Стерлинг Брюс. Царица цикад

   Я молчал, слегка наклонившись вперёд и переплетя пальцы рук на колене; Кулагин быстро диктовал в микрофон длинные ряды цифр: отдавал распоряжения по продаже акций. Молчание становилось тягостным. И тут я рассмеялся.
   Кулагин оторвал взгляд от экрана.
   — Ни разу ещё не слышал, как ты смеёшься, — сказал он. — Над чем?
   — Просто вдруг подумал… Ты открыл мне немало полезного. Но я-то, я ведь просто заглянул к тебе поговорить о Валерии.
   Лицо Кулагина сразу постарело, сделалось печальным.
   — Послушай, Ганс, — сказал он. — Ту малость, которая мне известна о женщинах, и в микроскоп-то толком не разглядишь. Зато память у меня, как я уже говорил, превосходная. Шейперы крупно промахнулись, доведя дело до крайности. В прошлом веке Совет Колец попытался пробить «интеллектуальный барьер» — создать людей с КИ, превышающим двести. Большей частью так называемые сверхспособные посходили с ума, дезертировали либо вцепились друг другу в глотки. Некоторые из них умудрились проделать и то, и другое, и третье одновременно. Десятки лет с той поры прошло, но на этих людей и по сей день охотятся наёмники и пираты.
   Одна небольшая группа этих сверхспособных каким-то образом узнала, что здесь живёт в изгнании Матка Инвесторов, и они решили укрыться под её защитой. Некто — попробуй угадать, кто именно, — посоветовал Матке оказать им покровительство, если они согласятся ежегодно выплачивать определённый налог. Теперь этот налог называется долей Царицы, а поселение беглецов с тех пор сильно разрослось и носит имя Царицын Кластер. Родители Валерии — да не морщись ты, именно родители, ведь она была выношена в утробе матери — были из тех, первых сверхспособных. Поэтому у неё нет базового образования, обязательного для шейперов: она приняла посвящение, когда ей уже было сто сорок пять лет или около того.
   Её главная проблема — периодическое изменение настроения. Это у Валерии с детства; оба её родителя страдали тем же недугом. Она опасная женщина, Ганс. Очень опасная. Для тебя, для себя, для всех нас. На самом деле её место — под псами. Я предлагал своим друзьям из СБ поместить её под строжайший надзор, но некто опять встал на моём пути. Ну-ка, с трёх раз угадай, кто именно?
   — Но я люблю её. А она не хочет со мной разговаривать.
   — Я так понимаю, что последнее время она под завязку накачана супрессантами. Скорее всего, этим и объясняется её упорное молчание… Послушайся моего совета, Ганс; даю его тебе от чистого сердца. Есть такая очень старая поговорка: никогда не лезь в приват с человеком, ещё более сумасшедшим, чем ты сам. Не обижайся на меня, но это очень хороший совет, Ганс. Ты не должен доверять Валерии.
   Я собрался было что-то сказать, но Кулагин поднял руку, призывая меня к молчанию.
   — Слушай дальше, — сказал он. — Ты молод, ты только что освободился из-под псов. Эта женщина околдовала тебя, и немудрёно: знаменитое очарование шейперов свойственно ей в полной мере. Но связь с Валерией — это связь с пятью женщинами одновременно, причём три из них давным-давно свихнулись. В наши дни ЦК битком набит красивейшими за всю историю человечества женщинами. Конечно, ты пока слегка неуклюж; да вдобавок — чересчур одержим своей работой… Но в тебе есть очарование юности, ещё не растерявшей своих идеалов; есть яркость и накал страсти, присущие шейперам; есть даже некий привлекательный фанатизм, если ты не в обиде на меня за этот термин. Расслабься слегка, Ганс! Найди себе такую женщину, которая сумеет тебя немного пообтесать. Будь более открытым, почаще вступай в споры. Это совсем неплохой способ найти себе в лиге новых друзей.
   — Обязательно приму к сведению всё, что ты мне сказал, — пробормотал я.
   — О да, разумеется. — Кулагин иронически улыбнулся. — Я был с самого начала уверен, что зря трачу порох. Не стоило и пытаться замутить чистый родник твоих чувств. К тому же трагическая первая любовь может послужить тебе бесценным уроком, даже принести немалую пользу. Потом. Лет эдак через пятьдесят. Или через сто. — Он снова переключил своё внимание на экран. — Всё же я рад, что у нас состоялся этот разговор, Ганс. И я надеюсь, ты не забудешь сюда заглянуть, когда с Ейте Дзайбацу начнёт поступать твой гонорар. Мы тогда неплохо повеселимся.
   — Жду не дождусь, — сказал я, хотя уже наверняка знал, что каждый киловатт гонорара, не потраченный на мои собственные исследования, будет уходить — разумеется, анонимно — в фонд марсианского проекта. — И не беспокойся, я совсем на тебя не в обиде за твои советы. Просто я никак не могу ими воспользоваться.
   — Молодость, молодость… — пробормотал Кулагин.
   Я вышел.
   Я вновь вернулся в свою студию, к строгой и суровой красоте лишайников. Долгие годы я учился правильному обращению с ними, но их подлинное значение открылось мне лишь после посвящения в таинства постгуманизма. Только сквозь призму основной философии ЦК мне удалось разглядеть, что истинное место моих лишайников — совсем рядом с точкой катализа знаменитого пригожинского скачка, того самого скачка, который привносит в этот мир новую жизнь.
   А ещё лишайники можно было рассматривать как развёрнутую метафору Полиуглеродной лиги: грибки и водоросли, извечные соперники в борьбе за место под солнцем, сумели объединиться в симбиозе, позволившем им достигнуть того совершенства, которое порознь было бы для них невозможно. Точно так же и лига сумела объединить механистов и шейперов — для того, чтобы на Марсе расцвела новая жизнь.
   Я знал, что многим моя одержимость одной идеей казалась странной, даже нездоровой. Но их слепота мало меня задевала. Даже названия полученных мною новых генотипов звучали по-королевски величественно: Алектория чёрная, Мастодия мозаичная, Окролехия холодная, Стереокаулон альпийский… Да, они выглядели скромно, мои лишайники, но в них таилась великая мощь. Невзрачные порождения ледяных пустынь, чьи корни и выделяемые этими корнями кислоты одни только и были способны сокрушить твердыню голых, промороженных вечным холодом скал.
   Мои кюветы с агар-агаром были теми резервуарами, где кипела и бурлила сама первобытная жизненная сила. Зелёно-золотой волной пройдут мои лишайники по поверхности Марса, зелёно-золотой приливной волной жизни. Сметая на своём пути все препятствия, они выползут из сырых кратеров, образовавшихся после падения лестероидов, и начнут размножаться, быстро и неуклонно, среди неистовства штормов и землетрясений, которыми будет сопровождаться преобразование марсианской поверхности. У смертоносных потоков, образованных таянием вечной мерзлоты, почерпнут они новую жизненную силу и покроют Марс сплошным ковром. Изливая в атмосферу реки кислорода. Связывая в почве азот.
   Они куда лучше иных людей, мои лишайники. Они не занимаются показухой; они не трубят на весь свет о своих благих намерениях, не кричат заранее о неминуемой сокрушительной победе над холодом. Да, они — лучшие из лучших, ибо молчат и делают.
   За годы, проведённые под псами, я познал истинную цену молчания. И теперь меня мутило при одной мысли о том, что за мной установлен негласный надзор. Как только с Ейте Дзайбацу начал поступать мой гонорар, я вошёл в контакт с одной из частных охранных фирм, чтобы они очистили мою студию от жучков. Они обнаружили четыре штуки.
   После этого я нанял вторую фирму, чтобы её люди сняли жучки, установленные первой фирмой. Пристегнувшись ремнём к плавающему в воздухе лабораторному столу, я вновь и вновь разглядывал эти подсматривающие и подслушивающие устройства. Небольшие плоские видеоплаты, прикрытые с одной стороны камуфлирующей полимерной плёнкой. На чёрном рынке они должны были потянуть немалую цену.
   Я позвонил на почту и заказал робокурьера, чтобы переправить жучки к Кулагину. В ожидании курьера я отключил жучки и упаковал их в контейнер с мощной биозащитой, а затем продиктовал коротенькое послание, в котором просил Кулагина продать эту электронику, а на вырученные деньги купить акции на шатающейся и спотыкающейся бирже. Покупателей на бирже сейчас было раз-два и обчёлся.
   Услышав дробный стук в дверь, я открыл её с помощью дистанционного устройства. Но в дверь, шумно жужжа пропеллером, влетел вовсе не курьер. То был громадный сторожевой пёс.
   — Заберу-ка я у тебя эту коробочку, если не возражаешь, — сказал он.
   Я глядел на него во все глаза, будто впервые видел сторожевого пса. Тонкие, но мощные манипуляторы высовывались из корпуса, покрытого пластинами чёрного пластика, которые соединялись друг с другом серебряными швами. Непомерно большая голова щетинилась пружинными усыпляющими дротиками; угрожающе торчали кургузые дула для стрельбы ловчей паутиной. Установленная на хвосте вращающаяся антенна ясно показывала, что псом управляют дистанционно.
   Я поспешно развернул лабораторный стол так, чтобы он оказался между мною и псом.
   — Понятно. Значит, система моей компьютерной связи прослушивалась так же, как и всё остальное, — сказал я. — Скажешь, где установлены ваши поганые штучки, или же мне самому разобрать свой компьютер на части?
   — Много на себя берёшь, ты, нытик задрипанный, — ответил на это пёс. — Ты что думаешь, жалкий твой гонорар позволит тебе из-под нас выйти? Да ты и глазом не успеешь моргнуть, как я продам тебя на свободном рынке!
   Я задумался. Такие случаи бывали. Советникам Матки не раз случалось арестовывать беспокойных, мешающих им людей, которых они потом выставляли на продажу. Вне Царицына Кластера существовало немало группировок, готовых заплатить неплохую цену за тех, на кого они давно охотились. Я знал, что Совет Колец с радостью меня выкупит, чтобы затем устроить показательное судилище.
   — Значит, ты утверждаешь, что ты — один из советников Матки?
   — Кто же ещё! Думаешь, мы спим и ничего не видим? Все знают, что ты дружишь с Уэллспрингом! — Вновь зажужжал пропеллер: пёс подобрался ко мне поближе; видеокамеры, выступавшие из его глазниц, едва слышно пощёлкивали. — Что у тебя в холодильнике?
   — Кюветы с лишайниками, — сказал я бесстрастно. — И тебе это отлично известно.
   — Открой его!
   — Ты выходишь за пределы нормального функционирования, — заметил я, не двигаясь с места. Эта фраза должна была бы поставить на место любого механиста. — У моей лиги есть друзья среди советников. И я не сделал ничего плохого.
   — Открой немедленно, или я спеленаю тебя паутиной, а псу прикажу вскрыть эту жестянку самому!
   — Ты врёшь! — сказал я. — Никакой ты не советник. Ты — индустриальный шпион, пытающийся украсть мой лишайник, живущий в самоцветах. Зачем советнику лазать по чужим холодильникам?
   — Открывай! Иначе ты слишком крепко увязнешь в таких вещах, о которых не имеешь ни малейшего понятия.
   — Ты проник в моё жилище под фальшивым предлогом, а теперь угрожаешь мне. — Я повысил голос: — Убирайся! Или я вызову СБ.
   Хромированные челюсти пса громко лязгнули. Изогнувшись, я скатился с лабораторного стола, но тонковолокнистый сноп белых шелковистых нитей, вылетевший из лицевого дула пса, всё же опутал меня, как я ни старался увернуться. Нити прилипли к одежде и вмиг затвердели, полностью блокировав руки в той позе, которую я принял, инстинктивно пытаясь защититься от ловчей паутины. Второй шелковистый сноп сковал мои ноги как раз в тот момент, когда я пытался оттолкнуться от наклонной стены.
   — Смутьян, — проворчал пёс. — Если бы не мерзкое словоблудие шейперов, всё шло б как по маслу. В нашем распоряжении были надёжнейшие банки, у нас была Матка, у нас была биржа, было всё остальное… А от вас, паразитов, никакого толку, кроме бесплодных фантазий. И теперь вся система трещит по швам. Всё валится в тартарары. Все. Мне придётся тебя прикончить.
   Я жадно ловил воздух ртом, затвердевшая паутина сдавила грудь и почти не давала дышать.
   — Банки — это не жизнь, — прохрипел я из последних сил. — Банки — это нежить.
   Заскулили на высокой ноте двигатели: пёс расправлял свои суставчатые манипуляторы.
   — Если я найду в холодильнике то, что думаю там найти, — прорычал он, — считай себя покойником! — Пёс рванулся было к холодильнику, но внезапно замер на полдороге. Взвыли пропеллеры, развернувшие его головой к двери.
   Щёлкнул замок, дверь начала скользить в сторону; через образовавшееся отверстие внутрь просунулся массивный манипулятор, вооружённый острыми когтями.
   Сторожевой пёс быстро метнул паутину, скольжение прекратилось. Спустя секунду дверь отвратительно завизжала и стала коробиться. Толстый металл, из которого она была сделана, порвался, словно фольга. Сквозь пролом, хрустя обрывками металла, просунулась пучеглазая голова тигра, а затем — когтистые передние лапы.
   — Измена! — взревел тигр.
   Пёс с раболепным видом быстро отработал пропеллерами назад. Тем временем тигр целиком протиснулся в студию. Рваные металлические края не оставили на его броне ни царапины. Весь закованный в чёрную с золотом броню, тигр вдвое превосходил размерами сторожевого пса.
   — Подожди! — проскулил пёс.
   — Совет предупреждал тебя не совершать противоправных действий, — тяжко прорычал тигр. — Я лично предупреждал тебя неоднократно.
   — У меня не было другого выбора, координатор! Ты знаешь, чьи это козни. Он натравливает нас друг на друга. Неужели ты не видишь!
   — Теперь у тебя остался только один выбор, советник. И ты его сделал. Ты выбрал приват!
   Пёс как-то нерешительно подогнул манипуляторы.
   — Значит, мне предназначено стать вторым, — пробормотал он. — Сперва контролёр, а теперь пришла моя очередь… Что ж, очень хорошо. Очень хорошо. Он таки подловил меня. И я не могу отомстить. — Похоже, пёс готовился к стремительному броску. — Но зато я могу прикончить его любимчика! — взвыл он.
   Телескопические пружины его манипуляторов резко щёлкнули, манипуляторы ударили в стену, и он рванулся вперёд, нацелившись на моё горло. Полыхнула ослепительная вспышка, едко запахло озоном, и туша пса стремительно врезалась в мою грудь. Он был мёртв, все его электрические цепи выжгло дотла. В студии погас свет. Из-под корпуса моего домашнего компьютера вырвались маленькие дрожащие язычки пламени, он осел, завалившись набок. Пропала многодневная работа: мощный электромагнитный импульс, испущенный тигром, погубил все мои программы и базу данных.
   На голове тигра, похожей на луковицу, открылись заслонки, оттуда выдвинулись и зажглись две фары.
   — У тебя были какие-нибудь имплантанты? — спросил он.
   — Нет, — сказал я. — Слава Богу, никаких кибер-частей. Я в полном порядке. Ты спас мне жизнь.
   — Закрой глаза, — скомандовал тигр. Он обдал меня из своих ноздрей облачком растворителя, после чего осторожно содрал когтями остатки ловчей паутины вместе с прилипшей к ним одеждой. Мой электронный браслет тоже полностью вышел из строя.
   — Здесь не замышлялось никаких преступлений, координатор, — сказал я. — Я люблю Царицын Кластер.
   — Мы живём в странное время, — прогрохотал тигр. — Наши повседневные дела приходят в упадок. Сейчас никто не может быть вне подозрений. Вы выбрали самый неудачный момент для того, чтобы устроить себе подобие домашнего привата, молодой человек.
   — Я все делал открыто, ни от кого не таясь.
   — Здесь никто не имеет права поступать по своему усмотрению, цикада. Только с благословения Матки. Одевайся. Тигр доставит тебя во дворец. Я хочу с тобой поговорить.
   Дворец был одним гигантским приватом. Приходилось только гадать, суждено ли мне выбраться оттуда живым. Но выбора у меня не было.
   Я тщательно оделся под присмотром пучеглазого тигра, а затем взгромоздился на его спину. От него несло застарелой смазкой. Наверное, он не один десяток лет провалялся на складе. Свободно разгуливающих тигров в ЦК давным-давно никто не встречал.
   Холлы были переполнены цикадами, деловито сновавшими туда-сюда по своим делам. При приближении тигра они бросались врассыпную, охваченные страхом и благоговением.
   Мы покинули Фрот через выход в торце цилиндра, откуда начинались туннели дорог, связывающих пригороды друг с другом. Такие прозрачные полиуглеродные трубопроводы образовывали повисшую между цилиндрами пригородов неряшливую паутину. Вид этих гигантских сооружений, сверкающих тёплыми огнями на бархатно-ледяном фоне Космоса и звёзд, вызвал у меня приступ головокружения. Я помнил о холоде.
   Мы миновали узловатое утолщение этой паутины, вздутие, под которым скрывалось пересечение нескольких трубопроводов и где прилепилось придорожное бистро, одно из самых известных в ЦК. Оживлённая болтовня его пёстрых завсегдатаев при нашем приближении сменилась ошеломлённым молчанием, которое взорвалось нестройным хором встревоженных голосов, как только я верхом на тигре важно прошествовал мимо. Подобные новости распространяются по всему ЦК в течение нескольких минут.
   Дворец имитировал форму межзвёздного корабля Инвесторов: октаэдр с шестью прямоугольными гранями. Но полированная наружная часть корпуса у настоящих кораблей Инвесторов всегда была инкрустирована чеканкой на самые фантастические сюжеты, а внешняя поверхность дворца была тускло-чёрной и шероховатой, под стать неизвестным нам прегрешениям Матки. С течением времени дворец разрастался за счёт космических взлётно-посадочных комплексов, правительственных учреждений и множества тайных убежищ самой Матки. Он раздался во все стороны и казался чересчур грузным, но его тяжеловесный корпус вращался с головокружительной скоростью.
   Мы вошли внутрь близ оси вращения, и нас тут же залили мощные потоки палящего, всепроникающего бело-голубого света. Мои глаза сразу заболели и начали слезиться.
   Все советники Матки были механистами, поэтому внутренние помещения дворца кишмя кишели роботами. В отличие от людей, роботы продолжали равнодушно выполнять свои рутинные обязанности, ничуть не обращая внимания на тигра, хромированные поверхности которого невыносимо сверкали под безжалостными лучами ртутных ламп.
   Стоило ненамного отойти от оси, как на нас начала наваливаться центробежная сила, и тигр со скрипом осел на свои массивные лапы. Стены вокруг были украшены причудливыми мозаичными панно и гобеленами с шитьём из драгоценных металлических нитей. Тигр не спеша шествовал вниз по широкому лестничному маршу. Гравитация нарастала; мой хребет начал громко похрустывать, и мне стоило все больших усилий держать спину прямо.
   В помещениях в основном никого не было. Иногда на стенах, мимо которых мы проходили, попадались как бы случайные вкрапления драгоценных камней, друзы, сверкавшие порой ярче молний. Я обессилено приник к тигриной спине, уперев в неё локти; сердце моё тяжко бухало в груди. Всё ниже и ниже по лестнице. Слезы теперь безостановочно бежали по лицу, попадая в рот; новое для меня и довольно противное ощущение. Руки непрерывно дрожали.
   Кабинет координатора находился на периметре. Так он поддерживал должную форму, необходимую ему для аудиенций с Маткой. Тигр со скрипом миновал две массивные двери, рассчитанные на габариты Инвесторов.
   В самом кабинете тоже всё было рассчитано на их габариты. Потолки в два человеческих роста; люстра над головой изливала ослепительный купол света на два громадных кресла с высоченными спинками, в которых имелись расщелины — отверстия для хвостов… Рядом с креслами из пола пробивался довольно хилый, придавленный колоссальным тяготением фонтан, почти не дававший брызг.
   Координатор сидел за рабочим столом, оборудованным сложной встроенной клавиатурой. Плечи его едва возвышались над крышкой стола, а ноги в высоких сапогах болтались в воздухе, не доставая до пола. По экрану стоявшего рядом с ним монитора быстро бежали строчки последних биржевых сводок.
   Похрюкивая от напряжения, я тяжело сполз со спины тигра и кое-как вскарабкался на сиденье большущего кресла. Изготовленное специально для жёстких чешуйчатых задниц Инвесторов, сиденье было покрыто игольчатыми выступами, сидеть на которых было так же удобно, как на мотке колючей проволоки.
   — Здесь есть солнечные очки, — сказал координатор. Он открыл огромный, похожий на пещеру ящик стола, нырнул в него по плечи, выудил оттуда пару защитных очков и швырнул ими в меня. Я не сумел их поймать, и они врезались мне в грудь.
   Вытерев глаза, я надел очки и даже застонал от облегчения. Тигр распростёрся у подножья моего трона, мурлыча что-то себе под нос.
   — Первый раз во дворце? — спросил координатор. Я кивнул; это движение далось мне с большим трудом.
   — В первый раз это ужасно. Да и потом ненамного лучше. И всё же ничего другого нам не дано. Тебе придётся хорошенько усвоить это, Ландау. Именно здесь находится точка пригожинского катализа Царицына Кластера.
   — Философией интересоваться изволите?
   — Разумеется. Не всё же мы тут превратились в ископаемые окаменелости. Среди советников тоже имеются самые разные группировки. Это общеизвестно.
