Стивен Танни. Стопроцентно лунный мальчик

   Иеронимус рассказал Слинни, как возникло движение за то, чтобы вывезти последние уцелевшие книги на Луну, как построили секретную библиотеку и как эта библиотека за столетия превратилась в крупнейшее хранилище человеческой мысли. В фондах библиотеки миллионы, а может быть, и миллиарды бумажных книг. Многие написаны на уже не существующих языках.
   Слинни спросила:
   — А твой дядя позволит нам туда приехать и почитать эти книги?
   — Пока он здесь, наверное, проблем не будет.
   — Я ни разу в жизни не видела бумажной книги, — прошептала Слинни.
   — Я тоже, — ответил Иеронимус.
   Они снова посмотрели на титульную страницу.
   — Когда твой дядя это перевел? — спросила Слинни.
   Иеронимус улыбнулся.
   — Лет двадцать назад. Он тогда еще учился в школе. Чуть ли не первый его перевод. Когда я сказал, что нам с тобой задали реферат по «Шальному древоволку», дядя очень удивился. Он эту книгу знает вдоль и поперек, и вот предложил, если мы хотим как следует повеселиться и сделать действительно классный реферат, взять самую что ни на есть оригинальную версию, которую он сам перевел по первому бумажному изданию двадцать первого века.
   — Бумажное издание… — мечтательно вздохнула Слинни. — Потрясающе! Он знает, как это — читать книгу, в которой слова напечатаны на листках бумаги…
   — Наверное, это как если бы дождь пошел на Луне, — отозвался Иеронимус.
   Они уставились на висящие в воздухе две страницы текста. Вариант Слинни казался простеньким, коротким и неинтересным по сравнению с тем, что парил перед Иеронимусом. Там шла речь о вещах, которых они до конца и понять-то не могли, и казалось, предложения и абзацы написаны не столько ради содержания, сколько ради красоты самого текста, ради звуков и образов, которые возникают при чтении.
   В дядином переводе было в три раза больше страниц. Встречались целые главы и персонажи, которых не было в современной версии. Чем внимательнее сравнивать два варианта, тем более пресным и плоским казался второй, стандартный. Слинни заметила идиоматическое выражение, которого не существовало во время написания книги, — оно возникло лет на сто позже. Работа по сравнению двух текстов, начавшись как увлекательная детективная игра, быстро переросла в трагическое осознание культурной и интеллектуальной потери.
   — Дядя говорит, самое важное — даже не физическое состояние бумажных книг, а постепенная утрата их смысла с течением времени. Язык ведь меняется, сокращается словарный запас, и для новых поколений многое в литературе становится недоступным.
   — Происходила своего рода утечка слов и смысла, и вот издатели, вместо того чтобы защищать первоначальные тексты, стали их слегка «дорабатывать» для нового поколения. Книги сокращали, втискивая в рамки тупого лексикона. Сначала вымарывали отдельные слова, потом целые абзацы. Потом стали урезать прямо страницами. К тому времени бумажных книг уже не печатали, а компьютерный текст редактировать легче — хоть половину выброси, никто и не заметит. Да никто особо и не интересовался. И сейчас не интересуется. Нам с тобой интересно, потому что мы в классе для одаренных, а вот все эти, которых сейчас вели на собрание? Будет им хоть чуточку любопытно, что в оригинальной версии «Шального древоволка» триста сорок девять страниц, а в стандартном тексте, который мы проходим в школе, чуть меньше ста?
   Слинни не успела задуматься над этим удивительным открытием — их грубо отвлек посторонний шум: а именно грохот опрокинутого стола.
   В ротонду явились дебилы, человек пятнадцать. Громкие, орущие, хохочущие и дерущиеся.
   Иеронимус оцепенел.
   Два мира столкнулись в звоне бьющегося стекла и треске ломающейся мебели. Ни разу еще ему не приходилось оказываться в одной комнате с ботанами и дебилами одновременно. Ну никак они друг с другом не совмещались…
   — Эй! — заорал мелкий лохматый шкет по имени Пленним. — Зырьте, кто тут у нас! Это же Мус!
   У Пленнима был скрипучий голос и воспаленные, покрасневшие глаза. На груди белой рубашки красовалось большое масляное пятно.
   — Мус! Му-у-у-у-ус! — заорал парень с длинной бородой, доходящей до середины груди.
   Джескер — один из худших. У него на лбу татуировка третьего глаза, а на шее — серебряная коробочка на цепочке. Есть у него противная манера — подойти к человеку и сунуть под нос открытую коробочку: «Понюхай! Ну, давай понюхай!» А вонь из коробочки неописуемо омерзительная.
   Не прошло и пары секунд, как двое дебилов подрались, а еще один ни с того ни с сего вскочил на стол — проверить, хорошее ли будет у крышки стола сцепление с подошвами его кроссовок. Стол проломился.
   Слинни не поверила своим глазам, когда Иеронимус быстрым взмахом стилуса закрыл парящее в воздухе изображение, которое они только что увлеченно обсуждали, и встал. К нему подскочили две симпатичные девочки, одна — во фланелевой пижаме и с волосами, накрученными на бигуди. У нее были на редкость красивые глаза; к сожалению, их немного портил здоровенный синяк. Ее звали Клеллен. Вторая, чуть пониже ростом, звалась Цихоп. Ее длинные черные волосы доходили до колен, обтянутых белыми джинсами в черную крапинку. На черной футболке был нарисован всадник с автоматом наперевес. На месте глаз у всадника зияли пустые глазницы. Так же, как и у лошади.
   — Мус! — промурлыкала Клеллен, хлопая ресницами. — Мы на матике так по тебе скучали!
   — Да, Мус, где ты пропадал? — подхватила Цихоп. — Дебби и Джондона выгнали из класса за то, что обжимались…
   — Они не просто обжимались, — уточнила Клеллен, выгибая брови. — Он ей рубашку до самой шеи задрал, а она ему сунула руку в…
   Цихоп не дала Клеллен договорить.
   — Ты что, прогуливал? — инквизиторским тоном спросила она.
   Улыбка Иеронимуса стала шире, и он сказал азартным тоном, какого Слинни от него ни разу не слышала:
   — Ага, ты же знаешь, я всегда прогуливаю матику по вторникам!
   Слинни, замерев, наблюдала за разворачивающимся перед ней спектаклем. Иеронимус знает этих дебилок! Он с ними знаком! И они с ним знакомы! У них даже есть для него ласкательное прозвище — Мус! Они называют его «Мус»! Пошлость какая! Можно подумать, они не в состоянии выговорить его имя полностью.
   И что еще за разговоры о прогулах? Иеронимус не ходит на дебильские уроки! Это немыслимо, ведь он — ботан!
   Слинни замотала головой. Словно какой-то кошмарный сон…
   Когда она подняла взгляд, ей открылось еще более чудовищное зрелище.
   Клеллен обняла Иеронимуса и тронула указательным пальцем кончик его носа.
   — Ну что, — спросила она кокетливо, — когда я наконец увижу тебя без очков? Говорят, у тебя потрясающие глаза…
   Иеронимус, в свою очередь, коснулся ее носа. Просто поразительно, как запросто он общается с этой девчонкой!
   — Кто тебе такое сказал, Клеллени-Клель?
   — Да так, ходят слухи. Разные девушки… видели… твои глаза…
   «Да Иеронимус ли это? — изумлялась про себя Слинни. — Болтает и флиртует с дебилками?!»
   Она поскорее отключила экран с текстом. Ее бил озноб.
   Трое их одноклассников издали ошалело уставились на Слинни. Похоже, несчастным ботанам чудилось, что эти уголовники вот-вот набросятся на них с кулаками, хотя на самом деле тем до них и дела не было.
   Перепуганный ботан по фамилии Пул снова и снова повторял одними губами: «Бежим отсюда!» Но Слинни словно приросла к месту.
   Трое дебилов вдруг заинтересовались стойкой библиотекаря и немедленно извлекли отвертки и фломастеры. Под радостное ржание и похабные комментарии они принялись разрисовывать стойку и вырезать на ней разнообразные надписи и рисунки, поражая Слинни невообразимой энергией разрушения.
   Какой-то парень врезал другому по зубам.
   Высокий мальчишка в полувоенном пальто подошел к Цихоп, и они принялись увлеченно целоваться — поначалу стоя, потом в порыве страсти повалились на письменный стол, за которым сидели несколько школьников. Те в страхе удрали.
   Слинни оглянулась на Иеронимуса.
   — Клеллен, нахальная ты кошечка, — говорил он чужой девице в бигудях. — Сама знаешь, если бы я снял очки ради какой-нибудь девчонки, это была бы ты.
   — Муус! — смеялась она. — Врешь ты всё!
   Клеллен принялась нежно гладить его по лицу. На руке у нее темно-зеленой тушью было наколото число «10». Она явно приладилась поцеловать Иеронимуса! А он, покосившись на Слинни, сделал слабую попытку уклониться.
   Еще один стол развалился на части. Парень в кроссовках спрыгнул на пол с груды обломков.
   Дерущиеся сменили тактику и принялись обзывать друг друга такими словами, что Слинни невольно поморщилась. В дальнем углу две долговязые дебилки в потертых бархатных пиджаках принялись лупцевать друг друга. Вмиг у одной из носа брызнула кровь. Никто не обращал на них внимания, в том числе и Иеронимус.
   — Ну покажи! — заливалась смехом Клеллен.
   — Нет уж! — смеялся он в ответ.
   — Покажи!
   Иеронимус закрыл глаза ладонями. Клеллен вцепилась в него, словно осьминог из мультфильма, пытающийся открыть сундук с сокровищами. Оба шлепнулись на пол. Иеронимус вяло отпихивался. Эта игра ему, похоже, нравилась. Они катались по полу, словно влюбленная парочка в стоге сена. Клеллен хохотала, а Иеронимус давился от смеха, не слишком энергично протестуя.
   Слинни встала и подошла к ботанам, которые пятились к выходу, стараясь не привлекать к себе внимания этих бандитов. Все вместе они кое-как выбрались за дверь. Слинни охватили не совсем понятные ей чувства. Она остановилась, потом вернулась в ротонду и подошла к валяющимся на полу Иеронимусу и Клеллен.
   — Иеронимус! — окликнула она своего преобразившегося друга. — Я ухожу!
   Она тут же пожалела, что привлекла общее внимание. В комнате наступила мертвая тишина. Дебилы прекратили буйствовать и все разом уставились на Слинни.
   Иеронимусом стопроцентника звали только учителя. И Брейгель, но его сейчас здесь не было.
   Вдруг Клеллен и Цихоп завопили во весь голос:
   — Ой, прелесть какая! Нет, ну какая пре-е-е-е-елесть!
   Клеллен вскочила на ноги и чуть не ткнулась носом в лицо Слинни.
   — Ты такая лапочка! — воскликнула она, словно маленькая девочка, выбирающая себе куклу в магазине. — Стопроцентно лунная! Да еще и Муса знаешь! Даже зовешь его Е-рон-ни-мусом!
   Парень в пальто присел на стол рядом со Слинни и подергал ее за локоть.
   — Не знал, что у Муса есть сестра. Ты его сестра?
   Цихоп высказалась более откровенно:
   — Эй, ты, наверное, его подружка? Спорим, вы снимаете свои очочки, когда сплетаетесь во влажных объятиях!
   Слинни так и застыла. Вокруг нее толпились уголовники. Почему их вообще пускают в школу? Из дальнего угла долетел треск — там продолжали крушить мебель. Куда подевались учителя?
   Иеронимус медленно поднялся с пола и вразвалочку подошел к Слинни. Он даже двигался совсем иначе!
   Парень в пальто проорал излишне громко:
   — Мус! Как у тебя могут быть шашни с этой цыпочкой, когда она тоже в очках? Я слышал, очкарики друг друга на дух не переносят!
   Иеронимус протолкался сквозь толпу и втиснулся между Слинни и Клеллен.
   — Народ! — объявил он. — Это Слинни.
   — Слинни! — взвизгнула Клеллен. — Такое сексуальное имя! И волосы у тебя отпадные!
   Слинни кивнула. Ей было тяжело смотреть на синяк, уродующий лицо Клеллен.
   — Откуда ты знаешь Муса? — крикнул какой-то мальчишка из задних рядов.
   — Ну-у, — начала перепуганная Слинни. — Мы с ним знакомы с третьего класса…
   — А почему ты не в нашем классе? — спросил кто-то другой.
   На это ответить было нечего. Слинни отвела глаза.
   Подошли еще два-три дебила. Один сжимал в руке серебряную коробочку, подвешенную на цепочке. Это был Джескер. При виде Слинни он сделал то, что делал всегда, встретившись с незнакомым человеком — открыл крышечку и сунул коробочку Слинни под нос.
   — Понюхай! — потребовал он резким гнусавым голосом. — Нюхай давай!
   — Что? — в ужасе пискнула Слинни.
   — Нюхай!
   — Что нюхать?
   — Ой, да ладно тебе! — вмешалась Цихоп. — Джескер хочет стать парфюмером, когда вырастет. Он вечно пробует на всех свои новые духи.
   Слинни уже приготовилась понюхать и вдруг остановилась.
   — Погодите, а это не наркотик какой-нибудь?
   Среди взрывов смеха она различила голоса, уверяющие:
   — Нет, нет, это не наркотик какой-нибудь! Не волнуйся!
   Слинни оглянулась на Иеронимуса. Он широко улыбался.
   — Нюхай смело, это абсолютно безопасно. Джескер — настоящий художник ароматов.
   Слинни наклонила голову. Серебряная коробочка выглядела очень красиво, но пальцы, державшие ее, были чудовищно грязными, под каждым ногтем — лиловая полоска. Слинни сунула нос в коробочку и втянула воздух.
   Ее чуть не вырвало. Такой вони она даже вообразить не могла: запах тления, тухлятины, смерти, кислый и нестерпимый. Это были самые страшные полсекунды в жизни Слинни. Она не знала, из чего изготовлен состав, но от него разило мертвечиной.
   — Фу! — крикнула Слинни, страдая от унижения. — Бр-р!
   Дебилы снова закатились истерическим хохотом. Смеялись все, даже Иеронимус — он стоял, обнимая Клеллен за талию и чуть покачиваясь для равновесия.
   Бородатый шутник по имени Джескер уже исчез.
   У Слинни глаза слезились за стеклами очков.
   — Уроды больные! — закричала она на всех дебилов сразу. — Больные! На всю голову!
   — Покажи глаза! — крикнул кто-то из толпы.
   — Ага, точно! — обрадовался другой. — Мус нам свои зенки не показывает, давай ты покажи!
   Тут же вспыхнули возражения.
   — Нет! Пусть не показывает!
   — А мы хотим посмотреть!
   — Не надо! Она очки снимет, мы все подохнем!
   — Да не подохнем. Говорят, от их глаз прибалдеть можно.
   — Окочуриться от них можно, вот что!
   — Помните, в позапрошлом году что с Лестером было?
   — Лестер сдох от передоза!
   — Оттого, что сатанинский цвет увидел!
   Четверо дебилов пустили в ход кулаки.
   Цихоп задумчиво покачала головой.
   — Ты, поганочка, на грубость нарываешься. Больными нас назвала, четверых человек в драку втянула. Видно, ты и правда демон.
   Слинни окаменела. Иеронимус, слегка встревожившись, шагнул к ней. Он больше не смеялся.
   — Я тоже считаю, что она демон, — объявил чей-то громкий голос возле стойки библиотекаря. — И она, и Мус. Оба они демоны с обратной стороны Луны.
   — Постой-ка, ты же ботанка, — раздался вдруг скрипучий голосок Пленнима.
   — С чего ты взял? — Клеллен, уперев руки в бока, решительно повернулась к парню с масляным пятном на рубашке. — Мус ни за что не стал бы дружить с этими воображалами!
   — Может, не стал бы, а может, и стал бы, — отозвался Пленним. — Просто я слышал, что в классе у ботанов есть шикарная девчонка, стопроцентно лунная и с синими волосами.
   Клеллен покачала головой.
   — Базза ты обкурился, вот что, чесоточный!
   Пленним за словом в карман не лез:
   — Ничего я не обкурился, задротка облезлая!
   — Ты кого это задроткой назвал, нубяра вшивый!
   — Тебя, слякоть, иди в помойку закопайся!
   Пленним и Клеллен сцепились, тем самым удачно отвлекая внимание от Слинни. Ее поразило, насколько отрывочными были все их разговоры. Короткая реплика, ответ — и мгновенный переход к физическим действиям, чаще всего в виде потасовки. Все у них состояло из крайностей. Удивительные обзывательства, каких Слинни в жизни не слыхала и смутно представляла, что они значат. Слинни наблюдала за битвой парня с девчонкой. Дрались они страшно, шумно и жестоко. Остальные секунд через двадцать перестали обращать на них внимание. В конце концов к Слинни, слегка смущаясь, подошел Иеронимус.
   — Я понимаю, ты, наверное, немного удивилась…
   — Дебилы?
   — Я… Понимаешь, мне плохо дается математика. И физика тоже.
   — Дебилы.
   — На самом деле они не такие плохие.
   Слинни заглянула ему за спину — там Клеллен только что ткнула Пленнима ножкой стула в лицо.
   — Мне велели ходить в коррекционный класс по математике и физике. И по биологии, и по труду. Я половину уроков сижу с дебилами.
   Слинни смотрела на него, часто дыша. Потом резко отвернулась и двинулась прочь — сначала медленно, потом бросилась бежать.
   На следующий день Слинни попросила поменять ей задание и партнера. Ее поставили в пару с мальчишкой по фамилии Пул — тот был прямо-таки счастлив готовить реферат вместе с синеволосой красавицей.
   На Иеронимуса она даже не глядела, не то чтобы сказать хоть слово. Слинни твердо решила больше никогда в жизни с ним не разговаривать.
   Две недели спустя Иеронимус прочел на уроке доклад о двух редакциях «Шального древоволка». У Слинни сдавило горло и трудно было дышать. Иеронимус ей больше не нравился. Может быть, она его даже ненавидела. Доклад был блестящий. Впервые в жизни Слинни радовалась, что на ней очки — благодаря им не видно, до чего она растроганна.

Глава 4

   Окна Падают На Воробьев рвалась поскорее удрать от измучившей ее назойливыми советами матери и недоумка-отца. То, что ей удалось вытерпеть четырнадцатичасовой перелет с Земли до Луны в тесной семейной каюте, уже само по себе настоящее чудо.
   Хотя это, конечно, фантастика — взлететь в небо и, выглянув в иллюминатор, увидеть, как твой родной город превращается в далекую лужицу огней, а потом сливается с другими светящимися лужицами на дряхлом континенте, где ты провела всю свою жизнь. И в такой волнующий момент мамуля начинает задавать дурацкие вопросы о школе, контрольных, домашних заданиях и мальчике из твоего класса по имени Корнелиус. «Такой милый мальчик, тебе надо бы с ним встречаться, а не со всяким отребьем». Вопросы бесконечные, нудные. «Мам, ты, может, не заметила, но мы впервые в жизни оказались в космосе, можно хоть сейчас не обсуждать мою учебу и личную жизнь?» Как же, размечталась! Ее мама, Экзонарелла, лелеяла честолюбивые планы касательно своей младшей дочери и постоянно пыталась жить ее жизнью. Это было страшно утомительно. Женщина она была нервная и, мечтая вырастить дочь уверенной в себе и независимой, вечно донимала ее мелочными придирками и старалась контролировать каждый шаг — чем, разумеется, только отталкивала ее от себя. Так же было и с двумя старшими детьми.
   Семейную каюту трясло. Уже две тысячи лет, как люди путешествуют в космосе, а выход из земной атмосферы до сих пор проходит не гладко. Седенкер, муж Экзонареллы и отец раздраженной, резко возненавидевшей все на свете девочки-подростка, тихо радовался, что успел принять большую дозу Е-94 — этот наркотик специально рекомендовали космическим путешественникам. Иначе какой-нибудь новичок мог бы с непривычки заблевать весь корабль. Препарат успешно отключил чувство страха, а заодно и нудную жену, которая, закончив спор с дочерью, накинулась на спутника жизни.
   — Когда ты наконец найдешь работу? — поинтересовалась она.
   Огромный корабль плавно выполнил поворот, и в иллюминаторах неряшливого вида тучи уступили место сверкающим звездам в лиловой дымке.
   — Обязательно именно сейчас об этом спрашивать?
   — Не представляю, как нам продержаться следующий месяц, — объявила жена сурово.
   — Как раз поэтому, — сквозь зубы прошептал Седенкер, — я и считаю поездку на Сатурн самой идиотской затеей…
   Разумеется, эта реплика привела жену в ярость.
   — Нет, извини, сколько можно пережевывать одно и то же! Билеты брат нам достал бесплатно, спасибо ему огромное! Часто ли выпадает такая возможность?
   Седенкер промолчал. Это он умел виртуозно.
   «Слава богу, — думал он, пока жена увлеченно перечисляла его многочисленные недостатки, — слава богу, что меня в полете укачивает, можно закинуться Е-94 и хоть раз в жизни ее не слушать».
   Он покосился на Экзонареллу. Ее губы быстро-быстро шевелились. Когда не слышишь, о чем она говорит, его жена — самая красивая женщина в мире.
 
   Семья и в самом деле направлялась к кольцам Сатурна. Их ждал курорт на Титане, под названием «Ле Кракэн-сан». Мега-крейсер звался «Грейдлианская хризантема» и вмещал несколько тысяч пассажиров. Крохотная семейная каюта на троих вполне годилась для короткого перелета до Луны, но Окна Падают На Воробьев заранее ужасалась при мысли о предстоящем путешествии до Сатурна. Три дня сидеть нос к носу с матерью, которая непрерывно выспрашивает, поучает, вслух перечисляет свои нелепые мечты. И отец — полная противоположность, закрылся в скорлупе своего депрессивного невроза, перед ним хоть на коньках катайся по кольцам Сатурна, он и не заметит. Уже три года отец безработный. Чуть-чуть напрягшись, можно вспомнить, каким он раньше был веселым и довольным. В то время она звала его папой. А теперь ничем не занимается, только ищет работу и никогда не находит. Как будто совсем другой человек.