Страница:
Чего-то не хватает…
Даша взяла алую помаду и накрасила губы. Как будто крови напилась. Так и надо – образ стал законченным и лаконичным.
Вот почему у нее с Грозовским не возникла эта самая «химия»? Любовь, которая… Почему с матрешкой? Дарья одним махом выпила виски, налила еще.
По большому счету, ей было неудобно жить с этой своей ненавистью. Будто ходишь на десятисантиметровой платформе – неустойчиво, шатко, вот-вот навернешься, шишку набьешь или, того хуже, ноги переломаешь. По большому-то счету, она, Дашка, была веселая, с огромными планами на жизнь. Только вот планы эти сбывались у других, а не у нее. И поэтому нужно устоять на этой неудобной платформе. Устоять и повернуть свою жизнь в нужное русло, раз уж по какому-то невероятному стечению обстоятельств она стала вдруг неудачницей…
…Добил ее сегодня Вадик Бойко. Она вышла из агентства и решила немного пройтись пешком – подышать свежим воздухом, чтобы унять расшалившиеся нервы. Неподалеку была кондитерская, и Даша решила заглянуть туда – подкупить эндорфинов, гормонов счастья. Съешь фруктовую корзиночку – и пять минут счастлива. Потом вторую и… снова довольна жизнью. Пусть недолго, но с гарантией. Это были ее таблетки от несчастий – пирожные.
Бойко неожиданно вынырнул из проулка, словно грабитель. Даша даже шарахнулась от него, потом присмотрелась – Вадик. Выглядит, правда, не очень – ботинки те же, в которых «Солнечный ветер» топтал, щетина… Стрижка рубликов на триста тянет, не больше, пеший опять же.
Где он работал после того, как Ольга его уволила, Даша не знала.
– О, какие люди! Привет, старуха! – Вадик фамильярно обнял ее за плечи.
– Привет, – Дарья слегка повела плечом, пытаясь стряхнуть его слишком теплую, мягкую руку.
– Что мы делаем в этих местах?
– Мы выходим с работы.
– Ты что, ушла от Грозовского?
Дарью слегка передернуло. А послать бы его по матушке! Но она вспомнила – сдержанность и холодность ее оружие.
– Нет. Мы сюда переехали, в новый офис.
– Понятно. – Он наконец освободил ее плечо от своей потной ладони и сунул руку в карман. – Как дела? Что новенького? Слышал, Ольга замуж вышла за денежный мешок.
– Я смотрю, ты хорошо информирован, – усмехнулась Дарья.
Черт ее дернул дышать свежим воздухом.
– На том и стоим, – Вадик многозначительно погремел чем-то в кармане – ключами от машины, что ли? – А еще я слышал, что Ольга притащила из своего Мухосранска подругу, и она у вас теперь тоже работает.
– А что ты еще слышал? – Даша резко остановилась и посмотрела Бойко прямо в глаза.
– Еще? Да много чего… – Он не смутился, напротив, взял ее под локоток и заговорщицки сообщил: – Например, что Грозовский жениться собрался на этой самой, из Мухосранска.
– И не лень тебе все это слушать? – Голос предательски задрожал…
– Обидно! Обидно, старуха! За тебя! Как-то все не шоколадно получается… Выходит, сделали тебя, а? По всем статьям сделали. Обидно! – Он попытался похлопать ее по плечу, но Даша оттолкнула его руку.
– Да ты уж так не убивайся!
– Ну как же! Вместе работали. – Вадик, будто не понимая ее сдерживаемого бешенства, сменил тон с издевательского на проникновенный: – Ну, а как ты вообще?
– Нормально.
– Ну ладно, я побежал.
– Беги.
Он все же похлопал ее по плечу и действительно не пошел, а побежал через дорогу. На ходу вынул из кармана ключи, брякнул сигнализацией и запрыгнул за руль вполне приличного «Пежо». Все это он проделал с расчетом, что Дарья увидит.
Она развернулась и пошла в обратном направлении.
Сходила за гормонами счастья…
Вместо пирожных она купила бутылку виски.
…Дарья опять посмотрела на свое отражение. Ком стоял в горле, и виски его все никак не мог растворить. Она еще налила, выпила и спросила у отражения:
– Ну? Так как же у тебя дела? – Последнюю порцию виски она допила прямо из бутылки. – А хреновые дела. А почему хреновые? А потому. Сделали тебя! Сделали! По всем статьям. А кто? А две дворняжки. И что ж, ты им спустишь? Нет! Ты им войну, что ли, объявишь?
Она задумалась. Нет больше прежней веселой Дашки. Планы на жизнь остались, но добиваться их осуществления она станет по-другому.
Зажмурив левый глаз, она пальцем прицелилась в свое отражение, потом перевела «дуло» на пустую бутылку.
– Паф, паф!
Бутылка отчего-то не разлетелась. Даша взяла алую помаду и на зеркале размашисто написала: «Я объявляю вам войну!»
Вот именно. Словно кровью написано.
Пришло время выпустить на свободу черта по имени «ненависть».
Пришло время заставить улыбнуться удачу. И пусть способы будут не очень красивые, пусть даже придется немного замарать руки…
À la guerre comme à la guerre.
– Представляешь, Димка ужин вчера приготовил. Романтический, – не поздоровавшись, выпалила Надежда.
– Ну, и? – замерла Ольга.
– Ну, и в ресторане мы ужинали! – засмеялась Надя. – Пойдем.
Они прошли в дом, в гостиную. Ольга сменила тут шторы – голубые на желтые, – и настроение в комнате стало летним и праздничным.
– Хорошо у тебя, прям как в деревне! – Надежда оценивающе посмотрела на шторы, сняла шляпу и пристроила ее на диван. – Во что цветы ставить? Прям под новый интерьер тебе…
Ольга взяла у нее охапку тюльпанов, ушла на кухню. Еле пристроила цветы в вазу – они все никак не хотели пролезать в горлышко, упрямились и падали, и выскальзывали, уже пристроенные.
Когда она с цветами вернулась в гостиную, Надя сидела на диване и уплетала из коробки конфеты, которые принесла с собой. За щекой у нее было уже как минимум две, а она высвободила из блестящей обертки третью и отправила в рот к предыдущим. Ольга пристроила вазу с тюльпанами на стол и, отойдя на шаг, залюбовалась – хоть картину пиши.
– Надь, сварить тебе кофе?
– Да нет, опилась уже. А вот конфету еще можно.
Надя сунула за щеку очередную конфету, а обертку аккуратненько сложила треугольником и положила на край стола в стопку таких же золотистых треугольников.
– Ой, Надька, погубит тебя сладкое, – засмеялась Оля.
– Это мы еще посмотрим, кто кого! Пока что я их уничтожаю. – Взгляд Нади упал на сумку. – Ой! Слушай! Я и забыла… – Она быстро порылась в сумке, будто белка в дупле, и вытащила на свет глянцевую колоду карт. – Вот! Смотри, что у меня есть, вчера у метро купила.
