Страница:
Эта история началась с того, что в самый разгар рабочего
дня, когда я потел над очередной рекламацией в адрес
китежградского завода маготехники, у меня в кабинете объявился
мой друг Эдик Амперян. Как человек вежливый и воспитанный, он
не возник прямо на колченогом стуле для посетителей, не
ввалился нагло через стену, и не ворвался в открытую форточку в
обличье булыжника, пущенного из катапульты. В большинстве мои
друзья постоянно куда-то спешили, что-то не успевали, где-то
опаздывали, а потому возникали, вламывались и врывались с
совершенной непринужденностью, пренебрегая обыкновенными
коммуникациями. Эдик был не из таких: он скромно вошел в
дверь. Он даже предварительно постучал, но у меня не было
времени ответить. Он остановился передо мной, поздоровался и
спросил:
- Тебе все еще нужен черный ящик?
- Ящик? - пробормотал я не в силах оторваться от
рекламации.
- Как тебе сказать? Какой, собственно ящик?
- ?!
- Кажется, я мешаю, - осторожно сказал вежливый Эдик. -
ты меня извини, но меня послал шеф... Дело в том, что через час
будет произведен запуск лифта новой системы за пределы
тринадцатого этажа. Нам предлагают воспользоваться. - мой мозг
был все еще окутан ядовитыми парами рекламационной фразеологии,
и поэтому я только тупо проговорил:
- Какой лифт должен быть отгружен в наш адрес еще
тринадцатого этажа сего года...
Однако затем первые десятки битов Эдиковой информации
достигли моего серого вещества. Я положил ручку и попросил
повторить. Эдик терпеливо повторил.
- Это точно? - спросил я замирающим шепотом.
- Абсолютно, - сказал Эдик.
- Пошли, - сказал я, вытаскивая из стола папку с копиями
своих заявок.
- Куда?
- Как куда? На семьдесят шестой!
- Не, - вдруг сказал Эдик, покачав головой. - сначала
надо зайти к шефу.
- Зачем это?
- Он просил зайти. С этим семьдесят шестым какая-то
история. Он хочет нас напутствовать.
Я пожал плечами, но спорить не стал. Я надел пиджак,
извлек из папки заявку на черный ящик, и мы отправились к
Эдиковому шефу, Федору Симеоновичу Киврину, заведующему отделом
линейного счастья. На лестничной площадке первого этажа перед
решетчатой шахтой лифта царило необычайное оживление. Дверь
шахты была распахнута, дверь кабины тоже, горели многочисленные
лампы, сверкали зеркала, тускло отсвечивали лакированные
поверхности. Под старым, уже поблекшим транпарантом "сдадим
лифт к празднику! " толпились любопытные и жаждущие покататься.
Все почтительно внимали замдиректора по ахч Модесту Матвеевичу
Камноедову, произносившему речь перед строем соловецкого
котлонадзора.
-... Это надо прекратить, - внушал Модест Матвеевич. -
это лифт, а не всякие там спектроскопы-микроскопы. А также
средство передвижения, это первое. Лифт есть мощное средство
передвижения, это первое. А также средство транспорта. Лифт
должен быть как самосвал: приехал, вывалил и обратно. Это
во-первых. Администрации давно известно, что многие товарищи
ученые, в том числе отдельные академики, лифтом экплуатировать
не умеют. С этим мы боремся, это мы прекращаем. Экзамен на
право вождения лифта, не взирая на прошлые заслуги...
Учреждение звания отличного лифтовода... И так далее. Это
во-вторых. Но монтеры со своей стороны должны обеспечивать
бесперебойность. Ничего, понимаете, ссылаться на объективные
обстоятельства. У нас лозунг: "лифт для всех". Не взирая на
лица. Лифт должен выдержать прямое попадание в кабину самого
необученного академика.
