Страница:
– Я к этому пока не готова, – осторожно произнесла Саша. Она не стала говорить подруге, в какое нелепое и глупое положение та себя ставит. – Может, как раз лучше остаться одной. Я не могу себе даже представить, что стану с кем-то встречаться.
– Саша, тебе сорок восемь лет. Мне – пятьдесят три. Мы еще не старухи, чтобы век куковать в одиночку. – Когда Артур был рядом, Саша никогда не задумывалась о своем возрасте. А теперь, когда его не стало, она ощутила себя старой рухлядью.
– Не знаю, Алана, что тебе на это сказать. Но твердо знаю, что на данный момент я скорее соглашусь умереть, чем заведу роман. – Саша говорила абсолютно искренне.
– Наберись терпения. Дай мужикам шанс. Рано или поздно найдешь того, кто тебе нужен. – А посмотреть на тех мужчин, с кем встречалась в последний год сама Алана – разве что за исключением последнего… Да с такими придурками ни одна нормальная женщина встречаться не станет. Если, конечно, речь не идет о деньгах. У Аланы оказались совершенно иные запросы, чем у Саши. Саше нужно было одно: пережить утрату Артура. – Пройдет пара месяцев, и ты будешь смотреть на вещи совсем по-другому. Главное – пережить первый год. Потом все наладится. Сама станешь мужчинами интересоваться.
– Не дай бог! У меня есть дети, есть мои галереи, есть мои художники. – Впрочем, теперь, без Артура, для нее имели значение только дети. На работе она концентрировалась с трудом. Единственный плюс – что надо было выходить из дома, будь то в Нью-Йорке или в Париже. Но ничто в жизни ее больше не радовало.
– Этого недостаточно, и ты это знаешь! – увещевала ее Алана.
– Для меня достаточно, ты же меня не один год знаешь!
– Ну а для меня – нет, – решительно заявила Алана. – Я хочу найти хорошего человека и выйти за него замуж. – «Или хотя бы богатого», – мысленно добавила она. Но для Саши это тоже был не аргумент. – Проскучаешь еще полгода, а там и сама начнешь к ним приглядываться.
– Надеюсь, этого не случится, – раздраженно ответила Саша. Одна эта мысль повергала ее в тоску.
– Посмотрим еще, – проговорила Алана многозначительно. – Одно могу сказать тебе точно: встретить достойного мужчину в наши дни – большая проблема. – Саша все это уже не раз слышала. Это ей все подруги говорят. Но эта проблема к ней не имела никакого отношения.
На следующей неделе Саша улетела в Париж и на сей раз провела там целых две недели. Она впервые за много месяцев навестила своих художников сразу в нескольких европейских городах – Брюсселе, Амстердаме и Мюнхене. А по дороге домой заехала в Лондон и повидалась с сыном. Он уже почти оправился от потери отца и работал над несколькими интересными картинами. На Сашу они произвели сильное впечатление. Она назвала сыну галерею, с которой, по ее мнению, ему следовало связаться. Ксавье был явно доволен. Он не хотел выставляться в «Сювери» и пользоваться протекцией матери, он хотел пробиваться самостоятельно.
За последние несколько месяцев Ксавье не раз напоминал матери о своем чудаковатом друге Лайаме Эллисоне. Он утверждал, что это самый талантливый из известных ему художников, и хотел, чтобы Саша непременно посмотрела его работы.
– Охотно это сделаю, но пусть сначала пришлет слайды. – Ей не хотелось терять время, она привыкла составлять первоначальное впечатление по слайдам. Но сколько бы она ни повторяла это Ксавье, его друг так и не удосужился ничего прислать. По словам Ксавье, тот робел. Вообще-то это было характерно для начинающих художников, да и для более зрелых тоже, но, судя по рассказам Ксавье, его приятеля никак нельзя было назвать застенчивым. Всякий раз, как Ксавье ударялся в какое бы то ни было распутство, за ним неизменно стоял Лайам. Совсем недавно, воскресным днем, они вместе отправились пообедать, перебрали спиртного, доехали на такси до аэропорта и на четыре дня рванули в Марракеш. По словам Ксавье, это были лучшие четыре дня в его жизни. Вернувшись, он сразу позвонил матери. Саша уже начинала нервничать – сын пропал чуть ли не на неделю.
– Дай угадаю, – сказала она, когда он наконец подал голос и сообщил, где успел побывать. – Ты ездил со своим Лайамом. – Теперь она всегда знала: если Ксавье затеял какую-то авантюру, то наверняка рядом с ним был Лайам. – Твой друг определенно чокнутый. А вот жена у него, должно быть, просто святая.
– Она и вправду очень хорошая, – согласился Ксавье. – Хотя временами теряет терпение. Она работает и рассчитывает, что он будет смотреть за детьми. А вместо этого – сама видишь…
– Так она еще и семью содержит?! – изумилась Саша. Знавала она таких художников, правда, не столь охочих до веселья и разгула – по крайней мере, если судить по рассказам Ксавье. – На ее месте я бы его просто убила.
– Не сомневаюсь, такое желание у нее не раз возникало. Поездка в Марокко явно не была звездным часом их брака.
– Ничего удивительного. Тебя послушать – так он в точности как те ребята, с которыми я тебе еще в детстве играть запрещала, потому, что они вечно втягивали тебя в какие-то истории. Когда-нибудь ты с ним вляпаешься. Или он сам вляпается в какую-нибудь пакость.
– Да нет, мам, он парень добродушный и никогда ничего опасного не сделает. Просто любит хорошо время провести и ненавидит, когда его призывают к порядку. Думаю, его в детстве запретами замучили. У него на них аллергия. Он натура свободолюбивая.
– Похоже на то. Жду не дождусь, когда с ним познакомлюсь, – саркастически заметила Саша. Она интуитивно полагала, что, если слайды все-таки придут, его работы ей, скорее всего, не понравятся. Не нужна ей такая головная боль. Хотя порой люди с таким темпераментом действительно оказываются исключительно талантливы. Саша была убеждена: таким художникам, как Лайам, требуется узда и плетка, иначе они про работу забывают. Правда, Ксавье говорил, что Лайам к работе относится очень добросовестно и серьезно. Зато во всем остальном он – полный разгильдяй. Ксавье все же не оставлял надежды познакомить мать со своим другом. Он был убежден, что для полотен Лайама «Сювери» – правильное место.
Июль Саша провела в Нью-Йорке, но на море так и не съездила. Она не могла себя заставить войти в этот дом и сказала Татьяне, чтобы та пользовалась им, как ей захочется. Даже посмотреть на дом у Саши не было никакого желания. А в августе она на две недели уехала в Сен-Тропе погостить у друзей. Она остро чувствовала свое одиночество, ее словно лишили корней. Конец месяца она провела в своем парижском доме, который теперь был непривычно просторен. Весь мир для нее без Артура стал неудобен и просторен. Жизнь стала как пара туфель, которые больше не годятся. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой маленькой и уязвимой. Когда умер отец, рядом с ней был Артур, она испытала тогда и боль, и горе, но пустоты не ощутила. Теперь рядом не было никого, одни воспоминания да редкие встречи с детьми.
В конце августа Саша вернулась в Нью-Йорк и первого сентября наконец нашла в себе смелость съездить в Саутгемптон. Почти год она здесь не была, и в каком-то смысле была рада этой поездке. Саша будто заново открыла для себя частичку Артура, ту самую, которой ей так не хватало. В шкафу еще были его вещи, а постель словно хранила тепло их последней ночи. В то утро, когда она уезжала, он шепнул ей, что любит, она поцеловала его, и он тут же опять уснул. Здесь жили воспоминания, и Саша провела много часов, думая о муже, вспоминая их жизнь и гуляя вдоль моря. И именно здесь она наконец поняла, что начинает выздоравливать.
После выходных Саша вернулась в галерею другим человеком. Вот уже месяц, как она вынашивала одну идею, но решения пока не приняла. Они задумывали это еще с Артуром, а сейчас ей захотелось это осуществить. Ее потянуло домой. Жить без Артура в Нью-Йорке ей было тяжело.
Сентябрь прошел в хлопотах по организации двух выставок, одной из которых она занималась лично. Саша никогда не пускала выставки на самотек, всегда сама выбирала работы и место для них, стараясь, чтобы контрасты и сочетания подчеркивали выигрышные стороны того или иного полотна. В этом ей не было равных, и эти хлопоты доставляли ей удовольствие. Еще она провела встречи с несколькими старыми клиентами, заседала в музейных советах, делала распоряжения насчет поминок по случаю годовщины смерти Артура. Обещал прилететь Ксавье. Как и следовало ожидать, это было тяжелое мероприятие для всей семьи. Собрались его коллеги по работе, партнеры, дети, близкие друзья. Трудно было поверить, что прошел уже год.
После поминок Татьяна объявила, что ушла с работы и собирается на несколько месяцев отправиться с друзьями в Индию. Она хотела сделать серию экзотических снимков, с тем чтобы, вернувшись, поискать работу в журналах. К Рождеству дочь обещала быть дома. Татьяне уже было двадцать три, и она жаждала расправить крылья, что немного тревожило Сашу, но другого выхода, как дать ей волю, она не видела. Потом она рассказала детям о своих планах. Она решила перебраться жить в Париж, заняться вплотную галереей, а сюда наезжать, как делала все эти годы, только в обратном направлении. С самой смерти Артура она желала одного: вернуться к истокам. А если еще и Татьяна уезжает, то в Европе ей быть прямой резон – хоть к сыну будет поближе. Татьяну решение матери озадачило, а Ксавье – обрадовало.
– Думаю, это пойдет тебе на пользу, – согласился он с доводами матери. Весь этот год она его очень беспокоила. Ему и раньше всегда казалось, что в Париже Саша чувствует себя счастливее. Может быть, так будет и теперь? С Америкой связаны слишком тяжелые воспоминания.
– Квартиру продашь? – спросила Татьяна с тревогой. Она редко здесь появлялась, но было приятно знать, что отчий дом существует. О планах отца подать в отставку и уехать во Францию она ничего не знала, как и о том, что они собирались продать квартиру и купить что-нибудь поменьше для коротких наездов.
– Пока не стану. Пригодится, когда буду приезжать. Дочь вздохнула с облегчением. Вообще-то переезд в Европу мало что изменит для Саши. Просто центр ее деятельности переместится в Париж, а сути это не изменит. Ее многое связывало с обоими городами, она жила так вот уже тринадцать лет. Управляющие в обеих галереях были первоклассные, вели дела наилучшим образом и, где бы она ни находилась, постоянно были на связи. Ей не придется подлаживаться под новый уклад жизни.
С переездом Саша решила повременить до ноября. Октябрь в Нью-Йорке – оживленный месяц в мире искусства. Надо было участвовать в заседаниях музейных советов, организовывать выставки, а к тому же, прежде чем уезжать, ей хотелось повидаться кое с кем из американских друзей. Она почти год ни с кем не общалась. Саша собрала гостей в честь Аланы – та как раз объявила о своей помолвке с тем самым человеком, с которым встречалась с июня. Алана была счастлива устроить свою личную жизнь и излучала радость. Жених тоже казался вполне счастливым. И конечно, верная себе, Алана не удержалась и спросила, не созрела ли Саша для романа. Этот вопрос она задавала ей всякий раз.
– Пока нет. – Саша улыбнулась и отошла. «Не дождешься», – прибавила она про себя. Последний уик-энд перед отъездом она провела в Саутгемптоне, а День благодарения отметила с друзьями. Ксавье был у себя в Лондоне, а Татьяна путешествовала с друзьями по Индии. Саше было легче в праздничный вечер уйти из дома, чем сидеть одной. В чужом доме праздник не был таким личным, таким семейным. Год назад, когда они впервые отмечали День благодарения без Артура, боль утраты была еще совсем свежа, и это было очень тяжело. В этом году стало намного легче. Среди гостей Аланы Саша с радостным удивлением встретила своего старинного знакомого Джона Мередита и с еще большим удивлением узнала, что он только что развелся после тридцати четырех лет брака. Джон был ровесник Артура, они не виделись лет десять. За ужином Джон по секрету признался Саше, что его жена превратилась в алкоголичку и в последние двадцать лет имела серьезные проблемы с психикой. Избавившись от этого кошмара, он испытал облегчение, хотя это и было очень и очень непросто. Джон явно огорчился, когда Саша сказала о том, что переезжает жить в Европу. Они увлеченно проговорили весь вечер, и Саша заметила, что хозяйка дома поглядывает на них с надеждой. Она пригласила их обоих не случайно, в этой компании они были единственными, кто пришел без пары. А еще больше Саша удивилась, когда на следующий день Мередит ей позвонил. Она как раз собирала вещи в дорогу. Лететь надо было уже завтра.
– Я тут подумал, не сводить ли тебя в ресторан? – с сомнением и долей смущения предложил Джон. Саша с Артуром всегда были ему симпатичны, но из-за проблем с женой он редко встречался с друзьями. Сейчас в его го-осе явно слышалось напряжение и неуверенность.
– Я бы с удовольствием, – ответила Саша. Она знала, что, поскольку она уезжает, ничего у них не получится, да и в любом случае бы не получилось. Они просто старые друзья, не более того. – Увы, я завтра улетаю в Париж. Домой, – облегченно прибавила она. Теперь Саша не сомневалась в правоте своего решения. Даже дети ее поддержали.
– Жаль! Я-то думал тебя куда-нибудь сводить. Поужинали бы вместе. – Джон был искренне рад возобновлению их знакомства. Да и сама Саша готова была признать, что он ей симпатичен. Просто он был не Артур, а никто другой ей не нужен.
– Я раз в месяц буду прилетать в Нью-Йорк. Ты обязательно должен прийти ко мне в галерею на вернисаж, – уклончиво произнесла она, и он обещал.
– Если буду в Париже, я тебе позвоню. Я иногда там бываю по делам. – Но ему был нужен кто-то более близкий – и в географическом, и в душевном плане, и Саша знала: он ей больше не позвонит. Впрочем, ей было все равно. Он пожелал ей удачи, а наутро она села в такси и поехала в аэропорт. Еще не было и девяти, как самолет взмыл в небо, а через полчаса Саша мирно уснула. Она вылетела из Нью-Йорка ясным свежим днем, а в Париж попала в дождь и слякоть. Да, парижские зимы бывают очень унылыми. Но она все равно была рада вернуться домой. Так, под звуки дождя, она и уснула в своей парижской кровати.
Проснувшись в воскресенье утром, Саша обнаружила, что туман только что не лежит на крышах домов. Было пасмурно и холодно, в доме и то чувствовалась сырость. Вечером она легла спать в холодную постель и промерзла до костей. На мгновение Саша заскучала о своей теплой и уютной нью-йоркской квартире. Она вдруг поняла, что, куда бы она ни ехала, всюду за ней неотступно следует ее печаль. И было совсем неважно, в каком городе жить и в какой постели спать. Где бы она ни находилась, в любой стране и в любом городе, ее постель была пуста и она была совершенно одна.
ГЛАВА 3
– Саша, тебе сорок восемь лет. Мне – пятьдесят три. Мы еще не старухи, чтобы век куковать в одиночку. – Когда Артур был рядом, Саша никогда не задумывалась о своем возрасте. А теперь, когда его не стало, она ощутила себя старой рухлядью.
– Не знаю, Алана, что тебе на это сказать. Но твердо знаю, что на данный момент я скорее соглашусь умереть, чем заведу роман. – Саша говорила абсолютно искренне.
– Наберись терпения. Дай мужикам шанс. Рано или поздно найдешь того, кто тебе нужен. – А посмотреть на тех мужчин, с кем встречалась в последний год сама Алана – разве что за исключением последнего… Да с такими придурками ни одна нормальная женщина встречаться не станет. Если, конечно, речь не идет о деньгах. У Аланы оказались совершенно иные запросы, чем у Саши. Саше нужно было одно: пережить утрату Артура. – Пройдет пара месяцев, и ты будешь смотреть на вещи совсем по-другому. Главное – пережить первый год. Потом все наладится. Сама станешь мужчинами интересоваться.
– Не дай бог! У меня есть дети, есть мои галереи, есть мои художники. – Впрочем, теперь, без Артура, для нее имели значение только дети. На работе она концентрировалась с трудом. Единственный плюс – что надо было выходить из дома, будь то в Нью-Йорке или в Париже. Но ничто в жизни ее больше не радовало.
– Этого недостаточно, и ты это знаешь! – увещевала ее Алана.
– Для меня достаточно, ты же меня не один год знаешь!
– Ну а для меня – нет, – решительно заявила Алана. – Я хочу найти хорошего человека и выйти за него замуж. – «Или хотя бы богатого», – мысленно добавила она. Но для Саши это тоже был не аргумент. – Проскучаешь еще полгода, а там и сама начнешь к ним приглядываться.
– Надеюсь, этого не случится, – раздраженно ответила Саша. Одна эта мысль повергала ее в тоску.
– Посмотрим еще, – проговорила Алана многозначительно. – Одно могу сказать тебе точно: встретить достойного мужчину в наши дни – большая проблема. – Саша все это уже не раз слышала. Это ей все подруги говорят. Но эта проблема к ней не имела никакого отношения.
На следующей неделе Саша улетела в Париж и на сей раз провела там целых две недели. Она впервые за много месяцев навестила своих художников сразу в нескольких европейских городах – Брюсселе, Амстердаме и Мюнхене. А по дороге домой заехала в Лондон и повидалась с сыном. Он уже почти оправился от потери отца и работал над несколькими интересными картинами. На Сашу они произвели сильное впечатление. Она назвала сыну галерею, с которой, по ее мнению, ему следовало связаться. Ксавье был явно доволен. Он не хотел выставляться в «Сювери» и пользоваться протекцией матери, он хотел пробиваться самостоятельно.
За последние несколько месяцев Ксавье не раз напоминал матери о своем чудаковатом друге Лайаме Эллисоне. Он утверждал, что это самый талантливый из известных ему художников, и хотел, чтобы Саша непременно посмотрела его работы.
– Охотно это сделаю, но пусть сначала пришлет слайды. – Ей не хотелось терять время, она привыкла составлять первоначальное впечатление по слайдам. Но сколько бы она ни повторяла это Ксавье, его друг так и не удосужился ничего прислать. По словам Ксавье, тот робел. Вообще-то это было характерно для начинающих художников, да и для более зрелых тоже, но, судя по рассказам Ксавье, его приятеля никак нельзя было назвать застенчивым. Всякий раз, как Ксавье ударялся в какое бы то ни было распутство, за ним неизменно стоял Лайам. Совсем недавно, воскресным днем, они вместе отправились пообедать, перебрали спиртного, доехали на такси до аэропорта и на четыре дня рванули в Марракеш. По словам Ксавье, это были лучшие четыре дня в его жизни. Вернувшись, он сразу позвонил матери. Саша уже начинала нервничать – сын пропал чуть ли не на неделю.
– Дай угадаю, – сказала она, когда он наконец подал голос и сообщил, где успел побывать. – Ты ездил со своим Лайамом. – Теперь она всегда знала: если Ксавье затеял какую-то авантюру, то наверняка рядом с ним был Лайам. – Твой друг определенно чокнутый. А вот жена у него, должно быть, просто святая.
– Она и вправду очень хорошая, – согласился Ксавье. – Хотя временами теряет терпение. Она работает и рассчитывает, что он будет смотреть за детьми. А вместо этого – сама видишь…
– Так она еще и семью содержит?! – изумилась Саша. Знавала она таких художников, правда, не столь охочих до веселья и разгула – по крайней мере, если судить по рассказам Ксавье. – На ее месте я бы его просто убила.
– Не сомневаюсь, такое желание у нее не раз возникало. Поездка в Марокко явно не была звездным часом их брака.
– Ничего удивительного. Тебя послушать – так он в точности как те ребята, с которыми я тебе еще в детстве играть запрещала, потому, что они вечно втягивали тебя в какие-то истории. Когда-нибудь ты с ним вляпаешься. Или он сам вляпается в какую-нибудь пакость.
– Да нет, мам, он парень добродушный и никогда ничего опасного не сделает. Просто любит хорошо время провести и ненавидит, когда его призывают к порядку. Думаю, его в детстве запретами замучили. У него на них аллергия. Он натура свободолюбивая.
– Похоже на то. Жду не дождусь, когда с ним познакомлюсь, – саркастически заметила Саша. Она интуитивно полагала, что, если слайды все-таки придут, его работы ей, скорее всего, не понравятся. Не нужна ей такая головная боль. Хотя порой люди с таким темпераментом действительно оказываются исключительно талантливы. Саша была убеждена: таким художникам, как Лайам, требуется узда и плетка, иначе они про работу забывают. Правда, Ксавье говорил, что Лайам к работе относится очень добросовестно и серьезно. Зато во всем остальном он – полный разгильдяй. Ксавье все же не оставлял надежды познакомить мать со своим другом. Он был убежден, что для полотен Лайама «Сювери» – правильное место.
Июль Саша провела в Нью-Йорке, но на море так и не съездила. Она не могла себя заставить войти в этот дом и сказала Татьяне, чтобы та пользовалась им, как ей захочется. Даже посмотреть на дом у Саши не было никакого желания. А в августе она на две недели уехала в Сен-Тропе погостить у друзей. Она остро чувствовала свое одиночество, ее словно лишили корней. Конец месяца она провела в своем парижском доме, который теперь был непривычно просторен. Весь мир для нее без Артура стал неудобен и просторен. Жизнь стала как пара туфель, которые больше не годятся. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой маленькой и уязвимой. Когда умер отец, рядом с ней был Артур, она испытала тогда и боль, и горе, но пустоты не ощутила. Теперь рядом не было никого, одни воспоминания да редкие встречи с детьми.
В конце августа Саша вернулась в Нью-Йорк и первого сентября наконец нашла в себе смелость съездить в Саутгемптон. Почти год она здесь не была, и в каком-то смысле была рада этой поездке. Саша будто заново открыла для себя частичку Артура, ту самую, которой ей так не хватало. В шкафу еще были его вещи, а постель словно хранила тепло их последней ночи. В то утро, когда она уезжала, он шепнул ей, что любит, она поцеловала его, и он тут же опять уснул. Здесь жили воспоминания, и Саша провела много часов, думая о муже, вспоминая их жизнь и гуляя вдоль моря. И именно здесь она наконец поняла, что начинает выздоравливать.
После выходных Саша вернулась в галерею другим человеком. Вот уже месяц, как она вынашивала одну идею, но решения пока не приняла. Они задумывали это еще с Артуром, а сейчас ей захотелось это осуществить. Ее потянуло домой. Жить без Артура в Нью-Йорке ей было тяжело.
Сентябрь прошел в хлопотах по организации двух выставок, одной из которых она занималась лично. Саша никогда не пускала выставки на самотек, всегда сама выбирала работы и место для них, стараясь, чтобы контрасты и сочетания подчеркивали выигрышные стороны того или иного полотна. В этом ей не было равных, и эти хлопоты доставляли ей удовольствие. Еще она провела встречи с несколькими старыми клиентами, заседала в музейных советах, делала распоряжения насчет поминок по случаю годовщины смерти Артура. Обещал прилететь Ксавье. Как и следовало ожидать, это было тяжелое мероприятие для всей семьи. Собрались его коллеги по работе, партнеры, дети, близкие друзья. Трудно было поверить, что прошел уже год.
После поминок Татьяна объявила, что ушла с работы и собирается на несколько месяцев отправиться с друзьями в Индию. Она хотела сделать серию экзотических снимков, с тем чтобы, вернувшись, поискать работу в журналах. К Рождеству дочь обещала быть дома. Татьяне уже было двадцать три, и она жаждала расправить крылья, что немного тревожило Сашу, но другого выхода, как дать ей волю, она не видела. Потом она рассказала детям о своих планах. Она решила перебраться жить в Париж, заняться вплотную галереей, а сюда наезжать, как делала все эти годы, только в обратном направлении. С самой смерти Артура она желала одного: вернуться к истокам. А если еще и Татьяна уезжает, то в Европе ей быть прямой резон – хоть к сыну будет поближе. Татьяну решение матери озадачило, а Ксавье – обрадовало.
– Думаю, это пойдет тебе на пользу, – согласился он с доводами матери. Весь этот год она его очень беспокоила. Ему и раньше всегда казалось, что в Париже Саша чувствует себя счастливее. Может быть, так будет и теперь? С Америкой связаны слишком тяжелые воспоминания.
– Квартиру продашь? – спросила Татьяна с тревогой. Она редко здесь появлялась, но было приятно знать, что отчий дом существует. О планах отца подать в отставку и уехать во Францию она ничего не знала, как и о том, что они собирались продать квартиру и купить что-нибудь поменьше для коротких наездов.
– Пока не стану. Пригодится, когда буду приезжать. Дочь вздохнула с облегчением. Вообще-то переезд в Европу мало что изменит для Саши. Просто центр ее деятельности переместится в Париж, а сути это не изменит. Ее многое связывало с обоими городами, она жила так вот уже тринадцать лет. Управляющие в обеих галереях были первоклассные, вели дела наилучшим образом и, где бы она ни находилась, постоянно были на связи. Ей не придется подлаживаться под новый уклад жизни.
С переездом Саша решила повременить до ноября. Октябрь в Нью-Йорке – оживленный месяц в мире искусства. Надо было участвовать в заседаниях музейных советов, организовывать выставки, а к тому же, прежде чем уезжать, ей хотелось повидаться кое с кем из американских друзей. Она почти год ни с кем не общалась. Саша собрала гостей в честь Аланы – та как раз объявила о своей помолвке с тем самым человеком, с которым встречалась с июня. Алана была счастлива устроить свою личную жизнь и излучала радость. Жених тоже казался вполне счастливым. И конечно, верная себе, Алана не удержалась и спросила, не созрела ли Саша для романа. Этот вопрос она задавала ей всякий раз.
– Пока нет. – Саша улыбнулась и отошла. «Не дождешься», – прибавила она про себя. Последний уик-энд перед отъездом она провела в Саутгемптоне, а День благодарения отметила с друзьями. Ксавье был у себя в Лондоне, а Татьяна путешествовала с друзьями по Индии. Саше было легче в праздничный вечер уйти из дома, чем сидеть одной. В чужом доме праздник не был таким личным, таким семейным. Год назад, когда они впервые отмечали День благодарения без Артура, боль утраты была еще совсем свежа, и это было очень тяжело. В этом году стало намного легче. Среди гостей Аланы Саша с радостным удивлением встретила своего старинного знакомого Джона Мередита и с еще большим удивлением узнала, что он только что развелся после тридцати четырех лет брака. Джон был ровесник Артура, они не виделись лет десять. За ужином Джон по секрету признался Саше, что его жена превратилась в алкоголичку и в последние двадцать лет имела серьезные проблемы с психикой. Избавившись от этого кошмара, он испытал облегчение, хотя это и было очень и очень непросто. Джон явно огорчился, когда Саша сказала о том, что переезжает жить в Европу. Они увлеченно проговорили весь вечер, и Саша заметила, что хозяйка дома поглядывает на них с надеждой. Она пригласила их обоих не случайно, в этой компании они были единственными, кто пришел без пары. А еще больше Саша удивилась, когда на следующий день Мередит ей позвонил. Она как раз собирала вещи в дорогу. Лететь надо было уже завтра.
– Я тут подумал, не сводить ли тебя в ресторан? – с сомнением и долей смущения предложил Джон. Саша с Артуром всегда были ему симпатичны, но из-за проблем с женой он редко встречался с друзьями. Сейчас в его го-осе явно слышалось напряжение и неуверенность.
– Я бы с удовольствием, – ответила Саша. Она знала, что, поскольку она уезжает, ничего у них не получится, да и в любом случае бы не получилось. Они просто старые друзья, не более того. – Увы, я завтра улетаю в Париж. Домой, – облегченно прибавила она. Теперь Саша не сомневалась в правоте своего решения. Даже дети ее поддержали.
– Жаль! Я-то думал тебя куда-нибудь сводить. Поужинали бы вместе. – Джон был искренне рад возобновлению их знакомства. Да и сама Саша готова была признать, что он ей симпатичен. Просто он был не Артур, а никто другой ей не нужен.
– Я раз в месяц буду прилетать в Нью-Йорк. Ты обязательно должен прийти ко мне в галерею на вернисаж, – уклончиво произнесла она, и он обещал.
– Если буду в Париже, я тебе позвоню. Я иногда там бываю по делам. – Но ему был нужен кто-то более близкий – и в географическом, и в душевном плане, и Саша знала: он ей больше не позвонит. Впрочем, ей было все равно. Он пожелал ей удачи, а наутро она села в такси и поехала в аэропорт. Еще не было и девяти, как самолет взмыл в небо, а через полчаса Саша мирно уснула. Она вылетела из Нью-Йорка ясным свежим днем, а в Париж попала в дождь и слякоть. Да, парижские зимы бывают очень унылыми. Но она все равно была рада вернуться домой. Так, под звуки дождя, она и уснула в своей парижской кровати.
Проснувшись в воскресенье утром, Саша обнаружила, что туман только что не лежит на крышах домов. Было пасмурно и холодно, в доме и то чувствовалась сырость. Вечером она легла спать в холодную постель и промерзла до костей. На мгновение Саша заскучала о своей теплой и уютной нью-йоркской квартире. Она вдруг поняла, что, куда бы она ни ехала, всюду за ней неотступно следует ее печаль. И было совсем неважно, в каком городе жить и в какой постели спать. Где бы она ни находилась, в любой стране и в любом городе, ее постель была пуста и она была совершенно одна.
ГЛАВА 3
В декабре в Париже у Саши было много дел. Дела галереи шли успешно. Она успела повидаться со множеством важных клиентов, которые либо хотели что-то приобрести, либо, наоборот, спешили продать до Нового года. Чуть не каждый день она говорила по телефону с сыном. Она купила себе и детям горнолыжный тур в Сен-Мориц. Ехать надо было на следующий день после Рождества. Там у нее тоже было запланировано несколько важных встреч.
В Париже светская жизнь носила куда более официальный характер, чем в Нью-Йорке. В Америке среди ее заказчиков было много преуспевающих людей, что отнюдь не мешало их неформальному общению. За долгие годы многие стали ей близкими друзьями. Это были интересные люди, очень разные по происхождению и по роду занятий. В Париже действовали свои, европейские, законы. Крупные клиенты галереи были, как правило, из аристократических родов, нередко титулованные особы, либо имели состояние, которое создавалось веками, как у Ротшильдов, а были и просто любители жить на широкую ногу, и многие знавали еще ее отца. Здешние приемы отличались большей пышностью и церемонностью, чем в Америке. И здесь было труднее отказаться от приглашении, поскольку ее, как правило, приглашали те, кто приобретал у нее дорогостоящие картины. Саша чувствовала себя обязанной отвечать на приглашения. Когда она жаловалась на это сыну, тот говорил, что это ей на пользу. Но она, даже в свои годы, зачастую оказывалась самой молодой из приглашенных, и, как правило, эти вечера нагоняли на нее скуку. И все равно она их посещала – в интересах бизнеса. И всякий раз с радостью возвращалась домой.
Как-то в середине декабря, в такой же серый холодный день, Саша работала у себя в кабинете. Секретарша доложила, что к ней приехал заказчик. Она виделась с ним накануне на званом ужине. Он хотел купить что-нибудь солидное из фламандцев, и она была приятно удивлена, что это не осталось пустым разговором. Саша вышла из кабинета встретить его и показала несколько картин. Тот заинтересовался.
Визит продолжался два с половиной часа, и всем, кроме Саши, было понятно, что гостя не меньше заинтересовала хозяйка галереи. Он пригласил ее назавтра поужинать у Алена Дюкасса, дескать, чтобы обсудить предстоящую покупку. Это был один из лучших парижских ресторанов, Саша заранее знала, что ужин продлится не менее трех или четырех часов, и приготовилась поскучать ради миллионной сделки.
– Сдается мне, его не только картины интересуют, – пошутил Ксавье, когда она сообщила ему о приглашении.
– Не говори глупостей, твой дед без конца ходил на такие встречи. И поверь мне, за ним никто не пытался ухаживать. – На самом-то деле было несколько таких попыток. После смерти ее матери. Но Саша не помнила, чтобы отец к кому-то проявлял романтический интерес. Как и она, Симон хранил верность своей жене до последнего вздоха. По крайней мере, у нее осталось такое впечатление. Она никогда не говорила с отцом на эту тему. Если в его жизни и были женщины, то Симон де Сювери это тщательно скрывал.
– Кто знает, кто знает… – продолжал Ксавье. Ни он, ни сестра не желали матери одинокой старости. – Ты у нас красавица, к тому же совсем еще не старая.
– Старая, старая. Мне уже сорок восемь лет.
– По мне, так совсем молодая. Один мой приятель встречается с дамой намного старше тебя.
– Мерзость какая! Это называется совращение малолетних, – рассмеялась она. Ей казалась дикой сама мысль об отношениях с более молодым мужчиной.
– Но ты же не стала бы возражать против романа твоего ровесника с молодой женщиной?
– Это совершенно другое дело! – искренне воскликнула она, и Ксавье засмеялся.
– А вот и нет! Мы просто привыкли так к этому относиться. Это абсолютно то же самое, что женщина в возрасте и молодой мужчина.
– Не хочешь ли ты сказать, что твоя последняя пассия вдвое старше тебя? В таком случае даже слышать об этом не желаю. – Слава богу, она знала, что его романы долго не длятся. Две недели от силы. Такой характер. Женщин ее сынок менял как перчатки.
– Нет, такой вариант я еще не опробовал. Но если бы мне понравилась немолодая женщина, я бы не видел ничего предосудительного в том, чтобы закрутить с ней роман. Мам, не будь такой ханжой!
Ханжой Саша отнюдь не была, напротив, сыну всегда импонировал ее современный взгляд на вещи, в том числе на его похождения. В этом смысле она была настоящая француженка и никогда не возражала против его чересчур активной личной жизни. Да и в более раннем возрасте, когда Ксавье еще ходил в школу в Нью-Йорке и водился с американскими дружками, она была куда более либеральной, чем многие мамы. Покупала ему и его приятелям презервативы и оставляла в большой каменной вазе у сына в комнате. Обходилась без лишних вопросов, но запасы регулярно пополняла. В таких вопросах Саша предпочитала быть реалисткой. Настоящая француженка.
– Предупреждаю: если вздумаешь жениться на тетке вдвое старше тебя, я на свадьбу не приду. Тем более если это окажется кто-то из моих подруг.
– Никогда не знаешь, как обернется. Я только хочу сказать, не надо тебе запираться от людей. – Ксавье был уверен, что у нее до сих пор никого нет. Они были настолько откровенны друг с другом, что в противном случае он бы об этом знал.
– Что ж, пожалуй, начну общаться с местными юнцами. Или раздавать свой телефон лицеистам. Если не найду кавалера, так хоть усыновлю кого. – Она смеялась над ним и над его нелепыми советами. Надо же такое удумать – зрелая женщина и юный парнишка. Пускай молодой человек. Саша привыкла видеть рядом с собой более зрелого мужчину.
– Мам, когда ты захочешь завести роман, уверен, в кандидатах недостатка не будет, – невозмутимо заявил Ксавье.
– Не нужен мне никакой роман, – отрезала Саша уже без смеха. Она не хотела развивать эту тему ни с сыном, ни с кем-либо еще.
– Да я уж знаю. Но, может, со временем… – Отца нет уже четырнадцать месяцев, и Ксавье, как никто другой, знал, как ей одиноко. Она изо дня в день ему звонит, и он всегда слышит в ее голосе грусть. Ему было больно на мать смотреть. Татьяна сейчас далеко, и все общение с мамой лежит на нем. И она, как ему кажется, намного с ним откровеннее. Между ними существовали те доверительные отношения, какие нередко бывают у матери с сыном. Они были настоящими друзьями.
Саша сказала, что на следующей неделе летит в Нью-Йорк, где у нее заседание совета, а к Рождеству вернется.
Ксавье и Татьяна должны были прилететь в Париж в день Рождества. А еще через день они все уезжали в Сен-Мориц. Сашин потенциальный клиент имел там дом. Саша надеялась, что до отъезда сделка с ним будет заключена.
На другой день он заехал за ней и повез к Алену Дюкассу в «Плаза Атене». Саша предпочла бы поужинать просто, но элегантно в «Вольтере», но бизнес есть бизнес, не ей здесь выбирать. Саша поняла, что ее клиент хочет произвести впечатление. Но ее никогда не волновала изысканная еда, сколько бы звездочек ни имел шеф-повар. Кстати, у Алена Дюкасса их было три.
Как и можно было предположить, еда была потрясающая. Разговор завязался легко и не разочаровал Сашу. Сделка казалась на мази. Гонзаг де Сен-Маллори повез Сашу домой. Приятный, образованный, богатый, имеет графский титул, правда, невероятный сноб. Граф де Сен-Маллори. Он дважды был женат, имел пятерых детей – по крайней мере, которых сам признавал. А еще Саше было известно о трех его отпрысках, которых он признавать отказывался. Во Франции, а тем более в Париже сплетни расходятся быстро. О похождениях графа ходили легенды, все его любовницы были прекрасно обеспечены.
– Я тут подумал, не повесить ли мне на пробу эту картину в моем доме в Сен-Морице, прежде чем принять окончательное решение, – задумчиво произнес граф, когда они ехали в его «Феррари». Такие машины в Париже были редкостью, из-за тесноты на улицах парижане предпочитали что-то более компактное. У Саши был крохотный «Рено», его было удобно парковать и маневрировать на дороге. Саша не испытывала ни малейшего желания кичиться дорогой машиной в Париже, да и где бы то ни было. – Может, вы могли бы заехать и высказать свое мнение? – предложил он, подруливая к особняку, где располагалась Сашина галерея и ее дом.
– Это будет нетрудно, – согласилась она. – Мы можем отправить полотно к вам в Сен-Мориц, а через две недели я тоже буду там с детьми. – При этих словах лицо у него вытянулось.
– Я надеялся, вы остановитесь у меня. Может, детишек в другой раз свозите? – Он с легкостью решил вопрос с чужими детьми. Но Сашу такой вариант не устроил.
– Боюсь, это невозможно, – ответила она, глядя ему прямо в глаза, чтобы не оставалось недомолвок. – Поездка запланирована давно. Да и вообще, провести отпуск с детьми для меня большая радость. – Она хотела дать ему понять, что он напрасно старается. И ее дети здесь ни при чем. У нее не было желания смешивать бизнес с удовольствием, и уж тем более – с этим распутником. В свои пятьдесят четыре граф славился связями с молоденькими дамами.
– Я полагаю, продать картину в ваших интересах? – столь же определенно отреагировал Гонзаг. – Надеюсь, вы меня понимаете, мадам?
– Я вас понимаю, граф. Картина выставлена на продажу. Картина, но не я. Даже если цена – миллион долларов. Когда буду в Сен-Морице, с удовольствием заеду и взгляну, как она смотрится, – добавила она чуть мягче. Но граф уже кипел. Оба выразились предельно ясно. И ему не понравилось то, что он услышал. Женщины ему никогда не отказывали, тем более в таком возрасте. Да для нее была бы честь, если бы он с ней переспал! Печальная, одинокая женщина. По-видимому, не настолько одинокая, как ему казалось. И не настолько жаждущая этой сделки.
– В этом нет нужды, – ледяным тоном ответил он. – Я решил не покупать картину. К тому же у меня есть серьезные опасения, что это подделка. – С этими словами он вышел из машины, чтобы, как того требуют приличия, открыть ей дверцу. Но Саша его опередила и уже стояла на тротуаре.
– Благодарю за чудесный ужин, – сухо произнесла она. – Вот уж не думала, граф, что вы, с вашей репутацией, покупаете себе женщин, да еще за такие деньги. Я полагала, что мужчина с вашим обаянием и умом в состоянии заполучить их бесплатно. Спасибо еще раз за приятный вечер. – Не давая ему опомниться, она подошла к калитке, набрала код и вошла во двор. Через несколько секунд раздался рев мотора. Саша вошла в дом. От возмущения ее трясло. Этот подонок думал купить ее вместе с картиной. Решил, что она так рвется продать полотно, что согласится лечь с ним в постель. Это уже переходит все границы. При Артуре никто и думать не смел так с ней обращаться. Охваченная дрожью, Саша позвонила сыну и рассказала ему, что произошло. Когда она передала свои последние слова, Ксавье злорадно рассмеялся:
В Париже светская жизнь носила куда более официальный характер, чем в Нью-Йорке. В Америке среди ее заказчиков было много преуспевающих людей, что отнюдь не мешало их неформальному общению. За долгие годы многие стали ей близкими друзьями. Это были интересные люди, очень разные по происхождению и по роду занятий. В Париже действовали свои, европейские, законы. Крупные клиенты галереи были, как правило, из аристократических родов, нередко титулованные особы, либо имели состояние, которое создавалось веками, как у Ротшильдов, а были и просто любители жить на широкую ногу, и многие знавали еще ее отца. Здешние приемы отличались большей пышностью и церемонностью, чем в Америке. И здесь было труднее отказаться от приглашении, поскольку ее, как правило, приглашали те, кто приобретал у нее дорогостоящие картины. Саша чувствовала себя обязанной отвечать на приглашения. Когда она жаловалась на это сыну, тот говорил, что это ей на пользу. Но она, даже в свои годы, зачастую оказывалась самой молодой из приглашенных, и, как правило, эти вечера нагоняли на нее скуку. И все равно она их посещала – в интересах бизнеса. И всякий раз с радостью возвращалась домой.
Как-то в середине декабря, в такой же серый холодный день, Саша работала у себя в кабинете. Секретарша доложила, что к ней приехал заказчик. Она виделась с ним накануне на званом ужине. Он хотел купить что-нибудь солидное из фламандцев, и она была приятно удивлена, что это не осталось пустым разговором. Саша вышла из кабинета встретить его и показала несколько картин. Тот заинтересовался.
Визит продолжался два с половиной часа, и всем, кроме Саши, было понятно, что гостя не меньше заинтересовала хозяйка галереи. Он пригласил ее назавтра поужинать у Алена Дюкасса, дескать, чтобы обсудить предстоящую покупку. Это был один из лучших парижских ресторанов, Саша заранее знала, что ужин продлится не менее трех или четырех часов, и приготовилась поскучать ради миллионной сделки.
– Сдается мне, его не только картины интересуют, – пошутил Ксавье, когда она сообщила ему о приглашении.
– Не говори глупостей, твой дед без конца ходил на такие встречи. И поверь мне, за ним никто не пытался ухаживать. – На самом-то деле было несколько таких попыток. После смерти ее матери. Но Саша не помнила, чтобы отец к кому-то проявлял романтический интерес. Как и она, Симон хранил верность своей жене до последнего вздоха. По крайней мере, у нее осталось такое впечатление. Она никогда не говорила с отцом на эту тему. Если в его жизни и были женщины, то Симон де Сювери это тщательно скрывал.
– Кто знает, кто знает… – продолжал Ксавье. Ни он, ни сестра не желали матери одинокой старости. – Ты у нас красавица, к тому же совсем еще не старая.
– Старая, старая. Мне уже сорок восемь лет.
– По мне, так совсем молодая. Один мой приятель встречается с дамой намного старше тебя.
– Мерзость какая! Это называется совращение малолетних, – рассмеялась она. Ей казалась дикой сама мысль об отношениях с более молодым мужчиной.
– Но ты же не стала бы возражать против романа твоего ровесника с молодой женщиной?
– Это совершенно другое дело! – искренне воскликнула она, и Ксавье засмеялся.
– А вот и нет! Мы просто привыкли так к этому относиться. Это абсолютно то же самое, что женщина в возрасте и молодой мужчина.
– Не хочешь ли ты сказать, что твоя последняя пассия вдвое старше тебя? В таком случае даже слышать об этом не желаю. – Слава богу, она знала, что его романы долго не длятся. Две недели от силы. Такой характер. Женщин ее сынок менял как перчатки.
– Нет, такой вариант я еще не опробовал. Но если бы мне понравилась немолодая женщина, я бы не видел ничего предосудительного в том, чтобы закрутить с ней роман. Мам, не будь такой ханжой!
Ханжой Саша отнюдь не была, напротив, сыну всегда импонировал ее современный взгляд на вещи, в том числе на его похождения. В этом смысле она была настоящая француженка и никогда не возражала против его чересчур активной личной жизни. Да и в более раннем возрасте, когда Ксавье еще ходил в школу в Нью-Йорке и водился с американскими дружками, она была куда более либеральной, чем многие мамы. Покупала ему и его приятелям презервативы и оставляла в большой каменной вазе у сына в комнате. Обходилась без лишних вопросов, но запасы регулярно пополняла. В таких вопросах Саша предпочитала быть реалисткой. Настоящая француженка.
– Предупреждаю: если вздумаешь жениться на тетке вдвое старше тебя, я на свадьбу не приду. Тем более если это окажется кто-то из моих подруг.
– Никогда не знаешь, как обернется. Я только хочу сказать, не надо тебе запираться от людей. – Ксавье был уверен, что у нее до сих пор никого нет. Они были настолько откровенны друг с другом, что в противном случае он бы об этом знал.
– Что ж, пожалуй, начну общаться с местными юнцами. Или раздавать свой телефон лицеистам. Если не найду кавалера, так хоть усыновлю кого. – Она смеялась над ним и над его нелепыми советами. Надо же такое удумать – зрелая женщина и юный парнишка. Пускай молодой человек. Саша привыкла видеть рядом с собой более зрелого мужчину.
– Мам, когда ты захочешь завести роман, уверен, в кандидатах недостатка не будет, – невозмутимо заявил Ксавье.
– Не нужен мне никакой роман, – отрезала Саша уже без смеха. Она не хотела развивать эту тему ни с сыном, ни с кем-либо еще.
– Да я уж знаю. Но, может, со временем… – Отца нет уже четырнадцать месяцев, и Ксавье, как никто другой, знал, как ей одиноко. Она изо дня в день ему звонит, и он всегда слышит в ее голосе грусть. Ему было больно на мать смотреть. Татьяна сейчас далеко, и все общение с мамой лежит на нем. И она, как ему кажется, намного с ним откровеннее. Между ними существовали те доверительные отношения, какие нередко бывают у матери с сыном. Они были настоящими друзьями.
Саша сказала, что на следующей неделе летит в Нью-Йорк, где у нее заседание совета, а к Рождеству вернется.
Ксавье и Татьяна должны были прилететь в Париж в день Рождества. А еще через день они все уезжали в Сен-Мориц. Сашин потенциальный клиент имел там дом. Саша надеялась, что до отъезда сделка с ним будет заключена.
На другой день он заехал за ней и повез к Алену Дюкассу в «Плаза Атене». Саша предпочла бы поужинать просто, но элегантно в «Вольтере», но бизнес есть бизнес, не ей здесь выбирать. Саша поняла, что ее клиент хочет произвести впечатление. Но ее никогда не волновала изысканная еда, сколько бы звездочек ни имел шеф-повар. Кстати, у Алена Дюкасса их было три.
Как и можно было предположить, еда была потрясающая. Разговор завязался легко и не разочаровал Сашу. Сделка казалась на мази. Гонзаг де Сен-Маллори повез Сашу домой. Приятный, образованный, богатый, имеет графский титул, правда, невероятный сноб. Граф де Сен-Маллори. Он дважды был женат, имел пятерых детей – по крайней мере, которых сам признавал. А еще Саше было известно о трех его отпрысках, которых он признавать отказывался. Во Франции, а тем более в Париже сплетни расходятся быстро. О похождениях графа ходили легенды, все его любовницы были прекрасно обеспечены.
– Я тут подумал, не повесить ли мне на пробу эту картину в моем доме в Сен-Морице, прежде чем принять окончательное решение, – задумчиво произнес граф, когда они ехали в его «Феррари». Такие машины в Париже были редкостью, из-за тесноты на улицах парижане предпочитали что-то более компактное. У Саши был крохотный «Рено», его было удобно парковать и маневрировать на дороге. Саша не испытывала ни малейшего желания кичиться дорогой машиной в Париже, да и где бы то ни было. – Может, вы могли бы заехать и высказать свое мнение? – предложил он, подруливая к особняку, где располагалась Сашина галерея и ее дом.
– Это будет нетрудно, – согласилась она. – Мы можем отправить полотно к вам в Сен-Мориц, а через две недели я тоже буду там с детьми. – При этих словах лицо у него вытянулось.
– Я надеялся, вы остановитесь у меня. Может, детишек в другой раз свозите? – Он с легкостью решил вопрос с чужими детьми. Но Сашу такой вариант не устроил.
– Боюсь, это невозможно, – ответила она, глядя ему прямо в глаза, чтобы не оставалось недомолвок. – Поездка запланирована давно. Да и вообще, провести отпуск с детьми для меня большая радость. – Она хотела дать ему понять, что он напрасно старается. И ее дети здесь ни при чем. У нее не было желания смешивать бизнес с удовольствием, и уж тем более – с этим распутником. В свои пятьдесят четыре граф славился связями с молоденькими дамами.
– Я полагаю, продать картину в ваших интересах? – столь же определенно отреагировал Гонзаг. – Надеюсь, вы меня понимаете, мадам?
– Я вас понимаю, граф. Картина выставлена на продажу. Картина, но не я. Даже если цена – миллион долларов. Когда буду в Сен-Морице, с удовольствием заеду и взгляну, как она смотрится, – добавила она чуть мягче. Но граф уже кипел. Оба выразились предельно ясно. И ему не понравилось то, что он услышал. Женщины ему никогда не отказывали, тем более в таком возрасте. Да для нее была бы честь, если бы он с ней переспал! Печальная, одинокая женщина. По-видимому, не настолько одинокая, как ему казалось. И не настолько жаждущая этой сделки.
– В этом нет нужды, – ледяным тоном ответил он. – Я решил не покупать картину. К тому же у меня есть серьезные опасения, что это подделка. – С этими словами он вышел из машины, чтобы, как того требуют приличия, открыть ей дверцу. Но Саша его опередила и уже стояла на тротуаре.
– Благодарю за чудесный ужин, – сухо произнесла она. – Вот уж не думала, граф, что вы, с вашей репутацией, покупаете себе женщин, да еще за такие деньги. Я полагала, что мужчина с вашим обаянием и умом в состоянии заполучить их бесплатно. Спасибо еще раз за приятный вечер. – Не давая ему опомниться, она подошла к калитке, набрала код и вошла во двор. Через несколько секунд раздался рев мотора. Саша вошла в дом. От возмущения ее трясло. Этот подонок думал купить ее вместе с картиной. Решил, что она так рвется продать полотно, что согласится лечь с ним в постель. Это уже переходит все границы. При Артуре никто и думать не смел так с ней обращаться. Охваченная дрожью, Саша позвонила сыну и рассказала ему, что произошло. Когда она передала свои последние слова, Ксавье злорадно рассмеялся: