Страница:
— Мы позвоним вам сами. По какому номеру вас можно найти?
— Я остановилась в отеле «Алгонкин» на Манхэттене.
— Я позвоню вам вечером.
— Спасибо. — И затем мягче:
— Обещаю, что постараюсь его не расстраивать. Я просто хочу увидеть его… ради Тони, потому что обещала. — В каком-то смысле так оно и было, но она хотела увидеть мальчика и ради себя самой, потому что сама была частью Тони. Мать Джоя уловила что-то в ее голосе. Она помолчала, затем спросила:
— Вы любили его?
Пакстон молчала еще дольше.
— Да.
И она гордилась этим, однако какое дело до того этой женщине. И все же признание странным образом сблизило их.
— Я тоже любила его когда-то давным-давно. Он был хорошим человеком… хорошим отцом. У нас родилась еще девочка… она умерла… Может быть, Тони говорил вам…
— Да, говорил, — мягко сказала Пакстон.
— Думаю, из-за этого у нас все и разладилось. Никто не был виноват, я говорю о том, что случилось с девочкой. Но все равно, когда я его видела, то все время вспоминала о ребенке. А он еще так убивался, это было невыносимо… А Томми… с ним мне гораздо лучше.
«Да уж, не сомневаюсь», — подумала про себя Пакетом, хотя скорее всего так оно и было. Тони и сам признавался, что так переживал смерть ребенка, а потом так отчаянно привязался к Джою, когда тот появился, что это не могло не повлиять на семейные отношения. Так что его жена имела основания жаловаться. Но уж очень неразборчива была она в поисках второго мужа. Именно недостаток такта в ней заставил Тони уехать во Вьетнам и лишил Джоя отца. Но кто она, Пакстон, чтобы судить других? Если бы Барбара Кампобелло не вышла замуж за своего деверя, Пакстон никогда бы не встретила Тони во Вьетнаме.
— Как жаль, — сказала она вслух.
— Да… Я позвоню вам.
Остаток дня Пакстон провела в музее «Метрополитен»: экспозиция «Вьетнам», отдаленный отзвук Сайгона. Вернувшись в отель, она узнала, что ей звонила мать Джоя. Пакстон перезвонила ей, и, к ее удивлению, та сообщила, что Пакстон может приехать на следующее утро. Это была суббота, и Джой оставался дома. Собиралась прийти даже мать Тони, она тоже хотела видеть Пакстон. Барбара не упомянула о том, что ее муж пришел в ярость, но заявила, что должна принять Пакстон, потому что это ее долг перед Тони и Джоем, а кроме того, Пакстон — важный корреспондент из «Нью-Йорк тайме» и может устроить им неприятности, если они не дадут ей увидеться с Джоем. В конце концов Томми согласился, но злился страшно.
Однако Барбару это сейчас не волновало. Она сама хотела увидеть подругу Тони.
И вот на следующее утро Пакстон взяла в отделе напрокат машину и поехала в Грейт-Нэк.
Ее уже ждали — сама миссис Кампобелло в строгом черном костюме и три маленькие девочки в хорошеньких розовых платьицах. Они выглядели как розочки с торта, и при виде их Пакстон не могла не улыбнуться. Они были очаровательными, но такими чужими, что она просто не знала, что им сказать, и чувствовала себя неловко.
Барбара, ее свекровь и девочки вышли из дома навстречу Пакстон, а на некотором расстоянии от них она заметила высокого и властного с виду мужчину, но он не подошел, и она не могла на таком расстоянии понять, похож он на Тони или нет. В любом случае он явно не был в восторге от этой встречи. Затем Барбара представила ее своей свекрови. Смотря па пожилую леди, Пакстон видела в ней Тони. Старушка внезапно заплакала, стоило Пакстон коснуться ее руки. Говорила она с сильным итальянским акцентом.
— Вы видели моего мальчика во Вьетнаме? — Ее голос дрогнул, но не столько от возраста, сколько от переполнявших ее чувств.
— Да. — Пакстон тоже едва сдерживала слезы, хорошо что Барбара с девочками отошла в сторону. — Он был прекрасным человеком. Вы можете им гордиться. — Ее голос оборвался. — Во Вьетнаме он прославился своей храбростью.
Тут была небольшая натяжка, но совсем незначительная, а ведь такие слова много значат для матери Тони. Слезы выступили на глазах Пакстон, она взяла старую леди за руку.
— Я виновата в том, что он уехал, — сказала старушка. — Я должна была помешать тому, что произошло, но не смогла.
— Вы не могли ничего изменить, — успокоила ее Пакстон, понимая, что та имеет в виду.
Они виноваты все, все до одного. Годами она твердила, что виновата в том, что погиб Питер, и Билл… а теперь Тони. Но разве она их убила? Разве их убили «чарли»?
— Он ни на кого не держал зла, — уверила старушку Пакстон. — Он был счастлив.
Миссис Кампобелло засопела и кивнула, а потом с интересом взглянула на Пакстон.
— Вы были его девушкой?
Пакстон улыбнулась такому определению и кивнула.
— Он был замечательным человеком, и я очень любила его. — Внезапно она поймала себя на том, что все время говорит в прошедшем времени. Что это, почему? Неужели просто ради их спокойствия, чтобы они по-прежнему думали, что его нет в живых? Но почему они так в этом уверены?
— Вы хорошенькая, — сказала мать Тони. — Что вы там делали, в этом Вьетнаме? — В ее голосе прозвучало нечто среднее между любопытством и неодобрением.
— Я писала для газеты. Так мы и встретились. — Она помолчала и улыбнулась. — Сначала ругались все время.
Его мать рассмеялась.
— Он и со мной ругался. Мальчишкой просто сводил меня с ума. — «Он совсем не походил на Томми», — хотелось ей сказать, но она промолчала. Бог уже наказал ее за это, ведь Томми с ней, а Тони нет.
Тут вернулась Барбара Кампобелло и выразительно посмотрела на Пакстон.
— Джой дома, если хотите, можете с ним поговорить.
— Спасибо, — ответила Пакстон.
Барбара повела ее к двери. У нее когда-то, по-видимому, была хорошая фигура, лицо еще сохраняло привлекательность, но казалось огрубевшим, посуровевшим и разочарованным. Пакстон вошла вслед за ней в дом и тут увидела его.
Мальчик сидел на кушетке, на нем были хлопчатобумажные штаны, чистая рубашка и бейсболка. Он поглядел на нее с тем же выражением, какое она так любила у его отца.
— Привет, — спокойно сказала Пакстон, и, к ее удивлению, Барбара потихоньку исчезла, вернувшись к остальным. — Меня зовут Пакстон. — Он взглянул на нее, и она медленно опустилась на стул рядом. — Я знала твоего папу во Вьетнаме. Он просил меня зайти к тебе, если я буду здесь. Случилось так, что я действительно приехала сюда и подумала, что смогу зайти и повидать тебя.
Он кивнул. Пакстон заинтересовала его, и в этот миг он стал так похож на отца, что она даже испугалась.
— Ты пишешь рассказ про папу? Так мама сказала.
Но Пакстон лишь покачала головой.
— Нет, Джой. — Ей хотелось поговорить с ним начистоту, быть честной, как с Тони. — Я приехала, потому что любила его. А он очень любил тебя… правда. — Она улыбнулась сквозь слезы. — Я все еще люблю его. Две недели назад я вернулась из Вьетнама и захотела увидеться с тобой.
— Что с ним случилось? — Джой взглянул на нее почти с укором. — Как он погиб?
— Никто не знает точно. Известно только, что он пропал без вести. Это значит, было сражение и он исчез, не вернулся назад. Может быть, он жив, может быть, мертв, может быть, ранен где-то там, возможно, даже взят в плен вьетнамцами.
Никто ничего не знает.
— Вот оно как! — Мальчик был явно взволнован. — Этого мне не говорили! — Ему было восемь лет, и Пакстон считала, что он имеет право знать, поэтому она и рассказала ему все как есть.
— Никто ничего не знает. Предполагают, что скорее всего он погиб. Но есть шанс, что это не так, никто ни в чем не может быть уверен.
Он прямо взглянул ей в глаза и задал самый трудный вопрос:
— А что вы думаете?
— Что я думаю? — повторила она вслед за ним, соображая, должна ли она ему сказать правду А потом решилась. — Я не могу объяснить, почему, наверное, я не права, но я думаю, что он все еще жив. Просто чувствую это в своем сердце. Может быть, я просто так сильно любила его, что не хочу, чтобы он умер. Может быть, поэтому мне кажется, что он жив. Но так мне кажется.
Он кивнул, обдумывая ее слова.
— У вас нет его фотографий?
Пакстон проклинала себя за то, что ничего не принесла с собой. Она совсем об этом не подумала.
— Да, есть, но там, в отеле. Я пришлю тебе копии из Парижа.
Он снова кивнул. Он был рад.
— Вы снова поедете во Вьетнам?
— Не думаю.
— Там ведь страшно, правда? — Он придвинулся ближе, зачарованный ею, тем, какая она красивая, и тем, что она знала его отца. Ему больше не с кем было поговорить о нем. Мать всегда вела себя так, как будто даже упоминать о нем — преступление. А если Джой заговаривал об отце сам, бабушка начинала плакать, и тогда папа Томми выходил из себя. А Пакстон была настоящим Посланцем отца, и Джой мог говорить с ней, о чем хотел — Да, довольно страшно. — Пакстон улыбнулась. — Но не все время. У нас были и хорошие минуты И он много говорил о тебе, — сказала она, и мальчик просиял. Ей захотелось приласкать его, погладить.
— Правда?
— Да. Все время. Он показывал мне твои фотографии. Он очень хотел приехать и повидаться с тобой. — Но у него уже нет этой возможности. Тони погиб в тридцать один, он многое не успел сделать.
— Вы приедете ко мне еще? — спросил Джой с надеждой, придвинувшись наконец настолько, что мог коснуться ее волос, таких прямых и золотых, совсем не похожих на волосы его матери.
— Я бы очень хотела, если твоя мама и отчим позволят.
Джой скорчил гримасу и прошептал:
— Он на самом деле не отчим, а дядя!
И она прошептала в свою очередь:
— Я знаю! Твой папа говорил мне.
— Он все тебе рассказал, да? — И мальчик засмеялся. У него появился новый друг, подруга, и такая замечательная. Она откинула со лба его волосы и коснулась лица. Она обнимала Джоя, когда в комнату вошла мать.
— Мы прекрасно провели время, — сказала Пакстон, она была благодарна этой женщине за то, что та позволила ей прийти — Я обещала из Парижа прислать Джою фотографии его папы.
— Да, — сказал он как бы в подтверждение. Они вышли из комнаты, держась за руки Теперь они могли общаться, не говоря друг другу ни слова. Прежде чем уйти, она обняла его и крепко прижала.
— Помни, как сильно он любил тебя.
Джой кивнул. В его глазах стояли слезы Пакстон прижала его к себе, вспоминая, что она чувствовала, когда умер ее отец, но Джою ничего этого не сказала.
— Я позвоню тебе.
— Хорошо.
Только теперь она увидела его отчима, который стоял неподалеку и пристально смотрел на нее Высокий и темноволосый, он тем не менее ничем не напоминал своего брата Он и не подумал подойти и поздороваться, а только повернулся к Пакстон спиной, вошел в гараж и занялся своими делами.
На прощание Пакстон снова поблагодарила Барбару Кампобелло, поцеловала мать Тони, и они пожелали ей удачи в Париже, как будто давно знали ее.
— Я пришлю тебе фотографии, — снова обратилась она к мальчику.
Он еще долго махал ей рукой, уже после того, как она свернула за угол, думая о Джое и о том, как печально, что он никогда не увидит своего отца.
Глава 27
Глава 28
— Я остановилась в отеле «Алгонкин» на Манхэттене.
— Я позвоню вам вечером.
— Спасибо. — И затем мягче:
— Обещаю, что постараюсь его не расстраивать. Я просто хочу увидеть его… ради Тони, потому что обещала. — В каком-то смысле так оно и было, но она хотела увидеть мальчика и ради себя самой, потому что сама была частью Тони. Мать Джоя уловила что-то в ее голосе. Она помолчала, затем спросила:
— Вы любили его?
Пакстон молчала еще дольше.
— Да.
И она гордилась этим, однако какое дело до того этой женщине. И все же признание странным образом сблизило их.
— Я тоже любила его когда-то давным-давно. Он был хорошим человеком… хорошим отцом. У нас родилась еще девочка… она умерла… Может быть, Тони говорил вам…
— Да, говорил, — мягко сказала Пакстон.
— Думаю, из-за этого у нас все и разладилось. Никто не был виноват, я говорю о том, что случилось с девочкой. Но все равно, когда я его видела, то все время вспоминала о ребенке. А он еще так убивался, это было невыносимо… А Томми… с ним мне гораздо лучше.
«Да уж, не сомневаюсь», — подумала про себя Пакетом, хотя скорее всего так оно и было. Тони и сам признавался, что так переживал смерть ребенка, а потом так отчаянно привязался к Джою, когда тот появился, что это не могло не повлиять на семейные отношения. Так что его жена имела основания жаловаться. Но уж очень неразборчива была она в поисках второго мужа. Именно недостаток такта в ней заставил Тони уехать во Вьетнам и лишил Джоя отца. Но кто она, Пакстон, чтобы судить других? Если бы Барбара Кампобелло не вышла замуж за своего деверя, Пакстон никогда бы не встретила Тони во Вьетнаме.
— Как жаль, — сказала она вслух.
— Да… Я позвоню вам.
Остаток дня Пакстон провела в музее «Метрополитен»: экспозиция «Вьетнам», отдаленный отзвук Сайгона. Вернувшись в отель, она узнала, что ей звонила мать Джоя. Пакстон перезвонила ей, и, к ее удивлению, та сообщила, что Пакстон может приехать на следующее утро. Это была суббота, и Джой оставался дома. Собиралась прийти даже мать Тони, она тоже хотела видеть Пакстон. Барбара не упомянула о том, что ее муж пришел в ярость, но заявила, что должна принять Пакстон, потому что это ее долг перед Тони и Джоем, а кроме того, Пакстон — важный корреспондент из «Нью-Йорк тайме» и может устроить им неприятности, если они не дадут ей увидеться с Джоем. В конце концов Томми согласился, но злился страшно.
Однако Барбару это сейчас не волновало. Она сама хотела увидеть подругу Тони.
И вот на следующее утро Пакстон взяла в отделе напрокат машину и поехала в Грейт-Нэк.
Ее уже ждали — сама миссис Кампобелло в строгом черном костюме и три маленькие девочки в хорошеньких розовых платьицах. Они выглядели как розочки с торта, и при виде их Пакстон не могла не улыбнуться. Они были очаровательными, но такими чужими, что она просто не знала, что им сказать, и чувствовала себя неловко.
Барбара, ее свекровь и девочки вышли из дома навстречу Пакстон, а на некотором расстоянии от них она заметила высокого и властного с виду мужчину, но он не подошел, и она не могла на таком расстоянии понять, похож он на Тони или нет. В любом случае он явно не был в восторге от этой встречи. Затем Барбара представила ее своей свекрови. Смотря па пожилую леди, Пакстон видела в ней Тони. Старушка внезапно заплакала, стоило Пакстон коснуться ее руки. Говорила она с сильным итальянским акцентом.
— Вы видели моего мальчика во Вьетнаме? — Ее голос дрогнул, но не столько от возраста, сколько от переполнявших ее чувств.
— Да. — Пакстон тоже едва сдерживала слезы, хорошо что Барбара с девочками отошла в сторону. — Он был прекрасным человеком. Вы можете им гордиться. — Ее голос оборвался. — Во Вьетнаме он прославился своей храбростью.
Тут была небольшая натяжка, но совсем незначительная, а ведь такие слова много значат для матери Тони. Слезы выступили на глазах Пакстон, она взяла старую леди за руку.
— Я виновата в том, что он уехал, — сказала старушка. — Я должна была помешать тому, что произошло, но не смогла.
— Вы не могли ничего изменить, — успокоила ее Пакстон, понимая, что та имеет в виду.
Они виноваты все, все до одного. Годами она твердила, что виновата в том, что погиб Питер, и Билл… а теперь Тони. Но разве она их убила? Разве их убили «чарли»?
— Он ни на кого не держал зла, — уверила старушку Пакстон. — Он был счастлив.
Миссис Кампобелло засопела и кивнула, а потом с интересом взглянула на Пакстон.
— Вы были его девушкой?
Пакстон улыбнулась такому определению и кивнула.
— Он был замечательным человеком, и я очень любила его. — Внезапно она поймала себя на том, что все время говорит в прошедшем времени. Что это, почему? Неужели просто ради их спокойствия, чтобы они по-прежнему думали, что его нет в живых? Но почему они так в этом уверены?
— Вы хорошенькая, — сказала мать Тони. — Что вы там делали, в этом Вьетнаме? — В ее голосе прозвучало нечто среднее между любопытством и неодобрением.
— Я писала для газеты. Так мы и встретились. — Она помолчала и улыбнулась. — Сначала ругались все время.
Его мать рассмеялась.
— Он и со мной ругался. Мальчишкой просто сводил меня с ума. — «Он совсем не походил на Томми», — хотелось ей сказать, но она промолчала. Бог уже наказал ее за это, ведь Томми с ней, а Тони нет.
Тут вернулась Барбара Кампобелло и выразительно посмотрела на Пакстон.
— Джой дома, если хотите, можете с ним поговорить.
— Спасибо, — ответила Пакстон.
Барбара повела ее к двери. У нее когда-то, по-видимому, была хорошая фигура, лицо еще сохраняло привлекательность, но казалось огрубевшим, посуровевшим и разочарованным. Пакстон вошла вслед за ней в дом и тут увидела его.
Мальчик сидел на кушетке, на нем были хлопчатобумажные штаны, чистая рубашка и бейсболка. Он поглядел на нее с тем же выражением, какое она так любила у его отца.
— Привет, — спокойно сказала Пакстон, и, к ее удивлению, Барбара потихоньку исчезла, вернувшись к остальным. — Меня зовут Пакстон. — Он взглянул на нее, и она медленно опустилась на стул рядом. — Я знала твоего папу во Вьетнаме. Он просил меня зайти к тебе, если я буду здесь. Случилось так, что я действительно приехала сюда и подумала, что смогу зайти и повидать тебя.
Он кивнул. Пакстон заинтересовала его, и в этот миг он стал так похож на отца, что она даже испугалась.
— Ты пишешь рассказ про папу? Так мама сказала.
Но Пакстон лишь покачала головой.
— Нет, Джой. — Ей хотелось поговорить с ним начистоту, быть честной, как с Тони. — Я приехала, потому что любила его. А он очень любил тебя… правда. — Она улыбнулась сквозь слезы. — Я все еще люблю его. Две недели назад я вернулась из Вьетнама и захотела увидеться с тобой.
— Что с ним случилось? — Джой взглянул на нее почти с укором. — Как он погиб?
— Никто не знает точно. Известно только, что он пропал без вести. Это значит, было сражение и он исчез, не вернулся назад. Может быть, он жив, может быть, мертв, может быть, ранен где-то там, возможно, даже взят в плен вьетнамцами.
Никто ничего не знает.
— Вот оно как! — Мальчик был явно взволнован. — Этого мне не говорили! — Ему было восемь лет, и Пакстон считала, что он имеет право знать, поэтому она и рассказала ему все как есть.
— Никто ничего не знает. Предполагают, что скорее всего он погиб. Но есть шанс, что это не так, никто ни в чем не может быть уверен.
Он прямо взглянул ей в глаза и задал самый трудный вопрос:
— А что вы думаете?
— Что я думаю? — повторила она вслед за ним, соображая, должна ли она ему сказать правду А потом решилась. — Я не могу объяснить, почему, наверное, я не права, но я думаю, что он все еще жив. Просто чувствую это в своем сердце. Может быть, я просто так сильно любила его, что не хочу, чтобы он умер. Может быть, поэтому мне кажется, что он жив. Но так мне кажется.
Он кивнул, обдумывая ее слова.
— У вас нет его фотографий?
Пакстон проклинала себя за то, что ничего не принесла с собой. Она совсем об этом не подумала.
— Да, есть, но там, в отеле. Я пришлю тебе копии из Парижа.
Он снова кивнул. Он был рад.
— Вы снова поедете во Вьетнам?
— Не думаю.
— Там ведь страшно, правда? — Он придвинулся ближе, зачарованный ею, тем, какая она красивая, и тем, что она знала его отца. Ему больше не с кем было поговорить о нем. Мать всегда вела себя так, как будто даже упоминать о нем — преступление. А если Джой заговаривал об отце сам, бабушка начинала плакать, и тогда папа Томми выходил из себя. А Пакстон была настоящим Посланцем отца, и Джой мог говорить с ней, о чем хотел — Да, довольно страшно. — Пакстон улыбнулась. — Но не все время. У нас были и хорошие минуты И он много говорил о тебе, — сказала она, и мальчик просиял. Ей захотелось приласкать его, погладить.
— Правда?
— Да. Все время. Он показывал мне твои фотографии. Он очень хотел приехать и повидаться с тобой. — Но у него уже нет этой возможности. Тони погиб в тридцать один, он многое не успел сделать.
— Вы приедете ко мне еще? — спросил Джой с надеждой, придвинувшись наконец настолько, что мог коснуться ее волос, таких прямых и золотых, совсем не похожих на волосы его матери.
— Я бы очень хотела, если твоя мама и отчим позволят.
Джой скорчил гримасу и прошептал:
— Он на самом деле не отчим, а дядя!
И она прошептала в свою очередь:
— Я знаю! Твой папа говорил мне.
— Он все тебе рассказал, да? — И мальчик засмеялся. У него появился новый друг, подруга, и такая замечательная. Она откинула со лба его волосы и коснулась лица. Она обнимала Джоя, когда в комнату вошла мать.
— Мы прекрасно провели время, — сказала Пакстон, она была благодарна этой женщине за то, что та позволила ей прийти — Я обещала из Парижа прислать Джою фотографии его папы.
— Да, — сказал он как бы в подтверждение. Они вышли из комнаты, держась за руки Теперь они могли общаться, не говоря друг другу ни слова. Прежде чем уйти, она обняла его и крепко прижала.
— Помни, как сильно он любил тебя.
Джой кивнул. В его глазах стояли слезы Пакстон прижала его к себе, вспоминая, что она чувствовала, когда умер ее отец, но Джою ничего этого не сказала.
— Я позвоню тебе.
— Хорошо.
Только теперь она увидела его отчима, который стоял неподалеку и пристально смотрел на нее Высокий и темноволосый, он тем не менее ничем не напоминал своего брата Он и не подумал подойти и поздороваться, а только повернулся к Пакстон спиной, вошел в гараж и занялся своими делами.
На прощание Пакстон снова поблагодарила Барбару Кампобелло, поцеловала мать Тони, и они пожелали ей удачи в Париже, как будто давно знали ее.
— Я пришлю тебе фотографии, — снова обратилась она к мальчику.
Он еще долго махал ей рукой, уже после того, как она свернула за угол, думая о Джое и о том, как печально, что он никогда не увидит своего отца.
Глава 27
Стоял прекрасный весенний день, когда Пакстон приехала в Париж. Прошла неделя с тех пор, как она ездила в Вашингтон на встречу с представителями Пентагона, а потом в Форт-Беннинг, штат Джорджия, где Пакстон брала интервью у лейтенанта Келли. Эта встреча оказалась короткой, но в то же время горькой. Лейтенант Келли превратился в глазах американцев почти что в символ войны. Этот человек просто потерял контроль над собой и над всем происходящим, он стал злым и жестоким из-за того горя, которое видел вокруг. И, как позже поняла Пакстон, ей было жаль его, жаль всех ставших такими, каким стал он, и особенно жаль, что все это случилось. Но Париж начал залечивать ее раны. Она снимала хорошую комнату недалеко от Сены, по ночам гуляла одна, размышляя о том, насколько отличается теперь ее жизнь от той, которую она вела в Сайгоне.
Здесь она жила уединенно, строго и серьезно, каждый день ходила на мирные переговоры и брала интервью у таких людей, как Киссинджер и Ле Дык Тхо. А в Сайгоне, где временами было очень трудно и даже страшно, ее жизнь в каком-то смысле оказывалась счастливее и легче, чем сейчас, когда Пакстон жила лишь воспоминаниями о том месте, которое она больше никогда не увидит, и о людях, которых она там любила.
Она послала Джою фотографии, и он ответил очень вежливым, аккуратно написанным письмом, в котором благодарил ее.
Время от времени она посылала ему из Парижа открытки.
Через нее проходили все новости из Вьетнама. В октябре список убитых и раненых с американской стороны стал меньше, чем был до сих пор. Но все же было бы приятнее слышать, что убитых нет вовсе.
Пакстон не раз проверяла по всем каналам, которые смогла отыскать, нет ли чего нового о пропавших без вести, но о Тони не поступало никаких новостей. Теперь она уже перестала их ждать, и все же ее не покидало то же странное чувство. Временами она думала, что это происходит оттого, что для нее он всегда будет жив. Но к концу года ее почти убедили, что все надежды совершенно беспочвенны.
В ноябре по заданию «Тайме» она снова отправилась в Форт-Беннинг, штат Джорджия, к началу судебного разбирательства по делу Келли. Дело было довольно мрачное, с отвратительными фотографиями, страшными свидетельскими показаниями, что в конце концов закончилось обвинительным приговором.
После суда Пакстон поехала повидать брата, и, как обычно, ей оказалось совершенно нечего ему сказать, а уж из попыток пообщаться с Аллисон и вовсе ничего не вышло.
Затем Пакстон отправилась в Вашингтон, чтобы еще раз проинтервьюировать Киссинджера. После этого она прилетела в Нью-Йорк на встречу со своим редактором, и тогда снова позвонила Джою и встретилась с ним. На этот раз она повела его обедать. Мальчику только что исполнилось девять, и он стал походить на Тони даже больше, чем раньше. Они пошли в Мюзик-холл Радио-сити, а потом отправились на совсем по-взрослому обставленный обед. Пакстон повела Джоя в бар «Двадцать один», и ему было страшно интересно смотреть на пролетающие над толовой самолеты. Главный официант узнал ее имя, поскольку оказался ревностным поклонником «Нью-Йорк тайме». Так что персонал старался как мог, и в конце обеда Джою даже преподнесли пакет с надписью «Двадцать один».
— Шикарное место, — восхищенно сказал мальчик, явно одобряя ее выбор, и Пакстон ласково улыбнулась, глядя на него. — Думаешь, папе бы здесь понравилось?
Таким был его основной критерий во всем.
— Думаю, ему бы здесь очень понравилось. Мы иногда говорили с ним о том, как поедем в Нью-Йорк. Или в Сан-Франциско. Там я жила раньше и ходила в колледж.
Джою было интересно буквально все, и Пакстон рассказывала ему то, о чем он просил. Однако после десерта он взглянул на нее с какой-то даже болезненной серьезностью.
— Мой папа… то есть другой папа… ну, знаешь, мой дядя… — Пакстон чуть было не рассмеялась. Он явно очень переживал, но было в этом что-то забавное и робкое, и она знала, что Тони тоже бы сейчас рассмеялся. — Так вот, он говорит, что то, что ты сказала, не правда… Ты ведь говорила, что, может быть, мой папа жив и только пропал без вести. А дядя считает, что он наверняка погиб, а ты просто сумасшедшая.
— Наверное, так оно и есть. По правде говоря, вероятно, он прав — ив том, и в другом. — Пакстон виновато улыбнулась. — Но правда в том, Джой, что никто ничего не знает. Это и означает «пропал без вести». Некоторые из пропавших солдат и офицеров оказываются в плену, но мы-то с тобой даже этого не знаем. Я все время навожу справки, звоню в Пентагон, когда могу, но у них нет никакой информации о твоем папе, его не оказалось и в списках взятых в плен. Но его тела ведь так и не нашли, хотя тот район, где он, возможно, погиб, прочесали очень основательно. Правда заключается в том, что никто ничего не знает.
Мальчику было трудно это понять и еще труднее вынести.
Как трудно было бы для всякого. Мучительно не знать, что случилось с близким тебе человеком.
— Так это может означать, что он все-таки жив, правда? — Джой снова с надеждой взглянул на Пакстон, но потом задумался и печально повесил голову. — Но мой папа… мой дядя… говорит, что он наверняка погиб. Пакстон, ты думаешь, это правда?
— Нет, — ответила она, покачав головой и честно заглянув ему в глаза. — Нет, Джой, я так не думаю.
С этими словами она взяла его руку и крепко сжала, снова подумав о том, как этот мальчик похож на Тони.
Здесь она жила уединенно, строго и серьезно, каждый день ходила на мирные переговоры и брала интервью у таких людей, как Киссинджер и Ле Дык Тхо. А в Сайгоне, где временами было очень трудно и даже страшно, ее жизнь в каком-то смысле оказывалась счастливее и легче, чем сейчас, когда Пакстон жила лишь воспоминаниями о том месте, которое она больше никогда не увидит, и о людях, которых она там любила.
Она послала Джою фотографии, и он ответил очень вежливым, аккуратно написанным письмом, в котором благодарил ее.
Время от времени она посылала ему из Парижа открытки.
Через нее проходили все новости из Вьетнама. В октябре список убитых и раненых с американской стороны стал меньше, чем был до сих пор. Но все же было бы приятнее слышать, что убитых нет вовсе.
Пакстон не раз проверяла по всем каналам, которые смогла отыскать, нет ли чего нового о пропавших без вести, но о Тони не поступало никаких новостей. Теперь она уже перестала их ждать, и все же ее не покидало то же странное чувство. Временами она думала, что это происходит оттого, что для нее он всегда будет жив. Но к концу года ее почти убедили, что все надежды совершенно беспочвенны.
В ноябре по заданию «Тайме» она снова отправилась в Форт-Беннинг, штат Джорджия, к началу судебного разбирательства по делу Келли. Дело было довольно мрачное, с отвратительными фотографиями, страшными свидетельскими показаниями, что в конце концов закончилось обвинительным приговором.
После суда Пакстон поехала повидать брата, и, как обычно, ей оказалось совершенно нечего ему сказать, а уж из попыток пообщаться с Аллисон и вовсе ничего не вышло.
Затем Пакстон отправилась в Вашингтон, чтобы еще раз проинтервьюировать Киссинджера. После этого она прилетела в Нью-Йорк на встречу со своим редактором, и тогда снова позвонила Джою и встретилась с ним. На этот раз она повела его обедать. Мальчику только что исполнилось девять, и он стал походить на Тони даже больше, чем раньше. Они пошли в Мюзик-холл Радио-сити, а потом отправились на совсем по-взрослому обставленный обед. Пакстон повела Джоя в бар «Двадцать один», и ему было страшно интересно смотреть на пролетающие над толовой самолеты. Главный официант узнал ее имя, поскольку оказался ревностным поклонником «Нью-Йорк тайме». Так что персонал старался как мог, и в конце обеда Джою даже преподнесли пакет с надписью «Двадцать один».
— Шикарное место, — восхищенно сказал мальчик, явно одобряя ее выбор, и Пакстон ласково улыбнулась, глядя на него. — Думаешь, папе бы здесь понравилось?
Таким был его основной критерий во всем.
— Думаю, ему бы здесь очень понравилось. Мы иногда говорили с ним о том, как поедем в Нью-Йорк. Или в Сан-Франциско. Там я жила раньше и ходила в колледж.
Джою было интересно буквально все, и Пакстон рассказывала ему то, о чем он просил. Однако после десерта он взглянул на нее с какой-то даже болезненной серьезностью.
— Мой папа… то есть другой папа… ну, знаешь, мой дядя… — Пакстон чуть было не рассмеялась. Он явно очень переживал, но было в этом что-то забавное и робкое, и она знала, что Тони тоже бы сейчас рассмеялся. — Так вот, он говорит, что то, что ты сказала, не правда… Ты ведь говорила, что, может быть, мой папа жив и только пропал без вести. А дядя считает, что он наверняка погиб, а ты просто сумасшедшая.
— Наверное, так оно и есть. По правде говоря, вероятно, он прав — ив том, и в другом. — Пакстон виновато улыбнулась. — Но правда в том, Джой, что никто ничего не знает. Это и означает «пропал без вести». Некоторые из пропавших солдат и офицеров оказываются в плену, но мы-то с тобой даже этого не знаем. Я все время навожу справки, звоню в Пентагон, когда могу, но у них нет никакой информации о твоем папе, его не оказалось и в списках взятых в плен. Но его тела ведь так и не нашли, хотя тот район, где он, возможно, погиб, прочесали очень основательно. Правда заключается в том, что никто ничего не знает.
Мальчику было трудно это понять и еще труднее вынести.
Как трудно было бы для всякого. Мучительно не знать, что случилось с близким тебе человеком.
— Так это может означать, что он все-таки жив, правда? — Джой снова с надеждой взглянул на Пакстон, но потом задумался и печально повесил голову. — Но мой папа… мой дядя… говорит, что он наверняка погиб. Пакстон, ты думаешь, это правда?
— Нет, — ответила она, покачав головой и честно заглянув ему в глаза. — Нет, Джой, я так не думаю.
С этими словами она взяла его руку и крепко сжала, снова подумав о том, как этот мальчик похож на Тони.
Глава 28
Шел 1971 год, Пакстон очень много работала. Большую часть времени она провела в Париже. Она все еще возлагала большие надежды на мирные переговоры, и это отражалось на всем, что она писала для «Тайме». Но война продолжалась. И во Вьетнаме, в самих американских войсках нарастали мрачные настроения. Все устали от войны. Участились случаи неповиновения офицерам, а ведь раньше это происходило крайне редко.
Да только ли неповиновение — стало известно о случаях, когда своим же офицерам «по ошибке» наносили ранения осколками гранат. Расовые проблемы также оставались очень напряженными. В феврале вьетнамская армия начала операцию в Лаосе и разрушила часть Хо Чи Минх Трайл.
Однако по-прежнему, где бы ни оказывалась Пакстон, в какую бы службу ни обращалась, нигде не получала никаких вестей о Тони.
В марте Пакстон вернулась обратно в Штаты, чтобы присутствовать на окончании судебного процесса над Келли. Он был признан виновным. В Вашингтоне она стала свидетелем огромной антивоенной демонстрации вьетнамских ветеранов, некоторые бросали свои медали к подножию Капитолия. Она написала об этом в «Тайме», а затем снова вылетела в Париж.
В июне Даниэль Элсберг опубликовал «Документы Пентагона». В июле, когда Никсон объявил о поездке Киссинджера в Китай, и в октябре 1971 года, когда Тхиеу был переизбран президентом Южного Вьетнама, она все еще работала на переговорах в Париже. Наконец в декабре Пакстон с радостью отправила репортаж о том, что численность американских войск во Вьетнаме сокращена до ста сорока тысяч человек, другими словами, там осталось не более трети того количества, что было полтора года назад. Однако во все эти полтора года она так и не узнала ровно ничего о судьбе Тони Кампобелло. Все было очевидно.
Если бы его взяли в плен или если бы он прятался где-то раненый, об этом, конечно, давно бы стало известно. Пакстон больше не имела права поддерживать в Джое надежду. И все же, когда раз в несколько месяцев они разговаривали по телефону и он снова спрашивал ее об этом, она неизменно говорила ему то, что чувствовала — что его папа жив, только неизвестно, где он.
К тому времени ему уже исполнилось десять, и он лучше все понимал. Как-то она рассказала ему о своем отце, и это их еще больше сблизило — ведь оба они выросли без отца.
К концу 1971 года жизнь Пакстон стала и интересной, и странной. Ей исполнилось двадцать пять, она была очень красива, и многие в Париже заглядывались на нее. Но она чувствовала себя так, как будто часть ее самой перестала существовать, а может быть, ее никогда и не было. От ее души как будто отрезали большой кусок. Пакстон жила исключительно ради работы и маленького мальчика из Грейт-Нэк, которого полюбила. Он стал ее единственной привязанностью. Остальное ушло в воспоминания и в снимки на столе. Питер… Билл… Ральф… Франс… ан… и, конечно. Тони. Портреты людей, которых она любила и потеряла в стране, куда она никогда не вернется, но по которой, как ни странно, она все еще тосковала. Пакстон тосковала по минувшему, по этим людям и по себе самой, такой, какой она сама была когда-то, когда эти люди окружали ее. И все же ей удавалось успешно работать. Она пользовалась большим уважением, к ее мнению прислушивались. И как ни удивительно, она была довольна. Несчастлива, но удовлетворена. И ей все еще не хватало его. И она все еще носила его рубиновое кольцо.
В начале 1972 года Пакстон с болью узнала о том, какие ужасные разрушения потерпел Вьетнам. Мирные переговоры закончились ничем, а уже в марте танки северо-вьетнамской армии пересекли демилитаризованную зону и начали наступление на юг по первой главной магистрали, наводя ужас и панику. К маю первая магистраль заполнилась солдатами и беженцами. Южновьетнамская армия явно не выдерживала сравнения с северными войсками. Постоянно гибли мирные жители, сжигали детей, убивали женщин. Фотографии, которые теперь видела она и которые видел весь мир, особенно те, которые печатали в «Тайме», были поистине леденящими кровь.
Вторая волна наступления опустошила Центральную возвышенность — результаты были те же, что и на севере. Страну заполнили голодные и бездомные люди. Американцы пытались отбросить противника, стараясь перевести военные действия в сторону южновьетнамской армии, но потерпели неудачу.
Третье наступление произошло в апреле близ границы с Камбоджей, к северу от Сайгона. Пакстон разрыдалась, читая репортажи «Ассошиэйтед Пресс». Три тысячи вьетнамских войск осадили Энлок и заняли провинцию.
Стало ясно, каким воздушным замком оказалась «вьетнамизация» Вьетнама, которая дорого обошлась всем и в которую уже никто не верил.
К середине апреля Никсон разрешил бомбардировки областей близ Хайона и Ханоя, и впервые за два года Пакстон обрадовалась, что она сейчас не во Вьетнаме. Было непонятно, останется ли там вообще кто-нибудь в живых. Ей совершенно не хотелось становиться свидетельницей настоящей резни. Она больше могла сделать здесь, в Париже. На самом деле, помимо всего прочего, Пакстон беспокоило, что случится с Тони, если он взят в плен или скрывается где-то в джунглях. Во время наступлений северо-вьетнамской армии американским пленным приходилось очень плохо. Но Пакстон все еще, хотя прошло уже два года, продолжала лелеять надежду, что где-то там, далеко, он все же был среди них. Единственным, что отвлекло ее от Вьетнама после падения в мае Куангтри, оказался арест некой пятерки, ворвавшейся в здание Уотергейт в Вашингтоне, — это произошло в июне. Об этом заговорил весь мир, и, хотя Пакстон все еще была в Париже, она написала об Уотергейте интересный материал, который опубликовали в «Тайме» и который снискал ей немало лестных отзывов. Постепенно Пакстон Эндрюз становилась знаменитой, но на эту сторону своей жизни она обращала очень мало внимания. Пакстон любила свою работу, но мало заботилась об успехе, который эта работа ей приносила Смысл ее жизни заключался в том, чтобы информировать, прорываться сквозь дебри лжи с мечом истины в руке, что она и делала, и ее друзья-журналисты дразнили ее и называли фанатиком. Но Пакстон никогда не стремилась во что бы то ни стало стать известной. И хотя ей доставлял удовольствие тот факт, что Киссинджер, Никсон, а с ними и виднейшие журналисты во всем мире были высокого о ней мнения, все же это не казалось ей особенно важным Важнее для нее оказывалось другое: ее статьи что-то меняли в этом мире.
Наконец в октябре 1972 года в парижских переговорах произошел перелом, хотя сначала об этом узнали немногие. 21 октября Северный Вьетнам принял предложенный проект мирного соглашения, а через пять дней сам Киссинджер пообещал, что «скоро наступит мир». Но президент Южного Вьетнама отказался подписать соглашение, не желая, чтобы северные войска оставались в местах их нынешней дислокации на юге, поскольку опасался, что они снова начнут военные действия.
Менее чем через две недели Никсон победил на выборах с большим перевесом, а еще через две недели президент Тхиеу предложил шестьдесят девять поправок к соглашению, которое могло бы принести мир во Вьетнам Пакстон пришла в ужас, как и многие другие известные журналисты. Ситуация снова стала безнадежной.
Переговоры прервались и снова возобновились в декабре.
Американцы начали массированные бомбардировки военных объектов, пообещав, что мирные жители не пострадают. Из Ханоя, однако, дали понять, что переговоры возобновятся только после прекращения воздушных налетов. Бомбардировки действительно прекратили перед Рождеством на один день, и Ханой сразу откликнулся. В самом конце декабря бомбардировки снова приостановили, и переговоры возобновились. В это время Боб Хоуп в последний раз приехал во Вьетнам, чтобы устроить там рождественское представление. Но в этом году Пакстон о нем уже не думала. Она была полностью поглощена парижскими мирными переговорами, теперь она получала дополнительную информацию из закрытых государственных источников в Вашингтоне. Самым заметным событием, случившимся во время рождественского отпуска, Пакстон, пожалуй, назвала бы звонок Джоя из Грейт-Нэк в сочельник. Мальчик сообщил, что у него все нормально, но затем вполголоса добавил, что ему очень ее не хватает. Пакстон растрогалась почти до слез. Она поняла, что стала для Джоя союзником, другом, ангелом-хранителем, которого послал ему отец.
Наконец в январе 1973 года Киссинджер и Ле Дык Тхо возобновили в Париже серьезные переговоры, это произошло за день до шестидесятилетия президента Никсона А ровно через неделю посол в Сайгоне Элсворт Бункер безапелляционно заявил президенту Тхиеу, что если тот немедленно не подпишет мирное соглашение, то на помощь США он может больше не рассчитывать.
Да только ли неповиновение — стало известно о случаях, когда своим же офицерам «по ошибке» наносили ранения осколками гранат. Расовые проблемы также оставались очень напряженными. В феврале вьетнамская армия начала операцию в Лаосе и разрушила часть Хо Чи Минх Трайл.
Однако по-прежнему, где бы ни оказывалась Пакстон, в какую бы службу ни обращалась, нигде не получала никаких вестей о Тони.
В марте Пакстон вернулась обратно в Штаты, чтобы присутствовать на окончании судебного процесса над Келли. Он был признан виновным. В Вашингтоне она стала свидетелем огромной антивоенной демонстрации вьетнамских ветеранов, некоторые бросали свои медали к подножию Капитолия. Она написала об этом в «Тайме», а затем снова вылетела в Париж.
В июне Даниэль Элсберг опубликовал «Документы Пентагона». В июле, когда Никсон объявил о поездке Киссинджера в Китай, и в октябре 1971 года, когда Тхиеу был переизбран президентом Южного Вьетнама, она все еще работала на переговорах в Париже. Наконец в декабре Пакстон с радостью отправила репортаж о том, что численность американских войск во Вьетнаме сокращена до ста сорока тысяч человек, другими словами, там осталось не более трети того количества, что было полтора года назад. Однако во все эти полтора года она так и не узнала ровно ничего о судьбе Тони Кампобелло. Все было очевидно.
Если бы его взяли в плен или если бы он прятался где-то раненый, об этом, конечно, давно бы стало известно. Пакстон больше не имела права поддерживать в Джое надежду. И все же, когда раз в несколько месяцев они разговаривали по телефону и он снова спрашивал ее об этом, она неизменно говорила ему то, что чувствовала — что его папа жив, только неизвестно, где он.
К тому времени ему уже исполнилось десять, и он лучше все понимал. Как-то она рассказала ему о своем отце, и это их еще больше сблизило — ведь оба они выросли без отца.
К концу 1971 года жизнь Пакстон стала и интересной, и странной. Ей исполнилось двадцать пять, она была очень красива, и многие в Париже заглядывались на нее. Но она чувствовала себя так, как будто часть ее самой перестала существовать, а может быть, ее никогда и не было. От ее души как будто отрезали большой кусок. Пакстон жила исключительно ради работы и маленького мальчика из Грейт-Нэк, которого полюбила. Он стал ее единственной привязанностью. Остальное ушло в воспоминания и в снимки на столе. Питер… Билл… Ральф… Франс… ан… и, конечно. Тони. Портреты людей, которых она любила и потеряла в стране, куда она никогда не вернется, но по которой, как ни странно, она все еще тосковала. Пакстон тосковала по минувшему, по этим людям и по себе самой, такой, какой она сама была когда-то, когда эти люди окружали ее. И все же ей удавалось успешно работать. Она пользовалась большим уважением, к ее мнению прислушивались. И как ни удивительно, она была довольна. Несчастлива, но удовлетворена. И ей все еще не хватало его. И она все еще носила его рубиновое кольцо.
В начале 1972 года Пакстон с болью узнала о том, какие ужасные разрушения потерпел Вьетнам. Мирные переговоры закончились ничем, а уже в марте танки северо-вьетнамской армии пересекли демилитаризованную зону и начали наступление на юг по первой главной магистрали, наводя ужас и панику. К маю первая магистраль заполнилась солдатами и беженцами. Южновьетнамская армия явно не выдерживала сравнения с северными войсками. Постоянно гибли мирные жители, сжигали детей, убивали женщин. Фотографии, которые теперь видела она и которые видел весь мир, особенно те, которые печатали в «Тайме», были поистине леденящими кровь.
Вторая волна наступления опустошила Центральную возвышенность — результаты были те же, что и на севере. Страну заполнили голодные и бездомные люди. Американцы пытались отбросить противника, стараясь перевести военные действия в сторону южновьетнамской армии, но потерпели неудачу.
Третье наступление произошло в апреле близ границы с Камбоджей, к северу от Сайгона. Пакстон разрыдалась, читая репортажи «Ассошиэйтед Пресс». Три тысячи вьетнамских войск осадили Энлок и заняли провинцию.
Стало ясно, каким воздушным замком оказалась «вьетнамизация» Вьетнама, которая дорого обошлась всем и в которую уже никто не верил.
К середине апреля Никсон разрешил бомбардировки областей близ Хайона и Ханоя, и впервые за два года Пакстон обрадовалась, что она сейчас не во Вьетнаме. Было непонятно, останется ли там вообще кто-нибудь в живых. Ей совершенно не хотелось становиться свидетельницей настоящей резни. Она больше могла сделать здесь, в Париже. На самом деле, помимо всего прочего, Пакстон беспокоило, что случится с Тони, если он взят в плен или скрывается где-то в джунглях. Во время наступлений северо-вьетнамской армии американским пленным приходилось очень плохо. Но Пакстон все еще, хотя прошло уже два года, продолжала лелеять надежду, что где-то там, далеко, он все же был среди них. Единственным, что отвлекло ее от Вьетнама после падения в мае Куангтри, оказался арест некой пятерки, ворвавшейся в здание Уотергейт в Вашингтоне, — это произошло в июне. Об этом заговорил весь мир, и, хотя Пакстон все еще была в Париже, она написала об Уотергейте интересный материал, который опубликовали в «Тайме» и который снискал ей немало лестных отзывов. Постепенно Пакстон Эндрюз становилась знаменитой, но на эту сторону своей жизни она обращала очень мало внимания. Пакстон любила свою работу, но мало заботилась об успехе, который эта работа ей приносила Смысл ее жизни заключался в том, чтобы информировать, прорываться сквозь дебри лжи с мечом истины в руке, что она и делала, и ее друзья-журналисты дразнили ее и называли фанатиком. Но Пакстон никогда не стремилась во что бы то ни стало стать известной. И хотя ей доставлял удовольствие тот факт, что Киссинджер, Никсон, а с ними и виднейшие журналисты во всем мире были высокого о ней мнения, все же это не казалось ей особенно важным Важнее для нее оказывалось другое: ее статьи что-то меняли в этом мире.
Наконец в октябре 1972 года в парижских переговорах произошел перелом, хотя сначала об этом узнали немногие. 21 октября Северный Вьетнам принял предложенный проект мирного соглашения, а через пять дней сам Киссинджер пообещал, что «скоро наступит мир». Но президент Южного Вьетнама отказался подписать соглашение, не желая, чтобы северные войска оставались в местах их нынешней дислокации на юге, поскольку опасался, что они снова начнут военные действия.
Менее чем через две недели Никсон победил на выборах с большим перевесом, а еще через две недели президент Тхиеу предложил шестьдесят девять поправок к соглашению, которое могло бы принести мир во Вьетнам Пакстон пришла в ужас, как и многие другие известные журналисты. Ситуация снова стала безнадежной.
Переговоры прервались и снова возобновились в декабре.
Американцы начали массированные бомбардировки военных объектов, пообещав, что мирные жители не пострадают. Из Ханоя, однако, дали понять, что переговоры возобновятся только после прекращения воздушных налетов. Бомбардировки действительно прекратили перед Рождеством на один день, и Ханой сразу откликнулся. В самом конце декабря бомбардировки снова приостановили, и переговоры возобновились. В это время Боб Хоуп в последний раз приехал во Вьетнам, чтобы устроить там рождественское представление. Но в этом году Пакстон о нем уже не думала. Она была полностью поглощена парижскими мирными переговорами, теперь она получала дополнительную информацию из закрытых государственных источников в Вашингтоне. Самым заметным событием, случившимся во время рождественского отпуска, Пакстон, пожалуй, назвала бы звонок Джоя из Грейт-Нэк в сочельник. Мальчик сообщил, что у него все нормально, но затем вполголоса добавил, что ему очень ее не хватает. Пакстон растрогалась почти до слез. Она поняла, что стала для Джоя союзником, другом, ангелом-хранителем, которого послал ему отец.
Наконец в январе 1973 года Киссинджер и Ле Дык Тхо возобновили в Париже серьезные переговоры, это произошло за день до шестидесятилетия президента Никсона А ровно через неделю посол в Сайгоне Элсворт Бункер безапелляционно заявил президенту Тхиеу, что если тот немедленно не подпишет мирное соглашение, то на помощь США он может больше не рассчитывать.