Стиман Станислас-Андрэ. Приговоренный умирает в пять

   В портсигаре находились "житан" из маисовой бумаги, чем адвокат был по-настоящему тронут.
   - Выпьем? - предложил он.
   - С удовольствием.
   В третьем ящике левой тумбы оказались и два прозрачных пластиковых стаканчика.
   Дрожащей рукой адвокат наполнил их до краев.
   - Ну что ж... За ваше воскресение!
   - Ваше здоровье! - откликнулся Лазарь.
   В тюрьме ему, бог знает как, удалось загореть, глаза его под тяжелыми веками оставались ярко-синими, ему нельзя было дать и тридцати лет, хотя на самом деле он подбирался к сорока.
   Одним глотком он опорожнил стаканчик и посмотрел сквозь него на свет.
   - Вы всякий раз даете себя вот так околпачить, дорогой мэтр?
   Лежанвье нахмурил брови:
   - Простите?
   - Тот, второй, который дожидался моего ухода, чтобы ворваться к Габи и сделать свое черное дело, оставив все улики против меня, - вы действительно поверили в его существование?
   - Разумеется, - ответил Лежанвье.
   - Когда вы заставляли Мармона и Ван Дамме отказаться от своих показаний, упирая на близорукость одного и на тугоухость другого, вы вели честную игру?
   - Да.
   - И когда подняли инспектора Бефа на смех, это было искренне? Вы действительно сочли его бездарью? Вы не пытались вешать присяжным лапшу на уши?
   - Нет.
   - Короче говоря, вы с самого начала поверили в мою невиновность?
   - Да, иначе я не стал бы...
   - Вот придурок! - сказал с восхищением Лазарь.
   Постепенно адвокат начал воспринимать и свет настольной лампы, и тиканье часов, и чернильный запах, исходивший от бювара.
   - Оклемались, дорогой мэтр? - сердечно осведомился Лазарь. Держите-ка, это одна из тех розовых пилюль, которые вы то и дело таскали из жилетного кармана во время процесса. Глотайте!.. Вам получше - или, может, вызвать врача?
   - Не надо никого вызывать. Отодвиньтесь.
   Лазарь покорно уселся в свое кресло.
   - Рассердились?.. Ну конечно же... Мне бы следовало сначала подготовить вас, а не рубить вот так сплеча. Заметьте, дорогой мэтр: когда вы посоветовали мне поискать другого законника, я и пальцем не шевельнул, чтобы вас удержать. Тут вы обязаны отдать мне должное. Вы уже собирались уходить, но напоследок спросили, я ли убил эту чертовку Га-би, и...
   - Вы ответили "нет".
   - Это же золотое правило: "Никогда не признавайтесь!" Или мне надо было признаться, пообещать вам, что я больше так не буду?.. Кто из нас двоих рисковал головой?
   - Лично я признался бы.,.
   - Pereat mundus, fiat justitia [Пусть погибнет мир, но да свершится правосудие (лат.)], верно? И сколько я получил бы за свою честность - это еще при условии, что мне удалось бы ускользнуть из лап Дейблера? Лет двадцать?
   - Может быть, меньше, если бы вы признались мне во всем.
   - А может, больше? Адвокат промолчал.
   - Как-нибудь в следующий раз! - усмехнулся Лазарь. "Мерзавец! Гнусный негодяй!" - подумал адвокат.
   Его преступление нельзя простить. Габриэлла Конти, которая была старше его на двадцать лет, ухаживала за ним как мать. Обманутая, поруганная, она совершила лишь одну ошибку: прекратила снабжать его деньгами.
   А он прекратил ее существование, перерезав ей горло.
   Как и всегда, когда чувства грозили возобладать над рассудком, Вернер Лежанвье подверг себя допросу.
   Чем вызвано его внезапное отвращение к Лазарю - ужасом, который внушает ему это преступление, или же тем, что его самого обвели вокруг пальца: впервые за всю свою долгую карьеру защитника мэтр Лежанвье добился оправдания убийцы, считая его невиновным, и тем самым, пусть и невольно, не дал свершиться правосудию?..
   "За единственного заступника сирот, который регулярно лишает Вдову ее законной добычи"...
   "За непобедимого поборника невинных"...
   "За самого ревностного служителя Фемиды"...
   Незаслуженный лавровый венок, который теперь впору разве что ощипать да в подливу.
   "Неповторимый успех!"
   Что верно, то верно - если только его не обведут вокруг пальца сразу двое таких Лазарей!
   Может быть, его друзья так об этом и не узнают, но "великий Лежанвье" только что наконец свернул себе шею.
   Без свидетелей, один на один с наглым прохвостом.
   Но когда тебя зовут Лежанвье, от этого боль не становится менее острой.
   - Вон отсюда! - скомандовал адвокат. - Убирайтесь, пока я сам вас не вышвырнул!
   Потом его вдруг осенило, и он похолодел.
   - Вы оправданы. К чему эта запоздалая исповедь? Чтобы заставить меня мучиться угрызениями совести, понудить уйти в отставку?
   Лазарь прикинулся жеманной барышней:
   - Тсс, вот вы и опять побледнели! Выпейте глоток, дорогой мэтр, это вас взбодрит... В срочных случаях некоторые кардиологи, не обремененные предрассудками, за неимением под рукой лучшего лекарства прибегают к виски. Лично я, впрочем, лучшего лекарства не знаю.
   Лежанвье выпил. Интересно, как Лазарь подготовил Еаби Конти к тому, чтобы перерезать ей горло? Также попытался усыпить ее бдительность убаюкивающим бормотанием?
   - Говорите! - сдавленно проговорил он. - Чего вы от меня хотите? Даю вам пять минут.
   Убогая самозащита. Лазарь не спешил. Прищурив правый глаз, он вопросительно изогнул левую бровь:
   - Вы ожидаете скорого возвращения госпожи Лежанвье? Вы назначили ей какой-то час? Между нами говоря, я бы здорово удивился, если б она вдруг решила пожертвовать хоть минутой из отпущенного ей времени...
   - Я просил вас уточнить цель - истинную цель - вашего визита.
   - Сейчас, сейчас, дорогой мэтр! Но для начала... попытайтесь ненадолго влезть в мою шкуру, которая, быть может, немногого стоит, но другой, увы, не найти...
   "Гнусный негодяй, последние четырнадцать месяцев я только этим и занимался: пытался влезть в твою шкуру, шкуру несчастного, которого несправедливо обвиняют в убийстве..."
   - Сколько километров можно отшагать в камере! С первого же дня меня сверлила одна мысль: вновь увидеть Париж, подышать его воздухом.
   "Все то же убаюкивающее бормотание".
   - Постарайтесь покороче. Не забывайте, что дело уже закончено.
   Лазарь покачал головой с видом человека, которого не поняли.
   - Как вы мне нравитесь, дорогой мэтр! Чем ближе вас узнаю, тем больше ценю. Вы умеете всего одним словом, всего одним жестом вызвать к себе симпатию, внушить доверие. Уж вы-то не посеяли бы у домохозяек неверие в прогресс, вас бы они, скорее, попросили продать им что-нибудь еще!.. Заметьте, что и я вам в глубине души нравлюсь... Может быть, против своей воли, как любят, проклиная себя, ребенка-шалопая... Самым достопочтенным родителям порой приходится иметь дело с таким сыном-негодяем, по которому веревка плачет... Как люди рассудительные, они жертвуют малым ради спасения главного: отсекают палец, чтобы не лишиться руки...
   - Вы закончили? - спросил Лежанвье, уперевшись руками в подлокотники. - В таком случае...
   Он и так уже долго терпел. Не хватало еще, чтобы Диана застала этого проходимца в его кабинете. Но Лазарь раньше его оказался на ногах.
   - Глух и слеп, а? - уже ядовито бросил он. - Вам перевалило за полета, мне нет и сорока. У вас барахлит сердце, вы маетесь одышкой. Я же здоров как бык. Так что выгнать меня у вас кишка тонка. Другая аксиома: мы с вами отныне гребем в одной утлой лодчонке. Неосторожный взмах веслом, лодчонка опрокинется - и мы с вами окажемся в воде...
