Степнова Ольга. Домик с крокодилами

   – Ну ты и кадр! – не скрывая испуга, выдохнул я в лицо Прохору.
   – Вы меня утопите? – заплакал Прохор, пытаясь вырваться из моих рук и всё-таки уйти камнем на дно.
   Я схватил его за шиворот белой рубашки, выкинул на берег и выбрался сам.
   Начало моих педагогических подвигов никуда не годилось. Следовало пойти к хозяйке, чтобы отказаться от должности семейного педагога и баснословной зарплаты.
   Пацан был невменяемый.
   Прохор попытался вырваться и удрать, но я крепко держал за ворот мокрой рубашки.
   – Я вспомнил, твоя жена книжки пишет, – неожиданно сказал он, переставая дёргаться.
   – Есть контакт! – выдохнул я с облегчением. – Теперь ты понял, что я не бандит?
   – Так она детективы пишет! А там трупы, убийства и преступления! Где она сюжеты берёт?!!
   Это был любимый вопрос журналистов, но никто из них никогда не задавал его с таким нехорошим подтекстом.
   – Не у меня, – заверил я Прохора. – Я зубы чищу, овсянку ем и детей дрессирую…
   Прохор дёрнулся, и, оставив у меня в руке кусок воротника, со всех ног помчался к дому. Я остался стоять как последний дурак – мокрый, растерянный, с куском детской рубашки в руке. Следовало как можно быстрее бежать к Ирме Андреевне и отказываться от места. Следовало честно признаться, что мальчику требуется психиатр, а не тренер и воспитатель.
   – Что, бодаетесь с Прохором? – раздался у меня за спиной бархатный голос.
   Я обернулся и увидел парня лет тридцати. Был бы я бабой, упал бы замертво от его неземной красоты. От голубых глаз, загорелых бицепсов, ямочки на подбородке, золотого колечка в ухе, татуировки во всю правую руку и длинных светлых волос, которые развевал ветер. На парне были белые джинсы и белая майка без рукавов, эффектно подчёркивавшие его безупречное телосложение и бронзовый загар.
   – Никас, – протянул парень мне руку. – Муж Ирмы Андреевны и отец Прохора.
   – Глеб, – представился я, и мы пожали друг другу руки.
   – Пытаетесь сделать из Прохора человека? – Никас сел прямо на траву и закурил длинную, чёрную сигарету.
   – Пока лишь пытаюсь поймать его, – вздохнул я, усаживаясь рядом.
   – Удалось?
   Я молча показал папаше кусок воротника.
   Он кивнул и глубоко затянулся.
   – По-моему, у Прохора аутизм, кретинизм и все признаки дебилизма. Но жена уверена, что ему просто нужен хороший учитель, – усмехнулся Никас.
   – Нормальный пацан, – возразил я. – Нужно с ним только немного позаниматься…
   – Педагогика – самая бесполезная наука на свете! Человек вырастает таким, каким его задумала природа.
   – Я думал, вы скажете бог, – засмеялся я.
   – Бог – это и есть природа, – хмыкнул красавчик-папаша. – Гены, хромосомы и всё такое. Прохору не повезло. Какой-то сбой произошёл в природе и вместо того, чтобы родиться таким как я, он родился трусливым, забитым уродцем.
   Разговор настолько перестал мне нравиться, что я передумал бежать к хозяйке отказываться от места.
   – Через неделю вы не узнаете своего сына, – твёрдо сказал я папаше и встал.
   Никас затушил сигарету, бросил окурок в кусты и тоже поднялся.
   – Ты зря теряешь здесь время, Глеб, – сказал он. – Мой тебе совет – беги из этого дома. Думаешь, ты первый, кого нанимает Ирма, чтобы переделать пацана?! Да до тебя с ним работали светилы медицины и педагогики! И все с позором сбежали, расписавшись в своей беспомощности!
   – Я не сбегу. Потому что ни в медицине, ни в педагогике я ни бум-бум. Мне плевать на диагнозы и хромосомы. Я вижу, что мальчишка нормальный.
   – Ну-ну, – засмеялся Никас. Он быстро сбросил одежду, грациозно нырнул в бассейн и размашисто поплыл, отблескивая на солнце загорелой спиной.
   И зачем тут бассейн, если в двух шагах море?!!
   Я вздохнул и поплёлся в свой домик, чтобы в прохладе продумать стратегию по укрощению и приручению Прохора. Одежда на солнце уже просохла, а голова распухла от теснивших её нерадостных мыслей.

* * *

   Следующий день был воскресенье.
   Я не стал форсировать события и воспользовался своим законным выходным.
   Если бы я знал, чем это закончится…
   Как человек, не привыкший быть без колёс, я заехал с утра на автомобильный рынок и совсем недорого купил двадцать первую «Волгу» пятьдесят восьмого года выпуска: отреставрированную, холёную, с никелированной фигуркой оленя на капоте, выкрашенную в два цвета, – красный и белый. Довольный своей покупкой, я решил опробовать её, и минут сорок гонял по Окружному шоссе вдоль побережья, проверяя старинный агрегат на скорость, торможение и послушность рулю. Техническое состояние «Волги» оказалось выше всяких похвал. Я «делал» на ней даже «японцев», а встречные джипы миганием фар и пронзительными сигналами одобряли мою старушку за её нехилую скорость.
   Наконец, я проголодался, и хоть на хозяйской кухне мне полагалось немало вкусной еды, решил перекусить в придорожном кафе.
   Моё внимание привлекла шашлычная под названием «Аллигатор». Даже не знаю, что мне больше понравилось – название, чистоплотные парни в белых халатах, орудовавшие возле мангалов, или запахи, от которых сводило желудок.
   Стоянка оказалась забита, мест для парковки не было, и я невежливо подпёр два одинаковых «Сааба». Посигналят, подумал я, направляясь изучать меню заведения.
   Часть столиков находились на улице, а часть – в просторном павильоне, в центре которого размещался искусственный водоём, украшенный табличкой «Таня и Ваня. Просьба руками не трогать, не кормить, не нырять и не приставать». Заинтригованный, я заглянул в водоём и увидел двух живых крокодилов. Замерев, они сидели на камне, и ничего хорошего их неподвижные глаза не предвещали… Кажется, аллигаторы готовились к стремительному броску, а, может, отдыхали после него, переваривая зазевавшегося посетителя. Только присмотревшись внимательнее, я увидел, что на лапах у крокодилов цепи, прикреплённые к стене бассейна.
   – Поглазеть пришли, или перекусывать будем? – весело подмигнул мне парень типичной поварской внешности – высокий, полный, в белом колпаке и переднике.
   – И чем же у вас тут можно перекусить? – усмехнулся я, занимая столик у стены, подальше от крокодилов.
   – Люля-кебаб, дымляма, – начал загибать пальцы парень, – хачапури, чахахбили, гуляш, бефстроганов, салаты всех мастей, сациви, далма, ну, и шашлык, разумеется, трёх, между прочим, видов – из баранины, свинины и осетрины.
   – Разнообразно, – похвалил я. – Принесите всего по одной порции, а там видно будет. – Парень в колпаке расплылся в такой восхищённой улыбке, что я почувствовал себя благодетелем.
   – Наш человек! – сказал он, похлопав себя по пузу, и вдруг представился: – Аркадий Сомов, владелец этого заведения.
   – Глеб Сазонов, – пожал я его руку, оказавшуюся на удивление твёрдой и сильной. – Педагог. Большой любитель пожрать.
   – Побольше бы таких педагогов! – Он опять подмигнул мне и ушёл на кухню с достоинством короля.
   Я огляделся. Кафе мне нравилось: во-первых, тут не гремел ни шансон, ни попса, во-вторых, не было накурено и не воняло спиртным. Тут пахло чистотой и уютом, чем может похвастаться не всякое придорожное заведение. Но главное отличие этого кафе состояло в том, что между столиками не бегали официанты, посетителей в зале обслуживал сам хозяин.
   Через двадцать минут на моём столе дымились десять блюд, источая такой аромат, что я едва сдержал себя, чтобы не начать есть руками. Порции, надо сказать, оказались неслабыми, но я был так голоден, что через пятнадцать минут Сомов уносил от меня гору пустых тарелок.
   – Нехило, – похвалил он, вернувшись. – Что-нибудь ещё? Есть баранья нога в фирменном сливочном соусе.
   – Тащите, – не задумываясь, кивнул я. – Бараньей ноге в сливочном соусе мой организм скажет «ура!».
   – И как это вам удаётся, столько есть и не толстеть? – удивился Сомов, снова похлопав себя по внушительному пузцу.
   – Сам удивляюсь, – засмеялся я. – Наверное, педагогика очень энергозатратная… – Договорить я не успел.
   В зал влетел разъярённый детина с синей татуированной шеей и злыми глазами. По тому, как он сжимал кулак, я понял, что в руке у него кастет, и детина намерен пустить его в ход.
   – Чья расписная кибитка преградила нам выезд? – заорал он и с излишней свирепостью обвёл зал выпученными глазами. – Чья дохлая волжара раскорячилась поперёк дороги, суки?!
   – Ну, моя, – не очень охотно признался я. – Только чего глотку-то драть? Сказал вежливо, я отъехал. А теперь мне что-то и отъезжать-то не очень охота. – Я зевнул и погладил себя по животу, заимствовав этот красноречивый жест у хозяина кафе.
   – Что?! – нервно подпрыгнул парень с синей шеей. – Что ты сказал, падла?!
   – Я сказал, – нарочито медленно выговорил я, – что отъеду только после того, как съем – какую там ногу? – поднял я глаза на Сомова.
   – Баранью, в сливочном соусе, – вежливо напомнил Аркадий, и, наклонившись, обеспокоенно прошептал мне на ухо: – Не советую связываться с этим отродьем. Их шесть человек на двух «Саабах»! Местные бандюки… Рынки автозапчастей держат, рэкет, шантаж, убийства и похищения людей с целью получения выкупа…
   – Я не отъеду, пока не съем баранью ногу в сливочном соусе, – с улыбкой повторил я.
   – Вс-стать, п-падла!!! – заикаясь от ярости, заорал местный держатель авторынков и похититель людей. – Вс-стать, я с-сказал!!!
   – Плакал мой интерьер, – вздохнув, Аркадий закатал рукава.
   – Сколько, говоришь, их человек? – уточнил я.
   – Шесть.
   – Эх, не хотел сегодня заниматься педагогикой, но придётся… – Я встал и расправил плечи, показав почти два метра своего роста. – Слышь, ты, синяя шейка, выйди отсюда, – по-хорошему попросил я. – А то придётся поучить тебя и твоих дружков вежливости.
   Он скакнул на меня с дилетантским, корявым замахом, но я легко перехватил его руку, заломил назад, тюкнул по темечку кулаком – легонько, так, для острастки, – и выкрутил из обмякших пальцев кастет. После этих нехитрых оздоровительных процедур я вывел парня на улицу.
   Эх, какое тут было раздолье!
   Не шесть, а целых семь пацанов самой неблагополучной наружности, окружили меня. Я был выше этой команды на две головы, и раза в три шире каждого из них, но они на что-то рассчитывали. Швырнув на них обездвиженного товарища, я с удовольствием приступил к делу…
   Первых двух я уложил ударами в печень. Они не успели даже удивиться своей нерасторопности и неумению держать удар. Третий достал меня ногой в челюсть, но я поймал его за ремень, раскрутил и отправил в свободный полёт по шоссе, где немедленно послышался визг тормозов и маты водителей.
   Остальные четверо прилипли ко мне как панировка к сырой котлете и, надо сказать, это оказалось неприятно, потому что парни сильно били меня по голове и другим жизненно важным органам. Уж как я только не пытался их сбросить! Разбегался и бросался на землю, брыкался, проводил бесполезные хуки и апперкоты, даже нырнул в мангал с тлеющими углями. Но эти сволочи не отлипали. Численное преимущество – страшная вещь, но во мне бродили качественные калории съеденных мясных блюд, и сил ещё было достаточно, и желания, и дури, и отчаяния, и боли за свою погибающую любовь и неустроенную семейную жизнь…
   Парочку пацанов я всё-таки уложил между пластиковыми столиками отдохнуть, прижав стульями, а рухнувшие тенты прикрыли их тела безразмерными саванами с рекламой «Колы». Но тут ожили первые кадры – тот, у которого шея выглядела немытой из-за тату, и тот, который на шоссе наделал переполох и пробки. Первый подбежал с намерением нацепить меня на шампур, второй с желанием попасть в меня из «травматики». Несколько шальных резиновых пуль прошли мимо, а потом и вовсе закончились.
   Вот тут мне пришлось туго.
   Столы и стулья летали, тенты падали и трещали, мангалы с красными углями и недожаренными шашлыками порхали в воздухе, валясь под колёса проезжающих мимо автомобилей.
   Веселье набирало обороты, но силы подходили к концу. Посетители разбежались как пугливые зайцы, машины спешили покинуть побоище, а чистоплотные парни-шашлычники попрятались в кустах.
   Помощь пришла неожиданно и своевременно.
   Словно пушечное ядро в нашу заварушку влетел толстяк Сомов. Дрался повар неумело, но, учитывая его рост, вес и энтузиазм, пользу он принёс ощутимую. Парочка отморозков, получив от него по кумполу, бросилась к своему «Саабу» и уехала, виртуозно объехав мою «двадцать первую» старушенцию. Во второй «Сааб» лично я утрамбовал тела остальных четырёх участников драки и от всего сердца пожелал им доброго пути. Они уехали, плохо ориентируясь в пространстве и виляя задом, словно на гололёде.
   Запыхавшийся Аркадий обошёл свои разгромленные владения и обнаружил под тентом того первого атамана, который пугал меня кастетом и лишил возможности в спокойной обстановке съесть баранью ногу.
   – Уходи отсюда, – пнул его ногой Сомов.
   Атаман промычал что-то, схватил вдруг Аркадия за ногу, повалил на землю и начал мутузить. От неожиданности Аркадий пропустил пару ударов в голову. Я так разозлился, что отбил Аркадия у этого урода запрещёнными пинками в пах. Он ухнул, замер, затих, но просто так оставлять мне его не хотелось. Я завернул тело в тент и потащил в помещение.
   – Ты куда? – бросился за мной Сомов.
   – Есть одна воспитательная идейка, – пробормотал я, засовывая голову атамана в бассейн с крокодилами.
   Атаман дёрнулся, забился в моих руках и начал пускать пузыри. Аллигаторы посмотрели на него с интересом, но с места не двинулись.
   – Они всякую дрянь не едят, – подбежав, пояснил Аркадий.
   – Жаль. На их месте я бы кусочек попробовал.
   Мы вытащили парня из пруда и положили между столиками. Аркадий по мобильному вызвал такси. Машина прибыла через минуту, и мы перепоручили упакованного в тент атамана таксисту, щедро заплатив ему за хлопоты.
   – В медсанчасть его, – приказал я чрезвычайно удивлённому водителю.
   – В какую? – уточнил он.
   – В любую, где есть гипс и наркоз, – пояснил я, и машина умчалась.
   День удался на славу.
   Можно было подумать и о бараньей ноге.
   – Теперь я понимаю, почему ты так много ешь и не толстеешь, – сказал Сомов, утирая со лба пот рукавом. – Если бы я так каждый день разминался… Сильная наука – педагогика!
   – Зачем ты в драку полез? – спросил я.
   – Не люблю, когда семеро на одного, – улыбнулся он.
   Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. У Аркадия была сильно разбита скула, на лбу красовалась шишка. У меня разбухла губа, левый глаз заплыл полностью, а правый наполовину.
   – Сом, – счёл нужным заново представиться Аркадий.
   – Бизон, – поддержал я его порыв.
   Мы пожали друг другу руки и вернулись в кафе. Это был лучший выходной в моей жизни. Посетители не рисковали заходить в «Аллигатор» до самого вечера, видя перед входом перевёрнутые мангалы и разбросанные столы. Шашлычники разбежались по домам, не спросив разрешения у хозяина. Мы остались с Сомом одни, не считая Тани и Вани, конечно.
   Через час на столе, за которым мы обосновались, стояли баранья нога, фаршированный поросёнок, гусь с какой-то экзотической хреновиной внутри, далеко не вегетарианские салаты и… литров пятнадцать свежего бочкового пива. Мы просидели с Сомом до позднего вечера, болтая обо всём, и ни о чём – о любви, о дружбе, о палестино-израильском конфликте, о мировом финансовом кризисе, о том, что еды должно быть много, а пива – ну очень много! Нам казалось, что мы знаем друг друга всю жизнь, что мы родились в одном городе, в одном роддоме, ходили в один детский сад, учились в одном классе, а потом, повзрослев, в один прекрасный день вместе разгромили банду разбойников…
   – Скажи, где ты взял аллигаторов? – спросил я, порядком накачавшись пивом.
   – Таню в зоопарке купил, а Ваня… Ты не поверишь, он сам пришёл. Причухал по шоссе и к Тане в пруд свалился со счастливой мордой.
   – Почему не поверю, поверю… Я бы сам куда-нибудь причухал и свалился к кому-нибудь со счастливой мордой. А кто из них кто?
   – Таня зелёная, а Ваня серый, с длинным хвостом. Или наоборот.
   Мы заржали, допили пиво, доели жареных карпов, которые неведомо как очутились на нашем столе, и стали прощаться.
   – Я тебя вспомнил! – вдруг заорал Сом. – Я вспомнил, где тебя видел!
   – Тс-с! – прижал я палец к губам. – Давай раз и навсегда договоримся, – ты меня там не видел!
   – Давай, – заговорщицки прошептал Сом. Мы выпили с ним по последней, чокнувшись большими кружками так, что половина пива выплеснулась на скатерть.
   Чтобы добраться на «Волге» домой в оччень нетрезвом виде, мне пришлось нанять Камаз, который согласился дотянуть мою старушку до хозяйской виллы на жёсткой сцепке.
   Я бросил машину возле ворот и на цыпочках прокрался в свою благоустроенную нору, надеясь, что меня никто не заметит.
 
   Наутро все местные телеканалы сообщили о «беспрецедентной драке между двумя криминальными группировками, которые много лет воюют за сферы влияния в городе». Мало того – все местные телеканалы показали видеокадры этой драки, сделанные с мобильного. На записи отчётливо слышались звуки ударов, хруст костей и стоны поверженных. Пару раз во весь экран мелькнула моя разгорячённая физиономия. Пару раз мои ботинки ручной работы, будь они неладны, попали кому-то в челюсть. Какой-то идиот поработал мобильным репортёром и разослал скандальную съёмку по всем новостным каналам…
   Я щёлкал телевизионным пультом, чувствуя себя предателем и преступником. На всех местных каналах показывали одно и тоже – драку в придорожном кафе «Аллигатор».
   И так ведут себя педагоги?!!
   Это был конец моей воспитательной деятельности в богатом, приличном доме.
   Я умылся, побрился, залепил пластырем все раны, которые можно было залепить, и, прихрамывая, пошёл к хозяйке. Я решил избавить её от необходимости формулировать причины моего увольнения и уволиться сам.
   Грустные мысли теснились в похмельном мозгу, и первой из них была та, что придётся заново тыкать фломастером в карту, снова куда-то ехать, устраиваться на новом месте и искать работу, потому что жить без работы я не могу. С педагогикой по всей вероятности нужно завязывать. Что-то перестало у меня получаться сеять разумное, вечное, доброе. Нарушив вчера свой личный сухой закон, я не испытывал угрызений совести. Я ничего не испытывал, кроме боли в мышцах и злостного сушняка.
   Может быть, снять в аренду большой гараж и организовать там автомастерскую?! Тогда не нужно будет грузиться моральным обликом, и по субботам вполне можно позволить себе пить пиво с Сомом и чистить рыла местным отморозкам.
   Чтобы перебить пивной перегар, я решил заскочить на кухню и выпить кофе с какими-нибудь булками, если эти булки там, конечно, найдутся.
   Булки нашлись, целый тазик – с маком, с корицей, с кунжутом и даже с повидлом, – но кроме них на кухне обнаружилось рыжеволосое юное создание в полупрозрачном пеньюаре.
   Создание сидело на высоком барном стуле, и, эффектно закинув ногу на ногу, маленькими глотками хлебало кофе из крошечной чашки.
   Такое зрелище на похмельную голову было слишком, учитывая, что под розовым пеньюаром у девчонки ничего не было, кроме красных стрингов и её собственного юного тела. Я даже подумал, что у меня какой-то глючный синдром после вчерашних упражнений на свежем воздухе, но синдром вдруг вытянул ногу, преграждая мне путь, и бесцеремонно спросил:
   – Ты кто?
   – Где? – не врубился я в суть вопроса.
   – Ой, вы Герасим! – обрадовалась красотка. – Большой, тупой, глухой, и собак топите, да?!
   Я снова засомневался в реальности происходящего и молча налил себе кофе из внушительных размеров кофемашины.
   – Так вы Герасим? – не унималась девчонка.
   – Я кофе пью, дура, – нагрубил я, закладывая в стакан восемь кусков сахара и неприлично громко размешивая их ложкой.
   – Я – дура?! – поразилась девица.
   – Ну не Герасим же дура, – буркнул я, с наслаждением отпивая кофе, и зачем-то добавил: – Великая сила русской литературы – всегда есть о чём поговорить с девушкой!
   – И при чём тут русская литература? – нахмурилась девка.
   Я понял, что лучше молчать и немедленно забил рот тремя булками. Девчонку для себя я обозначил «Муму» и постарался на неё не смотреть.
   Женский пол в таких провокационных халатах и с такой трухой в голове давно перестал меня интересовать. Вот Элка… Та, прошлая Элка, в такой ситуации наверняка бы была в джинсах и майке, а при моём появлении она фыркнула бы, поправила мизинцем очки и постаралась, чтобы кофемашина шарахнула меня током. Да уж, Элка ни за что не стала бы усугублять несчастную судьбу Герасима вольным пересказом.
   Вспомнив о бывшей жене, я, как водится, загрустил. Булки из тазика перекочёвывали в мой желудок со скоростью трёх-четырёх в минуту.
   – А вы вполне симпатичный хам, – вернула меня к действительности красотка. – Высокий, сильный, прожорливый и в меру избитый. – Она спрыгнула с высокого стула и обошла вокруг меня, словно вокруг новогодней ёлки.
   – М-ва-ва, – промычал я с забитым ртом, надеясь, что Муму найдёт чем заняться, кроме меня.
   Она и нашла. С чрезвычайной грацией задела локтем мой стакан с кофе, перевернула его на себя, и, завизжав, начала сдирать с себя пеньюар. Вполне возможно, она обожглась, но в любом случае я не хотел наблюдать её без одежды, поэтому, применив силу, попытался вернуть пеньюар на место. Прозрачный халат затрещал и порвался. Муму опять завизжала и повисла на мне, прилепившись губами к моей травмированной скуле. Я уже плохо соображал и зачем-то попытался напялить прозрачные обрывки пеньюара на себя… Эх, мне бы десять амбалов, о которых можно почесать кулаки, а не эту рыжеволосую стерву – тонкую, голую, беззащитную и одуряющее пахнущую.
   Дверь открылась, на кухню зашла тётушка в белом переднике. Увидев нас, она замерла, потом вдруг схватила полотенце, скрутила его и начала охаживать меня по спине.
   – Ах ты, бесстыдник! – приговаривала она. – Ах, быдловская морда! Не успел на работу устроиться, а уже дочку хозяйскую насильничает!
   Муму быстро от меня отлепилась, закуталась в кружевное рваньё и забилась в угол, потупив невинные глазки.
   – Настенька, что он с тобой делал?! – кинулась к ней кухарка. – Где обидел?! Куда оскорбил?!
   И только тут до меня дошло, что Муму – это та самая Настя, о которой меня предупреждал Арно.
   Я схватил последнюю булку из тазика, выскочил из кухни и дал дёру, не разбирая ни курса, ни направлений.
   «Куплю гараж… – стучало в висках. – Открою автомастерскую… И чтоб никакой педагогики… И никаких баб….»
   Я залетел в спальню к хозяйке, не постучавшись.
 
   Ирма сидела на пуфике перед трюмо и делала со своим лицом что-то сложное. На ней был точно такой же пеньюар, как на Насте, будь он неладен…
   – Ой! – заорал я и дал задний ход. – Извините! Простите!
   – Заходите, – остановила меня хозяйка. – Если вас не смущает мой вид, садитесь и говорите, зачем пришли. – Она побарабанила себя по щекам, густо смазанных кремом и начала лупить подбородок снизу хлёсткими, уверенными движениями.
   – Меня уже ничего не смущает, – пробормотал я, усаживаясь на изысканно-хлипкий стул.
   – Вот и отлично. Рассказывайте, – кивнула Ирма Андреевна, бросив на меня быстрый взгляд в зеркало.
   – Вы должны уволить меня! – отрапортовал я.
   – Почему?
   – Я вчера напился и подрался.
   – Было бы хуже, если бы весь день читали Кафку, а потом рисовали закат. Я видела драку по телевизору. Вы один уложили семь человек! Браво! – Она похлопала в ладоши и опять стала лупить подбородок.
   – Не один, – скромно потупился я. – Мне помог хозяин кафе.
   – Неважно. Мне льстит, что такой парень как вы, работает воспитателем моего сына. Когда у вас тренировка?
   – Вы должны немедленно уволить меня! – вскочил я. – Я… я оскорбил вашу дочь!
   – Чем? – Удары по подбородку усилились.
   – Я назвал её дурой и порвал на ней халат.
   Ирма захохотала и перестала наконец истязать свой подбородок.
   – Надеюсь, халат вы порвали не в порыве страсти? – спросила она.
   – Нет. Я защищался.
   – Ясно, – кивнула хозяйка, принимаясь за пощипывание лба. – От Насти все защищаются, даже я. А «дура» для неё не оскорбление, а диагноз. Идите и работайте, если у вас, конечно, нет более веских причин уволиться.
   – Я съел все булки из таза! – Я продолжал настаивать на своём увольнении, потому что сроднился с идеей открыть автомастерскую.
   – Все?! – Ирма повернулась ко мне. Без косметики её лицо казалось моложе, мягче и симпатичнее.
   – Все, – радостно подтвердил я, чувствуя, что нашёл верный способ вызвать хозяйский гнев.
   – Вы всегда так много едите? – строго уточнила хозяйка.
   – О моей прожорливости ходят легенды! – заверил я Ирму Андреевну.
   – Хорошо, что предупредили. Я попрошу нашу кухарку Марию готовить в два раза больше. – Она отвернула к зеркалу и опять занялась своим подбородком.
   Я вышел из спальни с лёгким чувством разочарования, но с мыслью, что автомастерскую, в конце концов, никогда не поздно открыть.
   – Стойте! – вдруг окликнула меня Ирма Андреевна.
   Я замер и оглянулся.
   – Покажете мне как-нибудь пару приёмчиков? – Она выразительно побоксировала воздух.
   – Покажу, – пообещал я и ушёл, размышляя о том, как у таких умных и обаятельных женщин рождаются дочки-Муму.