– Нет, совсем вместе. С утра до вечера, с вечера до утра. У меня есть домик в деревне, так, ничего особенного, но там речка, берёзовый лес, закаты как на картинке и воздух… который хочется есть. Поехали!
– В деревню?!
– В деревню!
– И туалет на улице?
– Да, чёрт возьми, на улице. Но зато там есть баня!
– Баня?..
– Баня. Её нужно топить берёзовыми чурками, и когда они горят, то запах как в детстве, не запах даже, а дух…
– В моём детстве никто не топил баню берёзовыми чурками.
– Я про тебя совсем ничего не знаю. Кто твои родители? Они живы?
Катерина перевернулась на живот и уткнулась носом в подушку. Она давно убедила себя в том, что вопрос о родителях её так же мало волнует, как и вопрос о детях.
– Какие к чёрту родители, – буркнула она. – Меня зачали в групповом сексе. Разве не видно?
– Извини, если я…
– Ой, да ладно. Разве я похожа на человека, которого нужно жалеть?
– Ни в коем случае. Так как насчёт выходных?
– Баня так баня. Чурки так чурки. Надеюсь, Роберт Иванович, мы не помрём от тоски в берёзовой чаще у речки, любуясь красивым закатом.
– Не помрём, Катерина Ивановна. Я всё для этого сделаю. – Он вернулся в кровать, чтобы продемонстрировать нежность, чуткость и понимание. А может, он на самом деле таким и был – нежным, чутким и понимающим?..
На ночь она не осталась. Роберт уговаривал её долго, но она нашла аргумент:
– Понимаешь, мне нужно хорошенько собраться. Вся эта пасторальная история требует особой экипировки. Сарафанчики там, косметика специальная, мелочи всякие, ведь туалет-то на улице!
– Ну хорошо, хорошо, – он закрыл ей рот рукой и трогательно поцеловал в затылок. – Набери побольше милых женских мелочей. Я совсем забыл, что это такое. Я был не очень счастлив с женой и только сейчас это…
– До свидания, Роберт Иванович!
– До свидания, Катерина Ивановна!
Верка-лифтёрша тормознула её у лифта.
– Катерина Ивановна! – крикнула она из «аквариума», – а вас тут искали!
– Кто? – не оборачиваясь, спросила Катерина.
– Ой! – всполошилась вдруг Верка так, что выскочила из своего стеклянного убежища. – Ой! Похоже, ваш родственник!
– Мой – кто?! – От удивления Катерина открыла рот и упустила лифт.
– Ну не коллега, это точно, – затараторила Верка. – И не хахаль, тоже точно. Я же знаю, каких вы мужчин предпочитаете! Я с Зойкой из второй квартиры на шоколадку поспорила! Она говорит хахаль, а я говорю – родственник!
– Хватит чушь пороть, говори, кто приходил!
– Негр!
Катерина расхохоталась.
– Тебе не померещилось?
Верка перекрестила размашисто необъятную грудь.
– Никак нет! – перешла вдруг она на армейский язык.
– Да говори толком! – рассердилась Катерина и снова нажала на кнопку вызова лифта.
– Пришёл, значит, вечером, часиков в восемь. Я думала сначала, что бандит ворвался, чёрный чулок на голову натянул. А он подходит и говорит: «Здластвуте, я к Кателина Илалова, ис ста сестнадцать клалтила». Я ни фига не поняла, только тут Зойка из второй квартиры шла, его как увидела в дорогом костюме, с перстнями на пальцах, так сразу подскочила. Я, говорит, вместо неё! Он заулыбался и говорит: «Луский баба, сплосной юмол. Только я хотел Кателина Илалова». Ну, я объяснила, что нет тебя, и будешь когда неизвестно. Зойка тут выступила, что ты вообще редко дома бываешь, но я сказала, что очень даже бываешь, и спросила, что передать.
– И что передать?
– Он сказал: «Ошень личный дел». Сказал, что придёт завтра.
– О господи, – вздохнула Катерина, – ну и загадки ты мне подкидываешь. То перчатка! То негр! С ума можно сойти.
– Кать!
– Ну что ещё?
– А познакомишь?
– С кем?
– С негром. Страсть, как он мне понравился!
– Луский баба, сплосной юмол! Я разберусь сначала, что он за гусь, а уж потом решу с кем его знакомить, с тобой или с Зойкой. Так ей и передай.
Бесшумный лифт вознёс её на шестнадцатый этаж.
Субботним, солнечным утром Катерина с кожаным чемоданчиком спустилась вниз. У подъезда её поджидал Роберт Иванович на огромном пикапе «Форд Рейнджер».
– Машина без комментариев, – вздохнула Катерина. – Сколько их у тебя? До сих пор мы ездили на «Лексусе».
– Ещё есть «Сааб». Чёрный. Тебе подходит?
– Йес! – крикнула Катерина и была тут же наказана за бурный восторг.
Подбежал Майкл и произнёс коронную фразу:
– Кать, дай сорок рублей, мне до школы доехать надо.
– Сорок? – удивилась Катерина. – Отчего сегодня двойной тариф? В крутую тачку сажусь?
– Меня бабка в другую школу перевела, – заканючил Майкл, пряча хитрые глаза. – К чёрту на кулички ехать.
– Ты меня совсем за дуру-то не держи, – всерьёз разозлилась Катя. – Июнь месяц, какая школа?!
– Кать, я заработаю и отдам!
– Нет! – Катерина топнула ногой. – А вдруг ты на наркотики тратишь?
– Какие наркотики, Кать! Я что, похож на глюколова? – Майкл вытаращил в праведном гневе глаза, закатал рукава и повертел у неё перед носом худыми мальчишескими руками с голубыми прожилками чистых вен. – Дай сорок рублей!
– Нет!
– Я тебе завтра вечером отдам!
– Нет!
– Ну, тогда я не отдам тебе завтра вечером сорок рублей!
Катерина захохотала, достала кошелёк и протянула Майклу полтинник. Роберт Иванович тоже заулыбался, вытащил из кармана мятые десятки и сунул их Майклу.
– Держи, парень! И мне отдашь, чтоб не обидно было.
Дорога летела навстречу, и не было в жизни ничего лучше на скорости поглощаемых километров. Роберт водил уверенно и легко – без юношеского выпендрёжа, но и без излишней возрастной осторожности. Катерина разулась и вывесила ноги в окно. «Для обдува», – объяснила она. Встречные машины приветственно сигналили, выражая восторг шоколадным лодыжкам и розовым пяткам.
– А как называется райское место, где мы будем сливаться с природой? – спросила она после двух часов беспрерывной езды.
– Волынчиково, – ответил Роберт, смеясь. – Эй, что-то не так?!
Он увидел, как лицо Катерины превратилось в застывшую экзотическую маску.
– Что-то не так?
Всё не так. Всё к чёрту. Отдых безнадёжно испорчен. Душу будут терзать гнусные воспоминания, и никакие амбарные замки не спасут. Какая же дура она, что не сразу спросила, в какой деревне находится дом. Но Роберт в этом не виноват, и нельзя его делать заложником своего испорченного настроения.
– Всё отлично, Роберт Иванович! – Катерина втянула ноги в салон и втиснула их в босоножки. – Кажется, дождь собирается.
– Абсолютно чистое небо! – отрапортовал Роберт, и тише добавил:
– Это у тебя на душе кошки скребут.
Чуткий, нежный, и понимающий.
Катерина натянула улыбку.
– Всё нормально, Роберт Иванович! Полный вперёд!
– Полный! – Он вжал педаль газа в пол, и они понеслись, рискуя взлететь.
Дом оказался домищем, а с прилагавшейся к нему территорией тянул на усадьбу. Черепичная крыша, бревенчатые стены, ситцевые занавески на окнах, цветные половички, и печка – чудо, а не печка, белёная, с полатями, с поддувалом, чугунными заслонками и дверцей. А ещё там была кровать с сеткой и шариками на спинке. Только в старых деревенских домах ещё остались такие кровати с блестящими металлическими шариками. Катерина в детдоме всегда их свинчивала и прятала под подушкой, в надежде заиметь свои личные игрушки. Но воспитатель шарики находила, называла Катерину воровкой и лишала её сладкого на три дня. Катерина шарики опять свинчивала, опять прятала, и опять не пила компот, который и сладким-то никогда не был.
Она плюхнулась на кровать, застеленную простеньким покрывалом, и покачалась на сетке, как в детстве.
– Тебе нравится? – спросил Роберт, разгружая на столе сумку с продуктами.
Катерина выглянула в окно. Палисадник зарос черёмухой, а между двойными оконными рамами, которые так и не убрали с зимы, лежала вата, на ней – яркие гроздья красной рябины.
– Рай для миллионера, – вздохнула Катя. – И петухи по утрам?
– Много петухов!
– Кто же за всем этим смотрит?
– Парамоновна, соседка. Я приплачиваю ей за пригляд, да за уборку дома.
– Пойду, познакомлюсь с удобствами.
Трава в огороде, несмотря на июнь, возвышалась в рост, и Катерина с трудом отыскала деревянную уборную. Крючка на трухлявой двери не оказалось, пришлось придерживать её рукой.
Рай для миллионера!
Она выбралась наружу, обжигая ноги крапивой, и огляделась. Где находится красавец-дом Роберта Ивановича относительно избушки-развалюшки Сытова, Катерина понятия не имела. Когда они на внушительном «Рейнджере» проезжали по пыльным деревенским улицам, Катя её так и не увидела. Да может, и деревня не та? Не очень-то она хорошо помнит название той деревушки, где померла бабка у Сытова. Так… что-то похожее.
Метрах в десяти от себя Катерина увидела вдруг огромный красный мак. Она удивилась его неестественным размерам, и только когда мак зашевелился, поняла, что это безумной расцветки ткань, которая обтягивает умопомрачительных размеров зад. Какая-то баба, в традиционной позе огородника что-то быстро рвала и резво метала себе в подол.
– На чужом огороде и крапива слаще? – громко крикнула Катерина.
Баба вздрогнула, как вулкан перед извержением, и обернулась. Звук, который она издала, вспугнул всех окрестных птиц. Из подола, выпавшего из рук, градом посыпались красные ягоды.
Катерине стало обидно до слёз. Конечно, она понимала, что увидеть в запущенном соседском огороде на фоне полуразвалившегося сортира, негритянку в трусах и лифчике – большое потрясение. Но всё же она не чёрт с рогами, чтобы при виде неё так орать! Не выдержав, она показала бабе язык. Баба внезапно заглохла, захлопнув рот.
– Я вас узнала, – вдруг сказала она.
– Да ну? – удивилась Катерина.
– Вы Селена Конго. – Баба вытерла красные, натруженные руки о цветастый подол.
– Ну…
– Вас Роберт Иванович привёз, – баба страдала такой быстрой речью, что Катерина не только не могла слово вставить, но и с трудом успевала понять, что она говорит. – Я знала, знала, что наш Роберт себе необыкновенную женщину найдёт, знаменитую женщину, замечательную, нестандартную женщину…
– Но…
– … а Нюрка-то, Нюрка-чумичка, всем трендит, что не женится он никогда, будет по Ирине своей сохнуть, а Роберт-то, Роберт-то, знаменитость такую привёз, ой, да вся деревня на ушах ходить будет, ой, да в жизни-то вы какая красотка, оказывается ящик-то старит, толстит, и добавляет стервозности, так бабам и передам, а Нюрка-то, Нюрка-чумичка, и не поверит, что, Селеночка, вы в огороде…
– Послушайте...
– …стоите тут в одних трусиках, а я-то дура, заорала как оглашенная, тут клубника ранняя дикарём растёт, всё равно её никто не рвёт, так чего добру пропадать, а крапива, Селеночка, тут и правда, сладкая…
– Катя, – ради спортивного интереса попробовала Катерина вставить слово.
– …а ящик-то не только старит, толстит, но и имена меняет, я знаю, автограф называется…
– Псевдоним.
– …ой, да, точно, а бабы-то, бабы не поверят, что вы тут в огороде, в трусиках, ой, а как же вы подъехали, что я и не заметила, ведь я за домом-то столько лет приглядываю…
Катерина вдруг поняла, что выход из этого кошмара один – удрать. Она развернулась и, подгоняемая свирепой крапивой со спринтерской скоростью помчалась к дому.
– Ой, никто и не поверит… – неслось ей радостно вслед.
Полдня они провели на речке. Роберт Иванович не обманул: был там и берёзовый лес, и воздух, который хотелось жевать, и солнце жарило не хуже египетского. Природа старалась вовсю. И Роберт Иванович старался вовсю. Катерине было не скучно. И некогда было думать о том, та ли это деревня.
Вроде не та.
Вечером они накрыли на стол. Соорудили салатики из привезённых овощей, нарезали колбасы, сыра, разлили по бокалам вино и уселись друг против друга. На Роберте был простой трикотажный джемпер и джинсы, на Катерине длинный сарафан с открытыми плечами. Если бы не свечи в старых простых подсвечниках, идиллия смахивала бы на семейную.
– Ты не жалеешь, что решила поехать со мной? – Он накрыл её руку своей. Рука была тёплой и мягкой. Чересчур тёплой, и чересчур мягкой.
– Нет, – Катерина освободила руку лишь для того, чтобы самой положить её сверху. – Мне хорошо! Спокойно, весело, и очень… свободно.
Он улыбнулся.
– Я счастлив. На все шестьсот ватт.
– И я.
Она была искренна. Ей так казалось, что, в принципе, она счастлива.
– Я хорошо отдохнула сегодня.
– И загорела, – засмеялся он.
– И загорела, – захохотала она.
– У меня есть серьёзный разговор к тебе. – Роберт налил вина почему-то только себе и залпом выпил его. Сердце у Катерины противно защемило, меньше всего она была готова к серьёзным разговорам.
– Вот, – Роберт Иванович протянул ей на ладони маленькую бархатную коробочку и клешни, прихватившие сердце, разжались.
– Что там? – спросила Катерина, точно зная, что там. Но она решила придерживаться принятого в таких случаях сценария, и поэтому опять повторила удивлённо:
– Что это?!
Он свободной рукой открыл коробочку, на тёмном бархате лежало кольцо с камнем такой величины, что Катерина решила, что это не бриллиант. В гранях его билось пламя миллиона свечей, и сердце сжалось опять, только на этот раз нежно и благодарно.
– Надеюсь, ты понимаешь, что это значит. – Голос его дрожал.
– Что?..
Нужно придерживаться сценария, нужно хоть раз в жизни сыграть в эту игру, нужно, чтобы он сказал вслух то, что должен сказать…
– Я предлагаю тебе руку и сердце. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна?.. Вернее, вам это подходит, Катерина Ивановна?
«А почему бы и нет?» – уколола шальная мысль.
Он добрый, порядочный, щедрый, не такой уж и старый, а главное – его вряд ли потянет испытать ещё раз чувство отцовства.
А почему бы и нет?!!
Если колечко окажется впору, она скажет «да».
Кольцо обхватило безымянный палец так, будто они были созданы друг для друга – длинный, тёмный Катеринин палец и этот прозрачный камень, закованный в тёмное золото. Только сейчас Катерина рассмотрела, что золотая оправа – это фигурка ящерицы, а камень – всё-таки чистой воды бриллиант! – ящерица зажала в пасти.
– Да! Мне это подходит, Роберт Иванович! Я стану вашей женой, если вас не смущает цвет моей кожи, мой буйный нрав и моё тёмное прошлое.
– Не смущает, Катерина Ивановна.
Он вышел из-за стола, подошёл к ней, они длинно поцеловались, а потом просто стояли долго, обнявшись, слушая, как сердца стучат в унисон.
А почему бы и нет, думала Катерина. Она имеет право на незапертую душу, на открытое сердце, на эту любовь. Ведь, в принципе, она его любит.
… А потом была баня. Пока он топил её, Катерина стелила постель: взбивала перину, месила кулаками подушки, тянула белую простынь – чтоб ни морщинки.
– Ты знаешь, – сказал он, когда они рядом сидели на лавке, с трудом различая друг друга из-за плотной завесы пара, – вся деревня судачит о моей женитьбе. По-моему, они осведомлены об этом больше, чем я.
– Это тебе Паровозовна насвистела? Или Нюрка-чумичка?
– Точно, Парамоновна, – засмеялся Роберт. – Только почему-то она зовёт тебя Селеночкой.
– Знаю. Твоя соседка ворует клубнику в твоём огороде. Я поймала её на месте преступления, и она вдруг решила, что я телезвезда. Разубедить её я не смогла. Звезда так звезда. Конго так Конго. Мне даже приятно.
– Представляешь, она говорит, что когда-то, очень давно, в деревню уже приезжала темнокожая девушка.
– И что?.. – Катерине расхотелось вдруг париться, расхотелось шутить, ей даже расхотелось выходить замуж.
– Да нет, ничего. Она крутила роман с внуком какой-то местной бабки, тоже телеведущим, но кажется, у них ничего не вышло.
– Не вышло?.. – Пар показался удушливым, захотелось на свежий воздух, захотелось на себя вылить ведро холодной воды.
– Нет. Представляешь, он женился потом на женщине гораздо старше себя и очень богатой…
– Замолчи!
– Почему?
– Да чёрт побери тебя, твоих бабушек, твою деревню, и все эти сплетни!
Она выскочила в предбанник.
– Стой! – Он настиг её там, схватил в охапку, но она выкрутилась и выбежала во двор. – Стой!!! – Он снова поймал Катерину, прижал за плечи к себе.
– Этой девушкой была ты?!
– Что?!!
– Ты!
Они сцепились в нелепой схватке, Катерина непременно хотела вырваться и убежать. Куда она рванёт ночью голой в деревне, она не думала.
– Я знаю, это была ты!
Он оказался гораздо сильнее неё, несмотря на свой возраст, несмотря на её помешательство, придавшее ей сил. И Катерина сдалась. Она расслабилась в его руках и даже подумала о том, что, наверное, эта схватка со стороны выглядит очень смешной: тёмное тело ночью не разглядеть, и было похоже, что Роберт борется сам с собой.
– С чего ты взял, что это была я?
– Ты очень расстроилась, когда узнала, как называется место, куда мы едем.
– Тебе показалось.
– Нет. Я полюбил тебя в том числе и за то, что притворяться ты не умеешь. Иногда хочешь, но не умеешь.
– Ладно, сдаюсь. Это и правда была я. Можно, не буду вдаваться в подробности? Ты говорил, что тёмное прошлое тебя не смущает.
– Я принимаю всё, что тебя касается таким, каково оно есть. И не надо вдаваться в подробности. Извини, что заставил тебя волноваться.
– Это ты извини за истерику. Не передумал увидеть меня в роли жены?
– Хочу этого ещё больше.
Они стояли, обнявшись, и Катя улыбнулась, подумав, что со стороны, похоже, наверное, будто он обнимает темноту.
– Хочу этого ещё больше, – зачем-то повторил Роберт, разжал объятия и схватился за сердце.
– Тебе плохо? – испугалась Катерина.
– Кажется, да. – Прижав руки к груди, Роберт Иванович добрался до крыльца и сел, привалившись к перилам. Даже в темноте было видно, что лицо его заливает синюшная бледность.
– Скорая! – заорала Катерина, будто в деревне врача можно было вызвать громким криком.
– Какая к чёрту «Скорая», в этой дыре, – прошептал Роберт и, кажется, потерял сознание, потому что закрыл глаза и, откинувшись на спину, упал на прохладные доски крыльца. Зрелище получилось леденящим душу: человек, за которого она на полном серьёзе собралась выйти замуж, белел в темноте голым, безжизненным телом. Катерина осталась наедине с неизвестностью и этой жутью, которая сдавила горло, не давая даже заорать. Нужно найти пульс, чтобы понять, жив он, или… Пульс на запястье, или на шее. Всё-таки, нужно было рвануть в Египет, вид пирамид больше подходит для отпуска. Что теперь делать?..
Хоть бы это была другая деревня! Все несчастья с ней происходят именно здесь.
Запястье было тёплым, пульс частым и неуверенным. Роберт Иванович зашевелился, попытался сесть, но снова схватился за грудь и откинулся на спину.
– Тут на соседней улице аптечный киоск, – прошептал он. – Надеюсь, он круглосуточный. Сбегай, купи нитроглицерин, он поможет.
Катерина метнулась к калитке.
– Оденься! – шёпотом крикнул Роберт, и Катерина помчалась в дом. Перескочив через Роберта, она решила, что нехорошо его оставлять лежать на крыльце. Она схватила его подмышки и попыталась затащить в сени, но Роберт оказался неподъёмным. Катя опустила тело на пол и зарыдала.
Лучше бы пирамиды, чем это замужество. И, кстати, кольцо маловато, она просто не смогла его снять, поэтому и сказала «да». Слёзы градом катились из глаз и падали на бледное лицо Роберта.
– Не плачь, Катенька, – еле слышно прошептал он. – Оставь меня здесь и сходи за лекарством. Со мной ничего не случится, такое уже бывало. Только быстрей принеси таблетки!
Катерина забежала в дом, но там вспомнила, что сарафан остался в предбаннике. Где находится выключатель, она не знала, а найти в темноте другую одежду она не могла. Тогда Катерина сдёрнула покрывало с кровати, завернулась в него, как в сари, и выбежала на улицу. Она помчалась наугад, потому что Роберт так и не сказал точно, где находится эта аптека. Мелкие камешки кололи босые ноги, улицу не освещал ни один фонарь. Было безумно страшно, но не от темноты, а от того, что Роберт может умереть, так и не дождавшись от неё помощи. Внезапно пошёл мелкий холодный дождь и Катерину заколотил озноб. На секунду остановившись, она перемотала покрывало так, чтобы оно закрывало голову.
Киоск она отыскала быстро. Он притулился к одному из домов, являясь, наверное, бизнесом хозяина этого дома. На киоске была даже световая вывеска, но буквы «а» дружно перегорели, и надпись читалась как «ПТЕК».
Наклонившись к окошечку, Катерина вдруг вспомнила, что ни копейки денег с собой не взяла.
– Миленькая, – проскулила она, обращаясь к спящей девахе в далеко не белом халате. – Миленькая, я деньги забыла, а Роберту плохо совсем…
Деваха открыла глаза, вздрогнула, увидев Катерину и, достав из обувной коробки мятые купюры, пихнула их Катерине в нос.
– Бери! Всё бери!
– Миленькая, мне нитроглицерин и ещё что-нибудь от сердца…
– Всё забирай, только меня не трожь! – Девица не голосила, она просто глухо бубнила, но столько неподдельного ужаса было в её глазах, что Катерина искренне расстроилась. Аптекарша начала сметать с полок все лекарства подряд и выбрасывать их в окошко. Катя не стала убеждать её в том, что она не грабительница; было некогда, да и просто не было сил. А ещё до слёз стало обидно, что лицо с тёмной кожей в этой чёртовой деревухе непременно воспринимается как кошмар. Ведь сказала же она: «Миленькая, я деньги забыла!», а не «Гони бабки, дура!»
Обида смешалась со злостью, и Катерина, подняв подол своего одеяния, без разбора сложила туда все лекарства. Она потом во всём разберётся и за всё расплатится. А сейчас нужно успеть. Она развернулась и помчалась в обратном направлении, услышав, как девица заголосила вдруг «Грабят!!!»
Катерина побежала быстрее. Сейчас главное – спасти Роберта.
«Спускайте собак!» – послышался крик за спиной. Не прошло и секунды, как сзади раздался заливистый лай и топот, принадлежать который мог только огромным, сильным, свирепым псам. Катерина вдруг вспомнила, что Сытов – большой знаток и любитель собак, утверждал, что ни один человек никогда не сможет убежать даже от самой маленькой шавки.
Это было уже невозможно, но Катерина побежала ещё быстрее. Дождь усилился и молотил в лицо холодными, сильными струями.
Она отчётливо слышала, как за спиной тяжело дышат собаки. Она даже странным образом видела их – трёх огромных, величиной с телят, кобелей с вывалившимися языками. В том, что это кобели, Катерина почему-то не сомневалась. Бежать дальше прямо не имело никакого смысла, псы наступали на пятки, и её бесславный конец был вопросом ближайшей минуты. В том, что собаки её непременно сожрут, а не просто покусают, Катерина почему-то тоже не сомневалась. Обочь тянулся деревянный забор. Сила, которую принято называть неведомой, заботливой рукой подкинула Катерину и перенесла через высокое ограждение, будто она выполняла пустяковый прыжок через козла на уроке физкультуры.
За забором неожиданно оказалось поле. Катерина понеслась по нему, воодушевлённая бескрайним простором. Лай собак остался далеко за забором, и Катя вдруг ощутила такую эйфорию, что захотелось взлететь.
Она забыла про Роберта, забыла, куда и зачем бежит.
Она ещё долго бежала, а потом шла быстрым шагом; деревня тянулась где-то в стороне, одиночные дома были разбросаны в беспорядке. Катерина вдруг поняла, что положение её чудовищно – она безнадёжно, бесповоротно заблудилась. Она заблудилась, а Роберт Иванович умер, так и не дождавшись таблеток. Ещё Катя обнаружила, что каким-то чудом не растеряла лекарств, так и тащит их в подоле.
Дождь прекратился, но небо было затянуто тучами, и темень стояла такая, что не видно ни черта. Поэтому когда перед ней возник дом, она усмотрела в этом нечто мистическое. Только что было поле, и вдруг – дом. Она обошла вокруг – домишко перекосился, почти провалился под землю, окна его были наглухо заколочены, и было понятно, что миллион лет в этом жилище никто не живёт. Оно доживало свой срок, умирало тяжело и мучительно, разлагалось, превращаясь во вселенскую пыль. Рядом с домиком, тоже от старости, помирало дерево. Листвы на нём почти не было, а та, что была, почему-то совсем не шевелилась от ветра. Может, она была прошлогодней?..
Клён, подумала Катерина. Чахлый клён и избушка-развалюшка, будто случайно обронённая на отшибе. Клён, наверное, умер недавно, и не от старости, а от тоски.
– Ну, здравствуй, – сказала она ему, погладила по сухой шершавой коре, и, решив, что раз окончательно спятила, то может продолжить свой монолог. – Ну, здравствуй. Вот мы и встретились. Помнишь ту осень? Баба Шура умерла, а Сытов решил, что ей было что прятать. Он рыл землю, как бешеный пёс, потом он погнался за кем-то, он верил, что поймает удачу за хвост. Он говорил: «Я фартовый, беби!» Меня убили тогда, а он убежал. Ну, здравствуй! Спроси меня, простила ли я? Не знаю. Мне кажется, что простила. Мне кажется, что простила! Только, наверное – нет, раз Богу было угодно пригнать меня снова сюда, упереть носом в эту избушку и заставить с тобой разговаривать. Наверное, нет! Что ты на это скажешь? Что раз всё так случилось, мне надо зайти в этот дом, всё заново пережить, подумать, и сбросить с себя этот груз, а сбросить, значит – простить?! Хорошо, я зайду. Я пробуду там до утра. Ведь Роберту уже не помочь.
– В деревню?!
– В деревню!
– И туалет на улице?
– Да, чёрт возьми, на улице. Но зато там есть баня!
– Баня?..
– Баня. Её нужно топить берёзовыми чурками, и когда они горят, то запах как в детстве, не запах даже, а дух…
– В моём детстве никто не топил баню берёзовыми чурками.
– Я про тебя совсем ничего не знаю. Кто твои родители? Они живы?
Катерина перевернулась на живот и уткнулась носом в подушку. Она давно убедила себя в том, что вопрос о родителях её так же мало волнует, как и вопрос о детях.
– Какие к чёрту родители, – буркнула она. – Меня зачали в групповом сексе. Разве не видно?
– Извини, если я…
– Ой, да ладно. Разве я похожа на человека, которого нужно жалеть?
– Ни в коем случае. Так как насчёт выходных?
– Баня так баня. Чурки так чурки. Надеюсь, Роберт Иванович, мы не помрём от тоски в берёзовой чаще у речки, любуясь красивым закатом.
– Не помрём, Катерина Ивановна. Я всё для этого сделаю. – Он вернулся в кровать, чтобы продемонстрировать нежность, чуткость и понимание. А может, он на самом деле таким и был – нежным, чутким и понимающим?..
На ночь она не осталась. Роберт уговаривал её долго, но она нашла аргумент:
– Понимаешь, мне нужно хорошенько собраться. Вся эта пасторальная история требует особой экипировки. Сарафанчики там, косметика специальная, мелочи всякие, ведь туалет-то на улице!
– Ну хорошо, хорошо, – он закрыл ей рот рукой и трогательно поцеловал в затылок. – Набери побольше милых женских мелочей. Я совсем забыл, что это такое. Я был не очень счастлив с женой и только сейчас это…
– До свидания, Роберт Иванович!
– До свидания, Катерина Ивановна!
Верка-лифтёрша тормознула её у лифта.
– Катерина Ивановна! – крикнула она из «аквариума», – а вас тут искали!
– Кто? – не оборачиваясь, спросила Катерина.
– Ой! – всполошилась вдруг Верка так, что выскочила из своего стеклянного убежища. – Ой! Похоже, ваш родственник!
– Мой – кто?! – От удивления Катерина открыла рот и упустила лифт.
– Ну не коллега, это точно, – затараторила Верка. – И не хахаль, тоже точно. Я же знаю, каких вы мужчин предпочитаете! Я с Зойкой из второй квартиры на шоколадку поспорила! Она говорит хахаль, а я говорю – родственник!
– Хватит чушь пороть, говори, кто приходил!
– Негр!
Катерина расхохоталась.
– Тебе не померещилось?
Верка перекрестила размашисто необъятную грудь.
– Никак нет! – перешла вдруг она на армейский язык.
– Да говори толком! – рассердилась Катерина и снова нажала на кнопку вызова лифта.
– Пришёл, значит, вечером, часиков в восемь. Я думала сначала, что бандит ворвался, чёрный чулок на голову натянул. А он подходит и говорит: «Здластвуте, я к Кателина Илалова, ис ста сестнадцать клалтила». Я ни фига не поняла, только тут Зойка из второй квартиры шла, его как увидела в дорогом костюме, с перстнями на пальцах, так сразу подскочила. Я, говорит, вместо неё! Он заулыбался и говорит: «Луский баба, сплосной юмол. Только я хотел Кателина Илалова». Ну, я объяснила, что нет тебя, и будешь когда неизвестно. Зойка тут выступила, что ты вообще редко дома бываешь, но я сказала, что очень даже бываешь, и спросила, что передать.
– И что передать?
– Он сказал: «Ошень личный дел». Сказал, что придёт завтра.
– О господи, – вздохнула Катерина, – ну и загадки ты мне подкидываешь. То перчатка! То негр! С ума можно сойти.
– Кать!
– Ну что ещё?
– А познакомишь?
– С кем?
– С негром. Страсть, как он мне понравился!
– Луский баба, сплосной юмол! Я разберусь сначала, что он за гусь, а уж потом решу с кем его знакомить, с тобой или с Зойкой. Так ей и передай.
Бесшумный лифт вознёс её на шестнадцатый этаж.
Субботним, солнечным утром Катерина с кожаным чемоданчиком спустилась вниз. У подъезда её поджидал Роберт Иванович на огромном пикапе «Форд Рейнджер».
– Машина без комментариев, – вздохнула Катерина. – Сколько их у тебя? До сих пор мы ездили на «Лексусе».
– Ещё есть «Сааб». Чёрный. Тебе подходит?
– Йес! – крикнула Катерина и была тут же наказана за бурный восторг.
Подбежал Майкл и произнёс коронную фразу:
– Кать, дай сорок рублей, мне до школы доехать надо.
– Сорок? – удивилась Катерина. – Отчего сегодня двойной тариф? В крутую тачку сажусь?
– Меня бабка в другую школу перевела, – заканючил Майкл, пряча хитрые глаза. – К чёрту на кулички ехать.
– Ты меня совсем за дуру-то не держи, – всерьёз разозлилась Катя. – Июнь месяц, какая школа?!
– Кать, я заработаю и отдам!
– Нет! – Катерина топнула ногой. – А вдруг ты на наркотики тратишь?
– Какие наркотики, Кать! Я что, похож на глюколова? – Майкл вытаращил в праведном гневе глаза, закатал рукава и повертел у неё перед носом худыми мальчишескими руками с голубыми прожилками чистых вен. – Дай сорок рублей!
– Нет!
– Я тебе завтра вечером отдам!
– Нет!
– Ну, тогда я не отдам тебе завтра вечером сорок рублей!
Катерина захохотала, достала кошелёк и протянула Майклу полтинник. Роберт Иванович тоже заулыбался, вытащил из кармана мятые десятки и сунул их Майклу.
– Держи, парень! И мне отдашь, чтоб не обидно было.
Дорога летела навстречу, и не было в жизни ничего лучше на скорости поглощаемых километров. Роберт водил уверенно и легко – без юношеского выпендрёжа, но и без излишней возрастной осторожности. Катерина разулась и вывесила ноги в окно. «Для обдува», – объяснила она. Встречные машины приветственно сигналили, выражая восторг шоколадным лодыжкам и розовым пяткам.
– А как называется райское место, где мы будем сливаться с природой? – спросила она после двух часов беспрерывной езды.
– Волынчиково, – ответил Роберт, смеясь. – Эй, что-то не так?!
Он увидел, как лицо Катерины превратилось в застывшую экзотическую маску.
– Что-то не так?
Всё не так. Всё к чёрту. Отдых безнадёжно испорчен. Душу будут терзать гнусные воспоминания, и никакие амбарные замки не спасут. Какая же дура она, что не сразу спросила, в какой деревне находится дом. Но Роберт в этом не виноват, и нельзя его делать заложником своего испорченного настроения.
– Всё отлично, Роберт Иванович! – Катерина втянула ноги в салон и втиснула их в босоножки. – Кажется, дождь собирается.
– Абсолютно чистое небо! – отрапортовал Роберт, и тише добавил:
– Это у тебя на душе кошки скребут.
Чуткий, нежный, и понимающий.
Катерина натянула улыбку.
– Всё нормально, Роберт Иванович! Полный вперёд!
– Полный! – Он вжал педаль газа в пол, и они понеслись, рискуя взлететь.
Дом оказался домищем, а с прилагавшейся к нему территорией тянул на усадьбу. Черепичная крыша, бревенчатые стены, ситцевые занавески на окнах, цветные половички, и печка – чудо, а не печка, белёная, с полатями, с поддувалом, чугунными заслонками и дверцей. А ещё там была кровать с сеткой и шариками на спинке. Только в старых деревенских домах ещё остались такие кровати с блестящими металлическими шариками. Катерина в детдоме всегда их свинчивала и прятала под подушкой, в надежде заиметь свои личные игрушки. Но воспитатель шарики находила, называла Катерину воровкой и лишала её сладкого на три дня. Катерина шарики опять свинчивала, опять прятала, и опять не пила компот, который и сладким-то никогда не был.
Она плюхнулась на кровать, застеленную простеньким покрывалом, и покачалась на сетке, как в детстве.
– Тебе нравится? – спросил Роберт, разгружая на столе сумку с продуктами.
Катерина выглянула в окно. Палисадник зарос черёмухой, а между двойными оконными рамами, которые так и не убрали с зимы, лежала вата, на ней – яркие гроздья красной рябины.
– Рай для миллионера, – вздохнула Катя. – И петухи по утрам?
– Много петухов!
– Кто же за всем этим смотрит?
– Парамоновна, соседка. Я приплачиваю ей за пригляд, да за уборку дома.
– Пойду, познакомлюсь с удобствами.
Трава в огороде, несмотря на июнь, возвышалась в рост, и Катерина с трудом отыскала деревянную уборную. Крючка на трухлявой двери не оказалось, пришлось придерживать её рукой.
Рай для миллионера!
Она выбралась наружу, обжигая ноги крапивой, и огляделась. Где находится красавец-дом Роберта Ивановича относительно избушки-развалюшки Сытова, Катерина понятия не имела. Когда они на внушительном «Рейнджере» проезжали по пыльным деревенским улицам, Катя её так и не увидела. Да может, и деревня не та? Не очень-то она хорошо помнит название той деревушки, где померла бабка у Сытова. Так… что-то похожее.
Метрах в десяти от себя Катерина увидела вдруг огромный красный мак. Она удивилась его неестественным размерам, и только когда мак зашевелился, поняла, что это безумной расцветки ткань, которая обтягивает умопомрачительных размеров зад. Какая-то баба, в традиционной позе огородника что-то быстро рвала и резво метала себе в подол.
– На чужом огороде и крапива слаще? – громко крикнула Катерина.
Баба вздрогнула, как вулкан перед извержением, и обернулась. Звук, который она издала, вспугнул всех окрестных птиц. Из подола, выпавшего из рук, градом посыпались красные ягоды.
Катерине стало обидно до слёз. Конечно, она понимала, что увидеть в запущенном соседском огороде на фоне полуразвалившегося сортира, негритянку в трусах и лифчике – большое потрясение. Но всё же она не чёрт с рогами, чтобы при виде неё так орать! Не выдержав, она показала бабе язык. Баба внезапно заглохла, захлопнув рот.
– Я вас узнала, – вдруг сказала она.
– Да ну? – удивилась Катерина.
– Вы Селена Конго. – Баба вытерла красные, натруженные руки о цветастый подол.
– Ну…
– Вас Роберт Иванович привёз, – баба страдала такой быстрой речью, что Катерина не только не могла слово вставить, но и с трудом успевала понять, что она говорит. – Я знала, знала, что наш Роберт себе необыкновенную женщину найдёт, знаменитую женщину, замечательную, нестандартную женщину…
– Но…
– … а Нюрка-то, Нюрка-чумичка, всем трендит, что не женится он никогда, будет по Ирине своей сохнуть, а Роберт-то, Роберт-то, знаменитость такую привёз, ой, да вся деревня на ушах ходить будет, ой, да в жизни-то вы какая красотка, оказывается ящик-то старит, толстит, и добавляет стервозности, так бабам и передам, а Нюрка-то, Нюрка-чумичка, и не поверит, что, Селеночка, вы в огороде…
– Послушайте...
– …стоите тут в одних трусиках, а я-то дура, заорала как оглашенная, тут клубника ранняя дикарём растёт, всё равно её никто не рвёт, так чего добру пропадать, а крапива, Селеночка, тут и правда, сладкая…
– Катя, – ради спортивного интереса попробовала Катерина вставить слово.
– …а ящик-то не только старит, толстит, но и имена меняет, я знаю, автограф называется…
– Псевдоним.
– …ой, да, точно, а бабы-то, бабы не поверят, что вы тут в огороде, в трусиках, ой, а как же вы подъехали, что я и не заметила, ведь я за домом-то столько лет приглядываю…
Катерина вдруг поняла, что выход из этого кошмара один – удрать. Она развернулась и, подгоняемая свирепой крапивой со спринтерской скоростью помчалась к дому.
– Ой, никто и не поверит… – неслось ей радостно вслед.
Полдня они провели на речке. Роберт Иванович не обманул: был там и берёзовый лес, и воздух, который хотелось жевать, и солнце жарило не хуже египетского. Природа старалась вовсю. И Роберт Иванович старался вовсю. Катерине было не скучно. И некогда было думать о том, та ли это деревня.
Вроде не та.
Вечером они накрыли на стол. Соорудили салатики из привезённых овощей, нарезали колбасы, сыра, разлили по бокалам вино и уселись друг против друга. На Роберте был простой трикотажный джемпер и джинсы, на Катерине длинный сарафан с открытыми плечами. Если бы не свечи в старых простых подсвечниках, идиллия смахивала бы на семейную.
– Ты не жалеешь, что решила поехать со мной? – Он накрыл её руку своей. Рука была тёплой и мягкой. Чересчур тёплой, и чересчур мягкой.
– Нет, – Катерина освободила руку лишь для того, чтобы самой положить её сверху. – Мне хорошо! Спокойно, весело, и очень… свободно.
Он улыбнулся.
– Я счастлив. На все шестьсот ватт.
– И я.
Она была искренна. Ей так казалось, что, в принципе, она счастлива.
– Я хорошо отдохнула сегодня.
– И загорела, – засмеялся он.
– И загорела, – захохотала она.
– У меня есть серьёзный разговор к тебе. – Роберт налил вина почему-то только себе и залпом выпил его. Сердце у Катерины противно защемило, меньше всего она была готова к серьёзным разговорам.
– Вот, – Роберт Иванович протянул ей на ладони маленькую бархатную коробочку и клешни, прихватившие сердце, разжались.
– Что там? – спросила Катерина, точно зная, что там. Но она решила придерживаться принятого в таких случаях сценария, и поэтому опять повторила удивлённо:
– Что это?!
Он свободной рукой открыл коробочку, на тёмном бархате лежало кольцо с камнем такой величины, что Катерина решила, что это не бриллиант. В гранях его билось пламя миллиона свечей, и сердце сжалось опять, только на этот раз нежно и благодарно.
– Надеюсь, ты понимаешь, что это значит. – Голос его дрожал.
– Что?..
Нужно придерживаться сценария, нужно хоть раз в жизни сыграть в эту игру, нужно, чтобы он сказал вслух то, что должен сказать…
– Я предлагаю тебе руку и сердце. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна?.. Вернее, вам это подходит, Катерина Ивановна?
«А почему бы и нет?» – уколола шальная мысль.
Он добрый, порядочный, щедрый, не такой уж и старый, а главное – его вряд ли потянет испытать ещё раз чувство отцовства.
А почему бы и нет?!!
Если колечко окажется впору, она скажет «да».
Кольцо обхватило безымянный палец так, будто они были созданы друг для друга – длинный, тёмный Катеринин палец и этот прозрачный камень, закованный в тёмное золото. Только сейчас Катерина рассмотрела, что золотая оправа – это фигурка ящерицы, а камень – всё-таки чистой воды бриллиант! – ящерица зажала в пасти.
– Да! Мне это подходит, Роберт Иванович! Я стану вашей женой, если вас не смущает цвет моей кожи, мой буйный нрав и моё тёмное прошлое.
– Не смущает, Катерина Ивановна.
Он вышел из-за стола, подошёл к ней, они длинно поцеловались, а потом просто стояли долго, обнявшись, слушая, как сердца стучат в унисон.
А почему бы и нет, думала Катерина. Она имеет право на незапертую душу, на открытое сердце, на эту любовь. Ведь, в принципе, она его любит.
… А потом была баня. Пока он топил её, Катерина стелила постель: взбивала перину, месила кулаками подушки, тянула белую простынь – чтоб ни морщинки.
– Ты знаешь, – сказал он, когда они рядом сидели на лавке, с трудом различая друг друга из-за плотной завесы пара, – вся деревня судачит о моей женитьбе. По-моему, они осведомлены об этом больше, чем я.
– Это тебе Паровозовна насвистела? Или Нюрка-чумичка?
– Точно, Парамоновна, – засмеялся Роберт. – Только почему-то она зовёт тебя Селеночкой.
– Знаю. Твоя соседка ворует клубнику в твоём огороде. Я поймала её на месте преступления, и она вдруг решила, что я телезвезда. Разубедить её я не смогла. Звезда так звезда. Конго так Конго. Мне даже приятно.
– Представляешь, она говорит, что когда-то, очень давно, в деревню уже приезжала темнокожая девушка.
– И что?.. – Катерине расхотелось вдруг париться, расхотелось шутить, ей даже расхотелось выходить замуж.
– Да нет, ничего. Она крутила роман с внуком какой-то местной бабки, тоже телеведущим, но кажется, у них ничего не вышло.
– Не вышло?.. – Пар показался удушливым, захотелось на свежий воздух, захотелось на себя вылить ведро холодной воды.
– Нет. Представляешь, он женился потом на женщине гораздо старше себя и очень богатой…
– Замолчи!
– Почему?
– Да чёрт побери тебя, твоих бабушек, твою деревню, и все эти сплетни!
Она выскочила в предбанник.
– Стой! – Он настиг её там, схватил в охапку, но она выкрутилась и выбежала во двор. – Стой!!! – Он снова поймал Катерину, прижал за плечи к себе.
– Этой девушкой была ты?!
– Что?!!
– Ты!
Они сцепились в нелепой схватке, Катерина непременно хотела вырваться и убежать. Куда она рванёт ночью голой в деревне, она не думала.
– Я знаю, это была ты!
Он оказался гораздо сильнее неё, несмотря на свой возраст, несмотря на её помешательство, придавшее ей сил. И Катерина сдалась. Она расслабилась в его руках и даже подумала о том, что, наверное, эта схватка со стороны выглядит очень смешной: тёмное тело ночью не разглядеть, и было похоже, что Роберт борется сам с собой.
– С чего ты взял, что это была я?
– Ты очень расстроилась, когда узнала, как называется место, куда мы едем.
– Тебе показалось.
– Нет. Я полюбил тебя в том числе и за то, что притворяться ты не умеешь. Иногда хочешь, но не умеешь.
– Ладно, сдаюсь. Это и правда была я. Можно, не буду вдаваться в подробности? Ты говорил, что тёмное прошлое тебя не смущает.
– Я принимаю всё, что тебя касается таким, каково оно есть. И не надо вдаваться в подробности. Извини, что заставил тебя волноваться.
– Это ты извини за истерику. Не передумал увидеть меня в роли жены?
– Хочу этого ещё больше.
Они стояли, обнявшись, и Катя улыбнулась, подумав, что со стороны, похоже, наверное, будто он обнимает темноту.
– Хочу этого ещё больше, – зачем-то повторил Роберт, разжал объятия и схватился за сердце.
– Тебе плохо? – испугалась Катерина.
– Кажется, да. – Прижав руки к груди, Роберт Иванович добрался до крыльца и сел, привалившись к перилам. Даже в темноте было видно, что лицо его заливает синюшная бледность.
– Скорая! – заорала Катерина, будто в деревне врача можно было вызвать громким криком.
– Какая к чёрту «Скорая», в этой дыре, – прошептал Роберт и, кажется, потерял сознание, потому что закрыл глаза и, откинувшись на спину, упал на прохладные доски крыльца. Зрелище получилось леденящим душу: человек, за которого она на полном серьёзе собралась выйти замуж, белел в темноте голым, безжизненным телом. Катерина осталась наедине с неизвестностью и этой жутью, которая сдавила горло, не давая даже заорать. Нужно найти пульс, чтобы понять, жив он, или… Пульс на запястье, или на шее. Всё-таки, нужно было рвануть в Египет, вид пирамид больше подходит для отпуска. Что теперь делать?..
Хоть бы это была другая деревня! Все несчастья с ней происходят именно здесь.
Запястье было тёплым, пульс частым и неуверенным. Роберт Иванович зашевелился, попытался сесть, но снова схватился за грудь и откинулся на спину.
– Тут на соседней улице аптечный киоск, – прошептал он. – Надеюсь, он круглосуточный. Сбегай, купи нитроглицерин, он поможет.
Катерина метнулась к калитке.
– Оденься! – шёпотом крикнул Роберт, и Катерина помчалась в дом. Перескочив через Роберта, она решила, что нехорошо его оставлять лежать на крыльце. Она схватила его подмышки и попыталась затащить в сени, но Роберт оказался неподъёмным. Катя опустила тело на пол и зарыдала.
Лучше бы пирамиды, чем это замужество. И, кстати, кольцо маловато, она просто не смогла его снять, поэтому и сказала «да». Слёзы градом катились из глаз и падали на бледное лицо Роберта.
– Не плачь, Катенька, – еле слышно прошептал он. – Оставь меня здесь и сходи за лекарством. Со мной ничего не случится, такое уже бывало. Только быстрей принеси таблетки!
Катерина забежала в дом, но там вспомнила, что сарафан остался в предбаннике. Где находится выключатель, она не знала, а найти в темноте другую одежду она не могла. Тогда Катерина сдёрнула покрывало с кровати, завернулась в него, как в сари, и выбежала на улицу. Она помчалась наугад, потому что Роберт так и не сказал точно, где находится эта аптека. Мелкие камешки кололи босые ноги, улицу не освещал ни один фонарь. Было безумно страшно, но не от темноты, а от того, что Роберт может умереть, так и не дождавшись от неё помощи. Внезапно пошёл мелкий холодный дождь и Катерину заколотил озноб. На секунду остановившись, она перемотала покрывало так, чтобы оно закрывало голову.
Киоск она отыскала быстро. Он притулился к одному из домов, являясь, наверное, бизнесом хозяина этого дома. На киоске была даже световая вывеска, но буквы «а» дружно перегорели, и надпись читалась как «ПТЕК».
Наклонившись к окошечку, Катерина вдруг вспомнила, что ни копейки денег с собой не взяла.
– Миленькая, – проскулила она, обращаясь к спящей девахе в далеко не белом халате. – Миленькая, я деньги забыла, а Роберту плохо совсем…
Деваха открыла глаза, вздрогнула, увидев Катерину и, достав из обувной коробки мятые купюры, пихнула их Катерине в нос.
– Бери! Всё бери!
– Миленькая, мне нитроглицерин и ещё что-нибудь от сердца…
– Всё забирай, только меня не трожь! – Девица не голосила, она просто глухо бубнила, но столько неподдельного ужаса было в её глазах, что Катерина искренне расстроилась. Аптекарша начала сметать с полок все лекарства подряд и выбрасывать их в окошко. Катя не стала убеждать её в том, что она не грабительница; было некогда, да и просто не было сил. А ещё до слёз стало обидно, что лицо с тёмной кожей в этой чёртовой деревухе непременно воспринимается как кошмар. Ведь сказала же она: «Миленькая, я деньги забыла!», а не «Гони бабки, дура!»
Обида смешалась со злостью, и Катерина, подняв подол своего одеяния, без разбора сложила туда все лекарства. Она потом во всём разберётся и за всё расплатится. А сейчас нужно успеть. Она развернулась и помчалась в обратном направлении, услышав, как девица заголосила вдруг «Грабят!!!»
Катерина побежала быстрее. Сейчас главное – спасти Роберта.
«Спускайте собак!» – послышался крик за спиной. Не прошло и секунды, как сзади раздался заливистый лай и топот, принадлежать который мог только огромным, сильным, свирепым псам. Катерина вдруг вспомнила, что Сытов – большой знаток и любитель собак, утверждал, что ни один человек никогда не сможет убежать даже от самой маленькой шавки.
Это было уже невозможно, но Катерина побежала ещё быстрее. Дождь усилился и молотил в лицо холодными, сильными струями.
Она отчётливо слышала, как за спиной тяжело дышат собаки. Она даже странным образом видела их – трёх огромных, величиной с телят, кобелей с вывалившимися языками. В том, что это кобели, Катерина почему-то не сомневалась. Бежать дальше прямо не имело никакого смысла, псы наступали на пятки, и её бесславный конец был вопросом ближайшей минуты. В том, что собаки её непременно сожрут, а не просто покусают, Катерина почему-то тоже не сомневалась. Обочь тянулся деревянный забор. Сила, которую принято называть неведомой, заботливой рукой подкинула Катерину и перенесла через высокое ограждение, будто она выполняла пустяковый прыжок через козла на уроке физкультуры.
За забором неожиданно оказалось поле. Катерина понеслась по нему, воодушевлённая бескрайним простором. Лай собак остался далеко за забором, и Катя вдруг ощутила такую эйфорию, что захотелось взлететь.
Она забыла про Роберта, забыла, куда и зачем бежит.
Она ещё долго бежала, а потом шла быстрым шагом; деревня тянулась где-то в стороне, одиночные дома были разбросаны в беспорядке. Катерина вдруг поняла, что положение её чудовищно – она безнадёжно, бесповоротно заблудилась. Она заблудилась, а Роберт Иванович умер, так и не дождавшись таблеток. Ещё Катя обнаружила, что каким-то чудом не растеряла лекарств, так и тащит их в подоле.
Дождь прекратился, но небо было затянуто тучами, и темень стояла такая, что не видно ни черта. Поэтому когда перед ней возник дом, она усмотрела в этом нечто мистическое. Только что было поле, и вдруг – дом. Она обошла вокруг – домишко перекосился, почти провалился под землю, окна его были наглухо заколочены, и было понятно, что миллион лет в этом жилище никто не живёт. Оно доживало свой срок, умирало тяжело и мучительно, разлагалось, превращаясь во вселенскую пыль. Рядом с домиком, тоже от старости, помирало дерево. Листвы на нём почти не было, а та, что была, почему-то совсем не шевелилась от ветра. Может, она была прошлогодней?..
Клён, подумала Катерина. Чахлый клён и избушка-развалюшка, будто случайно обронённая на отшибе. Клён, наверное, умер недавно, и не от старости, а от тоски.
– Ну, здравствуй, – сказала она ему, погладила по сухой шершавой коре, и, решив, что раз окончательно спятила, то может продолжить свой монолог. – Ну, здравствуй. Вот мы и встретились. Помнишь ту осень? Баба Шура умерла, а Сытов решил, что ей было что прятать. Он рыл землю, как бешеный пёс, потом он погнался за кем-то, он верил, что поймает удачу за хвост. Он говорил: «Я фартовый, беби!» Меня убили тогда, а он убежал. Ну, здравствуй! Спроси меня, простила ли я? Не знаю. Мне кажется, что простила. Мне кажется, что простила! Только, наверное – нет, раз Богу было угодно пригнать меня снова сюда, упереть носом в эту избушку и заставить с тобой разговаривать. Наверное, нет! Что ты на это скажешь? Что раз всё так случилось, мне надо зайти в этот дом, всё заново пережить, подумать, и сбросить с себя этот груз, а сбросить, значит – простить?! Хорошо, я зайду. Я пробуду там до утра. Ведь Роберту уже не помочь.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента