Степной Аркадий. Сердце в броне

   – Мы должны быть готовы к этому, – нахмурился Хорнблай, – чтобы остановить врагов еще на границах. Ведь повторного опустошения наших земель нам уже не выдержать.
   Старый граф оглянулся на сына и улыбнулся:
   – Ты возмужал. Раньше ты бы воскликнул что-нибудь глупое, что-то вроде «Пусть только сунутся, мы им зададим хорошую трепку!». Сейчас же мне нравится твоя рассудительность.
   Хорнблай покраснел, похвала отца была ему приятна, и в то же время она его смутила, и он поспешил сменить тему:
   – Отец, что мы будем делать в Гросбери?
   Граф помрачнел.
   – Проверим, как обстоят дела. И постараемся найти останки барона и его сыновей, дабы с почестью их похоронить.
   – А дальше?
   – А дальше решать уже будет Айрин. Она единственная выжившая из рода Гросбери. Это ее земли, ей и решать.
 
   Извилистая дорога, отделившись от северного тракта, прорезала лес и вывела к небольшому, но очень живописному озеру. На высоком скалистом холме у самого берега возвышался потемневший от времени замок Гросбери. Чуть ниже должна была располагаться большая многолюдная деревня. Но ее не было. И лишь черное пепелище напоминало об ее существовании.
   Карета остановилась, спешившиеся уланы поспешили проверить замок и пепелища. Айрин, до боли закусив губу, смотрела на обгоревшую землю и не решалась выйти. Ральдина крепко сжимала ее руку, молчаливо сопереживая ее горю. Граф Лондейл, окинув внимательным взглядом разоренное имение, нахмурил седые брови и, громогласно прочистив горло, спешился. Хорнблай спешился вслед за ним, сделав это несколько неловко и сердитым окриком отогнав улана, поспешившего было ему на помощь. Подойдя к карете, Хорнблай открыл дверцу и, посмотрев в потемневшие глаза Айрин, выдавил из себя подобие улыбки.
   – Баронесса, прошу вас.
   Лицо Айрин еще больше побледнело, но она нашла в себе силы и вышла из кареты.
   Деревня была сожжена дотла. Однако замок уцелел. Его разграбили подчистую, вывезя даже двери и окна, но сжечь почему-то не удосужились. Айрин, пройдясь по грязным, изгаженным коридорам, вошла в большой зал и застыла. В оконных проемах, некогда украшенных разноцветными витражами, свободно гулял ветер. От мебели не осталось и следа. На потемневших каменных стенах отчетливо выделялись светлые пятна, оставшиеся от висевших гобеленов. А деревянный пол был изгваздан землей, нечистотами и в некоторых местах изломан.
   Не обращая внимания на грязь, Айрин прошлась по залу.
   Вот здесь стоял большой дубовый стол, где вся семья собиралась вечерами. Делились новостями, подшучивали друг над другом, обсуждали семейные дела. Вот здесь стояло кресло отца. Оно было старым, очень массивным и невероятно уютным. Когда Айрин с братьями были еще маленькими, они любили сидеть в этом кресле в отсутствие отца и даже дрались за это право. А вот здесь стоял вычурный стул с высокой резной спинкой, любимое место Ласло. Айрин с Изгардом всегда подшучивали над старшим братом из-за его непонятной привязанности к этому деревянному чудовищу. Впрочем, любимый стул Изгарда был ничуть не лучше. Он сделал его собственными руками, и у этого стула было шесть ножек вместо четырех. Но Изгард очень гордился своим творением и сидел только на нем. А вот здесь, рядом с отцовским креслом, стоял очень изящный и в то же время строгих очертаний стул с мягким сиденьем и жесткой спинкой. Это было место мамы. После ее смерти стул предложили Айрин, но она отказалась. И рядом с отцовским креслом все эти годы всегда стоял пустой мамин стул, напоминая им о согревавшей их некогда безграничной любви.
   Ничего не осталось. Ничего, кроме холодных каменных стен, и никого, кроме Айрин, внезапно снова почувствовавшей себя маленькой. Маленькой и ужасно одинокой.
 
   Гоблинский банкир, даже пребывая в гневе, никогда не будет бить посуду и крушить мебель. Портить подобным образом свое имущество – удел аристократов и беспечных простолюдинов. Но это отнюдь не означает, что гнев банкира по своему накалу может уступать их гневу.
   Голос почтенного Паоло Иманали грохотал подобно обезумевшему грому, обрушивая на младшего сына целые каскады гнева и негодования:
   – Сопляк! Мальчишка! Ты что о себе возомнил, паршивец?! Кто ты такой, чтобы так изгаляться над своей семьей и надо мной, над своим отцом?! Кто ты такой?!
   – Я ваш сын, отец, – тихо отвечал ему молодой гоблин, смиренно склонив голову.
   – Не вижу! – кричал почтенный банкир, топая ногами и взмахивая кулаком. – Не вижу, что ты мой сын! Мой сын никогда бы так не поступил. Мой сын свято чтил бы сыновний долг и никогда не пошел бы против воли своего отца. Вот как поступил бы мой сын. А ты не сын мне, ты смердящий пес, не помнящий благодарности!
   – Отец, прошу вас…
   – Не проси! И не вздумай! Я сам дам все, что тебе нужно, а ты с покорностью примешь.
   – Отец…
   – Что – отец?! Плюнуть мне в лицо хочешь?! Перечеркнуть все надежды нашего дома хочешь?!
   – Отец, вы неправы…
   – Молчать, сопляк!!! Никогда еще не было такого в семье Иманали, чтобы дети диктовали свою волю отцам. И никогда не будет! Сядь!
   Молодой гоблин послушно сел на неудобный деревянный стул. Его кипящий возмущением отец дрожащей рукой налил себе вина и залпом выпил. Немного придя в себя, он сел за рабочий стол и, старательно сдерживаясь, сказал:
   – Послушай, Фабио, я даю тебе последнюю возможность одуматься. Ты мой сын. Но ты должен ясно понимать, что большая часть наследства достанется твоему брату.
   – Я знаю об этом, отец.
   – Это уже хорошо, и даже внушает мне надежды. Но слушай дальше. Я был бы плохим отцом, если бы не заботился обо всех своих сыновьях. Ты будешь богат, ты будешь очень богат, Фабио, и очень влиятелен. Я обо всем позабочусь сам, единственное, что требуется от тебя, – это не перечить мне. Ты понимаешь?
   – Я понимаю, отец.
   – Что ж, все лучше и лучше. А знаешь, как я собираюсь это сделать?
   – Знаю, отец. Вы хотите женить меня на Алсер Антонадо, единственной наследнице старика Антонадо.
   – Правильно, сынок, правильно. Именно это я и собираюсь сделать. И, сказать по правде, все уже оговорено. Кровь Иманали ценят и уважают. Старик Антонадо будет рад, если его внуков облагородит такая кровь. Ты понимаешь, сынок?
   – Я понимаю, отец. Но я не люблю Алсер.
   – Это несущественно, Фабио, – поморщился почтенный банкир. – Люблю, не люблю, это все эмоции. Стерпится – слюбится, ты понимаешь?
   – Отец, я бы согласился с вами. Но… я люблю другую, я люблю Венеру…
   – Опять эта Венера! – вспылил банкир, вскакивая на ноги. – Кто такая эта Венера?! Всего лишь сирота, которую я приютил из уважения к ее погибшим родителям. Она милая девочка, но что, скажи на милость, она тебе сможет дать? Что?
   – Может быть, счастье, отец…
   – Что?! И это вся твоя благодарность?! Ах паршивый шакал! Нет у меня больше сына, нет! Вон из дома! Немедленно!
   – Как скажете, отец…
   – И не отец я тебе! Больше уже не отец!
   Фабио покинул отцовский кабинет и решительно прошел на женскую половину дома. В скромно обставленной маленькой комнатке его встретила стройная гоблинка с большими испуганными глазами.
   – Фабио, твой отец прав. Ты не должен идти против его воли. Я – никто.
   Молодой гоблин нежно обхватил ее лицо ладонями и, заглянув в глаза, сказал:
   – Не говори так. Ты – моя судьба. А я – твоя. Остальное неважно. Ты меня любишь?
   – Да, – выдохнула девушка.
   – Тогда собирай вещи, мы уходим. Для этого дома мы теперь чужие.
 
   Торговый народ суеверен и свято соблюдает свои нехитрые традиции, дабы не отпугнуть прибыль и достаток. Испокон веков, пересекая границы между королевствами, купцы останавливались в приграничных трактирах и выпивали стаканчик вина на удачу. Поэтому в эдвитанском трактире «Ржавая подкова», расположенном на самой границе с Глинглоком, ничуть не удивились, когда к ним во двор завернул небольшой торговый караван. Семь покрытых пылью дорожных подвод, похожих на уменьшенный вариант оркских кибиток, и десяток охранников на низкорослых, но крепких лошадях.
   Пожилой кряжистый купец в дорожном костюме, окинув оценивающим взглядом полупустой зал, уверенно прошел к лучшему месту, большому столу с резными скамьями у самого окна, и по-хозяйски распорядился:
   – Трактирщик, принеси-ка нам бараньей похлебки с чесноком и жаркое из говядины. Ну и вина, конечно, пару кувшинчиков.
   Трактирщик, угодливо улыбаясь, поклонился и замахал руками на служанок, призывая их поскорее обслужить клиентов.
   Охранники, все как один в кольчугах и железных шлемах, сели за стол с купцом, а крестьяне-возчики – отдельно, за стол попроще. Когда с обжигающей похлебкой было покончено, а от жаркого остались только кости, купец подозвал трактирщика и собственноручно налил ему вина.
   – Премного благодарствую, – поблагодарил трактирщик, с удовольствием принимая неожиданное угощение.
   – На здоровье, – вальяжно улыбнулся купец. Степенно огладив аккуратно подстриженную бородку, он спросил: – А скажи-ка, почтенный, что говорят путники, спокойно ли сейчас на глинглокских просторах?
   – Врать не буду, – отвечал трактирщик, – говорят всякое. Коли с воинской командой ехать, оно-то, конечно, поспокойней. Ну а в одиночку или с малой компанией… там уж как повезет. Земли-то разорены, ни приставов тебе, ни баронов с их дружинами, раздолье полное для лихого люда. Да и нечисти расплодилось невидимо, и оборотни тут тебе, и вурдалаки. Даже гарпии, сказывают, прилетели невесть откуда. Правда, гарпий своими глазами никто не видел, а вот оборотней с вурдалаками да разбойников это пожалуйста. Только намедни с той стороны обоз приехал, телег двадцать, да охраны человек тридцать, еле вырвались, говорят. Телеги потрепаны, люди изранены, кабы не добрые лошади, говорят, все бы там остались.
   Купец озабоченно крякнул и посмотрел на своего невозмутимого старшего охранника.
   – Ну, что скажешь, Гарт? Может, стоит большого обоза дождаться?
   Гарт, а это был именно он, равнодушно пожал могучими плечами:
   – Ты хозяин, тебе видней. Но я бы ждать не стал. Нечисть только для одиноких путников опасна. А лихие люди, как правило, бойцы никудышные, если с наскока взять не удастся, после первой же крови драпают. Да и порядка на глинглокских землях с каждым месяцем все больше, его величество Георг Первый – правитель суровый, шутить не любит.
   – Воля ваша, – развел руками трактирщик, бросив уважительный взгляд на Гарта, – мое дело маленькое. Вы спросили, я ответил. Что-нибудь еще, господин купец? Может, переночевать изволите?
   Купец посмотрел в окно на положение солнца, прикинул, сколько осталось времени до заката, и, покосившись на Гарта, мотнул головой:
   – Нет, спасибо. Время терять даром неразумно. Коли решили ехать, едем.
   Купец рассчитался и вышел проверить, как там его подводы. За ним нехотя потянулись возчики и охранники, подстегнутые требовательным взглядом Гарта. Самого же Гарта задержал трактирщик, вежливо придержав за рукав.
   – Чего тебе?
   – Господин, – приторно улыбнулся трактирщик, – вы, сразу видно, воин опытный, да и с деньгами у вас все в порядке.
   – А тебе-то что? – нахмурился Гарт.
   – Только не подумайте ничего плохого, – еще шире заулыбался трактирщик и многозначительно понизил голос: – Есть тут у меня кое-какое воинское снаряжение для понимающего в этом толк человека, очень даже, я бы сказал, интересное.
   – Ну-ну, – усмехнулся Гарт. – Небось барахло какое-нибудь ржавое, знаю я вашего брата.
   – Что вы, что вы, – замахал руками трактирщик и повел Гарта в небольшую заднюю комнату, служившую складом.
   Там, среди мешков с мукой и подвешенных к потолку колбас и окороков, он, немного покопавшись, достал из сундука пыльную кольчугу с набедренником и кованым нагрудником, пластинчатые наплечники и в довершение всего обтекаемый и гладкий закрытый шлем с т-образной прорезью на лицевой части.
   У побледневшего Гарта перехватило дыхание. Ничего не заметивший трактирщик привычно затараторил:
   – Вот видите, какая прелесть. Размерчик, конечно, не ваш. Но кто знает, вдруг пригодится. Может, кому из вашей команды, а может, еще что…
   Большая мозолистая ладонь схватила оторопевшего трактирщика за горло и рванула вверх. Прямо перед собой бедняга увидел разъяренные глаза человека, привыкшего убивать.
   – Откуда?! – прорычал Гарт. – Откуда у тебя это?
   Трактирщик засипел и судорожно засучил болтающимися в воздухе ногами, лицо его страшно покраснело. Гарт опомнился и слегка ослабил хватку.
   – Господин, господин, отпустите меня, я не виноват! – выдавил из себя испуганный трактирщик, умоляюще глядя на Гарта.
   – Тогда откуда у тебя эти доспехи? – спросил у него Гарт, опуская на пол и угрожающе над ним нависая. – И где их настоящий хозяин?
   – Г-господин, я все расскажу, все расскажу, только не убивайте меня!
   Из груди Гарта вырвалось звериное рычание, и трактирщик поспешил перейти к делу:
   – П-полгода назад, сразу после окончания в-войны, в трактир пришел молодой р-рыцарь, глинглокский рыцарь. Он был сильно чем-то расстроен и прожил у меня почти две недели. Все это время он безостановочно напивался, и не ч-чем-нибудь, а гоблинским тургибатом. А это очень крепкая и дорогая штука…
   Гарт нетерпеливо ударил кулаком в стену, над самым ухом трактирщика. Стена содрогнулась как от землетрясения, а трактирщик испуганно заверещал:
   – Не бейте меня, не бейте! Я все расскажу, расскажу!
   – Как он выглядел?! – проревел Гарт.
   – Как выглядел? Сейчас-сейчас, вспомню… Среднего роста, такой подтянутый весь… и это, у него лицо такое было… необычное. К-как у орка, только без клыков, и это… э-э-э… такое смуглое, смуглое такое лицо.
   – Рустам, – выдохнул Гарт.
   – Да-да, – тут же подхватил трактирщик, – Рустам. Именно так его и звал этот маг.
   – Какой еще маг? – еще больше побледнел Гарт.
   – Ну этот, как его там, еще из ордена этого… э-э… золотая сова, кажется. Как же его звали… а, этот… э-э…
   – Ронин, – едва слышно произнес Гарт.
   – Точно, Ронин! – обрадовался трактирщик. – У него еще волосы такие длинные… и это, ленточкой такой… перевязаны.
   В комнату на шум заглянул верзила-вышибала. Увидев, что происходит, он не раздумывая бросился на Гарта. Гарт, не оборачиваясь, пнул его в грудь, и вышибала вылетел обратно в дверь, похоронив тем самым надежды трактирщика на скорое спасение.
   – Что было дальше? – спросил Гарт, словно ничего и не произошло.
   – Они поговорили. Рыцарь снова напился, и маг забрал его с собой, – поспешно затараторил трактирщик. – А доспехи маг оставил мне, просто так оставил, сказал, что они господину рыцарю больше не пригодятся. Честное слово, все так и было.
   – А меч? Где меч?
   – Меч… меч… а меч они с собой забрали. Не стали оставлять, да и как можно, я бы и не взял. Это же меч, а меч для рыцаря – это же о-го-го.
   – Так вот почему… – Гарт не договорил и снова со злостью ударил кулаком об стену.
   На пол посыпались лежавшие на полках сыры и прочие продукты. А трактирщик съежился в комочек и закатил глаза. Он был уверен, что это его последние минуты. Поэтому следующие слова Гарта явились для него настоящим откровением.
   – Сколько ты хочешь?
   – Н-не-не-не… не понял, – проблеял трактирщик, прося в душе прощения у всех богов, вместе взятых.
   Гарт обхватил его за плечи, поставил на ноги и, небрежно отряхнув упавшую на трактирщика штукатурку, срывающимся голосом переспросил:
   – Сколько ты хочешь за броню и шлем?
   Трактирщик посмотрел в его потемневшие глаза, покосился в сторону двери, из-за которой доносились стоны поверженного вышибалы, и благоразумно ответил:
   – Забирайте так.
   – Нет, так не пойдет, – мотнул головой Гарт, уже полностью придя в себя. – В свое время эту броню купили за две золотые монеты, но здесь не хватает нижних наручей и еще поножей. К тому же, уважаемый, тебе все это досталось бесплатно. Так что, думаю, один золотой будет в самый раз. Держи.
   Глупо спорить с человеком, нагнавшим на тебя животный страх, и особенно глупо это делать, когда он сует тебе деньги, причем ровно столько, на сколько ты и рассчитывал. Трактирщик и не стал спорить. Проверив золотой на зуб и поспешно спрятав, он рассыпался в благодарностях. Страх страхом, а прибыль прибылью.
   Гарт примирительно похлопал его по плечу и, выйдя в зал, наклонился над корчившимся на полу вышибалой. Убедившись, что серьезных повреждений нет и у парня просто на какое-то время перешибло дыхание, он помог ему подняться и силой вложил в ладонь серебряную монету.
   – Возьми, выпей с друзьями пива и не держи на меня зла. И ты, почтенный трактирщик, не таи на меня обиду, тот рыцарь мне очень дорог был, так что… В общем, не обижайся, не со зла я. А броню и шлем заверни в кожу, не скупись, и отнеси в первую подводу.
   Трактирщик развел все еще дрожавшие руки в стороны – дескать, все нормально, не в обиде мы – и пошел обратно в заднюю комнату упаковывать проданный доспех. А отдышавшийся вышибала, по достоинству оценив серебряную компенсацию, чтобы хоть как-то отблагодарить, сказал:
   – А я того рыцаря тоже хорошо помню, господин. Он такой странный был и очень грустил, потому и напивался. Кажется, он друга потерял. – При этих словах Гарт насторожился, но вышибала ничего не заметил и спокойно продолжил: – Я однажды услышал, как он причитал, что-то вроде: «Жано, Жано, что ж ты так глупо-то, а? Что ж ты не поберегся?»… Господин, что с вами?
   – Ничего-ничего, все нормально, – выдавил из себя покачнувшийся от страшной новости Гарт и, пожав парню на прощание руку, пошел к выходу, не разбирая дороги и сбивая стулья.
   Выглянувший на шум трактирщик помотал головой и, пробормотав:
   – А ведь я еще легко отделался, – поспешил скрыться, дабы поскорее упаковать покупку и избавиться наконец от этого сумасшедшего клиента.
   Луинэль Монтейро, барон Винроэль, глава тайной полиции герцога Аркского, так и не удосужился пройти через повторное изменение, и его закругленные, как у людей, уши вынуждали морщиться даже самых закаленных эльфийских придворных. Впрочем, самому герцогу было абсолютно все равно. Внешность барона герцога Эландриэля не интересовала. А интересовали его совершенно другие вещи, насквозь прозаичные и практичные.
   – Есть новости из Глинглока? – спросил герцог прямо с порога сапфирового кабинета, где его уже ожидал барон.
   – Да, ваше высочество, – ответил барон, почтительно кланяясь.
   – Докладывайте, – приказал герцог, проходя за свой стол и опускаясь в кресло.
   – Ваше высочество, на короля Георга было совершенно покушение.
   Красивое лицо герцога исказилось, длинные, по-эльфийски изящные пальцы, нетерпеливо барабанившие по столу, застыли в воздухе.
   – И что? – спросил он несколько напряженно.
   – Король был дважды ранен, ваше высочество, но, к сожалению, не смертельно.
   Застывшие в воздухе пальцы сложились в кулак и обрушились на полированную поверхность.
   – Вот досада! – воскликнул герцог в сердцах, не обращая внимания на упавшие на пол книги. – Этот выскочка снова выжил! Это фиаско, Луинэль, полное фиаско. Я недоволен.
   – Ваше высочество, позвольте…
   Герцог бросил резкий взгляд в спокойное лицо барона и усилием воли взял себя в руки.
   – Хорошо, говори. И в твоих же интересах, чтобы это прозвучало убедительно.
   – Ваше высочество, вы прекрасно знаете, что бывают безупречные планы, но не бывает безупречных операций. Мы сделали все, что могли, и лишь слепой случай помог королю Георгу избежать смерти, доказательством чему служат полученные им ранения. Я не хочу оправдываться, ваше высочество, а хочу только напомнить, что у меня есть еще полтора года на решение этой проблемы. И провалившееся покушение было всего лишь первой попыткой, пусть неудачной, но, без сомнения, многообещающей.
   – Мне не нужны обещания, – отрезал герцог, – мне нужен результат.
   – Он будет, ваше высочество, – поклонился барон. – Но для этого нужно время.
   – И оно у тебя есть. Пока есть. Ступай.
   Барон почтительно поклонился и вышел. Герцог проводил его взглядом и против воли почувствовал некое удовлетворение. Этот не отступит и не сдастся, не зря его в свое время прозвали Псом. Дни короля Георга сочтены.
 
   Атыке бий^[3], глава и старейшина рода жаворонка, был в затруднении. Еще не улеглась пыль от копыт лошадей уехавших гостей, как он поспешил собрать в своей юрте всех старейшин своего рода. Дождавшись, когда убеленные сединами орки расселись по своим местам, Атыке бий сказал:
   – Сородичи, вы знаете, зачем приезжали в наше становище орки из племени бурого быка. Они хотят сосватать мою старшую дочь Анару за Сарда, сына почтенного Байтаса. Вопрос серьезный, и я хочу выслушать ваше мнение, прежде чем принять решение.
   – Я знаю Байтаса, – взял слово пожилой орк в лисьей шапке, сдвинутой на затылок, – это уважаемый и честный орк. Когда во время бури на его кочевья забрело чужое стадо, он потратил несколько недель, разъезжая по степи и возвращая скот истинным владельцем. Он бескорыстен, но не бесхозяйственен. Это будет хорошее родство.
   – И я слышал много хорошего о Байтасе, – сказал сидящий напротив него старый орк со стертыми почти до корня выступающими клыками, – но я слышал много плохого о его сыне Сарде. Это настоящий таубузыр^[4], задира и забияка, которого вполне заслуженно в свое время изгнали из племени за то, что он покалечил двух орков из рода росомахи. Я против того, чтобы отдавать нашу голубку Анару в жены подобному бузотеру.
   – Ха! – воскликнул на это Даутан батыр^[5].– Будь росомахи порасторопней, они бы сделали с ним то же самое. К тому же парень расплатился сполна за свою провинность. Да и на войне с острыми ушами был не из последних. За подобным мужчиной наша Анара будет как за высокой скалой.
   – Ты забываешь, батыр, что Анара дочь бия нашего рода, – вступил в спор высокий орк с кривым шрамом на месте правого глаза. – И мы не можем отдать ее в жены простому орку. Я уважаю Байтаса, но он не бий и не бек, а его сын Сард, несмотря на все его воинские заслуги, не батыр. Это будет неравный и позорящий нас союз.
   В воцарившейся на короткое мгновение тишине неожиданно громко прозвучал слабый голос самого старого из присутствовавших на семейном совете орков:
   – А что говорит сама Анара, уважаемый Атыке?
   Атыке бий скривился, словно у него заболели зубы:
   – Анара говорит, что она всего лишь послушный ягненок в руках своих родителей и выполнит все, что ей предначертано небом.
   Орки переглянулись, подобные слова из уст гордой красавицы Анары могли означать только одно: она согласна выйти замуж за таубузыра Сарда.
   Слово снова взял старейший из присутствующих:
   – Испокон веков в нашей степи судьбу дочерей решали родители. И это верный и полезный обычай. Но глуп тот родитель, кто закроет уши на слова своей дочери. Если Анаре жених пришелся по сердцу, не стоит отказывать сыну Байтаса. Но и безоглядно соглашаться тоже не стоит. Что достается без труда, с тем без труда и расстаются. Пусть сын Байтаса заслужит звание батыра, тогда и начнем готовиться к свадьбе.
   Орки заулыбались, совет старика пришелся им по душе. Почтенный Атыке бий приосанился и поднял руку с зажатой в ладони серебряной тамгой:
   – Так тому и быть. Пошлите гонца в аил Байтаса, пусть передаст ему наше условие: Анара станет невестой Сарда, но жениться на ней он сможет, только став батыром. Если по прошествии двух лет он не заработает это славное звание, соглашение будет расторгнуто и Анара будет выдана за другого. Если бурые быки согласятся с нашим условием, то пусть Байтас присылает сватов, будем договариваться о калыме^[6].
 
   В конторе гномьих ростовщиков Гьердальда и Торка кипела жизнь. Гьердальд подсчитывал расходы за текущий месяц, а так как дело это было неприятное, то он без конца морщился и пощипывал себя за бороду. Когда в кабинет вошел Торк, Гьердальд даже не поднял головы, он спешил покончить с расходами и перейти к прибыли. Торк закрыл дверь на замок и плотно прикрыл ставни на окнах. В кабинете стало темно.
   – Эй, полегче! – воскликнул Гьердальд. – Ты что это творишь, партнер? Ничего же не видно.
   Торк отмахнулся.
   – Свет нам сейчас не нужен, – сказал он странным голосом. – Как и лишние уши.
   Гьердальд насторожился:
   – Что произошло?
   – Я только что проверял амулет наемников, «бронзовый браслет», – сказал Торк, – и заметил одну странность.
   – Плохую или хорошую?
   – Ну даже не знаю… – протянул Торк.