   Постепенно Вернер Лежанвье начал понимать, чего добивается от него поздний гость. Быть может, первое предчувствие осенило его, когда он развязывал золоченую тесьму на маленьком белом свертке?
   - Шантаж, - произнес он спокойно, как объявляют очевидное. - Сколько?
   Лазарь в очередной раз прикинулся оскорбленным:
   - Вы ошибаетесь на мой счет, дорогой мэтр! - Но ему не удавалось вернуть себе былое хладнокровие, напялить прежнюю личину. - Я допускаю, что Картье поверил мне в долг под вашу репутацию, что я остановился в отеле, который мне не по карману, что с гонораром вам придется немного повременить. Но в этом мире деньги - еще не все! Знаете, о чем я мечтал на скамье подсудимых? О вещах, которые не купишь, которых я был лишен на протяжении всей своей жизни, которые сделали бы меня совсем другим человеком. Что это за вещи? Горячая симпатия, полезные знакомства, гостеприимный дом, наподобие этого, где при желании можно расслабиться, отдохнуть душой... Ведь вы же не спихнете меня в яму сразу после того, как оттуда вытащили, дорогой мэтр? В конце концов, выручить бедного запутавшегося типа - разве это не накладывает определенные обязательства на его богатого спасителя?
   Пока его собеседник чередовал угрозы с уговорами, перед внутренним взором Вернера Лежанвье разрозненные кусочки мозаики постепенно сложились наконец в цельную картину.
   - Я же спросил у вас: сколько?
   Лазарь, пожав плечами, заговорил примирительным тоном:
   - Ну, раз вы так настаиваете... Ваш портсигар потянет тысяч на сто [Во всем повествовании речь идет о старых франках. (Прим. автора.)], но Картье может и обождать... Пять тысяч франков в день улетает за номер в отеле "Швеция", пока я не снял квартиру... Мне нужны два или три костюма, максимум четыре, белье, туфли, карманные деньги. Бывшей госпоже Лазарь я должен алименты в размере двадцати тысяч в месяц, и она уже требует недоимку... Короче, чтобы вас не слишком обременять, пятьсот тысяч наличными.
   Лежанвье сознательно дал Лазарю возможность выговориться до конца. Вспыхнувшая однажды ненависть должна чем-то питаться. А еще ему непременно нужно найти способ, как отразить удар.
   - Предположим, вы их получите. Что я приобрету взамен?
   - Гробовое молчание, дорогой мэтр, гарантированное соблюдение тайны. Верное средство против моих угрызений совести.
   - Ну а если я их вам не дам?
   - Тогда мы вместе пойдем ко дну, и уж тогда кусайте себе локти...
   - Понятно.
   Лежанвье протянул руку к телефонному аппарату, снял
   трубку, набрал номер.
   - Куда вы звоните? - встревожился Лазарь.
   - В полицию.
   - Зачем?
   - Чтобы попросить ее избавить меня от вашего опостылевшего мне присутствия и ознакомить ее с вашими запоздалыми признаниями. "Пусть погибнет мир, но да свершится правосудие!" Ведь вы сами предложили мне этот девиз, не так ли?
   - Да, но...
   - Поймите же, - терпеливо объяснял Лежанвье. - Я представлял ваши интересы на процессе исходя из вашей невиновности, но ваше несправедливое оправдание полностью развязало мне руки. Теперь мне в качестве простого свидетеля позволено вас изобличить.
   Проворным движением Лазарь прервал соединение.
   - Momenta [Минутку (итал.)], дорогой мэтр! На досуге и я полистывал кодекс... Я признался вам в убийстве не своей консьержки, а этой паршивки Габи. Другими словами, я всего-навсего беседовал с вами о деле - неважно, прекращенном или нет, - в котором вы защищали мои интересы, и, что бы я вам сегодня ни доверил, вы остаетесь связанным профессиональной тайной. Всякое иное ваше поведение было бы строго осуждено Коллегией адвокатов и вашей совестью честного человека.
   Вернер Лежанвье утер лоб - не столько по необходимости, сколько для того, чтобы скрыть замешательство. Парируя его ответный удар, Лазарь в очередной раз попал прямо в яблочко. Что и говорить, в адвокаты себе он сумел выбрать именно такого олуха, какой требовался!
   - Ну так как, дорогой мэтр? Будем дружить? Вы даете мне шанс?
   Лежанвье успел овладеть собой. Он пожал широкими плечами:
   - Если я бессилен против вас, то и вы бессильны против меня. Я хочу лишь одного, - вдруг рассвирепев, добавил он (впрочем, разве не Лазарь задал тон?), - а именно: в один из предстоящих дней вновь увидеть вас на скамье подсудимых, но самому на этот раз представлять интересы гражданского истца. Заберите этот портсигар, я освобождаю вас от уплаты гонорара.
   Вместо ответа Лазарь в свою очередь снял трубку телефона, набрал номер.
   - Куда вы звоните? - встревожился Лежанвье.
   - На набережную Орфевр. А потом, с вашего разрешения, - на радио и на телевидение.
   - И что же вы им скажете?
   - Правду, дорогой мэтр. Что я на самом деле зарезал Габ-риэллу Конти, что угрызения совести не дают мне уснуть, что я решил оплатить свой долг перед обществом. Одним словом, все, что вам запрещено им говорить... Алло, уголовная полиция?
   Теперь уже Лежанвье положил тяжелую ладонь на рычаг телефона.
   - Подумайте! - Адвокат брал в нем верх над человеком. - Вас снова будут судить. Вы рискуете головой.
   Лазарь повторил набор номера.
   - Тсс, дорогой мэтр! Скажите, на протяжении вашей долгой карьеры вы знавали много таких отчаянных парней, которые добивались бы пересмотра уже выигранного дела, объявляли бы себя преступниками после того, как их признали невиновными? Я всегда мечтал стать знаменитостью, попасть на первые полосы газет. Меня снова будут судить? Пускай. Но на этот раз перед целым сонмом присяжных, среди которых будут знаменитые писатели, психоаналитики, блестящие репортеры, фотографы, кинооператоры. И не найдется больше преступника, который был бы так блистательно оправдан. "Волнующее признание раскаявшегося убийцы! Лазарь, или Воплощение совести!.." Честно говоря, мэтр, я спрашиваю себя, что побудило меня делиться с вами своими проблемами, тогда как достаточно двух-трех телефонных звонков, чтобы их решить.
   Вернер Лежанвье со все возрастающей тревогой тоже начал задаваться этим вопросом. Вслух же он сказал:
   - Не надейтесь, что вы так легко отделаетесь! Запоздалой откровенностью не загладить прошлого двуличия...
   Лазарь прикрыл правый глаз, вопросительно вздернул левую бровь:
   - Какое двуличие! Дорогой мэтр, освежите ваши воспоминания. С самого начала я решил держать ответ перед правосудием. Если я в ходе процесса и передумал, то это под дружеским давлением моего советника, великого Лежанвье, который, гарантируя мне оправдание благодаря его искусству и авторитету, убедил меня не признавать себя виновным. И с этой минуты уже не повторный процесс надо мной, а вновь открывшийся процесс над вами привлечет несметные толпы. Согласен, вы будете все отрицать, возражать самым энергичным образом. Но, скажите на милость, кто из нас двоих имеет больше шансов быть услышанным? Раскаявшийся, измученный бессонницей человек, который бросил на весы собственную жизнь, или же краснобай адвокат, ремесло которого в том и состоит, чтобы лгать всем и вся?.. "Я люблю вас, дорогой, но я восхищаюсь и мэтром Лежанвье, великим Лежанвье, поборником справедливости, надеждой угнетенных, удачливым победителем в самых безнадежных процессах. Если бы я перестала восхищаться одним, то, вероятно, разлюбила бы и другого..."
   - Негодяй! - сказал Лежанвье. - Гнусный негодяй! На этот раз - громко и отчетливо.
   Помимо поблекшей фотокарточки Франсье, красной тетрадки, бутылки шотландского виски, пластиковых стаканчиков и других необычных предметов, третий ящик в левой тумбе стола содержал заряженный автоматический пистолет.
   Адвокат ощупью отыскал его и в полумраке ящика снял с предохранителя, но тут во входную дверь трижды позвонили. Дзинь, дзинь, дзинь.
   - Не хватайтесь за топор. Ставлю десять против одного, это госпожа Лежанвье, - произнес Лазарь.
   Лежанвье отпер входную дверь, и тотчас его прохватило холодом. Кромешная тьма.
   - Это ты?
   - Ну а кто же еще?
   Жизнерадостным вихрем Диана ворвалась в кабинет и вмиг застыла.
   - Кто здесь?
   Лазарь поднялся и изогнулся в изысканном поклоне.
   - Вы представите меня, дорогой мэтр? Впрочем, это, может быть, и ни к чему: мадам, наверное, видела меня на суде? - продолжал он на одном дыхании, завладев рукой Дианы и поднося ее к губам. - Я многим обязан мэтру Лежанвье, и в первую очередь - такой встречей... Как вам Жавель?
   - Там сыро, - ответила Диана.
   - И сверх меры расхвалено, не так ли? Я знаю места получше.
   - Надо было бы пригласить его к нам на ужин, - задумчиво сказала Диана, когда Лежанвье выключал светильник в форме тюльпана между их кроватями. - Я нахожу его весьма симпатичным.
   Ответа не последовало.
   - Вы сердитесь на меня, дорогой, за то, что я поехала с Билли и Дото? Потрясное местечко.
   Снова молчание.
   - Дорогой! Вы спите?
   Вернер Лежанвье не спал. Он думал о Лазаре. Лазарь тоже оказался в своем роде "потрясным".
   ГЛАВА III
   Спустя несколько дней, приглашенные неутомимыми Билли и Дото, Вернер и Диана Лежанвье провели вечер в "Астролябии", только что открывшемся кабаре-дансинге, и вернулись часа в три ночи. Водить Лежанвье не любил и оставлял свой "мерседес" в гараже всякий раз, когда можно было воспользоваться чужой машиной. Доставив домой сонную Дото, Билли вызвался их подвезти.
   - Как насчет night cap [Стаканчик спиртного на ночь (англ.)]? предложила ему Диана, когда они прибыли к месту назначения.
   - С удовольствием, богиня! Если только мэтр не слишком устал...
   И впрямь измотанный, адвокат не раз предпринимал тщетные попытки положить конец сегодняшнему кутежу - даже вознамерился было вернуться домой один.
   - Ему тоже не помешает night cap... He правда ли, дорогой мэтр?
   Лежанвье промолчал. Он смотрел на Диану, легко взбегавшую по лестнице - у нее были самые красивые на свете ножки, - и мысленно обрекал Билли на все муки ада.
   - Возьмите на себя роль бармена, Билли, и не забудьте настойку ангостуры [Ангостура - южноамериканское деревце, кора которого обладает тонизирующими и жаропонижающими свойствами], да побольше. Вы ведь знаете мой вкус. А я только сменю туфли и выйду.
   Двое мужчин прошли в гостиную с несколько принужденным видом, как и всегда, когда они оставались наедине: Билли побаивался нарваться на грубость, Лежанвье - показать себя ревнивым мужем.
   Первый направился к бару, второй включил все лампы, потом радиоприемник.
   Оба готовы были спорить, что Диана сменит не только туфли, но и платье, а может быть, и прическу. И оба проиграли бы.
   Она спустилась очень быстро, растерянная.
   - Вернер!.. Ее дверь была приоткрыта, я толкнула ее... Жоэллы нет дома!
   У адвоката, больше раздосадованного, чем встревоженного, все-таки кольнуло сердце.
   - Разве она сегодня не у подруги?
   - Да, у Жессики Оранж. Но ведь вы знаете, какие у той допотопные предки. Фабрис всегда привозил Жоэллу к полуночи, за исключением одного воскресенья, когда он приехал с ней во втором часу ночи. Вы в тот раз так напустились на беднягу, что он весь побелел.
   - Белый Оранж - это недурно! - ввернул Билли. Лежанвье пропустил эту реплику мимо ушей: он уже снял трубку телефона и крутил диск.
   - Алло? - после нескончаемого ожидания произнес на том конце провода заспанный голос. - Повесьте трубку, вы ошиблись!
   - Фабрис Оранж?
   - Он самый. Говорите тише. Мама спит, а папа ей помогает.
   - Это Вернер Лежанвье. Извините, что я звоню так поздно, но дело в том, что Жоэлла до сих пор не вернулась. Она вроде бы собиралась провести нынешний вечер у вас?
   Фабрис Оранж принялся бормотать что-то невнятное.
   - Что он говорит? - забеспокоилась Диана. - Не отступайте, пусть он выложит все начистоту!
   Лежанвье слушал, нахмурив брови: его собеседник никак не мог закруглиться.
   - Благодарю вас, мой юный друг, для своего возраста вы не так уж неумело лжете! - сухо заключил адвокат и положил трубку.
   - Что сказал Фабрис? - снова спросила Диана. Лежанвье пожал плечами:
   - Сказал, что привез Жоэллу сюда в обычное время, к полуночи, но он явно обеспечивал ей алиби. Обычная круговая порука молодых... Совершенно очевидно, что сегодня Жоэлла была не у Оранжей.
   - А где же?
   - Я бы и сам хотел это знать.
   Лежанвье не любил Жоэллу, которая нисколько не походила на него - как, впрочем, и на Франсье. Тем не менее он гордился тем, что дал ей хорошее воспитание, не скупился ни на ласку, ни на нравоучения, как в доброе старое время. Когда она увлекалась танцами, он оплачивал ей учителя. Когда она охладела к танцам, он принялся водить ее по музеям, а когда ею овладела страсть к живописи, он оплатил ей долгое пребывание во Флоренции и в Риме. Когда она покончила с Италией - и с живописью, - он начал бывать с ней в "Комеди Франсез", в концертном зале "Плейель", в знаменитых кафе на площади Сен-Жермен-де-Пре, позволяя ей веселиться до изнеможения. Само собой разумеется, до его, Вернера, изнеможения. Такой же старомодный отец, как Филибер Оранж, он не отказывал дочери ни в чем, кроме ночных пирушек, но сейчас, на пороге своего восемнаддатиле-тия, Жоэлла, похоже, решила разрушить стены темницы...
   - Говорила же я, что эта маленькая негодница водит вас за нос! - с неожиданной злобой воскликнула Диана, призывая Билли Гамбурга в свидетели. -И вот результат вашего либерального воспитания! В кои-то веки возвращаемся домой в. три часа ночи, и вам приходится звонить посторонним людям, чтобы узнать, куда запропастилась ваша дочь!
   Диана отвечала Жоэлле такой же неприязнью, но уж это в объяснениях не нуждалось. Жоэлла находила Диану некрасивой и вульгарной, как и всех женщин, окружавших ее отца; чтобы Жоэлла, которая была если не красивее, то, во всяком случае, моложе Дианы, не устроила на свадьбе скандал, ее пришлось отправить в Савойю, к дальним (как в прямом, так и в переносном смысле) родственникам.
   - Без четверти четыре! - кисло заметила Диана. - Не - мне вам советовать, дорогой мэтр, но, будь Жоэлла моей дочерью, я обратилась бы в полицию...
   Лежанвье пребывал в нерешительности. Сердце колотилось у самого горла.
   - Выпейте глоток, дорогой мэтр! - вмешался Билли - он еще был здесь. - И позвоните... Лапушка права...
   Лапушка?.. Правда, Билли Гамбург называл так всех женщин, но все же момент для подобной фамильярности, как показалось Вернеру Лежанвье, был выбран неудачно. Позволил бы он себе когда-нибудь назвать "лапушкой" Дото?..
   - Алло! - нетерпеливо выкрикнул адвокат в трубку. - Алло!
   - Уголовная полиция, - отозвался равнодушный, но властныи голос.
   Лежанвье положил трубку на рычаг. Он вдруг понял, с кем ушла Жоэлла, и счел, что блюстителям порядка это знать совершенно необязательно.
   Пять часов утра.
   Билли Гамбург наконец убрался - после слезливого звонка Дото. Диана с сожалением поднялась в свою комнату.
   У дома с визгом затормозил автомобиль и укатил прежде, чем в замочной скважине звякнул ключ. Тихонько отворилась и затворилась входная дверь, и по плиточному полу вестибюля бесшумно заскользили мягкие мокасины.
   На пороге своего кабинета показался Вернер Лежанвье - он успел облачиться в тонкий домашний халат, который только подчеркивал его тучность.
   - Жоэлла!
   Девушка, которая поднялась уже до середины лестничного пролета, удивленно обернулась.
   - Привет, В. Л.!
   - Мне нужно с тобой поговорить.
   - В такое время? А завтра нельзя?
   - К сожалению, нет.
   - Ну, давай, - вздохнула Жоэлла.
   Адвоката, как всегда, покоробил наряд дочери - короткое пальто с капюшоном и джинсы, - делавший ее этаким неудавшимся мальчишкой.
   - Где ты была?
   - Какая разница?
   - Я спрашиваю: где ты была?
   - В "Розовой розе" - это тебе что-нибудь говорит?
   - Рок-н-ролльное кабаре?
   - Да, самое модное.
   - И... кто же привез тебя домой?
   Жоэлла подошла к креслу, плюхнулась в него, повернула колпак торшера, чтобы свет не падал прямо на нее, закинула ногу на ногу и закурила вытащенную из кармана измятую сигарету.
   - Допрос третьей степени, В. Л.? В таком случае я буду говорить только в присутствии своего адвоката!
   Лежанвье, который стоял за письменным столом, упираясь в него ладонями, с большим трудом сдержался.
   - До сих пор я, кажется, не злоупотреблял своими отцовскими правами, - сказал он, взвешивая каждое слово. - Beроятно, я даже грешил излишней снисходительностью, о чем свидетельствует твоя развязность. Мне не хотелось бы прибегать к крайним мерам.
   - Узнаю голос Дианы, - ответила Жоэлла. - Ради бога, В. Л., не надо проповедей, ты не на публике! - Она нервно затушила сигарету. - Ты хочешь знать, с кем я была? Изволь, я скажу. С мужчиной. Или тебе еще подавай, как его зовут?
   - Вот именно, - отрезал Лежанвье. - Мы с Дианой были уверены, что ты у Оранжей. Ты обманула нас... - добавил он для полной ясности.
   Жоэлла замотала своим "конским хвостом":
   - Я протестую! Все получилось неумышленно... Я действительно договорилась встретиться с Жессикой. Но, когда я собиралась к ней, пришел Тони и забрал меня.
   - Тони?
   - Тони Лазарь.
   Хоть Вернер Лежанвье и ожидал услышать это имя, впечатление у него все равно было такое, будто его ударили в солнечное сплетение.
   - Так, значит, ты не в первый раз встречалась с этим человеком?
   - Да нет... В пятый или в шестой... В общем, всякий раз, когда он приходил сюда...
   - И ты пошла с ним по первому его зову?
   - В моих глазах он обладает одним неоспоримым преимуществом.
   - Каким же?
   - Несправедливо обвиненный, он был оправдан твоими усилиями.
   Отыскав платок, Лежанвье приложил его к вспотевшему лбу.
   - Он ухаживает за тобой?
   - В наше время никто уже ни за кем не ухаживает.
   - Он пытался поцеловать тебя, пытался... э-э-э?... - В. Л.! Вы вторгаетесь в частную жизнь.
   Адвокат с усилием выпрямился, подошел к дочери, схватил ее за руку.
   - Отвечай, целовал он тебя? Отвечай, иначе...
   Жоэлла с удивительной легкостью высвободилась, отбежала к двери в свою комнату. На пороге она обернулась.
   - Ревнуешь?.. Ну разумеется, он меня целовал и вообще... щупал! Он был не первый, но в первый раз дело того стоило!
   На втором этаже хлопнула дверь: значит, Диана все слышала.
   - Мне очень жаль, В. Л.! - убегая, крикнула Жоэяла. - Но ты сам этого захотел.
   Вернер Лежанвье не ответил.
   Может быть, Жоэлла просто решила ответить ударом на удар, бросить вызов отцовской власти? Но как бы там ни было, Антонен Лазарь перешел всякие границы.