Страница:
Неожиданно даже для себя самих анархисты вдруг превратились в реальную политическую силу. Пытаясь закрепить успех, их лидеры пробуют пробиваться во власть. В 1989 году лидер КАС москвич Андрей Исаев выставляет свою кандидатуру на выборах народных депутатов. Ленинградец Рауш баллотируется в Ленсовет. Выиграть выборы в столицах не получается, но вот в Самаре, Северске, Хабаровске и Харькове кандидаты от анархистов в местные Советы все-таки проходят.
Тогда всем казалось, что все только начинается.
Однако самой радикальной анархической группой в СССР конца 1980-х был ленинградский «Союз максималистов». Лидером «Союза» был Дмитрий Жвания.
Рассказывает Дмитрий Жвания:
– Произойдет ли ваша революция, или анархизм для вас – способ жизни внутри общества, которое вы оказались не способны изменить?
– Черт его знает… – скривился Петр, – пока ждем. Революционную ситуацию можно выжать из чего угодно. Все так нестабильно… может, чего и получится.
На батьке ленинградского анархизма были надеты мешковатые штаны защитного цвета и разношенные тапочки. Как и десять лет назад, Рауш проводит дни и ночи на пятачке возле Гостиного Двора. Он и до сих пор живет на деньги, вырученные от продажи издаваемой им газеты. Правда, покупателей последнее время совсем нет. Торчащие из-под его черной фуражки волосы поседели. По слухам, на макушке у Петра большая лысина.
…В конце 1980-х в Конфедерацию анархо-синдикалистов ежедневно вступало до тридцати человек. Однако прошло всего два-три года, и с такой же интенсивностью ряды КАС начали таять.
Уже в 1990-м происходит первый раскол: от умеренной КАС отделяется группа радикалов, которая берет себе название АДА (Ассоциация движений анархистов). Потом и КАС, и АДА крошатся на еще более мелкие части. Когда из АДА вышла группа анархо-коммунистов, создавших марксистско-ленинскую фракцию, то их противники уже на следующий день объявили о создании кулацко-буржуйской фракции. Спустя всего год весь русский анархизм представляет собой кучу взаимно грызущихся кружков.
Костяк группы «Рабочая борьба» некогда состоял из пяти активистов. Сегодня один из них целиком сосредоточен на семье, второй сделал неплохую карьеру в области журналистики, один подсел на героин, один, напротив, героином торгует, а еще одного парня при невыясненных обстоятельствах застрелили в Иркутске. И так почти везде. Когда-то в единой КАС состояли десятки тысяч человек. А к середине 1990-х от Калининграда до Владивостока анархистами называли себя то ли двадцать три активиста, то ли двадцать пять.
Последние съезды анархистов прошли в 1994– 95 годах. После этого ни на страницах газет, ни в реальной политике об анархистах ничего не слышно. Даже сами активисты не скрывают, что их основными занятиями давно уже стали игры в преферанс и изредка – проведение неспособных никого на свете напугать пикетов под рукописными транспарантами. Перед тем как окончательно закрыться, самая массовая анархическая газета страны «Черный Светъ» выходила раз в год тиражом около ста экземпляров. Некогда она была ежемесячной и печаталась чуть ли не 30-тысячным тиражом.
Снаружи все еще идет дождь. Я оставляю на стойке деньги за кофе и выхожу из кафе. Румяный депутат продолжает неслышно шевелить губами на телевизионном экране.
Глава третья: Под кроваво-красными небесами
Во время первомайских манифестаций 1993 года по всему центру Москвы проходят кровавые столкновения между демонстрантами и ментами. На экранах телевизора вся страна видела, как элитные, снаряженные по последнему слову техники части ОМОН атаковали безоружных демонстрантов. И как те практически голыми руками смогли дать им отпор.
В одном из репортажей было видно, как одетый в рейверскую куртку студент и старик-ветеран с орденскими планками на пиджаке вместе валят на тротуар ОМОНовца в каске и бронежилете и долго вдвоем избивают его металлическими штырями.
Одна из радикальных газет писала той весной:
Позже один из участников тех событий писал:
– Нам было плевать на бюрократа Ельцина и бюрократа Хасбулатова. Умирать мы выходили не за них, а потому, что это была репетиция НАШЕГО восстания.
Жизнь СССР была вовсе не идеальна. В стране существовала куча дурацких запретов, типа «нельзя слушать ту музыку, которую хочешь», «нельзя носить джинсы и длинные волосы», «нельзя публиковать в журналах похабные новеллы». Но то, что началось после распада Советского Союза, не лезло уже ни в какие ворота. Потому что одно дело, когда тебе не дают самовыражаться и контролируют прическу, и совсем другое, когда на улице миллион беспризорников и население целых регионов протягивает ноги от голода. Так что если поздне-советскому тоталитаризму противостояли считаные диссиденты, то бороться с наступившим диким капитализмом вышли уже тысячи и тысячи.
После 1991-го красное движение в стране впервые становится по-настоящему массовым. Поддержать противников Ельцина в центре Москвы собрались тысячи человек. Однако, когда власть решила всерьез поиграть мышцами, крикливые, но безоружные и плохо организованные мятежники были моментально разогнаны. С одной стороны в конфликте участвовали несколько отрядов ОМОН, спецгруппы «Альфа», «Вымпел» и «Витязь», а также десантная танковая дивизия. С другой – толпа, вооруженная 85 короткоствольными автоматами, экспроприированными в пикете милиции Верховного Совета.
По различным оценкам, в тогдашних событиях погибло от полутора до пяти тысяч человек. Репетиция настоящего восстания так и осталась репетицией.
Геннадий Андреевич Зюганов родился в 1944 году в деревне Мымрино под Орлом. Отец вернулся с войны без ноги, работал учителем в школе. Поэтому Гена уже ребенком был вынужден наравне со взрослыми вести хозяйство: копать картошку, ухаживать за семейным поросенком.
17-летним подростком, едва получив среднее образование, Зюганов несколько месяцев преподавал односельчанам-мымринцам математику. А после армии амбициозный юноша переезжает из деревни в Орел и сосредотачивается на партийной карьере.
Уже через год он становится секретарем райкома комсомола. Там голубоглазый, еще не успевший полысеть, Геннадий знакомится с дочерью первого секретаря горкома партии Егора Семеновича Строева. На его предложение руки и сердца первая невеста Орловской области отвечает согласием. Вскоре, перескочив сразу через несколько ступенек, Зюганов становится инструктором горкома КПСС по пропаганде.
После того как Строев встает во главе важного отдела в ЦК, в Москву перебирается и семья Зюгановых.
Во время одного из интервью он рассказывал мне:
– Я верил в успех реформ, которые проводила партия. Поэтому, когда мне предложили войти в ЦК и переехать на жительство в Москву, я дал согласие. Семья у меня была шесть человек. Отец в это время как раз стал сильно болеть. Поэтому квартиру мне дали большую. ЦК тогда имел кое-какие деньги, и квартира была с видом на Тверскую. С тех пор там и живу. Квартира мне нравится, правда… В общем, соседей не выбирают. Раньше, например, квартиру прямо надо мной занимала семья Ельциных.
– Протечек не бывает?
– Пока не было. И, потом, у нас в доме очень хорошая коммунальная служба.
Тем, кто умирал возле Белого дома, могло казаться, будто реформатор Ельцин и коммунист Зюганов далеки друг от друга, как Северный и Южный полюса. Хотя на самом деле они всего лишь соседи по подъезду. Одни спецполиклиники, одни спецмагазины, служебные машины из одного спецгаража, костюмчики из одного спецателье, и даже жены у них так похожи, будто специально выращены в одной спецсемье.
Дом, в котором живет лидер КПРФ, считается элитным. Квартиры четырех-шестикомнатные: большой холл, кабинет главы семьи, две спальни. У Зюгановых в холле висит большой, писанный маслом портрет Геннадия Андреевича. Помимо этого есть несколько вспомогательных комнат, два туалета, несколько лоджий и парадная кухня. Площадь квартир позволяет проводить в них предвыборные заседания целых политических движений.
Переехав в Москву, Геннадий Зюганов входит в руководство только что образованной Компартии РСФСР. Но через год компартию запрещают, и он оказывается не у дел. Кто-то из его бывших коллег подается в бизнес, другие делают политическую карьеру. У Зюганова не ладится ни то ни другое. Карьера его катится под горку: следующие несколько лет Геннадий Андреевич топчется по карликовым оппозиционным тусовкам, ставит свою подпись под сотнями бессмысленных воззваний и деклараций. И в конце концов получает пост председателя возрожденной в декабре 1992-го Компартии.
В тот момент этот его пост не дорогого стоил. В России было зарегистрировано больше полудюжины коммунистических партий: все, как одна, крошечные и беспонтовые. Однако Зюганову повезло: когда власть решила дать пожилым избирателям собственную партию, выбор был сделан именно в пользу его КПРФ.
В Компартию Зюганова начинают вкладывать большие деньги. И уже в следующем году коммунисты победили в половине избирательных округов страны. А еще год спустя они полностью подмяли под себя и Госдуму. Геннадий Андреевич приобретает роскошную загородную резиденцию и личный самолет. Рубашки он теперь покупает в дорогих бутиках: каждая стоит больше $600.
Те, кто голосовал за Зюганова, верили, будто коммунисты способны предложить действительно внятную альтернативу тому, что творится в стране. Однако чем дальше, тем яснее становилось: даже если Зюганов и станет президентом, вряд ли хоть что-то изменится всерьез. Как писала революционная газета «Бумбараш-2017»: все это лишь двуликий Янус одной и той же Матрицы. Именно поэтому, отвернувшись от официальной КПРФ, недовольные начинают поглядывать в сторону компартий совсем иного типа.
Первой, еще в 1989 году, появилась ВКПБ, лидером которой является Нина Андреева. В жизни эта железная леди русского коммунизма похожа на гипсовый бюст кому-то из позабытых вождей. Косметикой она не пользуется принципиально. Родители Нины, верующие крестьяне, переехали в Ленинград из Твери. Отец работал грузчиком в порту и вместе с сыном и младшей дочерью погиб во время блокады. Старшая дочь Нина окончила школу с золотой медалью.
Рекомендацию в партию ей дал близкий человек, еврей по национальности. «Отнюдь не все евреи – сионисты», – любит говорить Андреева. Замуж она вышла за преподавателя марксизма-ленинизма, которому родила дочь. Все члены семьи Андреевой сегодня – члены ее партии. Других членов, как я понял, не много. Как-то Андреева уверяла меня, будто в ее партии состоит аж пять тысяч человек. Но реально глядя на вещи, думаю, что всего их от силы человек сорок.
Куда более массовой является партия «Трудовая Россия» Виктора Анпилова. Сам ее лидер родился в 1945-м, на Кубани. В семье он был младшим из шести детей. Папа Виктора работал гончаром, мама – поваром в детском доме. Окончив вечернюю школу при заводе, Виктор поступает на престижный журфак Московского университета. После его окончания Анпилов свободно говорит на нескольких языках и становится действительно очень профессиональным журналистом.
Тогда всем казалось, что все только начинается.
5.
Рассказывает Дмитрий Жвания:– Анархистом учителя обзывали меня еще в школе. В смысле – раздолбаем, не желающим учиться. Как-то я специально сходил в библиотеку, почитал, кто такие анархисты. Портрет Бакунина мне понравился. Помню, я представлял, как было бы круто носить не пионерский значок с портретом Ленина, а черный анархистский значок с лицом этого бородатого дядьки…Склонность к террору для анархистов конца 1980-х – явление не типичное. Исключения, правда, бывали. Например, в Москве действовал ультрарадикальный МСА (Московский союз анархистов) во главе с бывшим майором милиции Александром Червяковым. В группе был введен строжайший сухой закон, организована она была, как военизированный отряд, а позже группа в полном составе трансформировалась в охранное агентство.
Однако самой радикальной анархической группой в СССР конца 1980-х был ленинградский «Союз максималистов». Лидером «Союза» был Дмитрий Жвания.
Рассказывает Дмитрий Жвания:
– В 1987-м я пришел из армии и поступил в Педагогический институт имени Герцена. Еще на экзаменах меня предупредили: никаких молодежных закидонов типа длинных волос и всего такого. Ага! На лекции я ходил с косой ниже плеч, в старинной гимнастерке и рваных джинсах. Для того времени это был эпатаж.Листовки, которые клеил Дмитрий Жвания в день ареста, сегодня выставлены на стенде в Музее политической истории. Слова «Пуля! Нож! Бомба! Петля!» выделены жирным красным маркером.
Едва поступив, я взял в институтской библиотеке классиков анархизма: Кропоткина и Бакунина. Помню, долго удивлялся: почему эти книги не запрещены?! Революция не может быть не мировой!.. На место Бога мы поставим сатану!.. Короче, все, что я хотел услышать, я услышал.
Подпольщик без организации – плохой подпольщик. Я стал думать, где взять сторонников. Пробовал общаться с футбольными фанатами, хиппи, художниками и поэтами, которые тусовались в Доме культуры пищевиков. Для одной их выставки даже написал стихи:
Выставка наделала шуму. Но в организацию никто из приятелей идти не хотел. Только очень постепенно у меня сложился маленький кружок: всего несколько человек. Хоккейный фанат, который начитался статей о «Красных бригадах», несколько мутных типов в бушлатах, которые тусовались возле станций метро и называли себя анархистами. На собраниях я читал им Кропоткина, но было видно, что парням не интересно. Еще позже из армии пришел мой приятель, бывший хиппи, по кличке «Макс Пацифик». В Вооруженных силах мозги у него встали на место, и от ненасилия он отказался. Все вместе мы решили, что пора действовать.
– У тех, у кого слабые нервы,
Пускай случится припадок!
Испугались?
Жирные стервы!
Анархия – вот порядок!
Газеты тогда обсуждали проект нового «Закона о молодежи». Я решил, что раз анархисты против любых законов, значит, мы должны быть и против этого. Никакой организации у меня не было, но я составил листовку, которую подписал «Союз анархистовмаксималистов».
Множительной техники тогда никакой еще не существовало. Часть листовок я отпечатал на машинке сам, часть отдал печатать девушкам, которые были в меня влюблены. Когда набиралось штук 30–40, мы клеили их возле кафе «Сайгон», раздавали прохожим в метро. Один раз разбросали на концерте группы «Телевизор». Все равно это выглядело как детская шалость.
Но самое интересное, что через неделю я открываю газету «Смена» и обнаруживаю статью на целую полосу: разбирают аргументы «Союза максималистов». Не то чтобы после этого мы попали в политику, но я понял, что все становится серьезнее. Произошло это в самом начале 1988-го.
Я много читал классиков анархизма, ходил по митингам. А организация не росла. Я успел жениться, потом как-то заболел, попал в больницу. Жена пришла меня навещать и принесла книгу дореволюционного анархиста Новомирского. Открываю, читаю: «Что должны делать русские анархисты? Грабить! Жечь! Убивать! Заниматься систематическим террором!». К тому, что я читал, я всегда относился очень серьезно. Прочел? Попробуй воплотить в жизнь! Когда навестить меня пришел Макс Пацифик, я предложил ему устроить взрыв во дворце Белосельских-Белозерских напротив Аничкова моста. Тогда там располагался Куйбышевский райком комсомола.
На выходные меня отпускали из больницы. Мы доехали до дворца, полазали внутри. В том месте, где сейчас расположен Музей восковых фигур, тогда находилась комната Оперативного отряда. Взрывчатку мы решили заложить туда. И без человеческих жертв обойдется, и шуму наделаем.
Мы стали готовиться к первому теракту. Как раз тогда от одного моего приятеля ушла очередная жена, перед этим наставив ему рога. Парень был в полном охуении. Из дому не выходил, целыми днями курил марихуану. Я ему говорю: «Кончай! Делом надо заняться! Сразу все забудешь!».
Еще к нам прибился парень, который был женат на дочери ректора Политехнического института. Та девушка была очень богатой, стажироваться ездила в Алжир. Потом, когда у нас всех начались неприятности, ее не то что в Алжир – на дачу больше никогда не выпустили!
Сначала мы долго думали, где купить динамит. Связей тогда у нас еще не было. И тут жена приносит мне телефон, просто сорванный с объявления на столбе. Оказывается, в Ленинграде есть кружок по изучению идей Кропоткина и Бакунина. Ничего себе! Я позвонил и встретился с их лидером, Петей Раушем. Он вывел меня на своих людей.
Я думаю – вот оно! Сейчас создадим настоящую организацию! А оказалось… В общем, какие они анархисты? Сидят, болтают о многоукладной экономике. Типичные интеллигентские разговорчики. Сам Рауш выглядел как карикатура на анархиста из фильма «Свадьба в Малиновке». В жару он мог выйти на улицу в одних желтых застиранных трусах.
Я все равно выступил у них на собрании, предложил поучаствовать в листовочной кампании. Парни как-то сразу припухли. Тогда за расклеивание листовок можно было сесть, причем надолго, и парни начали говорить, что, мол, это не метод, нас всех закроют, это тупик. Правда, после собрания ко мне подошел молодой человек, который сказал, что готов мне помочь, но – тайно.
Его звали Павел. Он работал освобожденным работником Кировского райкома комсомола. Чуть ли даже не секретарем. Какой-то он был… странный. Сам лимитчик, и жена лимитчица, а живут в классной отдельной квартире. Взгляды – сверхрадикальные, а никого из классиков явно не читал. Ни с того ни с сего вдруг стал говорить, что к лету у него, возможно, появится оружие, предлагал организовать регулярные налеты на госучреждения.
Я решил, что раз такое дело, нужна конспирация. Система у нас была сложная: говорили, что встретимся у последнего вагона, а встречались у первого, говорили, что встречаемся в шесть, а это значило, что в пять. Путались, искали друг друга… Чаще всего наши встречи проходили на заброшенном стадионе у Нарвских ворот.
Пока не решился вопрос со взрывчаткой, мы занимались листовками. Тогда за такие дела светил реальный срок. Для начала я съездил в Ригу. Остановился в общаге у каких-то русских женщин. Не подумай – никакого секса. Ночью сказал, что пойду позвоню жене. Выхожу – стоит на остановке какой-то кекс в кепочке, слушает в магнитофоне панк-рок на латышском языке. Я ему предложил расклеивать листовки, а он говорит: «Пошли!» Отмороженный… За полночи мы обклеили все основные места Риги и даже Дом правительства.
Следующим этапом было расклеивание листовок в рабочих районах Ленинграда. Вдвоем с одним товарищем мы сразу, как спустились в метро, засунули одну листовку под стекло, к схеме станций. Интересное дело: народ сегодня и народ десять лет назад. Представь: через несколько вагонов от нас ехал какой-то работяга. Так он не поленился, перешел в наш вагон, прочел листовку и с ближайшей станции позвонил в милицию. Ну а те связались с КГБ.
Мы вылезли из метро и шли по Седьмой линии Васильевского острова к Большому проспекту. На каждый дом клеили листовку. Я смотрю: за нами идут. А на Большом уже стоит черная «Волга». Смешно: один из «Волги» выскочил и орет:
– Стой! Стрелять буду!
Мой товарищ ему в ответ:
– Стреляй из хуя! Сука!
В того, что был ближе, я кинул бутылкой с клеем.
Мы бежали проходными дворами, и мы бы ушли – мы здорово оторвались. Но я умудрился заблудиться во дворах. Хоп! Тупик! Один к нам выходит и спрашивает:
– Что? Сопротивляться будем?
Я еще подумал: цепью его, что ли, долбануть?.. Их было трое. Обычные парни. Если бы мы подрались, еще неизвестно, чья бы взяла. Но мы сдались.
Нас посадили в «Волгу». Тот, который нас задержал, всю дорогу орал:
– Сейчас приедем в отделение, я тебе покажу, как против Родины бороться!
Стриженый такой, в очечках. Сейчас, наверное, где-нибудь в бизнесе. Товарища посадили в камеру к проститутке, которая всю ночь показывала капитану ноги, а меня – к каким-то заблеванным бомжам.
Под утро к моей камере подошел такой красавчик-мент и говорит:
– Вы анархисты? Бляди! Почему вы, анархисты, были против… (Я еще подумал: против чего же анархисты?) против электрификации всей страны?!
Честное слово! Пока я сидел, очень мне хотелось этого мудака поймать где-нибудь, когда он будет без формы. Но, конечно, не поймал.
После такого стресса я здорово разболелся. У меня был жуткий приступ аллергии, я даже у народных знахарей лечился. По тем временам все было действительно серьезно: лет пять строгого режима.
Какое-то время меня не трогали. А в 1990-м вышел Указ об ужесточении ответственности за оскорбление власти. Первым на допрос дернули моего товарища. Увезли на машине прямо с работы. Он мне звонит и орет:
– Дима! Им все известно! Надо сдаваться!
На следующий день в институте я поговорил с деканом. Она оказалась ничего: сказала, что, когда я отсижу, она похлопочет, чтобы меня восстановили на факультете. Еще через день я прихожу в институт, а меня уже ждут. Как хочешь маскируйся – ясно, что люди из КГБ. Вышел я из кабинета только через двенадцать часов. Со мной разговаривали полковник, майор и два капитана. То есть к делу они отнеслись ОЧЕНЬ серьезно.
Сперва я думал косить под такого дурачка: вот, мол, начитался всякого… Потом гляжу: докоситься можно до сумасшедшего дома. Они все говорили: как же так, ведь у вас жена беременная? А потом спрашивают: правда, что летом вы собирались ехать в Тулу покупать оружие? Стоп! – думаю, – это-то откуда? Об этом я говорил только с Павлом. Но Павла-то они не взяли!
Очень хорошо! Оказывается, у нас в организации есть стукач! То есть они ждали: сдам я им их собственного человека или нет? Ну, я его, разумеется, и вломил – вот адрес, вот телефон. После этого полковник с майором тут же встали и ушли.
Тогда для меня было главное, чтобы они не узнали, что к взрыву в Белосельских-Белозерских все готово. Они ничего и не узнали. Скоро Первый Съезд народных депутатов отменил статью 71-1 (антисоветская агитация и пропаганда). Мое дело закрыли.
Потом уже было троцкистское движение, поездки к товарищам в Европу. А тогда все мы на какое-то время легли на дно…
6.
Во время одного из митингов летом 1999 года я спросил Петра Рауша, чего он, собственно, ждет:– Произойдет ли ваша революция, или анархизм для вас – способ жизни внутри общества, которое вы оказались не способны изменить?
– Черт его знает… – скривился Петр, – пока ждем. Революционную ситуацию можно выжать из чего угодно. Все так нестабильно… может, чего и получится.
На батьке ленинградского анархизма были надеты мешковатые штаны защитного цвета и разношенные тапочки. Как и десять лет назад, Рауш проводит дни и ночи на пятачке возле Гостиного Двора. Он и до сих пор живет на деньги, вырученные от продажи издаваемой им газеты. Правда, покупателей последнее время совсем нет. Торчащие из-под его черной фуражки волосы поседели. По слухам, на макушке у Петра большая лысина.
…В конце 1980-х в Конфедерацию анархо-синдикалистов ежедневно вступало до тридцати человек. Однако прошло всего два-три года, и с такой же интенсивностью ряды КАС начали таять.
Уже в 1990-м происходит первый раскол: от умеренной КАС отделяется группа радикалов, которая берет себе название АДА (Ассоциация движений анархистов). Потом и КАС, и АДА крошатся на еще более мелкие части. Когда из АДА вышла группа анархо-коммунистов, создавших марксистско-ленинскую фракцию, то их противники уже на следующий день объявили о создании кулацко-буржуйской фракции. Спустя всего год весь русский анархизм представляет собой кучу взаимно грызущихся кружков.
Костяк группы «Рабочая борьба» некогда состоял из пяти активистов. Сегодня один из них целиком сосредоточен на семье, второй сделал неплохую карьеру в области журналистики, один подсел на героин, один, напротив, героином торгует, а еще одного парня при невыясненных обстоятельствах застрелили в Иркутске. И так почти везде. Когда-то в единой КАС состояли десятки тысяч человек. А к середине 1990-х от Калининграда до Владивостока анархистами называли себя то ли двадцать три активиста, то ли двадцать пять.
Последние съезды анархистов прошли в 1994– 95 годах. После этого ни на страницах газет, ни в реальной политике об анархистах ничего не слышно. Даже сами активисты не скрывают, что их основными занятиями давно уже стали игры в преферанс и изредка – проведение неспособных никого на свете напугать пикетов под рукописными транспарантами. Перед тем как окончательно закрыться, самая массовая анархическая газета страны «Черный Светъ» выходила раз в год тиражом около ста экземпляров. Некогда она была ежемесячной и печаталась чуть ли не 30-тысячным тиражом.
В одной из статей конца 1990-х Дмитрий Жвания писал: В этой стране процветают тупость и конформизм. Студенты – аполитичные циники. Рабочие трусливы. Любой протест тонет в обывательском болоте. Неужели в России когда-то была революция?..Лидеры анархо-движения грызутся между собой, объявляют оппонентов исключенными из организаций и через листовки угрожают побоями при личной встрече. Лишь некоторые оказываются способны уйти в «большую» политику. Например, бывший лидер КАС Андрей Исаев. Сегодня он является депутатом Думы. Приятный молодой человек с круглым лицом и в очечках. За последние годы он здорово поправился, но даже это его совсем не портит.
Снаружи все еще идет дождь. Я оставляю на стойке деньги за кофе и выхожу из кафе. Румяный депутат продолжает неслышно шевелить губами на телевизионном экране.
Глава третья: Под кроваво-красными небесами
1.
В конце 1980-х многим казалось, будто идея коммунизма похоронена навсегда. После августа 1991 года так считали уже почти все. Однако прошло всего несколько лет, и под красные знамена встали совершенно новые люди. Те, кого никто под этими знаменами не ждал.Во время первомайских манифестаций 1993 года по всему центру Москвы проходят кровавые столкновения между демонстрантами и ментами. На экранах телевизора вся страна видела, как элитные, снаряженные по последнему слову техники части ОМОН атаковали безоружных демонстрантов. И как те практически голыми руками смогли дать им отпор.
В одном из репортажей было видно, как одетый в рейверскую куртку студент и старик-ветеран с орденскими планками на пиджаке вместе валят на тротуар ОМОНовца в каске и бронежилете и долго вдвоем избивают его металлическими штырями.
Одна из радикальных газет писала той весной:
Шлягером сезона стало разговение красных на пролетарскую Пасху. Несмотря на недостаточную подготовку боевиков, впервые драка между демонстрантами и милицией если и не принесла победы, то по крайней мере закончилась вничью. И уже сейчас мы можем сделать первые выводы…На протяжении всего лета и начала осени то тут, то там вспыхивают стихийные акции протеста. В решающую фазу события вступают в октябре того года. По одну сторону баррикад стоял президент Ельцин, а по другую – его бывшие соратники Руцкой и Хасбулатов. Обе стороны уверяли, будто ведут борьбу за народное счастье.
Вооружение демонстрантов должно состоять из деревянных, резиновых или железных палок для ближнего боя и бутылок с горючим для дальнего… Тяжелые арматурины неэффективны: через две минуты усердной работы у вас элементарно отвалятся руки. Бить ОМОНовца лучше по рукам и ногам, так как остальные части тела у него защищены экипировкой.
Щиты и шлемы надежно укроют ментов от камней, поэтому лучше использовать «коктейль Молотова». В бутылку добавьте немного речного песку: он прилипнет к одежде и броне БТРов, и смыть его будет непросто…
Милицейскую шеренгу лучше всего прорывать, разогнав вручную подожженный грузовик или автобус и сразу за ним врываясь в брешь… Конных ментов можно стаскивать с седел заранее запасенными баграми. Очень полезно подкладывать лошадям под хвост смоченные скипидаром тряпки.
События 1 Мая показали, что государственная милиция очень плохо подготовлена к уличным боям. Заранее подготовленные и разбитые на небольшие мобильные отряды силы молодежи принесут нам победу в боях, которые, несомненно, скоро грядут…
Позже один из участников тех событий писал:
– Нам было плевать на бюрократа Ельцина и бюрократа Хасбулатова. Умирать мы выходили не за них, а потому, что это была репетиция НАШЕГО восстания.
Жизнь СССР была вовсе не идеальна. В стране существовала куча дурацких запретов, типа «нельзя слушать ту музыку, которую хочешь», «нельзя носить джинсы и длинные волосы», «нельзя публиковать в журналах похабные новеллы». Но то, что началось после распада Советского Союза, не лезло уже ни в какие ворота. Потому что одно дело, когда тебе не дают самовыражаться и контролируют прическу, и совсем другое, когда на улице миллион беспризорников и население целых регионов протягивает ноги от голода. Так что если поздне-советскому тоталитаризму противостояли считаные диссиденты, то бороться с наступившим диким капитализмом вышли уже тысячи и тысячи.
После 1991-го красное движение в стране впервые становится по-настоящему массовым. Поддержать противников Ельцина в центре Москвы собрались тысячи человек. Однако, когда власть решила всерьез поиграть мышцами, крикливые, но безоружные и плохо организованные мятежники были моментально разогнаны. С одной стороны в конфликте участвовали несколько отрядов ОМОН, спецгруппы «Альфа», «Вымпел» и «Витязь», а также десантная танковая дивизия. С другой – толпа, вооруженная 85 короткоствольными автоматами, экспроприированными в пикете милиции Верховного Совета.
По различным оценкам, в тогдашних событиях погибло от полутора до пяти тысяч человек. Репетиция настоящего восстания так и осталась репетицией.
2.
«Нам хотелось быть актерами Большой Политики, а вместо этого мы стали декорациями», – писал философ и журналист Алексей Цветков в 1993-м. Тогда всем еще раз показалось, что коммунизм окончательно мертв. Однако всего через два с половиной года председатель Компартии Геннадий Зюганов триумфально выигрывает выборы в Думу, а на выборах президента лишь чуточку уступает Борису Ельцину. Свои голоса в поддержку коммунистов отдает тридцать миллионов русских. Впору усомниться: так ли уж он мертв, этот коммунизм?Геннадий Андреевич Зюганов родился в 1944 году в деревне Мымрино под Орлом. Отец вернулся с войны без ноги, работал учителем в школе. Поэтому Гена уже ребенком был вынужден наравне со взрослыми вести хозяйство: копать картошку, ухаживать за семейным поросенком.
17-летним подростком, едва получив среднее образование, Зюганов несколько месяцев преподавал односельчанам-мымринцам математику. А после армии амбициозный юноша переезжает из деревни в Орел и сосредотачивается на партийной карьере.
Уже через год он становится секретарем райкома комсомола. Там голубоглазый, еще не успевший полысеть, Геннадий знакомится с дочерью первого секретаря горкома партии Егора Семеновича Строева. На его предложение руки и сердца первая невеста Орловской области отвечает согласием. Вскоре, перескочив сразу через несколько ступенек, Зюганов становится инструктором горкома КПСС по пропаганде.
После того как Строев встает во главе важного отдела в ЦК, в Москву перебирается и семья Зюгановых.
Во время одного из интервью он рассказывал мне:
– Я верил в успех реформ, которые проводила партия. Поэтому, когда мне предложили войти в ЦК и переехать на жительство в Москву, я дал согласие. Семья у меня была шесть человек. Отец в это время как раз стал сильно болеть. Поэтому квартиру мне дали большую. ЦК тогда имел кое-какие деньги, и квартира была с видом на Тверскую. С тех пор там и живу. Квартира мне нравится, правда… В общем, соседей не выбирают. Раньше, например, квартиру прямо надо мной занимала семья Ельциных.
– Протечек не бывает?
– Пока не было. И, потом, у нас в доме очень хорошая коммунальная служба.
Тем, кто умирал возле Белого дома, могло казаться, будто реформатор Ельцин и коммунист Зюганов далеки друг от друга, как Северный и Южный полюса. Хотя на самом деле они всего лишь соседи по подъезду. Одни спецполиклиники, одни спецмагазины, служебные машины из одного спецгаража, костюмчики из одного спецателье, и даже жены у них так похожи, будто специально выращены в одной спецсемье.
Дом, в котором живет лидер КПРФ, считается элитным. Квартиры четырех-шестикомнатные: большой холл, кабинет главы семьи, две спальни. У Зюгановых в холле висит большой, писанный маслом портрет Геннадия Андреевича. Помимо этого есть несколько вспомогательных комнат, два туалета, несколько лоджий и парадная кухня. Площадь квартир позволяет проводить в них предвыборные заседания целых политических движений.
Переехав в Москву, Геннадий Зюганов входит в руководство только что образованной Компартии РСФСР. Но через год компартию запрещают, и он оказывается не у дел. Кто-то из его бывших коллег подается в бизнес, другие делают политическую карьеру. У Зюганова не ладится ни то ни другое. Карьера его катится под горку: следующие несколько лет Геннадий Андреевич топчется по карликовым оппозиционным тусовкам, ставит свою подпись под сотнями бессмысленных воззваний и деклараций. И в конце концов получает пост председателя возрожденной в декабре 1992-го Компартии.
В тот момент этот его пост не дорогого стоил. В России было зарегистрировано больше полудюжины коммунистических партий: все, как одна, крошечные и беспонтовые. Однако Зюганову повезло: когда власть решила дать пожилым избирателям собственную партию, выбор был сделан именно в пользу его КПРФ.
В Компартию Зюганова начинают вкладывать большие деньги. И уже в следующем году коммунисты победили в половине избирательных округов страны. А еще год спустя они полностью подмяли под себя и Госдуму. Геннадий Андреевич приобретает роскошную загородную резиденцию и личный самолет. Рубашки он теперь покупает в дорогих бутиках: каждая стоит больше $600.
Те, кто голосовал за Зюганова, верили, будто коммунисты способны предложить действительно внятную альтернативу тому, что творится в стране. Однако чем дальше, тем яснее становилось: даже если Зюганов и станет президентом, вряд ли хоть что-то изменится всерьез. Как писала революционная газета «Бумбараш-2017»: все это лишь двуликий Янус одной и той же Матрицы. Именно поэтому, отвернувшись от официальной КПРФ, недовольные начинают поглядывать в сторону компартий совсем иного типа.
3.
На самом деле коммунистических партий в России существует не много, а ОЧЕНЬ много. Буквально на любой вкус: РКРП, РПК, Рабоче-Крестьянская партия, РКП-КПСС…Первой, еще в 1989 году, появилась ВКПБ, лидером которой является Нина Андреева. В жизни эта железная леди русского коммунизма похожа на гипсовый бюст кому-то из позабытых вождей. Косметикой она не пользуется принципиально. Родители Нины, верующие крестьяне, переехали в Ленинград из Твери. Отец работал грузчиком в порту и вместе с сыном и младшей дочерью погиб во время блокады. Старшая дочь Нина окончила школу с золотой медалью.
Рекомендацию в партию ей дал близкий человек, еврей по национальности. «Отнюдь не все евреи – сионисты», – любит говорить Андреева. Замуж она вышла за преподавателя марксизма-ленинизма, которому родила дочь. Все члены семьи Андреевой сегодня – члены ее партии. Других членов, как я понял, не много. Как-то Андреева уверяла меня, будто в ее партии состоит аж пять тысяч человек. Но реально глядя на вещи, думаю, что всего их от силы человек сорок.
Куда более массовой является партия «Трудовая Россия» Виктора Анпилова. Сам ее лидер родился в 1945-м, на Кубани. В семье он был младшим из шести детей. Папа Виктора работал гончаром, мама – поваром в детском доме. Окончив вечернюю школу при заводе, Виктор поступает на престижный журфак Московского университета. После его окончания Анпилов свободно говорит на нескольких языках и становится действительно очень профессиональным журналистом.