Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright Борис Стругацкий
"Если", 1998, No11-12, сс.296-315
Оригинал этого документа расположен на сайте "Общий Текст" (TextShare)
Ў http://textshare.da.ru
OCR: Проект "Общий Текст"("TextShare") http://textshare.da.ru
http://textshare.da.ru
---------------------------------------------------------------
Кому из истинных ценителей творчества Аркадия и Бориса Стругацких не
хотелось бы вновь обратиться к книгам любимых писателей, узнать их судьбу,
лучше понять их героев, увидеть, как создавались знакомые с детства близкие
и далекие миры?
Комментарии к произведениям братьев Стругацких написаны Борисом
Натановичем для полного собрания сочинений, которое готовится к выходу в
донецком издательстве "Сталкер". По замыслу автора, они должны сопровождать
каждый выходящий том (произведения сгруппированы в хронологическом порядке).
Отметим также, что в собрание сочинений войдут рассказы и фрагменты, доселе
нигде не публиковавшиеся.
С разрешения Б. Н. Стругацкого, члена Творческого совета журнала, и
директора издательства "Сталкер" А. А. Воронина мы познакомим наших
читателей с журнальным вариантом "Комментариев..."
Внезапно обнаруживаешь, что забыл, оказывается, то, что, казалось бы,
раньше прекрасно помнил и что должен был бы помнить всегда.
Например: когда мы задумали и начали собирать материал для сказочной
повести, названной тогда условно "Маги" и ставшей впоследствии известной под
названием "Понедельник начинается в субботу"? В архиве есть разрозненные
наброски. Есть заметки. Есть заготовленные впрок смешные имена и хохмочки
специального назначения. А вот даты -- нет. Нет даты.
Разумеется, сохранился (в значительной степени) архив. Сохранилось
большинство писем. Сохранились рабочие дневники. Сохранились кое-какие
черновики, заметки и наброски. Брульоны. Но!
Вот, скажем, запись в рабочем дневнике (26.09.1976). Подробный список
имен действующих лиц с указанием возраста и профессии. Подробное расписание
событий под названием "вид общий".
... 7. Симода уводит в горы радиста; через семь дней придет корабль, а
надежда на связь плохая. 8. Смерть повара. Симптомы. 9. Похороны. 10.
Расправа с пилотом, лишенным алкоголя...
Помню, что задумывалось все это как фантастический детектив. Помню, что
действие происходит на острове... Но ЧТО ИМЕННО там происходит? Отчего герои
умирают один за другим? Болезнь? Чудища из моря? Пришельцы? Почему пилот (он
же охотник-профессионал Уоллес Уиллер, 50 лет) был "лишен алкоголя"? Кем
лишен? С какой целью? И как с ним, черт побери, "расправились"?
Ясно, что в те далекие поры, двадцать с лишним лет тому назад, основная
ситуация задуманной повести была настолько нам очевидна, что мы даже не
потрудились записать ее. А потом замысел был отставлен, и все благополучно
позабылось. (Тогда, в ноябре, мы занялись разработкой "Отчета Абалкина",
хотя сам Абалкин к тому времени не был даже придуман, а разведку на планете
Надежда вел Максим Каммерер).
Примеров подобных абсолютных и окончательных провалов в памяти я могу
привести, может быть, не слишком много, но они имеют место, и это не только
раздражает, но и пугает меня. Нельзя. Жалко же! Надо, пока не поздно,
заняться такими вот специфическими воспоминаниями, а то, глядишь, через
десяток лет и вспоминать будет нечего. Да и некому.
Наверное, далеко не каждому читателю, пусть даже и поклоннику АБС, эти
заметки будут интересны. В конце концов, кому какое дело, как именно
задумывалась "Улитка на склоне" и какие перипетии претерпевала в процессе
написания? Кто был прообразом Горбовского и откуда взялось название
"Понедельник начинается в субботу"? Почему "Гадкие лебеди" существовали
изначально как совершенно самостоятельное произведение, а потом, пятнадцать
лет спустя, вдруг сделались содержанием "Синей папки", романом в романе?..
Не думаю, чтобы меня самого в возрасте 15 -- 20 лет заинтересовали бы
вопросы такого рода применительно к обожаемому Г. Дж. Уэллсу или нежно
любимому А. Р. Беляеву. Однако в возрасте 30 -- 40 лет мне уже, помнится,
было интересно знать, почему Г. Дж. так внезапно ушел от фантастики в
суконный реализм и правда ли, что в творческой жизни А. Р. Беляева роковую
роль сыграл ныне уже почти позабытый А. Р. Палей?
Ни в коей мере не следует рассматривать эти заметки как "Воспоминания о
пережитом" и, тем более, как мемуары типа "Наша жизнь в литературе". Для
этого нет никаких оснований. Жизнь моя (да и АН, пожалуй) отнюдь не
изобиловала -- слава Богу! -- ни увлекательными приключениями, ни
загадочными событиями, ни социально-значимыми поступками, ни хотя бы тесными
контактами с великими людьми XX века. Поэтому мемуары мне писать просто не о
ком и не о чем, и комментарии эти суть не более, чем по возможности
систематизированные заметки относительно написанного АБС за тридцать пять
лет -- то, что показалось мне (лично мне!) любопытным; или заведомо не
известно широкой публике; или представляет собой ответы на вопросы
читателей, накопившиеся за все эти годы.
x x x
Итак, начнем:
Если бы не фантастическая энергия АН, если бы не отчаянное его
стремление выбиться, прорваться, стать -- никогда бы не было братьев
Стругацких. Ибо я был в те поры инертен, склонен к философичности и
равнодушен к успехам в чем бы то ни было, кроме, может быть, астрономии,
которой, впрочем, тоже особенно не горел. От кого-то (вполне может быть, что
от АН) услышал я в ранней молодости древнюю поговорку: "Лучше идти, чем
бежать; лучше стоять, чем идти; лучше сидеть, чем стоять; лучше лежать, чем
сидеть; лучше спать, чем лежать..." -- и она привела меня в неописуемый
восторг. (Правда, последнего звена этой восхитительной цепочки: "...лучше
умереть, чем спать", я по молодости лет, разумеется, во внимание никак не
принимал.) АН же был в те поры напорист, невероятно трудоспособен и
трудолюбив и никакой на свете работы не боялся. Наверное, после армии
штатский мир казался ему вместилищем неограниченных свобод и невероятных
возможностей.
(Потом все это прошло и переменилось. АН стал равнодушен и инертен, БН
же, напротив, взыграл и взорлил; но, во-первых, произошло это лет двадцать
спустя, а во-вторых, даже в лучшие свои годы не достигал я того состояния
клубка концентрированной энергии, в каковом пребывал АН периода 1955 -- 65
годов.)
К 1955 году у авторов было: "Пепел Бикини" --
художественно-публицистическая повесть, написанная АН в соавторстве со своим
армейским приятелем В. Петровым (опубликована в журнале "Юность");
фантастическая повесть "Четвертое Царство", написанная АН в одиночку, нигде
не опубликованная и (кажется) никуда, ни в какое издательство никогда так и
не посланная; фантастический рассказ "Виско", написанный БН в одиночку и
получивший высокую оценку учительницы литературы (впоследствии уничтожен
автором в приступе законного самобичевания); фантастический рассказ
"Затерянный в толпе", написанный БН в одиночку -- вымученная и
нежизнеспособная попытка выразить обуревавшую его тогда идею "приобретения
памяти" -- путешествий сознания по мирам Вселенной; "Первые" -- чрезвычайно
эффектный и энергичный набросок несостоявшейся фантастической повести,
задуманной некогда АН (и использованный позже в "Стране багровых туч"); "Как
погиб Канг" -- фантастический рассказ АН, написанный им еще в 1946 году (от
руки, черной тушью, с превосходными иллюстрациями автора); "Песчаная
горячка" -- первый опыт работы вдвоем, фантастический рассказ, сделанный в
манере этакого прозаического буриме: страницу на машинке -- один, затем
страницу на машинке -- другой, и так до конца, без предварительного плана,
не имея никакого представления о том, где происходит действие, кто герои и
чем все должно закончиться...
В соответствии со сложившейся уже легендой АБС придумали и начали
писать "Страну багровых туч" на спор -- поспорили в начале 1955 (или в конце
1954) на бутылку шампузы с Ленкой, женой АН, а поспорив, тут же сели, все
придумали и принялись писать.
На самом деле "Страна..." задумана была давно. Идея повести о
трагической экспедиции на беспощадную планету Венеру возникла у АН, видимо,
во второй половине 1951 года. Я смутно помню наши разговоры на эту тему и
совершенно не способен установить сколь-нибудь точную дату. Подавляющее
большинство писем БН того периода утрачено, но большинство писем АН, слава
Богу, сохранилось. Вот отрывок из письма АН от 5.03.53:
"...хочешь мужского разговора -- давай поговорим. Прежде всего -- о
моих литературных талантах. Очень уж ты их преувеличиваешь. Конечно,
теоретически можно представить себе этакий научно-фантастический вариант
"Далеко от Москвы", где вместо начальника строительства будет
военно-административный диктатор Советских районов Венеры, вместо Адуна --
Берег Багровых Туч, вместо Тайсина -- нефтеносного острова -- "Урановая
Голконда", вместо нефтепровода -- что-нибудь, добывающее уран и отправляющее
его на Землю... Четыре раза пытался я начать такую книгу, написал уже целых
полторы главы... И каждый раз спотыкался и в отчаянии бросал перо. Дело не в
том, что я не могу себе представить людей в таких условиях, их быт, нравы,
выпивки, мелкие ссоры и большие радости -- слава богу, хоть в этом ты не
ошибся, мне просто было бы достаточно описать людей, окружающих меня сейчас.
Дело гораздо глубже и проще -- я совершенно не подготовлен технически, не
имею ни малейшего представления о возможных формах производства или там
добычи урана, о возможных организационных формах не только такого
фантастического, но даже и обычного предприятия... Согласись, ну какой тут к
черту реализм, когда ничего мало-мальски реального я не могу поставить в
основу повести? Поэтому я сузил задачу и написал просто рассказ о гибели
одной из первых экспедиций на неведомую планету -- Венеры я бегу, ибо там
из-за твоих песков и безводья не развернешься..."
Ни одного письма, датированного 1954-м годом, не сохранилось.
Существует письмо БН без даты, относящееся, видимо, к весне 1955 года. Судя
по этому письму, работа, причем СОВМЕСТНАЯ, над "СБТ" идет уже полным ходом
-- во всяком случае, составляются подробные планы и обсуждаются различные
сюжетные ходы. В апреле 1955-го АН еще в Хабаровске, ждет не дождется
увольнения из армии и заканчивает повесть "Четвертое царство". Но уже в
своем июльском, 1956 года, письме БН рецензирует первую часть "СБТ", вчерне
законченную АН, и излагает разнообразные соображения по этому поводу. В
постскриптуме он обещает: "Начну теперь писать, как бешеный, -- ты меня
вдохновил".
Таким образом историческое пари было заключено, скорее всего, летом или
осенью 1954 года, во время очередного отпуска АН, когда он с женой приезжал
в Ленинград. Мне кажется, что я даже помню, где это было: на Невском, близ
Аничкова моста. Мы прогуливались там втроем, АН с БН, как обычно, костерили
современную фантастику за скуку, беззубость и сюжетную заскорузлость, а
Ленка слушала, слушала, потом терпение ее иссякло, и она сказала:
"Если вы так хорошо знаете, как надо писать, почему же сами не
напишите, а только все грозитесь да хвастаетесь. Слабо?" И пари тут же
состоялось.
Писалась "Страна..." медленно и трудно. Мы оба представления не имели,
как следует работать вдвоем. У АН, по крайней мере, был уже определенный
опыт работы в одиночку, у БН и того не было. Планы составляли вместе, но
главы и части писали порознь, каждый сам по себе. В результате АН закончил
черновик первой части -- БН завяз еще в первой главе; АН вовсю пишет вторую
часть -- БН кое-как закончил первую главу первой части, и она, разумеется,
ни в какие ворота не лезет в сравнении с уже сделанным -- там другие герои,
другие события, и сама стилистика другая...
В июле 1956 года АН пишет отчаянное письмо:
"...Единственно приемлемыми, хотя и практически неравноценными являются
2 пути. 1-й -- длинный и сложный, сулящий массу осложнений: ты будешь писать
свое, не обращая внимания на то, что сделано мною. Синтезировать наши работы
будет в таком случае гораздо сложнее. 2-й -- наилучший, по моему глубокому
убеждению, состоит в следующем: на базе имеющейся теперь в твоем
распоряжении схемы создавать новые эпизоды, вычеркивать то, что тебе не
нравится, добавлять и убавлять, изменять как угодно в пределах основной идеи
и заданных действующих лиц и ситуаций (их, впрочем, тоже можно изменять).
Все эти изменения по мере их накопления пересылать мне на просмотр и оценку,
на что я буду отвечать согласием или несогласием... Это очень ускорит нашу
работу, и тогда можно надеяться, что к моему отпуску -- я приеду в Ленинград
в конце декабря -- вчерне у нас все будет готово..."
Увы. К декабрю ничего не было готово. АН привез с собою черновик второй
части, ознакомился с жалкими плодами деятельности БН и сказал: "Так. Вот
машинка, вот бумага, садись и пиши третью часть. А я буду лежать вот на этом
диване и читать "Порт-Артур". Я -- в отпуске".
Так оно все и произошло.
В апреле 1957 года рукопись "Страны багровых туч", выправленная и
распечатанная по всем правилам, была уже в московском Детгизе и ждала
внутренней рецензии.
Рукопись пролежала в Детгизе два года (сдана в набор в апреле 1959).
Это был довольно обычный срок прохождения по тем временам. Но нам-то тогда
казалось, что идет, бредет, ни в какую не желает окончиться вечная вечность.
Редактор наш, милейший Исаак Маркович Кассель, пребывал в очевидном
раздвоении чувств. С одной стороны, рукопись ему явно нравилась: там были
приключения, там были подвиги, там воспевались победы человечества над
косной природой -- и все это на прочном фундаменте нашей советской науки и
диалектического материализма. Но, с другой стороны, все это было
совершенное, по тем временам, не то. Герои грубы. Они позволяли себе
чертыхаться. Они ссорились и чуть ли не дрались. Косная природа беспощадна.
Люди сходили с ума и гибли. В советском произведении для детей герои -- наши
люди, не шпионы какие-нибудь, не враги народа, космонавты! -- погибали,
окончательно и бесповоротно. И никакого хэппи-энда. Никаких всепримиряющих
победных знамен в эпилоге... Это было не принято в те времена. Это было
идеологически сомнительно -- до такой степени сомнительно, что почти уже
непроходимо.
Впрочем, в те времена не принято было писать и даже говорить с автором
о подобных вещах. Все это ПОДРАЗУМЕВАЛОСЬ. Иногда на это намекалось. Очень
редко (и только по хорошему знакомству) говорилось прямо. Автор должен был
сам дойти до основ правильной идеологии и сообразить, что хорошее (наше,
советское, социалистическое) -- всегда хорошо, а плохое (ихнее, обреченное,
капиталистическое) -- всегда плохо. В рецензиях ничего этого не было.
27.05.57. АНС: "Получил (наконец-то!) рецензию и беседовал с
редактором. Изумление мое при чтении рецензии было неописуемым. Можно
ожидать хорошей рецензии, можно ожидать плохой рецензии, можно ожидать
кислой рецензии... но мы получили пьяную рецензию. Рецензент не понял ни
черта. <...> Держал рукопись он почти пять месяцев, третью часть проглядел
для порядка и накатал "по первому впечатлению", причем все перепутал и
многого не заметил, и вообще was jumping at the conclusions. Обгадил он нас
с головы до ног, но, strange though it may seem, написал, что над повестью
следует работать и у нее есть задатки и пр."
(Фамилия рецензента была М. Ложечко -- я запомнил ее на всю жизнь, ибо
прочитав некоторое время спустя его труд, был от него в полной и бессильной
ярости и бегал по стенам, как разозленный гигантский паук-галеод из рассказа
Конан Дойла-сына.)
Сохранилось, к счастью, письмо АНС от 29.09.57, содержащее программные,
совершенно необычные по тем временам соображения о том, как нам надлежит
писать. Сначала он перечисляет произведения НФ последнего времени и делает
вывод:
"...все эти вещи (кроме, конечно, "Туманности") объединяют по крайней
мере две слабости: а) их пишут не писатели -- у них нет ни стиля, ни
личностей, ни героев; их язык дубов и быстро приедается; сюжет примитивен и
идея одна -- дешевый казенный патриотизм; б) их писали специалисты-недоучки,
до изумления ограниченные узкой полоской технических подробностей основной
темы... Они смертельно боятся (если только вообще имеют представление)
смешения жанров. А ведь это громадный выигрыш и замечательное оружие в
умелых руках. В принципе, это всем известно: научная фантастика без авантюры
скучна. Голого Пинкертона могут читать только школьники. Но пользоваться
этим законом никто не умеет. Первую серьезную пробу сделали мы в "СБТ", хотя
еще не подозревали об этом... Понял, браток ? Понимаешь теперь, какой
громадный козырь упускают наши горе-фантасты! Наши произведения должны быть
занимательными не только и не столько По своей идее -- пусть идея уже десять
раз прежде обсасывалась дураками -- сколько по а) широте и легкости
изложения научного материала; б) по хорошему языку автора и разнообразному
языку героев; в) по разумной смелости введения в повествование предположений
"на грани возможного" в области природы и техники и по строжайшему реализму
в поступках и поведении героев; г) по смелому, смелому и еще раз смелому
обращению к любым жанрам, какие покажутся приемлемыми в ходе повести для
лучшего изображения той или иной ситуации. Не бояться легкой
сентиментальности в одном месте, грубого авантюризма в другом, небольшого
философствования в третьем, любовного бесстыдства в четвертом и т.д. Такая
смесь жанров должна придать вещи еще больший привкус необычайного. А разве
необычайное -- не наша основная тема?"
Авторы пока все еще НАУЧНЫЕ фантасты. Они еще далеки от формулы:
"настоящая фантастика -- это ЧУДО-ТАЙНА-ДОСТОВЕРНОСТЬ". Но интуитивно они
уже чувствуют эту формулу. В отечественной же фантастике послевоенных лет
чудеса имели характер почти исключительно коммунально-хозяйственный и
инженерно-технический, тайны не стоили того, чтобы их разгадывать, а
достоверность -- то есть сцепление с реальной жизнью -- отсутствовала вовсе.
Фантастика была сусальна, слюнява, розовата и пресна, как и всякая казенная
проповедь. А фантастика того времени была именно казенной идиотической
проповедью -- проповедью ликующего превосходства советской науки и, главным
образом, техники.
Мы же хотели ПО-ДРУГОМУ. Мы даже догадывались, что это значит --
"по-другому". И кое-что нам удалось.
В процессе редакционной подготовки "Страна багровых туч" переписывалась
весьма основательно по крайней мере дважды. Нас заставили переменить
практически все фамилии. (До сих пор не понимаю, зачем и кому это
понадобилось). Из нас душу вынули, требуя, чтобы мы "не вторгались на
всенародный праздник (по поводу запуска очередной ракеты) с предсказаниями о
похоронах". "Уберите хотя бы часть трупов!" -- требовали детгизовские
начальники теперь уже напрямую. Книга зависала над пропастью.
За два года, пока шла эта баталия, АБС написали добрую полудюжину
различных рассказов и многое поняли о себе, о фантастике, о литературе
вообще. Так что эта злосчастная, заредактированная, не любимая своими
родителями повесть стала, по сути, неким полигоном для отработки новых
представлений. Поэтому, наверное, повесть получилась непривычная и свежая,
хорошая даже, пожалуй, по тем временам -- хотя и безнадежно дурная,
дидактично-назидательная, восторженно казенная, если смотреть на нее с
позиций времен последующих. По единодушному мнению авторов, она умерла, едва
родившись, -- уже "Путь на Амальтею" перечеркнул все ее невеликие
достоинства.
Она, однако, произвела впечатление на тогдашнего читателя. Например,
повесть эта понравилась Ивану Антоновичу Ефремову и Мариэтте Сергеевне
Шагинян. Сергей Павлович Королев читывал ее и выписал оттуда на отдельный
листок песню про "Детей Тумана"... Она, видимо, понравилась даже чиновникам
из Министерства Просвещения РСФСР. Во всяком случае, именно "Страна багровых
туч" оказалась единственным произведением АБС всех времен, удостоенным
Государственной премии, а именно -- третьей премии "конкурса на лучшую книгу
о науке и технике для детей школьного возраста".
Этот небольшой и в общем-то довольно средний по своим достоинствам
рассказик имеет богатую предысторию и не менее богатую историю.
Все началось еще в школьные годы, когда БН от своей приятельницы (в
которую был влюблен безнадежно и безответно и у которой родители были
сотрудниками Института мозга имени Бехтерева) услышал совершенно
фантастическую историю об исследованиях воздействия на человеческое сознание
препарата мексиканского кактуса пейотля. Психика испытуемого под действием
таинственного препарата получала, якобы, совершенно необыкновенные свойства
-- в частности, у испытуемого, вроде бы, появлялась способность видеть с
закрытыми глазами и сквозь непрозрачные преграды. С помощью той же
приятельницы (она тоже была девочка увлекающаяся и очаровательнейшим образом
напоминала Катьку из "Двух капитанов") БН раздобыл XVIII том "Трудов
Института мозга" и там на странице 55 (ссылка сохранилась) обнаружил статью
"К вопросу о психофизиологическом действии пейотля".
О "видении сквозь стены" в статье не было ни слова, но и то, что там
было, поражало воображение не хуже беляевского романа. "Калейдоскопическая
смена образов...", "Во много раз повышается интенсивность зрительных и
слуховых ощущений...", "Долгое сохранение в сознании зрительных образов при
закрытых уже глазах..." (я цитирую сохранившийся чудом конспект статьи),
"Аккорды на рояле вызывают ощущение вспышек света разных цветов...",
"Впечатление полета времени...", "Перемещение магнита у затылка вызывало
впечатление полета метеорита. Поворачивание его на 180 градусов вызывало
поворачивание на 180 градусов зрительного образа..." Это, конечно же, было
прикосновение к Невероятному! Невероятное, оказывается, и на самом деле
существовало в этом суконно-скучном мире, и оно было рядом, рукой подать --
тут же, через Неву, простым глазом видно было здание Бехтеревского
института.
С тех пор БН надолго заболел проблемами сознания, фантастическими
свойствами человеческой психики и прочей парапсихологией -- хотя и не знал в
те поры этого термина. Преобразование сознания. Пересадка сознания.
Возникновение "несуществующего" сознания... В августе 1955-го БН написал
рассказ "Затерянный в толпе", но тут же оказалось, что это попытка с
негодными средствами. Через год-два очередная попытка -- рассказ с
претенциозным названием "Кто скажет нам, Эвидаттэ?". Здесь уже появляется
фамилия Комлин и эксперименты по облучению мозга быстрыми частицами. Однако
реакция АН оказалась совершенно недвусмысленной и -- увы! -- совершенно
справедливой.
29.01.58. АН: "Получил твой вариант и, надо сказать, испытал вовсе не
восторг. Знаю и ценю в тебе отвращение к. "тривиальности", но здесь ты
хватил через край. Собственно, нетривиальность сюжета -- единственное
достоинство твоей вещи, причем загнутено так смачно, что, несмотря на явную
непригодность вещи, я все же некоторое время колебался и раздумывал над тем,
как и что в ней можно исправить. Но по зрелом размышлении решил, что такого
горбатого не исправит даже наш советский колумбарий..."
И все же попытки доработать рассказ продолжались. Месяцев через восемь
появился наконец вариант, близкий к окончательному. Назывался он "Восьмой за
полгода" и был принят журналом "Знание -- сила" после изменения названия на
"Шесть спичек". Забавно, это оказался чуть ли не самый знаменитый наш
рассказ! Множество раз и по самым разным поводам переводился он на разные
языки и в самых разных странах. У меня нет достоверной статистики, но,
по-моему, он и сейчас остается самым "переводным" из всех рассказов АБС.
В середине 1958 года БН, изучавший тогда для собственного удовольствия
и общего развития книгу академика В. А. Фока "Теория пространства, времени и
тяготения", наткнулся там в параграфе "О парадоксе часов" на вполне
удобопонятный и замечательный расчет, из коего выводилось, что при
длительном космическом полете в условиях равномерно ускоренного движения
никакого ОТСТАВАНИЯ часов, характерного для знаменитого "парадокса
близнецов", не происходит. Более того, получается даже ОПЕРЕЖЕНИЕ! Параграф
при этом заканчивался словами: "Не следует, впрочем, забывать, что формула
<...> не является общей, а выведена в довольно частных предположениях
относительно характера движения".
Идея рассказа напрашивалась сама собою.
21.11.58. АН: "...Мне очень нравится идея парадокса профессора Фока с
растяжением времени. Пусть это не будет строго научно, но надо сделать
именно так, как ты предложил: звездолет возвращается из пятнадцатилетнего
рейса через сто часов... Командир звездолета заранее знал, что так
получится, и нарочно произвел эксперимент. Пожертвовать для человечества
молодостью, научить человечество добегать до звезд быстро -- заманчивая
идея. Рассказ назвать "Букет роз". Кто-то перед стартом дарит пилотам букет,
они по рассеянности оставляют его в вестибюле и, возвратившись, видят, что
букет только начал осыпаться. А ведь для них прошло полтора десятка лет!"
Рассказ этот многократно переделывался обоими авторами -- и поодиночке,
и совместно. В последнем варианте от "Букета роз" не осталось даже лепестка.
© Copyright Борис Стругацкий
"Если", 1998, No11-12, сс.296-315
Оригинал этого документа расположен на сайте "Общий Текст" (TextShare)
Ў http://textshare.da.ru
OCR: Проект "Общий Текст"("TextShare") http://textshare.da.ru
http://textshare.da.ru
---------------------------------------------------------------
Кому из истинных ценителей творчества Аркадия и Бориса Стругацких не
хотелось бы вновь обратиться к книгам любимых писателей, узнать их судьбу,
лучше понять их героев, увидеть, как создавались знакомые с детства близкие
и далекие миры?
Комментарии к произведениям братьев Стругацких написаны Борисом
Натановичем для полного собрания сочинений, которое готовится к выходу в
донецком издательстве "Сталкер". По замыслу автора, они должны сопровождать
каждый выходящий том (произведения сгруппированы в хронологическом порядке).
Отметим также, что в собрание сочинений войдут рассказы и фрагменты, доселе
нигде не публиковавшиеся.
С разрешения Б. Н. Стругацкого, члена Творческого совета журнала, и
директора издательства "Сталкер" А. А. Воронина мы познакомим наших
читателей с журнальным вариантом "Комментариев..."
Внезапно обнаруживаешь, что забыл, оказывается, то, что, казалось бы,
раньше прекрасно помнил и что должен был бы помнить всегда.
Например: когда мы задумали и начали собирать материал для сказочной
повести, названной тогда условно "Маги" и ставшей впоследствии известной под
названием "Понедельник начинается в субботу"? В архиве есть разрозненные
наброски. Есть заметки. Есть заготовленные впрок смешные имена и хохмочки
специального назначения. А вот даты -- нет. Нет даты.
Разумеется, сохранился (в значительной степени) архив. Сохранилось
большинство писем. Сохранились рабочие дневники. Сохранились кое-какие
черновики, заметки и наброски. Брульоны. Но!
Вот, скажем, запись в рабочем дневнике (26.09.1976). Подробный список
имен действующих лиц с указанием возраста и профессии. Подробное расписание
событий под названием "вид общий".
... 7. Симода уводит в горы радиста; через семь дней придет корабль, а
надежда на связь плохая. 8. Смерть повара. Симптомы. 9. Похороны. 10.
Расправа с пилотом, лишенным алкоголя...
Помню, что задумывалось все это как фантастический детектив. Помню, что
действие происходит на острове... Но ЧТО ИМЕННО там происходит? Отчего герои
умирают один за другим? Болезнь? Чудища из моря? Пришельцы? Почему пилот (он
же охотник-профессионал Уоллес Уиллер, 50 лет) был "лишен алкоголя"? Кем
лишен? С какой целью? И как с ним, черт побери, "расправились"?
Ясно, что в те далекие поры, двадцать с лишним лет тому назад, основная
ситуация задуманной повести была настолько нам очевидна, что мы даже не
потрудились записать ее. А потом замысел был отставлен, и все благополучно
позабылось. (Тогда, в ноябре, мы занялись разработкой "Отчета Абалкина",
хотя сам Абалкин к тому времени не был даже придуман, а разведку на планете
Надежда вел Максим Каммерер).
Примеров подобных абсолютных и окончательных провалов в памяти я могу
привести, может быть, не слишком много, но они имеют место, и это не только
раздражает, но и пугает меня. Нельзя. Жалко же! Надо, пока не поздно,
заняться такими вот специфическими воспоминаниями, а то, глядишь, через
десяток лет и вспоминать будет нечего. Да и некому.
Наверное, далеко не каждому читателю, пусть даже и поклоннику АБС, эти
заметки будут интересны. В конце концов, кому какое дело, как именно
задумывалась "Улитка на склоне" и какие перипетии претерпевала в процессе
написания? Кто был прообразом Горбовского и откуда взялось название
"Понедельник начинается в субботу"? Почему "Гадкие лебеди" существовали
изначально как совершенно самостоятельное произведение, а потом, пятнадцать
лет спустя, вдруг сделались содержанием "Синей папки", романом в романе?..
Не думаю, чтобы меня самого в возрасте 15 -- 20 лет заинтересовали бы
вопросы такого рода применительно к обожаемому Г. Дж. Уэллсу или нежно
любимому А. Р. Беляеву. Однако в возрасте 30 -- 40 лет мне уже, помнится,
было интересно знать, почему Г. Дж. так внезапно ушел от фантастики в
суконный реализм и правда ли, что в творческой жизни А. Р. Беляева роковую
роль сыграл ныне уже почти позабытый А. Р. Палей?
Ни в коей мере не следует рассматривать эти заметки как "Воспоминания о
пережитом" и, тем более, как мемуары типа "Наша жизнь в литературе". Для
этого нет никаких оснований. Жизнь моя (да и АН, пожалуй) отнюдь не
изобиловала -- слава Богу! -- ни увлекательными приключениями, ни
загадочными событиями, ни социально-значимыми поступками, ни хотя бы тесными
контактами с великими людьми XX века. Поэтому мемуары мне писать просто не о
ком и не о чем, и комментарии эти суть не более, чем по возможности
систематизированные заметки относительно написанного АБС за тридцать пять
лет -- то, что показалось мне (лично мне!) любопытным; или заведомо не
известно широкой публике; или представляет собой ответы на вопросы
читателей, накопившиеся за все эти годы.
x x x
Итак, начнем:
Если бы не фантастическая энергия АН, если бы не отчаянное его
стремление выбиться, прорваться, стать -- никогда бы не было братьев
Стругацких. Ибо я был в те поры инертен, склонен к философичности и
равнодушен к успехам в чем бы то ни было, кроме, может быть, астрономии,
которой, впрочем, тоже особенно не горел. От кого-то (вполне может быть, что
от АН) услышал я в ранней молодости древнюю поговорку: "Лучше идти, чем
бежать; лучше стоять, чем идти; лучше сидеть, чем стоять; лучше лежать, чем
сидеть; лучше спать, чем лежать..." -- и она привела меня в неописуемый
восторг. (Правда, последнего звена этой восхитительной цепочки: "...лучше
умереть, чем спать", я по молодости лет, разумеется, во внимание никак не
принимал.) АН же был в те поры напорист, невероятно трудоспособен и
трудолюбив и никакой на свете работы не боялся. Наверное, после армии
штатский мир казался ему вместилищем неограниченных свобод и невероятных
возможностей.
(Потом все это прошло и переменилось. АН стал равнодушен и инертен, БН
же, напротив, взыграл и взорлил; но, во-первых, произошло это лет двадцать
спустя, а во-вторых, даже в лучшие свои годы не достигал я того состояния
клубка концентрированной энергии, в каковом пребывал АН периода 1955 -- 65
годов.)
К 1955 году у авторов было: "Пепел Бикини" --
художественно-публицистическая повесть, написанная АН в соавторстве со своим
армейским приятелем В. Петровым (опубликована в журнале "Юность");
фантастическая повесть "Четвертое Царство", написанная АН в одиночку, нигде
не опубликованная и (кажется) никуда, ни в какое издательство никогда так и
не посланная; фантастический рассказ "Виско", написанный БН в одиночку и
получивший высокую оценку учительницы литературы (впоследствии уничтожен
автором в приступе законного самобичевания); фантастический рассказ
"Затерянный в толпе", написанный БН в одиночку -- вымученная и
нежизнеспособная попытка выразить обуревавшую его тогда идею "приобретения
памяти" -- путешествий сознания по мирам Вселенной; "Первые" -- чрезвычайно
эффектный и энергичный набросок несостоявшейся фантастической повести,
задуманной некогда АН (и использованный позже в "Стране багровых туч"); "Как
погиб Канг" -- фантастический рассказ АН, написанный им еще в 1946 году (от
руки, черной тушью, с превосходными иллюстрациями автора); "Песчаная
горячка" -- первый опыт работы вдвоем, фантастический рассказ, сделанный в
манере этакого прозаического буриме: страницу на машинке -- один, затем
страницу на машинке -- другой, и так до конца, без предварительного плана,
не имея никакого представления о том, где происходит действие, кто герои и
чем все должно закончиться...
В соответствии со сложившейся уже легендой АБС придумали и начали
писать "Страну багровых туч" на спор -- поспорили в начале 1955 (или в конце
1954) на бутылку шампузы с Ленкой, женой АН, а поспорив, тут же сели, все
придумали и принялись писать.
На самом деле "Страна..." задумана была давно. Идея повести о
трагической экспедиции на беспощадную планету Венеру возникла у АН, видимо,
во второй половине 1951 года. Я смутно помню наши разговоры на эту тему и
совершенно не способен установить сколь-нибудь точную дату. Подавляющее
большинство писем БН того периода утрачено, но большинство писем АН, слава
Богу, сохранилось. Вот отрывок из письма АН от 5.03.53:
"...хочешь мужского разговора -- давай поговорим. Прежде всего -- о
моих литературных талантах. Очень уж ты их преувеличиваешь. Конечно,
теоретически можно представить себе этакий научно-фантастический вариант
"Далеко от Москвы", где вместо начальника строительства будет
военно-административный диктатор Советских районов Венеры, вместо Адуна --
Берег Багровых Туч, вместо Тайсина -- нефтеносного острова -- "Урановая
Голконда", вместо нефтепровода -- что-нибудь, добывающее уран и отправляющее
его на Землю... Четыре раза пытался я начать такую книгу, написал уже целых
полторы главы... И каждый раз спотыкался и в отчаянии бросал перо. Дело не в
том, что я не могу себе представить людей в таких условиях, их быт, нравы,
выпивки, мелкие ссоры и большие радости -- слава богу, хоть в этом ты не
ошибся, мне просто было бы достаточно описать людей, окружающих меня сейчас.
Дело гораздо глубже и проще -- я совершенно не подготовлен технически, не
имею ни малейшего представления о возможных формах производства или там
добычи урана, о возможных организационных формах не только такого
фантастического, но даже и обычного предприятия... Согласись, ну какой тут к
черту реализм, когда ничего мало-мальски реального я не могу поставить в
основу повести? Поэтому я сузил задачу и написал просто рассказ о гибели
одной из первых экспедиций на неведомую планету -- Венеры я бегу, ибо там
из-за твоих песков и безводья не развернешься..."
Ни одного письма, датированного 1954-м годом, не сохранилось.
Существует письмо БН без даты, относящееся, видимо, к весне 1955 года. Судя
по этому письму, работа, причем СОВМЕСТНАЯ, над "СБТ" идет уже полным ходом
-- во всяком случае, составляются подробные планы и обсуждаются различные
сюжетные ходы. В апреле 1955-го АН еще в Хабаровске, ждет не дождется
увольнения из армии и заканчивает повесть "Четвертое царство". Но уже в
своем июльском, 1956 года, письме БН рецензирует первую часть "СБТ", вчерне
законченную АН, и излагает разнообразные соображения по этому поводу. В
постскриптуме он обещает: "Начну теперь писать, как бешеный, -- ты меня
вдохновил".
Таким образом историческое пари было заключено, скорее всего, летом или
осенью 1954 года, во время очередного отпуска АН, когда он с женой приезжал
в Ленинград. Мне кажется, что я даже помню, где это было: на Невском, близ
Аничкова моста. Мы прогуливались там втроем, АН с БН, как обычно, костерили
современную фантастику за скуку, беззубость и сюжетную заскорузлость, а
Ленка слушала, слушала, потом терпение ее иссякло, и она сказала:
"Если вы так хорошо знаете, как надо писать, почему же сами не
напишите, а только все грозитесь да хвастаетесь. Слабо?" И пари тут же
состоялось.
Писалась "Страна..." медленно и трудно. Мы оба представления не имели,
как следует работать вдвоем. У АН, по крайней мере, был уже определенный
опыт работы в одиночку, у БН и того не было. Планы составляли вместе, но
главы и части писали порознь, каждый сам по себе. В результате АН закончил
черновик первой части -- БН завяз еще в первой главе; АН вовсю пишет вторую
часть -- БН кое-как закончил первую главу первой части, и она, разумеется,
ни в какие ворота не лезет в сравнении с уже сделанным -- там другие герои,
другие события, и сама стилистика другая...
В июле 1956 года АН пишет отчаянное письмо:
"...Единственно приемлемыми, хотя и практически неравноценными являются
2 пути. 1-й -- длинный и сложный, сулящий массу осложнений: ты будешь писать
свое, не обращая внимания на то, что сделано мною. Синтезировать наши работы
будет в таком случае гораздо сложнее. 2-й -- наилучший, по моему глубокому
убеждению, состоит в следующем: на базе имеющейся теперь в твоем
распоряжении схемы создавать новые эпизоды, вычеркивать то, что тебе не
нравится, добавлять и убавлять, изменять как угодно в пределах основной идеи
и заданных действующих лиц и ситуаций (их, впрочем, тоже можно изменять).
Все эти изменения по мере их накопления пересылать мне на просмотр и оценку,
на что я буду отвечать согласием или несогласием... Это очень ускорит нашу
работу, и тогда можно надеяться, что к моему отпуску -- я приеду в Ленинград
в конце декабря -- вчерне у нас все будет готово..."
Увы. К декабрю ничего не было готово. АН привез с собою черновик второй
части, ознакомился с жалкими плодами деятельности БН и сказал: "Так. Вот
машинка, вот бумага, садись и пиши третью часть. А я буду лежать вот на этом
диване и читать "Порт-Артур". Я -- в отпуске".
Так оно все и произошло.
В апреле 1957 года рукопись "Страны багровых туч", выправленная и
распечатанная по всем правилам, была уже в московском Детгизе и ждала
внутренней рецензии.
Рукопись пролежала в Детгизе два года (сдана в набор в апреле 1959).
Это был довольно обычный срок прохождения по тем временам. Но нам-то тогда
казалось, что идет, бредет, ни в какую не желает окончиться вечная вечность.
Редактор наш, милейший Исаак Маркович Кассель, пребывал в очевидном
раздвоении чувств. С одной стороны, рукопись ему явно нравилась: там были
приключения, там были подвиги, там воспевались победы человечества над
косной природой -- и все это на прочном фундаменте нашей советской науки и
диалектического материализма. Но, с другой стороны, все это было
совершенное, по тем временам, не то. Герои грубы. Они позволяли себе
чертыхаться. Они ссорились и чуть ли не дрались. Косная природа беспощадна.
Люди сходили с ума и гибли. В советском произведении для детей герои -- наши
люди, не шпионы какие-нибудь, не враги народа, космонавты! -- погибали,
окончательно и бесповоротно. И никакого хэппи-энда. Никаких всепримиряющих
победных знамен в эпилоге... Это было не принято в те времена. Это было
идеологически сомнительно -- до такой степени сомнительно, что почти уже
непроходимо.
Впрочем, в те времена не принято было писать и даже говорить с автором
о подобных вещах. Все это ПОДРАЗУМЕВАЛОСЬ. Иногда на это намекалось. Очень
редко (и только по хорошему знакомству) говорилось прямо. Автор должен был
сам дойти до основ правильной идеологии и сообразить, что хорошее (наше,
советское, социалистическое) -- всегда хорошо, а плохое (ихнее, обреченное,
капиталистическое) -- всегда плохо. В рецензиях ничего этого не было.
27.05.57. АНС: "Получил (наконец-то!) рецензию и беседовал с
редактором. Изумление мое при чтении рецензии было неописуемым. Можно
ожидать хорошей рецензии, можно ожидать плохой рецензии, можно ожидать
кислой рецензии... но мы получили пьяную рецензию. Рецензент не понял ни
черта. <...> Держал рукопись он почти пять месяцев, третью часть проглядел
для порядка и накатал "по первому впечатлению", причем все перепутал и
многого не заметил, и вообще was jumping at the conclusions. Обгадил он нас
с головы до ног, но, strange though it may seem, написал, что над повестью
следует работать и у нее есть задатки и пр."
(Фамилия рецензента была М. Ложечко -- я запомнил ее на всю жизнь, ибо
прочитав некоторое время спустя его труд, был от него в полной и бессильной
ярости и бегал по стенам, как разозленный гигантский паук-галеод из рассказа
Конан Дойла-сына.)
Сохранилось, к счастью, письмо АНС от 29.09.57, содержащее программные,
совершенно необычные по тем временам соображения о том, как нам надлежит
писать. Сначала он перечисляет произведения НФ последнего времени и делает
вывод:
"...все эти вещи (кроме, конечно, "Туманности") объединяют по крайней
мере две слабости: а) их пишут не писатели -- у них нет ни стиля, ни
личностей, ни героев; их язык дубов и быстро приедается; сюжет примитивен и
идея одна -- дешевый казенный патриотизм; б) их писали специалисты-недоучки,
до изумления ограниченные узкой полоской технических подробностей основной
темы... Они смертельно боятся (если только вообще имеют представление)
смешения жанров. А ведь это громадный выигрыш и замечательное оружие в
умелых руках. В принципе, это всем известно: научная фантастика без авантюры
скучна. Голого Пинкертона могут читать только школьники. Но пользоваться
этим законом никто не умеет. Первую серьезную пробу сделали мы в "СБТ", хотя
еще не подозревали об этом... Понял, браток ? Понимаешь теперь, какой
громадный козырь упускают наши горе-фантасты! Наши произведения должны быть
занимательными не только и не столько По своей идее -- пусть идея уже десять
раз прежде обсасывалась дураками -- сколько по а) широте и легкости
изложения научного материала; б) по хорошему языку автора и разнообразному
языку героев; в) по разумной смелости введения в повествование предположений
"на грани возможного" в области природы и техники и по строжайшему реализму
в поступках и поведении героев; г) по смелому, смелому и еще раз смелому
обращению к любым жанрам, какие покажутся приемлемыми в ходе повести для
лучшего изображения той или иной ситуации. Не бояться легкой
сентиментальности в одном месте, грубого авантюризма в другом, небольшого
философствования в третьем, любовного бесстыдства в четвертом и т.д. Такая
смесь жанров должна придать вещи еще больший привкус необычайного. А разве
необычайное -- не наша основная тема?"
Авторы пока все еще НАУЧНЫЕ фантасты. Они еще далеки от формулы:
"настоящая фантастика -- это ЧУДО-ТАЙНА-ДОСТОВЕРНОСТЬ". Но интуитивно они
уже чувствуют эту формулу. В отечественной же фантастике послевоенных лет
чудеса имели характер почти исключительно коммунально-хозяйственный и
инженерно-технический, тайны не стоили того, чтобы их разгадывать, а
достоверность -- то есть сцепление с реальной жизнью -- отсутствовала вовсе.
Фантастика была сусальна, слюнява, розовата и пресна, как и всякая казенная
проповедь. А фантастика того времени была именно казенной идиотической
проповедью -- проповедью ликующего превосходства советской науки и, главным
образом, техники.
Мы же хотели ПО-ДРУГОМУ. Мы даже догадывались, что это значит --
"по-другому". И кое-что нам удалось.
В процессе редакционной подготовки "Страна багровых туч" переписывалась
весьма основательно по крайней мере дважды. Нас заставили переменить
практически все фамилии. (До сих пор не понимаю, зачем и кому это
понадобилось). Из нас душу вынули, требуя, чтобы мы "не вторгались на
всенародный праздник (по поводу запуска очередной ракеты) с предсказаниями о
похоронах". "Уберите хотя бы часть трупов!" -- требовали детгизовские
начальники теперь уже напрямую. Книга зависала над пропастью.
За два года, пока шла эта баталия, АБС написали добрую полудюжину
различных рассказов и многое поняли о себе, о фантастике, о литературе
вообще. Так что эта злосчастная, заредактированная, не любимая своими
родителями повесть стала, по сути, неким полигоном для отработки новых
представлений. Поэтому, наверное, повесть получилась непривычная и свежая,
хорошая даже, пожалуй, по тем временам -- хотя и безнадежно дурная,
дидактично-назидательная, восторженно казенная, если смотреть на нее с
позиций времен последующих. По единодушному мнению авторов, она умерла, едва
родившись, -- уже "Путь на Амальтею" перечеркнул все ее невеликие
достоинства.
Она, однако, произвела впечатление на тогдашнего читателя. Например,
повесть эта понравилась Ивану Антоновичу Ефремову и Мариэтте Сергеевне
Шагинян. Сергей Павлович Королев читывал ее и выписал оттуда на отдельный
листок песню про "Детей Тумана"... Она, видимо, понравилась даже чиновникам
из Министерства Просвещения РСФСР. Во всяком случае, именно "Страна багровых
туч" оказалась единственным произведением АБС всех времен, удостоенным
Государственной премии, а именно -- третьей премии "конкурса на лучшую книгу
о науке и технике для детей школьного возраста".
Этот небольшой и в общем-то довольно средний по своим достоинствам
рассказик имеет богатую предысторию и не менее богатую историю.
Все началось еще в школьные годы, когда БН от своей приятельницы (в
которую был влюблен безнадежно и безответно и у которой родители были
сотрудниками Института мозга имени Бехтерева) услышал совершенно
фантастическую историю об исследованиях воздействия на человеческое сознание
препарата мексиканского кактуса пейотля. Психика испытуемого под действием
таинственного препарата получала, якобы, совершенно необыкновенные свойства
-- в частности, у испытуемого, вроде бы, появлялась способность видеть с
закрытыми глазами и сквозь непрозрачные преграды. С помощью той же
приятельницы (она тоже была девочка увлекающаяся и очаровательнейшим образом
напоминала Катьку из "Двух капитанов") БН раздобыл XVIII том "Трудов
Института мозга" и там на странице 55 (ссылка сохранилась) обнаружил статью
"К вопросу о психофизиологическом действии пейотля".
О "видении сквозь стены" в статье не было ни слова, но и то, что там
было, поражало воображение не хуже беляевского романа. "Калейдоскопическая
смена образов...", "Во много раз повышается интенсивность зрительных и
слуховых ощущений...", "Долгое сохранение в сознании зрительных образов при
закрытых уже глазах..." (я цитирую сохранившийся чудом конспект статьи),
"Аккорды на рояле вызывают ощущение вспышек света разных цветов...",
"Впечатление полета времени...", "Перемещение магнита у затылка вызывало
впечатление полета метеорита. Поворачивание его на 180 градусов вызывало
поворачивание на 180 градусов зрительного образа..." Это, конечно же, было
прикосновение к Невероятному! Невероятное, оказывается, и на самом деле
существовало в этом суконно-скучном мире, и оно было рядом, рукой подать --
тут же, через Неву, простым глазом видно было здание Бехтеревского
института.
С тех пор БН надолго заболел проблемами сознания, фантастическими
свойствами человеческой психики и прочей парапсихологией -- хотя и не знал в
те поры этого термина. Преобразование сознания. Пересадка сознания.
Возникновение "несуществующего" сознания... В августе 1955-го БН написал
рассказ "Затерянный в толпе", но тут же оказалось, что это попытка с
негодными средствами. Через год-два очередная попытка -- рассказ с
претенциозным названием "Кто скажет нам, Эвидаттэ?". Здесь уже появляется
фамилия Комлин и эксперименты по облучению мозга быстрыми частицами. Однако
реакция АН оказалась совершенно недвусмысленной и -- увы! -- совершенно
справедливой.
29.01.58. АН: "Получил твой вариант и, надо сказать, испытал вовсе не
восторг. Знаю и ценю в тебе отвращение к. "тривиальности", но здесь ты
хватил через край. Собственно, нетривиальность сюжета -- единственное
достоинство твоей вещи, причем загнутено так смачно, что, несмотря на явную
непригодность вещи, я все же некоторое время колебался и раздумывал над тем,
как и что в ней можно исправить. Но по зрелом размышлении решил, что такого
горбатого не исправит даже наш советский колумбарий..."
И все же попытки доработать рассказ продолжались. Месяцев через восемь
появился наконец вариант, близкий к окончательному. Назывался он "Восьмой за
полгода" и был принят журналом "Знание -- сила" после изменения названия на
"Шесть спичек". Забавно, это оказался чуть ли не самый знаменитый наш
рассказ! Множество раз и по самым разным поводам переводился он на разные
языки и в самых разных странах. У меня нет достоверной статистики, но,
по-моему, он и сейчас остается самым "переводным" из всех рассказов АБС.
В середине 1958 года БН, изучавший тогда для собственного удовольствия
и общего развития книгу академика В. А. Фока "Теория пространства, времени и
тяготения", наткнулся там в параграфе "О парадоксе часов" на вполне
удобопонятный и замечательный расчет, из коего выводилось, что при
длительном космическом полете в условиях равномерно ускоренного движения
никакого ОТСТАВАНИЯ часов, характерного для знаменитого "парадокса
близнецов", не происходит. Более того, получается даже ОПЕРЕЖЕНИЕ! Параграф
при этом заканчивался словами: "Не следует, впрочем, забывать, что формула
<...> не является общей, а выведена в довольно частных предположениях
относительно характера движения".
Идея рассказа напрашивалась сама собою.
21.11.58. АН: "...Мне очень нравится идея парадокса профессора Фока с
растяжением времени. Пусть это не будет строго научно, но надо сделать
именно так, как ты предложил: звездолет возвращается из пятнадцатилетнего
рейса через сто часов... Командир звездолета заранее знал, что так
получится, и нарочно произвел эксперимент. Пожертвовать для человечества
молодостью, научить человечество добегать до звезд быстро -- заманчивая
идея. Рассказ назвать "Букет роз". Кто-то перед стартом дарит пилотам букет,
они по рассеянности оставляют его в вестибюле и, возвратившись, видят, что
букет только начал осыпаться. А ведь для них прошло полтора десятка лет!"
Рассказ этот многократно переделывался обоими авторами -- и поодиночке,
и совместно. В последнем варианте от "Букета роз" не осталось даже лепестка.