в любую минуту могли прибыть ребята. Во-вторых, старуха в своей воркующей
модификации была мне еще неприятнее, нежели в сварливой. Далее, как
выяснилось, до Лысой Горы было девяносто верст в одну сторону, а когда я
спросил бабку насчет качества дороги, она радостно заявила, чтобы я не
беспокоился, -- дорога гладкая, а в случае чего она, бабка, будет сама
машину выталкивать. ("Ты не смотри, батюшка, что я старая, я еще очень даже
крепкая".) После первой неудачной атаки старуха временно отступилась и ушла
в избу. Тогда ко мне под машину зашел кот Василий. С минуту он внимательно
следил за моими руками, а потом произнес вполголоса, но явственно: "Не
советую, гражданин... мнэ-э... не советую. Съедят", после чего сразу
удалился, подрагивая хвостом. Мне хотелось быть очень осторожным, и поэтому,
когда бабка вторично пошла на приступ, я, чтобы разом со всем покончить,
запросил с нее пятьдесят рублей. Она тут же отстала, посмотрев на меня с
уважением.
Я сделал ЕУ и ТО, с величайшей осторожностью съездил заправиться к
бензоколонке, пообедал в столовой э 11 и еще раз подвергся проверке
документов со стороны бдительного Ковалева. Для очистки совести я
спросил у него, какова дорога до Лысой Горы. Юный сержант посмотрел на
меня с большим недоверием и сказал: "Дорога? Что это вы говорите,
гражданин? Какая же там дорога? Нет там никакой дороги". Домой я
вернулся под проливным дождиком.
Старуха отбыла. Кот Василий исчез. В колодце кто-то пел на два
голоса, и это было жутко и тоскливо. Вскоре ливень сменился скучным
мелким дождем. Стало темно.
Я забрался в свою комнату и попытался экспериментировать с
книгой-перевертышем. Однако в ней что-то застопорило. Может быть, я
делал что-нибудь не так или влияла погода, но она как была, так и
оставалась "Практическими занятиями по синтаксису и пунктуации" Ф. Ф.
Кузьмина, сколько я ни ухищрялся. Читать такую книгу было совершенно
невозможно, и я попытал счастья с зеркалом. Но зеркало отражало все что
угодно и молчало. Тогда я лег на диван и стал лежать.
От скуки и шума дождя я уже начал было дремать, когда вдруг
зазвонил телефон. Я вышел в прихожую и взял трубку.
-- Алло...
В трубке молчало и потрескивало.
-- Алло, -- сказал я и подул в трубку. -- Нажмите кнопку.
Ответа не было.
-- Постучите по аппарату, -- посоветовал я. Трубка молчала. Я еще
раз подул, подергал шнур и сказал: -- Перезвоните с другого автомата.
Тогда в трубке грубо осведомились:
-- Это Александр?
-- Да. -- Я был удивлен.
-- Ты почему не отвечаешь?
-- Я отвечаю. Кто это?
-- Это Петровский тебя беспокоит. Сходи в засольный цех и скажи
мастеру, чтобы мне позвонил.
-- Какому мастеру?
-- Ну, кто там у тебя сегодня?
-- Не знаю...
-- Что значит -- не знаю? Это Александр?
-- Слушайте, гражданин, -- сказал я. -- По какому номеру вы
звоните?
-- По семьдесят второму... Это семьдесят второй?
Я не знал.
-- По-видимому, нет, -- сказал я.
-- Что же вы говорите, что вы Александр?
-- Я в самом деле Александр!
-- Тьфу!.. Это комбинат?
-- Нет, -- сказал я. -- Это музей.
-- А... Тогда извиняюсь. Мастера, значит, позвать, не можете...
Я повесил трубку. Некоторое время я стоял, оглядывая прихожую. В
прихожей было пять дверей: в мою комнату, во двор, в бабкину комнату, в
туалет и еще одна, обитая железом, с громадным висячим замком. Скучно,
подумал я. Одиноко. И лампочка тусклая, пыльная... Волоча ноги, я
вернулся в свою комнату и остановился на пороге.
Дивана не было.
Все остальное было совершенно по-прежнему: стол, и печь, и зеркало,
и вешалка, и табуретка. И книга лежала на подоконнике точно там, где я
ее оставил. А на полу, где раньше был диван, остался только очень
пыльный, замусоренный прямоугольник. Потом я увидел постельное белье,
аккуратно сложенное под вешалкой.
-- Только что здесь был диван, -- вслух сказал я. -- Я на нем
лежал.
Что-то изменилось в доме. Комната наполнилась невнятным шумом.
Кто-то разговаривал, слышалась музыка, где-то смеялись, кашляли, шаркали
ногами. Смутная тень на мгновение заслонила свет лампочки, громко
скрипнули половицы. Потом вдруг запахло аптекой, и в лицо мне пахнуло
холодом. Я попятился. И тотчас же кто-то резко и отчетливо постучал в
наружную дверь. Шумы мгновенно утихли. Оглядываясь на то место, где
раньше был диван, я вновь вышел в сени и открыл дверь. Передо мной под
мелким дождем стоял невысокий изящный человек в коротком кремовом плаще
идеальной чистоты, с поднятым воротником. Он снял шляпу и с достоинством
произнес:
-- Прошу прощения, Александр Иванович. Не могли бы вы уделить мне
пять минут для разговора?
-- Конечно, -- сказал я растерянно. -- Заходите...
Этого человека я видел впервые в жизни, и у меня мелькнула мысль,
не связан ли он с местной милицией. Незнакомец шагнул в прихожую и
сделал движение пройти прямо в мою комнату. Я заступил ему дорогу. Не
знаю, зачем я это сделал, -- наверное, потому, что мне не хотелось
расспросов насчет пыли и мусора на полу.
-- Извините, -- пролепетал я, -- может быть, здесь... А то у меня
беспорядок. И сесть негде...
Незнакомец резко вскинул голову.
-- Как -- негде? -- сказал он негромко. -- А диван?
С минуту мы молча смотрели друг другу в глаза.
-- М-м-м... Что -- диван? -- спросил я почему-то шепотом.
Незнакомец опустил веки.
-- Ах, вот как? -- медленно произнес он. -- Понимаю. Жаль. Ну что
ж, извините...
Он вежливо кивнул, надел шляпу и решительно направился к дверям
туалета.
-- Куда вы? -- закричал я. -- Вы не туда!
Незнакомец, не оборачиваясь, пробормотал: "Ах, это безразлично", --
и скрылся за дверью. Я машинально зажег ему свет, постоял немного,
прислушиваясь, затем рванул дверь. В туалете никого не было. Я осторожно
вытащил сигарету и закурил. Диван, подумал я. Причем здесь диван?
Никогда не слыхал никаких сказок о диванах. Был ковер-самолет. Была
скатерть-самобранка. Были: шапка-невидимка, сапоги-скороходы,
модификации была мне еще неприятнее, нежели в сварливой. Далее, как
выяснилось, до Лысой Горы было девяносто верст в одну сторону, а когда я
спросил бабку насчет качества дороги, она радостно заявила, чтобы я не
беспокоился, -- дорога гладкая, а в случае чего она, бабка, будет сама
машину выталкивать. ("Ты не смотри, батюшка, что я старая, я еще очень даже
крепкая".) После первой неудачной атаки старуха временно отступилась и ушла
в избу. Тогда ко мне под машину зашел кот Василий. С минуту он внимательно
следил за моими руками, а потом произнес вполголоса, но явственно: "Не
советую, гражданин... мнэ-э... не советую. Съедят", после чего сразу
удалился, подрагивая хвостом. Мне хотелось быть очень осторожным, и поэтому,
когда бабка вторично пошла на приступ, я, чтобы разом со всем покончить,
запросил с нее пятьдесят рублей. Она тут же отстала, посмотрев на меня с
уважением.
Я сделал ЕУ и ТО, с величайшей осторожностью съездил заправиться к
бензоколонке, пообедал в столовой э 11 и еще раз подвергся проверке
документов со стороны бдительного Ковалева. Для очистки совести я
спросил у него, какова дорога до Лысой Горы. Юный сержант посмотрел на
меня с большим недоверием и сказал: "Дорога? Что это вы говорите,
гражданин? Какая же там дорога? Нет там никакой дороги". Домой я
вернулся под проливным дождиком.
Старуха отбыла. Кот Василий исчез. В колодце кто-то пел на два
голоса, и это было жутко и тоскливо. Вскоре ливень сменился скучным
мелким дождем. Стало темно.
Я забрался в свою комнату и попытался экспериментировать с
книгой-перевертышем. Однако в ней что-то застопорило. Может быть, я
делал что-нибудь не так или влияла погода, но она как была, так и
оставалась "Практическими занятиями по синтаксису и пунктуации" Ф. Ф.
Кузьмина, сколько я ни ухищрялся. Читать такую книгу было совершенно
невозможно, и я попытал счастья с зеркалом. Но зеркало отражало все что
угодно и молчало. Тогда я лег на диван и стал лежать.
От скуки и шума дождя я уже начал было дремать, когда вдруг
зазвонил телефон. Я вышел в прихожую и взял трубку.
-- Алло...
В трубке молчало и потрескивало.
-- Алло, -- сказал я и подул в трубку. -- Нажмите кнопку.
Ответа не было.
-- Постучите по аппарату, -- посоветовал я. Трубка молчала. Я еще
раз подул, подергал шнур и сказал: -- Перезвоните с другого автомата.
Тогда в трубке грубо осведомились:
-- Это Александр?
-- Да. -- Я был удивлен.
-- Ты почему не отвечаешь?
-- Я отвечаю. Кто это?
-- Это Петровский тебя беспокоит. Сходи в засольный цех и скажи
мастеру, чтобы мне позвонил.
-- Какому мастеру?
-- Ну, кто там у тебя сегодня?
-- Не знаю...
-- Что значит -- не знаю? Это Александр?
-- Слушайте, гражданин, -- сказал я. -- По какому номеру вы
звоните?
-- По семьдесят второму... Это семьдесят второй?
Я не знал.
-- По-видимому, нет, -- сказал я.
-- Что же вы говорите, что вы Александр?
-- Я в самом деле Александр!
-- Тьфу!.. Это комбинат?
-- Нет, -- сказал я. -- Это музей.
-- А... Тогда извиняюсь. Мастера, значит, позвать, не можете...
Я повесил трубку. Некоторое время я стоял, оглядывая прихожую. В
прихожей было пять дверей: в мою комнату, во двор, в бабкину комнату, в
туалет и еще одна, обитая железом, с громадным висячим замком. Скучно,
подумал я. Одиноко. И лампочка тусклая, пыльная... Волоча ноги, я
вернулся в свою комнату и остановился на пороге.
Дивана не было.
Все остальное было совершенно по-прежнему: стол, и печь, и зеркало,
и вешалка, и табуретка. И книга лежала на подоконнике точно там, где я
ее оставил. А на полу, где раньше был диван, остался только очень
пыльный, замусоренный прямоугольник. Потом я увидел постельное белье,
аккуратно сложенное под вешалкой.
-- Только что здесь был диван, -- вслух сказал я. -- Я на нем
лежал.
Что-то изменилось в доме. Комната наполнилась невнятным шумом.
Кто-то разговаривал, слышалась музыка, где-то смеялись, кашляли, шаркали
ногами. Смутная тень на мгновение заслонила свет лампочки, громко
скрипнули половицы. Потом вдруг запахло аптекой, и в лицо мне пахнуло
холодом. Я попятился. И тотчас же кто-то резко и отчетливо постучал в
наружную дверь. Шумы мгновенно утихли. Оглядываясь на то место, где
раньше был диван, я вновь вышел в сени и открыл дверь. Передо мной под
мелким дождем стоял невысокий изящный человек в коротком кремовом плаще
идеальной чистоты, с поднятым воротником. Он снял шляпу и с достоинством
произнес:
-- Прошу прощения, Александр Иванович. Не могли бы вы уделить мне
пять минут для разговора?
-- Конечно, -- сказал я растерянно. -- Заходите...
Этого человека я видел впервые в жизни, и у меня мелькнула мысль,
не связан ли он с местной милицией. Незнакомец шагнул в прихожую и
сделал движение пройти прямо в мою комнату. Я заступил ему дорогу. Не
знаю, зачем я это сделал, -- наверное, потому, что мне не хотелось
расспросов насчет пыли и мусора на полу.
-- Извините, -- пролепетал я, -- может быть, здесь... А то у меня
беспорядок. И сесть негде...
Незнакомец резко вскинул голову.
-- Как -- негде? -- сказал он негромко. -- А диван?
С минуту мы молча смотрели друг другу в глаза.
-- М-м-м... Что -- диван? -- спросил я почему-то шепотом.
Незнакомец опустил веки.
-- Ах, вот как? -- медленно произнес он. -- Понимаю. Жаль. Ну что
ж, извините...
Он вежливо кивнул, надел шляпу и решительно направился к дверям
туалета.
-- Куда вы? -- закричал я. -- Вы не туда!
Незнакомец, не оборачиваясь, пробормотал: "Ах, это безразлично", --
и скрылся за дверью. Я машинально зажег ему свет, постоял немного,
прислушиваясь, затем рванул дверь. В туалете никого не было. Я осторожно
вытащил сигарету и закурил. Диван, подумал я. Причем здесь диван?
Никогда не слыхал никаких сказок о диванах. Был ковер-самолет. Была
скатерть-самобранка. Были: шапка-невидимка, сапоги-скороходы,
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента