Страница:
Ольга Степнова
Домик с крокодилами
Солнце палило нещадно, несмотря на раннее утро.
Я спустился к морю, прошёл по берегу метров сто и позвонил в ворота роскошной виллы.
– Кто? – спросил металлический голос в динамике.
– Глеб Сергеевич Сазонов, – сухо ответил я. – Ирма Андреевна Громова назначила мне собеседование на восемь часов утра.
– Проходите, – проскрипел голос, и калитка автоматически открылась.
Я пошёл по бетонной дороге к дому, спиной, грудью, затылком и другими частями тела ощущая на себе зоркие объективы камер.
Дом смахивал на средневековый дворец, но меня таким зрелищем не проймёшь – видал я и дома покруче, и лужайки позеленее…
На первом этаже меня встретил охранник с внешностью молодого Шварценеггера. Он был смешон в своей многозначительности и напыщенности. Таких гусаров я укладывал с полпинка на лопатки, а со второго пинка они начинали ныть и просить прощения за войну в Ираке, высокие цены на бензин, падение доллара и прочие чужие грехи. Охранник проводил меня к Ирме Андреевне, которая дожидалась в гостиной.
– Здравствуйте, – Ирма Андреевна сделала охраннику знак удалиться.
Он исчез как марионетка, которую дёрнули за нужную нитку.
– Глеб Сергеевич? – Хозяйка заглянула в ноутбук, стоявший на обеденном столе.
– Он самый. – Я не стал церемониться и сел на роскошный диван, тонкие ножки которого под моим весом жалобно крякнули, а шёлковая обивка подозрительно затрещала.
В серых глазах хозяйки мелькнуло не то осуждение, не то испуг, но как дама высшего света, она ничем не выдала своих эмоций.
– Я навела о вас справки, – сказала Ирма Андреевна и присела на стул возле стола, ловко, компактно и без лишнего шума разместив своё сухое, узкое тельце, затянутое в безупречный серый костюм.
– Я нисколько не сомневался, что вы наведёте обо мне справки, – парировал я. – Надеюсь, ничего плохого вы обо мне не узнали?!
– Нет. – У неё была странная манера смотреть поверх головы собеседника. Даже такому невозмутимому парню как я, от такого взгляда хотелось почесать затылок. – Нет, ничего плохого, но много удивительного. Имея баснословно богатого деда, живущего в курортном городе, вы забрались в холодную Сибирь и работали там простым учителем в школе за мизерную зарплату. Зачем? Почему?!
– В последнее время я работал не учителем, а завучем школы. А деньги… Я не считаю, что это главное в жизни, и привык довольствоваться малым.
– Понятно. – Ирма Андреевна встала, стремительно прошлась по комнате и остановилась возле стола. – Хотя, если честно, ничего не понятно. Если вы так любили свою работу, если зарплата вас устраивала, почему вы уволились и уехали из Сибирска?
– Устал, – усмехнулся я. – Наша школа оказалась весьма коррумпированным заведением, а директор был эдаким «крёстным папой». Я устал бояться за свою свободу, вот и уволился.
– Вы трус?
– Нет. Но в тюрьму не хочу. По-моему, это нормальное человеческое желание – прожить свою жизнь, ни разу не сев в тюрьму.
– Странно. Что ж это за школа такая, откуда можно загреметь за решётку?
– Я же говорю вам, директор постоянно сам впутывался в криминальные дела и впутывал в них меня. – Я почувствовал раздражение. Рассказывать этой холёной дамочке об авантюрах, в которые меня втягивал Троцкий, мне не очень хотелось.
– Поня-ятно, – протянула она, снова присаживаясь к компьютеру. – Значит, вы такой весь белый, пушистый и безобразно честный. Говорят, вас дети очень любили?
– Не мне об этом судить, – буркнул я. – Раз говорят – любили, значит, любили. Я не силён в сантиментах.
– Ага, значит, вы большой, добрый сибирский медведь!
Я пожал плечами. Ирма Андреевна начала меня дико раздражать. У неё были замашки «хозяйки жизни», а уж я-то знал цену таким «хозяйкам».
– Вы поймите, я должна понять про вас всё-всё-всё. Ведь мне нужно доверить вам своего ребёнка, – пояснила она, очевидно, заметив моё раздражение.
Я кивнул.
– Спрашивайте, что хотите. Мне нечего скрывать.
– Почему вы не участвуете в бизнесе вашего деда?
– А зачем мне в нём участвовать? У него своя жизнь, у меня своя.
– Вы с ним в ссоре?
– Насколько мне известно, – нет.
– Странно… Бизнес такого масштаба, как у вашего деда, всегда требует «своих людей».
– Я педагог в душе. Делать деньги мне неинтересно и скучно.
– Лучшего ответа для меня быть не может, но… Как-то уж всё это неправдоподобно.
– А что для вас правдоподобно? Бык с волыной, который мочит своего деда, отбирает у него бизнес, деньги, остальное имущество и наслаждается бездельем на островах?
– Ладно, – вздохнула Ирма Андреевна, захлопнув крышку ноутбука. – С этой стороной вашей жизни мы разобрались. Теперь поговорим о другом, думаю, для вас очень неприятном вопросе.
– О жене? – догадался я.
Она кивнула.
– Ну, если Элку Тягнибеду можно назвать «неприятным вопросом», давайте поговорим о ней.
– Мне нравятся её детективные романы.
– Мне тоже.
– Тогда почему вы разошлись с успешной, богатой и красивой женщиной?
– Мы не разошлись. Мы решили пожить отдельно.
– Почему?!
– Видите ли… – Вопрос действительно оказался неприятным. Я встал, подошёл к окну и задумался, как бы попроще рассказать о тех рифах и айсбергах, о которые разбилась наша с Элкой любовная лодка.
– Вы не вынесли того, что ваша жена очень известна?
– Нет.
– Вам не понравилось, что она зарабатывает больше вас?
– Нет.
– Вам опротивело то, что рядом с ней вы стали фигурой второго плана?
– Нет!
– Вы ревновали её к поклонникам!
– Нет!
– К издателям?!
– Нет и нет!
– К продюсерам и режиссёрам, которые кидаются экранизировать её романы?! К журналистам, которые рвут её на куски, чтобы взять интервью?
– Прекратите ставить диагнозы моей семейной жизни! – возмутился я. – Мы с женой решили пожить отдельно, потому что… Потому что нам стало скучно друг с другом. У неё своя жизнь, у меня своя. У неё – журналисты, поклонники и экранизации, у меня – её тапочки в зубах, когда она без сил приползает домой после какой-нибудь «презентации». Я стал болонкой на поводке. «Ко мне! Гулять! Фу!» Целый год я гордился своей женой. Второй год – терпел. Третий – мечтал расстрелять всех её поклонников, издателей и режиссёров. Я хочу быть самостоятельной личностью, а не «знаете, это же муж самой Эллы Тягнибеды!»
– Я же говорю, что вы ревновали! – обрадовалась Ирма Андреевна. – Мужики терпеть не могут, когда женщины добиваются большего, чем они сами.
– Вы рассуждаете, как… извините, баба! – Не выдержав больше светского тона, я повысил голос. – Как богатая баба, по первому свистку которой исполняются любые желания. А миром правят не деньги! Не только деньги и не только пресловутый успех, под которым у нас принято подразумевать известность! Миром правит любовь, как бы банально, беззубо и смешно это не звучало! Я любил Беду, когда она ходила в рваных джинсах и простых барахолочных майках! Я любил её, когда она пила чай в пакетиках и кофе из банок, не заморачиваясь брендами бриллиантов, которые теперь она вставляет в уши и нанизывает на пальцы! Представляете, было время, когда Элке было неважно, от какого дизайнера на ней платье… А теперь, знаете, что она говорит? Что мужчина, который фотографируется с ней для журнала «Бэлль» обязательно должен быть в тысячедолларовом пиджаке, потому что если он в джинсах за шестьсот рублей, то никогда, никому, ни за что не объяснишь, что на самом деле он добрый, умный, любит собак и детей! Она вдруг свято поверила, что бренды и цены на них открывают все двери и вводят тебя в мир особенных людей! Элка, которая спала со мной в школьном сарае, с которой мы плавились от восторга на старом, продавленном лежаке, с которой мы пили абсент из гранёных стаканов и закусывали его поцелуями, которой плевать всегда было на все условности мира и которая больше всего на свете презирала любую несвободу и невозможность делать то, что ты хочешь, эта Элка вдруг стала требовать от меня, чтобы я носил льняные пиджаки и ботинки ручной работы!!! Она заставляла меня напяливать медицинские перчатки, если нужно было долить воду в бачок омывателя! Я, видите ли, не должен испачкать руки!! Я – автомеханик по первой специальности!! А ещё я не должен звонить старым друзьям, потому что мне, звёздному Элкиному мужу, не о чем, видите ли, разговаривать с простым таксистом или ветеринаром! Мне вдруг стало нельзя носить удобную простую одежду, бриться наголо, мыться дегтярным мылом, здороваться с соседями и болтать с дворником, который метёт наш двор! Вся, вся моя жизнь должна быть подчинена её звёздному статусу! Я даже в туалет ходил, вздрагивая, а всё ли правильно я делаю? Достойно ли снял штаны? Не слишком ли бездарно сдёрнул воду? Мне стало казаться, что я всё это уже проходил когда-то. Давно, в детстве, при другом строе… Мы тогда носили одинаковую одежду, повязывали одинаковые пионерские галстуки, маршировали и хором читали речёвки. И не дай бог кто-нибудь вздумал бы выделиться! Не дай бог бы сбился с ноги, надел рубашку в цветочек или отрастил волосы больше положенной длины! Ты становился изгоем, тебя исключали, выгоняли и «прорабатывали». Да, вся эта ненавистная несвобода уже когда-то была. И что – опять?! Снова?! Ботинки только ручной работы и исключительно льняные пиджаки?! Униформа, униманеры и успешные унилюди?! Да плевать я хотел на них!!! Я хочу петь, когда выгуливаю собаку! Хочу узнавать про погоду у дворника! Хочу болтать с другом-таксистом, потому что мне интересно, с кем и куда он поедет в выходные на рыбалку, что будет пить и как врать жене! Я хочу лезть в мотор своей машины без гинекологических перчаток, и я знать не хочу, что статус моей машины должен быть таков, что в мотор просто не надо лезть!! Я хочу… жить! А не думать, где меня с голой жопой застукает очередной папарацци! Элка не выдержала испытания славой! Она забронзовела и скурвилась. Моя жена сделала из меня болонку, виляющую хвостом, негра на побегушках, китайского болванчика, кивающего всему, что она скажет. Я ответил на ваш вопрос?!
– Не знаю. Миллионы читателей уверены, что она вас любит. Нет ни одного романа, где не фигурировал бы герой, названный вашим именем.
– Это собирательный образ. А я был для неё болонкой, – упрямо повторил я.
– И всё-таки вы завидовали и ревновали! Ни один нормальный мужик не вынесет рядом с собой такой знаменитой жены! – Ирма уставилась на меня, а я на неё, стараясь понять, действительно ли она такая упрямая дура, какой прикидывается. Стальные глаза хозяйки излучали силу, уверенность и насмешку.
– Думайте, что хотите, – холодно сказал я.
– Почему вы выбрали наш город?
– Я не выбирал. Просто ткнул маркером в карту.
– Почему решили устроиться на работу ко мне?
– Это единственная вакансия, где летом требуется педагог.
Ирма нахмурилась и побарабанила пальцами по столу.
– Ясно. Я вам не подхожу. – Я развернулся и пошёл к двери с твёрдым намерением покинуть этот пафосный дом.
– Вернитесь, – приказала Ирма Андреевна.
Я секунду подумал, взвесил все «за» и «против», и… вернулся, вальяжно сев на хрупкий диван.
– Вы мне нравитесь, – барабаня пальцами по столу, сказала хозяйка. – В вас есть максимализм подростка и уверенность взрослого мужика. В вас есть здоровая дурь и трогательная нежность. И потом… мне будет льстить, что у моего мальчика будет такой знаменитый учитель – внук самого Сазона Сазонова и муж модной писательницы Эллы Тягнибеды. Вы мне подходите. Очень даже подходите! Пять тысяч долларов в месяц вас устроит?
– Ско-олько?! – обалдел я.
– Ну, хорошо, шесть. Больше я дать не могу даже с учётом вашей тонкой душевной организации, отличной физической подготовки и блестящих педагогических навыков. Вы согласны?
– С-согласен, – пробормотал я, прикидывая на что буду тратить деньги в этом скучном маленьком городке.
– У меня очень трудный мальчик. – Ирма Андреевна села за стол, сцепив на коленях руки. – Очень трудный! Замкнутый. Нелюдимый. И… очень слабый физически. Он никогда не учился в школе и всегда находился на домашнем обучении. В школе дети его заклевали бы. Он очень стеснительный, добрый, ранимый. Совсем не умеет постоять за себя! С этой его бесхребетностью и трусостью нужно срочно что-то делать! Срочно! – Она посмотрела на меня жалобно, словно девчонка, у которой забрали куклу. – Я хочу, чтобы вы сделали из моего мальчика сильного, смелого и уверенного в себе ребёнка, способного дать отпор любому обидчику. Я хочу, чтобы…
– У мальчика есть имя? – перебил я её.
– Что? Ах, да, конечно. Его зовут Прохор. Он даже имени своего стесняется, краснеет, когда его зовут! Он… всего боится! Всего!!! – Ирма Андреевна вскочила и подошла к окну, заломив руки. – Он боится грозы, мух, воды, болезней, смерти, лягушек, снов, птиц, темноты, высоты и даже еды, которую ест…
– Смерти, вообще-то, и я боюсь, – невежливо перебил я её. – Сколько пацану лет?
– Десять. В январе будет…
– Ну, в этом возрасте вполне нормально стесняться имени Прохор, вздрагивать при виде лягушек и не любить темноту.
– Скажите, вы сделаете из него человека?
– Сделаю! – пообещал я, вспомнив о щедрой зарплате.
– Я хочу, чтобы он прыгал, плавал, дрался и дерзил как настоящий мальчишка!
– Сделаю. Прыгать, плавать, драться и дерзить – дело нехитрое. – Я встал, показывая, что готов приступить к работе.
– Может быть, у вас есть ко мне вопросы?
– Есть, – неожиданно для себя сказал я. – Сколько вам лет?
– Да вы нахал ко всему прочему!
– Да, и собираюсь научить этому вашего сына по вашей же просьбе. Отвечайте, я никому не скажу.
В её глазах промелькнули поочерёдно удивление и возмущение, но как дама высшего света, она быстро справилась со своими эмоциями.
– Сорок девять, – невозмутимо сообщила Ирма Андреевна.
– Надо же. Я думал, максимум тридцать пять, – не соврал я.
– Только не учите моего сына быть подхалимом, – улыбнулась хозяйка.
– Я научу его говорить правду, какой бы лестью она не казалась! – Я обнаглел настолько, что поцеловал ей руку.
Она оттаяла так, что улыбнулась мне, показав ровный жемчуг зубов.
– Вы будете жить на территории дома и питаться на кухне. Выходной – воскресенье. Если захотите, можете выбираться в город. Арнольд сейчас покажет вам ваше жилище.
– Арнольд – это кто?
– Мой охранник. Он провожал вас сюда. Надеюсь, вы с ним подружитесь.
– Я тоже надеюсь, что у меня не будет недоброжелателей в вашем доме. Когда я смогу познакомиться с Прохором?
– В девять тридцать он завтракает. В десять можете встретиться с ним на лужайке перед бассейном. Там есть беговая дорожка и несколько турников.
– Отлично. Я рад, что мы нашли общий язык.
– Я тоже рада.
Мы обменялись улыбками, рукопожатиями и снова улыбками. Нужно было ретироваться, а то дело могло дойти до реверансов и поцелуев в щёчки.
«Жилище» оказалось двухэтажным комфортабельным домиком.
На первом этаже находились кухня, душевая и туалет, на втором – гостиная и небольшая спальня. Дом был оборудован по последнему слову техники. Кроме кондиционеров в гостиной и спальне, на кухне стояла отличная бытовая техника, включая посудомоечную и стиральные машины, тостер, кофемашину и микроволновку. В спальне над кроватью висел огромный плазменный телевизор, стояли ДВД и ноутбук с выходом в сеть.
– Не заскучаешь, – пообещал мне Арнольд, кивнув на штабеля дисков с фильмами и музыкой. – Тут тебе боевиков на полгода хватит смотреть.
– Кто здесь жил до меня? – поинтересовался я.
– Да кто только не жил! В основном, гости. Приедут на недельку к Ирме Арнольдовне, поколбасятся в тёплом климате и уедут куда-нибудь на Сахалин.
– Ясно. – Я, не разуваясь, плюхнулся на широкую тахту и с наслаждением вытянул ноги. – Будем считать, что я гость с Сахалина. Глеб, – представился я.
– Арно. – Он крепко пожал мне руку и присел на узкий диванчик возле стола. – Будешь пацана хозяйского уму-разуму учить?
– Буду.
– Совсем дикий пацан. Тяжело тебе придётся.
– Ничего. Я привык иметь дело с дикими пацанами.
Мне очень хотелось, чтобы Арно ушёл, но он и не думал оставлять меня в одиночестве.
– Хотел тебя предупредить… – Телохранитель замялся и нервно потрепал свой мясистый нос.
Меня так заинтересовала его нервозность, что я даже привстал.
– Что? Хозяйка нерегулярно платит? – выдвинул я первую пришедшую на ум версию.
– Что ты, Ирма очень порядочная женщина. Если она сказала, что заплатит, значит, заплатит – аккуратно и в срок. Но у Ирмы есть старшая дочь, Настя. Ей двадцать три года и это… тушите свет. Ни одного мужика не пропустит. Красивая, стерва, и этим пользуется. А потом всеми щупальцами вцепляется так, что шагу ступить невозможно. Интригует, компрометирует, перед хозяйкой так подставляет, что с работы запросто вылететь можно! До меня тут ни один телохранитель больше месяца не работал, но предыдущий парень оказался моим бывшим одноклассником, он меня предупредил. Так что я свою службу в этом доме выстраиваю так, чтобы со стервозиной-Настей не пересекаться. А если и пересекаться, то в присутствии других членов семьи, что и тебе советую. Ты мне нравишься, и я не хочу, чтобы на твоём месте через неделю оказался какой-нибудь зануда-ботаник.
– Спасибо, что предупредил, – искренне поблагодарил я. – Буду держаться от хозяйской дочки подальше. – Я снова лёг, вытянул ноги и закрыл глаза, в надежде, что теперь-то уж Арно точно уйдёт.
Но он не двинулся с места.
– Слушай, у меня впечатление, что я тебя где-то видел…
– М-м-м, – промычал я, давая понять, что хочу отдохнуть перед началом рабочего дня.
– Вспомнил! – Судя по звуку, Арно треснул себя ладонью по голове. – Вспомнил… Ты муж великой писательницы Эллы Тягнибеды!
– Не великой, а известной, – не открывая глаз, раздражённо поправил я. – Великие у нас Лев Толстой и Пушкин. Остальные – известные…
– Ну, дела! – продолжал радоваться телохранитель. – Да я же твоё фото в журнале «Бэлль» видел! У тебя там был та-акой костюм!!! Та-акие ботинки!!! Слушай, а чего ты с такой женой, да с такими её гонорарами в придворные педагоги подался?!
– Чтобы остаться самим собой, а не быть мужем известной жены. – Я открыл глаза и хмуро посмотрел на Арно, проклиная тот день, когда согласился на фотосессию в популярном глянце.
– Ну, не знаю… – Анро посмотрел на меня как на невиданное чудище с рогами и хвостом. – Если бы у меня была та-акая жена, та-акой костюм и та-акие ботинки, я бы ни за что…
– Извини. Я прямо с дороги, а впереди рабочий день. Хотелось бы отдохнуть пятнадцать минут. Был рад знакомству. – Я резко встал и протянул ему руку.
Он пожал её с некоторым подобострастием и ушёл.
Я уехал от Элки за тысячи километров, а шлейф её звёздности преследовал меня, словно тень… Выхватив из сумки мобильный, я позвонил жене.
– А? – сонно спросила она.
Я успел забыть, что раньше полудня Беда не встаёт.
– Прости, что разбудил. Скажи, в каких ещё популярных изданиях появится моя рожа в этом месяце?
– В «Домашнем камине», в «Космополите», в «Кролике», – перечислила Элка. – А что?!
– Ужас. И я везде в льняном пиджаке?
– Ты везде рядом со мной, – ледяным тоном ответила Элка.
– Слушай, а ведь нас с тобой ещё для какой-то телепередачи снимали, – вспомнил я.
– Для программы «Домашний любимец», – напомнила Элка.
– Домашний любимец – это я?!! – ужаснулся я.
– Нет, это наша собака.
– Фу, слава богу. В чём я там был, напомни.
– В халате от Валентино и тапочках от Юдашкина.
– Эти ребята не гнушаются тапочками и халатами?!
– Слушай, Бизя, что ты от меня хочешь?
– Я хочу понять, как долго меня будет узнавать каждая собака на улице.
– Думаю, бесконечно долго, – зевнула на том конце Элка. – Ты, что называется, засветился. Может, бороду отрастишь для конспирации?
– Поздно. Я без бороды уже на работу устроился.
– Ну, дело хозяйское. Мне не спрашивать, в какой город ты улетел?
– Нет.
– А куда устроился на работу?
– Тоже нет.
– Может, тебе нужны деньги?
– Мне нужно, чтобы от меня все отстали.
– Все – это я?!
Я нажал на отбой.
Все разговоры с Бедой для меня в последнее время стали большим испытанием. Даже если нужно было всего лишь спросить, вскипел ли чайник, выяснялось, что я уделяю ей слишком мало внимания и не хочу прислушиваться к её мнению. Когда чайник всё же вскипал, я уже не очень хорошо помнил его предназначение, зато успевать дать Элке согласие поехать на выходные в Куршевель, а до этого молчать три дня, ходить на цыпочках и спать в прихожей на раскладушке, чтобы она успела дописать свой новый роман.
Я помассировал виски, чтобы снять напряжение после разговора с Бедой.
Едва я почувствовал себя сносно, как зазвонил мобильный телефон на дисплее которого высветилось «Беда».
– Слушаю, – сухо сказал я.
– А можно, я скажу журналистам, что ты изменил мне с Ксюшей Собчак, и поэтому мы решили пожить отдельно? – заискивающе пропела Элка.
– Только не с Собчак, – испугался я. – Она мне как сестра.
– Тогда с кем из знаменитостей ты хотел бы мне изменить? Пресса не отстанет, пока не узнает причину, по которой я осталась одна! Не могу же я на весь мир заявить, что мы просто друг от друга устали!
– Почему не можешь? – задал я наиглупейший вопрос.
– Потому что от звезды устать невозможно! Её можно только променять на другую звезду!!! – заорала мне в ухо Элка. – Немедленно говори, с кем ты хочешь мне изменить!
– Ладно, тогда с Собчак, – вздохнул я. – Она хоть книжки не так часто пишет как все остальные.
– Я всегда знала, что ты никогда меня не любил, – трагически прошептала Беда и отключилась.
Я опять помассировал виски, обследовал дом на наличие камер, и, не найдя ни одной, спокойно направился в душ. Через пятнадцать минут предстояло знакомство с Прохором.
Я побрился, переоделся в спортивный костюм и лёгкой трусцой побежал на лужайку перед бассейном.
Он не пришёл ни через десять, ни через двадцать минут.
Я занервничал, обежал лужайку по периметру и даже заглянул в бирюзовую глубину бассейна. Что делать, если воспитанник в богатом доме не является на занятия, я не знал. В школе я бы пригрозил ему отчислением, двойками, отрицательной характеристикой, а тут…
Я тоскливо посмотрел на окна хозяйского дома. Вокруг не было ни души.
Вдруг в кустах кто-то чихнул.
– Эй!! – Бросившись к барбарисовым зарослям, я раздвинул колючие ветки. – Эй, кто тут?!
Кто-то мелкий и юркий прошмыгнул у меня между ног и спрятался за широким стволом раскидистого дерева.
– Прохор! – догадался я и ринулся к пацану, в надежде с ходу завоевать его доверие и понимание.
Но пацан и не подумал проникаться ко мне добрыми чувствами. Он стремительно залез на нижнюю ветку дерева и тихонько завыл.
– Слезай, – задрав голову, попросил его я.
– Ты меня бить будешь, – провыл мальчишка, забираясь выше ещё на одну ветку. Он был типичный дохляк и недотёпа – тощий, нескладный, болезненно-бледный, в круглых очках и нелепо сидящей дорогой одежонке.
– С чего ты взял, что я тебя бить буду? – удивился я, гарцуя под деревом.
– Ты бандит! – пропищал пацан. – Я по телевизору тебя видел!
– Да ну? В какой передаче?
– Домашний… домашний…
– Любимец? – обрадовался я.
– Да! – заорал Прохор. Тонкая ветка под ним сломалась, и он грохнулся на землю.
– Сам подумай, – постучал я себя по лбу, наклоняясь над ним. – Разве бандит может быть домашним любимцем?!
– А кем же он может быть? – в ужасе уставился на меня пацан, выставляя перед собой руки. – Как раз домашним любимцем! Кто его, бандита, ещё полюбит, кроме домашних?
С логикой у него всё было в порядке.
– Я твой педагог. Вставай! – Я протянул ему руку, но он ужом извернулся на зелёной траве, вскочил и побежал к бассейну.
– Я твой тренер! – побежал я за ним. – Стой! Меня твоя мама на работу взяла! Она хочет, чтобы ты стал сильным и смелым, она хочет…
– Моя мама хочет, чтобы я с вашей помощью стал домашним любимцем!
– Тьфу! – Я резко остановился. Прохор бежал вокруг бассейна, а, значит, неизбежно приближался к точке, где стоял я. – Запомни, Прохор, домашние любимцы – это кошки, собаки, попугаи, змеи, крокодилы и кролики! Это животные! Они милые, о них принято заботиться, их принято кормить и баловать. К бандитизму эта тема отношения не имеет. Меня в телепередаче показывали как хозяина большой и доброй собаки. Собаки, слышишь, трусишка?! А я – добропорядочный гражданин, который по утрам чистит зубы, есть на завтрак овсянку и зарабатывает на жизнь тем, что воспитывает таких охламонов как ты…
Прохор всё-таки прибежал по кругу ко мне, и – замер как вкопанный, поняв подвох моей неподвижности и долгой, бессмысленной речи. Он встал на кромку бассейна, и, вскинув руки, начал балансировать на краю.
– А сейчас где твоя собака? – спросил он, с ужасом глядя в воду.
– С женой.
– А жена где?
– С собакой.
– Ясно. Значит, вы разлюбили друг друга, а страдает собака.
Он был так прав, что у меня защемило сердце.
Я протянул ему руку, чтобы он не трясся на узком бортике, но Прохор от руки отшатнулся, потерял равновесие и полетел в воду. Плавать он, естественно, не умел, поэтому камнем пошёл ко дну. Я нырнул быстрее, чем он успел нахлебаться воды и прежде, чем стёкла его очков намокли.
Я спустился к морю, прошёл по берегу метров сто и позвонил в ворота роскошной виллы.
– Кто? – спросил металлический голос в динамике.
– Глеб Сергеевич Сазонов, – сухо ответил я. – Ирма Андреевна Громова назначила мне собеседование на восемь часов утра.
– Проходите, – проскрипел голос, и калитка автоматически открылась.
Я пошёл по бетонной дороге к дому, спиной, грудью, затылком и другими частями тела ощущая на себе зоркие объективы камер.
Дом смахивал на средневековый дворец, но меня таким зрелищем не проймёшь – видал я и дома покруче, и лужайки позеленее…
На первом этаже меня встретил охранник с внешностью молодого Шварценеггера. Он был смешон в своей многозначительности и напыщенности. Таких гусаров я укладывал с полпинка на лопатки, а со второго пинка они начинали ныть и просить прощения за войну в Ираке, высокие цены на бензин, падение доллара и прочие чужие грехи. Охранник проводил меня к Ирме Андреевне, которая дожидалась в гостиной.
– Здравствуйте, – Ирма Андреевна сделала охраннику знак удалиться.
Он исчез как марионетка, которую дёрнули за нужную нитку.
– Глеб Сергеевич? – Хозяйка заглянула в ноутбук, стоявший на обеденном столе.
– Он самый. – Я не стал церемониться и сел на роскошный диван, тонкие ножки которого под моим весом жалобно крякнули, а шёлковая обивка подозрительно затрещала.
В серых глазах хозяйки мелькнуло не то осуждение, не то испуг, но как дама высшего света, она ничем не выдала своих эмоций.
– Я навела о вас справки, – сказала Ирма Андреевна и присела на стул возле стола, ловко, компактно и без лишнего шума разместив своё сухое, узкое тельце, затянутое в безупречный серый костюм.
– Я нисколько не сомневался, что вы наведёте обо мне справки, – парировал я. – Надеюсь, ничего плохого вы обо мне не узнали?!
– Нет. – У неё была странная манера смотреть поверх головы собеседника. Даже такому невозмутимому парню как я, от такого взгляда хотелось почесать затылок. – Нет, ничего плохого, но много удивительного. Имея баснословно богатого деда, живущего в курортном городе, вы забрались в холодную Сибирь и работали там простым учителем в школе за мизерную зарплату. Зачем? Почему?!
– В последнее время я работал не учителем, а завучем школы. А деньги… Я не считаю, что это главное в жизни, и привык довольствоваться малым.
– Понятно. – Ирма Андреевна встала, стремительно прошлась по комнате и остановилась возле стола. – Хотя, если честно, ничего не понятно. Если вы так любили свою работу, если зарплата вас устраивала, почему вы уволились и уехали из Сибирска?
– Устал, – усмехнулся я. – Наша школа оказалась весьма коррумпированным заведением, а директор был эдаким «крёстным папой». Я устал бояться за свою свободу, вот и уволился.
– Вы трус?
– Нет. Но в тюрьму не хочу. По-моему, это нормальное человеческое желание – прожить свою жизнь, ни разу не сев в тюрьму.
– Странно. Что ж это за школа такая, откуда можно загреметь за решётку?
– Я же говорю вам, директор постоянно сам впутывался в криминальные дела и впутывал в них меня. – Я почувствовал раздражение. Рассказывать этой холёной дамочке об авантюрах, в которые меня втягивал Троцкий, мне не очень хотелось.
– Поня-ятно, – протянула она, снова присаживаясь к компьютеру. – Значит, вы такой весь белый, пушистый и безобразно честный. Говорят, вас дети очень любили?
– Не мне об этом судить, – буркнул я. – Раз говорят – любили, значит, любили. Я не силён в сантиментах.
– Ага, значит, вы большой, добрый сибирский медведь!
Я пожал плечами. Ирма Андреевна начала меня дико раздражать. У неё были замашки «хозяйки жизни», а уж я-то знал цену таким «хозяйкам».
– Вы поймите, я должна понять про вас всё-всё-всё. Ведь мне нужно доверить вам своего ребёнка, – пояснила она, очевидно, заметив моё раздражение.
Я кивнул.
– Спрашивайте, что хотите. Мне нечего скрывать.
– Почему вы не участвуете в бизнесе вашего деда?
– А зачем мне в нём участвовать? У него своя жизнь, у меня своя.
– Вы с ним в ссоре?
– Насколько мне известно, – нет.
– Странно… Бизнес такого масштаба, как у вашего деда, всегда требует «своих людей».
– Я педагог в душе. Делать деньги мне неинтересно и скучно.
– Лучшего ответа для меня быть не может, но… Как-то уж всё это неправдоподобно.
– А что для вас правдоподобно? Бык с волыной, который мочит своего деда, отбирает у него бизнес, деньги, остальное имущество и наслаждается бездельем на островах?
– Ладно, – вздохнула Ирма Андреевна, захлопнув крышку ноутбука. – С этой стороной вашей жизни мы разобрались. Теперь поговорим о другом, думаю, для вас очень неприятном вопросе.
– О жене? – догадался я.
Она кивнула.
– Ну, если Элку Тягнибеду можно назвать «неприятным вопросом», давайте поговорим о ней.
– Мне нравятся её детективные романы.
– Мне тоже.
– Тогда почему вы разошлись с успешной, богатой и красивой женщиной?
– Мы не разошлись. Мы решили пожить отдельно.
– Почему?!
– Видите ли… – Вопрос действительно оказался неприятным. Я встал, подошёл к окну и задумался, как бы попроще рассказать о тех рифах и айсбергах, о которые разбилась наша с Элкой любовная лодка.
– Вы не вынесли того, что ваша жена очень известна?
– Нет.
– Вам не понравилось, что она зарабатывает больше вас?
– Нет.
– Вам опротивело то, что рядом с ней вы стали фигурой второго плана?
– Нет!
– Вы ревновали её к поклонникам!
– Нет!
– К издателям?!
– Нет и нет!
– К продюсерам и режиссёрам, которые кидаются экранизировать её романы?! К журналистам, которые рвут её на куски, чтобы взять интервью?
– Прекратите ставить диагнозы моей семейной жизни! – возмутился я. – Мы с женой решили пожить отдельно, потому что… Потому что нам стало скучно друг с другом. У неё своя жизнь, у меня своя. У неё – журналисты, поклонники и экранизации, у меня – её тапочки в зубах, когда она без сил приползает домой после какой-нибудь «презентации». Я стал болонкой на поводке. «Ко мне! Гулять! Фу!» Целый год я гордился своей женой. Второй год – терпел. Третий – мечтал расстрелять всех её поклонников, издателей и режиссёров. Я хочу быть самостоятельной личностью, а не «знаете, это же муж самой Эллы Тягнибеды!»
– Я же говорю, что вы ревновали! – обрадовалась Ирма Андреевна. – Мужики терпеть не могут, когда женщины добиваются большего, чем они сами.
– Вы рассуждаете, как… извините, баба! – Не выдержав больше светского тона, я повысил голос. – Как богатая баба, по первому свистку которой исполняются любые желания. А миром правят не деньги! Не только деньги и не только пресловутый успех, под которым у нас принято подразумевать известность! Миром правит любовь, как бы банально, беззубо и смешно это не звучало! Я любил Беду, когда она ходила в рваных джинсах и простых барахолочных майках! Я любил её, когда она пила чай в пакетиках и кофе из банок, не заморачиваясь брендами бриллиантов, которые теперь она вставляет в уши и нанизывает на пальцы! Представляете, было время, когда Элке было неважно, от какого дизайнера на ней платье… А теперь, знаете, что она говорит? Что мужчина, который фотографируется с ней для журнала «Бэлль» обязательно должен быть в тысячедолларовом пиджаке, потому что если он в джинсах за шестьсот рублей, то никогда, никому, ни за что не объяснишь, что на самом деле он добрый, умный, любит собак и детей! Она вдруг свято поверила, что бренды и цены на них открывают все двери и вводят тебя в мир особенных людей! Элка, которая спала со мной в школьном сарае, с которой мы плавились от восторга на старом, продавленном лежаке, с которой мы пили абсент из гранёных стаканов и закусывали его поцелуями, которой плевать всегда было на все условности мира и которая больше всего на свете презирала любую несвободу и невозможность делать то, что ты хочешь, эта Элка вдруг стала требовать от меня, чтобы я носил льняные пиджаки и ботинки ручной работы!!! Она заставляла меня напяливать медицинские перчатки, если нужно было долить воду в бачок омывателя! Я, видите ли, не должен испачкать руки!! Я – автомеханик по первой специальности!! А ещё я не должен звонить старым друзьям, потому что мне, звёздному Элкиному мужу, не о чем, видите ли, разговаривать с простым таксистом или ветеринаром! Мне вдруг стало нельзя носить удобную простую одежду, бриться наголо, мыться дегтярным мылом, здороваться с соседями и болтать с дворником, который метёт наш двор! Вся, вся моя жизнь должна быть подчинена её звёздному статусу! Я даже в туалет ходил, вздрагивая, а всё ли правильно я делаю? Достойно ли снял штаны? Не слишком ли бездарно сдёрнул воду? Мне стало казаться, что я всё это уже проходил когда-то. Давно, в детстве, при другом строе… Мы тогда носили одинаковую одежду, повязывали одинаковые пионерские галстуки, маршировали и хором читали речёвки. И не дай бог кто-нибудь вздумал бы выделиться! Не дай бог бы сбился с ноги, надел рубашку в цветочек или отрастил волосы больше положенной длины! Ты становился изгоем, тебя исключали, выгоняли и «прорабатывали». Да, вся эта ненавистная несвобода уже когда-то была. И что – опять?! Снова?! Ботинки только ручной работы и исключительно льняные пиджаки?! Униформа, униманеры и успешные унилюди?! Да плевать я хотел на них!!! Я хочу петь, когда выгуливаю собаку! Хочу узнавать про погоду у дворника! Хочу болтать с другом-таксистом, потому что мне интересно, с кем и куда он поедет в выходные на рыбалку, что будет пить и как врать жене! Я хочу лезть в мотор своей машины без гинекологических перчаток, и я знать не хочу, что статус моей машины должен быть таков, что в мотор просто не надо лезть!! Я хочу… жить! А не думать, где меня с голой жопой застукает очередной папарацци! Элка не выдержала испытания славой! Она забронзовела и скурвилась. Моя жена сделала из меня болонку, виляющую хвостом, негра на побегушках, китайского болванчика, кивающего всему, что она скажет. Я ответил на ваш вопрос?!
– Не знаю. Миллионы читателей уверены, что она вас любит. Нет ни одного романа, где не фигурировал бы герой, названный вашим именем.
– Это собирательный образ. А я был для неё болонкой, – упрямо повторил я.
– И всё-таки вы завидовали и ревновали! Ни один нормальный мужик не вынесет рядом с собой такой знаменитой жены! – Ирма уставилась на меня, а я на неё, стараясь понять, действительно ли она такая упрямая дура, какой прикидывается. Стальные глаза хозяйки излучали силу, уверенность и насмешку.
– Думайте, что хотите, – холодно сказал я.
– Почему вы выбрали наш город?
– Я не выбирал. Просто ткнул маркером в карту.
– Почему решили устроиться на работу ко мне?
– Это единственная вакансия, где летом требуется педагог.
Ирма нахмурилась и побарабанила пальцами по столу.
– Ясно. Я вам не подхожу. – Я развернулся и пошёл к двери с твёрдым намерением покинуть этот пафосный дом.
– Вернитесь, – приказала Ирма Андреевна.
Я секунду подумал, взвесил все «за» и «против», и… вернулся, вальяжно сев на хрупкий диван.
– Вы мне нравитесь, – барабаня пальцами по столу, сказала хозяйка. – В вас есть максимализм подростка и уверенность взрослого мужика. В вас есть здоровая дурь и трогательная нежность. И потом… мне будет льстить, что у моего мальчика будет такой знаменитый учитель – внук самого Сазона Сазонова и муж модной писательницы Эллы Тягнибеды. Вы мне подходите. Очень даже подходите! Пять тысяч долларов в месяц вас устроит?
– Ско-олько?! – обалдел я.
– Ну, хорошо, шесть. Больше я дать не могу даже с учётом вашей тонкой душевной организации, отличной физической подготовки и блестящих педагогических навыков. Вы согласны?
– С-согласен, – пробормотал я, прикидывая на что буду тратить деньги в этом скучном маленьком городке.
– У меня очень трудный мальчик. – Ирма Андреевна села за стол, сцепив на коленях руки. – Очень трудный! Замкнутый. Нелюдимый. И… очень слабый физически. Он никогда не учился в школе и всегда находился на домашнем обучении. В школе дети его заклевали бы. Он очень стеснительный, добрый, ранимый. Совсем не умеет постоять за себя! С этой его бесхребетностью и трусостью нужно срочно что-то делать! Срочно! – Она посмотрела на меня жалобно, словно девчонка, у которой забрали куклу. – Я хочу, чтобы вы сделали из моего мальчика сильного, смелого и уверенного в себе ребёнка, способного дать отпор любому обидчику. Я хочу, чтобы…
– У мальчика есть имя? – перебил я её.
– Что? Ах, да, конечно. Его зовут Прохор. Он даже имени своего стесняется, краснеет, когда его зовут! Он… всего боится! Всего!!! – Ирма Андреевна вскочила и подошла к окну, заломив руки. – Он боится грозы, мух, воды, болезней, смерти, лягушек, снов, птиц, темноты, высоты и даже еды, которую ест…
– Смерти, вообще-то, и я боюсь, – невежливо перебил я её. – Сколько пацану лет?
– Десять. В январе будет…
– Ну, в этом возрасте вполне нормально стесняться имени Прохор, вздрагивать при виде лягушек и не любить темноту.
– Скажите, вы сделаете из него человека?
– Сделаю! – пообещал я, вспомнив о щедрой зарплате.
– Я хочу, чтобы он прыгал, плавал, дрался и дерзил как настоящий мальчишка!
– Сделаю. Прыгать, плавать, драться и дерзить – дело нехитрое. – Я встал, показывая, что готов приступить к работе.
– Может быть, у вас есть ко мне вопросы?
– Есть, – неожиданно для себя сказал я. – Сколько вам лет?
– Да вы нахал ко всему прочему!
– Да, и собираюсь научить этому вашего сына по вашей же просьбе. Отвечайте, я никому не скажу.
В её глазах промелькнули поочерёдно удивление и возмущение, но как дама высшего света, она быстро справилась со своими эмоциями.
– Сорок девять, – невозмутимо сообщила Ирма Андреевна.
– Надо же. Я думал, максимум тридцать пять, – не соврал я.
– Только не учите моего сына быть подхалимом, – улыбнулась хозяйка.
– Я научу его говорить правду, какой бы лестью она не казалась! – Я обнаглел настолько, что поцеловал ей руку.
Она оттаяла так, что улыбнулась мне, показав ровный жемчуг зубов.
– Вы будете жить на территории дома и питаться на кухне. Выходной – воскресенье. Если захотите, можете выбираться в город. Арнольд сейчас покажет вам ваше жилище.
– Арнольд – это кто?
– Мой охранник. Он провожал вас сюда. Надеюсь, вы с ним подружитесь.
– Я тоже надеюсь, что у меня не будет недоброжелателей в вашем доме. Когда я смогу познакомиться с Прохором?
– В девять тридцать он завтракает. В десять можете встретиться с ним на лужайке перед бассейном. Там есть беговая дорожка и несколько турников.
– Отлично. Я рад, что мы нашли общий язык.
– Я тоже рада.
Мы обменялись улыбками, рукопожатиями и снова улыбками. Нужно было ретироваться, а то дело могло дойти до реверансов и поцелуев в щёчки.
«Жилище» оказалось двухэтажным комфортабельным домиком.
На первом этаже находились кухня, душевая и туалет, на втором – гостиная и небольшая спальня. Дом был оборудован по последнему слову техники. Кроме кондиционеров в гостиной и спальне, на кухне стояла отличная бытовая техника, включая посудомоечную и стиральные машины, тостер, кофемашину и микроволновку. В спальне над кроватью висел огромный плазменный телевизор, стояли ДВД и ноутбук с выходом в сеть.
– Не заскучаешь, – пообещал мне Арнольд, кивнув на штабеля дисков с фильмами и музыкой. – Тут тебе боевиков на полгода хватит смотреть.
– Кто здесь жил до меня? – поинтересовался я.
– Да кто только не жил! В основном, гости. Приедут на недельку к Ирме Арнольдовне, поколбасятся в тёплом климате и уедут куда-нибудь на Сахалин.
– Ясно. – Я, не разуваясь, плюхнулся на широкую тахту и с наслаждением вытянул ноги. – Будем считать, что я гость с Сахалина. Глеб, – представился я.
– Арно. – Он крепко пожал мне руку и присел на узкий диванчик возле стола. – Будешь пацана хозяйского уму-разуму учить?
– Буду.
– Совсем дикий пацан. Тяжело тебе придётся.
– Ничего. Я привык иметь дело с дикими пацанами.
Мне очень хотелось, чтобы Арно ушёл, но он и не думал оставлять меня в одиночестве.
– Хотел тебя предупредить… – Телохранитель замялся и нервно потрепал свой мясистый нос.
Меня так заинтересовала его нервозность, что я даже привстал.
– Что? Хозяйка нерегулярно платит? – выдвинул я первую пришедшую на ум версию.
– Что ты, Ирма очень порядочная женщина. Если она сказала, что заплатит, значит, заплатит – аккуратно и в срок. Но у Ирмы есть старшая дочь, Настя. Ей двадцать три года и это… тушите свет. Ни одного мужика не пропустит. Красивая, стерва, и этим пользуется. А потом всеми щупальцами вцепляется так, что шагу ступить невозможно. Интригует, компрометирует, перед хозяйкой так подставляет, что с работы запросто вылететь можно! До меня тут ни один телохранитель больше месяца не работал, но предыдущий парень оказался моим бывшим одноклассником, он меня предупредил. Так что я свою службу в этом доме выстраиваю так, чтобы со стервозиной-Настей не пересекаться. А если и пересекаться, то в присутствии других членов семьи, что и тебе советую. Ты мне нравишься, и я не хочу, чтобы на твоём месте через неделю оказался какой-нибудь зануда-ботаник.
– Спасибо, что предупредил, – искренне поблагодарил я. – Буду держаться от хозяйской дочки подальше. – Я снова лёг, вытянул ноги и закрыл глаза, в надежде, что теперь-то уж Арно точно уйдёт.
Но он не двинулся с места.
– Слушай, у меня впечатление, что я тебя где-то видел…
– М-м-м, – промычал я, давая понять, что хочу отдохнуть перед началом рабочего дня.
– Вспомнил! – Судя по звуку, Арно треснул себя ладонью по голове. – Вспомнил… Ты муж великой писательницы Эллы Тягнибеды!
– Не великой, а известной, – не открывая глаз, раздражённо поправил я. – Великие у нас Лев Толстой и Пушкин. Остальные – известные…
– Ну, дела! – продолжал радоваться телохранитель. – Да я же твоё фото в журнале «Бэлль» видел! У тебя там был та-акой костюм!!! Та-акие ботинки!!! Слушай, а чего ты с такой женой, да с такими её гонорарами в придворные педагоги подался?!
– Чтобы остаться самим собой, а не быть мужем известной жены. – Я открыл глаза и хмуро посмотрел на Арно, проклиная тот день, когда согласился на фотосессию в популярном глянце.
– Ну, не знаю… – Анро посмотрел на меня как на невиданное чудище с рогами и хвостом. – Если бы у меня была та-акая жена, та-акой костюм и та-акие ботинки, я бы ни за что…
– Извини. Я прямо с дороги, а впереди рабочий день. Хотелось бы отдохнуть пятнадцать минут. Был рад знакомству. – Я резко встал и протянул ему руку.
Он пожал её с некоторым подобострастием и ушёл.
Я уехал от Элки за тысячи километров, а шлейф её звёздности преследовал меня, словно тень… Выхватив из сумки мобильный, я позвонил жене.
– А? – сонно спросила она.
Я успел забыть, что раньше полудня Беда не встаёт.
– Прости, что разбудил. Скажи, в каких ещё популярных изданиях появится моя рожа в этом месяце?
– В «Домашнем камине», в «Космополите», в «Кролике», – перечислила Элка. – А что?!
– Ужас. И я везде в льняном пиджаке?
– Ты везде рядом со мной, – ледяным тоном ответила Элка.
– Слушай, а ведь нас с тобой ещё для какой-то телепередачи снимали, – вспомнил я.
– Для программы «Домашний любимец», – напомнила Элка.
– Домашний любимец – это я?!! – ужаснулся я.
– Нет, это наша собака.
– Фу, слава богу. В чём я там был, напомни.
– В халате от Валентино и тапочках от Юдашкина.
– Эти ребята не гнушаются тапочками и халатами?!
– Слушай, Бизя, что ты от меня хочешь?
– Я хочу понять, как долго меня будет узнавать каждая собака на улице.
– Думаю, бесконечно долго, – зевнула на том конце Элка. – Ты, что называется, засветился. Может, бороду отрастишь для конспирации?
– Поздно. Я без бороды уже на работу устроился.
– Ну, дело хозяйское. Мне не спрашивать, в какой город ты улетел?
– Нет.
– А куда устроился на работу?
– Тоже нет.
– Может, тебе нужны деньги?
– Мне нужно, чтобы от меня все отстали.
– Все – это я?!
Я нажал на отбой.
Все разговоры с Бедой для меня в последнее время стали большим испытанием. Даже если нужно было всего лишь спросить, вскипел ли чайник, выяснялось, что я уделяю ей слишком мало внимания и не хочу прислушиваться к её мнению. Когда чайник всё же вскипал, я уже не очень хорошо помнил его предназначение, зато успевать дать Элке согласие поехать на выходные в Куршевель, а до этого молчать три дня, ходить на цыпочках и спать в прихожей на раскладушке, чтобы она успела дописать свой новый роман.
Я помассировал виски, чтобы снять напряжение после разговора с Бедой.
Едва я почувствовал себя сносно, как зазвонил мобильный телефон на дисплее которого высветилось «Беда».
– Слушаю, – сухо сказал я.
– А можно, я скажу журналистам, что ты изменил мне с Ксюшей Собчак, и поэтому мы решили пожить отдельно? – заискивающе пропела Элка.
– Только не с Собчак, – испугался я. – Она мне как сестра.
– Тогда с кем из знаменитостей ты хотел бы мне изменить? Пресса не отстанет, пока не узнает причину, по которой я осталась одна! Не могу же я на весь мир заявить, что мы просто друг от друга устали!
– Почему не можешь? – задал я наиглупейший вопрос.
– Потому что от звезды устать невозможно! Её можно только променять на другую звезду!!! – заорала мне в ухо Элка. – Немедленно говори, с кем ты хочешь мне изменить!
– Ладно, тогда с Собчак, – вздохнул я. – Она хоть книжки не так часто пишет как все остальные.
– Я всегда знала, что ты никогда меня не любил, – трагически прошептала Беда и отключилась.
Я опять помассировал виски, обследовал дом на наличие камер, и, не найдя ни одной, спокойно направился в душ. Через пятнадцать минут предстояло знакомство с Прохором.
Я побрился, переоделся в спортивный костюм и лёгкой трусцой побежал на лужайку перед бассейном.
Он не пришёл ни через десять, ни через двадцать минут.
Я занервничал, обежал лужайку по периметру и даже заглянул в бирюзовую глубину бассейна. Что делать, если воспитанник в богатом доме не является на занятия, я не знал. В школе я бы пригрозил ему отчислением, двойками, отрицательной характеристикой, а тут…
Я тоскливо посмотрел на окна хозяйского дома. Вокруг не было ни души.
Вдруг в кустах кто-то чихнул.
– Эй!! – Бросившись к барбарисовым зарослям, я раздвинул колючие ветки. – Эй, кто тут?!
Кто-то мелкий и юркий прошмыгнул у меня между ног и спрятался за широким стволом раскидистого дерева.
– Прохор! – догадался я и ринулся к пацану, в надежде с ходу завоевать его доверие и понимание.
Но пацан и не подумал проникаться ко мне добрыми чувствами. Он стремительно залез на нижнюю ветку дерева и тихонько завыл.
– Слезай, – задрав голову, попросил его я.
– Ты меня бить будешь, – провыл мальчишка, забираясь выше ещё на одну ветку. Он был типичный дохляк и недотёпа – тощий, нескладный, болезненно-бледный, в круглых очках и нелепо сидящей дорогой одежонке.
– С чего ты взял, что я тебя бить буду? – удивился я, гарцуя под деревом.
– Ты бандит! – пропищал пацан. – Я по телевизору тебя видел!
– Да ну? В какой передаче?
– Домашний… домашний…
– Любимец? – обрадовался я.
– Да! – заорал Прохор. Тонкая ветка под ним сломалась, и он грохнулся на землю.
– Сам подумай, – постучал я себя по лбу, наклоняясь над ним. – Разве бандит может быть домашним любимцем?!
– А кем же он может быть? – в ужасе уставился на меня пацан, выставляя перед собой руки. – Как раз домашним любимцем! Кто его, бандита, ещё полюбит, кроме домашних?
С логикой у него всё было в порядке.
– Я твой педагог. Вставай! – Я протянул ему руку, но он ужом извернулся на зелёной траве, вскочил и побежал к бассейну.
– Я твой тренер! – побежал я за ним. – Стой! Меня твоя мама на работу взяла! Она хочет, чтобы ты стал сильным и смелым, она хочет…
– Моя мама хочет, чтобы я с вашей помощью стал домашним любимцем!
– Тьфу! – Я резко остановился. Прохор бежал вокруг бассейна, а, значит, неизбежно приближался к точке, где стоял я. – Запомни, Прохор, домашние любимцы – это кошки, собаки, попугаи, змеи, крокодилы и кролики! Это животные! Они милые, о них принято заботиться, их принято кормить и баловать. К бандитизму эта тема отношения не имеет. Меня в телепередаче показывали как хозяина большой и доброй собаки. Собаки, слышишь, трусишка?! А я – добропорядочный гражданин, который по утрам чистит зубы, есть на завтрак овсянку и зарабатывает на жизнь тем, что воспитывает таких охламонов как ты…
Прохор всё-таки прибежал по кругу ко мне, и – замер как вкопанный, поняв подвох моей неподвижности и долгой, бессмысленной речи. Он встал на кромку бассейна, и, вскинув руки, начал балансировать на краю.
– А сейчас где твоя собака? – спросил он, с ужасом глядя в воду.
– С женой.
– А жена где?
– С собакой.
– Ясно. Значит, вы разлюбили друг друга, а страдает собака.
Он был так прав, что у меня защемило сердце.
Я протянул ему руку, чтобы он не трясся на узком бортике, но Прохор от руки отшатнулся, потерял равновесие и полетел в воду. Плавать он, естественно, не умел, поэтому камнем пошёл ко дну. Я нырнул быстрее, чем он успел нахлебаться воды и прежде, чем стёкла его очков намокли.