Стогоff Илья. Неприрожденные убийцы

   Он был молод. Умирать в одиночестве, безызвестности, ничего после себя не оставив, зная, что горевать о нем никто не станет, он не хотел. Любому стало бы страшно. «Я или Он… – думал Иуда, – но почему? За что я должен умирать сейчас? Я не нарушал законы, не смущал народ. Это несправедливо: я человек, смертен, хочу жить…»
   Иуда согласился помочь властям. И дни, часы поплыли, как в тумане. Он с трудом заставлял себя ходить, разговаривать, жить, как обычно. В последний вечер он сидел среди учеников, в поту, сердце – как набат, и думал только: «Скорей бы все кончилось… Я уйду куда-нибудь, буду спокойно жить и все забуду, как страшный сон… Сил никаких нет смотреть Ему в глаза…»
   …
   Вчера вечером нас перевели из первой камеры в четвертую. Она уже, грязнее, на батарее нельзя посушить белье. Я стала мало спать, но целые дни хожу сонная. Стоит встать, кружится голова и темнеет в глазах. Мучаюсь запорами, почти не ем. От недоедания я чувствую себя, как новорожденный котенок. Закрываю глаза, и меня качает на волнах. Но в желудке голода нет.
   Вспоминаю наш с Ромкой сквот в Праге. Сквот находился на горе. По воскресеньям, в десять утра, я просыпалась от голосов всех пражских колоколов. Ромка тоже просыпался, мы лежали и смотрели в потолок. Приходили миссионеры – немолодая худая женщина в платье-тунике и молчаливый бородатый парень. Он и Ромка владели только родными языками, а мы с женщиной разговаривали по-английски.
   Непомерно радуясь любви к Богу, отчего лицо ее покрывалось лучиками морщинок, женщина рассказывала мне свою жизнь, звала в церковь. Мне было лень что-то объяснять ей, тем более – спорить. Миссионеры приносили булочки и рогалики из черной муки, посыпанные тмином и сезамом, которые так любил Ромка. Он поджаривал их на костре и, конечно же, делал ароматный чай.
   Прошлой весной с Ромкой, Вичкой, Ватсоном мы целыми днями пили чай – с сакандалей, смородиной, с лимоном, с абрикосовым вареньем, с черным хлебом. Целыми днями слушали Мамонова и Rezidents. Ромка читал «Москва – Петушки», Вичка – «Мифы южноафриканских индейцев», а я – Кортасара. И все вместе мы читали «Роман с кокаином» Набокова…
   …
   С утра я вытащила-таки соседку гулять. Мы вышли в крохотный дворик. Воздух показался мне необычайно душистым. Таким чувствуешь его, вылезая из пещеры.
   Потом меня вызвал анархический эфэсбешник. Этот разговор, как и всякий с ними, меня расстроил, высосал из меня всю уверенность. Особенно противны были его размышления насчет «вы можете сделать карьеру», «каждый устраивает свою судьбу», «нормальному человеку свойственно себя выгораживать», «подумайте о будущем». Комья блевотины. Сейчас я только мечтаю, чтоб меня отвели к доктору и он выписал мне слабительное.
   Получила письмо от отца. Первый раз за эти три месяца плакала. Так сладко мне стало. Так легко…
   …
   Сегодня среда, день рождения Семки. Ко мне пришла тетя, принесла самоучитель по немецкому, майку «Dr. Cunabis», сигареты с фильтром. Завалила меня вкусной едой: сыр, масло, соленые капуста, помидоры, зеленый лук, чеснок, фрукты, мед, булочки, пряники, изюм, курага…
   Я смакую Имена Еды после долгой диеты: каша да хлеб с солью… Но все это нисколько не помогает. Впрочем, как еда может помочь? На воле можно месяцами есть кашу и хлеб с солью и радоваться жизни – ее тысяче скрытых ощущений, воздуху, которым теперь не могу надышаться на прогулках…

4.

   Какое-то время единственным доказательством того, что бомба предназначалась именно батьке Кондрату, были показания арестованного Непшикуева. Для того чтобы отправлять дело в суд, этого было явно недостаточно. И, начиная с февраля следующего года, за анархистов берутся действительно всерьез.
   Обыски и конфискации одновременно начались в Краснодаре, Анапе, Новороссийске, Твери и Москве. Оперативники изымали архивы, переписывали записные книжки. У двух журналистов, писавших в разное время об анархистах России, конфисковали компьютеры – по тем временам ох какой серьезный удар.
   Трудно сказать, по какому принципу следователи вычисляли подозреваемых. Очевидно, спецслужбы имели свои каналы получения информации о том, что происходит у леваков. В конце концов, любой учебник оперативной работы подсказывает: первое, с чего должен начинать грамотный опер, – это обзавестись штатом стукачей. Высказывалось мнение, что и арест Непшикуева не был совсем уж случайностью.
   Рассказывает один из активистов, просивший не называть его фамилии:

   – В этой тусовке осталось не много людей, которых ФСБ не пыталась бы привлечь как осведомителей. Кого-то дергали на допрос, с кем-то встречались в неформальной обстановке. У одного моего знакомого следователь Алексей Титов взял почитать книжку, а потом встретился с ним, якобы чтобы отдать, а сам в ходе многочасовой беседы угрожал, что если тот откажется быть осведомителем, то его поувольняют со всех работ и вдобавок перекроют каналы получения наркотиков. Мол, будешь ты, бедолага, мучаться от ломок, но герыча тебе никто не продаст. На что этот приятель прямо спросил у Титова: а что, ФСБ контролирует вообще всех продавцов героина в городе?

   Рассказывает один из членов анархического движения:

   – Конспирации тогда не существовало никакой. Ну, то есть, допустим, о том, что против губернатора что-то готовится, я до начала арестов ничего не знал, зато о других планах знали вообще все подряд. Ребята делились чем угодно и с кем угодно. Могли рассказать едва знакомому типу о вещах, за которые кто-то потом расплачивался серьезными сроками. Например, когда активистов стали одного за другим винтить, тут же появились слухи, что следующим будет взорван Петропавловский собор с царскими захоронениями в Петербурге. Причем все отлично знали, и кто все это планировал, и почему у них ничего не получилось.

   Только на протяжении одной ночи в квартирах московских «новых левых» было проведено семь обысков. Каждый из них начинался с наступлением темноты и длился по восемь-десять часов. Следователи многократно простукивали полы и разбирали в квартирах вентиляционные шахты. Зато круг подозреваемых по делу краснодарских бомбометателей после всего этого расширился аж до ста человек.
   Рассказывает один из деятелей отечественного «зеленого» движения:

   – 6 сентября я выходил из парадной своего дома. Несколько сотрудников в штатском окружили меня и приказали предъявить документы. Свои документы они тоже предъявляли, но так, чтобы нельзя было заметить фамилии.
   Они усадили меня в машину и полтора часа продержали там, по очереди задавая вопросы. Интересовали их фамилии и адреса моих знакомых анархистов. Я отказался отвечать. Тогда чекисты извлекли на свет пачку из-под сигарет «Честерфилд», внутри которой лежала марихуана.
   – Хочешь, мы сейчас ее у тебя найдем? – спросил один из них.

   Еще день спустя обыски продолжились. Квартиру секретаря Конфедерации анархо-синдикалистов Владлена Тупикина оперативники перерывали восемь часов подряд. У него были изъяты компьютер, весь архив, вся личная переписка и фотографии, все найденные записные книжки и ежедневники, девяносто штук дискет для компьютера, а также «завернутое в бумагу белого цвета вещество».
   В протоколе Тупикин сделал запись о том, что у него есть основания полагать, что некоторые вещи и бумаги были ему подброшены. Понятыми во время обыска выступали милицейские курсанты, которые входили и выходили из квартиры со здоровенными сумками.
   Тупикина все равно доставили в следственное управление ФСБ в Лефортово. Там ему были заданы вопросы типа: что он может сказать об оценке анархистами национальной политики губернатора Кондратенко? А о возможных планах противодействия этой политике? И главное: что ему известно о факте передачи Непшикуеву взрывного устройства?
   Один из оперативников заявил:
   – Сегодня я задержал вашу подругу. Так что прошу давать показания. От этого будет зависеть, как поступать с вами.

Глава шестая: Танцы на Лунных Полянах

1.

   Под подругой Тупикина следователь имел в виду 25-летнюю Ларису Щипцову. Курьер и исполнитель теракта были найдены и обезврежены спецслужбами. Необходимо было найти вдохновителя. Ею-то и оказалась московская анархистка. Тогда это всем казалось странным. Почему именно она? Приличная девушка из очень хорошей семьи. Немного странная, но уж точно не Мата Хари. Вдобавок арестовали ее на пятом месяце беременности. Неужели нельзя было выбрать более подходящую кандидатуру? С красным дипломом закончив экономический факультет, дальше Лариса решила не идти по специальности, а заняться экологией. Она сближается с членами радикальных «зеленых» группировок, участвует в акциях против строительства высокоскоростной магистрали Петербург-Москва и против вырубки Нескучного сада в Москве… Как-то ее серьезно избили милиционеры: Лариса попадает в больницу, но, выписавшись, все равно возвращается к тому же самому.
   Через пару лет она выходит замуж за музыканта одной из рок-банд. Потом разводится, но тут же регистрирует новый брак – на этот раз с активистом-леваком. Парня звали Илья Романов. Вдвоем на домашнем компьютере молодожены начинают выпускать журнал «Трава и Воля». Издание посвящено анархизму, экологии и легким наркотикам.
   Вскоре у Ларисы родилась дочь Женя. Роды проходили крайне тяжело. Врачи диагностировали у девочки врожденный порок сердца. Тем не менее, Щипцова понемногу возвращается к активности и организует несколько концертов альтернативной музыки.
   Рассказывает один из активистов, просивший не называть его фамилии:

   – Позже о Ларисе стали писать, будто она вся из себя золотая молодежь. Мол, у нее дедушка – председатель Верховного Суда России и отсюда все остальное. Не зная, чем себя занять, не понимая, к чему себя приложить, от избытка образования, свободного времени и чувственности, барышня, мол, подалась в террор. Но на самом деле в том, что я видел у нее дома, не было ничего золотого. В те времена я несколько раз заходил в гости к Ларисе. Муж от нее к тому времени уже ушел, и они жили коммуной девочек. Не очень большая квартира. Продавленный диван, незамысловатая еда. Все общее и все очень весело.

   В 1997-м на фестивале психоделической музыки «Лунные Поляны» Лариса знакомится с Непшикуевым. Тот ненадолго приехал из своего Краснодара и вроде бы тоже интересовался подобной музыкой. Приятели уверяли, что первое время Лариса восхищалась радикальностью и решимостью нового знакомого. По версии следствия, между молодыми людьми почти сразу завязались интимные отношения (Щипцова это категорически отрицала), ну а в октябре девушка провела беседу насчет национальной политики губернатора Кондратенко и передала Непшикуеву взрывное устройство.
   Во время обыска в ее квартире были найдены компоненты для изготовления взрывчатых веществ и какое-то количество конопли. Лариса объясняет, что это не наркотик, а сырье для изготовления экологически чистых тканей. Ее все равно доставляют в следственный изолятор ФСБ. Там в одиночной камере беременная девушка проводит четыре дня. На волю Лариса писала, что в камере было настолько холодно, что в ручке стыла паста.