Стрешнев Дмитрий. Булкинъ и сынъ

   - Михаил Ксантиевич! - постучал он. - Вы здесь?
   Знакомый голос пробормотал неразличимое из глубины комнаты.
   - Откройте, Михаил Ксантиевич, это я, Хряпов, и со мной Петр Владимирович.
   - Берегитесь, Савватий Елисеевич, может он спятил! - предостерег я.
   - Бросьте! - тихо, но властно ответствовал Хряпов.
   При этих словах последовал скребущий шум, словно двигали тяжелую вещь; раздалось шуршание, сердитый кашель; ключ повернулся, и дверь открылась (из проема пахнуло пороховым смрадом). В ослепительном после сумрака свете кенкета появился Фундуклиди, совершенно одетый, со "Смитом и Вессоном".
   - Спрячьте оружие, - сердито сказал Хряпов. - Вы, того и гляди, креститься даже револьвером начнете.
   Грек подозрительно посмотрел на меня и убрал руку за спину.
   - Ну-с, - произнес Савватий Елисеевич. - Я, господа, не понимаю, почему вы не в постелях в такой час?
   - Видите ли, господин Хряпов, - сказал я. - До последнего времени я тоже полагал, что господин Фундуклиди по ночам почивает в царстве Морфея, как предписано природой. Но, оказывается, Михаил Ксантиевич бодрствует при свете да еще постреливает сквозь дверь в своих соседей.
   - Как же это вы, Михаил Ксантиевич? - спросил Хряпов. - Ай-яй-яй!
   - Я не стрелял в господина Мацедонского, - с напором сказал Фундуклиди, сильней обычного пришепетывая на греческий манер, отчего у него получилось: "Маседоского". - Я стрелял в шпиона (вышло: "спиёна"), который крался по коридору к моей двери.
   - Помилуйте! - почти крикнул я, прямо-таки ошеломленный чудовищным поклепом. - Это меня-то вы называете шпионом?!
   - Не знаю! - взорвался грек, словно фугаска. - Знаю только, что кто-то подозрительно крался к моей двери!
   - А вы-то что делали в коридоре? - спросил Хряпов уже меня.
   - Мало ли что я мог делать! - возмутился я. - Как вы думаете, куда я мог направляться с полотенцем в руках?... Вон, кстати, оно лежит у моей комнаты. Видите? А?
   - Что же вы не шли мимо со своим полотенцем? - тут же вцепился в меня детектив. - Зачем крались к моей двери?
   - Я не крался!
   - Крались!
   - Ну, крался... Еще бы, если у вас глухой ночью свет горит! Поневоле заинтригуешься: чем вы там занимаетесь?
   - Ничем не занимаюсь... Я спал.
   - Как спали? При свете? - вырвалось уже у Хряпова.
   - При свете, - сердито ответил грек. - Ну и что?
   - При свете и с револьвером в руках? - сказал Хряпов и захохотал, а Фундуклиди засопел. - Вы что же - особой йогой занимаетесь?
   Глядя, как мы стоим с Фундуклиди друг против друга, словно два индюка, Савватий Елисеевич кончил смеяться и, покашливая, произнес:
   - Ну что же, дело ясное, господа. Произошло недоразумение. Ночь еще большая, давайте воспользуемся ее благами.
   - Вы предлагаете разойтись? - спросил я.
   - Настаиваю на этом! И - прошу, господа - пожалуйста, больше благоразумия и осторожности.
   - Легко сказать: благоразумия, когда господин Фундуклиди... - начал было я, но Хряпов похлопал меня по плечу:
   - Довольно, Петр Владимирович, довольно. Идемте спать. Спокойной ночи, Михаил Ксантиевич. И, кстати, запрещаю вам спать одетым и при свете. Нехорошо-с! Завтра опять выпейте валерианы.
   - Покойной ночи, - сказал грек и затворил дверь.
   Хряпов съел подступивший зевок, запахнул халат и повернулся было идти к себе - но я схватил его за рукав и на цыпочках отвел подальше от фундуклидиной комнаты.
   - Савватий Елисеевич, - прошептал я, приблизя лицо к хряповскому уху настолько, насколько позволяло приличие - то есть, уважая дистанцию между газетчиком и миллионщиком. - Вы греку доверяете? У меня есть некоторые подозрения...
   - Бросьте, - пробормотал Хряпов. - Это он со страху при свете спит. Я его знаю десять лет. Михаил Ксантиевич, кроме как в детективной, в других областях весьма, гм... недалек. Вы разве сами не заметили?
   - Заметил. Но у меня есть наблюдения...
   - Нервы. Нервишки-с, - сердито сказал Хряпов, которого явно морил сон. - Не ссорьтесь и не ругайтесь, я вас прошу. Ни к чему это сейчас. Прощайте. До утра.
   Он запахнул потуже халат и съязвил:
   - Кстати, не забудьте: ведь вы, кажется, куда-то шли... с полотенцем?
   21.
   Как можно догадаться, обстановка поутру за завтраком была не из приятных. Фундуклиди косился на меня исподлобья недружелюбным взором. Я делал вид, что никакого Фундуклиди на свете вообще не существует. Хряпов время от времени вспоминал ночное происшествие и в меру потешался над нами обоими. Мы постными минами давали понять, что шуточки нам не особенно по душе. Но в нашем положении развлечения были редки, и он потешался. Особенно было неприятно то, что хряповские насмешки слышал Степан, который был тут же, подавал и убирал блюда.
   - Того и гляди, господа, вы мне эдак весь дом разнесете... Надеюсь, Михаил Ксантиевич, вы не кладете, по крайней мере, на ночь под подушку бомбу?
   - Бомбу - нет. Только револьвер, - буркнул грек.
   - Ах, только револьвер? Благодарю, благодарю...
   - После будете благодарить, - сказал обозленный Фундуклиди и продолжил, набравшись духу: - Когда вас во сне зарежут.
   - Зарежут? Кто же? - поинтересовался Хряпов.
   Детектив поднял голову от тарелки, где ковырялся без обыкновенного своего аппетита, завращал глазами и вдруг указал в меня столовым ножиком.
   - Вот такие господа, которые ночами по коридорам ходят... и зарежут.
   - Позвольте! - крикнул я. - Это уже наглость!
   От злобы у меня даже заломило в затылке.
   - Господа! Господа! - Хряпов постучал вилкой о графин.
   - Да мы - ничего, - неуверенно, с подхрипотцой сказал Фундуклиди.
   Я оскорбленно вскинул голову - и вдруг натолкнулся взглядом на Степана и замер. Хряповский слуга смотрел, не мигая, на Фундуклиди, и были в его глазах презрение, ненависть - много всего было в этих глазах настоящее злодейское обжигающее варево.
   Фундуклиди, удивившись тому, как внезапно осеклась моя горячность, тоже посмотрел в ту сторону, что и я, и, встретившись со степановым взглядом, заерзал и спешно отвел свои наглые глаза, словно ожегшись. После этого Степан, словно очнувшись, продолжал свои обычные обязанности, а мы с детективом, наоборот, как бы замерли.
   - Что это с вами, господа? - спросил Хряпов, изумленный тем, что наш кипяток вдруг остыл.
   - Салат... вкусный очень... - проговорил Фундуклиди в тарелку.
   Салат!
   Я решил, что миндальничать больше нельзя. Положение наше серьезное, а здесь - явно какое-то темное дело. То, что грека и Степана связывает невидимая нить - налицо. И нить эту надобно нащупать! Только подойти следует хитро: эдак с бочка.
   Гм... с бочка. Собственно, три случая можно поставить греку в вину. Прежде всего, он меня давеча ночью чуть не угробил. Это раз. Это ужасно и даром ему не пройдет. Потом - в самом начале нашего сидения - он шатался зачем-то по чердаку. Это два. И в-третьих, - шушукался со Степаном тогда за углом... Но это всё не козыри. С шушуканьем он уже один раз вывернулся, так что теперь его на это, пожалуй, не поймаешь... Жаль... Стрелял в меня?.. Скользок он, Фундуклиди, начнет демагогию разводить, еще обвинит меня в личной мести. Что же остается: давний случай с чердаком?...
   Всю оставшуюся трапезу я то и дело испытующим взором вдруг упирался в Степана. Тот, однако, не менял своей обычной невозмутимости и продолжал заученно разливать кофей или двигать тарелки. Тогда я еще тверже решился взяться как следует за грека. После завтрака я долго кружил вокруг него ястребом, пока в укромном углу не взял его, наконец, за пуговицу.
   Кто бы мог подумать, что мой вопрос угодит в яблочко! А яблочко у толстого грека, очевидно, находилось в оттопыренном животе под жилетом, потому как он скрючился при моих словах.
   - Я боюсь, Михаил Ксантиевич, что мне придется рассказать Савватию Елисеевичу про чердак.
   Мы с Фундуклиди находились вдвоем в гостиной, а Хряпов ушел "покемарить".
   - Про что? - переспросил грек, пытаясь недоумевать. Но прежде, чем первые звуки вылетели из его уст, он уже начал бледнеть и растерялся.
   - Что за привычка такая у вас, - отечески ласково пожурил я, - чуть что - дурачка строить.
   Фундуклиди "дурачка" пропустил мимо ушей. Какое уж тут самолюбие, когда вся душа, поджав хвост, явно забилась под селезенку.
   - Петр Владимирович, - заговорил он тонким и каким-то ранее не слышанным приторным голосом. - Неужели вам доставит удовольствие фискальство? Это на вас совершенно не похоже.
   Я чуть не подпрыгнул. Дело нечисто! Но молодчик-то - хорош! Разоблачение предателя, а возможно, и сообщника злодеев, для него, видите ли, фискальство!
   - Михаил Ксантиевич, - напитываясь негодованием, сказал я, - за кого вы меня принимаете? За осла? Если вы замешаны в преступлении, то я все равно не смогу воспринять это как гимназическую шалость.
   Я всё время следил за жестами грека, готовый предпринять необходимые действия, если он вздумает пустить в ход оружие. Уж охладить его пыл в таком случае я сумел бы. Фундуклиди, однако, вел себя удивительно смирно, лишь потел и боялся.
   - Какое же это преступление, Петр Владимирович? - воскликнул он. Помилуйте!
   - Самое настоящее, - сурово отрезал я.
   - Я ведь только желал восстановить справедливость!
   Наступила пауза, во время которой я с изумлением посмотрел на грека: что он такое несет? Может, просто напускает туману? Надвинувшись, я не то прохрипел, не то прорычал:
   - Что за чушь? О какой еще справедливости толкуете вы... Вы... Знаете, кто вы?
   - Но-но-но! - заверещал детектив, отскакивая петушком. - Держите себя в рамках, Петр Владимирович! Ишь как вас разобрало. Ага! Теперь-то я вижу, что прав в своих предположениях!
   - В предположениях... - шипел я змеей, сгребая за лацканы его тушу. Вы в них ошиблись, милостивый государь...
   - Нет, не ошибся! - страдальчески выкрикнул Фундуклиди мне в лицо. Вы с Хряповым меня надули! Потому я и взял ложки!... Чтобы восстановить справедливость!
   "Что за черт? Какие ложки?" - подумал я, но, чтобы не дать Фундуклиди опомниться, продолжал уже не только уверенно, но и зловеще:
   - Ах, ложки!!
   - Петр Владимирович! - вдруг зашептал грек. - Я с вами поделюсь... Я вам дам две ложки... Три! - тут же добавил он после того, как я еше раз непроизвольно тряхнул его за пиджак.
   - А?... Как?... Три... что?
   Фундуклиди, очевидно, по-своему понял мое замешательство.
   - Да-с, - повторил он с оттенком непонятной грусти и высвободил пиджак из моих рук. - Три ложки... Идемте, пока Хряпов спит. Они ваши... На чердаке их можно очень ловко спрятать, там много закутков.
   Несколько секунд я безмолвно смотрел на него.
   - Значит... тогда, на чердаке... вы прятали ложки?
   - Ей-богу, только ложки, Петр Владимирович! Больше ничего не брал, клянусь!
   Я меленько засмеялся и похлопал его по плечу.
   - Что это с вами, Петр Владимирович? - грек даже отшатнулся, чтобы получше меня разглядеть, словно диковинный экспонат. Он явно недоумевал, куда девался мой прежний гнев.
   - Ничего, ничего... - пробормотал я, все так же гадко хихикая. - Дело в том... хе-хе... что я подозревал вас в сношениях с разбойниками.
   Фундуклиди всё еще стоял в позе индюка, но понемногу начал понимать, ч т о произошло.
   - И вы не знали... про ложки?
   - Даже не подозревал.
   - О-о! - простонал грек горько, как Тезей, съевший собственного сына.
   - Да что за ложки, Михаил Ксантиевич? Откуда?
   - О-о! Катастрофа! - стонал и бормотал Фундуклиди, из надутого карася, из пестрого индюка становясь вдруг серым обмякшим толстячишкой. О-о!...
   - Тэ-эк, - весело сказал я, давая детективу время прохныкаться, а после заметил: - Я думаю, вам придется выложить всё начистоту. О каких ложках вы говорили?
   - О десертных, - прошептал бедный грек.
   - Ложки, конечно, из хозяйского буфета?
   - Да... двенадцать штук.
   - И, ясное дело, серебряные?
   - Угу, - кивнул грек. - Серебряные... золоченые...
   - Михаил Ксантиевич, мне кажется, что вас больше расстраивает не уличение в воровстве, а угроза расстаться с этими ложками?
   - Это не воровство. Это - ради справедливости!
   - Да что вы всё таддычите какую-то ерунду! Утащили ложки - так скажите прямо: да, утащил-с, виноват!
   - Я не виноват! И не утащил-с! Вы с господином Хряповым меня обманули!
   - В каком смысле?
   - В самом нечестном!.. Сколько вам господин Хряпов заплатил?
   - Я вам уже говорил... Впрочем, вы же сами видели: в авансе суммы были равные...
   - Слышал, уже слышал! - истерично перебил Фундуклиди (от волнения он вновь зашепелявил и говорил: "слысал"). - Лоз и надувательство! Вам дали больсэ, а меня хотели обмануть. Потому я и взял лозки... О! Я знаю!... И вообсе, - продолжал он, взмахивая руками и отводя от меня глаза. - Я не понимаю такого: мне - спесиалисту! - суют какую-то тысячу рублей, а целовеку с улиси... Сколько вам дали? Сколько?
   - Вы угадали, я получу бльше, - сказал я, проклиная Хряпова с его крохоборством и посылая в душе к чертям просьбу держать в секрете сумму нашей сделки.
   - Ну так лозки я не отдам! - торжественно объявил грек. - Ни вам, ни ему!
   - Успокойтесь, - посоветовал я, - а не то, глядишь - Савватий Елисеевич прибежит на крик.
   Фундуклиди тут же успокоился.
   - Скажите, Михаил Ксантиевич, я о чем вы перешептывались со Степаном? - миролюбиво спросил я.
   - Это мое дело, - сказал детектив; нормальное произношение шипящих, жужжащих и прочих согласных вновь вернулось к нему.
   - Может быть и ложки тоже ваше личное дело?
   - Не понимаю.
   - На суде, говорю, вы скажете, что ложки - ваше личное дело?
   - На каком суде? Причем тут суд? - прикинулся непонимающим Фундуклиди.
   Я рассвирепел.
   - Надоели мне ваши фокусы, Михаил Ксантиевич! Кстати, как на блатном жаргоне будет "строить дурачка"? Вы, верно, знаете?
   - "Ваньку ломать"... - рассеянно сказал детектив, - или "вколачивать баки".
   - Так вот-с, не ломайте Ваньку, Михаил Ксантиевич, не вколачивайте баки и валяйте всё начистоту: о чем вы шепчетесь по углам со Степаном? Почему он на вас смотрит зверем? В противном случае вам придется отвечать на некоторые вопросы Савватия Елисеевича.
   Грек безмерно закручинился.
   - Этот Степан... этот грубый человек... хам... Он подозревает, что это я взял ложки.
   - Ах, нехороший человек! И что же? Он вам высказывал свои подозрения?
   - Он невоспитанный лакей. Он требует, чтобы я вернул их на место.
   - А вы сознались в содеянном?
   Фундуклиди отрицательно покачал головой и стал раскачиваться на носках.
   - Значит, Степан сам догадался, - сказал я и рассмеялся. - Ловок! Смекает, а? Чует шельму!
   Фундуклиди фыркнул.
   - Это невоспитанный человек, - он привычным жестом выхватил из нагрудного кармана горькую сигару и стал ее нюхать.
   - Так, так... - покивал я. - А вот еще вопрос: зачем вы, Михаил Ксантиевич, хотели меня убить?
   - Я?... - грек сосредоточенно задвигал бровями. - Я вас не хотел убить. Когда это я вас хотел убить? Если бы... гм... э-э...
   - Если бы вы хотели, то вы бы меня давно пришлепнули? - подсказал я. - Тогда зачем вы в меня всё-таки стреляли?
   - Я не в вас стрелял.
   - А в кого?
   - В злодея.
   - В коридоре был один я, никаких злодеев.
   - Кто-то крался к моей двери, - упрямо сказал детектив.
   - Так. Стоп. Это мы уже слышали. Значит, я действительно чуть не стал жертвой вашей глупости (грек обиженно выпятил губу)... Ну-ну, Михаил Ксантиевич, ладно, и собственной неосторожности тоже.
   - Неосторожности, - кивнул грек.
   - Да... Драма обернулась фарсом, - сказал я.
   - Что? - не понял Фундуклиди.
   - Знали бы вы, Михаил Ксантиевич, сколько времени от моей жизни я погубил на размышления о вашем странном поведении. Я ведь вас подозревал по-настоящему.
   Детектив вынул изо рта сигару, которую он уже успел порядком изжевать.
   - Что ж, так и должно быть... Для успеха дела. А теперь, Петр Владимирович, я вас спрошу.
   - Ну-с?
   - Зачем вы крались давеча в коридоре?
   - Знаете, - с проникновенной злобой сказал я. - Отстаньте от меня!
   Он немного подумал.
   - Ну, хорошо... В общем, вы ни в чем особо предосудительном мною не замечены. Даже этот... Василий, похоже, с вами не связан, как я установил.
   Наглец! Что он хочет сказать?
   - Как это понимать? Уж не следили ли вы за мной?
   Фундуклиди приосанился и даже выдвинул вперед ногу.
   - Моя обязанность - видеть все!
   - Ложки вы хорошо... увидели.
   - Хе... - ухмыльнулся Фундуклиди, и мне показалось - даже подмигнул.
   - Да что вы себе позволяете, черт возьми! - вышел я из себя. - Я ведь, в конце концов, не ваш сообщник!
   Грек испуганно вздрогнул, но тут же успокоился. Так бывает, когда кинешь камнем в болото - сначала вроде колыхнется, но тут же снова наползет безразличная ряска.
   "Он меня принимает за какого-то авантюриста, - с долей горечи подумал я. - За такого же жулика, как он сам. Неужели этот бурдюк находит в себе какое-то сходство со мной?! Свинья!.. Или он полагает, что порядочный человек не может наняться в телохранители к капиталисту?.. Брюхатый болван! Вот возьму - и открою всё Хряпову!.. Конечно, ничего я не открою: накануне появления злодеев ссора опасна... Да черт с ними, с ложками с этими! Не обеднеет купец, вон дом-то - полная чаша. Новые купит".
   - Э... - произнес я. - А вы все-таки... ложечки на место верните.
   - Да что там, - сказал грек. - Ложечки-то так... по три золотника всего... Мелочь!
   Не вернет, каналья, понял я.
   22.
   В сумерках мы сидели в библиотеке - Фундуклиди и я.
   Я погрузился в кресло и, чтобы развеяться, читал "Декамерона" Бокаччо. Фундуклиди в другом кресле погибал над шарадой из какого-то низкопробного листка и спрашивал меня:
   - Вот намудрили, ч-черт... "Два славных зверя есть во мне: один стрелой летит... " Что это? А?
   - Борзая, - отвечал я, чтобы он отстал.
   - Нет, - сказал Фундуклиди. Какая же борзая!... Может - кот? Хотя, почему - кот? "Стрелой летит..." Мышь? Они быстро бегают, шельмы...
   Помучившись, он снова стал приставать:
   - Петр Владимирович, а вот дальше: "Другой в далекой стороне гуляет весь в шерсти..."
   - Мамонт.
   - Ну, Петр Владимирович!
   - Тогда овца? Овен?
   - Нет, Петр Владимирович, так шарада не выходит. Получается: "мышовен". Разве есть такое слово?
   Такого слова действительно не было, и Фундуклиди шараду бросил.
   Он встал, походил по комнате, а потом вдруг тихо позвал:
   - Петр Владимирович...
   - Что?
   Фундуклиди стоял сбоку от окна и, оттянув портьеру, глядел в стекло со странным лицом.
   - А что если... если... это нечистая сила?
   - Да бросьте, Михаил Ксантиевич! - сказал я ему, как маленькому. Какая нынче нечистая сила!
   - Так ведь дело-то необычное, - сказал Фундуклиди почти шепотом. Необычное дело-то!.. Никогда такого не встречал!
   - Ну и что?
   - Вот иногда вдруг и подумаешь: а не... потусторонние ли это?
   - И часто вам такое приходит в голову?
   Фундуклиди пожал плечами.
   - Днем - нет... А как сумерки (он испуганно посмотрел на серый свет за окном) - так и ползут, ползут мыслишки... И что хуже - раньше этого не было! Я с детства в чертей не верил-с! Даже как-то боязно... право, боязно иногда.
   - Бросьте. Чушь! - сказал я. - Просто не надо решать шарады. Читайте, вон, Бокаччо, Бомарше, Аристофана... Какая, к черту, нечистая сила!
   - А что это? Как вы думаете?
   - Черт его знает! (Я нарочно лишний раз помянул рогатого). Необычный шантаж... или реальная угроза... Скоро увидим.
   Фундуклиди еще походил, мучаясь.
   - Знаете, - сказал он, вплотную подходя и с таким таинственным видом, словно поверял мне, где зарыта кащеева смерть. - Знаете, что я думаю?
   - Ну-ну?
   Детектив надвинулся животом, сделав страшные глаза.
   - Если это... не люди... я этот мешок с деньгами защищать не буду!..
   - Это вы Хряпова имеете в виду?
   - Да... Если... Не буду... Мне своя жизнь... Это из-за его жадности! Он Булкина погубил, а я - за что? Перстни его видели? О-о!..
   - Да тише вы! - сказал я, отложил Бокаччо, встал и встряхнул Михаила Ксантиевича за плечи. - Что вы?
   - Что я? - сказал Фундуклиди растерянно. Нос его повис.
   - Придите в себя.
   - Да... Всё... Хорошо, - сказал грек. - Д-да, Петр Владимирович. Я чего-то... того, - и он постучал себя по башке.
   - Ну вот и отменно! - воскликнул я. - То есть, не то отменно, что вы... того, а то, что пришли в себя.
   Я подобрал газетку, которую читал Фундуклиди.
   - Где тут ваша шарада? Ага!... "Один... стрелой летит... лругой... гуляет в шерсти..." Вы невнимательно прочитали. Вот же последние две строки, Михаил Ксантиевич, и в них ключ! Слушайте: "Когда же вместе нас сведут - то нас в хрустальных рюмках пьют"! Ну-те: это же конь, а другой як. Вот и: конь-як! В хрустальных рюмках пьют. Сходится?
   - Сходится, - буркнул Фундуклиди.
   Он еще постоял и скоро куда-то ушел.
   Да, подумал я, с таким напарником надо держать уши на взводе. Кто знает, какое у него окажется настроение в решающий миг. Очень обидно от его глупости погибнуть... Но - не нечистая сила это, не верю. С чего он взял?... Вельзевул, Астарот... Сказки, выдуманные пугливыми скотоводами под синими палестинскими звездами. Нет, не верю.
   Вот фрукт этот грек, мало того, что глуп, так еще и суеверен!
   23.
   Последнее письмо пришло за день до рокового срока, назначенного таинственным злодеем Булкиным и его бандой. Письмо было самое короткое и самое ужасное: "Готовьтесь!". При виде этого листка со зловещими тараканами букв у меня вдоль спины побежали маленькие холодные мыши. У Савватия Елисеевича веко запрыгало в нервном тике, а Фундуклиди вставил сигару в рот пылающим концом и даже не чертыхнулся, хотя ожег губу. Но самое неприятное было в том, что у детектива на лице появилось такое же выражение суеверного страха, как тогда вечером в библиотеке.
   - Значит, вскорости будем иметь счастье лицезреть господина Булкина! - принужденно бодрым, каким-то петушьим голосом сказал Хряпов.
   - И сына, - сдавленно прохрипел грек.
   - А с ними, возможно, еще пяток образин, - завершил я.
