– Фокин, – задохнулся от возмущения Вася. – Фокин… Фокин…
– Алле, Вася, прием! – весело отозвался Сева. – Прием! Как меня слышишь?! Через пару лет я прославлюсь, и ты будешь гордиться, что работал со мной! Привет теще и ее огурцам!
– Пошел ты! – выдохнул Вася и отключился.
Завтрак, разумеется, был оставлен на столе под полотняной салфеткой. Севка умылся прямо на кухне, сделал несколько отжиманий от табуретки и только после этого заглянул под салфетку.
Тосты с джемом, остывшая яичница, поджаристые сырники и два бутерброда с колбасой. И это при том, что Шуба хорошо знала: Севка завтракает только чашкой кофе без сахара и куском черного хлеба с маслом, посыпанным сахаром. Привычка так завтракать осталась у него с детства, и ничто – ни армия, ни горячие точки, ни мирная жизнь впоследствии – не лишили его пристрастия исключительно к этим продуктам на завтрак. Разве что масла иногда не было… Или сахара. Или кофе. А то и первого, и второго, и третьего… Но уж горбушка черного хлеба всегда находилась, даже в самые безденежные времена.
Севка включил кофеварку, убрал излишки еды в холодильник, оставив только бутерброд с колбасой, и позвонил отцу.
– Папаня, ты где?
– В могиле, – глухо ответил папаня практически трезвым голосом.
– Копаешь?
– Уже пятую за утро. Мрут и мрут, заразы, как мухи. А чего мрут-то?! Солнце светит, птички поют, водки море… Хорошо! – Генрих Генрихович шумно высморкался и постучал лопатой о край могилы – Севка хорошо знал этот звук и привычку папани сбивать с лопаты прилипшую землю. Фокин-старший, хоть и работал на Северном кладбище сторожем, но когда землекопов не хватало, сам рыл могилы.
– Я к тебе в гости приеду, – сообщил Севка.
– На хрена? Птичек послушать?
– Мне нужно найти могилу Дениса Полыханова.
– Давно чувак помер?
– Лет десять назад. Наверное. Я точно не знаю.
– Ясно, – поскреб папаня затылок – этот звук Севка тоже хорошо знал. – Ну, приезжай, поищем.
Фокин выпил кофе, съел бутерброд и, свистнув у Шубы из непочатой пачки сигарету, помчался в машину.
Ключ от квартиры он взял с собой.
Папаня встретил его у ворот. Судя по цвету носа и слегка осоловелым глазам папани, в мире все обстояло не так гладко, но и не очень плохо.
– Что отмечаем? – похлопал Севка его по плечу.
– Факт существования жизни, – с трудом выговорил Фокин-старший.
– Среди могил это звучит кощунственно, – хмыкнул Севка.
– Среди могил это особенно остро чувствуется. – Опираясь на лопату, папаня пошел впереди – длинный, худой, сутулый, в чудовищно грязных штанах с оттянутым задом, но с бесконечным достоинством в движениях и во взгляде.
Севка шел за ним, прикидывая, подкинуть отцу деньжат или подождать до конца месяца в целях оздоровления папаниной печени. Так ничего и не решив, Фокин догнал отца.
– Нашел я могилу, которая тебе нужна, – сообщил Генрих. – Только туда топать и топать.
– Ничего, прогуляемся.
– И зачем тебе такое старье? Может, что-нибудь посвежее найдем?
– Папань, я ж не грабить иду. Мне улики нужны.
– А, ну если улики… Хотя, какие улики через десять лет? – Генрих достал из кармана бутылку водки и, отхлебнув из нее, снова сунул в карман.
– Мне нужно алиби, – уточнил Севка.
– Слушай, какое алиби у человека, который давным-давно помер? – резко остановился папаня.
– Железное, – засмеялся Сева и пояснил: – Мне нужно найти на могиле Дениса Полыханова следы пребывания человека, которого подозревают в убийстве.
– Ничего не понял. – Генрих свернул на узкую дорожку между могилами и ускорил шаг. – Мрут и мрут, заразы, как мухи, мрут и мрут, – заворчал он, – а чего мрут-то? Водки – море, лечись – не хочу!
– Если бы все вылечивались, у тебя бы работы не было, – возразил Севка.
– Точно! – обрадовался папаня такому верному наблюдению. – А ведь я, Севун, знаешь как работу свою люблю?! Свежий воздух, тишина – крыс-сотища! – Генрих мечтательно посмотрел на небо и, опять отхлебнув из заветной бутылочки, добавил: – А главное, работа с людьми.
– Ты бы пил меньше и жрал больше, – посоветовал Севка, пробираясь между старых, заросших травой оградок.
– Ага, чтобы у меня появилось такое вот алиби? – Генрих кивнул на могилку. – Все, пришли, – показал он на простой металлический памятник со звездой, какие ставят военнослужащим.
С фотографии на Севку слегка укоризненно смотрел молодой, темноволосый парень. На облезлой табличке значилось «Денис Полыханов», и были обозначены годы жизни, включавшие всего двадцать пять лет.
Генрих присел на скамейку, а Севка внимательно огляделся вокруг.
«Улики» для алиби долго искать не пришлось. Возле оградки лежала пустая бутылка дорогого коньяка и валялись окурки от диковинных сигарет с длинными золотыми фильтрами, которые курил Говорухин. Одна целая сигарета лежала возле памятника, а рядом с ней стояла полная стопка коньяка. Конечно, это не доказательство того, что банкир приезжал сюда именно в тот вечер, когда произошло убийство его жены, но то, что он был здесь, и недавно, – это неоспоримый факт.
– Крыс-сотища! – сладко потянулся на скамейке Генрих. – Кстати, – вдруг погрустнел он, – сегодня Северная Корея опять провела испытания ядерной баллистической ракеты.
– И что? – отрешенно поинтересовался Севка, на всякий случай фотографируя на мобильный пустую коньячную бутылку и окурки с золотыми фильтрами.
– Как что?! – подскочил папаня. – А безопасность?!
– Чья?
– Общечеловеческая! – Генрих широким жестом обвел раскинувшиеся до горизонта могилы. – Севун, тебя не волнует Северная Корея? – возмутился папаня.
– Если честно, то нет.
– А меня очень волнует. Прямо жуть как меня волнует Северная Корея и эти ее баллистические ракеты! – Фокин-старший схватил стопку, стоявшую на могиле, перекрестился и залпом выпил коньяк.
– Тебе не стыдно? – поинтересовался Сева.
– Нет. – Папаня подцепил с земли сигаретку с золотым фильтром и жадно закурил ее. – Почему-то мне совсем не стыдно, Севун.
– Мда-а, – поразился Севка глубиной папаниной безнравственности. – Извини, старина, за то, что выжрали твой коньяк и выкурили твою сигаретку, – попросил он прощения у портрета Дениса Полыханова.
– Слушай, этому чуваку давно на все наплевать, – фыркнул Генрих. – Даже израильско-палестинский конфликт его уже не волнует! Так зачем ему хороший коньяк, а тем более такая вкусная сигаретка? Слушай, Севун, у тебя тыщи рублей не найдется?
– На закуску найдется, на водку – нет.
– Ладно, давай на закуску. На водку я сам себе заработаю.
Пока Севка доставал деньги, Генрих прибрал могилу от старой листвы и что-то такое сделал с памятником, что он встал ровнее и заблестел на солнце.
– Ты мне вот что скажи, – Севка взял папаню под руку, и они неспешно пошли в обратном направлении, – если человек приезжал сюда поздним вечером на машине, мог его видеть кто-нибудь из работников кладбища?
– Во-первых, если человек приехал сюда поздним вечером, то он бы не смог попасть на кладбище через центральные ворота, они закрываются в двадцать два нуль-нуль. Но! – Генрих вскинул грязный палец. – Но этот, как ты выражаешься, «человек» вполне мог припарковаться со стороны дач и попасть на кладбище через калитку черного входа, которая открыта круглосуточно.
– Так мог его кто-нибудь видеть?
– Мог, но навряд ли. Дачники народ ненаблюдательный, они все больше в грядки пялятся или в бане парятся. А вот землекопы… землекопы наши иногда поздно ночью по могилкам шарятся, ищут, чем бы догнаться, – папаня выразительно щелкнул себя по шее. – Родственники на могилках много спиртного оставляют, да и закуси до фига. Так вот, землекопы, в принципе, могли что-то увидеть, но это в зависимости от того, шарились они в тот вечер или не шарились.
– Слушай, поговори с парнями, – попросил Фокин папаню. – Мне нужно знать, видели ли они, как позавчера, поздним вечером, со стороны дач подъезжал серебристый «Лексус» с номерами три единицы. И не заметили ли высокого, хорошо одетого господина, который в одиночестве пил коньяк на могиле.
– Поговорю, – пообещал папаня. – А что им за это будет?
– Я им спасибо скажу, – подмигнул Севка Фокину-старшему.
– За твое спасибо парни вспоминать не станут!
– Ладно, – Севка протянул отцу две тысячные купюры. – Вот, простимулируй их память.
– Другое дело! – обрадовался Генрих и, не попрощавшись, побежал к своей маленькой сторожке, похожей на собачью будку. – Теперь поговорим, так поговорим! – крикнул он на бегу.
Насмешливо глядя ему вслед, Сева набрал по мобильному Говорухина и назначил ему встречу через тридцать минут.
Говорухин подъехал в офис Фокина через тридцать одну минуту и сорок секунд – Севка засек. Он всегда считал, что чем пунктуальнее человек, тем труднее ему врать. По шкале честности Фокин поставил Александру Петровичу пятерку с маленьким минусом.
Говорухин выглядел очень взволнованным, но пытался скрыть это намеренно спокойным тоном и замедленными движениями. Вместо костюма на нем были джинсы и черная майка, что придавало банкиру демократичный и вполне свойский вид.
– Вам удалось что-нибудь разузнать? – Говорухин сел на краешек стула, закурил и с прищуром уставился на Фокина.
– Удалось, – кивнул Севка. Ему почему-то совсем не хотелось выглядеть перед Говорухиным деловым, респектабельным и удачливым. Он даже сигару не закурил перед его приходом и ноги на стол не закинул. А зачем?..
Почему преуспевающий банкир кинулся к первому попавшемуся частному детективу? У него что, «своих» людей везде нет, в том числе и в частном сыске?
Что-то тут не то…
Может, Говорухин считает Фокина лохом, которым за деньги можно вертеть, как захочется? Но пока он не сделал ни одной попытки «повертеть» Севкой. Он даже не особо старался произвести на Фокина хорошее впечатление: кричал при первой встрече, психовал и вообще вел себя как идиот, а не как уверенный в себе человек.
В общем, что-то не то с этим банкиром, а что – Сева не мог понять.
– Удалось, – повторил Фокин и достал из кармана кольцо с топазом. – Скажите, Александр Петрович, это кольцо вашей жены?
Говорухин бросил беглый взгляд на топаз, и на его лице промелькнуло брезгливое выражение.
– Моя жена не носила такие дешевые украшения, – с ноткой высокомерия заявил он. – Жанна предпочитала вообще ничего не носить, если бриллианты, сапфиры и изумруды были не к месту.
Севка хотел сунуть кольцо обратно в карман, но Александр Петрович вдруг нахмурился и сказал:
– Впрочем, постойте… – Он взял кольцо, поднес к глазам и, близоруко прищурившись, начал его рассматривать. Какое-то замешательство промелькнуло в его глазах. Замешательство и испуг – Севка отчетливо это увидел.
– Где вы взяли это кольцо? – севшим голосом спросил Говорухин.
– На месте преступления, – пояснил Фокин, внимательно наблюдая за реакцией банкира. – Оно лежало в ванной, на раковине. Кто-то мыл руки, снял его, а надеть забыл. Очевидно, оперативники не заметили кольца, потому что оно лежало за краном.
– Да! – с излишней горячностью вдруг воскликнул Александр Петрович. – Да, это кольцо моей жены! Точно! Кто-то подарил ей его на день рождения… Но Жанна почти не носила его, поэтому я не сразу узнал.
Что-то не то происходило с банкиром. Он врал за собственные деньги, путал Севку, сбивал с правильного пути, а зачем, если хотел доказать свою невиновность? Зачем, если он был действительно чист?
Зачем?!
Севка побарабанил пальцами по столу, раздумывая, стоит ли продолжать разговор, рискуя получить порцию вранья, которое окончательно его запутает.
– Я заберу кольцо? – спросил Говорухин, быстро сунув улику в карман.
Фокин пожал плечами. Никаких полномочий изымать кольцо у него не было.
Лицо у Говорухина стало слишком бледным, а сигарета в пальцах мелко тряслась.
Севка все же решился продолжить беседу, причем в довольно агрессивной манере. А пусть не держит его за лоха, пусть или говорит правду, или забирает свои деньги и бежит к «прикормленным» сыщикам, которые за бабло будут верить его вранью.
– Ночью это кольцо искал какой-то здоровенный тип. Он залез в опечатанную квартиру, долго рыскал в ванной, а потом стрелял в меня и моего напарника. Кто это мог быть, как вы думаете?
– Н-не знаю, – подавился ответом Александр Петрович и с такой силой ткнул в пепельницу сигарету, что обжег пальцы. – Нет, я правда не знаю! Я… к этой бабке долбаной только один раз заезжал, когда ей семьдесят пять исполнилось!
На этот раз Фокин ему поверил.
– У вашей жены был любовник?
– Нет, – жестко сказал Говорухин. – Нет, нет и нет. Она не из таких. Не из тех, кто может юлить, обманывать и жить двойной жизнью. Она любила меня. Это я ее не любил, а она без меня жить не могла!
Севка решил, что и этому можно поверить.
– Вы знали, что ваша жена беременна?
На лице Говорухина отразилась паника, которую он даже не попытался скрыть.
– Вы и до этого докопались?
– Отвечайте на мой вопрос.
– Да, знал. Но срок был совсем небольшой и…
Что «и», Александр Петрович не договорил, закурив новую сигарету.
– Вам известно, что Жанна собиралась участвовать в соревнованиях стритрейсеров?
В этот раз на лице банкира отразилось такое искреннее недоумение, что Фокин нисколько не засомневался в искренности его ответа.
– Это те, кто гоняет по улицам, игнорируя правила? – переспросил он. – Бред. Жанна никогда не любила экстремальные развлечения, да и водила она не очень…
– Три месяца назад ваша жена наняла инструктора по экстремальному вождению, и за короткое время сделала большие успехи.
– Бред, – повторил Говорухин. – Впрочем…
Опять «впрочем», тоскливо подумал Севка. Сил нет от непредсказуемости и неоднозначности его ответов. То так, то сяк, то эдак, то разэдак, а впрочем, может быть, и не так.
– Впрочем, как раз три месяца назад она попросила у меня «Порш». Я думал, так, баловство, и купил. А вы точно знаете, что…
– Точно, – перебил его Севка. – Ваша жена совершенно точно собиралась участвовать в уличных гонках, а вот участвовала ли, мне еще предстоит узнать.
– У вас все? – Говорухин встал.
Было впечатление, что он хочет побыстрее удрать.
– Думаю, да, – кивнул Севка.
– Скажите… у меня есть шансы выпутаться из этой истории?
– Шансы всегда есть. В особенности если вы не будете мне врать.
«Намек» так смутил банкира, что на его щеках вспыхнули алые пятна.
– Я… я говорю вам правду, – пробормотал он, хватаясь за ручку двери.
«Не всю!» – раздраженно подумал Севка.
Банкир ушел, нет – сбежал, оставив после себя сигаретный дым и ощущение паники, которое просто вибрировало в воздухе.
Фокин налил себе из кофеварки остывший кофе и вышел на балкон. Этот огромный балкон на восьмом этаже – с пальмой в кадке и плетеным креслом-качалкой в центре, – являлся главной гордостью Севки. Балкон по площади раз в восемь превосходил маленький кабинет, и Сева видел в этом особый шик преобладания приятного над полезным.
Севка развалился в кресле-качалке, с наслаждением закурив Шуркину сигаретку вприкуску с крепким, несладким кофе.
В небе носились птицы и медленно плыли белесые, рваные облака.
Жизнь казалась вполне сносной, учитывая полный сейф денег и наличие интересной работы.
Можно даже устроить кастинг.
У Севки Фокина было две мечты: хорошая секретарша и красивая машина. То есть наоборот.
Фокин всегда путал, что должно быть хорошим, а что красивым. Конечно, хотелось совместить два этих качества в обеих мечтах, но он об этом и… не мечтал. Он был уверен, что это чересчур дорого. Ему казалось, что такую райскую жизнь нужно отложить на потом, а пока довольствоваться чем-то одним – хорошим, а чем-то другим – красивым.
Затянувшись вкусным дымом и отхлебнув густого, горьковатого кофе, Севка набрал по мобильному «Доску объявлений».
– Девушка, – тоном «распальцованного пацана» обратился он к оператору, – мне нужно дать объявление. Текст такой: «Каждый вечер по адресу Плановая, одиннадцать, офис сто первый, проводится кастинг секретарш для частного детектива Фокина. Приглашаются девушки эффектной внешности, желательно блондинки».
– Принято, – отчеканила оператор и положила трубку.
– «Принято!» – передразнил ее Севка, и тут же телефон в его руке завибрировал, высветив на дисплее «Шуба».
– Здорово, – ответил Фокин. – Как жизнь инструкторская? На встречную не заносит?
– Ты почему ключ в почтовый ящик не бросил? – устало спросила Шурка. – У меня сегодня короткий день, я вернулась домой, а в квартиру попасть не могу.
– Блин! – стукнул себя по лбу Севка. – Забыл. А у тебя что, один ключ?
– Два. Но свой я как раз сегодня потеряла.
Это могла быть тонкая манипуляция со стороны Шубы, чтобы он и сегодня заехал к ней, но могло оказаться и правдой.
Фокин промычал что-то невразумительное в ответ. Сегодня он хотел ночевать дома, один.
– Ключ я уже отыскала, можешь не заезжать, – сказала Шуба, и Севка не удержался от облегченного вздоха. – Но я, собственно, не за этим звоню.
– А зачем? – лениво спросил Севка, затянувшись сигаретой и почувствовав себя молодым и свободным от обязательств. – Зачем ты звонишь, Шуба?!
– Хочешь поучаствовать в уличных гонках с той командой, в которой гоняла Жанна Говорухина?
– Хочу! – подскочил Севка, пролив кофе себе на грудь. – А что, можно?!
– Можно, – вздохнула Шуба. – Я договорилась по своим каналам. Сегодня в час ночи приезжай на Центральную площадь, оттуда старт.
– Стой, Шуба! – заорал Севка, чувствуя, что она готова нажать отбой. – А на чем мы гонять-то будем?! У меня древняя «девятка», у тебя старая «Тойота», разве на таких колымагах со стритрейсерами гоняют?!
– Я одолжила у своего знакомого «Астон Мартин», так что оставь свою «девятку» на стоянке, – сказала Шуба и отрубилась.
Вот как. Оказывается, у боевой подруги и «своего парня» существует некий знакомый, который запросто может одолжить ей на ночь крутую спортивку стоимостью около сотни тысяч баксов… Вот как!
Севка почувствовал себя уязвленным и оскорбленным в своих лучших дружеских чувствах.
Значит, от него чесноком воняет, а у кого-то «Астон Мартинов» полный гараж!
Севка выплеснул остатки кофе в кадку с пальмой, а сигарету самым бессовестным образом выбросил за перила балкона.
Он был зол. Нет, он был в ярости!
Фокин бросился к сейфу и выгреб из него всю розовую наличность. Пожалуй, этого хватит на какой-нибудь болид вызывающе-глупого желтого цвета. И пусть он потом с голоду сдохнет, но от него больше не будет вонять чесноком, даже если он сожрет его килограмм. От денежных мужиков ничем никогда не воняет, кроме денег.
– Алле, Вася, прием! – весело отозвался Сева. – Прием! Как меня слышишь?! Через пару лет я прославлюсь, и ты будешь гордиться, что работал со мной! Привет теще и ее огурцам!
– Пошел ты! – выдохнул Вася и отключился.
Завтрак, разумеется, был оставлен на столе под полотняной салфеткой. Севка умылся прямо на кухне, сделал несколько отжиманий от табуретки и только после этого заглянул под салфетку.
Тосты с джемом, остывшая яичница, поджаристые сырники и два бутерброда с колбасой. И это при том, что Шуба хорошо знала: Севка завтракает только чашкой кофе без сахара и куском черного хлеба с маслом, посыпанным сахаром. Привычка так завтракать осталась у него с детства, и ничто – ни армия, ни горячие точки, ни мирная жизнь впоследствии – не лишили его пристрастия исключительно к этим продуктам на завтрак. Разве что масла иногда не было… Или сахара. Или кофе. А то и первого, и второго, и третьего… Но уж горбушка черного хлеба всегда находилась, даже в самые безденежные времена.
Севка включил кофеварку, убрал излишки еды в холодильник, оставив только бутерброд с колбасой, и позвонил отцу.
– Папаня, ты где?
– В могиле, – глухо ответил папаня практически трезвым голосом.
– Копаешь?
– Уже пятую за утро. Мрут и мрут, заразы, как мухи. А чего мрут-то?! Солнце светит, птички поют, водки море… Хорошо! – Генрих Генрихович шумно высморкался и постучал лопатой о край могилы – Севка хорошо знал этот звук и привычку папани сбивать с лопаты прилипшую землю. Фокин-старший, хоть и работал на Северном кладбище сторожем, но когда землекопов не хватало, сам рыл могилы.
– Я к тебе в гости приеду, – сообщил Севка.
– На хрена? Птичек послушать?
– Мне нужно найти могилу Дениса Полыханова.
– Давно чувак помер?
– Лет десять назад. Наверное. Я точно не знаю.
– Ясно, – поскреб папаня затылок – этот звук Севка тоже хорошо знал. – Ну, приезжай, поищем.
Фокин выпил кофе, съел бутерброд и, свистнув у Шубы из непочатой пачки сигарету, помчался в машину.
Ключ от квартиры он взял с собой.
Папаня встретил его у ворот. Судя по цвету носа и слегка осоловелым глазам папани, в мире все обстояло не так гладко, но и не очень плохо.
– Что отмечаем? – похлопал Севка его по плечу.
– Факт существования жизни, – с трудом выговорил Фокин-старший.
– Среди могил это звучит кощунственно, – хмыкнул Севка.
– Среди могил это особенно остро чувствуется. – Опираясь на лопату, папаня пошел впереди – длинный, худой, сутулый, в чудовищно грязных штанах с оттянутым задом, но с бесконечным достоинством в движениях и во взгляде.
Севка шел за ним, прикидывая, подкинуть отцу деньжат или подождать до конца месяца в целях оздоровления папаниной печени. Так ничего и не решив, Фокин догнал отца.
– Нашел я могилу, которая тебе нужна, – сообщил Генрих. – Только туда топать и топать.
– Ничего, прогуляемся.
– И зачем тебе такое старье? Может, что-нибудь посвежее найдем?
– Папань, я ж не грабить иду. Мне улики нужны.
– А, ну если улики… Хотя, какие улики через десять лет? – Генрих достал из кармана бутылку водки и, отхлебнув из нее, снова сунул в карман.
– Мне нужно алиби, – уточнил Севка.
– Слушай, какое алиби у человека, который давным-давно помер? – резко остановился папаня.
– Железное, – засмеялся Сева и пояснил: – Мне нужно найти на могиле Дениса Полыханова следы пребывания человека, которого подозревают в убийстве.
– Ничего не понял. – Генрих свернул на узкую дорожку между могилами и ускорил шаг. – Мрут и мрут, заразы, как мухи, мрут и мрут, – заворчал он, – а чего мрут-то? Водки – море, лечись – не хочу!
– Если бы все вылечивались, у тебя бы работы не было, – возразил Севка.
– Точно! – обрадовался папаня такому верному наблюдению. – А ведь я, Севун, знаешь как работу свою люблю?! Свежий воздух, тишина – крыс-сотища! – Генрих мечтательно посмотрел на небо и, опять отхлебнув из заветной бутылочки, добавил: – А главное, работа с людьми.
– Ты бы пил меньше и жрал больше, – посоветовал Севка, пробираясь между старых, заросших травой оградок.
– Ага, чтобы у меня появилось такое вот алиби? – Генрих кивнул на могилку. – Все, пришли, – показал он на простой металлический памятник со звездой, какие ставят военнослужащим.
С фотографии на Севку слегка укоризненно смотрел молодой, темноволосый парень. На облезлой табличке значилось «Денис Полыханов», и были обозначены годы жизни, включавшие всего двадцать пять лет.
Генрих присел на скамейку, а Севка внимательно огляделся вокруг.
«Улики» для алиби долго искать не пришлось. Возле оградки лежала пустая бутылка дорогого коньяка и валялись окурки от диковинных сигарет с длинными золотыми фильтрами, которые курил Говорухин. Одна целая сигарета лежала возле памятника, а рядом с ней стояла полная стопка коньяка. Конечно, это не доказательство того, что банкир приезжал сюда именно в тот вечер, когда произошло убийство его жены, но то, что он был здесь, и недавно, – это неоспоримый факт.
– Крыс-сотища! – сладко потянулся на скамейке Генрих. – Кстати, – вдруг погрустнел он, – сегодня Северная Корея опять провела испытания ядерной баллистической ракеты.
– И что? – отрешенно поинтересовался Севка, на всякий случай фотографируя на мобильный пустую коньячную бутылку и окурки с золотыми фильтрами.
– Как что?! – подскочил папаня. – А безопасность?!
– Чья?
– Общечеловеческая! – Генрих широким жестом обвел раскинувшиеся до горизонта могилы. – Севун, тебя не волнует Северная Корея? – возмутился папаня.
– Если честно, то нет.
– А меня очень волнует. Прямо жуть как меня волнует Северная Корея и эти ее баллистические ракеты! – Фокин-старший схватил стопку, стоявшую на могиле, перекрестился и залпом выпил коньяк.
– Тебе не стыдно? – поинтересовался Сева.
– Нет. – Папаня подцепил с земли сигаретку с золотым фильтром и жадно закурил ее. – Почему-то мне совсем не стыдно, Севун.
– Мда-а, – поразился Севка глубиной папаниной безнравственности. – Извини, старина, за то, что выжрали твой коньяк и выкурили твою сигаретку, – попросил он прощения у портрета Дениса Полыханова.
– Слушай, этому чуваку давно на все наплевать, – фыркнул Генрих. – Даже израильско-палестинский конфликт его уже не волнует! Так зачем ему хороший коньяк, а тем более такая вкусная сигаретка? Слушай, Севун, у тебя тыщи рублей не найдется?
– На закуску найдется, на водку – нет.
– Ладно, давай на закуску. На водку я сам себе заработаю.
Пока Севка доставал деньги, Генрих прибрал могилу от старой листвы и что-то такое сделал с памятником, что он встал ровнее и заблестел на солнце.
– Ты мне вот что скажи, – Севка взял папаню под руку, и они неспешно пошли в обратном направлении, – если человек приезжал сюда поздним вечером на машине, мог его видеть кто-нибудь из работников кладбища?
– Во-первых, если человек приехал сюда поздним вечером, то он бы не смог попасть на кладбище через центральные ворота, они закрываются в двадцать два нуль-нуль. Но! – Генрих вскинул грязный палец. – Но этот, как ты выражаешься, «человек» вполне мог припарковаться со стороны дач и попасть на кладбище через калитку черного входа, которая открыта круглосуточно.
– Так мог его кто-нибудь видеть?
– Мог, но навряд ли. Дачники народ ненаблюдательный, они все больше в грядки пялятся или в бане парятся. А вот землекопы… землекопы наши иногда поздно ночью по могилкам шарятся, ищут, чем бы догнаться, – папаня выразительно щелкнул себя по шее. – Родственники на могилках много спиртного оставляют, да и закуси до фига. Так вот, землекопы, в принципе, могли что-то увидеть, но это в зависимости от того, шарились они в тот вечер или не шарились.
– Слушай, поговори с парнями, – попросил Фокин папаню. – Мне нужно знать, видели ли они, как позавчера, поздним вечером, со стороны дач подъезжал серебристый «Лексус» с номерами три единицы. И не заметили ли высокого, хорошо одетого господина, который в одиночестве пил коньяк на могиле.
– Поговорю, – пообещал папаня. – А что им за это будет?
– Я им спасибо скажу, – подмигнул Севка Фокину-старшему.
– За твое спасибо парни вспоминать не станут!
– Ладно, – Севка протянул отцу две тысячные купюры. – Вот, простимулируй их память.
– Другое дело! – обрадовался Генрих и, не попрощавшись, побежал к своей маленькой сторожке, похожей на собачью будку. – Теперь поговорим, так поговорим! – крикнул он на бегу.
Насмешливо глядя ему вслед, Сева набрал по мобильному Говорухина и назначил ему встречу через тридцать минут.
Говорухин подъехал в офис Фокина через тридцать одну минуту и сорок секунд – Севка засек. Он всегда считал, что чем пунктуальнее человек, тем труднее ему врать. По шкале честности Фокин поставил Александру Петровичу пятерку с маленьким минусом.
Говорухин выглядел очень взволнованным, но пытался скрыть это намеренно спокойным тоном и замедленными движениями. Вместо костюма на нем были джинсы и черная майка, что придавало банкиру демократичный и вполне свойский вид.
– Вам удалось что-нибудь разузнать? – Говорухин сел на краешек стула, закурил и с прищуром уставился на Фокина.
