Степнова Ольга. Тень секретарши Гамлета

   – Ох, е! – присел от страха Лаврухин.
   Погасив фонарь, Севка вытолкал Васю в коридор, а потом в комнату.
   – На балкон, на балкон давай! – шепотом завопил Фокин.
   – Где?! Где балкон-то?! – заметался в темноте Лаврухин. – Нет балкона!
   В коридоре уже открывалась дверь, искать балкон было некогда.
   Фокин плюхнулся на пол и втиснулся под кровать.
   Лаврухин сделал то же самое, с той только разницей, что оказался не на полу, а на Севе: места под узкой кроватью на двоих не было, поэтому получилась шаткая пирамида – Севка, сверху Лаврухин, а на нем деревянная узенькая лежанка, ножки которой оторвались от пола. Кровать чутко реагировала на любое движение, вибрируя при каждом вдохе и выдохе своей «живой подставки».
   – Ноги подтяни! Торчат до середины комнаты, – шепнул Сева Лаврухину, чей затылок упирался ему в лицо.
   Лаврухин согнул колени, отчего кровать еще больше вздыбилась и приподнялась над полом.
   В более бездарную ситуацию Севка в жизни не попадал.
   В особенности его смущало положение снизу. Вернее – «под».
   Парик Лаврухина пах табаком и синтетикой, отчего Фокину стало совсем тошно.
   Тот, кто вошел в квартиру, потоптался в коридоре и вошел в ванную.
   – Лучше бы я к теще на дачу поехал, – еле слышно шепнул Лаврухин.
   – Теперь ты обязан на мне жениться, сволочь, – крякнул в ответ Фокин.
   – А по-моему, ты на мне.
   – Мысль интересная! Но я тебя не люблю.
   – Я тебя тоже. Можешь не дергаться подо мной, противный?
   – Если только ты перестанешь ерзать на мне, дорогой.
   Они замолчали, потому что дверь ванной открылась, и кто-то, стараясь ступать бесшумно, зашел в комнату. Вспыхнул слабый голубоватый свет, Севка подумал – фонарик, но по коротким электронным «пикам» догадался, что это мобильный.
   И тут Фокин увидел удивительные ботинки. Рыжие, огромные «казаки», размера сорок восьмого, длинные носы которых зрительно делали их еще больше.
   – Я ничего не нашел, – сказал густой бас взволнованно. – Да, я очень хорошо посмотрел! Знаешь, у меня впечатление, что в квартире побывал кто-то, кроме оперативников и следователей. Печать сорвана и… чесноком очень сильно воняет.
   Ботинки вплотную подошли к кровати, носками едва не коснувшись Севкиной щеки, развернулись пятками и…
   Парень, болтавший по телефону, со всего маху сел на кровать. Килограммов в нем было, наверное, около ста, а может, и больше.
   Фокин почувствовал себя мухой, погибающей от удара тапкой. Или кто там от этого погибает…
   – Б…дь, – громко сказал Лаврухин. – Я в отпуске или где?
   В ответ раздался выстрел. Пуля с мерзким визгом впилась в изголовье кровати, «казаки» метнулись к окну. Еще три выстрела пробуравили стену и сшибли на пол горшок с геранью.
   Пальба была, как принято говорить, «беспорядочной» и сильно отдавала дикой паникой.
   Извернувшись, Фокин выкатился из-под Лаврухина, на ходу выдергивая из кобуры пистолет.
   В отличие от Лаврухина, непрошеный гость быстро нашел балконную дверь. Вырвав шпингалет с мясом, он рывком распахнул ее и молниеносно, без тени сомнений, сиганул со второго этажа вниз.
   Севка бросился за ним на балкон, и даже прицелился, и даже «Стой, буду стрелять!» крикнул, и даже пальнул предупредительно в воздух, но большой силуэт в огромных ботинках, петляя, скрылся за углом соседнего дома.
   – Ну, что? – подошел сзади Вася. – Ушел?
   – Лаврухин, гад, ты мог промолчать, когда он на нас сел? – горестно спросил Севка.
   – Нет, – покачал головой Вася и вдруг заорал, забыв о конспирации, о том, что они стоят на балконе: – Нет! Я не могу молчать, когда на меня садится какой-то… какой-то…
   – Чудак, – подсказал Сева.
   – Мудак! Я… я в этом…
   – Отпуске!
   – Да! А он меня чуть не…
   – Раздавил.
   – Убил! – Лаврухин сорвал с головы парик, утер им лицо и надел обратно, чуть набекрень.
   – Если мы немедленно отсюда не уберемся, нас поймают твои коллеги, – заметил Сева.
   Лаврухина как ветром сдуло. Фокин едва успел выскочить за ним из квартиры, прыжками преодолеть лестницу и выбежать из подъезда.
   Так быстро в последний раз он бегал только в туалет, когда отравился грибами.
 
   – Это было пошло, Вася, – в третий раз повторил Фокин, когда они с Лаврухиным шли по ночному парку, сокращая путь к остановке. – Ну что это такое: «Б…дь, я в отпуске или где?».
   – Но я действительно в отпуске! Какого черта я должен лежать мало того, что на тебе, мало того, что под кроватью, так еще и под чьей-то преступной задницей!
   – Если бы ты под этой задницей промолчал, Вася, мы бы узнали много интересного.
   Лаврухин промычал что-то невразумительное.
   – Впрочем, мы и так многое выяснили, – оптимистично заявил Сева, нащупав в кармане колечко с топазом. – Во-первых, кто-то пришел ночью на место преступления, и это был точно не Александр Петрович. Низкий голос и рыжие «казаки» Говорухину явно не принадлежат. Во-вторых, у этого типа был ключ от квартиры, и его не остановило, что она опечатана.
   – Мы сорвали печать, – буркнул Лаврухин.
   – Неважно. Его все равно ничто не остановило! В-третьих, он искал что-то, и я, кажется, догадываюсь, что.
   – Я тоже не дурак. Кольцо он искал, потому что, кроме ванной, никуда не заходил.
   – Правильно. А это значит, что у него есть сообщник.
   – Сообщница, – поправил Вася, с тоской глядя на отъезжающее от остановки такси.
   – Ты молодец, – хлопнул его по плечу Сева. – Конечно, сообщница! Ее кольцо осталось в ванной, и, очевидно, это очень серьезная улика, раз он за ним примчался. И, в-четвертых, у него было с собой оружие, причем боевое, а не какая-нибудь там пневматика.
   – Так почему, – Лаврухин резко остановился и нервно полез в карман за сигаретами, – почему этот урод, если он и есть убийца, просто не пристрелил Говорухину? Почему он зарубил ее топором?!!
   – Потому что топором тюк – и готово! Никакого шума, – пояснил Севка.
   – Господи, как мне все это неинтересно, – Лаврухин закурил, глубоко затянувшись. – Я даже картошку готов теще полоть, лишь бы отдохнуть от этого криминала.
   – Эх, жалко, бабка в реанимации, – вздохнул Фокин. – Допросить бы ее с пристрастием! Я думаю, что мужик в «казаках» – это любовник Жанны. Но вот кому он звонил? Если у него не сообщник, а сообщница, значит… Смотри, какая интересная цепочка получается. У Говорухиной есть любовник, а у любовника есть любовница…
   – У любовницы еще один любовник, а у того любовника еще любовница. И они друг друга мочат топориками. Не смешно.
   Севка забрал у Лаврухина сигарету и затянулся. Он уже лет пять пытался бросить курить, поэтому своих сигарет не имел.
   – Ты вот что, – сказал он Лаврухину, – разыщи-ка мне бабкиных подружек и расспроси их как следует. Если у Жанны был любовник и она встречалась с ним в бабкиной квартире, то ее бабулька как пить дать растрепала об этом своим приятельницам. Так что бабкины подружки должны быть в курсе, и кто он, и чем занимается, и как выглядит. Когда узнаешь, как его зовут, пробей по компьютеру, что за ним числится: сидел, не сидел, привлекался, не привлекался. Ну, ты сам знаешь…
   – Совсем оборзел? – опешил Лаврухин. – Ты чего, перележал под моим телом?! Я тебе мозг раздавил?!!
   – Да, и узнай, пожалуйста, бабка эта со стороны депутата Владимира Назарова или со стороны матери? Это может быть важно. А еще самого депутата на всякий случай пробей, не числится ли за ним каких скандалов и махинаций.
   – Нет, это как называется? – пробормотал Вася. – Как это называется, я спрашиваю?!
   – Взаимовыручка.
   – А пятки тебе не почесать в качестве взаимовыручки?! – завопил Лаврухин. Он вырвал у Фокина сигарету, докурил ее одной длинной затяжкой и точным щелчком запулил в урну.
   Севка поймал вынырнувшее из-за угла такси и похлопал Лаврухина по плечу.
   – Анекдот знаешь? Приходит Илья Муромец к царю и говорит: «Вот тебе голова Змея Горыныча». А царь ему: «Ну, как обещал, вот тебе рука царевны!»
   – Опять расчлененка, – поморщился Вася, садясь в желтую «Волгу». – Слушай, дай денег на тачку, сволочь! Я что, за спасибо работаю?
   – За большое спасибо, – захохотал Севка, захлопнув за ним дверь.
   Такси рвануло с места, оставив в воздухе черный выхлоп и вонь сгоревшего масла.
 
   Остаток ночи предстояло как-то убить, но уж точно не сном в каморке Маргариты Петровны.
   Был у Севки один заветный адресок, где ему радовались и днем, и ночью, где принимали и голодного, и больного, и без гроша в кармане, и злого, и даже пьяного.
   Фокин достал из кармана мобильный, нашел нужный номер и нажал «вызов».
   – Привет, – сказал сонный голос. – Ты вспомнил, что у меня день рождения?
   – Шуба! – заорал Севка, испытав легкий укол совести. – Поздравляю! Сколько тебе стукнуло?
   – Семнадцать, – фыркнула Шуба.
   – Семнадцать тебе было, когда мне восемнадцать шарахнуло, – засмеялся Севка.
   – А чего тогда спрашиваешь?
   – Чтобы услышать, что тебе снова семнадцать, – улыбнулся Сева. – Как смотришь на бутылку мартини, букет цветов и очередного плюшевого медведя?
   – Хорошо смотрю. Только мне с утра на работу.
   – Тем более грех не отметить в три часа ночи семнадцатый день рождения.
   Шуба работала инструктором по вождению и работу свою очень любила. Больше работы она любила только Севку Фокина, и Фокин об этом прекрасно знал. Взаимностью Севка на это чувство не то чтобы не отвечал, – нет, он любил Шурку Шубину, но как… боевую подругу, как давнего, надежного друга и как «своего парня». Между ними случался иногда «дружеский секс» (для Севки, во всяком случае, «дружеский»), – но никогда, никогда! – Фокин не рассматривал Шубу как свою любимую женщину. Для этого у нее была слишком невнятная грудь, совсем недлинные ноги, чересчур короткая стрижка и перебор крупных рыжих веснушек, которые оккупировали ее нос, плечи, маленькие крепкие руки и даже уши.
   Но главное – они слишком давно знали друг друга.
   Еще с тех пор, когда ходили на один горшок в детском саду.
   Разве можно воспринимать женщину женщиной, если лепил с ней в одной песочнице куличи?
   У Севки на этот вопрос был однозначный ответ – НЕТ. С ней можно разговаривать разговоры, доверять тайны тайные, пить недорогое вино, дарить ей цветы и плюшевых мишек, с ней даже можно иногда заниматься незатейливым сексом, но любить – ни за что.
   Любить нужно длинноногую голубоглазую блондинку с проколотым пупком, с шоколадным загаром, с татуировочкой в интересном месте, улыбчивую и незлобивую, может быть, чуточку глупенькую, чтобы самому казаться умнее. Пока, правда, он не встретил такой блондинки, хотя их было вокруг пруд пруди, и в этом состоял парадокс его, Севкиного, до сих пор свободного сердца.
   Он взял со стоянки машину, которую днем наконец-то забрал из ремонта, затарился в магазине провизией, там же купил розового медведя с бантом на шее и поехал к Шубе коротать до утра время.
 
   Шуба встретила его в шортах и тельняшке навыпуск.
   – Хорошо выглядишь, – похвалил ее Сева, протягивая букет и медведя с бантом.
   – Проходи, – Шуба взяла цветы, сунула медведя под мышку и прошла в комнату.
   Поправив перед зеркалом взъерошенные волосы, Севка разулся.
   – Иди, поцелую! – раскинув руки, подошел он к Шубе.
   Пожалуй, сегодня был тот самый день, когда Фокин не отказался бы от порции того самого незатейливого «дружеского секса».
   Шуба поставила цветы в вазу с водой и посадила медведя на спинку дивана, где сидели по меньшей мере штук пятнадцать таких же медведей – маленьких и больших, в зависимости от состояния Севкиного кошелька на момент ее прошлых дней рождений.
   – Что-то не хочу я, чтобы ты меня целовал, – повернулась Шуба к нему.
   – Почему? – удивился Севка.
   Не было еще случая, чтобы Шуба увиливала от его поцелуев.
   – Мне кажется, от тебя чесноком воняет.
   – Тьфу ты, – засмеялся Фокин, – а ведь я и правда с утра чеснок ел!
   – Зачем?
   – По работе.
   – У тебя все всегда «по работе», – вздохнула Шуба и пошла на кухню.
   На столе уже стояла сковорода с жареной картошкой, блестели пупырчатыми боками любимые Севкой соленые огурцы.
   – О-о, – застонал он от удовольствия, хотя нисколько не сомневался, что Шуба после его звонка сразу метнулась на кухню и развела там бурную деятельность по приготовлению его любимого блюда – жареной картошечки на сливочном масле и обязательно с корочкой.
   Севка выгрузил из пакета на стол бутылку мартини, сыр, оливки, зелень, колбасу, нарезки копченостей, апельсины, шоколад и огромный ананас размером с футбольный мяч.
   – Ого! – удивилась Шуба. – Да ты никак заказ хороший срубил?!
   – Срубил, – Севка все же поцеловал ее в свете предстоящего секса, но не в губы, а в стриженый затылок. Короткие волосы защекотали нос, Фокин чихнул и разлил по бокалам мартини.
   – Ну, за твое семнадцатилетие! – поднял он бокал.
   Они выпили, снова выпили и только потом закусили.
   – А я думала, что ты про меня забыл, – быстро захмелев, сказала Шуба и элегически подперла кулаком подбородок. – Я весь день ждала твоего звонка. И весь вечер. Даже телевизор не включала.
   – Замотался, – пояснил Севка, наворачивая картошку и закусывая ее огурцом. – Мне знаешь какой заказ подвалил? У банкира топором жену зарубили, а обвинили его.
   – А это не он? – Шуба тоже захрустела огурцом и закинула босые, поросшие легким пушком, ноги Севке на колени.
   – Я думаю, нет. Вернее, я уверен, что это не он. – Севка коротко рассказал Шубе о своих сегодняшних похождениях.
   Шуба слушала внимательно – она всегда интересовалась Севкиной жизнью, в том числе и работой, в то время как он выслушивал ее рассказы о бестолковых учениках вполуха. У Шубы было высшее философское образование, и лишь однажды Фокин спросил ее, отчего она с такими знаниями пошла работать инструктором по вождению.
   – А где еще философом быть? – усмехнулась Шуба в ответ. – Только на дороге с дурой-блондинкой за рулем, которая пришла на курсы не для того, чтобы научиться водить, а для того, чтобы пофлиртовать с загорелым мачо-инструктором. А тут я – рыжая и не мачо. Я им Ницше цитирую.
   – А они? – захохотал Севка.
   – А они тормозят газом, – вздохнула Шуба и добавила: – Нет, бывают, конечно, умные девушки, которые любят Ницше, но… они на курсы вождения почему-то не ходят.
   …Закончив свой рассказ тем, что не дал Лаврухину на такси денег, Севка снова разлил по бокалам мартини и взял соленый огурец.
   Пить мартини с солеными огурцами его научила Шуба лет десять назад. Это называлось у нее «демократизация», «оптимизация» и еще как-то, Севка забыл…
   – Как, говоришь, зовут жену банкира, которую убили? – Шуба сдернула ноги с Севкиных коленок и вскочила. – Жанна Говорухина?
   – Говорухина Жанна Владимировна.
   – Так я ее знаю! Вернее, теперь уже получается – знала. – Шуба залезла с ногами на подоконник и закурила.
   – Да ну? – удивился Севка, но тут же недоверчиво пояснил: – Ты не могла ее знать, вы обитали в разных слоях атмосферы.
   – Я ее учила водить, – улыбнулась Шуба, показав белые крепкие зубы с маленькой щербинкой в верхнем ряду.
   – Говорухина ходила на курсы вождения? – поперхнулся Севка.
   – Нет, я занималась с ней в индивидуальном порядке. Увидела в газете объявление «Требуется инструктор по экстремальному вождению» и позвонила. Жанна предложила за несколько занятий приличные деньги, я согласилась. Да я же тебе рассказывала об этой истории! Это было месяца три назад, весной.
   – Не помню, – признался Севка.
   – Конечно, не помнишь, – усмехнулась Шуба, выпустив через нос тонкую струйку дыма. – Ты же меня никогда не слушаешь!
   – Слушаю! – Севка подскочил к ней и схватил за коленки. Даже на них были веснушки – маленькие, солнечные и очень родные. Фокин чмокнул Шубу в эти веснушки. – Я слушаю, но все забываю. Скажи, а на хрена Говорухиной понадобилось учиться экстремально водить?
   – Странный ты, Фокин, – прищурилась Шуба. – Не могла же я ее об этом спросить. Сам говоришь, мы обитали в разных слоях атмосферы!
   – Ну да, – поскучнел Севка, забирая у Шубы сигарету.
   Они всегда так курили – одну на двоих.
   – Я, конечно, ее ни о чем не спросила, но она сама мне сказала! – улыбнулась Шуба.
   – Зараза ты, Шуба! Ну, говори быстрей…
   – Жанна захотела участвовать в уличных гонках. Другими словами, стать стритрейсером.
   – Ну ни фига себе! По-моему, это занятие для чокнутой молодежи, а не для жен банкиров.
   – Ошибаешься. Это занятие для всех. Кстати, очень увлекательное. Я пару раз участвовала в таких гонках, мне понравилось. В городе есть несколько группировок, которые гоняют по ночам на машинах. Что-то типа клубов, или нет, скорее, просто тусовок. Иногда гонки проходят на классические четыреста два метра, но тогда соревнуются на загородной трассе и дорогу перекрывают. Но чаще в черте города это просто гонялки с элементами городского ориентирования.
   – Насколько я понимаю, в гонках побеждает тот, кто виртуознее и быстрее проходит маршрут по городским улицам?
   – Да, сложность городских гонок состоит в том, что машины несутся не по специально оборудованной трассе, на которой перекрыто движение, а по обычной улице, где ездят машины и стоят гаишники. Нужно умудриться никого не угробить и не попасться гайцам, хотя у большинства таких гонщиков есть «волшебные» пропуска, при виде которых гайцы отдают честь и позволяют творить на дороге все, что угодно.
   – Гадкое занятие, – поморщился Севка. – Ненавижу пустой, глупый риск. В Чечню бы их на недельку, этих стритрейсеров, под снайперские пули и на заминированные дороги, чтобы поняли цену своей и чужой жизни.
   – Зануда ты, – Шуба забрала у него сигарету, докурила и затушила бычок в пепельнице. – Людям нужен адреналин, иначе они начнут кидаться друг на друга. А ничто так не дает насладиться опасностью, как неоправданный риск. Оправданный такого наслаждения не дает. Оправданный риск вызывает страх, а это совсем другое.
   – Философша, – усмехнулся Фокин, протягивая Шубе бокал мартини с соленым огурцом.
   – Хочешь спросить, какая она была, Говорухина Жанна?
   – Не хочу, но надо. Какая она была?
   – Невысокая и некрасивая. Такая, как я.
   – Ты это… Зачем так говоришь? Ты очень даже ничего!
   – Но был в ней характер, стержень и какой-то потрясающий шарм, – не обратила Шуба внимание на Севкины потуги сделать ей комплимент. – Конечно, с ее возможностями нетрудно было хорошо одеваться и иметь все самое лучшее, но все же шарм – это то качество в женщине, которое одними деньгами не обеспечишь. Для этого нужны воспитание, образование, самоирония… Впрочем… никто не знает, что для этого надо. В общем, Говорухина показалась мне интересной, приятной женщиной без зазнайства и самодурства, но привыкшей всегда добиваться своего. Через неделю она прекрасно водила: на большой скорости выполняла «полицейский разворот» и «змейку». Я дала ей всего шесть уроков, по три в неделю, хотя планировала убить на эти занятия месяц. Она заплатила всю сумму и горячо поблагодарила меня.
   – Как ты думаешь, – Севка достал из кармана кольцо с топазом, – она могла носить такое кольцо?
   Шуба покрутила в руках колечко и вернула его Севе.
   – Вряд ли, – покачала она головой. – Говорухина предпочитала более изысканные и дорогие украшения.
   – Вот и я говорю! – обрадовался Севка. – Это не ее кольцо!
   – Если только его не подарил ей молодой и не очень богатый любовник. Из уважения и любви к нему Жанна могла носить это кольцо.
   – Точно, – опешил Сева. – Надо же, мне это даже в голову не пришло.
   – У тебя мужская голова, Фокин, – потрепала его по волосам Шуба. – В ней мужские мозги, которые многого не понимают.
   – Но кому же звонил тогда тот амбал, который стрелял в нас с Лаврухиным? Если хозяйка кольца – Жанна, зачем он его искал?
   – Не знаю. – Шуба спрыгнула с подоконника и потянулась крепко сбитым, далеко не худеньким телом. – Одно скажу, Жанна не производила впечатление человека, который своим поведением мог заставить кого-то вспылить так, чтобы появилось желание треснуть ее топором по башке. Она показалась мне сдержанной и утонченной.
   – А муж?! Ты видела ее мужа?!
   – Нет, – усмехнулась Шуба, – в моих услугах он не нуждался, а Говорухина о своих семейных отношениях не распространялась.
   – Ты прелесть. – Севка схватил ее за руку и чмокнул в ладонь, где тоже поселились маленькие, едва заметные веснушки.
   – Ну наконец-то я смогла быть тебе полезной!
   – Ты часто очень полезная, очень, очень часто полезная… – зашептал Сева и полез к Шубе обниматься.
   – Секса не будет, ты чеснок ел, – отрезала Шуба, высвобождаясь из его рук.
   – Я ж его другим местом ел! – возмутился Севка.
   – При чем здесь место? Секс – это полет души!
   – Тогда тем более чеснок ни при чем!
   – Пойдем, я постелю тебе на раскладном кресле, – сбавила обороты Шуба и с гордой спиной ушла в комнату.
   Спать на раскладном кресле Фокин не любил. Раза два за ночь у кресла подламывались ножки, и Севка с грохотом падал на пол. Рефлекс, приобретенный в горячих точках, заставлял его хвататься за пистолет. Однажды он даже пальнул спросонья, пробив в хлипкой двери дырку, но Шуба, отличавшаяся железным здоровьем и крепкими нервами, даже не проснулась. Только утром, увидев пулевое отверстие, она сказала, что ей снилась война с китайцами.
   – Гад, Лаврухин, гад, гад, гад, гад, обломил такой полет души! – Севка сунул под мышку недопитую бутылку мартини и поплелся за Шубой, которая первый раз в жизни стала вдруг недосягаемым сексуальным объектом. Надо сказать, это прибавило ей привлекательности. Севка с интересом смотрел на ее крепкие ноги, пока она стелила постель – себе на диване, ему на ненавистном раскладном кресле.
   Не стесняясь, она разделась и только потом погасила свет. Впрочем, за окном уже вовсю набирал силу ранний летний рассвет, и видимости отсутствие электричества не убавило. Шуба нырнула под простыню и, раскинув руки, уставилась в потолок.
   Севка, допив из горла мартини, быстро разделся до трусов.
   – Ты уверена, что чеснок помешает нашему взаимному полету души? – уточнил он, гарцуя на цыпочках возле хлипкой конструкции, на которой ему предстояло спать.
   – Уверена. – Шуба взяла со спинки дивана розового медведя с бантом и прижала к груди. – Скажи, Фокин, ведь ты забыл, что у меня сегодня день рождения? Забыл?!
   – Понятно. Обиделась! – Севка нырнул под тонкое одеяло, ощутив, как поехали по полу раскладные ножки. – Когда простишь?
   – Никогда.
   – Врешь. К утру моя вина покажется тебе ерундой.
   – Знаешь, чем женщина отличается от мужчины?
   – Она не жрет по утрам чеснок?
   – Нет, она никогда не наденет трусов со словами «высохнут на жопе».
   Севка захохотал. Когда у них с Шубой не было секса, то начиналась дуэль анекдотами.
   – Новый русский заходит в публичный дом, швыряет сто долларов на стол.
   – Мне две телки на всю ночь!
   – Мужчина, извините, у нас такса пятьдесят долларов в час!
   Тот постоял, подумал и говорит:
   – Хрен с вами, давайте таксу!
   Теперь захохотала Шуба, хотя наверняка знала этот анекдот.
   – Аптека в День всех влюбленных, – подхватила она эстафету.
   – Здравствуйте! Здравствуйте… – Шуба вдруг заснула на полуслове в обнимку с медведем.
   Дуэли не получилось.
   Севка вздохнул и… с грохотом рухнул на пол.
   – Закончились! – дорассказал Севка анекдот до конца.
 
   Разбудил Фокина телефонный звонок.
   Севка с ужасом обнаружил, что уже двенадцать часов дня, что Шуба давно на работе и что спит он на полу, среди разбросанных постельных принадлежностей.
   – Алле! – схватил он мобильный. – Частный детектив Фокин слушает!
   – Ты что, квасил всю ночь, частный детектив Фокин? – с сарказмом спросил голос Лаврухина.
   – Я падал всю ночь, – честно признался Сева.
   – Откуда?
   – С кровати.
   Лаврухин крякнул, но не стал уточнять причины такого странного ночного поведения Севки.
   – Я тут узнал кое-что из того, о чем ты просил, – бесцветным голосом сказал он.
   – Докладай! – приказал Севка, хотя совершенно не был готов к восприятию информации. Он поднялся с пола и, прижав мобильный к уху плечом, начал собирать постель и придавать креслу первоначальный вид.
   – У Говорухиной не было никакого любовника. Она безумно любила мужа, очень хотела детей и, наконец, забеременела, – отчеканил Лаврухин.
   – О господи! – Севка замер над креслом, которое никак не хотело складываться. – Она что, еще и беременная была?
   – Да. Срок совсем небольшой, месяца два, не больше.
   – Муж об этом знал?
   – Понятия не имею.
   – Кто тебе все это рассказал?
   – А ты меня к кому посылал?! – завопил Вася. – К подружкам бабкиным! Вот подружки-соседки и рассказали! Ксения Сергеевна, у которой инсульт, – бабушка по линии матери Жанны. У депутата Назарова было две жены, Жанна – дочь от первого брака. У Владимира Назарова хорошая репутация, никаких «темных дел» за ним не числится, во всяком случае, официально об этом неизвестно.
   – Молодец, Лаврухин, – похвалил Васю Фокин. Кое-как наведя в комнате порядок, он пошел на кухню. – Ты еще вот что… Разузнай у своих приятелей-гайцов, в какой команде стритрейсеров гоняла жена банкира. Что там о ней говорят, попадала ли она в какие-нибудь дорожно-транспортные происшествия и вообще зачем ей это понадобилось. В общем, Вася, узнай все, что сможешь.