Стоун Джин. По зову сердца

   — Дорогая мамочка, — заговорил Брэд при появлении Джинни, — почему же вы оставили гостей? Или вас слишком угнетает утрата незабвенного супруга?
   — Не паясничай, Брэд. — Джинни уселась, скинула туфли па высоких каблуках и положила ноги на стул. — Нам нужно потолковать. Ты не мог бы вывести сестру из транса?
   Тонкие бледные губы Джоди раскрылись, и она тихо пробормотала:
   — Я вовсе не в трансе. Мне нужно связаться с духом папы.
   — Духа вашего папы давно тут нет, — отрезала Джинни. — Открой глаза и выслушай меня.
   Брэд отхлебнул из бокала, а Джоди открыла глаза.
   Джинни, переведя взгляд с падчерицы на пасынка, перешла к делу:
   — Полагаю, вы явились сегодня сюда из-за денег.
   — Джинни! — с упреком бросила Джоди. — Это не правда. Меня не интересуют материальные блага. Мой дух выше их. Моя жизненная сила — в Новом мире.
   Брэд усмехнулся.
   — Если ты не знала, — продолжала Джинни, обращаясь к Джоди, — сообщаю, что твой отец ежемесячно укреплял твою «жизненную силу» неким подарком. Точнее, пятью тысячами долларов. — Она вытряхнула из лежавшей на столе пачки Брэда сигарету и закурила. — Именно столько он платил за то, чтобы ты стала выше материальных благ, Я буду продолжать присылать деньги, хотя мне претит мысль об этом.
   Вообще-то Джинни опасалась, что, если откажется платить, дух Джейка будет преследовать ее. Новый мир помог вырвать Джоди из наркотического ада.
   Джоди задержала дыхание и закрыла глаза:
   — Новый мир — мой дом…
   — Очень хорошо, — перебила ее Джинни, выпустив клуб дыма. Уже несколько лет она не курила. Дым был отвратителен ей и драл горло. Она повернулась к Брэду:
   — Кстати, ты до сих пор не сказал ни слова.
   Брэд пожал плечами. На его лице, покрытом двухдневной щетиной, появилась кривая усмешка, и он стал похож на Тома Круза и Дона Джонсона одновременно.
   — Если сестре там хорошо…
   — Заткнись, Брэд. Незачем изображать родственные чувства. Не сомневаюсь, деньги тебе небезразличны.
   Он одарил се ослепительной улыбкой в духе Джона Кеннеди:
   — Надеюсь, вы не забыли, что мой отец умер? Я пришел проститься с ним.
   Джинни с трудом подавила желание выбить ему зубы. «Впрочем, — подумала она, — через минуту он пожалеет куда больше о смерти отца, которого за тридцать шесть лет своей жизни немало позорил и из которого немало вытянул».
   Она стряхнула пепел на землю.
   — Мне бы хотелось поверить в это, но мой жизненный опыт говорит о другом.
   — Дорогая мамочка, мы не сомневаемся, что у вас есть опыт.
   Она не обратила внимание на прозрачный намек.
   — Не сомневайся и в том, Брэд, что денег для тебя не найдется.
   Он, прищурившись, молча смотрел на мачеху. Джинни же сосредоточила внимание на струйке сигаретного дыма.
   — Несколько лет назад, — продолжала она, — твой отец перевел свое имущество на мое имя. Дом, фирма, акции — все принадлежит мне.
   Брэд, казалось, ничуть не разволновался, но на его щеках выступил румянец.
   — Полагаете, я вам поверю?
   Джинни пожала плечами:
   — Он завещал тебе ресторан. Во всяком случае, дал деньги на него. Это твоя доля наследства. Ты волен распоряжаться ею как хочешь. Тони или выплывай.
   Ни для кого не было секретом, что Брэд быстро шел ко дну. Обманом и шантажом он выудил у отца деньги и откупил популярный в то время ресторан; теперь же сын ее покойного мужа испытывал большие финансовые затруднения.
   Брэд вскочил:
   — Я должен видеть завещание. Пойду звонить адвокату.
   — Завещание Джейка ты увидишь. Оно очень точно отражает чувства твоего отца. Что касается адвоката, советую тебе подумать, чем ты будешь с ним расплачиваться. — Джинни отбросила сигарету, встала, подошла к Брэду и заглянула ему в глаза. — Есть еще одна идея: может, вступишь в Братство нового мира по примеру сестры? Это твоя единственная надежда получить средства к существованию.
   Джинни улыбнулась, а потом, босая, вошла в дом.
   К семи часам вечера по дороге вдоль каньона потянулась вереница «бентли», «ягуаров» и «мерседесов»; их владельцы спешили домой, чтобы переодеться в вечерние наряды. Один прием закончился, но, как всегда, предстоял следующий.
   Джинни презирала такой образ жизни, и все же он вошел в ее плоть и кровь.
   Она сидела на краю огромной постели (никогда больше Джейк не ляжет рядом с ней) и прислушивалась к звяканью посуды, шуршанию выбрасываемого мусора, к голосам безымянных официанток в униформе, к грудному голосу Лайзы и к тому, что с сильнейшим акцентом говорила Консуэлло.
   Почему-то Лайза решила остаться и помочь с уборкой.
   Джинни казалось, что знакомые звуки помогут ей успокоиться. Она надеялась убедить себя, что закончился всего лишь очередной торжественный банкет, где ей, облаченной в прозрачное платье, пришлось беседовать со звездами Голливуда.
   На самом деле все эти роскошные рауты (даже балы после вручения «Оскара») оставляли наутро только чувство стыда. К тому времени когда Джинни полюбила того, кто стал ее четвертым мужем, она уже была внутренне готова к тихому, спокойному существованию. Именно тогда в ее жизнь вошла Лайза. А та понятия не имела, что ее мать была шлюхой и прошла через самый грязный разврат. Лайза встретила добропорядочную женщину, преданную хорошему любящему мужу. А между тем эта женщина не заслужила и крупицы того счастья, которое обрела.
   — Джинни! — послышался голос Лайзы. — У тебя все в порядке?
   Джинни подняла голову. Она просидела здесь долго и не заметила, как стемнело.
   — Все хорошо, — отозвалась Джинни.
   Лайзе было почти тридцать, но нереализованный родительский инстинкт подсказывал Джинни, что дети всегда должны думать, будто у матери всегда все отлично.
   Лайза решительно вошла в спальню и присела рядом с Джинни.
   — Достойные вышли похороны, — заметила она. — Джейк удивился бы, узнав, кто придет.
   Джинни не стала возражать. Хотя Джейк был всего-навсего продюсером документального кино, его уважали так, как мало кого уважали в этом городе. Он-то знал, что на его похороны придут все, кто известен или хочет стать известным в мире кино, хотя бы ради фотографий в колонках светской хроники.
   Удивление вызывало другое: как Лайза, прожив почти пять лет в Лос-Анджелесе, сохранила такую наивность.
   Несколько минут они сидели молча. Джинни не знала, что должна сказать дочери, боялась выдать свое отчаяние и злость, боялась показать Лайзе, какая буря кипит у нее в душе. Больше всего ей хотелось, чтобы дочь оставила ее наедине с горем.
   Но так как Лайза не уходила, Джинни наконец спросила:
   — Тебе рано вставать утром?
   — Я попросила Гарри заехать за мной.
   Лайза умолкла. Джинни вдруг поняла, что следит за каждым своим вдохом и выдохом.
   — Я переночую здесь, — добавила Лайза.
   «Так и есть, — подумала Джинни. — Долг дочери — поддержать мать, успокоить ее».
   Джинни поднялась и включила свет над изголовьем кровати.
   — Спасибо тебе. — Тряхнув головой, она отбросила волосы со лба. — Лайза, мне сорок семь лет, и я пока не нуждаюсь в сиделке.
   К тому же зачем дочери заботиться о такой матери?
   — Решено, — возразила Лайза. — Я остаюсь.
