Страница:
— Ты знаешь, я уже готова, чтобы завести второго, — призналась она Пакстон, когда они спустились в туалет. В ответ Пакстон заметила, что Габби никогда не выглядела так очаровательно.
— А как школа?
— Я не хочу возвращаться. Я не похожа на тебя. Ты мечтаешь стать журналисткой, сделать карьеру, доказать что-то.
Черт, Пакс, я просто хочу быть женой и рожать детей.
— Ты воплощаешь мечту моей матери, — грустно улыбнулась Пакстон. — Аллисон уже опередила меня, у них в августе должен родиться ребенок, и, видимо, мне придется слетать к ним, чтобы посмотреть на него, хотя этим летом я опять собираюсь работать в «Морнинг сан».
Оставался еще год учебы, после чего ей предлагали постоянную работу в редакции в качестве репортера.
— Кто же будет следующим? — поинтересовалась Пакстон. Девочку назвали Марджори Габриелла, дома звали ее Марджи. — Надеюсь, что мальчик.
— Мэттью тоже так думает, — с сияющим лицом ответила Габби. Ей исполнился двадцать один год, и она уже была замужем и матерью. Пакстон жила с Питером вот уже два года, он стал адвокатом, а она все еще студентка. Пора было менять что-то в жизни. В таком порядке: закончить колледж, поступить на работу, затем уже выйти замуж.
— Как у вас с Мэттью, все хорошо? — Хотя спрашивать было и не обязательно.
— Да, все замечательно, — ответила Габби спокойным тоном, серьезно глядя на подругу, соседку, а теперь еще и будущую родственницу. — Мне повезло, он мог послать меня на фиг, но не сделал этого. И потом, он в восторге от ребенка.
— Я рада за тебя, — искренне сказала Пакстон, и они поднялись в зал.
— Где вы пропадаете? Я обыскался вас, — встретил их Питер. — Я хотел познакомить тебя с женой своего босса. Она англичанка и, думаю, должна понравиться тебе.
Но они так и не нашли ее во второй раз. День прошел как длинный-длинный праздник, они совершенно вымотались и наконец вернулись в свой домик в Беркли. Они решили снять его еще на год, потому что так Пакстон будет удобнее учиться.
Когда она закончит учебу, начнет работу в газете и они поженятся, вот тогда и переедут в город.
— Все получилось на славу, — улыбнулась она ему, — я горжусь тобой… ты сделал это.
Питер был доволен, его родители тоже гордились им. Они были рады за обоих детей, им нравилась Пакстон, и она очень любила их. Весь день они проболтали о подробностях прошедшего торжества.
Лето пролетело незаметно. Питер был занят работой, Пакстон день и ночь проводила в газете. Она слетала домой перед началом учебного года повидать мать и новорожденного племянника. Джордж был так рад рождению сына, что не мог скрыть свой восторг. Назвали малыша Джеймс Карлтон Эндрюз, он был мил, а Аллисон чудесно выглядела. Даже мать растаяла, глядя на внука.
Только Квинни казалась постаревшей лет на десять, у нее болели суставы, и она еле двигалась.
— Почему ты не помог ей? — обрушилась Пакстон с обвинениями на Джорджа, но тот сослался на то, что у него есть дела поважнее, чем заботиться о старой служанке матери. — Она же не пойдет ни к кому больше, она доверяет тебе.
— Я ничего не могу для нее сделать. К дьяволу, Пакс, ей почти восемьдесят.
— Ну и что с того? Она может прожить и до ста лет, если кто-нибудь позаботится о ней.
Но все увещевания были совершенно бессмысленны. Они потеряли эти два года, и, хотела признавать Пакстон или нет, няня не могла жить вечно.
Однако Пакстон все же напомнила Джорджу о своей просьбе перед отъездом и провела с Квинни весь последний день.
— В конце концов ты собираешься за него замуж? — недовольно спросила Квинни, когда Пакстон вдруг упомянула имя Питера.
— Мы поговариваем о следующем июне, словом, как-нибудь летом. — Пакстон все-таки хотела начать работать, у нее оставалось желание быть независимой.
— Чего ты дожидаешься, детка? Седины в волосах или полнолуния? Ты любишь его вот уже три года.
— Да, но я хочу сначала закончить то, что затеяла.
— Ты вполне можешь выйти замуж и учиться. Ты достаточно умна, чтобы делать эти два дела одновременно. В чем заминка?
— Я знаю, что это глупость. Но я предпочитаю закончить одно дело, а потом уже приступать к другому.
— Смотри не затягивай ожидание. — Она внимательно изучала девушку, которую вырастила, и заметила, что Пакстон похорошела. Она выглядела взрослой и более зрелой, черты лица стали четче, а тело более женственным.
— Что ты имеешь в виду? — забеспокоилась Пакстон.
— Он может найти себе другую девушку, которая не заставит его долго ждать, или какая-нибудь из девиц приманит его чем-нибудь, не знаю… Но жизнь иногда выделывает такие фортели, что заставляет горько пожалеть, зачем ты так долго что-то откладывала и была уверена, что это от тебя никуда не убежит.
Детка, выходи замуж.
Но Пакстон решила, что няня просто хочет успеть увидеть ее замужем. Она-то знала, что Питер дождется ее. Он был не из тех, кто может сбежать. Потом, они так долго ждали, что могут подождать еще годик до следующего лета.
Когда она прилетела к Питеру, в Южном Вьетнаме был избран президент Тхиеу. И через месяц после этого во Вьетнаме погибли тридцать тысяч американцев и еще семьсот пятьдесят семь пропали без вести.
Вскоре Габби сообщила, что опять беременна и ребенок должен родиться в июне. Это казалось так далеко, так же далеко, как их свадьба.
Программа последнего года обучения в Беркли оказалась легкой, и дни летели один за другим. Пакстон и Питер обсуждали планы на жизнь после выпуска.
Рождество они провели все вместе у Вильсонов, а после праздников, как обычно, Питер и Пакстон уехали в долину кататься на лыжах. Они чудесно провели там время и смеялись, вспоминая, как Габби познакомилась здесь с Мэттью два года назад и сколько всего произошло за это время. Июнь вместе с выпускными экзаменами Пакстон был уже не за горами. Она решила сначала устроиться на работу, а к концу лета сыграть свадьбу.
Но когда они приехали домой, в почтовом ящике Питера ждала повестка из призывной комиссии. Его забирали в армию.
Пакстон показалось, что перестало биться сердце, когда она прочитала ее.
— Господи! Что же нам делать?! — с ужасом воскликнула она.
— Молиться, — ответил он и поздно вечером решил позвонить отцу.
Тот признался, что у него нет связей с призывной комиссией, после чего потребовал от них решительного ответа, согласна или нет Пакстон выходить замуж.
— Я уверен, что да, — спокойно ответил Питер, по его виду Пакстон поняла, о чем спрашивал отец. — Мы собирались дождаться лета. — Он знал, как важно для Пакстон следовать задуманному плану.
— Не думаю, что сейчас есть время на ожидание. Если вы сделаете это сейчас, у тебя есть шанс.
Все понимали, что это может помочь, но никто не был в этом уверен. Все в индивидуальном порядке решалось на заседании призывной комиссии, согласятся ли они признать свадьбу уважительной причиной для отсрочки. Кроме того, свадьбу в последнюю минуту могли и вовсе не принять в расчет. Возможно, они опоздали. Питер не хотел принуждать Пакстон делать столь серьезный шаг перед выпуском.
— Ладно, мы подумаем, папа. Может быть, они изменят свое решение после того, как я схожу к врачу. Мне исполняется двадцать шесть через полтора месяца. Вряд ли я им понадоблюсь. Им требуются более молодые.
Когда он повесил трубку, слезы стояли в глазах Пакстон.
Она боялась, что его заберут.
— Ну не будь дурочкой. — Он прижал ее к себе. — Я слишком стар для них, меня не возьмут.
— А что, если все-таки призовут?
— Они не должны.
— Давай поженимся. — Сейчас она только этого и хотела, но он считал, что это им в данную минуту вряд ли поможет.
— Это не дело. Не для того мы ждали с тобой три с половиной года, чтобы в результате поддаться панике и устроить скоропалительную свадьбу.
— Почему бы и нет? Питер, я не хочу больше ждать. — Внезапно она вспомнила слова Квинни: иногда жизнь заставляет тебя пожалеть о том, что ты слишком долго ждала… — Я хочу, чтобы мы поженились.
— Прекрати панику. — Он старался говорить спокойно. В первый раз он видел ее такой испуганной. — Я поговорю завтра со своим боссом. , — , ..
Тот был согласен с Питером. Они не могут призывать человека на месяц до истечения призывного возраста, это абсолютно бессмысленно. Но если они все же решили так, у Питера мало шансов избежать призыва. Ставку можно делать только на эти шесть недель.
С надеждой он пошел к врачу призывного пункта в Окленде, и тот признал его годным к службе. Это произошло. Никто из них не мог поверить в случившееся. Пакетов чувствовала, что земля уходит у нее из-под ног… Она хотела спрятать Питера, но он не собирался прятаться. Он не верил в реальность войны.
Пакстон напомнила ему, как он сжег свой военный билет. Но сейчас это был вполне взрослый человек, ответственный за свои поступки. Это был сын издателя «Морнинг сан», и, даже если он не желает, он должен идти на службу.
Если они поженятся сейчас, уже будет поздно. Его призывают, и обсуждать тут нечего.
Пакстон казалось, она видит дурной сон. Вьетнам снился ей в ночных кошмарах. Накануне праздника Тет, вьетнамского Нового года, двухсоттысячная армия коммунистов начала движение в сторону противника серией внезапных атак. Двадцать третьего января Северная Корея захватила корабль Военно-морского флота США. В тот же день Питеру надлежало прибыть в военный учебный центр в Форт-Орд. Пакстон не увидит его в течение восьми недель, после этого только Господь знает, куда его пошлют. Единственное, на что он надеялся, профессия адвоката позволит пристроиться где-нибудь в тылу и не участвовать в военных действиях. Хотя он активно убеждал в этом Пакстон и своих родителей, сам отнюдь не был уверен в таком развитии событий. Совсем не так он планировал свою жизнь через семь месяцев после окончания юридической школы…
— Питер, пожалуйста, давай уедем в Канаду… Я буду работать, — умоляла его Пакстон перед отъездом, но он не хотел и слышать об этом.
— Не будь смешной. Я хочу, чтобы ты закончила колледж. — Питер знал, что это значило для нее, и знал, как удачно она работала в редакции газеты, и не хотел никуда убегать. Конечно, ему придется забыть о своей карьере на ближайшие два года, но ведь и это не конец света. Он мог бы начать готовиться к офицерской службе, но на это потребуется больше времени, поэтому он предпочел служить два года рядовым, чтобы поскорее вернуться домой.
Теперь уже ничто не могло помочь Питеру избежать службы, но Пакстон до самого отъезда упрашивала его отправиться в Канаду. Она даже довезла его до Форт-Орда и плакала навзрыд, когда провожала.
— Мы увидимся через несколько недель, любимый малыш. Пожалуйста, перестань. — Он настоял, чтобы она вернулась в Сан-Франциско и пожила с его родителями. Но уже через несколько дней она переехала обратно в Беркли. Ей было спокойнее жить здесь, в их с Питером доме, но все восемь недель разлуки мысли были только о нем. Пакстон жила ожиданием. Наконец он позвонил. Ничего особенного, приедет на уик-энд — приедет, чтобы попрощаться и через пять дней покинуть страну и вылететь в Сайгон.
Глава 9
— А как школа?
— Я не хочу возвращаться. Я не похожа на тебя. Ты мечтаешь стать журналисткой, сделать карьеру, доказать что-то.
Черт, Пакс, я просто хочу быть женой и рожать детей.
— Ты воплощаешь мечту моей матери, — грустно улыбнулась Пакстон. — Аллисон уже опередила меня, у них в августе должен родиться ребенок, и, видимо, мне придется слетать к ним, чтобы посмотреть на него, хотя этим летом я опять собираюсь работать в «Морнинг сан».
Оставался еще год учебы, после чего ей предлагали постоянную работу в редакции в качестве репортера.
— Кто же будет следующим? — поинтересовалась Пакстон. Девочку назвали Марджори Габриелла, дома звали ее Марджи. — Надеюсь, что мальчик.
— Мэттью тоже так думает, — с сияющим лицом ответила Габби. Ей исполнился двадцать один год, и она уже была замужем и матерью. Пакстон жила с Питером вот уже два года, он стал адвокатом, а она все еще студентка. Пора было менять что-то в жизни. В таком порядке: закончить колледж, поступить на работу, затем уже выйти замуж.
— Как у вас с Мэттью, все хорошо? — Хотя спрашивать было и не обязательно.
— Да, все замечательно, — ответила Габби спокойным тоном, серьезно глядя на подругу, соседку, а теперь еще и будущую родственницу. — Мне повезло, он мог послать меня на фиг, но не сделал этого. И потом, он в восторге от ребенка.
— Я рада за тебя, — искренне сказала Пакстон, и они поднялись в зал.
— Где вы пропадаете? Я обыскался вас, — встретил их Питер. — Я хотел познакомить тебя с женой своего босса. Она англичанка и, думаю, должна понравиться тебе.
Но они так и не нашли ее во второй раз. День прошел как длинный-длинный праздник, они совершенно вымотались и наконец вернулись в свой домик в Беркли. Они решили снять его еще на год, потому что так Пакстон будет удобнее учиться.
Когда она закончит учебу, начнет работу в газете и они поженятся, вот тогда и переедут в город.
— Все получилось на славу, — улыбнулась она ему, — я горжусь тобой… ты сделал это.
Питер был доволен, его родители тоже гордились им. Они были рады за обоих детей, им нравилась Пакстон, и она очень любила их. Весь день они проболтали о подробностях прошедшего торжества.
Лето пролетело незаметно. Питер был занят работой, Пакстон день и ночь проводила в газете. Она слетала домой перед началом учебного года повидать мать и новорожденного племянника. Джордж был так рад рождению сына, что не мог скрыть свой восторг. Назвали малыша Джеймс Карлтон Эндрюз, он был мил, а Аллисон чудесно выглядела. Даже мать растаяла, глядя на внука.
Только Квинни казалась постаревшей лет на десять, у нее болели суставы, и она еле двигалась.
— Почему ты не помог ей? — обрушилась Пакстон с обвинениями на Джорджа, но тот сослался на то, что у него есть дела поважнее, чем заботиться о старой служанке матери. — Она же не пойдет ни к кому больше, она доверяет тебе.
— Я ничего не могу для нее сделать. К дьяволу, Пакс, ей почти восемьдесят.
— Ну и что с того? Она может прожить и до ста лет, если кто-нибудь позаботится о ней.
Но все увещевания были совершенно бессмысленны. Они потеряли эти два года, и, хотела признавать Пакстон или нет, няня не могла жить вечно.
Однако Пакстон все же напомнила Джорджу о своей просьбе перед отъездом и провела с Квинни весь последний день.
— В конце концов ты собираешься за него замуж? — недовольно спросила Квинни, когда Пакстон вдруг упомянула имя Питера.
— Мы поговариваем о следующем июне, словом, как-нибудь летом. — Пакстон все-таки хотела начать работать, у нее оставалось желание быть независимой.
— Чего ты дожидаешься, детка? Седины в волосах или полнолуния? Ты любишь его вот уже три года.
— Да, но я хочу сначала закончить то, что затеяла.
— Ты вполне можешь выйти замуж и учиться. Ты достаточно умна, чтобы делать эти два дела одновременно. В чем заминка?
— Я знаю, что это глупость. Но я предпочитаю закончить одно дело, а потом уже приступать к другому.
— Смотри не затягивай ожидание. — Она внимательно изучала девушку, которую вырастила, и заметила, что Пакстон похорошела. Она выглядела взрослой и более зрелой, черты лица стали четче, а тело более женственным.
— Что ты имеешь в виду? — забеспокоилась Пакстон.
— Он может найти себе другую девушку, которая не заставит его долго ждать, или какая-нибудь из девиц приманит его чем-нибудь, не знаю… Но жизнь иногда выделывает такие фортели, что заставляет горько пожалеть, зачем ты так долго что-то откладывала и была уверена, что это от тебя никуда не убежит.
Детка, выходи замуж.
Но Пакстон решила, что няня просто хочет успеть увидеть ее замужем. Она-то знала, что Питер дождется ее. Он был не из тех, кто может сбежать. Потом, они так долго ждали, что могут подождать еще годик до следующего лета.
Когда она прилетела к Питеру, в Южном Вьетнаме был избран президент Тхиеу. И через месяц после этого во Вьетнаме погибли тридцать тысяч американцев и еще семьсот пятьдесят семь пропали без вести.
Вскоре Габби сообщила, что опять беременна и ребенок должен родиться в июне. Это казалось так далеко, так же далеко, как их свадьба.
Программа последнего года обучения в Беркли оказалась легкой, и дни летели один за другим. Пакстон и Питер обсуждали планы на жизнь после выпуска.
Рождество они провели все вместе у Вильсонов, а после праздников, как обычно, Питер и Пакстон уехали в долину кататься на лыжах. Они чудесно провели там время и смеялись, вспоминая, как Габби познакомилась здесь с Мэттью два года назад и сколько всего произошло за это время. Июнь вместе с выпускными экзаменами Пакстон был уже не за горами. Она решила сначала устроиться на работу, а к концу лета сыграть свадьбу.
Но когда они приехали домой, в почтовом ящике Питера ждала повестка из призывной комиссии. Его забирали в армию.
Пакстон показалось, что перестало биться сердце, когда она прочитала ее.
— Господи! Что же нам делать?! — с ужасом воскликнула она.
— Молиться, — ответил он и поздно вечером решил позвонить отцу.
Тот признался, что у него нет связей с призывной комиссией, после чего потребовал от них решительного ответа, согласна или нет Пакстон выходить замуж.
— Я уверен, что да, — спокойно ответил Питер, по его виду Пакстон поняла, о чем спрашивал отец. — Мы собирались дождаться лета. — Он знал, как важно для Пакстон следовать задуманному плану.
— Не думаю, что сейчас есть время на ожидание. Если вы сделаете это сейчас, у тебя есть шанс.
Все понимали, что это может помочь, но никто не был в этом уверен. Все в индивидуальном порядке решалось на заседании призывной комиссии, согласятся ли они признать свадьбу уважительной причиной для отсрочки. Кроме того, свадьбу в последнюю минуту могли и вовсе не принять в расчет. Возможно, они опоздали. Питер не хотел принуждать Пакстон делать столь серьезный шаг перед выпуском.
— Ладно, мы подумаем, папа. Может быть, они изменят свое решение после того, как я схожу к врачу. Мне исполняется двадцать шесть через полтора месяца. Вряд ли я им понадоблюсь. Им требуются более молодые.
Когда он повесил трубку, слезы стояли в глазах Пакстон.
Она боялась, что его заберут.
— Ну не будь дурочкой. — Он прижал ее к себе. — Я слишком стар для них, меня не возьмут.
— А что, если все-таки призовут?
— Они не должны.
— Давай поженимся. — Сейчас она только этого и хотела, но он считал, что это им в данную минуту вряд ли поможет.
— Это не дело. Не для того мы ждали с тобой три с половиной года, чтобы в результате поддаться панике и устроить скоропалительную свадьбу.
— Почему бы и нет? Питер, я не хочу больше ждать. — Внезапно она вспомнила слова Квинни: иногда жизнь заставляет тебя пожалеть о том, что ты слишком долго ждала… — Я хочу, чтобы мы поженились.
— Прекрати панику. — Он старался говорить спокойно. В первый раз он видел ее такой испуганной. — Я поговорю завтра со своим боссом. , — , ..
Тот был согласен с Питером. Они не могут призывать человека на месяц до истечения призывного возраста, это абсолютно бессмысленно. Но если они все же решили так, у Питера мало шансов избежать призыва. Ставку можно делать только на эти шесть недель.
С надеждой он пошел к врачу призывного пункта в Окленде, и тот признал его годным к службе. Это произошло. Никто из них не мог поверить в случившееся. Пакетов чувствовала, что земля уходит у нее из-под ног… Она хотела спрятать Питера, но он не собирался прятаться. Он не верил в реальность войны.
Пакстон напомнила ему, как он сжег свой военный билет. Но сейчас это был вполне взрослый человек, ответственный за свои поступки. Это был сын издателя «Морнинг сан», и, даже если он не желает, он должен идти на службу.
Если они поженятся сейчас, уже будет поздно. Его призывают, и обсуждать тут нечего.
Пакстон казалось, она видит дурной сон. Вьетнам снился ей в ночных кошмарах. Накануне праздника Тет, вьетнамского Нового года, двухсоттысячная армия коммунистов начала движение в сторону противника серией внезапных атак. Двадцать третьего января Северная Корея захватила корабль Военно-морского флота США. В тот же день Питеру надлежало прибыть в военный учебный центр в Форт-Орд. Пакстон не увидит его в течение восьми недель, после этого только Господь знает, куда его пошлют. Единственное, на что он надеялся, профессия адвоката позволит пристроиться где-нибудь в тылу и не участвовать в военных действиях. Хотя он активно убеждал в этом Пакстон и своих родителей, сам отнюдь не был уверен в таком развитии событий. Совсем не так он планировал свою жизнь через семь месяцев после окончания юридической школы…
— Питер, пожалуйста, давай уедем в Канаду… Я буду работать, — умоляла его Пакстон перед отъездом, но он не хотел и слышать об этом.
— Не будь смешной. Я хочу, чтобы ты закончила колледж. — Питер знал, что это значило для нее, и знал, как удачно она работала в редакции газеты, и не хотел никуда убегать. Конечно, ему придется забыть о своей карьере на ближайшие два года, но ведь и это не конец света. Он мог бы начать готовиться к офицерской службе, но на это потребуется больше времени, поэтому он предпочел служить два года рядовым, чтобы поскорее вернуться домой.
Теперь уже ничто не могло помочь Питеру избежать службы, но Пакстон до самого отъезда упрашивала его отправиться в Канаду. Она даже довезла его до Форт-Орда и плакала навзрыд, когда провожала.
— Мы увидимся через несколько недель, любимый малыш. Пожалуйста, перестань. — Он настоял, чтобы она вернулась в Сан-Франциско и пожила с его родителями. Но уже через несколько дней она переехала обратно в Беркли. Ей было спокойнее жить здесь, в их с Питером доме, но все восемь недель разлуки мысли были только о нем. Пакстон жила ожиданием. Наконец он позвонил. Ничего особенного, приедет на уик-энд — приедет, чтобы попрощаться и через пять дней покинуть страну и вылететь в Сайгон.
Глава 9
Для родных Питера эти пять дней были невыносимы. Любовь и отчаяние читались в каждом взгляде, в каждом жесте. Эд Вильсон попытался привлечь свои старые связи, впрочем, безуспешно. В те дни все были в одной лодке, слишком многие отчаялись уберечь своих сыновей, а пытаться изменить что-то — все равно что плыть против течения. «Ты должен идти, ты призван, а все, что от тебя зависит, — просто выжить, вернуться оттуда живым». Срок службы во Вьетнаме — тринадцать месяцев, или, как подсчитал однажды Питер, триста девяносто пять дней. А после его, вероятно, отправят дослуживать куда-нибудь в Штаты, и все. Это, правда, ненадолго откладывает их свадьбу… Он пытался успокоить Пакстон. Впрочем, оба понимали, что это не так. В эти тринадцать месяцев их жизнь станет молитвой, заговором: ничего не должно случиться, Питер выживет, вернется.
Пакстон, как никогда раньше, винила себя в том, что не вышла за Питера замуж.
— Слушай, поедем в Канаду, — шептала она. Они лежали в спальне Пакстон и говорили о том, что им предстоит. Вильсоны хотели, чтобы она в эти последние дни пожила в их доме, была с ними рядом. У Пакстон была своя комната, и Питеру каждую ночь приходилось незаметно пробираться к ней в спальню, а на рассвете возвращаться к себе, вот только спать они не могли. Они устали, днем были мужественными, сдержанными, спокойными, но приходила ночь, и Питер с Пакстон оставались наедине со своей судьбой.
За эти два месяца Питер похудел, впрочем, заодно и возмужал, только в глазах появилось отчаяние.
— Я не хочу этого, но должен. Мы не можем поехать, Пакс, — сказал он тихо и закурил сигарету. Раньше Питер почти не курил, это стало привычкой на учениях в Форт-Орде. — Что я там забыл?
— Ты юрист. Ты можешь практиковать там.
— И разбить сердце отца. Пакс, я же никогда не смогу вернуться.
— Чушь. Однажды все вернутся домой, слишком много наших в Канаде, властям придется смириться с этим.
— А если нет? Тогда я не вернусь. Малыш, не стоит рисковать всем.
А если он вообще не вернется? Никогда? Стоит ли рисковать жизнью? Положение было безвыходным: ему двадцать шесть лет, у него прекрасное юридическое образование, он помолвлен, и вот его посылают во Вьетнам. Ужас.
— Питер, пожалуйста… — Она прижалась к нему, в ее глазах стояли слезы, он чувствовал одновременно ее боль и обиду за себя. Ведь в том, что происходит, не было его вины, но принять то, что предлагала Пакстон, он не мог. Он не имеет права. Идти на эту войну он не хотел. Когда-то в свое время Питер сжег военный билет. И все же он знал, что должен идти, ко всему прочему он же американец и хочет послужить своей стране. Питер припомнил, как их натаскивали на учениях: они должны ненавидеть «чарли», они должны знать, что «чарли» ненавидят их. И потом, все эти жуткие истории о подростках, снующих повсюду с «Калашниковыми», заброшенных штольнях, о вьетконговцах, от которых не укрыться и которые всегда готовы тебя убить. Но было и другое, о чем помалкивали: боль, страх, потеря близких, смерть. Один неверный шаг, и тебя нет.
Ты просто устал и плохо соображаешь, и молодая вьетнамка с малышом на руках падает замертво — это был твой выстрел.
И все же он готов. Он успокаивал Пакстон, мать. Он будет осторожен — никакого удальства. Новые обещания, новые клятвы, чтобы осушить слезы любимой. Они простились, Питер поцеловал ее и нежно посмотрел ей в глаза.
— Я вернусь ради тебя целый и невредимый… Мы поженимся, и будет у нас четырнадцать детей. Приготовься, Пакс. К тому времени я буду старым.
Пакстон еще не знает, что готовиться ей предстоит совершенно к другому.
— Знаешь, мы могли бы пожениться до твоего отъезда.
Он думал об этом, но жениться сейчас — в спешке, расставаясь, возможно, навсегда, в страхе потерять друг друга… Пакстон могла остаться вдовой — нет, только не это. Пакстон будет ждать его и дождется. Не этого он боялся, и потом, разве все эти годы они не были мужем и женой?
— Я люблю тебя, — прошептала она и поцеловала его, он улыбнулся и пошел к себе, уже светало. Март 1968-го, воскресенье, на следующий день Питер уедет во Вьетнам. Впереди был трудный день.
Утром пришли Габби и Мэттью, а с ними малышка Марджи, ей было пятнадцать месяцев, она уже ходила и была страшной непоседой. Габби ждала следующего ребенка. Сразу после ленча они с Питером пошли прогуляться в сад и долго говорили там. Вернулись они расстроенные, в глазах стояли слезы… Кто не плакал в тот день…
Вечером вся семья собиралась у приемника. Транслировали — все уже сбились со счета какую за последнее время — речь Линдона Джонсона. Он обещал сократить число вылетов боевых самолетов, а потом обещал мир. Затем прозвучала потрясающая новость: он не будет выставлять свою кандидатуру на переизбрание. Было о чем поговорить, но для Вильсонов предстоящий отъезд Питера затмевал собою все.
Ночью Питер пришел к Пакстон раньше обычного, родители еще не легли спать, но ждать он не хотел, просто не мог. В комнате было тихо, они лежали обнявшись и плакали. Он не хотел умирать, не хотел убивать, не хотел этой вынужденной разлуки с любимой. И все же он пойдет на эту войну, решение было бесповоротным. Пакстон по-прежнему винила себя за то, что не вышла за Питера раньше, но тогда ей казалось вполне разумным, что сначала нужно окончить колледж. А сейчас? Что разумно сейчас? Война, потрясшая мир своей несправедливостью, война, которую незачем выигрывать, которую мы можем только проиграть? Бессмыслица, роковая ошибка. Так думала не одна Пакстон.
Они стояли у окна и смотрели, как восходит солнце… Это утро прощания навсегда сохранится в их сердцах, это солнце запомнится навсегда.
Простившись, Питер пошел к себе, у дверей гостиной он столкнулся с отцом.
— Доброе утро, папа. — Он горько улыбнулся.
Эд Вильсон только кивнул, он не мог говорить. Он ясно помнил Питера совсем маленьким, а теперь это был взрослый, самостоятельный мужчина. Старый Эд Вильсон чувствовал, что теряет сына.
За завтраком собралась вся семья. Все старались выглядеть бодрыми, но в воздухе ощущалось напряжение, ели в молчании.
В конце концов Питер не выдержал, медленно отодвинул стул, поднялся и, опустив голову, сказал:
— Зачем вы так? — Стол был превосходен, услужливая горничная, декор в духе последних достижений американского просперити, а вокруг те, кого любил он, кто любил его. — Простите, я вас оставлю. — Искренность этих слов прорвала завесу молчаливого ожидания и настороженности, все стали говорить перебивая друг друга, горячо… Пакстон вдруг поняла, какое же это счастье — вот так просто сказать о своих чувствах, выразить свою любовь и печаль в прощальных словах. Если бы пришлось провожать ее брата, никто из родных не осмелился бы на подобную откровенность.
Спустя полчаса они уже были в пути. Они направлялись в Файерленд, на базу ВВС Трэвис. Питер был уже в форме, за спиной у него висел огромный рюкзак. На базу ему приказано было явиться к полудню, но точного времени вылета Питер не знал. Впрочем, это было уже не так важно.
Теплый солнечный день. Они ехали молча, все слова были уже сказаны. Когда они приехали, шофер мистера Вильсона вышел из машины, подошел к Питеру и крепко пожал ему руку.
Это был искренний жест, жест одобрения и гордости.
— Удачи тебе, сынок. Ни пуха ни пера. — Он был солдатом на второй мировой войне, и для него слово «война» имело вполне конкретный смысл. Но когда он шел на войну, он знал зачем, кто его враги и за что он сражается. У Питера такой уверенности не было, он лишь кивнул.
— Спасибо, Том. Будь счастлив. — Он попрощался с отцом, матерью, Пакстон. — Будьте счастливы, я люблю вас, очень люблю. — Питер в последний раз взглянул на Пакстон, прощальный взгляд, последние слова. Он отвернулся и пошел прочь, дальше он должен был идти один. «Пожалуй, так будет лучше», — подумал про себя Эд Вильсон. Прощание затягивалось и становилось невыносимым, особенно для Марджори. Что чувствовала она, видя, как самолет уносит ее дитя в никуда?
Они вернулись к лимузину, женщины едва сдерживали рыдания.
— Мы должны были пожениться, — сквозь слезы шептала Пакстон, но Марджори покачала головой.
— Никогда не знаешь, где подстелить соломки. Никто этого не знает. — И никто ничего не знал о той войне, на которую отправился Питер, солдатом которой он стал, никто не знал цену, которую он заплатит, будучи там.
— Дай Бог, чтобы он был осторожен, — тихо сказала миссис Вильсон, когда переезжали мост, возвращаясь в Сан-Франциско.
Пакстон заехала к Вильсонам, пообедала с ними, но оставаться у них не захотела и в тот же день собрала вещи и уехала домой в Беркли. Сегодня она должна была сдавать экономику, но было ясно, что сдавать она ничего не будет. Сейчас Пакстон знала и помнила только одно: где Питер, куда он летит и что его ждет. Сначала он должен был лететь на Гавайи, затем Гуам, а после Сайгон, оттуда, если выйдет, он ей позвонит. Куда Питера направят, было неясно.
Пакстон надеялась, что никуда. Если повезет, его оставят в штабном корпусе, она настаивала, чтобы он воспользовался своим положением, он дипломированный специалист. Но назначение в правовой дипломатический корпус он не получил, в этом случае его оставили бы в Штатах, во Вьетнаме не нужны были юристы. Там было нужно пушечное мясо, живые мишени для снайперов «чарли»… Наутро родители Питера позвонили и пригласили ее пожить у них несколько дней, но Пакстон предпочла в первый день разлуки с Питером оставаться дома. Она вошла в спальню и стала перебирать его одежду, потом легла на кровать и стала воображать, что Питер рядом, вместе с нею.
Они уехали из этого дома в июне, и вот Питера нет, она одна, но здесь его вещи, они хранят запах его любимого одеколона, его тела.
Словно не было разлуки, словно он здесь. Днем позвонила Габби.
Они вспоминали и плакали.
— Я только хочу, чтобы он вернулся. — Габби чуть не рыдала. Они очень сблизились за годы учебы, а особенно за время знакомства Питера с Пакстон.
— Я тоже, — горестно произнесла Пакстон, глядя в пустоту комнаты.
— А знаешь, что сегодня за день? — вдруг спросила Габби. Пакстон не знала, ей было все равно. — Первое апреля, День дурака.
— Значит, сегодня вечером они вернут Питера и попросят прощения за дурацкую шутку, — улыбнулась Пакстон.
— Неплохо было бы, козлы… — Пакстон услышала в трубке плач маленькой Марджи, Габби нужно было идти к ней, но она обещала перезвонить, когда удастся.
Следующий звонок оказался от Питера из Гуама. Была полночь, она лежала в постели, думая о нем, это казалось чудом… она слышит его голос сквозь шум и помехи на линии. Его рейс должны объявить через несколько минут, и он звонит, чтобы сказать, что любит ее.
— И я люблю тебя, милый, береги себя…
— Я люблю тебя! — И все. Связь прервалась, голос пропал.
Пакстон легла в постель, попыталась заснуть, но сон не приходил.
На следующий день она снова не пошла в университет. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя. Она должна была к концу года представить две зачетные работы, но со времени Форт-Орда она к ним не притрагивалась. Напряжение было слишком велико, и результаты семестра показали это. Практически по всем предметам стояло «удовлетворительно». Она зашла в библиотеку за книгами, которые заказала бог весть когда.
Вдруг Пакстон поняла, что не знает, что делать со всем этим, ее охватило смутное чувство тревоги, почти страха: она не успеет, не сможет закончить университет.
Позвонила мать Питера. Она не знала, что Пакстон разговаривала с ее сыном. Марджори просто хотела поговорить с Пакстон, узнать, все ли у нее в порядке. Все в порядке. Разве что какое-то странное ощущение, возникшее в ней недавно, ощущение, будто ее уносит подводное течение. Казалось, все качается, плывет, и голоса, которые она слышит, будто бы Доносятся сквозь толщу воды. Какое-то глухое равнодушие, забвение всего, ничто больше не существовало. Ей просто хотелось спрятаться, просидеть все время дома, пока не вернется Питер. Он обещал: они обязательно встретятся на Гавайях или еще где-нибудь. Питер действительно не знал, куда, как далеко его зашлют, но в одном он был уверен: несмотря ни на что, он встретится с Пакстон.
— Береги себя, — попросила ее миссис Вильсон, и Пакстон пообещала, как раньше обещал ей Питер. Она повесила трубку, но вдруг подумала, не позвонить ли ей Квинни в Саванну. Но расстраивать ее не хотелось.
Вечером Пакстон включила телевизор, она знала, что Питер уже в Сайгоне. Сообщения из Вьетнама… Все вдруг ожило, пришло в движение: каждый кадр, каждое слово сообщения стало емким, почти материальным, во все это была вовлечена жизнь Питера, ее жизнь. Но не новости из Вьетнама стали потрясением дня, а то, что следовало сразу за ними. Темная история…
Очередное сообщение о докторе Кинге, мелькание кадров, на экране бегущие люди, какой-то отель… крики, а затем голос за кадром: «Доктор Мартин Лютер Кинг убит в Мемфисе». Мертв, в него стреляли. Она смотрела на экран и ничего не понимала.
Мир сошел с ума. Питер во Вьетнаме… Мартин Лютер Кинг убит… кому-то это было нужно — эта смерть и забвение всего, за что он боролся. Она медленно опустилась в кресло, вслушиваясь в слова диктора. Но поверить во все это… В тот же вечер она узнала о прошедших по всей стране беспорядках. Отчаянная попытка выразить протест тех, кто еще совсем недавно оплакивал Кеннеди. Все эти годы они несли эту боль в себе, но сейчас… Чаша была переполнена, новой боли не было места.
Пакстон сидела в поблекшей в сумерках гостиной и плакала, зазвонил телефон, но на этот раз она не подошла к нему. Зачем?
Она знала, что это не Питер. Возможно, кто-то из знакомых, приятелей, желающих пособолезновать ей, отвлечь ее, а она ничего этого не хотела — ни говорить, ни слушать. Не желает она быть частью мира, в котором не находится места для людей, подобных доктору Кингу. Пакстон вновь включила телевизор и услышала новые подробности. Слезы потекли по ее щекам, она почувствовала, что теряет веру и оплакивает саму себя. «Почему?» Безмолвный вопрос — безмолвный ответ.
Унылая неделя, все это время Пакстон просидела дома. В ночь на воскресенье ей приснился жуткий сон, странные птицы кружили над ее головой, в их кружении было что-то грозное, пугающее. Проснулась она оттого, что звонил телефон, слава Богу, это был лишь сон. А телефонный звонок в итоге оказался дверным. Она недоумевала, кто бы это мог быть? Она накинула свитер Питера поверх ночного халата, выбежала на кухню, чтобы посмотреть, кто пришел, но никого не увидела. Босая, заспанная, пошла открывать. Каково же было ее удивление, когда у распахнутых дверей Пакстон обнаружила отца Питера.
Пакстон, как никогда раньше, винила себя в том, что не вышла за Питера замуж.
— Слушай, поедем в Канаду, — шептала она. Они лежали в спальне Пакстон и говорили о том, что им предстоит. Вильсоны хотели, чтобы она в эти последние дни пожила в их доме, была с ними рядом. У Пакстон была своя комната, и Питеру каждую ночь приходилось незаметно пробираться к ней в спальню, а на рассвете возвращаться к себе, вот только спать они не могли. Они устали, днем были мужественными, сдержанными, спокойными, но приходила ночь, и Питер с Пакстон оставались наедине со своей судьбой.
За эти два месяца Питер похудел, впрочем, заодно и возмужал, только в глазах появилось отчаяние.
— Я не хочу этого, но должен. Мы не можем поехать, Пакс, — сказал он тихо и закурил сигарету. Раньше Питер почти не курил, это стало привычкой на учениях в Форт-Орде. — Что я там забыл?
— Ты юрист. Ты можешь практиковать там.
— И разбить сердце отца. Пакс, я же никогда не смогу вернуться.
— Чушь. Однажды все вернутся домой, слишком много наших в Канаде, властям придется смириться с этим.
— А если нет? Тогда я не вернусь. Малыш, не стоит рисковать всем.
А если он вообще не вернется? Никогда? Стоит ли рисковать жизнью? Положение было безвыходным: ему двадцать шесть лет, у него прекрасное юридическое образование, он помолвлен, и вот его посылают во Вьетнам. Ужас.
— Питер, пожалуйста… — Она прижалась к нему, в ее глазах стояли слезы, он чувствовал одновременно ее боль и обиду за себя. Ведь в том, что происходит, не было его вины, но принять то, что предлагала Пакстон, он не мог. Он не имеет права. Идти на эту войну он не хотел. Когда-то в свое время Питер сжег военный билет. И все же он знал, что должен идти, ко всему прочему он же американец и хочет послужить своей стране. Питер припомнил, как их натаскивали на учениях: они должны ненавидеть «чарли», они должны знать, что «чарли» ненавидят их. И потом, все эти жуткие истории о подростках, снующих повсюду с «Калашниковыми», заброшенных штольнях, о вьетконговцах, от которых не укрыться и которые всегда готовы тебя убить. Но было и другое, о чем помалкивали: боль, страх, потеря близких, смерть. Один неверный шаг, и тебя нет.
Ты просто устал и плохо соображаешь, и молодая вьетнамка с малышом на руках падает замертво — это был твой выстрел.
И все же он готов. Он успокаивал Пакстон, мать. Он будет осторожен — никакого удальства. Новые обещания, новые клятвы, чтобы осушить слезы любимой. Они простились, Питер поцеловал ее и нежно посмотрел ей в глаза.
— Я вернусь ради тебя целый и невредимый… Мы поженимся, и будет у нас четырнадцать детей. Приготовься, Пакс. К тому времени я буду старым.
Пакстон еще не знает, что готовиться ей предстоит совершенно к другому.
— Знаешь, мы могли бы пожениться до твоего отъезда.
Он думал об этом, но жениться сейчас — в спешке, расставаясь, возможно, навсегда, в страхе потерять друг друга… Пакстон могла остаться вдовой — нет, только не это. Пакстон будет ждать его и дождется. Не этого он боялся, и потом, разве все эти годы они не были мужем и женой?
— Я люблю тебя, — прошептала она и поцеловала его, он улыбнулся и пошел к себе, уже светало. Март 1968-го, воскресенье, на следующий день Питер уедет во Вьетнам. Впереди был трудный день.
Утром пришли Габби и Мэттью, а с ними малышка Марджи, ей было пятнадцать месяцев, она уже ходила и была страшной непоседой. Габби ждала следующего ребенка. Сразу после ленча они с Питером пошли прогуляться в сад и долго говорили там. Вернулись они расстроенные, в глазах стояли слезы… Кто не плакал в тот день…
Вечером вся семья собиралась у приемника. Транслировали — все уже сбились со счета какую за последнее время — речь Линдона Джонсона. Он обещал сократить число вылетов боевых самолетов, а потом обещал мир. Затем прозвучала потрясающая новость: он не будет выставлять свою кандидатуру на переизбрание. Было о чем поговорить, но для Вильсонов предстоящий отъезд Питера затмевал собою все.
Ночью Питер пришел к Пакстон раньше обычного, родители еще не легли спать, но ждать он не хотел, просто не мог. В комнате было тихо, они лежали обнявшись и плакали. Он не хотел умирать, не хотел убивать, не хотел этой вынужденной разлуки с любимой. И все же он пойдет на эту войну, решение было бесповоротным. Пакстон по-прежнему винила себя за то, что не вышла за Питера раньше, но тогда ей казалось вполне разумным, что сначала нужно окончить колледж. А сейчас? Что разумно сейчас? Война, потрясшая мир своей несправедливостью, война, которую незачем выигрывать, которую мы можем только проиграть? Бессмыслица, роковая ошибка. Так думала не одна Пакстон.
Они стояли у окна и смотрели, как восходит солнце… Это утро прощания навсегда сохранится в их сердцах, это солнце запомнится навсегда.
Простившись, Питер пошел к себе, у дверей гостиной он столкнулся с отцом.
— Доброе утро, папа. — Он горько улыбнулся.
Эд Вильсон только кивнул, он не мог говорить. Он ясно помнил Питера совсем маленьким, а теперь это был взрослый, самостоятельный мужчина. Старый Эд Вильсон чувствовал, что теряет сына.
За завтраком собралась вся семья. Все старались выглядеть бодрыми, но в воздухе ощущалось напряжение, ели в молчании.
В конце концов Питер не выдержал, медленно отодвинул стул, поднялся и, опустив голову, сказал:
— Зачем вы так? — Стол был превосходен, услужливая горничная, декор в духе последних достижений американского просперити, а вокруг те, кого любил он, кто любил его. — Простите, я вас оставлю. — Искренность этих слов прорвала завесу молчаливого ожидания и настороженности, все стали говорить перебивая друг друга, горячо… Пакстон вдруг поняла, какое же это счастье — вот так просто сказать о своих чувствах, выразить свою любовь и печаль в прощальных словах. Если бы пришлось провожать ее брата, никто из родных не осмелился бы на подобную откровенность.
Спустя полчаса они уже были в пути. Они направлялись в Файерленд, на базу ВВС Трэвис. Питер был уже в форме, за спиной у него висел огромный рюкзак. На базу ему приказано было явиться к полудню, но точного времени вылета Питер не знал. Впрочем, это было уже не так важно.
Теплый солнечный день. Они ехали молча, все слова были уже сказаны. Когда они приехали, шофер мистера Вильсона вышел из машины, подошел к Питеру и крепко пожал ему руку.
Это был искренний жест, жест одобрения и гордости.
— Удачи тебе, сынок. Ни пуха ни пера. — Он был солдатом на второй мировой войне, и для него слово «война» имело вполне конкретный смысл. Но когда он шел на войну, он знал зачем, кто его враги и за что он сражается. У Питера такой уверенности не было, он лишь кивнул.
— Спасибо, Том. Будь счастлив. — Он попрощался с отцом, матерью, Пакстон. — Будьте счастливы, я люблю вас, очень люблю. — Питер в последний раз взглянул на Пакстон, прощальный взгляд, последние слова. Он отвернулся и пошел прочь, дальше он должен был идти один. «Пожалуй, так будет лучше», — подумал про себя Эд Вильсон. Прощание затягивалось и становилось невыносимым, особенно для Марджори. Что чувствовала она, видя, как самолет уносит ее дитя в никуда?
Они вернулись к лимузину, женщины едва сдерживали рыдания.
— Мы должны были пожениться, — сквозь слезы шептала Пакстон, но Марджори покачала головой.
— Никогда не знаешь, где подстелить соломки. Никто этого не знает. — И никто ничего не знал о той войне, на которую отправился Питер, солдатом которой он стал, никто не знал цену, которую он заплатит, будучи там.
— Дай Бог, чтобы он был осторожен, — тихо сказала миссис Вильсон, когда переезжали мост, возвращаясь в Сан-Франциско.
Пакстон заехала к Вильсонам, пообедала с ними, но оставаться у них не захотела и в тот же день собрала вещи и уехала домой в Беркли. Сегодня она должна была сдавать экономику, но было ясно, что сдавать она ничего не будет. Сейчас Пакстон знала и помнила только одно: где Питер, куда он летит и что его ждет. Сначала он должен был лететь на Гавайи, затем Гуам, а после Сайгон, оттуда, если выйдет, он ей позвонит. Куда Питера направят, было неясно.
Пакстон надеялась, что никуда. Если повезет, его оставят в штабном корпусе, она настаивала, чтобы он воспользовался своим положением, он дипломированный специалист. Но назначение в правовой дипломатический корпус он не получил, в этом случае его оставили бы в Штатах, во Вьетнаме не нужны были юристы. Там было нужно пушечное мясо, живые мишени для снайперов «чарли»… Наутро родители Питера позвонили и пригласили ее пожить у них несколько дней, но Пакстон предпочла в первый день разлуки с Питером оставаться дома. Она вошла в спальню и стала перебирать его одежду, потом легла на кровать и стала воображать, что Питер рядом, вместе с нею.
Они уехали из этого дома в июне, и вот Питера нет, она одна, но здесь его вещи, они хранят запах его любимого одеколона, его тела.
Словно не было разлуки, словно он здесь. Днем позвонила Габби.
Они вспоминали и плакали.
— Я только хочу, чтобы он вернулся. — Габби чуть не рыдала. Они очень сблизились за годы учебы, а особенно за время знакомства Питера с Пакстон.
— Я тоже, — горестно произнесла Пакстон, глядя в пустоту комнаты.
— А знаешь, что сегодня за день? — вдруг спросила Габби. Пакстон не знала, ей было все равно. — Первое апреля, День дурака.
— Значит, сегодня вечером они вернут Питера и попросят прощения за дурацкую шутку, — улыбнулась Пакстон.
— Неплохо было бы, козлы… — Пакстон услышала в трубке плач маленькой Марджи, Габби нужно было идти к ней, но она обещала перезвонить, когда удастся.
Следующий звонок оказался от Питера из Гуама. Была полночь, она лежала в постели, думая о нем, это казалось чудом… она слышит его голос сквозь шум и помехи на линии. Его рейс должны объявить через несколько минут, и он звонит, чтобы сказать, что любит ее.
— И я люблю тебя, милый, береги себя…
— Я люблю тебя! — И все. Связь прервалась, голос пропал.
Пакстон легла в постель, попыталась заснуть, но сон не приходил.
На следующий день она снова не пошла в университет. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя. Она должна была к концу года представить две зачетные работы, но со времени Форт-Орда она к ним не притрагивалась. Напряжение было слишком велико, и результаты семестра показали это. Практически по всем предметам стояло «удовлетворительно». Она зашла в библиотеку за книгами, которые заказала бог весть когда.
Вдруг Пакстон поняла, что не знает, что делать со всем этим, ее охватило смутное чувство тревоги, почти страха: она не успеет, не сможет закончить университет.
Позвонила мать Питера. Она не знала, что Пакстон разговаривала с ее сыном. Марджори просто хотела поговорить с Пакстон, узнать, все ли у нее в порядке. Все в порядке. Разве что какое-то странное ощущение, возникшее в ней недавно, ощущение, будто ее уносит подводное течение. Казалось, все качается, плывет, и голоса, которые она слышит, будто бы Доносятся сквозь толщу воды. Какое-то глухое равнодушие, забвение всего, ничто больше не существовало. Ей просто хотелось спрятаться, просидеть все время дома, пока не вернется Питер. Он обещал: они обязательно встретятся на Гавайях или еще где-нибудь. Питер действительно не знал, куда, как далеко его зашлют, но в одном он был уверен: несмотря ни на что, он встретится с Пакстон.
— Береги себя, — попросила ее миссис Вильсон, и Пакстон пообещала, как раньше обещал ей Питер. Она повесила трубку, но вдруг подумала, не позвонить ли ей Квинни в Саванну. Но расстраивать ее не хотелось.
Вечером Пакстон включила телевизор, она знала, что Питер уже в Сайгоне. Сообщения из Вьетнама… Все вдруг ожило, пришло в движение: каждый кадр, каждое слово сообщения стало емким, почти материальным, во все это была вовлечена жизнь Питера, ее жизнь. Но не новости из Вьетнама стали потрясением дня, а то, что следовало сразу за ними. Темная история…
Очередное сообщение о докторе Кинге, мелькание кадров, на экране бегущие люди, какой-то отель… крики, а затем голос за кадром: «Доктор Мартин Лютер Кинг убит в Мемфисе». Мертв, в него стреляли. Она смотрела на экран и ничего не понимала.
Мир сошел с ума. Питер во Вьетнаме… Мартин Лютер Кинг убит… кому-то это было нужно — эта смерть и забвение всего, за что он боролся. Она медленно опустилась в кресло, вслушиваясь в слова диктора. Но поверить во все это… В тот же вечер она узнала о прошедших по всей стране беспорядках. Отчаянная попытка выразить протест тех, кто еще совсем недавно оплакивал Кеннеди. Все эти годы они несли эту боль в себе, но сейчас… Чаша была переполнена, новой боли не было места.
Пакстон сидела в поблекшей в сумерках гостиной и плакала, зазвонил телефон, но на этот раз она не подошла к нему. Зачем?
Она знала, что это не Питер. Возможно, кто-то из знакомых, приятелей, желающих пособолезновать ей, отвлечь ее, а она ничего этого не хотела — ни говорить, ни слушать. Не желает она быть частью мира, в котором не находится места для людей, подобных доктору Кингу. Пакстон вновь включила телевизор и услышала новые подробности. Слезы потекли по ее щекам, она почувствовала, что теряет веру и оплакивает саму себя. «Почему?» Безмолвный вопрос — безмолвный ответ.
Унылая неделя, все это время Пакстон просидела дома. В ночь на воскресенье ей приснился жуткий сон, странные птицы кружили над ее головой, в их кружении было что-то грозное, пугающее. Проснулась она оттого, что звонил телефон, слава Богу, это был лишь сон. А телефонный звонок в итоге оказался дверным. Она недоумевала, кто бы это мог быть? Она накинула свитер Питера поверх ночного халата, выбежала на кухню, чтобы посмотреть, кто пришел, но никого не увидела. Босая, заспанная, пошла открывать. Каково же было ее удивление, когда у распахнутых дверей Пакстон обнаружила отца Питера.