Надя веером развернула карты, Ольга присела рядом с ней и увидела, что это не привычные короли-дамы-тузы, а какие-то загадочные картинки и символы.
– Что это?
– Исключительно замечательная вещь! Набор гадательный.
– Что? Какой набор? – захохотала Ольга.
– Говорю же, для гадания. Зря смеешься, тут в книжке описано, как гадать, как раскладывать. – Надежда откопала в сумке небольшую книжицу в черной обложке, послюнявив палец, полистала ее, прочитала бегло какие-то инструкции. – Давай разложим.
– Да ну тебя! – Ольга встала и поправила тюльпаны, все норовившие выскользнуть из вазы – то ли ваза была слишком низкая, то ли ножки у цветов больно длинные. – Дурында ты, Надька! Вечно с ерундой всякой носишься. То браслет для похудения, то чудодейственное средство для отбивания аппетита, то уж совсем черт знает что – гадание!
– Ладно, ладно… – Надя ловко разложила карты, сверяясь с руководством. – Можешь не верить, я тоже не верю, но ведь все равно интересно! На тебя раскладываю. Ну-ка, ну-ка, поглядим, что у нас такое получается… – Она заглянула в книжицу, пробежала глазами текст. – Вот, лодочка над лодочкой, птичка и облачко…
Надя вдруг захлопнула книжицу, и веснушки у нее как будто утратили яркость. Она хотела смахнуть со стола карты, но Ольга не дала, отстранила ее руку и выхватила черную книжицу, которую Надя не успела убрать.
– Ну и что ты там такое увидела?
– Да глупости все, ерунда…
Веснушки у Надежды снова обрели яркость, и даже большую, чем прежде. Ольга знала, Надя так краснеет, а краснеет она в одном случае – когда приходится врать «на пользу дела». Ольга сравнила комбинацию карт с написанным в руководстве.
– Удар. Несчастье с близким человеком. Женщина-враг, – вслух прочитала она. Сердце сжалось, потом понеслось галопом…
Несчастье с близким человеком?
Желтые шторы вдруг показались ей просто невыносимыми. Зачем она сменила на них голубые?
Надя вырвала у нее книжицу, зашвырнула куда-то в угол.
– Ну что ты хрень всякую читаешь? Ну ей-богу! Что ты, бабка старая или полоумная? – Она быстро сгребла со стола карты, сунула в сумку, а сумку зачем-то запихнула себе за спину. – Ну прям смешно!
– Да уж, обхохочешься… – Ольга попыталась улыбнуться.
– Сама же дурой меня называешь. И правильно, между прочим. Дура я, самая что ни на есть дура!
– В первый раз призналась. – Улыбка не выходила у Ольги, как она ни старалась.
– А чего же не признать, если правда!
– Ну… вообще-то ты и в самом деле… – Ольга повертела пальцем у виска, все еще надеясь придать случившемуся комичность. – Не очень умная ты, Надька.
– Чего? – весело встрепенулась Надежда. – Ты говори, да не заговаривайся!
Они прыснули вместе. Вот уж и правда дурочки – одна купила возле метро какую-то копеечную глупость, другая поверила выпавшим «птичкам» и «облачкам».
Отсмеявшись, Надежда глянула на часы, схватила сумку, шляпу и вскочила.
– Ой, мама моя родная! Бежать надо, я ж ненадолго из офиса смылась. Димка такой строгий, прям жуть! – Она чмокнула Ольгу, тут же стерла следы розовой помады с ее щеки и торопливо пошла к двери, на ходу договаривая: – Пока, подружка! Детей поцелуй. И Сереже своему привет передавай. Жаль, не увиделись.
– Передам. Он сегодня в Нижний Новгород улетает. – Ольга проводила Надежду до двери. – Машину лучше всего на повороте ловить.
– Да знаю я! Все. Меня нет. – И она упорхнула, мелькнув красными маками на подоле.
Ольга закрыла за ней дверь. Огляделась. Сердце сжала тоска – желтая, как эти шторы, и упрямая, как эти тюльпаны. Она отыскала под диваном черную книжицу и пошла с ней на кухню.
На помойке место этой тоске и этому… руководству.
Книжка жгла руку, и Ольга отбросила ее в мусорное ведро, словно ядовитого скорпиона. Следовало бы сжечь ее или порвать на мелкие кусочки, но у Ольги не осталось на это сил.
Выбросила. Забыла.
Глупости это все. Нужно Сереже рубашки перед командировкой погладить, Петьку накормить…
Ольга отчего-то сильно нервничала, сновала как тень, десять раз спросила, не забыл ли он паспорт и так ли уж важна эта поездка. Очень важна, заверил ее Сергей, но она все равно нервничала и в сотый, наверное, раз поправляла ему галстук, смахивала что-то невидимое с его пиджака и снова интересовалась – а билет не забыл?
Песков, наконец, приехал, и по его спокойному, уверенному тону Сергей понял – никуда они не опаздывают, просто он паникер.
– Ну что, едем? Добрый вечер, Ольга Михайловна, – улыбнулся Игорь.
Ольга ему кивнула без обычного радушия к гостям и вдруг вцепилась в рукав мужа.
– Сережа, я с тобой в аэропорт!
– Зачем? Поздно уже. Ты что, детей одних оставишь?
– Дети спят. – Голос у нее задрожал, и рука, вцепившаяся в пиджак, задрожала.
Барышеву стало вдруг неудобно, что свидетелем этой необъяснимой Ольгиной паники стал Песков. Он глазами ему показал – уйди, но Игорь не понял. Или сделал вид, что не понял.
– Что с тобой? – Наплевав на Пескова, Сергей поцеловал Ольгу в губы. – Ты на себя не похожа.
– Я не знаю… я чего-то боюсь…
Ольга отпустила его рукав, а Песков с бесцеремонной шутливостью сказал ей:
– Нечего бояться, Ольга Михайловна. Сергей в полной безопасности. Когда он со мной, можете не волноваться.
– Сережа!
– Оль, перестань. Я лечу на один день. И лету туда всего час. Ну вот, смотри. – Он достал из кармана ручку и быстро записал в блокноте, лежащем возле телефона, номер обратного рейса и время прилета. – Видишь? Пятнадцать тридцать. Значит, в пять я уже буду дома. Ну, не дури, не дури!
Он опять поцеловал ее, на этот раз – вскользь, торопливо. Игорь уже нервничал у входа.
Вдруг Сергей заметил букет желтых тюльпанов. Глаза его потемнели.
– Грозовский?
– Что ты, Сереж! Надя утром принесла. – Ольга заулыбалась. Его ревность ее всегда веселила.
– Значит, Грозовский… Я эти тюльпаны ему…
– Опаздываем! – не выдержал Песков.
Ольга захохотала, и Сергей ушел, довольный, что своей ревностью вывел жену из ступора. Правда, вот ревность была настоящая и грызла его порой нешуточно. Но он привык с ней как-то договариваться, чтобы не мешала жить.
А ночью Ольга обнаружила черную книжицу со страшными предсказаниями у Машки в кровати. Она просто зашла к ним проверить, не сползли ли с детей одеяла, крепко ли спят… а увидела эту мерзость, торчащую у дочери из-под подушки. Ольга тихо охнула, выдернула этого «скорпиона» и порвала тут же в мелкие клочья, в пыль, а потом сожгла эту пыль во дворе с веселым злорадством – все, нет больше этой дряни в ее доме, нет и не будет…
Она падала с тридцатого этажа и знала – сейчас последует страшный удар о землю, и все, конец.
Больно это или не больно?
Мимо пролетали дома, облака, горы, леса, реки и чьи-то лица, а удара все не было…
Больно или сразу конец?
Большое лицо Пескова стало парить рядом с ней. Ухмылка, а вместо зубов – бриллианты.
– Нечего бояться, Ольга Михайловна. Когда вы со мной, можете не волноваться…
Ольга вдруг поняла, что лучше грохнуться с тридцатого этажа оземь, чем вот так – парить рядом с этой бриллиантовой ухмылкой… Она сделала усилие, чтобы упасть, но ничего не получилось. Лицо его увеличивалось и увеличивалось, занимая собой все пространство, и Ольга догадалась – она не разобьется, она задохнется, потому что эта рожа не оставит вокруг ни капли воздуха, ни миллиметра свободного места.
– Пусти! – закричала она, но голоса не было.
Огромный лик раздулся до размеров Вселенной, приобретая черты бывшего мужа.
Дышать стало нечем.
Ольга проснулась, села в кровати и прижала руки к груди, пытаясь отдышаться и успокоиться. Сердце сбоило, как старый мотор.
Это всего лишь сон.
Всего лишь кошмар.
Она встала и подошла к окну. Ее кошмары тоже из прошлой жизни. В этой не может быть ничего страшного, будь тут хоть сто Песковых!
Словно стряхнув с себя ненужный и тяжкий груз, Ольга, наконец, успокоилась, легла в кровать и безмятежно проспала до утра.
Ей все-таки удалось в красках поймать зарождающееся лето.
Ольга сидела перед мольбертом, и светлое чувство удовлетворенности своей работой всецело завладело ею. Дом, цветы, деревья, ясное небо, блики солнца в бассейне…
– Мам, а папа скоро приедет?
Маша налетела на нее, прижалась, нечаянно толкнув под руку. Мазок пошел криво, и блик в бассейне получился странно изогнутым.
Ольга глянула на часы. Ничего себе! За работой она не заметила, как пролетело полдня. Она обняла Машу.
– Скоро. Он, наверное, уже прилетел. Через часик приедет. А Мишка где?
– Мишка кино про войну смотрит, а я не люблю про войну.
Следовало спасать Мишу от киношных перестрелок, а то он с утра, наверное, у телевизора сидит.
– Ну, иди, поиграй еще. – Ольга поцеловала Машу в затылок, собрала краски, мольберт и пошла в дом.
– Миш! – позвала Ольга из прихожей, пристраивая краски на столике у стены. – Миша!
Миша не отозвался. Ольга прошла в гостиную – сына возле включенного телевизора не было, только детали робота-конструктора, разбросанные на диване, и недоеденный кусок пирога указывали на то, что Мишка был здесь совсем недавно. Улыбнувшись, Ольга стряхнула с дивана крошки – наверное, фильм «про войну» закончился, и Мишка умчался в детскую, забыв про железное правило: убрать за собой игрушки и не бросать еду где попало…
– Миша! Это просто безобразие какое-то… – Ольга собрала детали конструктора и направилась в детскую, но споткнулась о пульт, который почему-то валялся на полу. – Ну, Мишка…
Она наклонилась, с трудом удерживая запчасти от робота, подняла пульт и попыталась красной кнопкой выключить телевизор, с экрана которого диктор слишком громко сообщал последние новости.
Кнопка отчего-то не нажималась и была скособочена – похоже, Мишка ее сломал, оттого и не выключил телевизор.
– Ну, Мишка…
Ольга попыталась пальцем подцепить кнопку и придать ей правильное положение.
– …И вот только что получено срочное сообщение от агентства «Интерфакс», – гремел голос диктора.
Проще было положить на диван запчасти от робота, выключить телевизор с панели, а пульт отнести мастеру, но Ольгой вдруг овладело упрямство – непременно справиться с кнопкой…
– …В Нижнем Новгороде потерпел катастрофу пассажирский авиалайнер, следовавший рейсом двести четырнадцать по маршруту Нижний Новгород – Москва, – бесстрастно сообщил диктор и замолчал, словно давая Ольге время осознать смысл сказанного…
Детали конструктора с грохотом посыпались на пол, словно останки человеческих тел…
– По предварительным данным, на борту находились сто двадцать человек…
Пульт тоже упал, но перед этим красная кнопка все же сработала, и экран погас.
Ольга закричала, схватила пульт, теперь уже пытаясь включить телевизор этой проклятой кнопкой…
Пальцы занемели, голова закружилась.
Это не может быть правдой… «Потерпел катастрофу пассажирский авиалайнер, следовавший рейсом»… Наверное, она неправильно поняла. Не расслышала…
Экран вспыхнул, диктор безжалостно повторил:
– Причины катастрофы авиалайнера, следовавшего рейсом двести четырнадцать, будет расследовать специальная комиссия. Подробности произошедшего смотрите в ближайших выпусках новостей…
Почти теряя сознание, Ольга ринулась в прихожую – там возле телефона лежал блокнот, в котором Сергей перед вылетом записал номер рейса. Оставалась зыбкая, маленькая надежда, что она неправильно запомнила три цифры…
Двести четырнадцать, пульсировал в голове голос диктора, двести четырнадцать…
И в блокноте Сережиной рукой было записано: «214».
Очертания предметов вокруг стали размытыми, тело сделалось ватным, а сознание вроде и не ушло совсем, но не подсказывало ни одной спасительной мысли – как дальше жить, что делать…
«Я умерла, – подумала Ольга, – разбилась на рейсе двести четырнадцать… Меня больше нет…»
Хватаясь за стену, она сползла на пол, смутно видя, как там, на полу в гостиной, горкой валяются запчасти конструктора – останки человеческих тел…
Миша… Маша… Петя… – словно во сне всплыли родные имена.
Она не может разбиться на рейсе двести четырнадцать. И не имеет права умереть.
Из последних сил Ольга дотянулась до сумки, лежавшей на столике, ухватившись за ремешок, стянула ее на пол, на ощупь отыскала мобильный.
– Надь… я не могу умереть, помоги… – прошептала она, не понимая толком, взяла ли Кудряшова трубку и слышит ли ее невнятные слова…
– Оль, я как новости по телевизору услышала, так сразу к тебе!
– Я тебе звонила… – одними губами беззвучно сказала Ольга.
Надя нахмурилась, озадаченно посмотрела на нее и ушла в коридор.
– Оль, так у тебя телефон разряжен! – крикнула оттуда она.
Ольга пожала плечами и закрыла глаза. Она слышала, как суетится Надежда, подключая к заряднику ее мобильный.
– Оль, ты понимаешь, что это значит? Сережа тебе звонит, а ты не берешь трубку!
Ольга кивнула и попыталась сесть.
Надька права – чтобы жить дальше, нужно думать, что Сережа звонит, а она не может ответить.
– Надь, ты не заряжай его, – попросила она. – Пусть так останется.
– Ты с ума сошла! – возмутилась Надежда, включая мобильный и просматривая пропущенные вызовы. – Ну, вот, я же говорила! Сережа живой! Он звонил пятнадцать минут назад!
Ольга ринулась к ней, выхватила телефон и… сразу обмякла, легла на ковер, уткнувшись в пушистый ворс.
– Это не его номер.
– А чей?
– Не знаю.
– А раз не знаешь, значит, его. Наверное, Сергей симку сменил…
– Надя! – Ольга привстала, почувствовав вдруг дикое раздражение и необходимость выплеснуть свое горе в крике. – Сергей не мог сменить номер, не сказав мне об этом! И потом… Он позвонил бы на домашний, Надя!
Никогда в жизни она так не кричала – отчаянно, почти срываясь на визг.
– Тихо, тихо… – Надя опустилась на колени, прижала ее к себе, чувствуя, как намокает платье от хлынувших градом Ольгиных слез. – Я когда пришла, ты ж без сознания лежала… – Надя тоже заплакала. Ей так хотелось поверить в то, что ее слова – правда. – Машка на улице играла, Мишка в детской был, а Нина Евгеньевна еще не пришла… Может, Сергей и звонил, Оль, вернее, точно звонил, только трубку никто не взял…
Протянув руку, Надя схватила со стола мобильник.
– А вот мы ему сейчас сами позвоним!
– Нет! Если он не ответит…
Но Надя уже отыскала в контактах Сергея и нажала вызов.
«Абонент вне зоны действия сети», – сообщил вежливый женский голос, и Ольга взвыла от безысходности и растворившейся последней надежды.
– Да живой он, живой! – запричитала Надежда, обнимая ее и ложась рядом с ней на ковер. – Сердцем чувствую, что живой!
– Знаю, что живой, только самолет-то разбился, – рыдала Ольга.
– Может, телевизор включить?
– Нет! Там… список жертв…
– Вот и увидим, что Сережи среди них нет.
– Нет! Нет… пожалуйста, не надо…
А когда ковер в гостиной уже промок от их слез, Ольгин мобильный вдруг зазвонил.
– Это Сережа! – завопила Надежда, взглянув на дисплей.
Ольга отшатнулась от протянутой трубки. Сейчас суровый голос какого-нибудь эмчеэсовца сообщит, что…
– Оль, ты чего, телефон бы тоже разбился! – прочитала ее мысли Надежда и не смогла больше терпеть Ольгину нерешительность, сама ответила: – Слушаю! Нет, это не Оля, это Надя. А она тут рядом… плачет… Сереж, ну какой ты молодец, что опоздал! Гений просто! Оль, ты не представляешь, у него тоже телефон сел, он звонил с мобильника своего зама! И домой тоже звонил!
Убедившись, что это не эмчеэсовец, Ольга выхватила у Нади телефон.
Что ей говорил Барышев, она не слышала, да это было и неважно. Главное – он бы не мог говорить, если бы был в том самолете…
– Оль! А я с ним на «ты»! – потрясла ее за руку Надя.
– С кем?
– Да с Серегой!
Они захохотали, обнялись и, не удержавшись в неустойчивой позе, повалились на пол, где еще пять минут назад рыдали от горя.
– Надь, я сразу поняла, ну не мог Сережа разбиться! – Ольга плакала и смеялась одновременно. – Понимаешь, с ним этот был… ну, самый-самый первый зам. А такие не разбиваются.
Надя озабоченно посмотрела на Ольгу, словно решая, влить в нее еще одну порцию успокоительного или не стоит.
– Понимаешь, у зама этого на мизинце кольцо с бриллиантом, а такие не разбиваются, ну, с кольцами-то!
– Это да, – согласилась Надежда. – Научный факт…
Володя притормозил недалеко от здания аэропорта.
– Все, дальше нельзя, Ольга Михайловна.
Она выскользнула из машины и побежала… Надя еле успела догнать ее.
– Да не беги ты как сумасшедшая! Мало я тебя валерьянкой поила! Надо было снотворное дать!
Самолет прибыл вовремя.
Другой рейс, другой борт, хоть и тот же маршрут: Нижний Новгород – Москва.
– Сережа!
Она кинулась к нему раньше, чем увидела, – по напряжению в воздухе поняла: он рядом.
Барышев сграбастал ее и зацеловал – родной, огромный, живой.
– Ну, все, все! Успокойся! Все хорошо. – Он гладил ее по голове широкой ладонью, и его рука немного дрожала. – Все хорошо.
– Сережа, Сережа, Сережа. – Ольга вцепилась в лацканы его пиджака и снова смеялась, и плакала, и трясла его, Барышева, чтобы убедиться, что это он, что он прилетел, и сграбастал ее, и гладит по голове, и держит ее лицо, и целует губы, глаза, нос, уши, волосы…
Надя не смогла на это смотреть. Всхлипнула, отвернулась и украдкой вытерла слезы ярко-красным шарфом-палантином. Подошел Песков, протянул ей клетчатый свежий платок. Надежда и этим платком утерлась – слез на все хватило.
– Спасибо.
Песков с улыбкой смотрел на нее, будто ждал чего-то большего, чем «спасибо».
– Прям чуть с ума не сошли, – сказала Надя, когда Ольга и Барышев перестали щупать друг друга и целоваться. – Не знаю, как ночь пережили… Поначалу вообще!.. Вспомнить страшно! Да и после, уж как Сергей Леонидыч позвонил… Я ей говорю, ну живой же, живой! А она все колотится!
Даша взяла алую помаду и накрасила губы. Как будто крови напилась. Так и надо – образ стал законченным и лаконичным.
Вот почему у нее с Грозовским не возникла эта самая «химия»? Любовь, которая… Почему с матрешкой? Дарья одним махом выпила виски, налила еще.
По большому счету, ей было неудобно жить с этой своей ненавистью. Будто ходишь на десятисантиметровой платформе – неустойчиво, шатко, вот-вот навернешься, шишку набьешь или, того хуже, ноги переломаешь. По большому-то счету, она, Дашка, была веселая, с огромными планами на жизнь. Только вот планы эти сбывались у других, а не у нее. И поэтому нужно устоять на этой неудобной платформе. Устоять и повернуть свою жизнь в нужное русло, раз уж по какому-то невероятному стечению обстоятельств она стала вдруг неудачницей…
…Добил ее сегодня Вадик Бойко. Она вышла из агентства и решила немного пройтись пешком – подышать свежим воздухом, чтобы унять расшалившиеся нервы. Неподалеку была кондитерская, и Даша решила заглянуть туда – подкупить эндорфинов, гормонов счастья. Съешь фруктовую корзиночку – и пять минут счастлива. Потом вторую и… снова довольна жизнью. Пусть недолго, но с гарантией. Это были ее таблетки от несчастий – пирожные.
Бойко неожиданно вынырнул из проулка, словно грабитель. Даша даже шарахнулась от него, потом присмотрелась – Вадик. Выглядит, правда, не очень – ботинки те же, в которых «Солнечный ветер» топтал, щетина… Стрижка рубликов на триста тянет, не больше, пеший опять же.
Где он работал после того, как Ольга его уволила, Даша не знала.
– О, какие люди! Привет, старуха! – Вадик фамильярно обнял ее за плечи.
– Привет, – Дарья слегка повела плечом, пытаясь стряхнуть его слишком теплую, мягкую руку.
– Что мы делаем в этих местах?
– Мы выходим с работы.
– Ты что, ушла от Грозовского?
Дарью слегка передернуло. А послать бы его по матушке! Но она вспомнила – сдержанность и холодность ее оружие.
– Нет. Мы сюда переехали, в новый офис.
– Понятно. – Он наконец освободил ее плечо от своей потной ладони и сунул руку в карман. – Как дела? Что новенького? Слышал, Ольга замуж вышла за денежный мешок.
– Я смотрю, ты хорошо информирован, – усмехнулась Дарья.
Черт ее дернул дышать свежим воздухом.
– На том и стоим, – Вадик многозначительно погремел чем-то в кармане – ключами от машины, что ли? – А еще я слышал, что Ольга притащила из своего Мухосранска подругу, и она у вас теперь тоже работает.
– А что ты еще слышал? – Даша резко остановилась и посмотрела Бойко прямо в глаза.
– Еще? Да много чего… – Он не смутился, напротив, взял ее под локоток и заговорщицки сообщил: – Например, что Грозовский жениться собрался на этой самой, из Мухосранска.
– И не лень тебе все это слушать? – Голос предательски задрожал…
– Обидно! Обидно, старуха! За тебя! Как-то все не шоколадно получается… Выходит, сделали тебя, а? По всем статьям сделали. Обидно! – Он попытался похлопать ее по плечу, но Даша оттолкнула его руку.
– Да ты уж так не убивайся!
– Ну как же! Вместе работали. – Вадик, будто не понимая ее сдерживаемого бешенства, сменил тон с издевательского на проникновенный: – Ну, а как ты вообще?
– Нормально.
– Ну ладно, я побежал.
– Беги.
Он все же похлопал ее по плечу и действительно не пошел, а побежал через дорогу. На ходу вынул из кармана ключи, брякнул сигнализацией и запрыгнул за руль вполне приличного «Пежо». Все это он проделал с расчетом, что Дарья увидит.
Она развернулась и пошла в обратном направлении.
Сходила за гормонами счастья…
Вместо пирожных она купила бутылку виски.
…Дарья опять посмотрела на свое отражение. Ком стоял в горле, и виски его все никак не мог растворить. Она еще налила, выпила и спросила у отражения:
– Ну? Так как же у тебя дела? – Последнюю порцию виски она допила прямо из бутылки. – А хреновые дела. А почему хреновые? А потому. Сделали тебя! Сделали! По всем статьям. А кто? А две дворняжки. И что ж, ты им спустишь? Нет! Ты им войну, что ли, объявишь?
Она задумалась. Нет больше прежней веселой Дашки. Планы на жизнь остались, но добиваться их осуществления она станет по-другому.
Зажмурив левый глаз, она пальцем прицелилась в свое отражение, потом перевела «дуло» на пустую бутылку.
– Паф, паф!
Бутылка отчего-то не разлетелась. Даша взяла алую помаду и на зеркале размашисто написала: «Я объявляю вам войну!»
Вот именно. Словно кровью написано.
Пришло время выпустить на свободу черта по имени «ненависть».
Пришло время заставить улыбнуться удачу. И пусть способы будут не очень красивые, пусть даже придется немного замарать руки…
À la guerre comme à la guerre.
* * *
Утро выдалось солнечным, а ближе к полудню жарило уже и вовсе по-летнему. Ольге захотелось позагорать, сил уже не было ждать летних каникул, поездки к морю, по-настоящему ярких солнечных дней. Она вынесла из дома шезлонг, потом подумала – чего просто так валяться, принесла мольберт и краски. Но тут приехала Надя – в длинном сарафане с красными маками, в шляпе с огромными полями, к которым был прикреплен такой же мак, и охапкой цветов, нет, не маков – желтых тюльпанов.– Представляешь, Димка ужин вчера приготовил. Романтический, – не поздоровавшись, выпалила Надежда.
– Ну, и? – замерла Ольга.
– Ну, и в ресторане мы ужинали! – засмеялась Надя. – Пойдем.
Они прошли в дом, в гостиную. Ольга сменила тут шторы – голубые на желтые, – и настроение в комнате стало летним и праздничным.
– Хорошо у тебя, прям как в деревне! – Надежда оценивающе посмотрела на шторы, сняла шляпу и пристроила ее на диван. – Во что цветы ставить? Прям под новый интерьер тебе…
Ольга взяла у нее охапку тюльпанов, ушла на кухню. Еле пристроила цветы в вазу – они все никак не хотели пролезать в горлышко, упрямились и падали, и выскальзывали, уже пристроенные.
Когда она с цветами вернулась в гостиную, Надя сидела на диване и уплетала из коробки конфеты, которые принесла с собой. За щекой у нее было уже как минимум две, а она высвободила из блестящей обертки третью и отправила в рот к предыдущим. Ольга пристроила вазу с тюльпанами на стол и, отойдя на шаг, залюбовалась – хоть картину пиши.
– Надь, сварить тебе кофе?
– Да нет, опилась уже. А вот конфету еще можно.
Надя сунула за щеку очередную конфету, а обертку аккуратненько сложила треугольником и положила на край стола в стопку таких же золотистых треугольников.
– Ой, Надька, погубит тебя сладкое, – засмеялась Оля.
– Это мы еще посмотрим, кто кого! Пока что я их уничтожаю. – Взгляд Нади упал на сумку. – Ой! Слушай! Я и забыла… – Она быстро порылась в сумке, будто белка в дупле, и вытащила на свет глянцевую колоду карт. – Вот! Смотри, что у меня есть, вчера у метро купила.
Надя веером развернула карты, Ольга присела рядом с ней и увидела, что это не привычные короли-дамы-тузы, а какие-то загадочные картинки и символы.
– Что это?
– Исключительно замечательная вещь! Набор гадательный.
– Что? Какой набор? – захохотала Ольга.
– Говорю же, для гадания. Зря смеешься, тут в книжке описано, как гадать, как раскладывать. – Надежда откопала в сумке небольшую книжицу в черной обложке, послюнявив палец, полистала ее, прочитала бегло какие-то инструкции. – Давай разложим.
– Да ну тебя! – Ольга встала и поправила тюльпаны, все норовившие выскользнуть из вазы – то ли ваза была слишком низкая, то ли ножки у цветов больно длинные. – Дурында ты, Надька! Вечно с ерундой всякой носишься. То браслет для похудения, то чудодейственное средство для отбивания аппетита, то уж совсем черт знает что – гадание!
– Ладно, ладно… – Надя ловко разложила карты, сверяясь с руководством. – Можешь не верить, я тоже не верю, но ведь все равно интересно! На тебя раскладываю. Ну-ка, ну-ка, поглядим, что у нас такое получается… – Она заглянула в книжицу, пробежала глазами текст. – Вот, лодочка над лодочкой, птичка и облачко…
Надя вдруг захлопнула книжицу, и веснушки у нее как будто утратили яркость. Она хотела смахнуть со стола карты, но Ольга не дала, отстранила ее руку и выхватила черную книжицу, которую Надя не успела убрать.
– Ну и что ты там такое увидела?
– Да глупости все, ерунда…
Веснушки у Надежды снова обрели яркость, и даже большую, чем прежде. Ольга знала, Надя так краснеет, а краснеет она в одном случае – когда приходится врать «на пользу дела». Ольга сравнила комбинацию карт с написанным в руководстве.
– Удар. Несчастье с близким человеком. Женщина-враг, – вслух прочитала она. Сердце сжалось, потом понеслось галопом…
Несчастье с близким человеком?
Желтые шторы вдруг показались ей просто невыносимыми. Зачем она сменила на них голубые?
Надя вырвала у нее книжицу, зашвырнула куда-то в угол.
– Ну что ты хрень всякую читаешь? Ну ей-богу! Что ты, бабка старая или полоумная? – Она быстро сгребла со стола карты, сунула в сумку, а сумку зачем-то запихнула себе за спину. – Ну прям смешно!
– Да уж, обхохочешься… – Ольга попыталась улыбнуться.
– Сама же дурой меня называешь. И правильно, между прочим. Дура я, самая что ни на есть дура!
– В первый раз призналась. – Улыбка не выходила у Ольги, как она ни старалась.
– А чего же не признать, если правда!
– Ну… вообще-то ты и в самом деле… – Ольга повертела пальцем у виска, все еще надеясь придать случившемуся комичность. – Не очень умная ты, Надька.
– Чего? – весело встрепенулась Надежда. – Ты говори, да не заговаривайся!
Они прыснули вместе. Вот уж и правда дурочки – одна купила возле метро какую-то копеечную глупость, другая поверила выпавшим «птичкам» и «облачкам».
Отсмеявшись, Надежда глянула на часы, схватила сумку, шляпу и вскочила.
– Ой, мама моя родная! Бежать надо, я ж ненадолго из офиса смылась. Димка такой строгий, прям жуть! – Она чмокнула Ольгу, тут же стерла следы розовой помады с ее щеки и торопливо пошла к двери, на ходу договаривая: – Пока, подружка! Детей поцелуй. И Сереже своему привет передавай. Жаль, не увиделись.
– Передам. Он сегодня в Нижний Новгород улетает. – Ольга проводила Надежду до двери. – Машину лучше всего на повороте ловить.
– Да знаю я! Все. Меня нет. – И она упорхнула, мелькнув красными маками на подоле.
Ольга закрыла за ней дверь. Огляделась. Сердце сжала тоска – желтая, как эти шторы, и упрямая, как эти тюльпаны. Она отыскала под диваном черную книжицу и пошла с ней на кухню.
На помойке место этой тоске и этому… руководству.
Книжка жгла руку, и Ольга отбросила ее в мусорное ведро, словно ядовитого скорпиона. Следовало бы сжечь ее или порвать на мелкие кусочки, но у Ольги не осталось на это сил.
Выбросила. Забыла.
Глупости это все. Нужно Сереже рубашки перед командировкой погладить, Петьку накормить…
* * *
До вылета оставалось всего полтора часа, а Пескова все не было. Барышев выкурил еще сигарету, глянул в окно. Если тащиться по пробкам, они опоздают.Ольга отчего-то сильно нервничала, сновала как тень, десять раз спросила, не забыл ли он паспорт и так ли уж важна эта поездка. Очень важна, заверил ее Сергей, но она все равно нервничала и в сотый, наверное, раз поправляла ему галстук, смахивала что-то невидимое с его пиджака и снова интересовалась – а билет не забыл?
Песков, наконец, приехал, и по его спокойному, уверенному тону Сергей понял – никуда они не опаздывают, просто он паникер.
– Ну что, едем? Добрый вечер, Ольга Михайловна, – улыбнулся Игорь.
Ольга ему кивнула без обычного радушия к гостям и вдруг вцепилась в рукав мужа.
– Сережа, я с тобой в аэропорт!
– Зачем? Поздно уже. Ты что, детей одних оставишь?
– Дети спят. – Голос у нее задрожал, и рука, вцепившаяся в пиджак, задрожала.
Барышеву стало вдруг неудобно, что свидетелем этой необъяснимой Ольгиной паники стал Песков. Он глазами ему показал – уйди, но Игорь не понял. Или сделал вид, что не понял.
– Что с тобой? – Наплевав на Пескова, Сергей поцеловал Ольгу в губы. – Ты на себя не похожа.
– Я не знаю… я чего-то боюсь…
Ольга отпустила его рукав, а Песков с бесцеремонной шутливостью сказал ей:
– Нечего бояться, Ольга Михайловна. Сергей в полной безопасности. Когда он со мной, можете не волноваться.
– Сережа!
– Оль, перестань. Я лечу на один день. И лету туда всего час. Ну вот, смотри. – Он достал из кармана ручку и быстро записал в блокноте, лежащем возле телефона, номер обратного рейса и время прилета. – Видишь? Пятнадцать тридцать. Значит, в пять я уже буду дома. Ну, не дури, не дури!
Он опять поцеловал ее, на этот раз – вскользь, торопливо. Игорь уже нервничал у входа.
Вдруг Сергей заметил букет желтых тюльпанов. Глаза его потемнели.
– Грозовский?
– Что ты, Сереж! Надя утром принесла. – Ольга заулыбалась. Его ревность ее всегда веселила.
– Значит, Грозовский… Я эти тюльпаны ему…
– Опаздываем! – не выдержал Песков.
Ольга захохотала, и Сергей ушел, довольный, что своей ревностью вывел жену из ступора. Правда, вот ревность была настоящая и грызла его порой нешуточно. Но он привык с ней как-то договариваться, чтобы не мешала жить.
А ночью Ольга обнаружила черную книжицу со страшными предсказаниями у Машки в кровати. Она просто зашла к ним проверить, не сползли ли с детей одеяла, крепко ли спят… а увидела эту мерзость, торчащую у дочери из-под подушки. Ольга тихо охнула, выдернула этого «скорпиона» и порвала тут же в мелкие клочья, в пыль, а потом сожгла эту пыль во дворе с веселым злорадством – все, нет больше этой дряни в ее доме, нет и не будет…
Она падала с тридцатого этажа и знала – сейчас последует страшный удар о землю, и все, конец.
Больно это или не больно?
Мимо пролетали дома, облака, горы, леса, реки и чьи-то лица, а удара все не было…
Больно или сразу конец?
Большое лицо Пескова стало парить рядом с ней. Ухмылка, а вместо зубов – бриллианты.
– Нечего бояться, Ольга Михайловна. Когда вы со мной, можете не волноваться…
Ольга вдруг поняла, что лучше грохнуться с тридцатого этажа оземь, чем вот так – парить рядом с этой бриллиантовой ухмылкой… Она сделала усилие, чтобы упасть, но ничего не получилось. Лицо его увеличивалось и увеличивалось, занимая собой все пространство, и Ольга догадалась – она не разобьется, она задохнется, потому что эта рожа не оставит вокруг ни капли воздуха, ни миллиметра свободного места.
– Пусти! – закричала она, но голоса не было.
Огромный лик раздулся до размеров Вселенной, приобретая черты бывшего мужа.
Дышать стало нечем.
Ольга проснулась, села в кровати и прижала руки к груди, пытаясь отдышаться и успокоиться. Сердце сбоило, как старый мотор.
Это всего лишь сон.
Всего лишь кошмар.
Она встала и подошла к окну. Ее кошмары тоже из прошлой жизни. В этой не может быть ничего страшного, будь тут хоть сто Песковых!
Словно стряхнув с себя ненужный и тяжкий груз, Ольга, наконец, успокоилась, легла в кровать и безмятежно проспала до утра.
Ей все-таки удалось в красках поймать зарождающееся лето.
Ольга сидела перед мольбертом, и светлое чувство удовлетворенности своей работой всецело завладело ею. Дом, цветы, деревья, ясное небо, блики солнца в бассейне…
– Мам, а папа скоро приедет?
Маша налетела на нее, прижалась, нечаянно толкнув под руку. Мазок пошел криво, и блик в бассейне получился странно изогнутым.
Ольга глянула на часы. Ничего себе! За работой она не заметила, как пролетело полдня. Она обняла Машу.
– Скоро. Он, наверное, уже прилетел. Через часик приедет. А Мишка где?
– Мишка кино про войну смотрит, а я не люблю про войну.
Следовало спасать Мишу от киношных перестрелок, а то он с утра, наверное, у телевизора сидит.
– Ну, иди, поиграй еще. – Ольга поцеловала Машу в затылок, собрала краски, мольберт и пошла в дом.
– Миш! – позвала Ольга из прихожей, пристраивая краски на столике у стены. – Миша!
Миша не отозвался. Ольга прошла в гостиную – сына возле включенного телевизора не было, только детали робота-конструктора, разбросанные на диване, и недоеденный кусок пирога указывали на то, что Мишка был здесь совсем недавно. Улыбнувшись, Ольга стряхнула с дивана крошки – наверное, фильм «про войну» закончился, и Мишка умчался в детскую, забыв про железное правило: убрать за собой игрушки и не бросать еду где попало…
– Миша! Это просто безобразие какое-то… – Ольга собрала детали конструктора и направилась в детскую, но споткнулась о пульт, который почему-то валялся на полу. – Ну, Мишка…
Она наклонилась, с трудом удерживая запчасти от робота, подняла пульт и попыталась красной кнопкой выключить телевизор, с экрана которого диктор слишком громко сообщал последние новости.
Кнопка отчего-то не нажималась и была скособочена – похоже, Мишка ее сломал, оттого и не выключил телевизор.
– Ну, Мишка…
Ольга попыталась пальцем подцепить кнопку и придать ей правильное положение.
– …И вот только что получено срочное сообщение от агентства «Интерфакс», – гремел голос диктора.
Проще было положить на диван запчасти от робота, выключить телевизор с панели, а пульт отнести мастеру, но Ольгой вдруг овладело упрямство – непременно справиться с кнопкой…
– …В Нижнем Новгороде потерпел катастрофу пассажирский авиалайнер, следовавший рейсом двести четырнадцать по маршруту Нижний Новгород – Москва, – бесстрастно сообщил диктор и замолчал, словно давая Ольге время осознать смысл сказанного…
Детали конструктора с грохотом посыпались на пол, словно останки человеческих тел…
– По предварительным данным, на борту находились сто двадцать человек…
Пульт тоже упал, но перед этим красная кнопка все же сработала, и экран погас.
Ольга закричала, схватила пульт, теперь уже пытаясь включить телевизор этой проклятой кнопкой…
Пальцы занемели, голова закружилась.
Это не может быть правдой… «Потерпел катастрофу пассажирский авиалайнер, следовавший рейсом»… Наверное, она неправильно поняла. Не расслышала…
Экран вспыхнул, диктор безжалостно повторил:
– Причины катастрофы авиалайнера, следовавшего рейсом двести четырнадцать, будет расследовать специальная комиссия. Подробности произошедшего смотрите в ближайших выпусках новостей…
Почти теряя сознание, Ольга ринулась в прихожую – там возле телефона лежал блокнот, в котором Сергей перед вылетом записал номер рейса. Оставалась зыбкая, маленькая надежда, что она неправильно запомнила три цифры…
Двести четырнадцать, пульсировал в голове голос диктора, двести четырнадцать…
И в блокноте Сережиной рукой было записано: «214».
Очертания предметов вокруг стали размытыми, тело сделалось ватным, а сознание вроде и не ушло совсем, но не подсказывало ни одной спасительной мысли – как дальше жить, что делать…
«Я умерла, – подумала Ольга, – разбилась на рейсе двести четырнадцать… Меня больше нет…»
Хватаясь за стену, она сползла на пол, смутно видя, как там, на полу в гостиной, горкой валяются запчасти конструктора – останки человеческих тел…
Миша… Маша… Петя… – словно во сне всплыли родные имена.
Она не может разбиться на рейсе двести четырнадцать. И не имеет права умереть.
Из последних сил Ольга дотянулась до сумки, лежавшей на столике, ухватившись за ремешок, стянула ее на пол, на ощупь отыскала мобильный.
