Страница:
Это один из первых наших рассказов, написанных в новой,
"хемингуэевской", манере -- нарочитый лаконизм, многозначительные смысловые
подтексты, аскетический отказ от лишних эпитетов и метафор. И самый
необходимый минимум научных объяснений -- тот минимум, без которого читатель
вообще бы ничего не понял, да и сама идея "Частных предположений" оказалась
бы утраченной.
Кажется, здесь в первый и последний раз у АБС появляется текст,
написанный от лица женщины, и, кажется, именно в этом рассказе впервые
упоминается звездолетчик Горбовский и его корабль "Тариэль".
Сюжет этого рассказа осенил БН в конце лета 1959 года, когда он,
проживая в гостинице-общежитии Пулковской обсерватории, яростно и безуспешно
боролся с мухами в своем номере. "Да что же это такое! -- воскликнул он
наконец в полном отчаянии. -- Кажется, чем больше я их бью, тем больше их
становится!" Идея рассказа тут же выкристаллизовалась.
АН получил черновик в середине сентября и подверг его вполне
нелицеприятной, а равно и справедливой критике:
"...Сюжет скверен. Как только читатель добирается до того места, где
становится понятным, что мухи представляют опасность, он, читатель,
немедленно представляет себе, что будет дальше: безнадежная борьба экипажа,
стремление взорваться, лишь бы не завезти заразу на Землю, и наконец, полная
и безусловная дезинсекция на платформе инсектицидов или ультранасадок.
Спасти сюжет могла бы только неожиданная, по возможности юмористическая,
развязка..."
Юмористической развязки не получилось и у АН, но после переделки
рассказ (теперь он назывался "Мухи") безусловно стал лучше, хотя по-прежнему
цветами радуги отнюдь не переливался. Рассказ как рассказ. В нем не было
ничего для нас нового. Свежести не было. Никакой. Нам явно надоедало писать
рассказы. Надвигалась эпоха повестей.
Между прочим, изначально эта маленькая повесть называлась "С грузом
прибыл". Она и придумана, и исполнена была как "производственная". Самым
ценным для авторов была в ней атмосфера обыденности, повседневности,
антигероизма, если угодно.
8.02.58. АНС: "План ты предложил отличный, и он нуждается лишь в
некоторых доработках. Преимущества его такие: 1) Первая в СССР вещь на тему
о межпланетном пиратстве; 2) Отличная преемственность с "СБТ"; 3) Снова это
не флаги и стяги во всепланетном масштабе, а только эпизод; 4) Энергичный
сюжет; 5) И тк. дл."
К сожалению, упоминаемый выше план не сохранился, -- а интересно было
бы почитать его сейчас! Там были сражения в космическом пространстве, там
были таинственные "Симмонсы" -- настоящие, без дураков, пираты, жестокие,
омерзительные и беспощадные, оседлавшие межпланетные коммуникации и
готовящиеся нанести удар из космоса по Советским республикам...
Ничего этого в первом варианте "Страшной большой..." не осталось. Да и
не могло остаться. 19.03.59 АН пишет:
"... наша идея СБП горит синим огнем. НИКАКИХ боев в межпланетном
пространстве. Даже смотреть не будут. Надо придумать что-то другое".
Сама государыня Идеологическая Система была против этого варианта.
Обойдясь без пиратов и боев в космическом пространстве, АН, конечно,
довел-таки дело до конца, но после совместного обсуждения и разбора вариант
был отвергнут -- уже самими соавторами. В окончательный текст "ПнА" вошли из
него только несколько кусочков.
Кажется, именно "ПнА" была первой нашей повестью, написанной в новой,
упомянутой выше, манере "хемингуэевского лаконизма". Кроме того, она впервые
работалась и самым новейшим способом: оба соавтора сидят у большого
обеденного стола в маминой комнате в Ленинграде напротив друг друга, один за
машинкой, другой -- с листом бумаги и ручкой (для записи возникающих
вариантов) и слово за словом, абзац за абзацем, страница за страницей ищут,
обсуждают и шлифуют Идеальный Окончательный Текст.
...Конец октября -- начало ноября 1959 года. На улице холодно. Трещат
поленья в большой кафельной печи. Мама хлопочет на кухне, иногда заходит к
нам на цыпочках -- что-нибудь взять из буфета. Все еще живы и даже, в общем,
здоровы. И все впереди. И все получается. Найден новый способ работы,
работается удивительно легко, и все идет как по маслу: повесть "С грузом
прибыл" и три рассказа -- "Странные люди", "Почти такие же",
"Скатерть-самобранка" -- закончены меньше чем за месяц. Казалось, теперь
всегда будет так -- легко и как по маслу. Но нам это только казалось.
Этот роман задуман был, видимо, в самом начале 1959 года.
Вот первое упоминание о нем:
19.03.59. АН: "Теперь о "Возвращении". Пришли мне три своих неудачных
варианта, хочу поглядеть, по какому пути ты идешь. Все три. У меня сильное
подозрение, что ты прешься не по той дорожке -- слишком тебя занимает
психология".
Работа шла трудно. Изначально будущее сочинение мыслилось авторами как
большой утопический роман о третьем тысячелетии, но в то же время и как
роман приключенческий, исполненный фантастических событий, то есть отнюдь не
как социально-философский трактат.
Сохранилась копия заявки, которую в декабре 1959 года АН подал в
издательство "Молодая гвардия". Там сюжет "Возвращения" выглядит так
(повторяю -- это конец 1959-го: написано несколько вариантов начала, ни один
из них не представляется авторам окончательным и даже просто годным к
употреблению):
"В самом начале XXI века одна из первых межзвездных экспедиций,
производившая эксперименты по движению на возлесветовых скоростях, выпадает
из "своего" времени и возвращается после перелета, продолжавшегося несколько
лет, на Землю конца 22 века. Перелет был трудный, выжили только два человека
-- штурман и врач. Они и являются героями повести. Оказавшись в
коммунистическом будущем, они сначала теряются, не зная, смогут ли стать
полезными членами общества, но затем находят свое место в общем строю,
спешно наверстывают каждый в своей области все, чего добилось человечество
за прошедшие два века, и приглашаются принять
участие в дальней звездной экспедиции, имеющей целью найти во Вселенной
братьев Человека по разуму. На новейшем по новому времени корабле
(гравитабль, оборудованный "двигателями времени") они достигают довольно
отдаленной планетной системы, на одной из планет которой обнаруживают
разумную жизнь. Следует встреча с иным человечеством, описание их жизни и
приключения на незнакомой планете. Земляне с точки зрения этих людей
являются новой, чрезвычайно стремительной и активной формой жизни.
"Медленное человечество" по условиям эволюционного развития на их планете
очень плохо приспособлено к быстрому и активному прогрессу, настолько плохо,
что, несмотря на значительно более длительную историю, чем история
человечества на Земле, они едва успели добраться до употребления не очень
сложных машин. Тем не менее "медленное человечество" продолжает упорно, хотя
и очень замедленными темпами, двигаться вперед. Оказав "братьям по разуму"
посильную помощь, земляне, несколько разочарованные, возвращаются на Землю.
Они прибывают в Солнечную систему через тысячу лет. Земля изменилась
неузнаваемо, все планеты земного типа "выправлены" и стали такими же
цветущими и заселенными мирами, как сама Земля. Планеты-гиганты
"разрабатываются" в качестве неисчерпаемых источников даровой энергии для
грандиозных экспериментов по исследованию структуры пространства и времени и
для сверхдальней связи с другими мирами Вселенной. Люди научились "творить"
любые вещи из любого вещества. Оказавшись в этом мире, герои снова на
некоторое время теряются и снова находят свое место среди многих миллиардов
"властелинов" необычайных машин, "творцов" новых миров и замечательных
художников. ИДЕЯ. Показать две последовательные ступени развития
человечества будущего. Показать неисчерпаемые технические и творческие
возможности человечества. Показать, что люди будущего -- именно люди, не
утратившие ни любви, ни дружбы, ни страха потерь, ни способности восхищаться
прекрасным. Показать некоторые детали коммунизма "во плоти". Показать
несостоятельность "теории" ограниченных возможностей познания для человека,
взятого отдельно".
Даже со скидкой на специфику издательской заявки как некоего особого
жанра по прочтении этого текста приходится признать, что авторы так и не
уяснили себе сами, что же они хотят писать -- приключенческий роман или
утопию. Это им еще предстоит выяснить. Методом проб и ошибок.
В те времена нас часто, охотно и все кому не лень ругали за то, что мы
"не знаем реальной жизни". При этом, безусловно, имелось в виду, что мы не
знаем ТЕМНЫХ сторон жизни, нас окружающей, что мы ее идеализируем, что не
хватили мы еще как следует шилом патоки, что знать мы пока не знаем,
насколько кисла курятина и что петух жареный нас в маковку еще по-настоящему
не клевал -- словом, совсем как у Александра Исаевича: "...едете по жизни,
семафоры зеленые".
Отчасти это было, положим, верно. Жизнь не часто и не систематически
загоняла нас в свои мрачные тупики (АН -- почаще, БН -- совсем редко), а
если и загоняла, то сама же из этих тупиков милостиво и выводила. Не было в
нашей жизни настоящего безысходного невезенья, и с настоящей свинцовой
несправедливостью встретиться никому из нас не довелось. На всякое невезенье
случалось у нас через недолгое время свое везенье, а несправедливости судьбы
и времени мы преодолевали сравнительно легко -- как бегун преодолевает
барьеры, теряя в скорости, но не в азарте. Как мне теперь ясно, оптимизм наш
и даже некоторый романтизм тех времен проистекали отнюдь не из того факта,
что в жизни мы редко встречали плохих людей, -- просто мы, слава Богу,
достаточно часто встречали хороших.
Однако жизнь, нас окружавшая, была такова, что не требовалось
обязательно быть ее окровавленной или обгаженной жертвой, чтобы понимать,
какая гигантская пропасть лежит между сегодняшним реальным миром и миром
Полудня, который мы стремились изобразить.
Да, мы очень хорошо понимали, что живем именно в Советском Союзе и
именно в "такой момент", и тем не менее мысль написать утопию -- с одной
стороны, вполне a la Ефремов, но в то же время как бы и в противопоставление
геометрически-холодному совершенному ефремовскому миру, -- мысль эта
возникла у нас самым естественным путем. Нам казалось чрезвычайно заманчивым
и даже, пожалуй, необходимым изобразить МИР, В КОТОРОМ БЫЛО БЫ УЮТНО И
ИНТЕРЕСНО ЖИТЬ -- не вообще кому угодно, а именно нам, сегодняшним,
выдернутым из этого Советского Союза и из этого самого "момента".
Мы тогда еще не уяснили для себя, что возможны лишь три
литературно-художественные концепции будущего: Будущее, в котором хочется
жить, Будущее, в котором жить невозможно, и Будущее, недоступное пониманию,
то есть расположенное по "ту сторону" сегодняшней морали.
Мы понимали, однако, что Ефремов создал мир, в котором живут и
действуют люди специфические, небывалые еще люди, которыми мы все станем
(может быть) через множество и множество веков, а значит, и не люди вовсе --
модели людей, идеальные схемы, образцы для подражания, в лучшем случае. Мы
ясно понимали, что Ефремов создал, собственно, классическую утопию -- МИР,
КАКИМ ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ. (Это особая концепция Будущего, лежащая за пределами
художественной литературы, в области философии, социологии и научной этики
-- не роман уже, а скорее, слегка беллетризованный трактат).
Нам же хотелось совсем другого, мы отнюдь не стремились выходить за
пределы художественной литературы, наоборот, нам нравилось писать о
людях и о человеческих судьбах, о приключениях человека в Природе и
Обществе. Кроме того, мы были уверены, что уже сегодня, сейчас, здесь,
вокруг нас живут и трудятся люди, способные заполнить собой Светлый, Чистый,
Интересный Мир, в котором не будет (или почти не будет) никаких "свинцовых
мерзостей жизни".
Это было время, когда мы искренне верили в коммунизм как высшую и
совершеннейшую стадию развития человеческого общества. Нас, правда, смущало,
что в трудах классиков марксизма-ленинизма по поводу этого важнейшего этапа,
по поводу фактически ЦЕЛИ ВСЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ сказано так мало, так
скупо и так... неубедительно.
У классиков сказано было, что коммунизм это общество, в котором нет
классов... Общество, в котором нет государства... Общество, в котором нет
эксплуатации человека человеком... Нет войн, нет нищеты, нет социального
неравенства...
А что, собственно, в этом обществе ЕСТЬ? Создавалось впечатление, что
есть в том обществе только знамя, на коем начертано: от каждого по
способностям, каждому по потребностям.
Этого нам было явно недостаточно. Перед мысленным взором нашим
громоздился, сверкая и переливаясь, хрустально чистый, тщательно
обеззараженный и восхитительно безопасный мир, мир великолепных зданий,
ласковых и мирных пейзажей, роскошных пандусов и спиральных спусков, мир
невероятного благополучия и благоустроенности, уютный и грандиозный
одновременно, но мир этот был пуст и неподвижен, словно роскошная декорация
перед Спектаклем Века, который все никак не начинается, потому что его
некому играть, да и пьеса пока еще не написана...
В конце концов мы поняли, кем надлежит заполнить этот сверкающий, но
пустой мир: нашими же современниками, а точнее, лучшими из современников --
нашими друзьями и близкими, чистыми, честными, добрыми людьми, превыше всего
ценящими творческий труд и радость познания... Разумеется, мы несколько
идеализировали и романтизировали своих друзей, но для такой идеализации у
нас были два вполне реальных основания: во-первых, мы их любили, а
во-вторых, их было, черт побери, за что любить!
Хорошо, говорили нам наши многочисленные оппоненты. Пусть это будут
такие, как мы. Но откуда мы возьмемся там в таких подавляющих количествах? И
куда денутся необозримые массы нынешних хамов, тунеядцев, коекакеров,
интриганов, бездельных болтунов и принципиальных невежд, гордящихся своим
невежеством?
Это просто, отвечали мы с горячностью. Медиана колоколообразной кривой
распределения по нравственным и прочим качествам сдвинется со временем
вправо, как это произошло, скажем, с кривой распределения человека по его
физическому росту. Еще каких-нибудь три сотни лет назад средний рост мужчины
составлял 140 -- 150 сантиметров, человек 170 сантиметров считался чуть ли
не великаном, а посмотрите, что делается сейчас!.. То же будет и с
нравственностью. Добрый, честный, увлеченный своим делом человек сейчас
относительно редок (точно так же, впрочем, как редок и полный отпетый
бездельник, и абсолютно безнадежный подлец), а через пару веков такой
человек станет нормой, составит основную массу человеческого общества, а
подонки и мерзавцы сделаются раритетными особями -- один на миллион.
Ладно, говорили оппоненты. Предположим. Но что будет двигать этим вашим
светлым обществом? Куда дальше оно будет развиваться? За счет каких
конфликтов и внутренних противоречий? Ведь развитие -- это борьба
противоположностей! Ведь никаких фундаментальных ("антагонистических")
противоречий в вашем хрустальном сверкающем мире не осталось! Так не
превращается ли он таким образом в застойное болото, в тупик, в конец
человеческой истории, в разновидность этакой социальной эвтаназии?
Это был вопрос посерьезнее. Напрашивался ответ: непрерывная потребность
в знании, непрерывный и бесконечный процесс исследования бесконечной
Вселенной -- вот движущая сила прогресса в Мире Полудня. Но это был в лучшем
случае ответ на вопрос: чем они там все будут заниматься, в этом мире.
Изменение же и совершенствование СОЦИАЛЬНОЙ структуры Мира из процедуры
бесконечного познания никак не следовало.
Мы, помнится, попытались было выдвинуть теорию "борьбы хорошего с
лучшим" как движущего рычага социального прогресса, но вызвали этим только
взрыв насмешек и ядовитых замечаний -- даже Би-Би-Си проехалась по этой
нашей теории, и вполне справедливо.
Между прочим, мы так и не нашли ответа на этот вопрос. Гораздо позднее
мы ввели понятие Вертикального прогресса. Но, во-первых, само это понятие
осталось у нас достаточно неопределенным, а во-вторых, случилось это
двадцатью годами позже. А тогда эту зияющую идеологическую дыру нам нечем
было залатать, и это раздражало нас, но в то же время и побуждало к новым
поискам и дискуссионным изыскам.
В конце концов мы пришли к мысли, что строим отнюдь не Мир, который
Должен Быть, и, уж конечно, не Мир, который Обязательно Когда-Нибудь
Наступит, -- мы строим Мир, в котором НАМ ХОТЕЛОСЬ бы ЖИТЬ и РАБОТАТЬ, и
ничего более. Мы совершенно снимали с себя обязанность доказывать
ВОЗМОЖНОСТЬ и, тем более, НЕИЗБЕЖНОСТЬ такого мира. Но, разумеется, при этом
важнейшей нашей задачей оставалось сделать этот мир максимально
правдоподобным, без логических противоречий, восторженных сусальностей и
социального сюсюканья.
Впрочем, ясное понимание этих довольно простых соображений пришло к нам
значительно позже, добрый пяток лет спустя, когда мы работали над
окончательным текстом романа. Первоначальный же текст, опубликованный в 1962
году, еще носил в себе все признаки исходного замысла: показать, как
вживается человек сегодняшнего дня в мир Светлого Будущего. Впоследствии мы
от этой затеи фактически отказались, мы просто рисовали панораму мира,
пейзажи мира, картинки из жизни мира и портреты людей, его населяющих.
Но уже тогда, в 60-м, мы решительно отказались от сквозного сюжета в
пользу мозаики, так что роман оказался разбит на отдельные главки,
значительная часть которых представляла собою совершенно посторонние друг
другу рассказы, написанные в разное время и по самым разным поводам.
В издании 1967 года всего 19 рассказов, и 9 из них написаны были, так
сказать, "сами по себе" и лишь позже оказались (после соответствующей
обработки и доводки -- приходилось менять героев, а иногда и время действия)
включены в роман.
Вообще-то говоря, сам роман вырос из небольшого незаконченного
рассказика (составившего впоследствии основное содержание главки
"Перестарок"). Назывался этот рассказик "Возвращение", по той простой
причине, что речь в нем шла о возвращении на Землю XXII века людей века
двадцать первого. Впоследствии, общаясь между собой, мы для простоты
называли будущий роман "Возвращение", потому только, что это
(посредственное) название у нас уже было, а настоящее (хорошее) название
надо было еще придумать. И в авторской заявке будущий роман фигурировал как
"Возвращение". И в планы редакционной подготовки его занесли под этим же
названием. Так что когда пора настала книжку выпускать, произошло то, что
происходило неоднократно и до того, и после: выяснилось, что во всех
бумагах, списках, планах и прочих важных документах название уже
зафиксировано, и теперь его не вырубишь топором.
А у нас уже было наготове название, которое нам действительно
нравилось. Его придумал АН, прочитавший к тому времени роман Эндрю Нортон
"Рассвет -- 2250 от Р.Х." -- роман о Земле, еле-еле оживающей после
катастрофы. "Полдень, XXII век" -- это было точно, это было в стиле самого
романа, и здесь, кроме всего прочего, был элемент полемики, очень для нас
важный. Братья Стругацкие принимали посильное участие в идеологической
борьбе. Сражались, так сказать, в меру своих возможностей на идеологическом
фронте. (Господи! Ведь мы тогда и в самом деле верили в необходимость
противопоставить мрачному, апокалиптическому, махрово-реакционному взгляду
на будущее наш, советский, оптимистический, прогрессивный, краснознаменный и
единственно верный!)
Новое название разрешено нам не было, но удалось-таки его втиснуть на
обложку хотя бы в качестве подзаголовка. Впрочем, все это -- пустяки. Нас
ожидали неприятности покруче. Начались они с совершенно невинного сообщения
АН (письмо от 23.03.62):
"Возвращение" по новому постановлению о порядке опубликования
научно-фантастических и научно-художественных произведений отправлено
цензурой в Главатом и вернется в Издательство в понедельник или во вторник,
после чего выйдет в ближайший месяц..."
А далее, после череды писем:
29.05.62. АН: "Даю информацию. 1. Вчера из Главатома пришло "В" с
резолюцией, дословно такой: "В повести А. и Б. Стругацких секретных сведений
не содержится, но она написана на низком уровне (!) и не рекомендуется к
опубликованию". Так-то. Сейчас же Нина Беркова* отнесла эту резолюцию в
Главлит. Но главлитского начальства не было на месте, и как отнесется
Главлит к этой идиотской цидуле -- неизвестно. Самое смешное, что книга наша
Главлитом уже подписана, но из-за гнусной рекомендации ее опять задержали и
могут вообще не выпустить..."
Для новых россиян считаю нужным пояснить: Главлит, то есть Главное
управление по делам литературы, -- это была та организация, которая ведала
охраной государственной и военной тайны в литературе, дабы никакая секретная
информация не проскочила в книге лопоухого -- а может быть, и
злонамеренного! -- писателя и не сделалась достоянием врага. Как было
сказано выше, в отношении "Возвращения" Главлит до сих пор, вроде бы, не
питал никаких враждебных намерений, но вот теперь возник некий Главатом,
организация новая, с иголочки, с неясными пока задачами, но, видимо, с
немалыми амбициями, раз с ходу берет на себя право судить об уровне
художественного произведения.
И вот наконец... Дальше я даю фактически полный текст письма АН,
отправленного в интервале 8.06 -- 12.06 (точной даты нет). Это обширный
текст, но он, по-моему, представляет определенный интерес для каждого, кому
захочется погрузиться в ностальгически светлые, истинно советские времена,
когда был Порядок и все было Нормально. Особенно считаю нужным подчеркнуть,
что это -- июнь 1962 года, совсем недавно отгремел XXII съезд КПСС, на дворе
-- разгар Первой Оттепели, "Один день Ивана Денисовича" вот-вот выдвинут на
Ленинскую премию... и вообще -- так вольно дышится в возрожденном Арканаре!
---------------------------------
* Нина Матвеевна Беркова -- наш редактор на протяжении долгих лет,
сделавшая очень мною для АБС в Детгизе. (Прим. авт.)
"Вот и дождались светлого праздника: "Возвращение" из Главлита
получено, сдано в производство и выйдет, по утверждению нач.
производственного отдела, в июле. Т.е. выйдет сигнал. Но получилось все так,
что мне даже не радостно. Мерзость случившегося беспредельна. Вот как это
было:
"ВОЗВРАЩЕНИЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ". Действующие лица: А. Стругацкий -- автор. Н.
Беркова -- редактор. Компанией -- главный редактор Детгиза. Пискунов --
директор Детгиза. Калинина -- чин в Главлите. Кондорицкий -- крупный чин в
Главатоме. Калинин, Ильин -- его референты.
Как ты помнишь, "В" было передано в Главатом по требованию Главлита в
середине марта. В середине апреля, после троекратного напоминания о том, что
книгу нельзя задерживать так долго, что стоит производство и т.д., а также о
том, что от них требуется всего-навсего сообщить, содержатся ли в книге
закрытые сведения по атомной энергетике, в Детгиз пришла официальная бумага
за подписью Кондорицкого: "Закрытых сведений в книге не содержится, но книгу
печатать нельзя, потому что она написана на низком уровне". Уповая на
"хемингуэевской", манере -- нарочитый лаконизм, многозначительные смысловые
подтексты, аскетический отказ от лишних эпитетов и метафор. И самый
необходимый минимум научных объяснений -- тот минимум, без которого читатель
вообще бы ничего не понял, да и сама идея "Частных предположений" оказалась
бы утраченной.
Кажется, здесь в первый и последний раз у АБС появляется текст,
написанный от лица женщины, и, кажется, именно в этом рассказе впервые
упоминается звездолетчик Горбовский и его корабль "Тариэль".
Сюжет этого рассказа осенил БН в конце лета 1959 года, когда он,
проживая в гостинице-общежитии Пулковской обсерватории, яростно и безуспешно
боролся с мухами в своем номере. "Да что же это такое! -- воскликнул он
наконец в полном отчаянии. -- Кажется, чем больше я их бью, тем больше их
становится!" Идея рассказа тут же выкристаллизовалась.
АН получил черновик в середине сентября и подверг его вполне
нелицеприятной, а равно и справедливой критике:
"...Сюжет скверен. Как только читатель добирается до того места, где
становится понятным, что мухи представляют опасность, он, читатель,
немедленно представляет себе, что будет дальше: безнадежная борьба экипажа,
стремление взорваться, лишь бы не завезти заразу на Землю, и наконец, полная
и безусловная дезинсекция на платформе инсектицидов или ультранасадок.
Спасти сюжет могла бы только неожиданная, по возможности юмористическая,
развязка..."
Юмористической развязки не получилось и у АН, но после переделки
рассказ (теперь он назывался "Мухи") безусловно стал лучше, хотя по-прежнему
цветами радуги отнюдь не переливался. Рассказ как рассказ. В нем не было
ничего для нас нового. Свежести не было. Никакой. Нам явно надоедало писать
рассказы. Надвигалась эпоха повестей.
Между прочим, изначально эта маленькая повесть называлась "С грузом
прибыл". Она и придумана, и исполнена была как "производственная". Самым
ценным для авторов была в ней атмосфера обыденности, повседневности,
антигероизма, если угодно.
8.02.58. АНС: "План ты предложил отличный, и он нуждается лишь в
некоторых доработках. Преимущества его такие: 1) Первая в СССР вещь на тему
о межпланетном пиратстве; 2) Отличная преемственность с "СБТ"; 3) Снова это
не флаги и стяги во всепланетном масштабе, а только эпизод; 4) Энергичный
сюжет; 5) И тк. дл."
К сожалению, упоминаемый выше план не сохранился, -- а интересно было
бы почитать его сейчас! Там были сражения в космическом пространстве, там
были таинственные "Симмонсы" -- настоящие, без дураков, пираты, жестокие,
омерзительные и беспощадные, оседлавшие межпланетные коммуникации и
готовящиеся нанести удар из космоса по Советским республикам...
Ничего этого в первом варианте "Страшной большой..." не осталось. Да и
не могло остаться. 19.03.59 АН пишет:
"... наша идея СБП горит синим огнем. НИКАКИХ боев в межпланетном
пространстве. Даже смотреть не будут. Надо придумать что-то другое".
Сама государыня Идеологическая Система была против этого варианта.
Обойдясь без пиратов и боев в космическом пространстве, АН, конечно,
довел-таки дело до конца, но после совместного обсуждения и разбора вариант
был отвергнут -- уже самими соавторами. В окончательный текст "ПнА" вошли из
него только несколько кусочков.
Кажется, именно "ПнА" была первой нашей повестью, написанной в новой,
упомянутой выше, манере "хемингуэевского лаконизма". Кроме того, она впервые
работалась и самым новейшим способом: оба соавтора сидят у большого
обеденного стола в маминой комнате в Ленинграде напротив друг друга, один за
машинкой, другой -- с листом бумаги и ручкой (для записи возникающих
вариантов) и слово за словом, абзац за абзацем, страница за страницей ищут,
обсуждают и шлифуют Идеальный Окончательный Текст.
...Конец октября -- начало ноября 1959 года. На улице холодно. Трещат
поленья в большой кафельной печи. Мама хлопочет на кухне, иногда заходит к
нам на цыпочках -- что-нибудь взять из буфета. Все еще живы и даже, в общем,
здоровы. И все впереди. И все получается. Найден новый способ работы,
работается удивительно легко, и все идет как по маслу: повесть "С грузом
прибыл" и три рассказа -- "Странные люди", "Почти такие же",
"Скатерть-самобранка" -- закончены меньше чем за месяц. Казалось, теперь
всегда будет так -- легко и как по маслу. Но нам это только казалось.
Этот роман задуман был, видимо, в самом начале 1959 года.
Вот первое упоминание о нем:
19.03.59. АН: "Теперь о "Возвращении". Пришли мне три своих неудачных
варианта, хочу поглядеть, по какому пути ты идешь. Все три. У меня сильное
подозрение, что ты прешься не по той дорожке -- слишком тебя занимает
психология".
Работа шла трудно. Изначально будущее сочинение мыслилось авторами как
большой утопический роман о третьем тысячелетии, но в то же время и как
роман приключенческий, исполненный фантастических событий, то есть отнюдь не
как социально-философский трактат.
Сохранилась копия заявки, которую в декабре 1959 года АН подал в
издательство "Молодая гвардия". Там сюжет "Возвращения" выглядит так
(повторяю -- это конец 1959-го: написано несколько вариантов начала, ни один
из них не представляется авторам окончательным и даже просто годным к
употреблению):
"В самом начале XXI века одна из первых межзвездных экспедиций,
производившая эксперименты по движению на возлесветовых скоростях, выпадает
из "своего" времени и возвращается после перелета, продолжавшегося несколько
лет, на Землю конца 22 века. Перелет был трудный, выжили только два человека
-- штурман и врач. Они и являются героями повести. Оказавшись в
коммунистическом будущем, они сначала теряются, не зная, смогут ли стать
полезными членами общества, но затем находят свое место в общем строю,
спешно наверстывают каждый в своей области все, чего добилось человечество
за прошедшие два века, и приглашаются принять
участие в дальней звездной экспедиции, имеющей целью найти во Вселенной
братьев Человека по разуму. На новейшем по новому времени корабле
(гравитабль, оборудованный "двигателями времени") они достигают довольно
отдаленной планетной системы, на одной из планет которой обнаруживают
разумную жизнь. Следует встреча с иным человечеством, описание их жизни и
приключения на незнакомой планете. Земляне с точки зрения этих людей
являются новой, чрезвычайно стремительной и активной формой жизни.
"Медленное человечество" по условиям эволюционного развития на их планете
очень плохо приспособлено к быстрому и активному прогрессу, настолько плохо,
что, несмотря на значительно более длительную историю, чем история
человечества на Земле, они едва успели добраться до употребления не очень
сложных машин. Тем не менее "медленное человечество" продолжает упорно, хотя
и очень замедленными темпами, двигаться вперед. Оказав "братьям по разуму"
посильную помощь, земляне, несколько разочарованные, возвращаются на Землю.
Они прибывают в Солнечную систему через тысячу лет. Земля изменилась
неузнаваемо, все планеты земного типа "выправлены" и стали такими же
цветущими и заселенными мирами, как сама Земля. Планеты-гиганты
"разрабатываются" в качестве неисчерпаемых источников даровой энергии для
грандиозных экспериментов по исследованию структуры пространства и времени и
для сверхдальней связи с другими мирами Вселенной. Люди научились "творить"
любые вещи из любого вещества. Оказавшись в этом мире, герои снова на
некоторое время теряются и снова находят свое место среди многих миллиардов
"властелинов" необычайных машин, "творцов" новых миров и замечательных
художников. ИДЕЯ. Показать две последовательные ступени развития
человечества будущего. Показать неисчерпаемые технические и творческие
возможности человечества. Показать, что люди будущего -- именно люди, не
утратившие ни любви, ни дружбы, ни страха потерь, ни способности восхищаться
прекрасным. Показать некоторые детали коммунизма "во плоти". Показать
несостоятельность "теории" ограниченных возможностей познания для человека,
взятого отдельно".
Даже со скидкой на специфику издательской заявки как некоего особого
жанра по прочтении этого текста приходится признать, что авторы так и не
уяснили себе сами, что же они хотят писать -- приключенческий роман или
утопию. Это им еще предстоит выяснить. Методом проб и ошибок.
В те времена нас часто, охотно и все кому не лень ругали за то, что мы
"не знаем реальной жизни". При этом, безусловно, имелось в виду, что мы не
знаем ТЕМНЫХ сторон жизни, нас окружающей, что мы ее идеализируем, что не
хватили мы еще как следует шилом патоки, что знать мы пока не знаем,
насколько кисла курятина и что петух жареный нас в маковку еще по-настоящему
не клевал -- словом, совсем как у Александра Исаевича: "...едете по жизни,
семафоры зеленые".
Отчасти это было, положим, верно. Жизнь не часто и не систематически
загоняла нас в свои мрачные тупики (АН -- почаще, БН -- совсем редко), а
если и загоняла, то сама же из этих тупиков милостиво и выводила. Не было в
нашей жизни настоящего безысходного невезенья, и с настоящей свинцовой
несправедливостью встретиться никому из нас не довелось. На всякое невезенье
случалось у нас через недолгое время свое везенье, а несправедливости судьбы
и времени мы преодолевали сравнительно легко -- как бегун преодолевает
барьеры, теряя в скорости, но не в азарте. Как мне теперь ясно, оптимизм наш
и даже некоторый романтизм тех времен проистекали отнюдь не из того факта,
что в жизни мы редко встречали плохих людей, -- просто мы, слава Богу,
достаточно часто встречали хороших.
Однако жизнь, нас окружавшая, была такова, что не требовалось
обязательно быть ее окровавленной или обгаженной жертвой, чтобы понимать,
какая гигантская пропасть лежит между сегодняшним реальным миром и миром
Полудня, который мы стремились изобразить.
Да, мы очень хорошо понимали, что живем именно в Советском Союзе и
именно в "такой момент", и тем не менее мысль написать утопию -- с одной
стороны, вполне a la Ефремов, но в то же время как бы и в противопоставление
геометрически-холодному совершенному ефремовскому миру, -- мысль эта
возникла у нас самым естественным путем. Нам казалось чрезвычайно заманчивым
и даже, пожалуй, необходимым изобразить МИР, В КОТОРОМ БЫЛО БЫ УЮТНО И
ИНТЕРЕСНО ЖИТЬ -- не вообще кому угодно, а именно нам, сегодняшним,
выдернутым из этого Советского Союза и из этого самого "момента".
Мы тогда еще не уяснили для себя, что возможны лишь три
литературно-художественные концепции будущего: Будущее, в котором хочется
жить, Будущее, в котором жить невозможно, и Будущее, недоступное пониманию,
то есть расположенное по "ту сторону" сегодняшней морали.
Мы понимали, однако, что Ефремов создал мир, в котором живут и
действуют люди специфические, небывалые еще люди, которыми мы все станем
(может быть) через множество и множество веков, а значит, и не люди вовсе --
модели людей, идеальные схемы, образцы для подражания, в лучшем случае. Мы
ясно понимали, что Ефремов создал, собственно, классическую утопию -- МИР,
КАКИМ ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ. (Это особая концепция Будущего, лежащая за пределами
художественной литературы, в области философии, социологии и научной этики
-- не роман уже, а скорее, слегка беллетризованный трактат).
Нам же хотелось совсем другого, мы отнюдь не стремились выходить за
пределы художественной литературы, наоборот, нам нравилось писать о
людях и о человеческих судьбах, о приключениях человека в Природе и
Обществе. Кроме того, мы были уверены, что уже сегодня, сейчас, здесь,
вокруг нас живут и трудятся люди, способные заполнить собой Светлый, Чистый,
Интересный Мир, в котором не будет (или почти не будет) никаких "свинцовых
мерзостей жизни".
Это было время, когда мы искренне верили в коммунизм как высшую и
совершеннейшую стадию развития человеческого общества. Нас, правда, смущало,
что в трудах классиков марксизма-ленинизма по поводу этого важнейшего этапа,
по поводу фактически ЦЕЛИ ВСЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ сказано так мало, так
скупо и так... неубедительно.
У классиков сказано было, что коммунизм это общество, в котором нет
классов... Общество, в котором нет государства... Общество, в котором нет
эксплуатации человека человеком... Нет войн, нет нищеты, нет социального
неравенства...
А что, собственно, в этом обществе ЕСТЬ? Создавалось впечатление, что
есть в том обществе только знамя, на коем начертано: от каждого по
способностям, каждому по потребностям.
Этого нам было явно недостаточно. Перед мысленным взором нашим
громоздился, сверкая и переливаясь, хрустально чистый, тщательно
обеззараженный и восхитительно безопасный мир, мир великолепных зданий,
ласковых и мирных пейзажей, роскошных пандусов и спиральных спусков, мир
невероятного благополучия и благоустроенности, уютный и грандиозный
одновременно, но мир этот был пуст и неподвижен, словно роскошная декорация
перед Спектаклем Века, который все никак не начинается, потому что его
некому играть, да и пьеса пока еще не написана...
В конце концов мы поняли, кем надлежит заполнить этот сверкающий, но
пустой мир: нашими же современниками, а точнее, лучшими из современников --
нашими друзьями и близкими, чистыми, честными, добрыми людьми, превыше всего
ценящими творческий труд и радость познания... Разумеется, мы несколько
идеализировали и романтизировали своих друзей, но для такой идеализации у
нас были два вполне реальных основания: во-первых, мы их любили, а
во-вторых, их было, черт побери, за что любить!
Хорошо, говорили нам наши многочисленные оппоненты. Пусть это будут
такие, как мы. Но откуда мы возьмемся там в таких подавляющих количествах? И
куда денутся необозримые массы нынешних хамов, тунеядцев, коекакеров,
интриганов, бездельных болтунов и принципиальных невежд, гордящихся своим
невежеством?
Это просто, отвечали мы с горячностью. Медиана колоколообразной кривой
распределения по нравственным и прочим качествам сдвинется со временем
вправо, как это произошло, скажем, с кривой распределения человека по его
физическому росту. Еще каких-нибудь три сотни лет назад средний рост мужчины
составлял 140 -- 150 сантиметров, человек 170 сантиметров считался чуть ли
не великаном, а посмотрите, что делается сейчас!.. То же будет и с
нравственностью. Добрый, честный, увлеченный своим делом человек сейчас
относительно редок (точно так же, впрочем, как редок и полный отпетый
бездельник, и абсолютно безнадежный подлец), а через пару веков такой
человек станет нормой, составит основную массу человеческого общества, а
подонки и мерзавцы сделаются раритетными особями -- один на миллион.
Ладно, говорили оппоненты. Предположим. Но что будет двигать этим вашим
светлым обществом? Куда дальше оно будет развиваться? За счет каких
конфликтов и внутренних противоречий? Ведь развитие -- это борьба
противоположностей! Ведь никаких фундаментальных ("антагонистических")
противоречий в вашем хрустальном сверкающем мире не осталось! Так не
превращается ли он таким образом в застойное болото, в тупик, в конец
человеческой истории, в разновидность этакой социальной эвтаназии?
Это был вопрос посерьезнее. Напрашивался ответ: непрерывная потребность
в знании, непрерывный и бесконечный процесс исследования бесконечной
Вселенной -- вот движущая сила прогресса в Мире Полудня. Но это был в лучшем
случае ответ на вопрос: чем они там все будут заниматься, в этом мире.
Изменение же и совершенствование СОЦИАЛЬНОЙ структуры Мира из процедуры
бесконечного познания никак не следовало.
Мы, помнится, попытались было выдвинуть теорию "борьбы хорошего с
лучшим" как движущего рычага социального прогресса, но вызвали этим только
взрыв насмешек и ядовитых замечаний -- даже Би-Би-Си проехалась по этой
нашей теории, и вполне справедливо.
Между прочим, мы так и не нашли ответа на этот вопрос. Гораздо позднее
мы ввели понятие Вертикального прогресса. Но, во-первых, само это понятие
осталось у нас достаточно неопределенным, а во-вторых, случилось это
двадцатью годами позже. А тогда эту зияющую идеологическую дыру нам нечем
было залатать, и это раздражало нас, но в то же время и побуждало к новым
поискам и дискуссионным изыскам.
В конце концов мы пришли к мысли, что строим отнюдь не Мир, который
Должен Быть, и, уж конечно, не Мир, который Обязательно Когда-Нибудь
Наступит, -- мы строим Мир, в котором НАМ ХОТЕЛОСЬ бы ЖИТЬ и РАБОТАТЬ, и
ничего более. Мы совершенно снимали с себя обязанность доказывать
ВОЗМОЖНОСТЬ и, тем более, НЕИЗБЕЖНОСТЬ такого мира. Но, разумеется, при этом
важнейшей нашей задачей оставалось сделать этот мир максимально
правдоподобным, без логических противоречий, восторженных сусальностей и
социального сюсюканья.
Впрочем, ясное понимание этих довольно простых соображений пришло к нам
значительно позже, добрый пяток лет спустя, когда мы работали над
окончательным текстом романа. Первоначальный же текст, опубликованный в 1962
году, еще носил в себе все признаки исходного замысла: показать, как
вживается человек сегодняшнего дня в мир Светлого Будущего. Впоследствии мы
от этой затеи фактически отказались, мы просто рисовали панораму мира,
пейзажи мира, картинки из жизни мира и портреты людей, его населяющих.
Но уже тогда, в 60-м, мы решительно отказались от сквозного сюжета в
пользу мозаики, так что роман оказался разбит на отдельные главки,
значительная часть которых представляла собою совершенно посторонние друг
другу рассказы, написанные в разное время и по самым разным поводам.
В издании 1967 года всего 19 рассказов, и 9 из них написаны были, так
сказать, "сами по себе" и лишь позже оказались (после соответствующей
обработки и доводки -- приходилось менять героев, а иногда и время действия)
включены в роман.
Вообще-то говоря, сам роман вырос из небольшого незаконченного
рассказика (составившего впоследствии основное содержание главки
"Перестарок"). Назывался этот рассказик "Возвращение", по той простой
причине, что речь в нем шла о возвращении на Землю XXII века людей века
двадцать первого. Впоследствии, общаясь между собой, мы для простоты
называли будущий роман "Возвращение", потому только, что это
(посредственное) название у нас уже было, а настоящее (хорошее) название
надо было еще придумать. И в авторской заявке будущий роман фигурировал как
"Возвращение". И в планы редакционной подготовки его занесли под этим же
названием. Так что когда пора настала книжку выпускать, произошло то, что
происходило неоднократно и до того, и после: выяснилось, что во всех
бумагах, списках, планах и прочих важных документах название уже
зафиксировано, и теперь его не вырубишь топором.
А у нас уже было наготове название, которое нам действительно
нравилось. Его придумал АН, прочитавший к тому времени роман Эндрю Нортон
"Рассвет -- 2250 от Р.Х." -- роман о Земле, еле-еле оживающей после
катастрофы. "Полдень, XXII век" -- это было точно, это было в стиле самого
романа, и здесь, кроме всего прочего, был элемент полемики, очень для нас
важный. Братья Стругацкие принимали посильное участие в идеологической
борьбе. Сражались, так сказать, в меру своих возможностей на идеологическом
фронте. (Господи! Ведь мы тогда и в самом деле верили в необходимость
противопоставить мрачному, апокалиптическому, махрово-реакционному взгляду
на будущее наш, советский, оптимистический, прогрессивный, краснознаменный и
единственно верный!)
Новое название разрешено нам не было, но удалось-таки его втиснуть на
обложку хотя бы в качестве подзаголовка. Впрочем, все это -- пустяки. Нас
ожидали неприятности покруче. Начались они с совершенно невинного сообщения
АН (письмо от 23.03.62):
"Возвращение" по новому постановлению о порядке опубликования
научно-фантастических и научно-художественных произведений отправлено
цензурой в Главатом и вернется в Издательство в понедельник или во вторник,
после чего выйдет в ближайший месяц..."
А далее, после череды писем:
29.05.62. АН: "Даю информацию. 1. Вчера из Главатома пришло "В" с
резолюцией, дословно такой: "В повести А. и Б. Стругацких секретных сведений
не содержится, но она написана на низком уровне (!) и не рекомендуется к
опубликованию". Так-то. Сейчас же Нина Беркова* отнесла эту резолюцию в
Главлит. Но главлитского начальства не было на месте, и как отнесется
Главлит к этой идиотской цидуле -- неизвестно. Самое смешное, что книга наша
Главлитом уже подписана, но из-за гнусной рекомендации ее опять задержали и
могут вообще не выпустить..."
Для новых россиян считаю нужным пояснить: Главлит, то есть Главное
управление по делам литературы, -- это была та организация, которая ведала
охраной государственной и военной тайны в литературе, дабы никакая секретная
информация не проскочила в книге лопоухого -- а может быть, и
злонамеренного! -- писателя и не сделалась достоянием врага. Как было
сказано выше, в отношении "Возвращения" Главлит до сих пор, вроде бы, не
питал никаких враждебных намерений, но вот теперь возник некий Главатом,
организация новая, с иголочки, с неясными пока задачами, но, видимо, с
немалыми амбициями, раз с ходу берет на себя право судить об уровне
художественного произведения.
И вот наконец... Дальше я даю фактически полный текст письма АН,
отправленного в интервале 8.06 -- 12.06 (точной даты нет). Это обширный
текст, но он, по-моему, представляет определенный интерес для каждого, кому
захочется погрузиться в ностальгически светлые, истинно советские времена,
когда был Порядок и все было Нормально. Особенно считаю нужным подчеркнуть,
что это -- июнь 1962 года, совсем недавно отгремел XXII съезд КПСС, на дворе
-- разгар Первой Оттепели, "Один день Ивана Денисовича" вот-вот выдвинут на
Ленинскую премию... и вообще -- так вольно дышится в возрожденном Арканаре!
---------------------------------
* Нина Матвеевна Беркова -- наш редактор на протяжении долгих лет,
сделавшая очень мною для АБС в Детгизе. (Прим. авт.)
"Вот и дождались светлого праздника: "Возвращение" из Главлита
получено, сдано в производство и выйдет, по утверждению нач.
производственного отдела, в июле. Т.е. выйдет сигнал. Но получилось все так,
что мне даже не радостно. Мерзость случившегося беспредельна. Вот как это
было:
"ВОЗВРАЩЕНИЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ". Действующие лица: А. Стругацкий -- автор. Н.
Беркова -- редактор. Компанией -- главный редактор Детгиза. Пискунов --
директор Детгиза. Калинина -- чин в Главлите. Кондорицкий -- крупный чин в
Главатоме. Калинин, Ильин -- его референты.
Как ты помнишь, "В" было передано в Главатом по требованию Главлита в
середине марта. В середине апреля, после троекратного напоминания о том, что
книгу нельзя задерживать так долго, что стоит производство и т.д., а также о
том, что от них требуется всего-навсего сообщить, содержатся ли в книге
закрытые сведения по атомной энергетике, в Детгиз пришла официальная бумага
за подписью Кондорицкого: "Закрытых сведений в книге не содержится, но книгу
печатать нельзя, потому что она написана на низком уровне". Уповая на
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента