Через несколько дней золотое автоматическое перо зазвенело. Хакворт достал чистый лист и вызвал почту. На странице проступило следующее:
ВОРОН
Сэмюэл Тейлор Кольридж (1798)
Рождественская сказка, которую школьник рассказал своим младшим братьям и сестрам
 
Под старым дубом в тени ветвей
Паслось огромное стадо свиней.
Хрюкая, твари подгрызли ствол –
Так он грянулся оземь, что грохот пошел!
Ветер поднялся, свиньи ушли,
И желудь последний остался в пыли.
Тут Ворон явился, суровый и злой:
Служил он при ведьме Печали слугой!
Был он черной смолы черней,
Перья его не боялись дождей.
Он желудь нашел и в землю зарыл
На речном берегу, где поток бурлил.
Куда же Ворон полетел?
Выше, ниже, – дерзок, смел, –
Через горы и долы Ворон летел,
Много лет и много зим
По краям летал чужим,
Повидал он белый свет –
Все исчислить мочи нет.
Он прилетел с Воронихой назад,
Стал дубом желудь, и ветви шумят.
Вывели птицы птенцов в гнезде,
Жили, не думая о беде,
Но раз Дровосек явился в лес,
Его лоб над глазами висел, как навес,
Он топор держал, он все время молчал,
Но, кряхтя, топором махал и махал –
И дуб могучий на землю упал.
Погибли птенцы, не умея летать,
И от горя тогда умерла их мать.
Ветви злодей обрубил со ствола,
Ствол оголенный река унесла,
И его распилили на много досок
И корабль сколотили – крепок, высок.
Но едва он из гавани выйти успел,
Как невиданный шторм завыл, закипел,
Корабль подхватил и на риф посадил –
А над мачтами, каркая, Ворон кружил,
И услышал он вопль погибавших тогда,
И верхушки мачт захлестнула вода!
Радостно Ворон взмахнул крылом
И увидел Смерть на туче верхом
И ей поспешил благодарность принесть:
Тому, кто обижен, сладостна Месть!
(пер. В.Рогова.)
 
   Мистер Хакворт:
   Стихотворение иллюстрирует мысль, которую я лишь затронул на нашей встрече в прошедший вторник, и, надеюсь, поможет Вам в Ваших филологических изысканиях.
   Колдридж написал его в пику современной ему детской литературе – назидательной и скучной, вроде того, чем пичкают наших детей в сегодняшних «лучших» школах. Как видите, стихотворение приятно освежает своим нигилизмом. Возможно, такой материал поможет воспитать искомые качества.
Буду рад продолжить этот разговор.
Финкель-Макгроу
   С этих бесед начался проект, растянувшийся на два года и завершившийся сегодня. До Рождества оставалось чуть больше месяца. Четырехлетняя Элизабет Финкель-Макгроу получит «Иллюстрированный букварь для благородных девиц» в подарок от деда.
   Фиона Хакворт тоже получит «Иллюстрированный букварь» – в этом и состояло преступление Джона Персиваля Хакворта. Он запрограммировал матсборщик поместить репьи на обложку букваря. Он дал доктору Икс денег, чтобы тот скачал терабайт информации с одного из репьев – загрузочного модуля для матсборщика, создавшего «Букварь». Он заплатил доктору Икс за использование нелегального матсборщика, подключенного к личному источнику доктора и не подключенного к Линии Подачи. Он создал второй, подпольный экземпляр букваря.
   Репьи уже саморазрушились, не оставив следов преступления. В компьютере доктора Икс, вероятно, сохранилась копия файла, но она закодирована – доктору Икс хватит ума стереть ее и освободить память; он понимает, что схемы кодирования, применяемые такими, как Хакворт, не взломать без вмешательства божественных сил.
   Вскоре дома раздвинулись, шуршание колес о мостовую слилось с плеском волн о пологий Пудунский берег. За многоцветной мозаикой Арендованных Территорий на противоположном берегу громоздились белые огни Новой Атлантиды. Они казались такими далекими, что Хакворт, повинуясь внезапному порыву, взял велосипед у старичка, устроившего прокат под самой дамбой. Влажный ветер дул в лицо, холодил руки; на Хакворта накатила бесшабашная удаль. До самого подъема он крутил педали, дальше ехал на вечных батарейках, на перегибе отключил их и помчал вниз, наслаждаясь скоростью.
   Цилиндр слетел на мостовую. Это был хороший цилиндр, с умной тульей, которая, если верить производителям, исключает такие неприятности, но кто, как не Хакворт, знал цену рекламным посулам. Сейчас он так разогнался, что не сумел вырулить назад, и потому тормознул.
   Когда, наконец, он развернулся, цилиндра нигде не было. Навстречу катил другой велосипедист – мальчишка в облегающем нанобаровом костюме. На голове его красовался Хаквортов цилиндр.
   Инженер решил не обижаться – а как бы иначе мальчишка доставил ему шляпу, не в руке же, чем бы он тогда держался за руль?
   Однако велосипедист, похоже, не спешил тормозить – он мчался прямо на Хакворта. В следующее мгновение он отпустил руль и вцепился в поля цилиндра. Хакворт подумал, что он бросит шляпу на ходу, но сорванец только натянул ее плотнее и с наглой ухмылкой промчался мимо.
   – Стой! Стой сейчас же! У тебя мой цилиндр! – заорал Хакворт, но мальчишка не остановился. Хакворт стоял, оседлав раму, и, не веря своим глазам, смотрел, как обидчик исчезает вдали. Потом он включил моторчик и полетел вдогонку.
   Первым его движением было кликнуть полицию. Но это дамба, значит, снова шанхайские жандармы. Да они и не успели бы догнать хулигана, который был уже в конце дамбы, у развилки, откуда мог свернуть на любую из Арендованных Территорий.
   Хакворт едва не догнал его. Без моторчика, на одних педалях, это было бы делом нескольких минут: Хакворт каждый день занимался в клубе, мальчишка же выглядел толстым и рыхлым, как все плебы. У первого ската, ведущего к Арендованным Территориям, Хакворт отставал на какие-то десять метров. Соблазн догнать был слишком велик. Указатель над головой гласил: КОЛДОВСКАЯ ДАЛЬ.
   На скате мальчишка разогнался еще сильнее и снова вцепился в цилиндр. Переднее колесо вильнуло. Мальчишка вылетел из седла. Велосипед еще немного проехал и со звоном врезался в бордюр. Мальчишка рикошетом отскочил от асфальта и пропахал носом несколько метров. Сплющенный цилиндр покатился, сделал сальто и замер. Хакворт ударил по тормозам, но поздно – мальчишка остался позади. Как в прошлый раз, сразу вырулить не удалось – пришлось упираться ногами в асфальт и разворачивать велосипед.
   Тут только Хакворт понял, что мальчишка был не один. Их оказалась целая шайка, возможно, та же, которую он видел в Шанхае. Они следили за ним до самой дамбы и воспользовались упавшим цилиндром, чтобы заманить его на Арендованные Территории. Четверо или пятеро малолетних велосипедистов летели к нему по скату; огни всех медиатронных щитов в тумане Арендованных Территорий поблескивали на хромированных нунчаках.

Миранда; как она стала рактрисой; первые шаги на сцене

   С пяти лет Миранда мечтала играть в рактивке. С четырнадцати, с тех пор, как мать забрала ее от отца и отцовских денег, она работала прислугой на все руки, резала лук в чужих домах, чистила серебряные подносы для визитных карточек, бонбоньерки, лопаточки для рыбы и щипчики для сахара. Как только ей удалось, накрасившись и причесавшись, сойти за восемнадцатилетнюю, она пошла в гувернантки – за это платили чуть больше. Следующие пять лет работала с детьми. С такой внешностью вполне можно было стать горничной, пробиться в старшую прислугу, но Миранда предпочитала гостиной детскую. Родители, надо отдать им должное, при всех своих недостатках дали ей прекрасное образование: Миранда читала по-гречески, спрягала латинские глаголы, говорила на нескольких романских языках, умела взять интеграл от десятка простеньких функций и бренчала на фортепьяно. Теперь все это пригодилось. К тому же, даже самые вредные шалуны лучше своих родителей.
   Когда те наконец отрывали просиженные зады от офисных стульев и притаскивались домой, чтобы полноценно провести вечер с детьми, Миранда скрывалась в свою каморку и влезала в самый паршивый, самый дешевый рактюшник, какой только можно найти. Она не собиралась раскошеливаться на широко разрекламированные новинки. Платить будет не она, а ей, мастерство же оттачивать можно и в живом Шекспире, и в последнем боевике.
   Как только набралась заветная сумма, Миранда направилась в модное ателье. Она несла подбородок высоко, словно бушприт клиппера над черным вязаным хомутом, очень похожая на рактрису, и с порога потребовала сделать ей «Джоди». В очереди приподняли головы. Дальше слышалось только «очень хорошо, мэм», «пожалуйста, присядьте вот здесь, мэм» и «желаете чаю, мэм». С тех пор, как мать ушла от отца, Миранде не предлагали чаю, только требовали подать, и она понимала, что при самом удачном раскладе другого случая ждать еще не год и не два.
   Татуировочная машина работала шестнадцать часов; Миранде закачивали в вену валиум, чтобы не кричала. Обычная татуировка делается с полпинка. «Вы уверены, что хотите череп и кости?» – «Уверена» – «Позитив или вывороткой?» – «Позитив» – и ЧПОК! вот он череп, истекает кровью и лимфой, впечатанный в эпидермис волной давления, которая чуть не выбросила тебя из кресла. Кожная сетка – совсем другая история, а «Джоди» – верхняя в списке, в сто раз больше зитов, чем у иной начинающей порнорактерки, иногда до ста тысяч только на лице. Хуже всего было, когда машинка полезла в горло, тянуть нанофоны от связок до самых десен. Тут она закрыла глаза.
   Дома Миранда порадовалась, что выбрала для операции канун Рождества – назавтра она бы просто не управилась с детьми. Лицо распухло в точности, как обещали, особенно у губ и глаз, где зитов больше всего. Ей дали таблетки и кремы, она проглотила и вымазала все. На третий день, когда Миранда поднималась кормить детей завтраком, хозяйка проводила ее долгим взглядом, но ничего не сказала – решила, наверное, что девушка схлопотала от пьяного ухажера на рождественской вечеринке. Это было совсем не в духе Миранды, но что еще могла подумать новоатлантическая женщина?
   Когда припухлость спала и сошла краснота, Миранда упаковала пожитки в ковровую сумку и села на метро до города.
   У театрального квартала был хороший конец и плохой. Хороший располагался в точности там же, где и столетия назад. Плохой тянулся скорее вверх, чем вширь, поскольку занимал два-три утративших былую порядочность административных небоскреба. Взгляд они не радовали, зато идеально подходили для производства рактивок, поскольку строились в расчете на множество людей, работающих бок о бок за тонкими перегородками.
   – Дай-ка глянуть, что у тебя за сетка, красавица.
   Мужчина, велевший называть его Фредом (не настоящее мое имя) Эпидермисом, вынул изо рта сигару. Глаза его методично ощупали Миранду с головы до пят.
   – Еще чего, «красавица»! Как бы не так!
   КрасавицаTM и ГеройTM – названия сеток, которые наносят себе миллионы женщин и мужчин соответственно. Они вовсе не стремятся быть рактерами, просто хорошо выглядеть в рактивке. Некоторые дуры воображают, что с такой сеткой можно сделать карьеру; для большинства из них, надо думать, все начинается и заканчивается разговором с Фредом Эпидермисом.
   – О, я заинтригован. – Он скривил губы. Миранда улыбнулась, предвидя свое торжество. – Давай на сцену, покажешь, что там у тебя.
   Большинство павильонов сканировали одну голову, впрочем, было и несколько в полный рост, наверное, чтобы брать заказы на полностью рактивное порно. На одну из таких хозяин и указал Миранде. Та вошла, захлопнула дверцу, повернулась к медиатрону и впервые увидела свою новую «Джоди».
   Фред Эпидермис поставил режим «созвездие». Миранда смотрела на черную стену, усеянную двадцатью, а то и тридцатью тысячами светящихся точек. Они сливались в трехмерное созвездие Миранды, повторявшее ее движения. Каждая точка маркировала энзит, вживленный в кожу татуировочной машиной за шестнадцать часов пытки. Медиатрон не показывал связующие их нити – еще одну систему, переплетенную с нервной, лимфатической и кровеносной.
   – Обосраться можно! Новая Хепберн, мать твою за ногу! – вскричал Фред Эпидермис, глядя на другой медиатрон.
   – Это «Джоди», – начала Миранда и запнулась – звезды заколыхались, воспроизводя движения губ. Снаружи Фред Эпидермис возился с настройкой, увеличивал звездное скопление ее лица. По сравнению с ним руки и ноги казались разреженными туманностями, а затылок почти пропадал, едва намеченный какой-нибудь сотней зитов. Глаза зияли пустыми дырами. Наверное, если закрыть их, будет иначе. Чтобы проверить, Миранда подмигнула медиатрону. На веках зиты шли густо, как трава на поле для гольфа, но собирались в гармошку, пока не закроешь один глаз полностью. Фред Эпидермис заметил это и приблизил сощуренное веко так, что Миранда чуть не села. До нее донесся смешок.
   – Привыкай, – сказал хозяин. – А теперь постой неподвижно – наведу на губы.
   Он увеличивал разрешение, крутил так и сяк, а Миранда тянула губы трубочкой, поджимала, прикусывала. Слава Богу, делая губы, ее накачали до бесчувствия: сюда вживили тысячи нанозитов.
   – Похоже, на нас свалилась Актриса, – сказал Фред Эпидермис. – Попробую тебя на самую трудную нашу роль.
   Внезапно на медиатроне появилась белокурая, голубоглазая девица в позе Миранды – у нее были длинные волосы, белый свитер с буквой F на груди и вызывающе короткая юбка. В руках она держала что-то пестрое и пушистое. Американская школьница прошлого века – Миранда видела таких в старых пассивках.
   – Это Десятиклассница. Немного старомодна на твой и мой вкус, но все еще пользуется спросом, – сказал Фред Эпидермис. – Конечно, твоя сетка будет переигрывать, но плевать, лишь бы деньги платили.
   Миранда почти не слышала его – впервые она видела, как другая женщина в точности копирует ее жесты: павильон трансформировал сетку в воображаемую фигуру. Миранда сжала губы, как будто только что провела помадой – Десятиклассница сделала то же самое. Она подмигнула – Десятиклассница подмигнула. Она прижала нос – кукольный носик Десятиклассницы наморщился.
   – Давай прогоним сцену, – сказал Фред Эпидермис.
   Десятиклассница исчезла, появился электронный бланк с окошками для фамилии, номера, даты и всего прочего. Он мелькнул так быстро, что Миранда ничего не успела прочесть – для пробы контракта не требовалось.
   Потом Десятиклассница появилась снова, камера показывала ее с двух разных углов. Экран разделился на несколько панелей. В одной было лицо Десятиклассницы, которое по-прежнему копировало Миранду. На другой Десятиклассница и пожилой мужчина стояли в комнате со множеством приборов. В третьей было лицо мужчины, и Миранда поняла, что его играет Фред Эпидермис. Пожилой сказал: – Помни, мы обычно играем это в лицевом павильоне, так что не пытайся управлять руками и ногами.
   – Как же мне ходить? – спросила Миранда. Десятиклассница зашевелила губами, из медиатрона донесся ее голос – визгливый и одновременно грудной.
   – Стой на месте. Компьютер решит, когда тебе идти и куда. Наше маленькое жульничество. Это не настоящая рактивка, скорее – сюжетное дерево, но нашей клиентуре сойдет и так, потому что все листья – сюжетные разветвления – ведут к одному и тому же, ну, чего хочет клиент, поняла? Ладно, увидишь, – сказал старик на экране, прочитав на лице Десятиклассницы растерянность Миранды. Компьютер преобразил осторожное сомнение в испуг широко распахнутых наивных глаз.
   – Ремарки! Смотри на ремарки, чтоб тебя! У нас не импровизируют! – заорал старик.
   Миранда взглянула на другие панели. Одна показывала план комнаты, ее и старика положение; время от времени стрелки отмечали, кто куда двинулся. На следующей – суфлерской – мигала красная строчка.
   – Здравствуйте, мистер Вилли! – сказала Миранда. – Я знаю, уроки кончились, и вы устали целый день учить противных мальчишек, но я хотела бы попросить вас об огромной-преогромной услуге.
   – Конечно, конечно. В чем дело? – оттарабанил Фред Эпидермис ртом мистера Вилли, даже не стараясь играть.
   – Ну, понимаете, вот это приборчик мне очень, очень дорог, а, кажется, он сломался. Может, вы почините? – сказала Миранда. Десятиклассница на экране произносила те же слова, но рука ее двигалась. Она поднесла к лицу что-то белое, длинное, гладкое. Вибратор.
   – Ну, – сказал мистер Вилли, – наука говорит, что все электрические приборы работают по одному принципу, следовательно, теоретически я мог бы тебе помочь. Однако, должен сознаться, я впервые вижу такой прибор. Не объяснишь ли, что это и как применяется?
   – С радостью, только… – начала Миранда, но тут изображение замерло, и Фред Эпидермис заорал через дверь: – Довольно! Я просто проверял, умеешь ли ты читать.
   Он распахнул дверцу павильона и сказал:
   – Ты принята. Кабинка 238. Мои комиссионные – восемьдесят процентов. Общежитие наверху. Выбери себе койку – хочешь нижнюю, хочешь верхнюю – и выгреби с нее мусор. Другое жилье ты не потянешь.

Гарв приносит подарок; Нелл экспериментирует с Букварем

   В ту ночь Гарв вернулся, сильно припадая на одну ногу. Когда свет упал на его лицо, Нелл увидела потеки крови, смешанной с грязью и тонером. Гарв часто дышал и тяжело сглатывал, словно его мутит. Однако он явился не с пустыми руками, под курткой у него что-то было.
   – Я отличился, Нелл, – сказал он, видя, что сестра от испуга боится открыть рот. – Не очень, но все-таки. Раздобыл кое-что для Блошиного цирка.
   Нелл не знала, какой он, Блошиный цирк, но уже усвоила, что раздобывать для него – хорошо; Гарв обычно возвращался оттуда с кодом доступа к новому рактюшнику.
   Гарв плечом (руки у него были заняты, прижимали добычу) включил свет, потом встал на колени и только после этого отпустил руки, словно боялся выронить какую-то мелочевку, которая закатится в угол, потом ее не найдешь. Нелл сидела перед ним и смотрела.
   Гарв вытащил красивый кругляшок на золотой цепочке. Одна сторона у него была тоже золотая, гладкая, другую – белую – закрывала плоская стеклянная крышечка. По окружности шли цифры. Две тонких металлических штучки, вроде кинжалов, одна подлиннее, другая покороче, сходились посредине рукоятками. Они скреблись, словно мыши, когда в темноте стараются прогрызть стену.
   Нелл не успела ничего спросить, потому что Гарв продолжал доставать разные разности. Несколько картриджей для мушеловки. Завтра он отнесет их в Блошиный цирк и узнает, попалось ли что-нибудь стоящее.
   Были еще какие-то вроде пуговки, но самое главное Гарв приберег под конец и теперь важно вручил сестре.
   – Мне пришлось за нее драться, – сказал он. – Знаешь, как я дрался! Иначе ребята разобрали бы на части. Держи, это тебе.
   Он протянул Нелл плоскую украшенную коробочку. Нелл сразу поняла, что это – драгоценность. Она видела не много драгоценностей, но все они были такие – темные, как шоколадки, и с золотом.
   – Двумя руками, – приказал Гарв. – Тяжелая.
   Нелл протянула обе ладошки. Гарв предупреждал не зря – коробка оказалась тяжелее, чем она думала. Нелл пришлось положить ее на колени, чтобы не выронить. Это оказалась вовсе не коробка. На крышке блестели золотые буквы. Левый торец, выпуклый, был из чего-то мягкого и теплого, но прочного, остальные – бежевые – чуть уходили вглубь.
   – Открой же, – не утерпел Гарв.
   – Как?
   Гарв наклонился, ухватил пальцами правый угол и потянул вверх. Вся крышка повернулась на петле и потянула за собой бежевые листочки.
   Под крышкой оказалась бумага с рисунком и еще буквы.
   На первой странице была нарисована девочка. Она сидела на скамейке. Над скамейкой была вроде как лестница, только она не стояла, а лежала боком на двух столбиках. По столбикам вились зеленые плети. Девочка сидела спиной к Нелл и смотрела на зеленый цветущий склон. Дальше голубело озеро. За озером были горы – Гарв рассказывал, что такие есть в середине Нового Чжусина; там, в заоблачных домах, живут самые богатые вики. Девочка держала на коленях книгу.
   На соседней странице, в левом верхнем углу, была маленькая картинка: лианы и цветы обвивали огромную, похожую на жука букву, и больше ничего интересного, только скучные черные строчки. Нелл перелистнула и увидела две страницы с буквами, правда, некоторые были большие и разрисованные. Она стала переворачивать дальше и нашла еще картинку. Здесь девочка отложила книгу и разговаривала с большой черной птицей, которая, похоже, запуталась ногой в лиане. Нелл перелистнула ее.
   Страницы, которые она уже посмотрела, выдирались из-под большого пальца, как живые. Нелл приходилось давить сильнее. Наконец они выгнулись посредине, скользнули из-под пальца и – шлеп-шлеп-шлеп – вернулись в начало.
   «Жила была девочка, – сказал женский голос. – Ее звали Элизабет. Она любила сидеть в беседке у дедушки в саду и читать сказки».
   Голос был ласковый, вкрадчивый, очень викторианский.
   Нелл захлопнула книгу и бросила на пол. Та проехалась и остановилась возле дивана.
   На следующий день мамин дружок Тад пришел злой, как черт. Он шваркнул ящик с пивом на кухонный стол, вытащил банку и пошел в комнату. Нелл схватила Заврика, Утю, Питера, Мальвину, волшебную палочку, бумажный пакет (это была машина, в которой катались дети), кусок картона (меч, чтобы убивать пиратов) и побежала в спальню, но Тад уже вошел с пивом и шарил свободной рукой на диване, ища пульт от медиатрона. Игрушки Гарва и Нелл он побросал на пол. Тут его босая нога наткнулась на жесткий переплет.
   – Дьявол! – завопил Тад, обалдело таращась на книгу. – Это еще что за дрянь? – Он уже было пнул ее, но вспомнил, что босой, поднял и взвесил на руке, одновременно прикидывая азимут и расстояние до Нелл. – Падла безмозглая, сколько раз говорить, чтобы убирали свое дерьмо! – Он полуобернулся, отвел руку и запустил книгой прямо в голову Нелл.
   Та даже не сообразила увернуться. Книга летела прямо на нее, но в последний момент обложка раскрылась, страницы расшеперились и совсем небольно скользнули по лицу.
   Книга упала на пол и раскрылась на первой странице.
   Там был большой черный дядька и девочка. Они стояли в разгромленной комнате, дядька держал книгу и целил девочке в голову.
   «Жила-была девочка по имени Падла», – сказала книга.
   – Меня зовут Нелл, – поправила Нелл.
   По буковкам на первой странице пробежала легкая рябь.
   – Ты у меня забудешь, как тебя зовут, если не унесешь, что вы тут разосрали! – заорал Тад. – Только не сейчас. Дадут мне когда-нибудь побыть одному!
   Руки у Нелл были заняты, поэтому книжку пришлось толкать ногой. Она высыпала всю охапку на матрасик, потом побежала и закрыла дверь. Меч и волшебную палочку она оставила под рукой, вдруг понадобятся, потом уложила Заврика, Утю, Питера и Мальвину рядком и укрыла одеяльцем под самые подбородки.
   – А теперь спатеньки, спатеньки, спатеньки, и ведите себя тихо, а то вы безобразничали, сердили Тада. Утром зайду.
   «Нелл уложила детей и решила почитать им на ночь», – сказал голос из книги.
   Нелл поглядела. Книга снова открылась. Сейчас на картинке была девочка, очень похожая на Нелл, только в красивом просторном платье и с лентою в волосах. Она сидела возле крохотной колыбельки, где лежали ее дети, укрытые пестрым одеяльцем: динозаврик, уточка, кролик и пупсик с голубыми волосами. Девочка, очень похожая на Нелл, держала на коленях книгу.
   «Раньше Нелл не читала им перед сном, – продолжала книга, – а теперь они подросли, и Нелл решила воспитывать их, как положено, и читать, когда они лягут в постельку».
   Нелл подняла книгу и положила на колени.

Нелл знакомится с Букварем

   Книга говорила приятным контральто и произносила слова, как самые-пресамые вики. Голос был настоящей женщины, только Нелл никогда такой не видела. Он взлетал и падал волнами, и, когда Нелл закрыла глаза, ее унесло в теплое море чувств.
 
   /Жила-была маленькая принцесса по имени Нелл, и она томилась в Темном замке посреди большого-пребольшого океана вместе со своим товарищем и защитником, мальчиком по имени Гарв. Еще с ней жили четыре друга: Динозавр, Уточка, Кролик Питер и Мальвина.
   Принцесса Нелл не могла уйти из Темной башни, но время от времени их навещал ворон…/
 
   – Кто такой ворон? – спросила Нелл.
   На картинке был остров с птичьего полета. Он стал уменьшаться и совсем исчез, остались только море, небо и черная точка посередине. Она росла и превратилась в птицу, а внизу проступили большие буквы ВОРОН, и книга сказала: «Ворон. Давай повторим вместе».
   – Ворон!
   – Молодец! Нелл, ты такая умненькая, у тебя так хорошо получаются слова. Можешь прочесть «ворон» по буквам?
   Нелл колебалась. Уши ее еще горели от похвалы. Через несколько секунд первая буква замигала. Нелл ткнула в нее.
   Буква стала расти, и росла, пока не вытеснила со страницы все остальное. Дужки у нее увеличивались, превратились в колесики со спицами, они крутились. Палочка стала рамой. «В – велосипед», – сказала книга. Картинка по-прежнему менялась. Появился маленький руль. На велосипеде сидела Нелл. Она ехала в гору. «Нелл на Велосипеде Въехала на Вершину Высокого Вулкана», – сказала книжка. На странице появились еще слова.
   – А зачем?
   – Она Обронила Обруч и Озирает Окрестности, – разъяснила книга и показала обруч – он был пестрый и катился совсем не быстро. Потом обруч уменьшился и стал черной буковкой. – О означает обруч. Разноцветный обруч с Разбега Ринулся в Ревущую Реку.
   Сказка продолжалась. Появился Оборотень, который Объелся Орехами и Нарочно Нырнул за обручем. Снова вернулась картинка с вороном и буквами.
   – Ворон. Ты можешь прочесть «ворон», Нелл?
   На странице материализовалась рука и указала на букву «в».
   – В, – сказала Нелл.
   – Замечательно, Нелл! Ты щелкаешь буквы, как орешки! – сказала книга. – Это какая?
   Нелл не помнила, но книга рассказала ей сказку про Ослика по имени Отто.

Юный грабитель перед судьей Ваном; магистрат советуется с помощниками; справедливый приговор

   – Вращающаяся цепь нунчаков дает на экране радара индивидуальный отпечаток, как лопасть вертолета, только гораздо более четкий. – Мисс Бао перевела взгляд с полукружий феноменоскопических очков на судью Вана и растерянно заморгала; слишком резким оказался переход от улучшенной стереоскопической картинки к тусклой реальности. – Группа подобных отпечатков была зарегистрирована птичьим глазом Шанхайского полицейского управления в 21:51:10.
   Изображение на большом свитке медиатронной бумаги, расстеленном перед судьей Ваном на парчовой скатерти и придавленном яшмовыми пресс-папье, изменилось. Сейчас это была карта Арендованной Территории «Заколдованная даль», недалеко от дамбы мигал красный контур. Другая панель, в углу, показывала стандартный символ антикриминального птичьего глаза, всегда напоминавший судье Вану футбольный мяч в святилище фетишиста: черный, блестящий, утыканный гвоздями.
   Мисс Бао продолжала:
   – Птичий глаз отрядил восемь аэростатов с видеокамерами.
   Утыканный мяч исчез, появился каплевидный снаряд размером с миндальное зернышко: сзади у него была антенна, спереди – дивной красоты радужка. Судья Ван на самом деле не слушал: с подобного изложения начинались три четверти процессов, разбираемых в этом зале. Честь и хвала педантичности мисс Бао, которая заново вникает в каждое новое дело. Судье Вану требовалось немалое усилие воли, чтобы из заседания в заседание хранить торжественно-вдумчивый вид.
   – Сойдясь на месте происшествия, – продолжала мисс Бао, – они отметили движение.
   На свитке карта сменилась видеозаписью. Фигуры были далеко, стайки относительно темных пикселов пробивались сквозь плотный серый фон, как грачи на зимнем ветру. Они росли и становились четче – это значило, что аэростат подлетает ближе.
   Посреди улицы лежал, обхватив голову, человек. Нунчаки уже исчезли в карманах, руки шарили по бесчисленным карманам брюк, жилета и пиджака. Съемка замедлилась. Качнулись на цепочке часы, послав в глаза гипнотическую осциллирующую вспышку. Серебряная авторучка взвилась космической ракетой и пропала в складках чьего-то противомушечного одеяния. Мелькнул непонятный предмет, большой, темный, со светлыми краями. Может быть, книга.
   – Эвристический анализ изображения заставил предположить, что имеет место насильственное преступление, – сказала мисс Бао.
   Судья Ван ценил ее за многое, но особенно – вот за это умение, не поморщившись, выдавать подобные фразы.
   – Птичий глаз отрядил эскадрилью аэростатов, специализирующихся на нанесении меток.
   Появился новый значок: длинный узкий аэростатик, похожий на осу, у которой оторвали крылышки. Эта обтекаемая конструкция, снабженная воздушной турбиной, говорила о скорости.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента