Стокоу Мэттью. Коровы

   Уверенность Стивена чуть дрогнула. Это животное способно запутать дело.
   Гернзеец заметил его колебания.
   — Не волнуйся. Они не совсем тупые, но до моего умища им далеко. Так легко не догадаются. Не ссы, чувак, я никому не скажу.
   — Догадываюсь, тебе это тоже зачем-то надо.
   — Власть значит иерархия, и я уверен, что ты хочешь быть не в самом низу. Удивлен? Не пизди мне, что это противоречит новой природе, которую ты нам собрался преподнести.
   Говорил бык саркастически, из геморроя на жопу Стивена он превращался в неприятеля.
   — Ладно, тебе чего, блядь, надо?
   Стивен быстро оглядел зал. Почти все коровы уже успокоились, от напряжения они все взмокли. — Ты когда-нибудь видал телевизор?
   — Бог ты мой, надо думать.
   — Замечал ли ты хоть раз, как совершенна жизнь, которую он показывает? Вот чего я хочу.
   — По-моему, одна фигня, что по телеку, что так.
   — У других людей, но не у меня. Но я изо всех сил стараюсь, а бесполезное хождение на завод каждый день в мои планы не вписывается.
   — Тебе нужны деньги… Могло быть и хуже.
   Коровы устало кучковались у стены зала. Гернзеец улыбался сам себе, а Стивен направился к стаду. Они жались друг к другу, Стивен изучал их морды; тревога, предрекаемая Гернзейцем, мгновенно исчезла. Коровьи головы были пусты, туда надо было просто что-нибудь вбить.
   Маленькая чалая телка выступила вперед:
   — Ты нам поможешь?
   — Я научу вас жить в ладу с собственной природой.
   Он кричал, чтобы услышали все.
   — У вас есть собственное место обитания, вы достаточно агрессивны, но отказываетесь это признать. Вот в чем источник вашего несчастья. Вы должны бросить вызов, поставить себя выше остальных, вам нужна свобода, уже скрытая в вас. Я научу вас, как прийти к этому.
   Он воздел руки, и коровы бухнулись на колени.
   — Я спасу вас.
   Чуть позже Гернзеец отвез его к стоку.

Глава двадцать шестая

   Когда он добрался до дома, Люси стирала одежду в кухонной раковине. Она уже привыкла находить и выполнять кучу всяких дел по дому, играть в бесконечные мелкие шарады семейной жизни, чтобы заполнить время и к ночи утомить мозги. Она никогда не покидала квартиру, слишком бросался в глаза ужас других людей — как у них искривляются лица, как сгибается спина, несчетные способы держаться, двигаться, смотреть на тебя, словно они вскрыли себе череп, чтобы показать некую свою непристойную боль. Стоило женщине в магазине поправить волосы каким-нибудь жестом, как Люси видела, что в детстве она сильно страдала, ее терроризировали родители, а теперь ее существованием прочно завладели одиночество и страх. Поэтому она сидела дома, избегая напоминаний о том, что в мире все по-прежнему так, как было.
   Иногда, пока Стивен был на работе, она вылезала на крышу посмотреть на город, но ей это зрелище ни о чем не говорило. Ей не удавалось сосредоточиться на формах зданий: безликие, они ускользали от ее пристального взгляда в двухмерное пространство, казавшееся чужим и непонятным и, хуже всего, ничем не вознаграждавшее того, кто попытается в нем разобраться. Все здания были пусты.
   И тогда она спускалась вниз, протирала окна, чистила бетонный пол в ванной, пытаясь уничтожить грязь в мозгах, закипавшую при виде этого чистого листа. Время, проведенное со Стивеном, плюс ребенок, медленно растущий у нее в животе, подавляли вечные мысли о живущем в ней зле. Решение связать в один клубок их жизни вносило в их существование видимость беспорядка, и она могла ненадолго отвлечься от осознания, что все системы души и организма, гниющие с самого ее рождения, продолжают непрестанно деградировать. Раньше, в одиночестве копящийся в глубине кишок невроз вечным дождем преследовал ее всю жизнь. Стивен солнышка не привнес, так, небольшой просвет в ежедневных мучениях — собственные цели захватили его целиком — но он представлял собой другой жизненный поток, поток, куда она могла впрыгнуть и унестись от своей реки, чтобы выходить на берег, лишь когда слишком устаешь бежать от себя.
   В моменты редких и внезапных приступов самоанализа она забавлялась вопросами любви. Но игра была безрезультатной, при необходимости выживания без нее можно вполне обойтись. Какая разница, любят они друг друга или нет, если можно использовать партнера в качестве ширмы от мира? — Ты припозднился. Я волновалась.
   — Сверхурочные на заводе. —А…
   Люси поставила ужин перед ним на новом кухонном столе в свежеперекрашенной кухне. Поела с ним. Так положено — семья, близость, нормальность. Прием пищи вдвоем, ласковые прозвища, мимолетные нежности. Иллюзия счастья, в которую оба не прочь поверить, а Стивен называл настоящей.
   — Малыш сегодня шевелился.
   Стивен улыбнулся, поднялся, подошел сзади, обнял Люси и положил ладони на живот, нащупывая дрожание жизни, так важной для их будущего.
   — Ребенок. Поверить не могу.
   — Что в нем такого хорошего?
   Несколько шокированный, Стивен отошел и сел на свое место.
   — Как это — что в нем такого хорошего? Будет ребенок, будет и семья, как у всех остальных. Ты живешь как все.
   — Еще одно разнесчастное создание.
   — Не говори так.
   — Только он родится, как в нем начнет расти яд. Родители уничтожают своих детей просто самим своим присутствием. И мы будем ничем не лучше. Эта хуйня передается. По-любому заразишься. Просочится сквозь кожу, разрастется, потом размножатся твои собственные дерьмо с гноем, а уж потом места внутри ни для чего больше не останется. Стивен перегнулся через стол и взял ее за холодную руку.
   — Люси, теперь мы не обречены на это бесповоротно. Мы здесь, в безопасности. В этом мире не растет яд. Я тебя люблю…
   Много раз за последние недели он произносил эти слова, чтобы ее поддержать, и был уверен в их действенности. Но сейчас его на секунду охватила холодная дрожь сомнения. Возможно, Люси просто переутомилась.
   Потом Стивен мигнул, сделал вдох, помотал головой, и мир вернулся на место. Он расслабился.
   — С ребенком нам будет здорово. Вот увидишь.
   Люси храбро кивнула и попыталась улыбнуться.
   Ночью он выебал ее сзади, как животное. Ебал и воображал, что скачет на корове. После на чистых простынях двуспальной кровати обнял ее, и сквозь просвет в шторах они смотрели на неоновые огни.
   — А что потом?
   — Когда потом?
   — Через год, когда родится ребенок, и здесь будет больше нечего делать. Когда мы будем жить себе, жить, и ничего нового.
   — Что ты имеешь в виду? Да, мы живем себе. Что тут не так?
   — Этого мало. Через некоторое время этого покажется мало, и нам придется войти в мир остальных людей.
   — Сейчас мы счастливы и дальше будем. С ребенком мы станем похожи на людей из телевизора. Этого хватит, поверь мне.
   Люси притворилась спящей. Стивен лежал б сна, думал о туннелях под городом, строил план добычи финансов на будущее.
   Утром, когда он встал, Люси еще спала. Секу ду он следил за ее дыханием, и над ним снова н висли сомнения вчерашнего вечера.
   Он поел на кухне и отправился на встречу Гернзейцем.

Глава двадцать седьмая

   Под землей. Он сидел в холодном каменном проходе с коровьим лейтенантом, слушал соображения говядины, угадывал намеки на желание власти, размышлял над ними, оценивал затраты и риск, осваивал путь коровьего мессии и повелителя.
   — Это на другой стороне города. Там строят небоскреб, а его фундамент уходит в туннель. Сейчас это похоже на огромную раковину, одно широкое перекрытие с открытыми балками и небольшая будка в углу. И в этой будке, чувак, рабочие сегодня получают недельную зарплату. Все работы идут прямо сейчас, значит, в будке почти никого нет. Если хочешь денег, лучше всего начать с этой будки.
   — Убедительно.
   — Слышь, чувак, это не навсегда, понял? Мы делаем несколько рейдов, ты набираешь, сколько тебе надо, потом расходимся, договорились? Ты здесь чужой. Это земля коров, человеку тут нет места.
   — Вроде стадо мне последний раз обрадовалось.
   — Надо, чтобы ими правил кто-то из их племени.
   — Вроде тебя?
   — Ага.
   — Тебе некем будет управлять, если ты меня слишком рано прогонишь. От тебя они это не примут, слишком к тебе привыкли. Не поверят, что ты способен предложить им нечто, чего у них нет. Подожди. Получишь что хочешь… Но после меня.
   — Не затягивай.
   Бык тяжело поднялся, и Стивен вскарабкался на него.
   — Пошли проверим, получится ли впарить твою херню.
   В пещере стадо уже скучилось и поджидало их. Стивен удовлетворенно заметил, что от волнения коровы молчали и стояли спокойно, мускулы вокруг плеч и шеи напряглись, губы пересохли, языки нетерпеливо сновали. Он поднялся на спине Гернзейца в полный рост, решил, что от важности раздувается размером с комнату, ощутил себя полным уверенности и сил, зная, что каждое его сегодняшнее действие будет неоспоримо правильным.
   — Сегодня вы начинаете учиться. Слушайте меня и будете жить. Ваши потомки будут жить и станут большим, нежели просто сбежавший продукт питания. Вы больше не будете беглецами, прячущимися в городской канализации.
   Стивен глубоко вдохнул запах ждущих коров и с секунду посмаковал его могучие возможности. — ВПЕРЕД!
   Гернзеец устремился в туннель, за ним — все стадо. Сначала они бежали легким галопом: ноги плавно двигаются вперед-назад, чуть вытягиваются и загребают землю; большие тела рассекают воздух, и тот шелестит; от хлопающих вздутых животов исходит слой хриплого шума, будто ты убираешь снег, а потом, пуская пар в холоде, бежишь к маме и жене в теплый дом, где тебя ждут и обнимут крепко-крепко.
   Кожа Стивена пылала. Он орал какую-то нескладицу о славе и переменах, до дна опустошая легкие. Гернзеец обернулся и заревел, побежал быстрее, и крики коров гремели о неумолимости говяжьей силы, бушуя у городских корней.
   У входа в туннель, ведущий к широкому фундаменту небоскреба, Стивен велел остановиться. В тишине коровы тяжело и напряженно дышали. От скорости и мышечного усилия пробега коровьи головы перестали думать, остались лишь инстинктивные реакции, животные сердились и хотели действия.
   Он велел им медленно идти вперед. Грубый бетонный пол через три сотни футов выводил в потемки. То тут, то там на длинных одиночных проводах свисали тусклые голые лампочки. В коварных дальних углах туннеля расположилась маленькая будка выносной кассы. Желтый свет тек из окошек и собирался лужицей вокруг тонких стен сборного домика. Внутри двигались силуэты людей.
   Объяснять не придется. Коровы уже завелись и сделают все необходимое для собственного спасения. А под развалинами Стивен отыщет, что ему надо.
   — Не разбредаться и бить крепко.
   Стадо на бешеной скорости вынеслось из туннеля. Шестьдесят футов ровно за пять секунд — работают все мышцы. Стивен и Гернзеец отступили назад, смешались с толпой скотины. Ветер, коровий пот, разгоряченные туши. Стивен откинулся назад, пронзительно взвизгнул и потерялся в гигантской сумасшедшей волне недоделанных бифштексов.
   Им оставалось полпути, когда грохот взбесившихся животных заставил одного человека открыть дверь. На мгновение человек замер с распахнутым ртом, пытаясь хоть как-то врубиться, что это за несущаяся стена смерти. Потом он завопил, заорал, и рядом с ним появились еще двое. Стивен видел, как у них шевелятся губы.
   Коровам оставалось пятнадцать футов до удара, когда люди немного отошли и стали соображать, как бы смыться. Но было уже поздно. Стадо врезалось в будку, словно поезд, и та брызнула пластиком и литой арматурой. Вместе с ней разлетелись на куски два человека. Кровь, мозги, кишки, ими вымазаны груди у всех передних коров. Из-под обломков вылетел третий человек — коровы вступили на разрушенное сооружение и растоптали его в пыль. Ранен человек был легко, побежал к железным ступенькам, ведущим на верхний этаж. Стивен засек его и соскочил с Гернзейца.
   Человек двигался, будто в замедленном кадре, Стивен несся молнией, сокращал между ними расстояние так стремительно, что в воздухе мелькали полосы, как в мультиках. Он — охотник с правом разрушать, он свободен от привычного мозгоебства. Ни тени мысли — лишь великое ощущение самого себя в мире, триумфальная инстинктивная уверенность в действиях.
   Человек успел поставить ногу на ступеньку и схватиться рукой за перила из стальных труб, когда Стивен настиг его. Человек был силен, но возможности сопротивляться у него не было. Зубами и пальцами Стивен порвал его в клочья.
   Он омылся кровью, хлещущей из крупных артерий на шее, а в безумной попытке очиститься перед тем, как бог заметит его и заберет, из избитого тела на штанину вывалилось говно.
   Стивен уронил его лицом в пол, поставил ногу между лопаток и принялся тянуть назад голову. Но не успел он надавить на позвоночник достаточно сильно, чтобы тот лопнул, как на границе поля зрения что-то мелькнуло — и рыжая нога копытом ударила человека, раскрошила зубы, пробила дыру в черепе… Похитила у Стивена его убийство.
   Стивен резко вскочил на ноги и сжал кулаки. Гернзеец ухмыльнулся, рассеяно потер копытом о землю, счищая кровь.
   — Он был мой.
   — А я решил, тебе нужно немного помочь, пи-жончик.
   — Не пизди! Ты решил перехватить его.
   — Ну что ты, что ты, — пел бык медовым голоском, — я только хотел помочь.
   — Я знаю, что ты хотел.
   — В чем дело? Разве не этому, среди прочего, нам надо научиться? Не забывай, такова отныне наша природа. Стивен подавил гнев: не место и время выяснять отношения.
   — Давай поищем то, за чем пришли.
   Коровы беспорядочно топтались вокруг остатков будки и играли в футбол двумя рваными клубками кишок. Они позабыли обо всем, кроме торжества обретенной власти. Стивен проехал на Гернзейце сквозь стадо и рылся под обломками до тех, пока не отыскал помятый сейф, купюры из которого высыпались в пыль.
   — Вроде ты неплохо срубил.
   — Здесь не так уж много.
   — Хочешь мне сказать, мы займемся этим опять?
   — А есть проблемы? — Стивен кивнул на топчущихся коров. — Непохоже, чтобы у этих были какие-то сложности.
   — Будут, если ты зайдешь слишком далеко.
   Стивен заметил, что бык говорит резковато, но ему было плевать.
   — Лучше пошли отсюда.
   Коровы настолько увлеклись своей победой, что Гернзейцу пришлось кое-кого сильно боднуть, прежде чем они обратили на них внимание и пошли следом. На обратной дороге они ревели, становились на дыбы и пинали стены туннеля так, что оттуда отлетали здоровые куски кирпича. У нескольких быков встал член.

Глава двадцать восьмая

   Вернувшийся с несколькими тысячами в кармане, Стивен наблюдал за коровами, которые толкались из стороны в сторону, за их движениями, неловкими от расщепляющегося адреналина. Они попробовали малую часть того, что им доступно, и вкус этого наркотика они не смогут забыть. Коровы бессмысленно сновали, лишь бы ни о чем не думать — ведь мысли и воспоминания о впервые высвобожденной силе, способной воздействовать на мир, сопровождались эмоциями, слишком мощными, чтобы им не давать выхода.
   Будущее Стивена обернулось в еще один теплый защитный слой.
   — Собери их.
   Гернзеец молча отошел и велел стаду остановиться.
   Коровы глядели на Стивена с трепетом и благодарностью, но он увидел только бессмысленные морды скотинки, детали механизма, с которым он так быстро научился обращаться.
   — Я доказал, что прав?
   Скот дружно и утвердительно завопил, словно идиоты на проповеди. Стивен подождал, пока они утихнут.
   — Вы поняли, что я вам показал? Поняли, как это действенно? Ваше прошлое умирает!
   Коровы опять заревели, Стивену пришлось повысить голос.
   — Сегодня было так, фигня. Впереди еще много всего… Я научу вас, как преодолеть барьер в себе самом.
   Говядина хлынула вперед в приступе восторга. Длинные шершавые языки лизали ему лицо, руки, туловище, забирались под мышки и между ног. Такова коровья любовь, подобная любви Иисуса Христа, массово производимой людьми из телевизора каждое воскресное утро. Стивен отдался потоку теплой, неприятно скребущей нежности.
   Потом языки пропали. Он открыл глаза и увидел перед собой подставленную попку молоденькой чалой телочки. Остальное стадо пристально наблюдало.
   Кожа ее вульвы была темно-коричневой и жесткой, а еще влажной, Стивен понял: ему надо ее выебать. Этот подарок скрепит сделку — наличные ему, самопознание коровам. Отказываться нельзя. Да он и не хотел.
   Он встал на пустой ящик из-под фруктов, пододвинутый ему коровами, одной рукой схватился за коровий зад, другой рукой ввел член в увлажненную пизду. Смазка у нее была гуще, чем у Люси, она прилипла к нему прядями. Складки жопы покрывал нарост засохшего говна, мелкие пятна и крошки запорошили внутреннюю сторону бедер, но от жара, идущего из ее щели, Стивен позабыл обо всем на свете.
   Только он проскользнул членом внутрь, она дернулась и прерывисто замычала, прижалась к нему, чтобы получить как можно больше удовольствия. Ему пришлось держать ее за хвост, чтобы тот не мешал ему толкаться. Изнутри она сильно отличалась от Люси, хуй обволокла более жесткая оболочка, места было больше. Как ни странно, пизда казалась достаточно тугой. Он ебал ее изо всех сил, руки лазали по твердым бокам, волоски на ее шкуре царапали между пальцами. Когда страсти накалились и он не на шутку разошелся, стадо принялось орать всякую чушь вроде «Да, давай. Еби эту тварь, чувак. Еби хорошенько. Засади ей по самые помидоры».
   И в конце, едва он выплеснул бурлящую сперму, она рухнула вперед и, задыхаясь, вытянулась на земле.
   Все в стаде зааплодировали.
   Все, кроме Гернзейца, безучастно наблюдавшего за еблей. Теперь он вышел вперед, подчеркнуто ни на кого не обращая внимания, и Стивен вскарабкался к нему на спину.
   — Понравилась коровья пизда?
   — Надо думать.
   — Достаточно тесная? — На удивление.
   Гернзеец засмеялся.
   — Ты для нее, наверное, как сигаретка.
   Стивен не ответил. Этот сволочной бычара становился новой напастью, а он совсем недавно разобрался со старыми. Он неожиданно подумал, что против него плетутся козни, будто все сговорились разрушать созданное Стивеном. Ему вспомнилась Люси, спящая этим утром в постели, вспомнилось, насколько заметна ее ненормальность, если не прятать ее под домашними хлопотами.
   Неужели оба они, Люси и Гернзеец, окружили его, словно акулы, и выжидают, как бы напасть и пробить дыры в его жизни? И оба способны погубить его труды?
   Люси в качестве жены-матери-домохозяйки много значит для продолжения жизни так, как ему хочется. Женщина просто необходима, а все остальные бабы для него недосягаемы, они в том, другом мире, в который он никогда не сможет войти. Только такая же ебнутая, как Люси, может врубиться, насколько для него нереально жить где-нибудь, кроме его маленькой квартирки. Если она уйдет или станет абсолютно невыносимой, дом снова превратится в гроб Зверюгиных времен, а телевизор засосет его мечты обратно.
   Еще этот ебаный Гернзеец, нетерпеливо считающий мгновения, когда освободится место и он утолит собственную скотскую жажду власти. В напрягавшихся мышцах его спины Стивен угадывал смолой кипящие под светлой шкурой лицемерие, расчет, как бы установить контроль над стадом. Смысл игры — это набрать побольше денег и смыться раньше, чем бык добьется своего. Если корову пользовать слишком часто, все рухнет.
   Гадские ублюдки. В темноте туннеля Стивена раздирали ярость и страх.

Глава двадцать девятая

   Люси сидела на кровати, раздвинув ноги; внутренняя сторона ее ног блестела от смазки. Она была раздета ниже пояса, под увеличившимся животом, казалось, свободно болтаются бедра, будто она позабыла, что у нее есть попка и ноги. Стивен замер в дверях спальни, на долю секунды он испугался подойти ближе. Позади кровати монитор эндоскопа освещал комнату одноцветными картинками. Смазанный и перепачканный зонд, валялся на полу.
   Он присел на краешек кровати. Люси устало шевельнулась, ее мутные глаза взглянули на него.
   — Ты чего, блядь, творишь?
   Ему хотелось дать волю бешенству, но он старался говорить ровным голосом.
   — Ни хрена не выйдет, Стивен.
   Прозвучало так, будто слова доматывают ее окончательно.
   — Чего?
   — Почему мы вместе?
   — Потому что мы друг друга любим.
   — Мы пытаемся спрятаться друг за другом. Говорим, это любовь, притворяемся нормальными, но все остается по-прежнему.
   — Я тебя правда люблю.
   Стивену стало дурно. Он едва сдерживался, чтобы не вцепиться ей в волосы и заорать в физиономию: «Я так и знал, так и будет, ах ты, сука!»
   Нет, он не знал. Боялся, но не знал. Думал, ее ненормальность равна его, и в поисках убежища она выберет путь, проложенный им для нее.
   — Я думала, все будет хорошо, и если я буду вести себя, как ты хочешь, достаточно долго, то смогу забыть про яд. Но он до сих пор там, он до сих пор растет.
   Она подняла ладони, вырезая ими из воздуха свою боль, чтобы Стивен наглядно ее увидел и понял, но осознала, насколько это бесполезно, и руки безвольно упали на грудь.
   — Оно до сих пор там, Стивен.
   — Я могу помочь тебе. Я хочу тебе помочь.
   — Ты хочешь, чтобы мы держались вместе, вот и все. — Она легонько помахала руками у стены.
   — Господи… — Стивен встал, сделал несколько бесцельных резких шагов по комнате, остановился, повернулся к ней.
   — Нет в тебе никакого яда, просто ты ебнутая наглухо! Посмотри вокруг! Тебе что, здесь плохо? Может, ты рвешься назад на свой этаж вскрывать крыс и целыми днями размышлять, как тебе, блядь, херово?
   Он вытащил из карманов охапки денег и швырнул их перед ней на кровать.
   — Вот, смотри! Я принесу еще больше, и мы сможем никогда не выходить из этой квартиры.
   Яд не будет расти, обещаю. Когда родится ребенок, ты обо всем забудешь. Правда, забудешь! И мы останемся жить здесь и будем счастливы.
   Стивен бухнулся на колени перед постелью, вцепился скрюченными пальцами в угол матраса, перемазал все лицо в слезах и соплях.
   Он больше не пытался пробудить в себе любовь, ему нужна она в этой квартире, пусть вынашивает ребенка, одевается, как положено жене, ест с ним вместе, и ему будет тепло, когда он к ней прикасается. Пока она здесь в целости и сохранности, он может наградить ее всеми качествами, какими захочет. Немного напряжется и заставит себя видеть ее такой, как ему надо.
   — Ты идиот, Стивен, потому что говоришь о счастье. Мы не созданы радоваться жизни. Ты считал, ты можешь жить, как эти люди в телевизоре, но только посмотри на себя. Ты не похож на них, у них вся жизнь потрачена на построение счастья, они прежде всего нормальны. А по-другому не выйдет. И пробовать не стоит.
   Люси посерела, вымоталась. Глаза потускнели, речь звучала монотонно, путалась.
   — Счастье неосуществимо, если внутри яд, не важно, чем бы ты себя не окружал. Ты только можешь вырезать его.
   И она расплакалась. Стивен приподнял ее с постели и прижал к себе. Почувствовал эрекцию и возвращение уверенности. Что бы там Люси не трепала, что ничего не выйдет, она явно не в силах ничего изменить. Она обмякла в его объятиях, и сопливый испуг, охвативший его секунду назад, исчез, когда он понял, что она не сможет бросить его и выжить в одиночку. Подобно ему, ей нужно придумать систему, в которой существовать, и она так запуталась в его конструкции, что вновь сочинить собственную было выше ее сил.
   Он снова положил ее на постель, и пока она спала, высунулся из окна, уставился на город. В сумерках город казался розовато-лиловым, как обычно, неоновые огни горели красным, голубым и зеленым светом, но почему-то линии зданий и дорог стали другими, поменьше, их значимость несколько поистрепалась.
   Он представил сеть туннелей, проходящих под городом, представил коров, с шумом носящихся по ним. Отныне — свою армию. Надолго ли? Хватит ли у него времени? Он решил, что хватит.
   Когда он залез в кровать рядом с Люси, она была как мертвая, слишком тяжелая, слишком спокойная. Ему хотелось, чтобы она проснулась, повернулась к нему, бормоча ласковые слова любви. Не дождался и натянул на себя посильнее одеяло, закрыл глаза. Последнее, что он услышал, перед тем как отключился, были его собственные губы, прошептавшие: «Что за блядский скот».
   Следующие несколько недель Стивен сидел дома, наблюдал за Люси, и на нулевой точке между глазными яблоками и мозгом лепил из увиденного нечто приемлемое. Она стала неопределенной субстанцией, он украшал ее приятными качествами или убирал от нее те черты, которые неблагоприятно воздействовали на основание его уверенности. Он сознавал, что ведет она себя далеко не идеально, но она была живая, готовила ему еду, спала в его кровати —он мог обнять ее и погреться рядышком. Если и недоставало каких-то нюансов в заботах, о которых он мечтал, он был готов с этим смириться.
   Люси вела себя в это время достаточно хорошо, но разговаривала редко. Она вяло слонялась по квартире на слабых ногах, если только ее о чем-нибудь не просили. В минуты одиночества или когда Стивен прилипал к телевизору и не требовал общения, она безмолвно замирала, и лицо сильно искажалось от осознания собственного разрушения.
   Однажды ночью Стивен проснулся и обнаружил, что она смотрит записи с хирургическими операциями, прижав лицо к экрану, словно она может засунуть голову в мир, где без утайки раскрываются секреты спасения от боли. Врачи пользовались инструментом, напоминающим болторезный станок, для разрезания грудины у женщины с очень белой кожей. Было много крови, одна из медсестер отсасывала ее маленьким шлангом, чтобы врач видел, куда он идет. Вот они решили, что сделали достаточный разрез, и специальной скобой развели в стороны половинки ребер. Омерзительная масса, видневшаяся в отверстии, напомнила Стивену о мясокомбинате и бесконечном урожае кишок. Он недолго посмотрел, потом опять заснул. Утром, когда он проснулся, Люси так и сидела перед телевизором.