типа в одном стиле – что кнопки, что ромашки. Мне официанты это рассказали. И еще они сказали, что вот этот парень, которого убили, вышел в тот день на работу в первый раз. До этого они его не видели.
   – Ребята, а посмотрите в вашем приборе еще и кнопку, – попросил Саша. – Вот эту часть, где острый треугольник, который, по идее, должны были в стену втыкать.
   Влад повернулся к нему, своей длинной рукой сверху подцепил кнопку, как подъемный кран, долго возился, крутил ее, сопел, так и эдак прилаживая, чтобы удобнее было, но все-таки пристроил ее под свою лампу.
   – Кнопки… мопки… Тащи сюда весь р-р-э-э-сторан, раз бесплатно смотрят… – ворчал он, пока снова перещелкивая тумблеры. А потом вгляделся и присвистнул. – Слушайте, а ведь, похоже, действительно кровь, – сказал он уже серьезно. – Давайте, сличайте ее по группе. Кому принадлежит. – Он стал исследовать кнопку дальше. – А вот вам и металл! Тот самый, частицы которого я нашел в ранах. Во всех колотых ранах.
   – Там только одна кнопка была или несколько? – спросил у следователя Саша.
   – Я даже не знаю. Скорей всего несколько, раз они там что-то прикрепляли…
   – Гони туда и вези все, сколько найдешь. И еще скажи, ты родственников этого трупа нашел?
   Следователь уже застегивал свою сумку.
   – Родственников не нашел. Они в отпуск куда-то уехали. Кажется, за границу. Еще не вернулись. Между прочим, они в таких хоромах живут… Я туда еле протиснулся. С соседями и то поговорить не удалось. Охране начхать, что я дознаватель. Не пускают, и все.
   – Но ты тогда охранникам фотографию этого трупа покажи, – посоветовал Саша. – Что-то мне не верится, что человек, который живет в таком доме, будет работать официантом в ночном клубе. У нас же не Америка. Ты вообще откуда знаешь, что этот человек – Сергеев? Ты его лицо видел?
   – А я в лица покойникам стараюсь не смотреть, – сказал следователь уже от двери. – Я в документы смотрю. У этого трупа в кармане пропуск лежал. В этот самый ночной клуб. А покойников я с детства плохо переношу. Блевать тянет.