Степанян Елена. Царский выбор

   Сильный ветер гнет деревья.
   Пламя над горящим амбаром поднимается вверх, ни одна искра не отлетает в сторону.
   Некоторые из прибежавших крестьян при виде этого зрелища застывают в изумлении. Остальные бросаются тушить.
    Варвара (изумленно).Павел Митрофаныч, глянь, и впрямь чудо.
    Митрофаныч (раздумчиво).Ветер, он как вода в реке. Где прямо течет, а где в воронки завихряется. Видно, в эфтом месте и случилось завихрение. (Вежливым тоном)Но, конечно же, за все Господа благодарить надо.

3– а. В доме Всеволожских

   Иван Родионович в кресле, в отчаянье. Евдокия, Андрей, Фима, нянька Настасья, Митрофаныч.
    Фима (опускается на колени, обнимает отца).Батюшка, голубчик, но ведь все живы, все цело. Ну, сгорело что-то! Разве ж мы не проживем?
    Всеволожский.Все труды прахом! Целый год труда, и всё прахом.
    Евдокия.Бог дал, Бог взял, Родионыч. Грех роптать, ведь такая беда миновала!
    Всеволожский.Да если бы само собой загорелось! Да я бы слова не сказал! — Но когда такое творится! У всех на виду! Ничего не боятся! Грабят, поджигают! И все их знают — и ничего.
    Митрофаныч.Мы такое только в Смутное время видели, ей-богу. При старом царе, при старом воеводе такое и присниться не могло.
    Всеволожский.Нет, я должен с ним поговорить! Я поеду в Касимов, я ему все скажу.
   Андрей в продолжение разговора стоит поодаль, блаженно переживая произошедшее. Услышав последние слова Всеволожского, поворачивается к нему.
    Андрей.Он того и ждет, чтоб ты пришел. Сам
   и прислал сонцевских, чтоб тебе про то напомнить. Только с пустыми руками к нему ходить без толку. Либо дань ему надо заплатить, либо охранную грамоту от какого-нибудь вельможи московского в нос ему ткнуть.
    Митрофаныч.Да, вот так. В прежние времена
   в Золотую Орду дань возили. А теперь эта Орда на каждом перекрестке.
    Евдокия.Давай в Москву поедем, Иван Родионыч.
    Всеволожский (кричит, стуча кулаком).Я сначала в Касимов поеду! Пусть он мне в глаза посмотрит! Я столбовой дворянин! Я за царя сражался! Я Сергиеву Лавру оборонял!
    Настасья.Батюшка, да не убивайся ты так, себя
   пощади. Он мизинца твоего не стоит, воевода этот.
    Фима (обнимая отца).Ну конечно же, мы поедем в Касимов. Завтра же все поедем. Отец Никола, чай, по тебе соскучился, он так тебя любит.
    Всеволожский (смягчаясь).А ты в Касимов ехать не боишься? А как матушка попадья начнет тебя сватать?
    Фима.А я храбрая, я никого не боюсь. Я даже матушки Глафиры Петровны не боюсь.

4. Москва

   У Кузьмы Кузьмича.
   Кузьма и Поликарп (помощник Трофима). Кузьма.Давно ты не появлялся.
    Поликарп.Прости, батюшка Кузьма Кузьмич. Работы много было. А Трофим Игнатьич, сам знаешь, мужик дотошный. Все ему надо знать, где был, куда ходил.
    Кузьма.А как про жалованье вспомнил, так сразу время нашлось.
    Поликарп (падая на колени).Кузьма Кузьмич, да что жалованье! Я и так по милости твоей как сыр в масле катаюсь. Да разве я когда забуду, что ты меня, сироту, к такому месту пристроил. А что давно не был — мой грех, каюсь. Но я, чай, не у бояр Стрешневых служу. Сам знаешь, князья наши — люди тишайшие. Князь Симеон Васильич всегда повторяет: кто Смутное время пережил, тому заради тишины ничего не жалко. Да если бы я про какой злой умысел…
    Кузьма.Ты, Поликушка, поднимись и встань-ка вон там, возле окошка!
   Поликарп идет ближе к свету, к окну. Кузьма пристально смотрит ему в лицо.
    Кузьма.Тебе ведомо, Поликарп, что такое ересь?
    Поликарп (ошарашенный).Я, батюшка, читать-писать умею, в уме считаю побыстрее самого Трофим
   Игнатьича, еще я шорное дело знаю, столярные работы делать умею… Где же мне еще какие-то ереси знать, что я — семи пядей во лбу?
    Кузьма (цедит).Больно много говоришь, Поликушка.
    Поликарп.Это я со страху. Я же вижу, что ты
   на меня гневаешься, а за что — понять не могу. Оттого и страшно.
    Кузьма.Ну хорошо. Я тебе помогу. Ходят к твоему Трофиму диковинные страннички, а ты об этом ничего не докладываешь.
    Поликарп.Ну, батюшка, их же столько ходит! Им тогда запись вести надо. А уж что они несут! Каждый думает, чем больше наврет, тем больше ему подадут. Они же заради этого и странствуют.
    Кузьма.А Михайло Иванов, что по воде ходит, он тоже подаяния просить приходил? Да? И князь Симеон Васильевич ему из своих рук подавал?
    Поликарп.Ну, батюшка Кузьма Кузьмич, ну ты прям Даниил-пророк! Был такой старец в усадьбе нашей, только меня в ту пору в Москве не было. Меня Игнатьич в нижегородские имения посылал, у нас там падеж скота случился.
    Кузьма (сквозь зубы).Где у них только нет имений. — (Громко)Так почему же не доложил?
    Поликарп.Да кабы я помыслить мог, что тебе про это знать важно. Теперь буду докладывать. Дай Бог памяти на всю их брехню. А запись вести — так Трофим поймает.
    Кузьма.А ты не про каждого докладывай, а только про особых, которых привечают особо, князю Прозоровскому представляют, пред его светлые очи.
    Поликарп.Батюшка Кузьма Кузьмич, да ведь богомольцев и юродивых и в царских палатах привечают. Кабы князь его слова на веру принял, он бы его к царю отвел.
    Кузьма.А царь бы его признал еретиком злым и приказал бы сжечь живьем.
    Поликарп (падая на колени).Батюшка, прости меня! Это же не по моему разумению. Ты хоть меня научи!..
    Кузьма.Встань, Поликушка! И стой так, чтобы я на тебя снизу смотрел.
    Поликарп (поднимаясь).Слушаюсь, батюшка.
    Кузьма.Так что же этот Михайло врал?
    Поликарп.Батюшка, да повторять стыдно! Хуже Аленки-побирушки, что каждую неделю за подаянием ходит. У ней сын догола раздемшись на крышу залазит и кричит, что он царь Навуходоносор.
    Кузьма.Слишком много говоришь, Поликушка.
    Поликарп.Да мне же вспомнить надо, концы
   с концами соединить. Меня ж не было при этом. Трофим Игнатьич рассказывал и тоже сомневался. У него выходило, что он не то что отца, а дедушку Ивана Грозного видел.
    Кузьма.А что ж тут стыдного?
    Поликарп.Да это-то ладно. Он про это так прямо не говорил. Это как бы само собой выходило. А байку вот какую сказывал. Мол-де Иван-царевич, про которого в сказках сказывают, был на самом деле и в Москве правил. Отец его, царь, на войну уходя, оставлял его царствовать. И добрее его и справедливее никогда никого не было. А потом его извели злые вороги, ворожбой там, и ядом, ну по-всякому. И вот, мол, когда народ об Иванцаревиче сказки сказывает, это он, значит, мечту свою лелеет, чтобы тот воротился и над ним царствовал.
    Кузьма (невозмутимо).Да, был такой царевич. Иван Младой прозывался. Очень его в Москве любили, потом отравили.
    Поликарп.А когда же это было, батюшка Кузьма Кузьмич?
    Кузьма.Отравили когда? Да лет тому полтораста с лишком.
    Поликарп.Так что ж этот Михайло, и впрямь двести лет живет?
    Кузьма.Про это лучше у него самого спрашивать.
    Поликарп (лукаво).Так, может, тогда и Аленкин сын — царь Навуходоносор?
    Кузьма.Все может быть. Но и про это лучше спросить у Михайлы Иваныча. (Отчетливо)И у других, таких же как он, богомольцев премудрых. Ты уж за ними досмотри, Поликушка, а то, выходит, я тебе жалованье плачу, а самому за тобой досматривать приходится.
   Поликарп на ватных ногах направляется к дверям.
    Кузьма.Погоди-ка, Поликушка. Ты мне вот о чем
   доложи. Как там Игнатка, Трофимов сын? Корабли в немецкие земли снаряжать — прибыльное дело. Чай, не один сундук уже золотом набил?
    Поликарп.Да какой там, Кузьма Кузьмич. Он ведь на казенном жалованье. А казенное жалованье, сам знаешь, пока от Москвы до Архангельска дойдет. (Разводит руками.)Если бы ему Трофим Игнатьич денег и снеди всякой не посылал, он бы ноги давно протянул.
    Кузьма.А, вот как! Выходит, у самого Трофима больше денег, чем в царской казне. — Ну иди, не теряй время зря.
   Поликарп идет по улице, свесив голову.
    Поликарп.Едрена мать! Кто же у нас переносит? Кто?

5. Касимов

   Здание собора. Из открытых дверей слышится пение. Андрей выходит на высокое соборное крыльцо, поворачивается к храму, крестится, кланяется, оборачивается, смотрит на яркое небо, золотую листву и прыгает на землю с верхней ступеньки.
   К храму спешит Захар Ильич, худощавый молодой человек постарше Андрея. Андрей бросается ему навстречу.
    Андрей.Захар Ильич!
    Захар (обнимая его).Душевно рад, душевно рад… Наслышан я о вашем несчастье, вчера вечером попадья к нам заходила. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
    Андрей (смеясь).Еще как помогло. Меня батюшка прямо на цепь посадил, и все ее укорачивал, укорачивал. Сначала в Москву запретил, потом в Касимов. Осталось мне одно село Кузяево, он меня туда посылал по лошадиным делам. А я и там не потерялся. У них половина села — татарская. И шорник, татарин, такой грамотей оказался. Столько мне порассказал и про веру их, и про старину. (Озирается.)Я завтра попробую от них улизнуть и схожу в татарскую слободу. Там у моего Габдулы сродственник живет, Шарипом зовут, тоже очень грамотный!..
    Захар.Лучше бы тебе воздержаться, Андрей. Это дело небезопасное. У нас в Казани был один такой татарин.
    Андрей.И что?
    Захар.Ой, вот мои вышли. И твои тоже.
   Из церкви выходят теща Захара с его женой и красавицей Машей. Андрей кланяется им, смущенно любуясь Машей. Следом появляются Иван Родионович, Евдокия Никитишна и Фима.
   Касимовцы заглядываются на Фиму. Она пытается закрыть лицо фатой.
    Евдокия (шепотом).Не надо, Фима, ты же видишь, никто не закрывается. Стой себе тихонько и в сторону смотри.
    Первый касимовец.Давно тебя видно не было, Иван Родионович! Совсем ты нас забыл. Ты ведь даже дом свой касимовский продал?
    Всеволожский.Да просто покупатель подвернулся на эти гнилушки. Жаль было упускать.
    Второй касимовец.Рад тебя видеть в добром здравии, Иван Родионович!
    Всеволожский.И я рад тебя видеть, Николай Алексеич.
    Третий касимовец (обнимая Всеволожского).Объявился, пропащая душа. Где остановился?
    Всеволожский.У отца Николы. Мы с ним старинные
   друзья. Подходит Захар.
    Захар.Вот, Иван Родионович, Бог дал снова повстречаться. Я ведь уже с полгода ваш, касимовский.
    Всеволожский (суховато).Очень рад, очень рад. Андрей мне докладывал.
    Захар.Ну хорошо. Расстаюсь с вами ненадолго. Матушка Глафира Петровна сегодня на угощение зовет по случаю вашего приезда. А завтра — милости прошу к нам.
 
   По дороге из церкви. Всеволожский и Евдокия.
    Всеволожский.Хотел бы я знать, эта попадья когда-нибудь спит?
    Евдокия.Отчего бы ей не спать?
    Всеволожский.Спать — время терять. А могла бы сватать, сватать, сватать.
    Евдокия.А что в том плохого? Ты, отец, все готов сердиться, а лучше бы умом пораскинул, подумал. Сам же говоришь все время, что у парня дурь в голове. А что в таком разе лучше всего? Женить. Не зря же говорят, женится — переменится.
    Всеволожский (ворчливо).Я тридцати лет женился.
    Евдокия.А ты разве смолоду был таким, как он? (Всеволожский морщится.)Я вчера с Глафирой поговорила. Приданого за этой Машей не меньше, чем за нашей Фимкой. Именье под Коломной неплохое, мельница совсем новая. Еще у них лес на обеих сестер.
    Всеволожский.У покойного Барашова и деньги
   водились. Но уж деньги Захар этот точно зажмет.
    Евдокия.А ты считал его деньги? У тебя и своих
   достаточно. Что мы, такие уж бедные? — А почему Захар этот Андрюшу привечает — понятное дело. Не из-за наших богатств. Тоже мне, богачи! Просто он ему душою близок. Уж если родниться, так уж с тем, с кем поговорить есть о чем, а не с тем, с кем двух слов не свяжешь.
    Всеволожский.А Андрюшка-то сам, захочет он жениться или опять выкаблучивать начнет?
    Евдокия.То-то и оно, то-то и оно, Родионыч! Ты посмотри, какая девка! А уж как он на нее поглядывал, прямо в церкви, это наш-то богомольник. Да главное не это. Глафира говорит, что девица редкостная — и грамоте обучена, и порассуждать умеет. Андрюшку этим скорее завлечешь, чем красотой. Думаешь, легко будет другую такую найти? Упустим — локти кусать будем.
    Всеволожский.Ну, мне пока не до этого. У меня сейчас первое дело — с воеводой этим треклятым переговорить. А его, видишь, черти куда-то унесли.
    Евдокия.Да ведь никто за тобой и не гонится. Ты только будь с ними поласковей, с Барашовыми, и все само собой сладится.
    Всеволожский.Можно подумать, я грубиян какой. — А лесок их я знаю, неплохой лесок. Не зря то место Туголесьем зовется.
 
   В доме отца Николы.
    Всеволожский (попадье).Ну, как твой промысел, матушка Глафира Петровна? Кормит?
    Попадья (радостно).Он мне душу кормит, Иван Родионыч. Ты подумай, ведь я уже старуха, а день-деньской только о любви и помышляю. (Смеется.)Это же сущая благодать.
    Всеволожский (подмигивая).А я слыхал, что у тебя в Касимове соперница объявилась, и не одна.
    Попадья.Это которые сватовством за деньги занимаются? Хороши соперницы, нечего сказать! Где я, и где они! — Я же сердцем чую, где любовь получится. Разве я стану абы кого сватать? Да еще за деньги. — Я каждого через сердце свое пропускаю, у меня своя награда!..
    Евдокия.Да он тебя подначивает, матушка Глафира Петровна, а ты и клюнула.
    Всеволожский.А вот и наш батюшка.
   Входит отец Никола в сопровождении Фимы и Андрея.
    Попадья.Ох, скоро и гости наши подойдут. Ты, Евдокия Никитишна, отдохни, голубушка, а Порфирьевна твоя мне поможет на стол накрыть.
 
   Всеволожский и отец Никола вдвоем.
    Никола.Послушай меня, Иван. Может, это и к лучшему, что воеводы сейчас нет. Ты поостынешь и поймешь, что ходить к нему без толку. Разве что с поклоном и с подношением.
    Всеволожский.Я лучше умру.
    Никола.Не сомневаюсь. Я тебя с самого рождения знаю. А когда он выгонит тебя и оскорбит, что ты будешь делать со своей гордостью?
    Всеволожский.Он не посмеет! Это ж все равно, что расписаться в том, что он разбойникам этим потатчик. (Отец Никола отворачивается.)Я ничего не понимаю, кто у него в Москве?
    Никола.Не знаю и знать не желаю. — Мне Андрей давеча сказывал, что свояк твой Корионов с князем Прозоровским знается. Вот это то, что надо. Прозоровский сейчас в чести, к самому Морозову близок. У него не стыдно попросить защиты. И тогда наш Ирод касимовский тебя пальцем не тронет.
    Всеволожский.Но ведь это тоже подлость — меня не тронь, а с другими делай, что хошь.
    Никола.Ох Ваня, Ваня! Я за свои семьдесят лет успел понять, как эта жизнь устроена. Одни творят подлость, а другие глаза на нее закрывают, слепыми прикидываются. И стоит кому-нибудь хоть один глаз открыть, так те подлецы норовят ему оба вырвать. (Тяжело вздыхает.)Наверное, где-нибудь и есть правда, но нас она всегда стороной обходит.
    Всеволожский.Нет, я все же поговорю с этим Обручевым. В конце концов, Москва никуда не денется. Я подумаю, может, Евдокию туда отправлю, это ведь ее родня, Корионовы.
    Евдокия (врывается к ним).Да ты рехнулся,
   Родионыч! Где это видано, чтоб мужняя жена в Москву ездила челом бить! Ты что, меня своей вдовой записал? — Отец Никола, родненький, скажи ты ему! Блажь на него нашла! Зятя моего Корионова невесть в чем подозревает, ни за что не хочет Андрея к нему отпустить. — Он почему сам-то в Москву не едет? Боится, что Андрей за ним следом туда прибежит.
    Всеволожский.И прибежит.
    Евдокия.Мы ведь такого натерпелись! Я себя в руках держу, а внутри у меня все дрожит!
    Всеволожский (виновато).Ну, будет тебе.
    Попадья (из-за двери).Евдокиюшка, милая, гости идут.
   Всеволожские принимают парадный вид и идут навстречу гостям.
 
   В горнице.
   Всеволожские и гости: Захар Ильич, его жена, теща и Маша.
    Всеволожский.Ксения Андреевна, голубушка, сто лет не видались. (К Захару)Я ведь с твоим тестем покойным бок о бок воевал. Вместе Сергиеву Лавру обороняли.
    Барашова.Так ты, отец мой, совсем нас разлюбил. Дом касимовский и тот продал.
    Всеволожский.Да ну их, эти гнилушки.
    Евдокия.Зато Андрей, как побывал последний раз в Касимове, так только и слышишь от него — Захар Ильич, да Захар Ильич.
    Захар.Это только так говорится. А в мыслях у него совсем не Захар Ильич.
   Все смотрят на Машу, которая скромно опускает глаза. Все рассаживаются за столом, мужчины по одну сторону, женщины — по другую. Фима и Маша сидят рядом, Андрей напротив них.
    Фима (негромко).Маша, а ты вышивать любишь?
    Маша.Не-а
    Фима.Я тоже терпеть не могу. (Все трое смеются.)

6. Москва

   Возок боярина Морозова подъезжает к крыльцу небольшого дома.
   Илья Милославский сбегает со ступенек, помогает Морозову выйти, суетится вокруг него, целует руки.
    Милославский.Отец мой! Благодетель мой!
    Морозов.Ну полно тебе, Илья Данилыч! (Идут в дом.)
 
   Морозов располагается в горнице, вытаскивает свернутый пергамент, разворачивает его.
    Морозов.Вот он, список. По царскому указу только с этого дня можно в него девиц заносить. Я твоих красавиц, конечно, помню, и даже очень хорошо, но для порядка должен сегодня их особо оглядеть.
   Вот, двоих я уже сюда занес, не ахти каких. А третья будет Мария Милославская — Бог троицу любит. Так что веди ее сюда. (Усмехается.)И ту, которую четвертой запишем, тоже веди.
 
   Комната дочерей Милославского.
   Няньки и служанки наряжают их, оглядывают, сдувают последние пылинки. Входит Милославский.
    Милославский (взволнованно).Борис Иваныч прибыл со списком. Сейчас будет вас в него заносить. Хочет перед этим опять на вас посмотреть.
    Анна (насмешливо).Все не насмотрится никак? Мария.Анька!
    Милославский.По плетке заскучала? В такой день!
    Анна.Да что ты, батюшка, разве я что сказала? Я вообще рта не раскрывала. Разве девице положено говорить? Девице молчать положено и ходить очами вниз, а поднимать только тогда, когда прикажут вверх посмотреть.
    Милославский.Ох-хо-хо! Ну я с тобой еще поговорю. (Няньке)Все приготовлено?
    Нянька.Все готово, барин. В горнице.
   Морозов и Милославский выжидательно смотрят на дверь. Дверь открывается. Входят девицы, в руках у них подносы с угощением. Они ставят подносы на стол и отходят назад. Стоят выпрямившись, опустив глаза.
    Морозов.Да-а! Попроси-ка, Илья Данилыч, доченек вверх поглядеть!
   Девушки прыскают со смеху и смотрят вверх.
    Милославский.Вот, дочери мои, боярин Борис Иванович, благодетель семьи нашей, оказал нам великую честь, занес имена ваши в список девиц, предназначенных для царских смотрин. И еще большую честь нам оказывает, обещает замолвить за вас словцо перед царем-батюшкой. А для него, для государя нашего, слово его наставника верного немалую цену имеет.
    Морозов.Да-а! О-обе хороши.
    Анна.Что-то я в толк не возьму — неужто государь на нас обеих женится? Али ты, боярин, турецкий закон завести хочешь?
   Мария в ужасе.
    Милославский.Анька! Да я…
    Морозов.Прости ее, Илья Данилович! Она больше не будет. Прости ее под мое поручительство.
 
   Морозов и Милославский вдвоем.
    Морозов.Аннушка верно сказала. На обеих царю не жениться. Царя женим на Марье Ильиничне. А уж после того, Илья Данилович, не побрезгуй мной, старым и вдовым, зашлю к тебе сватов за младшей сестрой.

7. Касимов

   Андрей стоит перед касимовской мечетью. Ему хочется туда войти, но он не решается. С глубоким вздохом он уходит.
   Идет касимовскими улицами. Подходит к дому Бара-шовых. В раскрытые ворота видно, как Захар с работниками возится с крытой повозкой.
    Андрей.Добрый день, Захар Ильич!
    Захар.Рад тебя видеть.
    Андрей.Ты взгляни-ка, Захар Ильич, какая красота.
   Сквозь ветки рябины, покрытые густыми гроздьями, видно ярко-синее небо.
    Захар (подходит к рябине).Много рябины — к холодной зиме. Зима этот год ранняя будет. Может, еще до Покрова снег выпадет.
    Андрей (тихо).Ослушался я тебя, Захар Ильич, и вот наказан. Сходил я в татарскую слободу, а Шарип этот в Казань укатил.
    Захар.Ну ты неуемный! И как Ивану Родионовичу удается такого неуемного на привязи держать?
    Андрей.Как удается? Только с моей помощью. Жалко ведь старика огорчать, поэтому каждый раз пускаемся на хитрость. Вот и сейчас я ведь не где-нибудь шатаюсь, а здесь у тебя. (В окне появляется Маша. Андрей отвешивает низкий поклон.)А помнишь, ты мне рассказать хотел про то, что у вас в Казани было?
   Один из работников направляется к ним.
    Захар.Не сейчас, Андрей, не сейчас. В другой раз расскажу.
    Андрей.Тогда я пойду. Мне ведь пора к тебе в гости, опоздать могу. (Быстро уходит.)
    Работник.Посмотри, барин Захар Ильич, что я надумал. (Возвращаются к повозке.)
   Жена Захара, Софья, подходит к ним.
    Софья.Кто это там побежал, уж не наш ли жених?
    Захар.Он самый. — Ну как, нравится он тебе?
    Софья.А что, тебе разонравился?
    Захар.Да нет, он очень славный. Но совсем как малое дитя.
 
   В доме Барашовых. Маша и Софья.
    Маша (глядя в зеркало).Сонь, а кто красивее — я или Фима Всеволожская?
    Софья.А тебе непременно надо быть самой
   красивой? — Что тебе, тебя ведь за ее брата сватают. Уж он-то на ее красоту не обзавидуется.
    Маша.Ничего мне не надо. Я просто так спросила. Я знаю, что она меня красивее. И она добрая. Совсем своей красотой не гордится. Словно бы и нет ее. — Чудно, что они ее замуж не выдают.
    Софья.Коли не выдают, значит, подходящего жениха не нашли. А может, задумка какая есть. У них в Москве родня с большими связями.
    Маша.Да, у нас в Москве родни нет.
    Софья (смеется).Ну как же, а тетушка Агафья?
    Маша.У тетушки Агафьи самая важная родня — та, что в городе Касимове. В нашей избе. (Обе смеются.)
 
   Приемная комната в доме Барашовых.
   Гости и хозяева чинно сидят за столом, за трапезой.
    Маша.Матушка, я давеча Фиме обещала вышиванье свое показать.
    Барашова.Идите, доченьки, конечно, не все же вам со стариками сидеть. (К Евдокии)Маша у нас такая рукодельница, так вышивает.
   Девушки выходят.
    Захар.Андрей Иванович тоже вот хотел посмотреть у меня листы немецкие.
   Андрей вскакивает, идет вслед за Захаром.
    Захар (за дверью).Выручай меня, брат. Эти олухи там без меня повозку доломают, а я у тещи выйду виноватым… (Заталкивает его в комнату Маши и уходит.)
 
   У Маши.
   Фима, Маша и Андрей у окошка. Фима.Уже темнеет рано.
    Маша.Скоро зима. — А ведь есть такие края, где совсем зимы нет. Мне их даже жалко. Такой красоты не видят. Зимою иной раз выйдешь в сад — точно в сказочное царство попадешь. Особенно вечером, когда луна светит. — Стоишь, будто в алмазном тереме.