– Удалось, – кивнул Севка. Ему почему-то совсем не хотелось выглядеть перед Говорухиным деловым, респектабельным и удачливым. Он даже сигару не закурил перед его приходом и ноги на стол не закинул. А зачем?..
Почему преуспевающий банкир кинулся к первому попавшемуся частному детективу? У него что, «своих» людей везде нет, в том числе и в частном сыске?
Что-то тут не то…
Может, Говорухин считает Фокина лохом, которым за деньги можно вертеть, как захочется? Но пока он не сделал ни одной попытки «повертеть» Севкой. Он даже не особо старался произвести на Фокина хорошее впечатление: кричал при первой встрече, психовал и вообще вел себя как идиот, а не как уверенный в себе человек.
В общем, что-то не то с этим банкиром, а что – Сева не мог понять.
– Удалось, – повторил Фокин и достал из кармана кольцо с топазом. – Скажите, Александр Петрович, это кольцо вашей жены?
Говорухин бросил беглый взгляд на топаз, и на его лице промелькнуло брезгливое выражение.
– Моя жена не носила такие дешевые украшения, – с ноткой высокомерия заявил он. – Жанна предпочитала вообще ничего не носить, если бриллианты, сапфиры и изумруды были не к месту.
Севка хотел сунуть кольцо обратно в карман, но Александр Петрович вдруг нахмурился и сказал:
– Впрочем, постойте… – Он взял кольцо, поднес к глазам и, близоруко прищурившись, начал его рассматривать. Какое-то замешательство промелькнуло в его глазах. Замешательство и испуг – Севка отчетливо это увидел.
– Где вы взяли это кольцо? – севшим голосом спросил Говорухин.
– На месте преступления, – пояснил Фокин, внимательно наблюдая за реакцией банкира. – Оно лежало в ванной, на раковине. Кто-то мыл руки, снял его, а надеть забыл. Очевидно, оперативники не заметили кольца, потому что оно лежало за краном.
– Да! – с излишней горячностью вдруг воскликнул Александр Петрович. – Да, это кольцо моей жены! Точно! Кто-то подарил ей его на день рождения… Но Жанна почти не носила его, поэтому я не сразу узнал.
Что-то не то происходило с банкиром. Он врал за собственные деньги, путал Севку, сбивал с правильного пути, а зачем, если хотел доказать свою невиновность? Зачем, если он был действительно чист?
Зачем?!
Севка побарабанил пальцами по столу, раздумывая, стоит ли продолжать разговор, рискуя получить порцию вранья, которое окончательно его запутает.
– Я заберу кольцо? – спросил Говорухин, быстро сунув улику в карман.
Фокин пожал плечами. Никаких полномочий изымать кольцо у него не было.
Лицо у Говорухина стало слишком бледным, а сигарета в пальцах мелко тряслась.
Севка все же решился продолжить беседу, причем в довольно агрессивной манере. А пусть не держит его за лоха, пусть или говорит правду, или забирает свои деньги и бежит к «прикормленным» сыщикам, которые за бабло будут верить его вранью.
– Ночью это кольцо искал какой-то здоровенный тип. Он залез в опечатанную квартиру, долго рыскал в ванной, а потом стрелял в меня и моего напарника. Кто это мог быть, как вы думаете?
– Н-не знаю, – подавился ответом Александр Петрович и с такой силой ткнул в пепельницу сигарету, что обжег пальцы. – Нет, я правда не знаю! Я… к этой бабке долбаной только один раз заезжал, когда ей семьдесят пять исполнилось!
На этот раз Фокин ему поверил.
– У вашей жены был любовник?
– Нет, – жестко сказал Говорухин. – Нет, нет и нет. Она не из таких. Не из тех, кто может юлить, обманывать и жить двойной жизнью. Она любила меня. Это я ее не любил, а она без меня жить не могла!
Севка решил, что и этому можно поверить.
– Вы знали, что ваша жена беременна?
На лице Говорухина отразилась паника, которую он даже не попытался скрыть.
– Вы и до этого докопались?
– Отвечайте на мой вопрос.
– Да, знал. Но срок был совсем небольшой и…
Что «и», Александр Петрович не договорил, закурив новую сигарету.
– Вам известно, что Жанна собиралась участвовать в соревнованиях стритрейсеров?
В этот раз на лице банкира отразилось такое искреннее недоумение, что Фокин нисколько не засомневался в искренности его ответа.
– Это те, кто гоняет по улицам, игнорируя правила? – переспросил он. – Бред. Жанна никогда не любила экстремальные развлечения, да и водила она не очень…
– Три месяца назад ваша жена наняла инструктора по экстремальному вождению, и за короткое время сделала большие успехи.
– Бред, – повторил Говорухин. – Впрочем…
Опять «впрочем», тоскливо подумал Севка. Сил нет от непредсказуемости и неоднозначности его ответов. То так, то сяк, то эдак, то разэдак, а впрочем, может быть, и не так.
– Впрочем, как раз три месяца назад она попросила у меня «Порш». Я думал, так, баловство, и купил. А вы точно знаете, что…
– Точно, – перебил его Севка. – Ваша жена совершенно точно собиралась участвовать в уличных гонках, а вот участвовала ли, мне еще предстоит узнать.
– У вас все? – Говорухин встал.
Было впечатление, что он хочет побыстрее удрать.
– Думаю, да, – кивнул Севка.
– Скажите… у меня есть шансы выпутаться из этой истории?
– Шансы всегда есть. В особенности если вы не будете мне врать.
«Намек» так смутил банкира, что на его щеках вспыхнули алые пятна.
– Я… я говорю вам правду, – пробормотал он, хватаясь за ручку двери.
«Не всю!» – раздраженно подумал Севка.
Банкир ушел, нет – сбежал, оставив после себя сигаретный дым и ощущение паники, которое просто вибрировало в воздухе.
Фокин налил себе из кофеварки остывший кофе и вышел на балкон. Этот огромный балкон на восьмом этаже – с пальмой в кадке и плетеным креслом-качалкой в центре, – являлся главной гордостью Севки. Балкон по площади раз в восемь превосходил маленький кабинет, и Сева видел в этом особый шик преобладания приятного над полезным.
Севка развалился в кресле-качалке, с наслаждением закурив Шуркину сигаретку вприкуску с крепким, несладким кофе.
В небе носились птицы и медленно плыли белесые, рваные облака.
Жизнь казалась вполне сносной, учитывая полный сейф денег и наличие интересной работы.
Можно даже устроить кастинг.
У Севки Фокина было две мечты: хорошая секретарша и красивая машина. То есть наоборот.
Фокин всегда путал, что должно быть хорошим, а что красивым. Конечно, хотелось совместить два этих качества в обеих мечтах, но он об этом и… не мечтал. Он был уверен, что это чересчур дорого. Ему казалось, что такую райскую жизнь нужно отложить на потом, а пока довольствоваться чем-то одним – хорошим, а чем-то другим – красивым.
Затянувшись вкусным дымом и отхлебнув густого, горьковатого кофе, Севка набрал по мобильному «Доску объявлений».
– Девушка, – тоном «распальцованного пацана» обратился он к оператору, – мне нужно дать объявление. Текст такой: «Каждый вечер по адресу Плановая, одиннадцать, офис сто первый, проводится кастинг секретарш для частного детектива Фокина. Приглашаются девушки эффектной внешности, желательно блондинки».
– Принято, – отчеканила оператор и положила трубку.
– «Принято!» – передразнил ее Севка, и тут же телефон в его руке завибрировал, высветив на дисплее «Шуба».
– Здорово, – ответил Фокин. – Как жизнь инструкторская? На встречную не заносит?
– Ты почему ключ в почтовый ящик не бросил? – устало спросила Шурка. – У меня сегодня короткий день, я вернулась домой, а в квартиру попасть не могу.
– Блин! – стукнул себя по лбу Севка. – Забыл. А у тебя что, один ключ?
– Два. Но свой я как раз сегодня потеряла.
Это могла быть тонкая манипуляция со стороны Шубы, чтобы он и сегодня заехал к ней, но могло оказаться и правдой.
Фокин промычал что-то невразумительное в ответ. Сегодня он хотел ночевать дома, один.
– Ключ я уже отыскала, можешь не заезжать, – сказала Шуба, и Севка не удержался от облегченного вздоха. – Но я, собственно, не за этим звоню.
– А зачем? – лениво спросил Севка, затянувшись сигаретой и почувствовав себя молодым и свободным от обязательств. – Зачем ты звонишь, Шуба?!
– Хочешь поучаствовать в уличных гонках с той командой, в которой гоняла Жанна Говорухина?
– Хочу! – подскочил Севка, пролив кофе себе на грудь. – А что, можно?!
– Можно, – вздохнула Шуба. – Я договорилась по своим каналам. Сегодня в час ночи приезжай на Центральную площадь, оттуда старт.
– Стой, Шуба! – заорал Севка, чувствуя, что она готова нажать отбой. – А на чем мы гонять-то будем?! У меня древняя «девятка», у тебя старая «Тойота», разве на таких колымагах со стритрейсерами гоняют?!
– Я одолжила у своего знакомого «Астон Мартин», так что оставь свою «девятку» на стоянке, – сказала Шуба и отрубилась.
Вот как. Оказывается, у боевой подруги и «своего парня» существует некий знакомый, который запросто может одолжить ей на ночь крутую спортивку стоимостью около сотни тысяч баксов… Вот как!
Севка почувствовал себя уязвленным и оскорбленным в своих лучших дружеских чувствах.
Значит, от него чесноком воняет, а у кого-то «Астон Мартинов» полный гараж!
Севка выплеснул остатки кофе в кадку с пальмой, а сигарету самым бессовестным образом выбросил за перила балкона.
Он был зол. Нет, он был в ярости!
Фокин бросился к сейфу и выгреб из него всю розовую наличность. Пожалуй, этого хватит на какой-нибудь болид вызывающе-глупого желтого цвета. И пусть он потом с голоду сдохнет, но от него больше не будет вонять чесноком, даже если он сожрет его килограмм. От денежных мужиков ничем никогда не воняет, кроме денег.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента