Страница:
Пока девушки спускались в лифте, Беата молчала.
Вечер был теплый, и мать попросила столик на веранде. Она успела переодеться в очень элегантное темно-синее платье из тяжелого шелка – с сапфировым колье, шелковыми туфлями и сумочкой в тон. С мочек ушей свисали серьги с бриллиантами и сапфирами.
Официант усадил трех ослепительно красивых женщин за столик и с поклоном подал меню. Беата по-прежнему молчала и после того, как ужин был заказан, хотя мать и Бригитта весело трещали о сегодняшних покупках. Моника сказала Беате, что видела несколько платьев, сшитых словно специально для нее, но дочь даже глаз не подняла.
– Какая жалость, что нельзя одеваться в книги, – поддела Бригитта, – тогда бы ты чаще посещала магазины.
– Предпочитаю сама шить себе платья, – коротко ответила Беата.
Сестра выразительно закатила глаза.
– Зачем столько хлопот, когда все можно купить?
– Просто в этом случае у меня будет именно то, чего хочу я, – спокойно объяснила Беата. Она действительно своими руками сшила то красное платье, которое сейчас было на ней, и оно идеально облегало фигуру, ниспадая до пола простыми, строгими складками.
Беата была талантливой портнихой и с детства любила шить. Ее научила гувернантка, хотя Моника всегда твердила, что все это совершенно ни к чему и никогда не понадобится ее дочерям. Но Беата настояла на своем. Она даже сшила несколько вечерних платьев, скопировав фасоны из модных журналов и пользуясь зарисовками, сделанными во время демонстрации парижских коллекций, которые теперь ей долго не придется видеть. Обычно Беата немного упрощала и изменяла покрой, чтобы он более соответствовал ее вкусам. Однажды она сшила изумительное вечернее платье из зеленого атласа в подарок матери, и Моника была потрясена ее искусством. Беата и Бригитте бы сшила что-нибудь, но та всегда утверждала, что ненавидит домашнее рукоделие. Подобные вещи казались ей жалкой дешевкой. Правда, иногда Беата шила сестре атласное белье с кружевом всех цветов радуги, которое та любила.
Они как раз доедали суп, когда Беата увидела, что мать потрясенно уставилась куда-то ей за спину. Девушка с удивлением обернулась. За ее стулом стоял приветливо улыбавшийся Антуан.
– Мадам Витгенштейн? – вежливо осведомился он, игнорируя обеих девушек, даже ту, которая завладела его мыслями, и явно восхищаясь Моникой. – Прошу прощения за то, что помешал вам, но я хотел представиться и извиниться за то, что пригласил вашу дочь на чай. Этого не следовало делать, но она споткнулась, когда шла к озеру, и едва не упала. Мне показалось, что она сильно подвернула ногу, и я подумал, что чай ей не помешает. Пожалуйста, простите меня.
– Нет… я… ничего страшного… конечно… как вы добры… – заикаясь, пробормотала Моника, поспешно переводя взгляд с дочери на Антуана. Тот представился, учтиво поклонился и поцеловал ее руку. Поскольку Беата была не замужем, этикет воспрещал целовать ей руку, и Антуан всего лишь поклонился. Молодые немцы щелкали при этом каблуками. Но у французов и швейцарцев подобные жесты были не в обычае.
– Я не знала, что она повредила ногу, – смущенно пояснила Моника, но Антуан уже обратил взгляд на Беату, и у него перехватило дыхание. В своем красном платье она была столь ослепительна, что, увидев ее на другом конце комнаты, он не смог устоять, извинился перед матерью и подошел к их столику.
Представить Монику матери Антуан не осмелился, зная, чем это грозит, тем более что Беата выдала его за швейцарца. Оставалось самому познакомиться с яркой блондинкой Бригиттой, ошеломленно смотревшей на него. Но Антуан едва взглянул на сестру Беаты, справедливо посчитав ее совсем еще ребенком, а не женщиной, которой та жаждала казаться, – и заслужил этим одобрение Моники. Ничего не скажешь, манеры Антуана были безупречны. Очевидно, он человек порядочный и отнюдь не проходимец, как она опасалась.
– Как ваша нога, мадемуазель? – участливо осведомился Антуан.
– Спасибо, месье, все хорошо. Вы так любезны, – пролепетала Беата, краснея.
– Вовсе нет. Это самое малое, что я мог сделать для вас… – возразил он и вновь обратился к ее матери, повторив приглашение на ленч, что, как ни странно, весьма польстило Монике. Он был так учтив, так бесхитростно чистосердечен и добр, что она неожиданно для себя против воли согласилась, и они решили завтра же, в час дня, встретиться на веранде. Договорившись обо всем, Антуан снова поклонился, поцеловал Монике руку и удалился, не бросив ни единого тоскующего взгляда на Беату. Вел он себя настолько сдержанно и благородно, что после его ухода Моника с нескрываемым изумлением уставилась на дочь.
– Теперь я понимаю, чем он тебя привлек. Очень приятный молодой человек. Напоминает мне Ульма.
Из уст матери это было нешуточным комплиментом.
– И мне тоже.
Только Антуан был куда красивее, но этого Беата не сказала и продолжала спокойно разрезать мясо, молясь, чтобы никто не услышал стука ее сердца. Как ему это удалось? Просто поразительно! Впрочем, какая разница? Все равно их отношения ничем не могут закончиться. Но она по крайней мере хотя бы увидится с ним еще раз и навсегда сохранит в душе счастливые воспоминания о молодом красавце, которого встретила в Женеве. Беата была совершенно уверена, что все остальные мужчины, которых ей еще предстоит узнать, померкнут в сравнении с ним. Она уже смирилась с этим и живо представила судьбу старой девы, которую ей придется влачить до конца жизни. Самым непростительным грехом Антуана была его национальность. Он не еврей, и это главное, не говоря уже о том, что он и не швейцарец. Нет, все абсолютно безнадежно.
– Почему ты не сказала, что подвернула ногу? – встревоженно спросила мать.
– Ничего особенного. Он нечаянно толкнул меня, когда я подходила к веранде после прогулки у озера. Видимо, он чувствовал себя виноватым передо мной, но я всего лишь слегка споткнулась.
– В таком случае с его стороны было очень любезно пригласить тебя на чай, а нас – на ленч.
Беата поняла, что мать тоже подпала под обаяние Антуана. Да и трудно было бы остаться равнодушной. Антуан был так красив, так добр, и Беата втайне радовалась, что он не обратил внимания на Бригитту. Все остальные мужчины мгновенно падали к ногам сестры, но на Антуана ее чары не подействовали. Он был заворожен Беатой, хотя ничем этого не показывал, вел себя дружелюбно, но и только, – поэтому-то Моника и приняла его приглашение.
Беата больше не заговаривала об Антуане и даже не посмотрела в его сторону, когда они уходили с веранды. Он, со своей стороны, больше не пытался к ним подойти. Совсем не то, чего так опасалась Моника. Даже Якоб не смог бы ее упрекнуть в неосмотрительности. Очевидно, эта случайная встреча не сулила неприятностей.
Однако Бригитта оказалась куда прозорливее и Моники, и Беаты. Это выяснилось, когда девушки, пожелав матери спокойной ночи, поднялись к себе.
– О боже, Беата, он великолепен! – прошептала она старшей сестре, задыхаясь от возбуждения. – И без ума от тебя! Вам обоим удалось окончательно одурачить маму.
Сама она находила эту историю потрясающей и уже воображала тайные свидания любовников в полночь.
– Что за вздор, – отмахнулась Беата, снимая красное платье и бросая на стул. Жаль, что она не надела что-то более роскошное. Рядом с Антуаном и платье, и она сама показались Беате простыми, почти уродливыми. – Какое там «без ума»! Он едва меня знает! И никого мы не дурачили. Антуан пригласил нас на ленч, и мама согласилась. Вот и все, и не надо ничего придумывать. Он всего лишь хочет сделать нам приятное.
– Это ты говоришь вздор, а не я! Такие мужчины не приглашают на ленч, если равнодушны к женщине! Когда они ведут себя так, словно ты для них ничто, значит, безумно влюблены. А вот если всячески обхаживают тебя, громко вздыхают и готовы вот-вот упасть к твоим ногам, то, как правило, лгут.
Беата рассмеялась над столь житейски мудрым анализом ситуации, хотя и признавала, что Бригитта куда более искушена в подобных вещах, чем она сама. У малышки безошибочная интуиция. Не то что у ее застенчивой, скромной сестры.
– Ты говоришь ерунду, – возразила Беата, хотя слова сестры заинтриговали ее. – Хочешь сказать, что все мужчины, которые игнорируют меня, вроде тех, кто сидел в ресторане, безумно влюблены? Как чудесно! А те, кто вроде бы ко мне небезразличен, нагло лгут? Боже, как все сложно!
– Да. Но именно так и бывает. Те, кто открыто выражает свои чувства, просто притворщики. А вот другие, как этот Антуан, они надежнее.
– Надежнее в чем?
Беата внимательно смотрела на сестру. Та лежала на постели в изящной позе. Сейчас не скажешь, что ей семнадцать лет. Элегантная, молодая, неотразимо красивая женщина.
– Да хотя бы в любви. Я уверена, что он в тебя влюбился.
– Ну, ничего хорошего это ему не даст. Через три недели мы возвращаемся в Кельн, – деловито напомнила Беата, надевая ночную сорочку, в которой казалась совсем девочкой, особенно в сравнении с сестрой. Она всегда шила себе белые батистовые сорочки точно такого же фасона, как носила в детстве. Они были удобными и нравились ей.
– За три недели многое может случиться, – загадочно заметила Бригитта, но Беата серьезно покачала головой. Ей лучше знать.
– Ничего не случится. Он не еврей. Мы можем быть друзьями, но и только.
Это отрезвило даже Бригитту, а при мысли об отце девушки притихли.
– И правда, – печально вздохнула Бригитта, – но ты можешь хотя бы пофлиртовать с ним. Тебе необходима практика.
– Да-а… – задумчиво протянула Беата, направляясь в ванную. – Пожалуй, это верно.
Больше они не говорили об Антуане, но Беата долго еще лежала без сна, думая о нем. Ну почему ей так не везет! Первый мужчина, которому удалось завладеть ее сердцем, не только не был евреем – он был французом! Для нее все кончено… но она по крайней мере может наслаждаться его обществом еще три недели.
Было уже около четырех утра, когда ей наконец удалось заснуть.
Глава 3
Вечер был теплый, и мать попросила столик на веранде. Она успела переодеться в очень элегантное темно-синее платье из тяжелого шелка – с сапфировым колье, шелковыми туфлями и сумочкой в тон. С мочек ушей свисали серьги с бриллиантами и сапфирами.
Официант усадил трех ослепительно красивых женщин за столик и с поклоном подал меню. Беата по-прежнему молчала и после того, как ужин был заказан, хотя мать и Бригитта весело трещали о сегодняшних покупках. Моника сказала Беате, что видела несколько платьев, сшитых словно специально для нее, но дочь даже глаз не подняла.
– Какая жалость, что нельзя одеваться в книги, – поддела Бригитта, – тогда бы ты чаще посещала магазины.
– Предпочитаю сама шить себе платья, – коротко ответила Беата.
Сестра выразительно закатила глаза.
– Зачем столько хлопот, когда все можно купить?
– Просто в этом случае у меня будет именно то, чего хочу я, – спокойно объяснила Беата. Она действительно своими руками сшила то красное платье, которое сейчас было на ней, и оно идеально облегало фигуру, ниспадая до пола простыми, строгими складками.
Беата была талантливой портнихой и с детства любила шить. Ее научила гувернантка, хотя Моника всегда твердила, что все это совершенно ни к чему и никогда не понадобится ее дочерям. Но Беата настояла на своем. Она даже сшила несколько вечерних платьев, скопировав фасоны из модных журналов и пользуясь зарисовками, сделанными во время демонстрации парижских коллекций, которые теперь ей долго не придется видеть. Обычно Беата немного упрощала и изменяла покрой, чтобы он более соответствовал ее вкусам. Однажды она сшила изумительное вечернее платье из зеленого атласа в подарок матери, и Моника была потрясена ее искусством. Беата и Бригитте бы сшила что-нибудь, но та всегда утверждала, что ненавидит домашнее рукоделие. Подобные вещи казались ей жалкой дешевкой. Правда, иногда Беата шила сестре атласное белье с кружевом всех цветов радуги, которое та любила.
Они как раз доедали суп, когда Беата увидела, что мать потрясенно уставилась куда-то ей за спину. Девушка с удивлением обернулась. За ее стулом стоял приветливо улыбавшийся Антуан.