   Координатор слегка оттолкнул кресло назад и встал на сиденье, с которого ловко перебрался на крышку стола. Усевшись на самом краю ко мне лицом, он снова принялся болтать ногами.
   Он был приземистым, угловатым человеком с переразвитыми мускулами, позволявшими ему легко двигаться при такой силе тяжести, которая буквально сплющивала моё тело. Отвисшую кожу его лица избороздило множество старых рубцов и глубоких морщин. Его чёрная кожа тускло светилась под яркими лучами опаляющего света. Глазные яблоки производили впечатление изготовленных из хрупкой пластмассы…
   — Я просмотрел все записи, сделанные псами, — сказал он, — и чувствую, что понял тебя, Ландау. Твои главные грехи — холодность и отстраненность. — Координатор вздохнул. — Но ты менее развращён, чем другие. Есть некий порог, предельно допустимый уровень греховности и цинизма, за которым уже не может существовать никакое общество… Послушай. Мне многое известно о шейперах. Совет Колец. Он вызван к жизни пеплом страха и коптящим пламенем стяжательства. Он черпает энергию из инерции собственного грядущего коллапса. Но у цикад ещё есть надежда. Ты жил здесь и мог наблюдать это, если даже был не в состоянии прочувствовать непосредственно. Ты должен был понять, насколько драгоценен этот город. Находясь под властью Матки, мы черпали жизненные силы из состояния нашего духа. Вера решает все; нет ничего более важного, чем доверие. — Координатор взглянул на меня, тёмная кожа его лица на глазах обвисала всё сильнее. — Теперь я скажу тебе всю правду. А затем положусь на твою добрую волю, в надежде получить столь же правдивый ответ.
   — Благодарю вас.
   — ЦК в глубоком кризисе. Слухи о болезни Матки поставили биржу на порог коллапса. Но в настоящий момент это больше чем слухи, Ландау. Матка вот-вот может бежать из ЦК.
   Ошеломлённый услышанным, я осел в кресле, словно тряпичная кукла. У меня челюсть отвисла. Усилием воли я закрыл рот, громко клацнув зубами.
   — Если биржа рухнет, — продолжил координатор, — это будет конец всему, что мы сейчас имеем. Новости распространяются быстро. Очень скоро волна требований о возвращении вкладов погребёт под собой всю банковскую систему Царицына Кластера. Рухнет эта система — умрёт ЦК.
   — Но… — начал было я, запинаясь, — если это — дело рук самой Матки… — У меня окончательно перехватило дыхание.
   — Это всегда дело рук Инвесторов, Ландау. Запомни. Так происходит всегда, с тех самых пор, как они впервые вмешались и превратили наши войны в постоянно действующий институт… Мы, механисты, поставили вас тогда в безвыходное положение. Мы правили всей системой, а вы прятались от нас в Кольцах, прозябали там, трясясь от страха. Только торговля с Инвесторами смогла снова поставить вас на ноги. На самом-то деле они умышленно помогли вам подняться так быстро, чтобы получить для себя здесь рынок, основанный на конкуренции механистов и шейперов, чтобы получить возможность столкнуть лбами разных представителей человеческой расы. И потом извлечь для себя из этой ситуации максимальную выгоду… Взгляни ещё раз на ЦК, Ландау! Мы живём здесь в мире и согласии. Так могло бы быть повсюду, если б не Инвесторы.
   — Правильно ли я вас понял: вы считаете, что вся история ЦК развивается по схеме, заложенной Инвесторами? Что на самом деле Матка никогда не была в опале?
   — Они тоже не непогрешимы, — яростно сказал координатор, — и они тоже совершают ошибки. Я ещё смогу спасти и биржу, и Царицын Кластер, если сумею использовать против них собственную их жадность. Все могут решить твои самоцветы, Ландау. Твои самоцветы. Я имел возможность наблюдать реакцию Матки, когда этот её чёртов… лакей Уэллспринг преподнёс ей твой дар. Да, ты научился понимать настроения Инвесторов. Её буквально в узел скрутило от жадности. С твоего патента может начаться целая отрасль новой индустрии.
   — Зря вы так насчёт Уэллспринга, — сказал я. — Самоцвет — его идея. Я тогда работал с эндолитическим лишайником. «Если лишайники могут жить в обыкновенных камнях, проживут и в самоцветах!» — вот его буквальные слова. А я всего-навсего взял на себя грязную работу.