– Надь… я не могу умереть, помоги… – прошептала она, не понимая толком, взяла ли Кудряшова трубку и слышит ли ее невнятные слова…
* * *
Надежда ворвалась в дом, словно шальная птица, и заметалась, делая какие-то важные и нужные дела, – уложила на диван Ольгу, накормила детей и отправила их гулять с Ниной Евгеньевной, наврав, что у Ольги «просто мигрень»; убрала страшные запчасти конструктора, что-то подмела, помыла, потом села на диван, затихла и всхлипнула, глядя на белую как мел подругу, пустым взглядом уставившуюся в потолок…– Оль, я как новости по телевизору услышала, так сразу к тебе!
– Я тебе звонила… – одними губами беззвучно сказала Ольга.
Надя нахмурилась, озадаченно посмотрела на нее и ушла в коридор.
– Оль, так у тебя телефон разряжен! – крикнула оттуда она.
Ольга пожала плечами и закрыла глаза. Она слышала, как суетится Надежда, подключая к заряднику ее мобильный.
– Оль, ты понимаешь, что это значит? Сережа тебе звонит, а ты не берешь трубку!
Ольга кивнула и попыталась сесть.
Надька права – чтобы жить дальше, нужно думать, что Сережа звонит, а она не может ответить.
– Надь, ты не заряжай его, – попросила она. – Пусть так останется.
– Ты с ума сошла! – возмутилась Надежда, включая мобильный и просматривая пропущенные вызовы. – Ну, вот, я же говорила! Сережа живой! Он звонил пятнадцать минут назад!
Ольга ринулась к ней, выхватила телефон и… сразу обмякла, легла на ковер, уткнувшись в пушистый ворс.
– Это не его номер.
– А чей?
– Не знаю.
– А раз не знаешь, значит, его. Наверное, Сергей симку сменил…
– Надя! – Ольга привстала, почувствовав вдруг дикое раздражение и необходимость выплеснуть свое горе в крике. – Сергей не мог сменить номер, не сказав мне об этом! И потом… Он позвонил бы на домашний, Надя!
Никогда в жизни она так не кричала – отчаянно, почти срываясь на визг.
– Тихо, тихо… – Надя опустилась на колени, прижала ее к себе, чувствуя, как намокает платье от хлынувших градом Ольгиных слез. – Я когда пришла, ты ж без сознания лежала… – Надя тоже заплакала. Ей так хотелось поверить в то, что ее слова – правда. – Машка на улице играла, Мишка в детской был, а Нина Евгеньевна еще не пришла… Может, Сергей и звонил, Оль, вернее, точно звонил, только трубку никто не взял…
Протянув руку, Надя схватила со стола мобильник.
– А вот мы ему сейчас сами позвоним!
– Нет! Если он не ответит…
Но Надя уже отыскала в контактах Сергея и нажала вызов.
«Абонент вне зоны действия сети», – сообщил вежливый женский голос, и Ольга взвыла от безысходности и растворившейся последней надежды.
– Да живой он, живой! – запричитала Надежда, обнимая ее и ложась рядом с ней на ковер. – Сердцем чувствую, что живой!
– Знаю, что живой, только самолет-то разбился, – рыдала Ольга.
– Может, телевизор включить?
– Нет! Там… список жертв…
– Вот и увидим, что Сережи среди них нет.
– Нет! Нет… пожалуйста, не надо…
А когда ковер в гостиной уже промок от их слез, Ольгин мобильный вдруг зазвонил.
– Это Сережа! – завопила Надежда, взглянув на дисплей.
Ольга отшатнулась от протянутой трубки. Сейчас суровый голос какого-нибудь эмчеэсовца сообщит, что…
– Оль, ты чего, телефон бы тоже разбился! – прочитала ее мысли Надежда и не смогла больше терпеть Ольгину нерешительность, сама ответила: – Слушаю! Нет, это не Оля, это Надя. А она тут рядом… плачет… Сереж, ну какой ты молодец, что опоздал! Гений просто! Оль, ты не представляешь, у него тоже телефон сел, он звонил с мобильника своего зама! И домой тоже звонил!
Убедившись, что это не эмчеэсовец, Ольга выхватила у Нади телефон.
Что ей говорил Барышев, она не слышала, да это было и неважно. Главное – он бы не мог говорить, если бы был в том самолете…
– Оль! А я с ним на «ты»! – потрясла ее за руку Надя.
– С кем?
– Да с Серегой!
Они захохотали, обнялись и, не удержавшись в неустойчивой позе, повалились на пол, где еще пять минут назад рыдали от горя.
– Надь, я сразу поняла, ну не мог Сережа разбиться! – Ольга плакала и смеялась одновременно. – Понимаешь, с ним этот был… ну, самый-самый первый зам. А такие не разбиваются.
Надя озабоченно посмотрела на Ольгу, словно решая, влить в нее еще одну порцию успокоительного или не стоит.
– Понимаешь, у зама этого на мизинце кольцо с бриллиантом, а такие не разбиваются, ну, с кольцами-то!
– Это да, – согласилась Надежда. – Научный факт…
Володя притормозил недалеко от здания аэропорта.
– Все, дальше нельзя, Ольга Михайловна.
Она выскользнула из машины и побежала… Надя еле успела догнать ее.
– Да не беги ты как сумасшедшая! Мало я тебя валерьянкой поила! Надо было снотворное дать!
Самолет прибыл вовремя.
Другой рейс, другой борт, хоть и тот же маршрут: Нижний Новгород – Москва.
– Сережа!
Она кинулась к нему раньше, чем увидела, – по напряжению в воздухе поняла: он рядом.
Барышев сграбастал ее и зацеловал – родной, огромный, живой.
– Ну, все, все! Успокойся! Все хорошо. – Он гладил ее по голове широкой ладонью, и его рука немного дрожала. – Все хорошо.
– Сережа, Сережа, Сережа. – Ольга вцепилась в лацканы его пиджака и снова смеялась, и плакала, и трясла его, Барышева, чтобы убедиться, что это он, что он прилетел, и сграбастал ее, и гладит по голове, и держит ее лицо, и целует губы, глаза, нос, уши, волосы…
Надя не смогла на это смотреть. Всхлипнула, отвернулась и украдкой вытерла слезы ярко-красным шарфом-палантином. Подошел Песков, протянул ей клетчатый свежий платок. Надежда и этим платком утерлась – слез на все хватило.
– Спасибо.
Песков с улыбкой смотрел на нее, будто ждал чего-то большего, чем «спасибо».
– Прям чуть с ума не сошли, – сказала Надя, когда Ольга и Барышев перестали щупать друг друга и целоваться. – Не знаю, как ночь пережили… Поначалу вообще!.. Вспомнить страшно! Да и после, уж как Сергей Леонидыч позвонил… Я ей говорю, ну живой же, живой! А она все колотится!