   Джинни внимательно посмотрела на Лайзу. «Полно, да моя ли это дочь? У меня темные волосы, а Лайза — блондинка, совсем как моя мать. Усмехаясь, я поджимаю губы, а у Лайзы сердечная, теплая улыбка, как у моей матери. У нас обеих хорошие фигуры и один размер одежды, но Лайза выше и оттого кажется стройнее. Боже, как страшно… Лайза добрая, чего никак не скажешь о тех, кто зачал ее. Если бы наши голоса были не так похожи, никто не поверил бы, что я — мать Лайзы».
   Джинни покачала головой и подошла к раздвижной стеклянной двери ванной комнаты. За ней пенилась горячая вода — будто ничего не случилось и все идет по-прежнему.
   «Интересно, у Лайзы так же играют гормоны, как у меня? Есть ли у нее повседневная настоятельная потребность в сексе? Ну, что-то вроде привычки чистить зубы? Наверное, Лайзе не нужна кровать, ванна или костюмерная мужчины, испытывающего желание. Наверное, она может получить то, что хочет, прямо перед камерой».
   А что теперь делать Джинни, когда постель ее пуста и холодна?
   Она быстро подошла к Лайзе.
   — У тебя сегодня вечером нет никакой встречи?
   — Нет.
   Джинни вдруг захотелось курить. Курение помогало заполнять неловкие паузы в разговорах и, выиграв время, решать, что можно сказать, а что — нет. Но вскоре после того, как в доме появилась Лайза, Джейк попросил жену бросить курить. Он всегда был так добр к ней, что Джинни подчинилась. Отказавшись от курения, она ни разу не пожалела об этом. Сигарета Брэда показалась ей отвратительной. И сейчас Джинни не знала, стоит ли вновь начинать курить. Возможно, она и начнет. Отныне все пойдет по-другому. Все.
   — Сейчас мне не до свиданий, — продолжала между тем Лайза. — Шоу отнимает все время.
   — Но это ведь только шоу.
   Лайза пожала плечами:
   — Может, мне пока не встретился кто-то необыкновенный.
   — Но у тебя полно поклонников. Неужели среди них нет ни одного «необыкновенного»?
   — Желтая пресса пишет, будто меня видели с Лоренцо Ламасом, а сплю я с Брэдом Питтом и вообще, что я — тайный плод любви Роберта Редфорда и Джейн Фонда.
   Джинни невольно рассмеялась.
   Лайза встала и потянулась.
   — Честно говоря, мама, — начала она, и Джинни напряглась: Лайза называла ее мамой только в тех случаях, когда хотела сказать что-то действительно серьезное, — меня пугают серьезные отношения.
   Джинни не призналась дочери, что у нее было множество связей. Их с лихвой хватило бы на две жизни, но серьезные отношения у нее были только с Джейком. И такими они стали лишь после того, как они прожили несколько лет в браке и она наконец раскрылась перед ним.
   — Для подобных отношений нужно время, — заметила Джинни.
   — В этом году мне исполнится тридцать. Думаешь, это мало? — Лайза тряхнула головой и повернулась ч матери. — Странно, что я так жалею себя. Ведь только что умер Джейк.
   — Каждая смерть открывает нам нас самих, — задумчиво проговорила Джинни. — В конце концов, в смерти нет ничего необычного.
   — Она страшна для тех, кто остается, — отозвалась Лайза.
   — Да. Но я за свою жизнь потеряла много людей, а жизнь все-таки продолжается.
   — Джинни, а что ты собираешься делать? — спросила вдруг Лайза. — Теперь, когда Джейка нет?
   Голова Джинни закружилась так же, как два дня назад, когда Джейк упал замертво.
   — Не знаю, — ответила она. — Наверное, продам фирму Джейка. Возможно, отправлюсь путешествовать.
   Джинни опять посмотрела на дверь ванной. Ее смутил неожиданный вопрос, и она задумалась: а что же действительно теперь делать? Неужели вернуться… в пустоту? Или топить боль в водке? Да и удастся ли се утопить? Джинни бросила пить несколько лет назад, причем не по настоянию Джейка, она пришла к этому решению сама. Нет, конечно, нельзя сказать, что Джейк был совсем ни при чем; ей хотелось сделать приятное мужу… да хоть кому-нибудь, хоть когда-нибудь. А ради кого теперь тянуться к добру?
   Неожиданно из соседней комнаты послышался голос:
   — У меня есть для Джинни интересное предложение: стать моим партнером по бизнесу.
   Когда Брэд вошел в спальню, Джинни вспыхнула от гнева:
   — Я думала, ты уехал.
   Брэд широко улыбался. Ей показалось, что в его лице есть что-то кошачье.
   — Как любящий брат, я отвез Джоди в ее святилище и вернулся, чтобы приготовить вам коктейль.
   Джинни взглянула на Лайзу, потом вновь на Брэда:
   — В последний раз я видела бар не в спальне.
   Она позволила Брэду приготовить большую порцию коктейля из водки с мартини, поскольку совсем не хотела затевать с ним ссору на глазах у дочери. Пока Брэд уверенно орудовал у любимого бара Джейка (этот большой неуклюжий бар Джейк приобрел давным-давно, когда проводил с Джинни медовый месяц на Гавайях), она смотрела на него и думала: «Как нелепо, что он стоит сейчас там, где должен стоять его отец».
   Джинни прислонилась к бару и взяла у Брэда стакан. К счастью, Лайза расположилась на диване в дальнем конце комнаты. Как всегда, она отказалась от спиртного, и Брэд налил ей содовой воды.
   — Помянем папу! — Брэд поднял стакан.
   Джинни молча приподняла свой, сделала маленький глоток и поставила стакан на стойку.
   — Брэд, — начала она, желая отвергнуть его предложения прежде, чем он начнет выкладывать их при Лайзе. — Наши дела — будут они у нас с тобой или нет — мы обсудим потом. Сегодня похоронили твоего отца, и я думаю только об этом.
   Видимо, не слушая ее, он поигрывал стаканом.
   — Кстати, о делах. Что вы намерены делать с «Лэнсинг продакшнз»?
   Так называлась фирма Джейка. Он вырос в городе Лэнсинг, штат Мичиган, и любил говорить, что не забывает о своем «низком происхождении».
   — Наверное, оставлю фирму за собой, — ответила Джинни. — Я всю жизнь мечтала о Голливуде. — Разумеется, это была ложь. Она вовсе не собиралась заниматься тем, чем занимался Джейк, и уже получила три предложения для «обсуждения». Но Джинни не желала сообщать Брэду ничего, что было близко к истине. — Если ты ищешь работу, — продолжала она, — боюсь, я не намерена расширять штат.
   — Я не о работе. — Брэд держался спокойно и уверенно, как опытный делец. — Честно говоря, я подумал, что следовало бы составить вам компанию после похорон.
   Джинни вновь взяла стакан, но не поднесла к губам.
   — Как видишь, со мной моя дочь.
   Брэд кивнул, поднял глаза на Лайзу и улыбнулся Джинни:
   — Да, я заметил.
   Джинни в эту секунду пожалела, что не интересовалась законами и не знает, восстановлена ли в Калифорнии смертная казнь за убийство.
   — Брэд, — с трудом выговорила она, — полагаю, тебе пора.
   Лайза вздрогнула, заподозрив, что мать и ее пасынок вот-вот кинутся друг на друга.
   — Если вам надо поговорить, — проговорила она, — я, пожалуй, выйду.
   Джинни опять поразилась наивности Лайзы. Впрочем, слава Богу. Она содрогнулась при мысли о том, что произойдет, если Лайза узнает про нее и Брэда, узнает про совершенную ею чудовищную ошибку.
   — Нам не о чем говорить, — холодно возразила Джинни. — Буду очень признательна, если вы оба оставите меня. Сегодня был трудный день, и я хочу побыть одна.
   — Бедная дорогая мамочка! — Брэд отставил свой стакан и отошел от бара. — Ну ничего. Я еще вернусь. Не могу видеть, как вы страдаете.
   С этими словами он вышел.
   Лайза посмотрела на мать. Интуиция подсказала ей, что не стоит сейчас говорить про Брэда.
   — Ты в самом деле не хочешь, чтобы я осталась?
   — Да. — После ухода Брэда дыхание Джинни восстановилось. Она подошла к дочери и обняла ее. — Позвони мне утром. Со мной все будет хорошо. Обещаю.
   Но ей было плохо. Джинни не спала почти всю ночь, смотрела в потолок, молилась, чтобы Господь послал ей сон и избавил от пустоты в душе.

Глава 3

   Джесс не хотелось, чтобы Мора в этот раз приезжала домой на выходные.
   Но была пятница, и Мора пообещала приехать. Несмотря ни на что, даже на бессонную ночь, Джесс стойко восприняла известие.
   Она сидела и смотрела на оранжевые языки пламени, плясавшие в газовом камине. Больше всего сейчас ей была нужна передышка. Тревис отправился с друзьями в Вермонт покататься на лыжах, а Чак — так ведь Чак, Джесс отлично это помнила, в Бостоне. Впрочем, он редко наведывался домой с тех пор, как снял квартиру в Манхэттене. Если бы не Мора, Джесс обрела бы желанный покой, закуталась в старый халат и провалялась бы всю субботу и воскресенье с книжкой, отгородившись от снега и слякоти и позабыв — или не позабыв? — о письме. Надежда мало-помалу укрепилась бы в ее сердце. И еще — в тишине она обдумала бы, можно ли предпринять хоть что-нибудь.
   Но Мора все же приедет. Придется тащиться с ней в Манхэттен, чтобы выбирать наряды для поездки в Седону. Бесконечная болтовня не оставит времени на размышления. И все-таки Джесс радовало, что Мору пока интересует ее мнение, а не только чеки на внушительные суммы.
   Прижавшись лбом к холодному стеклу, Джесс спросила себя, стала бы она сама проводить долгие часы в магазинах со своей матерью, если бы та была жива, а не умерла, оставив ее пятнадцатилетней девчонкой?
   Поход по магазинам был у них когда-то ритуалом: сначала драгоценности, потом чай в кафе, оловянные солдатики и, поющие куклы…
   В детстве Джесс выпадали волшебные минуты, когда она и мать улетали далеко-далеко от строгого отца, от повседневных дел и обязанностей, которые возлагало на них положение жены и дочери Джеральда Бейтса.
   И эта жизнь осталась позади, когда Джесс исполнилось пятнадцать.
   Она повернула на пальце кольцо с алмазом и изумрудом, то самое, которое носила с того дня, как волшебство исчезло навеки.
   В тот промозглый мартовский день, в день похорон, Джесс услышала, как одна дама сказала другой: «Таблетки». «И водка», — как бы подтвердила вторая.
   Джесс была потрясена до глубины души. Самоубийство? Эта мысль пронзила ее так же сильно, как ледяной взгляд отца в тех случаях, когда он не одобрял ее поступки.
   Самоубийство. Мама? Нет, это невозможно. Только не мама. Только не ее легкомысленная, веселая мама.
   Но Джесс почему-то поверила, что это правда. Пожалуй, она всегда знала, что у ее матери такая же хрупкая душа, как и тело. Джесс понимала, что счастливые дни не могут длиться долго.
   Она тряхнула головой. Вдали за окном проплывала ярко освещенная баржа. Не стоило вспоминать о матери. Прошло уже тридцать лет. Были радости за эти тридцать лет, были и горести. Последних больше, гораздо больше. Но ярче всего запечатлелись в памяти чудесные годы, когда мать была жива, и отчаяние, охватившее се, когда она узнала, что мать умерла. Хуже была разве что потеря ребенка, от которого Джесс отреклась.
   Она снова повернула на пальце золотое кольцо, как бы замыкая на ключ все, что принесли с собой мысли о том ребенке, — память о прошлом, о преступлении, о душевной пустоте, о Ричарде.
   Ричарда ее отец презирал, потому что семья Ричарда не принадлежала к их кругу. Это Ричард пришел на похороны, чтобы утешить Джесс, а потом взял за руку и отвел к отцовскому лимузину, где обнимал, целовал и слизывал слезы с ее щек. И она обнимала и целовала его. В тот холодный мартовский день в лимузине был зачат ребенок, который теперь в могиле.
   А может, и нет.
   «Я — твоя дочь». Вот что сообщалось в письме.
   Джесс переплела пальцы и сжала их с такой силой, что камни кольца впились в кожу.
   — Да что же это такое? — проговорила она вслух. — Почему возвращается эта боль?
   — Мама! — раздался в прихожей голос Моры.
   Джесс моргнула, провела по глазам ладонью, собралась с духом и повернула голову:
   — Мора, я не слышала, как ты вошла.
   — С кем ты разговаривала? У тебя гости?
   Джесс разжала пальцы и вымученно улыбнулась:
   — Нет, никого нет. Я не разговаривала, а пела.
   Ее миниатюрная светловолосая дочка, точная копия самой Джесс, только еще не пострадавшая от неумолимого времени, впорхнула в комнату и швырнула рюкзак на диван. В который раз Джесс вознесла хвалу Всевышнему за то, что Мора выросла уверенной в себе и не изведала мучительной боли сомнений, тягот неведения, раскаяния и многих лет безысходного горя.
   — Что-то я никакой мелодии не расслышала. А у тебя случайно крыша не поехала?
   Джесс подошла к дочери и обняла ее.
   — Не знала, что современные психологи пользуются такой терминологией. — Она потянула носом. — Пахнет мокрой шерстью. Ты хорошо доехала?
   Только в этом году Джесс преодолела ежесекундный страх за Мору. Раньше она постоянно представляла себе, как на шоссе между Гринвичем и Скидмором джип Моры врезается в превысивший скорость грузовик, груда искореженного металла летит в кювет, а из-под колес грузовика разлетаются учебники дочери. Джесс боялась за всех своих детей, и страх этот стал паническим пять лет назад, когда она узнала, что Эми погибла под колесами автомобиля. К счастью, кроме Эми, никто из детей Джесс пока не пострадал.
   Если только Эми действительно была ее дочерью.
   — В Нью-Хейвене идет дождь, — сообщила Мора, высвободившись из материнских объятий и сняв пальто. — Что у нас на ужин?
   — Тревис уехал кататься на лыжах, так что мы с тобой сегодня вдвоем. Давай сходим в новый тайский ресторанчик.
   — А может, просто закажем на дом пиццу? Надеюсь, Эдди позвонит.
   Эдди — очередное увлечение Моры — ездил на «порше» и учился на менеджера в Йеле. Джесс до сих пор считала, что Море было бы лучше с менее самовлюбленным парнем.
   Джесс понимала: Мора приехала не столько потому, что так уж хотела побродить с матерью по магазинам. Ее привлекала близость Йельского университета к Гринвичу. Тем не менее Джесс улыбнулась и пошла к телефону, чтобы заказать пиццу с капустой брокколи — как любит Мора. Она утешалась мыслью о том, что вечером у нее, может быть, все же найдется время облачиться в халат.
   Эдди действительно позвонил, поэтому вояж по магазинам вышел недолгим. Мора собиралась ехать в Йель.
   — Мам, ну ты же понимаешь! — умоляюще сказала дочь в закусочной на углу Пятьдесят седьмой улицы и Третьей авеню.
   Конечно, она понимала. На дворе девяностые годы, поколения отличаются одно от другого, как заурядный куриный сандвич, что лежит перед Джесс на пластиковой тарелке, от изысканного салата из даров моря.
   — В последние дни ты часто встречаешься с Эдди, как я вижу, — заметила она.
   — Какое там часто, мама! Всю неделю нас с ним разделяют двести миль.