– Мадам Витгенштейн? – вежливо осведомился он, игнорируя обеих девушек, даже ту, которая завладела его мыслями, и явно восхищаясь Моникой. – Прошу прощения за то, что помешал вам, но я хотел представиться и извиниться за то, что пригласил вашу дочь на чай. Этого не следовало делать, но она споткнулась, когда шла к озеру, и едва не упала. Мне показалось, что она сильно подвернула ногу, и я подумал, что чай ей не помешает. Пожалуйста, простите меня.
– Нет… я… ничего страшного… конечно… как вы добры… – заикаясь, пробормотала Моника, поспешно переводя взгляд с дочери на Антуана. Тот представился, учтиво поклонился и поцеловал ее руку. Поскольку Беата была не замужем, этикет воспрещал целовать ей руку, и Антуан всего лишь поклонился. Молодые немцы щелкали при этом каблуками. Но у французов и швейцарцев подобные жесты были не в обычае.
– Я не знала, что она повредила ногу, – смущенно пояснила Моника, но Антуан уже обратил взгляд на Беату, и у него перехватило дыхание. В своем красном платье она была столь ослепительна, что, увидев ее на другом конце комнаты, он не смог устоять, извинился перед матерью и подошел к их столику.
Представить Монику матери Антуан не осмелился, зная, чем это грозит, тем более что Беата выдала его за швейцарца. Оставалось самому познакомиться с яркой блондинкой Бригиттой, ошеломленно смотревшей на него. Но Антуан едва взглянул на сестру Беаты, справедливо посчитав ее совсем еще ребенком, а не женщиной, которой та жаждала казаться, – и заслужил этим одобрение Моники. Ничего не скажешь, манеры Антуана были безупречны. Очевидно, он человек порядочный и отнюдь не проходимец, как она опасалась.
– Как ваша нога, мадемуазель? – участливо осведомился Антуан.
– Спасибо, месье, все хорошо. Вы так любезны, – пролепетала Беата, краснея.
– Вовсе нет. Это самое малое, что я мог сделать для вас… – возразил он и вновь обратился к ее матери, повторив приглашение на ленч, что, как ни странно, весьма польстило Монике. Он был так учтив, так бесхитростно чистосердечен и добр, что она неожиданно для себя против воли согласилась, и они решили завтра же, в час дня, встретиться на веранде. Договорившись обо всем, Антуан снова поклонился, поцеловал Монике руку и удалился, не бросив ни единого тоскующего взгляда на Беату. Вел он себя настолько сдержанно и благородно, что после его ухода Моника с нескрываемым изумлением уставилась на дочь.
– Теперь я понимаю, чем он тебя привлек. Очень приятный молодой человек. Напоминает мне Ульма.
Из уст матери это было нешуточным комплиментом.
– И мне тоже.
Только Антуан был куда красивее, но этого Беата не сказала и продолжала спокойно разрезать мясо, молясь, чтобы никто не услышал стука ее сердца. Как ему это удалось? Просто поразительно! Впрочем, какая разница? Все равно их отношения ничем не могут закончиться. Но она по крайней мере хотя бы увидится с ним еще раз и навсегда сохранит в душе счастливые воспоминания о молодом красавце, которого встретила в Женеве. Беата была совершенно уверена, что все остальные мужчины, которых ей еще предстоит узнать, померкнут в сравнении с ним. Она уже смирилась с этим и живо представила судьбу старой девы, которую ей придется влачить до конца жизни. Самым непростительным грехом Антуана была его национальность. Он не еврей, и это главное, не говоря уже о том, что он и не швейцарец. Нет, все абсолютно безнадежно.
– Почему ты не сказала, что подвернула ногу? – встревоженно спросила мать.
– Ничего особенного. Он нечаянно толкнул меня, когда я подходила к веранде после прогулки у озера. Видимо, он чувствовал себя виноватым передо мной, но я всего лишь слегка споткнулась.
– В таком случае с его стороны было очень любезно пригласить тебя на чай, а нас – на ленч.
Беата поняла, что мать тоже подпала под обаяние Антуана. Да и трудно было бы остаться равнодушной. Антуан был так красив, так добр, и Беата втайне радовалась, что он не обратил внимания на Бригитту. Все остальные мужчины мгновенно падали к ногам сестры, но на Антуана ее чары не подействовали. Он был заворожен Беатой, хотя ничем этого не показывал, вел себя дружелюбно, но и только, – поэтому-то Моника и приняла его приглашение.
Беата больше не заговаривала об Антуане и даже не посмотрела в его сторону, когда они уходили с веранды. Он, со своей стороны, больше не пытался к ним подойти. Совсем не то, чего так опасалась Моника. Даже Якоб не смог бы ее упрекнуть в неосмотрительности. Очевидно, эта случайная встреча не сулила неприятностей.
Однако Бригитта оказалась куда прозорливее и Моники, и Беаты. Это выяснилось, когда девушки, пожелав матери спокойной ночи, поднялись к себе.
– О боже, Беата, он великолепен! – прошептала она старшей сестре, задыхаясь от возбуждения. – И без ума от тебя! Вам обоим удалось окончательно одурачить маму.
Сама она находила эту историю потрясающей и уже воображала тайные свидания любовников в полночь.
– Что за вздор, – отмахнулась Беата, снимая красное платье и бросая на стул. Жаль, что она не надела что-то более роскошное. Рядом с Антуаном и платье, и она сама показались Беате простыми, почти уродливыми. – Какое там «без ума»! Он едва меня знает! И никого мы не дурачили. Антуан пригласил нас на ленч, и мама согласилась. Вот и все, и не надо ничего придумывать. Он всего лишь хочет сделать нам приятное.
– Это ты говоришь вздор, а не я! Такие мужчины не приглашают на ленч, если равнодушны к женщине! Когда они ведут себя так, словно ты для них ничто, значит, безумно влюблены. А вот если всячески обхаживают тебя, громко вздыхают и готовы вот-вот упасть к твоим ногам, то, как правило, лгут.
Беата рассмеялась над столь житейски мудрым анализом ситуации, хотя и признавала, что Бригитта куда более искушена в подобных вещах, чем она сама. У малышки безошибочная интуиция. Не то что у ее застенчивой, скромной сестры.
– Ты говоришь ерунду, – возразила Беата, хотя слова сестры заинтриговали ее. – Хочешь сказать, что все мужчины, которые игнорируют меня, вроде тех, кто сидел в ресторане, безумно влюблены? Как чудесно! А те, кто вроде бы ко мне небезразличен, нагло лгут? Боже, как все сложно!
– Да. Но именно так и бывает. Те, кто открыто выражает свои чувства, просто притворщики. А вот другие, как этот Антуан, они надежнее.
– Надежнее в чем?
Беата внимательно смотрела на сестру. Та лежала на постели в изящной позе. Сейчас не скажешь, что ей семнадцать лет. Элегантная, молодая, неотразимо красивая женщина.
– Да хотя бы в любви. Я уверена, что он в тебя влюбился.
– Ну, ничего хорошего это ему не даст. Через три недели мы возвращаемся в Кельн, – деловито напомнила Беата, надевая ночную сорочку, в которой казалась совсем девочкой, особенно в сравнении с сестрой. Она всегда шила себе белые батистовые сорочки точно такого же фасона, как носила в детстве. Они были удобными и нравились ей.
– За три недели многое может случиться, – загадочно заметила Бригитта, но Беата серьезно покачала головой. Ей лучше знать.
– Ничего не случится. Он не еврей. Мы можем быть друзьями, но и только.
Это отрезвило даже Бригитту, а при мысли об отце девушки притихли.
– И правда, – печально вздохнула Бригитта, – но ты можешь хотя бы пофлиртовать с ним. Тебе необходима практика.
– Да-а… – задумчиво протянула Беата, направляясь в ванную. – Пожалуй, это верно.
Больше они не говорили об Антуане, но Беата долго еще лежала без сна, думая о нем. Ну почему ей так не везет! Первый мужчина, которому удалось завладеть ее сердцем, не только не был евреем – он был французом! Для нее все кончено… но она по крайней мере может наслаждаться его обществом еще три недели.
Было уже около четырех утра, когда ей наконец удалось заснуть.
Глава 3
Ленч с Антуаном оправдал все ожидания Беаты. Антуан был учтив, сердечен, любезен и крайне уважителен, особенно с Моникой; с Бригиттой он обращался как с глупенькой малышкой и смешил всех, подшучивая над ней. Беата втайне восхищалась его умом, обаянием и остроумием, не говоря уже о почти классической красоте. Он рассказывал забавные истории о своей семье, жаловался на тяготы управления поместьем, хотя было очевидно, что ему все это очень нравится. Он ни разу не оговорился, ничем не дав понять, что его земли находятся во Франции. К концу обеда Моника уже была покорена им и не нашла ничего дурного в его прогулке с Беатой после обеда. За столом он не ухаживал за Беатой, и в его поведении не было ничего фамильярного или непочтительного. По мнению Моники, он был просто славным человеком, обрадованным возможностью завести новых друзей. Поэтому она ничего не заподозрила и ничуть не встревожилась.
Антуан и Беата облегченно вздохнули, оставшись одни, и обошли едва ли не все озеро, а потом устроились на узкой полоске песка, опустив ноги в воду и беседуя на всевозможные темы. Оказалось, что у них почти во всем были сходные вкусы и мнения.
– Спасибо за приглашение на ленч и за то, что вы были так милы с моей матерью и Бригиттой.
– Какие пустяки! Это они были милы со мной, хотя из вашей сестры вырастет настоящая роковая женщина, разбивающая сердца мужчин. Надеюсь, ее в ближайшее время выдадут замуж.
– Разумеется, – улыбнулась Беата, по достоинству оценившая его реакцию на Бригитту. Очевидно, Антуан остался совершенно равнодушен к ее чарам и относился к ней с легкой иронией. Беате было немного стыдно за свою радость по этому поводу, но она ничего не могла с собой поделать. Сестра немало досаждала ей своими выходками.
– Она воображает себя влюбленной в одного из друзей Хорста, и мой отец собирается в ближайшее время переговорить с его отцом. Уверена, что к концу года они будут помолвлены.
– А как насчет вас? – встревожился Антуан. – Ваш отец собирается и вам найти жениха?
– Надеюсь, что нет. Я никогда не выйду замуж по расчету. И вообще вряд ли выйду замуж, – со спокойной уверенностью заявила Беата.
– Но почему?
– Потому что не представляю, как может понравиться тот, кого выберут для меня. При мысли об этом мне становится дурно. Не желаю иметь мужа, которого не люблю, не знаю и не хочу. Предпочитаю навсегда остаться одинокой.
Похоже, девушка говорила искренне: в голосе ее звучала неподдельная страсть, и Антуан, слушая ее, испытывал одновременно грусть и облегчение.
– «Навсегда» – слишком долгий срок, Беата. Рано или поздно вы захотите иметь детей, встретите того, кого полюбите, я в этом уверен, – печально вздохнул он, и она повернула голову. Их глаза встретились. Оба долго молчали, прежде чем Беата проговорила:
– И вы тоже.
– Впереди долгие месяцы войны. Кто знает, сколько из нас выживет. Солдаты погибают сотнями, в каждом бою, – объяснил Антуан, но тут же вспомнил о ее братьях и пожалел о своих словах. – Уверен, что все так или иначе образуется, но пока загадывать на будущее просто невозможно. Я всегда считал, что тоже останусь холостяком. Я еще никого не любил, – честно признался он, глядя на Беату, и следующие слова как громом поразили ее: – Пока не встретил вас.
Последовавшее молчание казалось бесконечным. Беата не знала, что сказать, кроме того, что тоже любит его, а ведь они только что встретились. Говорить подобные вещи было просто безумием со стороны Антуана, безумием были и их взаимные чувства, но так уж все сложилось. И они ничего не могли с этим поделать. Оба знали, что отношения, выходившие за рамки дружеских, для них невозможны, но он все равно признался ей в любви.
– Я еврейка, – выпалила она, – и никогда бы не могла выйти за вас.
Глаза Беаты наполнились слезами, и Антуан осторожно сжал тонкие пальцы.
– На свете нередко случаются странные вещи. Люди разной веры встречаются, женятся и живут счастливо.
Антуан весь день грезил о женитьбе на ней. Для обоих это была почти несбыточная мечта, но он больше не мог бороться со своими чувствами. Тридцать два года ушло на то, чтобы найти эту женщину, и сейчас он не хотел терять ее. Он не хотел терять ее вообще. Но на их пути немало серьезных препятствий, и впереди ждет немало трудностей. Его родные будут в бешенстве. Он еще не сказал Беате, что носит титул графа… впрочем, вряд ли она придаст этому значение. То, что притягивало их друг к другу, было сильнее любой веры, титулов, положения или знатности. Он любил в ней все – каждую черточку, любую гримаску, походку, лицо, фигуру, восприятие мира, и она любила в нем то же самое. Их влекло друг к другу неудержимо, но между ними встали вера, национальность, долг и семьи. Семьи, стремящиеся разлучить их. Главное – не позволить этим людям победить. Впереди ждет долгая борьба.
– Мои родные никогда не допустят этого. Мой отец убьет меня. Проклянет, – с трудом выговорила Беата на замечание Антуана о людях разной веры, которые могут быть счастливы вместе. В ее семье подобное было недопустимым.
– Может, и нет, если мы вместе придем к нему. Мои родные тоже будут расстроены. Им понадобится время, чтобы свыкнуться с этим. Но прежде всего нужно ждать окончания войны. Если мы решим пожениться, перед нами ляжет долгая дорога. Это только начало, но я хочу, чтобы ты знала: я тебя люблю. Поверь, до тебя я никогда и никому этого не говорил.
Девушка, смаргивая слезы, смотрела на него. Они сидели на песке, держась за руки, и она едва слышно призналась:
– Я тоже тебя люблю.
Антуан улыбнулся ей и, наклонившись, поцеловал. Они не делали ничего такого, что не должны были делать. Он был счастлив уже тем, что она рядом.
– Я хотел, чтобы ты знала: я люблю тебя. Это если со мной что-то случится… на фронте. Люблю и буду любить до самой смерти.
Для двухдневного знакомства заявление было по меньшей мере необычным. Но Антуан не лгал. Беата чувствовала это. И готова была ответить тем же.
– Хорошо бы это продолжалось как можно дольше, – вздохнула она.
– Так и будет, – заверил он.
Они посидели еще с часок, а перед тем как подняться, Антуан снова поцеловал Беату. Он очень боялся обидеть или ранить ее, он хотел всего лишь защищать и любить, но они оказались в сложном положении. Их дорога нелегка, но такова судьба. Оба понимали это.
Они взялись за руки и медленно побрели назад, придумывая, как увидеться вечером. Беата сказала, что Бригитта спит как убитая и не услышит ее ухода. Они собирались встретиться в полночь в саду. Только чтобы поговорить. Риск был огромен: если мать узнает, Беату ждет неминуемая кара, поэтому Беата предупредила Антуана, что, если Моника или сестра не уснут, она не придет. Антуан умолял ее быть осторожной и осмотрительной, хотя то, что они задумали, вряд ли можно было назвать верхом благоразумия.
Но Беата каким-то чудом ухитрилась выбраться в сад и в эту ночь, и во все последующие. Целых три недели они гуляли, пили чай и встречались в саду. Целовались и разговаривали. К тому времени как Антуан покинул Женеву, они были безумно влюблены и поклялись сделать все, чтобы провести жизнь вместе. После войны они обязательно поговорят с родными и добьются их согласия. А пока Антуан будет ей писать. Посылать письма на адрес своего женевского кузена, а уж тот станет пересылать их в Кельн. Иначе никак не получится. Во время войны всякая переписка француза с немкой невозможна.
Последняя ночь превратилась в пытку, и Антуан почти до рассвета держал Беату в объятиях. Было уже почти светло, когда она вернулась к себе вся в слезах, веря, однако, что, если судьба смилостивится, когда-нибудь они будут вместе. Антуан должен был получить отпуск на Рождество, но ему придется ехать домой, в Дордонь. Разумеется, о поездке в Германию не могло быть и речи, а ее семья не собиралась проводить Рождество в Швейцарии. Придется ждать. Но у них не было сомнения, что они дождутся. То, что обрели эти двое, бывает раз в жизни, да и то не у всех. Оба были абсолютно уверены в своих чувствах.
– Помни всегда, как сильно я тебя люблю, – прошептал Антуан, когда Беата покидала его в саду. – Я буду думать о тебе каждую минуту и считать часы до нашей встречи.
– Я люблю тебя, – шепнула Беата, всхлипывая, и со слезами поднялась к себе. Но так и не заснула. Когда взошло солнце, она увидела скользнувшее под дверь письмо и, поспешно поднявшись, приоткрыла дверь. Но Антуан уже ушел. Беата подняла листок бумаги и прочла то, о чем он говорил ей много раз. О своей любви и надежде на встречу.
Девушка старательно сложила записку и сунула в ящик комода, где лежали ее перчатки. У нее не хватило духу разорвать послание, хотя хранить его было небезопасно. Но Бригитта вряд ли заглянет в ящик: будучи гораздо крупнее Беаты, она никогда не носила ее перчатки, так что пока ее тайна в полной сохранности.
Но что же теперь будет? Она ничего не может предпринять, кроме как молиться за жизнь и здоровье Антуана.
Каким-то чудом Беате удалось утаить все произошедшее с ней от Бригитты и убедить сестру, что они с Антуаном всего лишь друзья. Такая проза весьма разочаровала Бригитту, и если вначале она не поверила сестре, то вскоре поняла, что не услышит больше ничего интересного. Внешне Беата не проявляла ни малейших признаков любви или страсти и ни в чем не сознавалась. На карту было поставлено слишком много, и она боялась довериться кому бы то ни было. Кроме самого Антуана. Мать одобряла их дружбу; она даже сказала, что надеется снова встретиться с Антуаном, если они когда-нибудь снова приедут в Швейцарию. Что же, это казалось вполне вероятным. Пока продолжается война, Якоб сочтет нужным немного передохнуть от ее тягот в спокойном, мирном уголке.
В Германии дела шли неважно, обстановка в Кельне была напряженной. То и дело приходили известия о гибели друзей и знакомых. Потери росли, и Моника тревожилась о сыновьях, как, впрочем, и Якоб. Но он не забывал и о дочерях. Поэтому он исполнил данное жене обещание и поговорил с отцом берлинского приятеля Хорста, которого Бригитта находила столь очаровательным. Сама она была на седьмом небе, когда отец спросил ее согласия. Молодой человек тоже не был против, а его семья посчитала такую партию превосходной. Якоб дал за младшей дочерью огромное приданое и пообещал купить молодым особняк в Берлине. Как и предсказывала Беата, к концу года, когда Бригитте исполнилось восемнадцать, состоялась помолвка. В мирное время родители устроили бы по этому поводу грандиозный бал, но, поскольку шла война, они ограничились званым ужином для родителей и близких друзей. Пригласили и кое-кого из генералов, а также офицеров, оказавшихся в это время в отпуске. Ульму удалось приехать, а вот Хорст не смог получить отпуск. Но радость была всеобщей. Породнились два известных рода, и двое влюбленных обрели счастье.
Бригитта ни о чем не могла говорить, кроме будущей свадьбы и своего платья. Она должна была выйти замуж в июне, до которого, как ей казалось, была еще целая вечность.
Беата была искренне рада за сестру. Именно об этом Бригитта мечтала с самого детства: муж, дети, вечеринки, наряды и драгоценности. И теперь она получит все. Повезло еще и в том, что жених пока оставался в Берлине, то есть избежал непосредственной опасности: отцу удалось пристроить сына адъютантом к генералу. Отца заверили, что молодого человека не пошлют на фронт, так что Бригитте не о чем было беспокоиться. Ее свадьба не за горами, и будущее казалось вполне надежным.
Беата выглядела абсолютно безмятежной и покорно выносила веселый щебет Бригитты. Она пообещала сестре сшить нижнее белье для приданого и с умиротворенным видом сидела в своей комнате, проворно орудуя иглой. Повсюду были разбросаны обрезки светлого атласа и кружев. Ее словно ничуть не волновало, что младшая сестра выходит замуж первой. Гораздо больше Беату интересовали военные сводки. А раз в неделю она получала письмо от Антуана через его швейцарского кузена и с облегчением убеждалась, что возлюбленный жив и здоров. Он находился где-то под Верденом, и Беата, сидя за шитьем, постоянно думала о нем или в тысячный раз перечитывала его письма. Мать успела заметить одно или два письма, но обычно Беата вставала пораньше и сама забирала почту, так что никто не знал, сколько именно писем она получила и как часто они приходят. Их любовь только крепла, и оба были готовы ждать сколько угодно. Беата поклялась себе и Антуану, что, если с ним что-то случится, она вообще не выйдет замуж. Ей это казалось вполне естественным. Она не могла представить, что способна полюбить кого-то так, как любит его.
Отец заметил ее неестественное, как ему казалось, спокойствие и вообразил, что дочь печалит затянувшееся девичество. Бедняжке давно пора было выйти замуж, и у Якоба разрывалось сердце от любви и жалости к несчастной девочке. Это побудило его потолковать кое с кем из знакомых, и в марте он решил, что нашел для Беаты достойного жениха. Якоб не сразу остановился на этом человеке, но по здравом размышлении решил, что лучшего мужа для дочери не найти: бездетный вдовец, из прекрасной семьи и с большим состоянием. Для Беаты Якоб хотел кого-то постарше и посолиднее, чем тот легкомысленный красавец, в которого влюбилась Бригитта: незрелый вертопрах, к тому же определенно избалован, хотя Якоб и считал его довольно милым мальчиком. Кроме того, Бригитта была без ума от него. А вот мужчина, которого Якоб выбрал для старшей дочери, был вдумчивым, уравновешенным и очень неглупым человеком. Не слишком красив, но и не урод, хотя успел полысеть. В свои сорок два года он уже отрастил довольно солидное брюшко, но при высоком росте это было не так заметно. Зато Якоб знал, что он будет беречь и лелеять жену.
Якоб осторожно поговорил с возможным женихом, и тот заверил, что для него большая честь стать мужем столь прелестной девушки. Его жена скончалась пять лет назад после тяжелой болезни, и он не думал о втором браке. Человек он был спокойный, как и Беата, терпеть не мог светской жизни и хотел тишины и мира в доме.
Якоб и Моника пригласили его на ужин и настояли, чтобы Беата вышла к столу. Она хотела остаться у себя, тем более что Бригитта гостила у родителей жениха в Берлине, где развлекалась на бесчисленных вечеринках, а у Беаты не было желания куда-то идти без нее. Но она понимала, что ей все равно придется выезжать без сестры, когда та переберется к мужу в Берлин.
Родители приказали ей спуститься вниз, не объяснив зачем. Беата появилась в гостиной, похожая на сказочную принцессу в темно-синем бархатном платье, с ниткой крупного жемчуга на шее и крохотными бриллиантами в ушах. Она почти не обратила внимания на гостя, тем более что никогда раньше его не видела, однако вежливо поздоровалась, пожала руку и уже через несколько минут отошла от него, посчитав, что отец счел нужным пригласить кого-то из банка.
За ужином их усадили рядом. Беата учтиво отвечала на вопросы гостя, думая об Антуане и полученном сегодня письме, но сама с соседом не заговаривала. Его голос доносился до нее словно издалека. Беата послушно растягивала губы в улыбке, произносила какие-то фразы, и гость, приняв равнодушие за стеснительность, нашел ее очаровательной. Холодность Беаты завораживала ее соседа, хотя сама она едва замечала его, тем более что не имела ни малейшего понятия, зачем приглашен этот человек, и считала, что лишь по чистой случайности оказалась рядом с ним за ужином.
Антуан и Беата облегченно вздохнули, оставшись одни, и обошли едва ли не все озеро, а потом устроились на узкой полоске песка, опустив ноги в воду и беседуя на всевозможные темы. Оказалось, что у них почти во всем были сходные вкусы и мнения.
– Спасибо за приглашение на ленч и за то, что вы были так милы с моей матерью и Бригиттой.
– Какие пустяки! Это они были милы со мной, хотя из вашей сестры вырастет настоящая роковая женщина, разбивающая сердца мужчин. Надеюсь, ее в ближайшее время выдадут замуж.
– Разумеется, – улыбнулась Беата, по достоинству оценившая его реакцию на Бригитту. Очевидно, Антуан остался совершенно равнодушен к ее чарам и относился к ней с легкой иронией. Беате было немного стыдно за свою радость по этому поводу, но она ничего не могла с собой поделать. Сестра немало досаждала ей своими выходками.
– Она воображает себя влюбленной в одного из друзей Хорста, и мой отец собирается в ближайшее время переговорить с его отцом. Уверена, что к концу года они будут помолвлены.
– А как насчет вас? – встревожился Антуан. – Ваш отец собирается и вам найти жениха?
– Надеюсь, что нет. Я никогда не выйду замуж по расчету. И вообще вряд ли выйду замуж, – со спокойной уверенностью заявила Беата.
– Но почему?
– Потому что не представляю, как может понравиться тот, кого выберут для меня. При мысли об этом мне становится дурно. Не желаю иметь мужа, которого не люблю, не знаю и не хочу. Предпочитаю навсегда остаться одинокой.
Похоже, девушка говорила искренне: в голосе ее звучала неподдельная страсть, и Антуан, слушая ее, испытывал одновременно грусть и облегчение.
– «Навсегда» – слишком долгий срок, Беата. Рано или поздно вы захотите иметь детей, встретите того, кого полюбите, я в этом уверен, – печально вздохнул он, и она повернула голову. Их глаза встретились. Оба долго молчали, прежде чем Беата проговорила:
– И вы тоже.
– Впереди долгие месяцы войны. Кто знает, сколько из нас выживет. Солдаты погибают сотнями, в каждом бою, – объяснил Антуан, но тут же вспомнил о ее братьях и пожалел о своих словах. – Уверен, что все так или иначе образуется, но пока загадывать на будущее просто невозможно. Я всегда считал, что тоже останусь холостяком. Я еще никого не любил, – честно признался он, глядя на Беату, и следующие слова как громом поразили ее: – Пока не встретил вас.
Последовавшее молчание казалось бесконечным. Беата не знала, что сказать, кроме того, что тоже любит его, а ведь они только что встретились. Говорить подобные вещи было просто безумием со стороны Антуана, безумием были и их взаимные чувства, но так уж все сложилось. И они ничего не могли с этим поделать. Оба знали, что отношения, выходившие за рамки дружеских, для них невозможны, но он все равно признался ей в любви.
– Я еврейка, – выпалила она, – и никогда бы не могла выйти за вас.
Глаза Беаты наполнились слезами, и Антуан осторожно сжал тонкие пальцы.
– На свете нередко случаются странные вещи. Люди разной веры встречаются, женятся и живут счастливо.
Антуан весь день грезил о женитьбе на ней. Для обоих это была почти несбыточная мечта, но он больше не мог бороться со своими чувствами. Тридцать два года ушло на то, чтобы найти эту женщину, и сейчас он не хотел терять ее. Он не хотел терять ее вообще. Но на их пути немало серьезных препятствий, и впереди ждет немало трудностей. Его родные будут в бешенстве. Он еще не сказал Беате, что носит титул графа… впрочем, вряд ли она придаст этому значение. То, что притягивало их друг к другу, было сильнее любой веры, титулов, положения или знатности. Он любил в ней все – каждую черточку, любую гримаску, походку, лицо, фигуру, восприятие мира, и она любила в нем то же самое. Их влекло друг к другу неудержимо, но между ними встали вера, национальность, долг и семьи. Семьи, стремящиеся разлучить их. Главное – не позволить этим людям победить. Впереди ждет долгая борьба.
– Мои родные никогда не допустят этого. Мой отец убьет меня. Проклянет, – с трудом выговорила Беата на замечание Антуана о людях разной веры, которые могут быть счастливы вместе. В ее семье подобное было недопустимым.
– Может, и нет, если мы вместе придем к нему. Мои родные тоже будут расстроены. Им понадобится время, чтобы свыкнуться с этим. Но прежде всего нужно ждать окончания войны. Если мы решим пожениться, перед нами ляжет долгая дорога. Это только начало, но я хочу, чтобы ты знала: я тебя люблю. Поверь, до тебя я никогда и никому этого не говорил.
Девушка, смаргивая слезы, смотрела на него. Они сидели на песке, держась за руки, и она едва слышно призналась:
– Я тоже тебя люблю.
Антуан улыбнулся ей и, наклонившись, поцеловал. Они не делали ничего такого, что не должны были делать. Он был счастлив уже тем, что она рядом.
– Я хотел, чтобы ты знала: я люблю тебя. Это если со мной что-то случится… на фронте. Люблю и буду любить до самой смерти.
Для двухдневного знакомства заявление было по меньшей мере необычным. Но Антуан не лгал. Беата чувствовала это. И готова была ответить тем же.
– Хорошо бы это продолжалось как можно дольше, – вздохнула она.
– Так и будет, – заверил он.
Они посидели еще с часок, а перед тем как подняться, Антуан снова поцеловал Беату. Он очень боялся обидеть или ранить ее, он хотел всего лишь защищать и любить, но они оказались в сложном положении. Их дорога нелегка, но такова судьба. Оба понимали это.
Они взялись за руки и медленно побрели назад, придумывая, как увидеться вечером. Беата сказала, что Бригитта спит как убитая и не услышит ее ухода. Они собирались встретиться в полночь в саду. Только чтобы поговорить. Риск был огромен: если мать узнает, Беату ждет неминуемая кара, поэтому Беата предупредила Антуана, что, если Моника или сестра не уснут, она не придет. Антуан умолял ее быть осторожной и осмотрительной, хотя то, что они задумали, вряд ли можно было назвать верхом благоразумия.
Но Беата каким-то чудом ухитрилась выбраться в сад и в эту ночь, и во все последующие. Целых три недели они гуляли, пили чай и встречались в саду. Целовались и разговаривали. К тому времени как Антуан покинул Женеву, они были безумно влюблены и поклялись сделать все, чтобы провести жизнь вместе. После войны они обязательно поговорят с родными и добьются их согласия. А пока Антуан будет ей писать. Посылать письма на адрес своего женевского кузена, а уж тот станет пересылать их в Кельн. Иначе никак не получится. Во время войны всякая переписка француза с немкой невозможна.
Последняя ночь превратилась в пытку, и Антуан почти до рассвета держал Беату в объятиях. Было уже почти светло, когда она вернулась к себе вся в слезах, веря, однако, что, если судьба смилостивится, когда-нибудь они будут вместе. Антуан должен был получить отпуск на Рождество, но ему придется ехать домой, в Дордонь. Разумеется, о поездке в Германию не могло быть и речи, а ее семья не собиралась проводить Рождество в Швейцарии. Придется ждать. Но у них не было сомнения, что они дождутся. То, что обрели эти двое, бывает раз в жизни, да и то не у всех. Оба были абсолютно уверены в своих чувствах.
– Помни всегда, как сильно я тебя люблю, – прошептал Антуан, когда Беата покидала его в саду. – Я буду думать о тебе каждую минуту и считать часы до нашей встречи.
– Я люблю тебя, – шепнула Беата, всхлипывая, и со слезами поднялась к себе. Но так и не заснула. Когда взошло солнце, она увидела скользнувшее под дверь письмо и, поспешно поднявшись, приоткрыла дверь. Но Антуан уже ушел. Беата подняла листок бумаги и прочла то, о чем он говорил ей много раз. О своей любви и надежде на встречу.
Девушка старательно сложила записку и сунула в ящик комода, где лежали ее перчатки. У нее не хватило духу разорвать послание, хотя хранить его было небезопасно. Но Бригитта вряд ли заглянет в ящик: будучи гораздо крупнее Беаты, она никогда не носила ее перчатки, так что пока ее тайна в полной сохранности.
Но что же теперь будет? Она ничего не может предпринять, кроме как молиться за жизнь и здоровье Антуана.
Каким-то чудом Беате удалось утаить все произошедшее с ней от Бригитты и убедить сестру, что они с Антуаном всего лишь друзья. Такая проза весьма разочаровала Бригитту, и если вначале она не поверила сестре, то вскоре поняла, что не услышит больше ничего интересного. Внешне Беата не проявляла ни малейших признаков любви или страсти и ни в чем не сознавалась. На карту было поставлено слишком много, и она боялась довериться кому бы то ни было. Кроме самого Антуана. Мать одобряла их дружбу; она даже сказала, что надеется снова встретиться с Антуаном, если они когда-нибудь снова приедут в Швейцарию. Что же, это казалось вполне вероятным. Пока продолжается война, Якоб сочтет нужным немного передохнуть от ее тягот в спокойном, мирном уголке.
В Германии дела шли неважно, обстановка в Кельне была напряженной. То и дело приходили известия о гибели друзей и знакомых. Потери росли, и Моника тревожилась о сыновьях, как, впрочем, и Якоб. Но он не забывал и о дочерях. Поэтому он исполнил данное жене обещание и поговорил с отцом берлинского приятеля Хорста, которого Бригитта находила столь очаровательным. Сама она была на седьмом небе, когда отец спросил ее согласия. Молодой человек тоже не был против, а его семья посчитала такую партию превосходной. Якоб дал за младшей дочерью огромное приданое и пообещал купить молодым особняк в Берлине. Как и предсказывала Беата, к концу года, когда Бригитте исполнилось восемнадцать, состоялась помолвка. В мирное время родители устроили бы по этому поводу грандиозный бал, но, поскольку шла война, они ограничились званым ужином для родителей и близких друзей. Пригласили и кое-кого из генералов, а также офицеров, оказавшихся в это время в отпуске. Ульму удалось приехать, а вот Хорст не смог получить отпуск. Но радость была всеобщей. Породнились два известных рода, и двое влюбленных обрели счастье.
Бригитта ни о чем не могла говорить, кроме будущей свадьбы и своего платья. Она должна была выйти замуж в июне, до которого, как ей казалось, была еще целая вечность.
Беата была искренне рада за сестру. Именно об этом Бригитта мечтала с самого детства: муж, дети, вечеринки, наряды и драгоценности. И теперь она получит все. Повезло еще и в том, что жених пока оставался в Берлине, то есть избежал непосредственной опасности: отцу удалось пристроить сына адъютантом к генералу. Отца заверили, что молодого человека не пошлют на фронт, так что Бригитте не о чем было беспокоиться. Ее свадьба не за горами, и будущее казалось вполне надежным.
Беата выглядела абсолютно безмятежной и покорно выносила веселый щебет Бригитты. Она пообещала сестре сшить нижнее белье для приданого и с умиротворенным видом сидела в своей комнате, проворно орудуя иглой. Повсюду были разбросаны обрезки светлого атласа и кружев. Ее словно ничуть не волновало, что младшая сестра выходит замуж первой. Гораздо больше Беату интересовали военные сводки. А раз в неделю она получала письмо от Антуана через его швейцарского кузена и с облегчением убеждалась, что возлюбленный жив и здоров. Он находился где-то под Верденом, и Беата, сидя за шитьем, постоянно думала о нем или в тысячный раз перечитывала его письма. Мать успела заметить одно или два письма, но обычно Беата вставала пораньше и сама забирала почту, так что никто не знал, сколько именно писем она получила и как часто они приходят. Их любовь только крепла, и оба были готовы ждать сколько угодно. Беата поклялась себе и Антуану, что, если с ним что-то случится, она вообще не выйдет замуж. Ей это казалось вполне естественным. Она не могла представить, что способна полюбить кого-то так, как любит его.
Отец заметил ее неестественное, как ему казалось, спокойствие и вообразил, что дочь печалит затянувшееся девичество. Бедняжке давно пора было выйти замуж, и у Якоба разрывалось сердце от любви и жалости к несчастной девочке. Это побудило его потолковать кое с кем из знакомых, и в марте он решил, что нашел для Беаты достойного жениха. Якоб не сразу остановился на этом человеке, но по здравом размышлении решил, что лучшего мужа для дочери не найти: бездетный вдовец, из прекрасной семьи и с большим состоянием. Для Беаты Якоб хотел кого-то постарше и посолиднее, чем тот легкомысленный красавец, в которого влюбилась Бригитта: незрелый вертопрах, к тому же определенно избалован, хотя Якоб и считал его довольно милым мальчиком. Кроме того, Бригитта была без ума от него. А вот мужчина, которого Якоб выбрал для старшей дочери, был вдумчивым, уравновешенным и очень неглупым человеком. Не слишком красив, но и не урод, хотя успел полысеть. В свои сорок два года он уже отрастил довольно солидное брюшко, но при высоком росте это было не так заметно. Зато Якоб знал, что он будет беречь и лелеять жену.
Якоб осторожно поговорил с возможным женихом, и тот заверил, что для него большая честь стать мужем столь прелестной девушки. Его жена скончалась пять лет назад после тяжелой болезни, и он не думал о втором браке. Человек он был спокойный, как и Беата, терпеть не мог светской жизни и хотел тишины и мира в доме.
Якоб и Моника пригласили его на ужин и настояли, чтобы Беата вышла к столу. Она хотела остаться у себя, тем более что Бригитта гостила у родителей жениха в Берлине, где развлекалась на бесчисленных вечеринках, а у Беаты не было желания куда-то идти без нее. Но она понимала, что ей все равно придется выезжать без сестры, когда та переберется к мужу в Берлин.
Родители приказали ей спуститься вниз, не объяснив зачем. Беата появилась в гостиной, похожая на сказочную принцессу в темно-синем бархатном платье, с ниткой крупного жемчуга на шее и крохотными бриллиантами в ушах. Она почти не обратила внимания на гостя, тем более что никогда раньше его не видела, однако вежливо поздоровалась, пожала руку и уже через несколько минут отошла от него, посчитав, что отец счел нужным пригласить кого-то из банка.
За ужином их усадили рядом. Беата учтиво отвечала на вопросы гостя, думая об Антуане и полученном сегодня письме, но сама с соседом не заговаривала. Его голос доносился до нее словно издалека. Беата послушно растягивала губы в улыбке, произносила какие-то фразы, и гость, приняв равнодушие за стеснительность, нашел ее очаровательной. Холодность Беаты завораживала ее соседа, хотя сама она едва замечала его, тем более что не имела ни малейшего понятия, зачем приглашен этот человек, и считала, что лишь по чистой случайности оказалась рядом с ним за ужином.