   Мы все посмотрели друг на друга с ужасом. До получения этих страшных слов: "Готовьтесь" мы постоянно обманывали себя, в душе притворяясь, что последний акт драмы еще не скоро. Это криво нацарапанное на четвертушке грязной бумаги слово подорвало наши силы. Оказалось, что занавес уже поднимается в последний раз, и кому-то вот-вот, возможно, придется взаправду умереть на подмостках глупого балагана. Как валтасаров пир осветили роковые письмена на стене, так и у нас в сердцах вспыхнуло и запылало слово: "Готовьтесь!"
   - Прямо мороз пробирает, - сказал я. - Знаете, господа, у меня по спине вроде мыши бегают... холодненькие такие...
   Хряпов вроде сначала не понял, но потом захихикал и покивал: да, да, надо же...
   Он положил письмо на ломберный столик, потому что оно захрустело в его задрожавших пальцах.
   Фундуклиди вдруг повернулся и быстро пошел прочь.
   - Михаил Ксантиевич! Господин Фундуклиди! Куда вы? - крикнули мы с Хряповым, но детектив уже скрылся в дверях, зацепив плечом занавеску.
   - Вы что-нибудь понимаете? - спросил Савватий Елисеевич.
   - Абсолютно ничего. Может, что-нибудь здесь, - показал я на голову. Давеча в библиотеке он странно разговаривал...
   - Нет, что вы... С чего? Это ведь: де-тек-тив. Скорее не здесь, а... там (Хряпов показал - где). Охотники рассказывали: есть такая болезнь у медведей.
   - А всё же... - произнес я, и мы вдруг, не сговариваясь, побежали вслед за греком.
   В коридоре уже никого не было, в соседних комнатах тоже, на все "ау!" Фундуклиди не откликался.
   - Черт побери! - пробормотал Хряпов. - Не перевернулось ли у него и в самом деле там, где вы показали?
   - Вы сами изволили сказать: де-тек-тив. Между тем, хорошо известно, что поэты чаще всего сходят с ума, подыскивая рифму, медики - в попытках победить природу, следовательно...
   - Что - следовательно? - спросил Хряпов. - Что это с вами?
   - Тсс... - прошептал я.
   Странный звук, долетевший со стороны входной двери, пронзил нас, как стрела. Это был звук двигаемой задвижки.
   - Туда! - крикнул я.
   - Оружие при вас? - поймал меня Хряпов за рукав.
   - Ах, черт!.. Нет! Ну, возьмем это (я ухватил какой-то графин, из него тут же плеснуло на брюки). Скорей...
   - А мне... я что возьму? - как обойденный подарком ребенок заговорил Савватий Елисеевич. - Погодите, постойте... Неужели здесь больше ничего нет?
   - Засучите рукава, - раздраженно заметил я. - Держитесь сзади и будьте настороже.
   Мы словно выжлецы, взявшие след, домчались до прихожей и увидели пропавшего детектива, возившегося у замков. Я живо подскочил и крепко схватил его за руку.
   - Эге!... Да что это вы тут делаете?
   - Пустите! - запыхтел любитель сигар.
   - Держите его с другой стороны, мне графин мешает. Он в нервическом припадке, может отпереть дверь и выскочить наружу, - заметил я Хряпову.
   - Да отстаньте... Я... я вам говорю: отстаньте, - повторял грек, пытаясь нас стряхнуть.
   - Господи! Что же нам делать! Он вроде и впрямь не в себе! - с отчаянием вымолвил Савватий Елисеевич.
   Голос миллионера произвел чудо: Фундуклиди замер, словно заколдованный, медвежье тело его обмякло.
   - Я в себе, - сказал он. - Господин Хряпов, я в себе и только хотел проверить запоры. В доме бывает посторонний человек - Степан. И проверять моя обязанность.
   - Вот это видели? - показал я ему графин. - В следующий раз можете запросто получить им по голове, если будете проявлять излишнюю резвость.
   - Савватий Елисеевич, Петр Владимирович! - быстро заговорил грек. Ведь один день всего остался. О!.. Вы не чувствуете? Я чую: они уже здесь! Они рядом ходят! Каждую щель нужно законопатить, господа. Чтобы мышь не проскочила!.. Муха не влетела...
   - Успокойтесь, Михаил Ксантиевич, - в два голоса пели мы ему в уши. Всё сделаем... Не пролетит.
   - Вообще-то мы крепко законопатились, - с некоторым колебанием пробормотал я.