   .Джесс бросила взгляд на сандвич.
   — Как по-твоему, это серьезно?
   — Серьезно? — рассмеялась Мора. — Мама, ты как будто из романа Джорджа Элиота^{note 3}. Серьезно! — повторила она, фыркнув. — О, моя Джессика, ну что мы стали бы делать, если бы… положение… оказалось серьезным?
   Забыв о раздражении, Джесс расхохоталась. Ей передалось веселье дочери. Она уже не помнила, когда в последний раз вот столь искренне смеялась, когда чувствовала себя так же беззаботно.
   «Наверное, — подумала она, — нужно показать Море письмо и поделиться с ней своими чувствами».
   — Мам, не волнуйся, — говорила Мора. — Мы с Эдди очень осторожны.
   Джесс поняла это так: да, они спят вместе, но пользуются презервативами, чтобы не допустить беременности или, не дай Бог, не заболеть СПИДом.
   Она пригубила чай. Итак, пора рассказать Море про письмо.
   — Жаль, что тебе не нравится Эдди, — заметила Мора.
   Джесс поставила чашку на стол.
   — Я не говорила, что он мне не нравится.
   — Правильно. Но я же вижу, когда ты из-за меня на стенку лезешь.
   Джесс отщипнула кусочек сандвича, поняв, что упустила момент поговорить о письме. Сейчас начнется очередная пикировка с дочерью.
   — Наверное, ты потому не любишь его, что он напоминает тебе папу, — усмехнулась Мора.
   — Твой отец здесь ни при чем.
   Впрочем, отчасти Мора права: судя по всему, у Эдди и Чарльза одна система ценностей. Оба стремятся к общению с нужными людьми, к приобретению солидных вещей…
   — Да нет, мам, он ни капельки не похож на папу, — настаивала Мора. — Эдди классный. А папа — как мятая, пропахшая потом рубашка.
   И снова Джесс расхохоталась — Мора дала отменную характеристику отцу. Джесс пришлось признать, что иногда она недооценивает способность детей к самостоятельным суждениям.
   Прикрыв рот рукой, она проговорила:
   — Передай мне счет. Нам еще нужно сходить в «Сакс», а потом поедем домой.
   Мора протянула счет: тридцать четыре доллара за чай и два сандвича. Покачав головой, Джесс потянулась к бумажнику. Ладно, пусть ей не удалось рассказать Море про письмо, зато она посмеялась от души.
   Выслушивая бесконечные «Мам, ну мне это очень нужно!», Джесс не спрашивала дочь, намерена ли та заночевать у Эдди. Она только радовалась, что в данный момент нет ни снега, ни мороза. Правда, дороги, вероятно, скользкие после вчерашнего дождя, так как к вечеру похолодало.
   Помогая Море выгружать свертки и относить их в квартиру, Джесс старалась не думать о грузовиках, превышающих скорость.
   Мора быстро прошмыгнула на кухню, — ? Послушаю-ка я автоответчик.
   Джесс повесила пальто в платяной шкаф.
   Би-и-ип.
   Джесс слишком устала, чтобы прислушиваться к звукам, доносившимся из кухни. Там кто-то включился на автоответчик. Поправив чехлы на лыжах, она захлопнула дверцы шкафа. Итак, вечер можно провести в покое. Завернуться в халат и…
   В дверях кухни появилась Мора.
   — Эй, мам, на автоответчике какое-то жуткое сообщение.
   Вообще это характерная для Моры реплика. Начав встречаться с Эдди, Мора взяла за привычку называть подруг матери «жуткими». Жизнь Джесс вела, по мнению Моры, «жуткую», так как не ходила в клубы или на приемы, как когда-то. Джесс надеялась, что рано или поздно Мора поймет: без всего этого можно прекрасно обойтись.
   — Что там? — спросила она.
   — Понятия не имею. Послушай сама.
   Джесс прошла на кухню. Мора смотрела на автоответчик, как на дохлого зайца на шоссе. Вот тогда Джесс догадалась, что сообщение связано с письмом.