Мы пробрались через толпу и двинулись дальше. Чувст-
вовалось, что сегодня лифт, наконец, действительно зара-
ботает и будет работать может быть целые сутки. Это было
значительно. Лифт всегда был Ахиллесовой пятой нашего
института и лично Модеста Матвеевича. Собственно, ничем
особенным он не отличался. Лифт был, как лифт, со своими
достоинствами и со своими недостатками. Как полагается
порядочному лифту, он постоянно норовил застрять между
этажами, вечно был занят, вечно пережигал ввинченные в
него лампочки, требовал безукоризненного обращения с
шахтными дверьми, и, входя в кабину, никто не мог ска-
зать с уверенностью, где и когда удасться выйти. Но была
у нашего лифта одна особенность. Он терпеть не мог под-
ниматься выше двенадцатого этажа. То есть, конечно, ис-
тория института знала случаи, отдельные умельцы ухитря-
лись взнуздать строптивый механизм и дав ему шенкели,
поднимались на совершенно фантастические высоты, но для
массового человека вся бесконечная громада института вы-
ше двенадцатого этажа оставалась сплошным белым пятном.
об этих территориях, почти полностью отрезанных от мира
и от административного здания, ходили всевозможные, за-
частую противоречивые, слухи. Так утверждалось, напри-
мер, что сто двадцать четвертый этаж имеет выход в со-
седнее пространство с иными физическими свойствами, на
двести тринадцатом этаже обитает якобы неведомое племя
алхимиков - идейных наследников знаменитого "союза девя-
ти', учрежденного просвещенным индийским царем ашокою, а
на тысяча семнадцатом до сих пор живут себе не тужат у
самого синего моря старик, старуха и золотые мальки зо-
лотой рыбки.
Лично меня, как и Эдика, больше всего интересовал
семьдесят шестой этаж. Там, согласно инвентарной ведо-
мости, хранился идеальный черный ящик, необходимый для
вычислительной лаборатории, а также проживал некий гово-
рящий клоп, в котором крайне и давно нуждался отдел ли-
нейного счастья. Насколько нам известно, на семьдесят
шестом этаже размещалось нечто вроде склада дефицитных
явлений природы и общества, и многие наши сотрудники
вожделели попасть туда и запустить хищные руки свои в
эту сокровищницу. Федор Симеонович, например, бредил о
раскинувшихся там гектарах гранулированной почвы для оп-
тимизма. Ребятам из отдела специальной метеорологии по-
зарез нужен был хотя бы один квалифицированный холодный
сапожник - а там их значилось трое, все как один с эф-
фективной температурой, близкой к абсолютному нулю.
Кристобаль Хозевич Хунта, заведующий отделом смысла жиз-
ни и доктор самых неожиданных наук, рвался выловить на
семьдесят шестом уникальный экземпляр так называемой
мечты бескрылой приземленной, дабы набить из нее чучело.
шесть раз он пытался пробиться на семьдесят шестой нап-
ролом через перекрытия, используя свои исключительные
способности к вертикальной трансгрессии, но даже ему это
не удавалось: все этажи выше двенадцатого были, в соот-
ветствии с хитроумным замыслом древних архитекторов,
наглухо блокированы против всех видов трансгрессии. Та-
ким образом успешный запуск лифта означал бы новый этап
в жизни нашего коллектива.
Мы остановились перед кабинетом Федора Симеоновича, и
старенький домовой тихон, чистенький и благообразный,
приветливо распахнул перед нами двери. Мы вошли.
Федор Симеонович был не один. За его обширным столом
сидел небрежно развалясь в покойном кресле, оливковый
Кристобаль Хозевич Хунта и сосал пахучую гаванскую сига-
ру. Сам Федор Симеонович, заложив большие пальцы за яр-
кие подтяжки, расхаживал по кабинету, опустив голову и
стараясь ступать по самому краю шемаханского ковра. На
столе красовались в хрустальной вазе райские плоды:
крупные румяные яблоки познания зла и совершенно несъе-
добные на вид, но тем не менее всегда червивые яблоки
познания добра. Фарфоровый сосуд у локтя кристобаля хо-
зевича был полон огрызков и окурков. Обнаружив нас, фе-
дор Симеонович остановился.
- А вот и они сами, - произнес он без обычной улыбки. -
п-прошу садиться. В-время дорого. К-Камноедов - это бол-
тун, но он с-скоро закончит. Кристо, изложи обстоятельс-
тва, а то у меня это плохо получается.
Мы сели, Кристобаль Хозевич, прищуря правый глаз от
дыма, оценивающе оглядел нас.
- Изволь, изложу, - сказал он Федору Симеоновичу. - об-
стоятельства дела таковы, что первым на семьдесят шестой
этаж надлежало бы отправиться нам, людям опытным и уме-
лым. К сожалению, по мнению администрации, мы слишком
стары и слишком уважаемы для первого испытательного за-
пуска. Поэтому отправитесь вы, и я вас сразу предупреж-
даю, что это не простая прогулка, что это разведка, мо-
жет быть разведка боем. От вас потребуется выдержка, от-
вага и предельная осмотрительность. Лично я не наблюдаю
в вас этих качеств, однако я готов уступить рекомендации
Федора Симеоновича. И, во всяком случае, вы должны
знать, что скорее всего вам придется действовать на тер-
ритории врага - врага неумолимого, жестокого и ни перед
чем не останавливающегося.
От такого вступления у меня мурашки пошли по коже, но
тут Кристобаль Хозевич принялся излагать, как обстоит
дело.
А дело обстояло так. На семьдесят шестом этаже распо-
лагался, оказывается, древний город тьмускорпионь, зах-
ваченный в свое время в качестве трофея мстительным ве-
щим олегом. Испокон веков тьмускорпионь был сосредоточе-
нием странных явлений и ареной странных событий. Почему
это происходило - неизвестно, но все, что на каждом эта-
пе научного, технического и социального прогресса не
могло быть разумно объяснено, попадало туда для хранения
до лучших времен. Так что еще во времена петра великого,
одновременно с учреждением в санкт-петербурге знаменитой
куншткамеры, в подражание ей тогдашняя соловецкая адми-
нистрация в лице бомбардирпоручика птахи и его полуроты
гренадер, учредило в тьмускорпиони "его величества пре-
чудесных и преудивительных кунштов камеру с острогом и
двумя банями". В те времена семьдесят шестой этаж был
вторым, о лифтах никто и слыхом не слыхал, и в "кунштов
камеру" было легче попасть, чем в баню. В дальнейшем же,
по мере повсеместного роста здания науки, доступ туда
все более затруднялся, а с появлением лифта прекратился
почти вовсе. А между тем "кунштов камера" все росла,
обогащаясь новыми экспонатами, превратившись при екате-
рине второй в "зоологических и прочих чудес натуры импе-
раторский музеум", затем при александре втором в "рос-
сийский императорский заповедник магических, спиритичес-
ких и оккультных феноменов" и, наконец, в государствен-
ную колонию необ'ясненных явлений при ниичаво академии
наук. Разрушительные последствия изобретения лифта меша-
ли использовать эту сокровищницу для научных целей. Де-
ловая переписка с тамошней администрацией была чрезвы-
чайно затруднена и имела неизбежно затяжной характер:
спускаемые сверху тросы с корреспонденцией рвались, поч-
товые голуби отказывались летать так высоко, радиосвязь
была неуверенной из-за отсталости тьмускорпионьской тех-
ники, а применение воздухоплавательных средств приводило
лишь к расходу дефицитного гелия. Впрочем все это была
только история.
Примерно двадцать лет назад взыгравший лифт забросил
на семьдесят шестой этаж инспекционную комиссию соловец-
кого горпромхоза, скромно направлявшуюся обследовать за-
битую канализацию в лабораториях профессора выбегаллы на
четвертом этаже. Что с точностью произошло осталось не-
известным, сотрудник выбегаллы, дожидавшийся комиссии на
лестничной площадке, рассказывал, что кабина лифта с бе-
зумным ревом пронеслась вверх по шахте, за стеклянной
дверцей промелькнули искаженные лица, и видение исчезло.
ровно через час кабина была обнаружена на двенадцатом
этаже, взмыленная, всхрапывающая и еще дрожащая от воз-
буждения. Комиссии в кабине не было. К стене канцелярс-
ким клеем была приклеена записка на обороте "акта о неу-
довлетворительном состоянии". В записке значилось: "вы-
хожу на обследование. Вижу странный камень. Тов. Фарфур-
кису об'явлен выговор за уход в кусты. Председатель ко-
миссии Вунюков'.
Долгое время никто не знал, где, собственно, покинул
кабину л. Вунюков с подчиненными. Приходила милиция, бы-
ло много неприятностей. Потом, месяц спустя, на крыше
кабины обнаружили два запечатанных конверта, адресован-
ных заведующему горпромхоза. В одном пакете содержалась
пачка приказов на папиросной бумаге, в которых об'явля-
лись выгсовора то товарищу Фарфуркису, то товарищу хле-
бовводову за какую-то непонятную "зубовщину'. Во втором
пакете находились материалы обследования канализации
тьмускорпиони /состояние признавалось
неудовлетворительным/ и заявление в бухгалтерию о начис-
лении высокогорных и дополнительных командировочных.
после этого корреспонденция сверху стала поступать до-
вольно регулярно. Сначала это были протоколы заседаний
инспекционной комиссии горпромхоза, потом протоколы
просто инспекционной комиссии, потом - особой комиссии
по расследованию обстоятельств, потом вдруг временной
тройки по расследованию деятельности коменданта колонии
необ'ясненных явлений т. Зубо и, наконец, после трех
подряд докладных "о преступной небрежности', л. Вунюков
подписался в качестве председателя тройки по рационали-
зации и утилизации необ'ясненных явлений /тпруня/, свер-
ху перестали спускать протоколы и принялись спускать
циркуляры и указания. Бумаги эти были страшны как по
форме, так и по содержанию. Они неопровержимо свидетель-
ствовали о том, что бывшая комиссия горпромхоза узурпи-
ровала власть в тьмускорпиони и что распорядиться этой
властью разумно она была не в состоянии.
- Главная опасность заключается в том, - размеренным
голосом продолжал Кристобаль Хозевич, посасывая потухшую
сигару, - что в расположении этих проходимцев имеется не-
безызвестная большая круглая печать. Я надеюсь, вы пони-
маете, что это значит?
- Понимаю, - сказал Эдик тихо, - не вырубишь топором. -
ясное лицо его затуманилось, - а что, если применить ре-
молизатор?
Кристобаль Хозевич переглянулся с Федором Симеонови-
чем.
- Можно, конечно, попытаться. Однако боюсь, что про-
цессы зашли слишком далеко.
- Ну нет, п-почему же, - возразил Федор Симеонович, -
п-примените, примените, Эдик, не автоматы же там приме-
нять... К-кстати, у них же там еще Выбегалло....
- Как так? - изумились мы.
Оказалось, что три месяца назад сверху поступило тре-
бование на научного консультанта с фантастическим окла-
дом денежного содержания. Никто в этот оклад не верил, а
более всех - профессор Выбегалло, который в это время
как раз заканчивал большую работу по выведению путем пе-
ревоспитания самонадевающегося на рыболовный крючок дож-
девого червя. О своем недоверии Выбегалло во всеуслыша-
нии об'явил на ученом совете и тем же вечером бежал,
бросив все. Многие видели, как он, взявши портфель в зу-
бы, карабкался по стене шахты, выходя на этажах, кратных
пяти, дабы укрепить свои силы в буфете. А через неделю
сверху был спущен приказ о зачислении профессора выбе-
галлы а. А. Научным консультантом при тпруня с обещанным
окладом и надбавками за знание иностранных языков.
- Спасибо, - сказал вежливый Эдик, - это ценная инфор-
мация. Так мы пойдем?
- Идите, идите, г-голубчики, - растроганно произнес
Федор Симеонович. Он поглядел в магический кристалл, -
да, уже пора, к-Камноедов б-близится к концу. - и
п-поосторожней там.... Дремучее место, ж-жуткое....
- И никаких эмоций! - настойчиво напомнил Кристобаль
Хозевич. - не будут вам давать никаких клопов, ящиков, -
не надо. Вы - лазутчики. С вами будет установлена однос-
торонняя телепатическая связь. Мы будем следить за каж-
дым вашим шагом. Собирайте информацию - вот ваша основ-
ная задача.
- Мы понимаем, - сказал Эдик.
Кристобаль Хозевич снова оценивающе оглядел нас.
- Модеста бы им с собой взять, - пробормотал он, - кли-
ном клин... - он безнадежно махнул рукой, - ладно, идите.
буэвентура.
Мы вышли, и Эдик сказал, что теперь надо зайти к нему
в лабораторию и взять ремолизатор. Последнее время он
увлекался практической реморализацией. В лаборатории у
него в девяти шкафах размещался опытный агрегат, принцип
действия которого сводился к тому, что он подавлял в об-
лучаемом примитивные рефлексы и извлекал на поверхность
и направлял в нем разумное, доброе и вечное. С помощью
этого реморализатора Эдику удалось излечить одного фила-
телистатиффози, вернуть в лоно семьи двух слетевших с
нарезки хоккейных болельщиков и ввести в рамки застаре-
лого клеветника. Теперь он лечил от хамства нашего боль-
шого друга Витьку Корнеева, но пока безуспешно.
- Как мы все это потащим? - сказал я, со страхом ози-
рая шкафы.
Однако Эдик успокоил меня. Оказывается, у него был
почти готов портативный вариант, менее мощный, но доста-
точный, как Эдик надеялся, для наших целей. "там я его
допаяю, отлажу', - сказал он, пряча в карман плоскую ме-
таллическую коробочку.
Когда мы вновь вернулись на лестничную площадку, мо-
дест Матвеевич заканчивал свою речь.
-... Это мы тоже прекратим, - утверждал он несколько
осипшим голосом, - потому что, во-первых, лифт бережет
наше здоровье. И бережет рабочее время. Лифт денег сто-
ит, и курить в нем мы категорически не позволим.... Кто
здесь добровольцы? - спросил он неожиданно, поворачиваясь
к толпе.
Несколько голосов тотчас откликнулись, но Модест мат-
веевич эти кандидатуры отвел. "молоды еще в лифтах
ездить', - об'явил он, "это вам не спектроскоп'. Мы с эди-
ком молча протиснулись в первый ряд.
- Нам на семьдесят шестой, - негромко сказал Эдик. Во-
царилась почтительная тишина. Модест Матвеевич с огром-
ным сомнением оглядел нас с ног до головы. - жидковаты, -
пробормотал он раздумчиво. - зеленоваты еще... Курите? -
спросил он.
- Нет, - ответил Эдик.
- Изредка, - сказал я.
Из толпы на Модеста Матвеевича набежал домовой тихон
и что-то прошептал на ухо. Модест Матвеевич поджал губы
и нахмурился.
- Это мы еще проверим, - сказал он недовольно, - за чем
едете?
- За говорящим клопом, - ответил Эдик.
- А вы привалов?
- За черным ящиком.
- Хм... - Модест Матвеевич полистал книжку, - верно...
имеется... Такая... Колония необ'яснимых явлений....
покажите заявки.
Мы показали.
- Ну что ж, поезжайте... Не вы первые, не вы послед-
ние...
Он взял под козырек. Раздалась печальная музыка. Тол-
па заволновалась. Мы вступили в кабину. Мне было грустно
и страшно, я вспомнил, что не попрощался со стеллочкой.
'стопчут их там', об'яснил кому-то Модест Матвеевич. -
'жалко... Ребята не плохие... Амперян вон даже не курит,
в рот не берет... "
Металлическая дверь шахты с лязгом захлопнулась.
Эдик, не глядя на меня, нажал кнопку семьдесят шестого
этажа. Дверь автоматически закрылась, вспыхнула надпись
'не курить! Пристегнуть ремни! ", и мы отправились в
путь. Поначалу кабина шла лениво, вялой трусцой. Чувст-
вовалось, что ей никуда не хочется. Медленно уплывали
вниз знакомые коридоры, печальные лица друзей, самодель-
ные плакаты "молодцы! " и "вас не забудут! ". На двенадца-
том этаже нам в последний раз помахали платочками, и ка-
бина вступила в неизвестные области. Показывались и ис-
чезали необитаемые на вид, пустынные помещения, толчки
становились все реже, все слабее, кабина, казалось, за-
сыпала на ходу и на шестнадцатом этаже остановилась сов-
сем.
Мы едва успели перекинуться парой фраз с какими-то
вооруженными людьми, которые оказались сотрудниками от-
дела заколдованных сокровищ, как вдруг кабина с железным
ржанием взвилась на дыбы и устремилась в зенит бешеным
галопом.
Замигали лампочки, защелкали тумблеры. Страшная пе-
регрузка вдавила нас в пол. Чтобы удержаться на ногах
нам с Эдиком пришлось ухватиться друг за друга. В зерка-
лах отразились наши вспотевшие от напряжения лица, и мы
приготовились к самому худшему, но тут галоп сменился
мелкой рысью, сила тяжести упала до полутора "же', и мы
приободрились. Екая селезенкой, кабина причалила к пять-
десят седьмому этажу. Раздвинулась дверь и вошел грузный
пожилой человек с аккордеоном наизготовку, небрежно ска-
зал нам "общий привет! " и нажал кнопку шестьдесят треть-
его этажа. Когда кабина двинулась, он прислонился к
стенке и, мечтательно закатив глаза, принялся тихонько
наигрывать "кирпичики'. "снизу? "- лениво осведомился он,
не поворачивая головы. "снизу', - ответили мы. "Камноедов
все работает? " -'работает'. "ну привет ему', - сказал
незнакомец и больше не обращал на нас никакого внимания.
кабина неторопливо поднималась, подрагивая в такт "кир-
пичикам', а мы с Эдиком от стесненности принялись изу-
чать правила пользования, вытравленные на медной доске.
мы узнали, что запрещается селиться в кабине летучим мы-
шам, вампирам и белкам-летягам, выходить сквозь стены в
случае остановки кабины между этажами, провозить в каби-
не горючие и взрывчатые вещества, а также сосуды с джи-
нами и ифритами без огнеупорных намордников, пользовать-
ся лифтом домовым и вурдалакам без сопровождающих. Зап-
рещалось также всем без исключения производить шалости,
заниматься сном и совершать подпрыгИвание. Дочитать до
конца мы не успели. Кабина снова остановилась, незнако-
мец вышел, и Эдик снова нажал кнопку семьдесят шестого.
в ту же секунду кабина рванулась вверх так стремительно,
что у нас потемнело в глазах. Когда мы отдышались, каби-
на стояла неподвижно, двери были раскрыты. Мы были на
семьдесят шестом этаже. Поглядев друг на друга, мы выш-
ли, подняв заявки над головой, как белые парламентские
флаги. Не знаю, чего мы, собственно, ожидали. Чего-то
плохого.
Однако ничего страшного не произошло. Мы оказались в
пустом, круглом, очень пыльном зале с низким серым по-
толком. Посредине возвышался вросший в паркет белый ва-
лун, похожий на надолб, вокруг валуна в беспорядке валя-
лись старые пожелтевшие кости. Пахло мышами, было сум-
рачно. Вдруг шахтная дверь позади нас с лязгом захлопну-
лась сама собой, мы вздрогнули, обернулись, но успели
увидеть только мелькнувшую крышу провалившейся кабины.
зловещий удаляющийся гул прокатился по залу и замер. Мы
были в ловушке. Мне немедленно и страстно захотелось на-
зад, вниз, но выражение растерянности, промелькнувшее на
лице Эдика, придало мне силы. Я выпятил челюсть, заложил
руки за спину, храня вид независимый и скептический,
направился к камню. Как я и ожидал, камень оказался
чем-то вроде дорожного указателя, часто встречающегося в
сказках.
Надпись на нем выглядела следующим образом:
1. На лево пойдешь -
Головушку потеряешь,
2. На право пойдешь -
Никуда не придешь,
3. Прямо пойдешь...
- Последнюю строчку скололи, - пояснил Эдик. - ага, тут
еще какая-то надпись карандашом... "мы здесь посоветова-
лись с народом, и есть... Мнение, что идти следует пря-
мо, подпись л. Вунюков. "
Мы посмотрели прямо. Теперь, когда глаза наши привык-
ли к рассеянному свету, попадающему в зал неизвестно ка-
ким образом, мы увидели двери. Их было три. Ведущие, так
сказать, направо и налево, были заколочены досками, а к
двери прямо, огибая камень, вела протоптанная в пыли
тропинка.
- Не нравится мне все это, - сказал я с мужественной
прямотой.
- Кости какие-то...
- Кости, по-моему, слоновьи, - сказал Эдик. - впрочем
это не важно. Не возвращаться же нам.
- Может все-таки напишем записку и бросим в лифт. -
сгинем ведь бесследно.
- Саша, - сказал Эдик. -не забудь, что мы находимся в
телепатической связи. Неудобно. Встряхнись.
Я встряхнулся. Я снова выпятил челюсть и решительно
двинулся к двери прямо. Эдик шел рядом со мной.
- Рубикон перейден, - заявил я и пнул дверь ногой.
Впрочем, эффект пропал даром: на двери оказалась ма-
лоприметная табличка "тянуть к себе', и рубикон пришлось
переходить вторично, уже без жестов и через унизительное
преодоление мощной пружины.
Сразу за дверью оказался парк, залитый солнечным све-
том. Мы увидели песчаные аллейки, подстриженные кусты и
предупреждение "по газонам не ходить и траву не есть'.
напротив стояла чугунная садовая скамейка с проломленной
спинкой, а на скамейке читал газету, пошевеливая длинны-
ми пальцами босых ног, какой-то странный человек в пенс-
не. Заметив нас, он почему-то смутился, не опуская газе-
ты, ловко снял ногой пенсне, протер линзы о штанины и
вновь водрузил на место. Потом положил газету и поднял-
ся. Он был велик ростом, неимоверно волосат, одет в чис-
тую белую безрукавку и синие холщовые штаны на помочах.
золоченное пенсне сжимало его широкую черную переносицу
и придавало ему какой-то иностранный вид. Было в нем
что-то от политической карикатуры в центральной газете.
он повел большими острыми ушами сделал несколько шагов
нам навстречу и произнес хриплым, но приятным голосом:
- Добро пожаловать в тьмускорпионь, и разрешите пред-
ставиться. Федор, снежный человек.
Мы молча поклонились.
- Вы снизу, - продолжал он. - слава богу. Я жду вас уже
больше года - с тех пор, как меня рационализировали. Да-
вайте присядем. До начала вечернего заседания тройки ос-
тается около часа. Мне бы очень хотелось, чтобы вы яви-
лись на это заседание хоть как-то подготовленными. Ко-
нечно, я знаю немного, но позвольте рассказать вам все,
что я знаю....
1. Дело 42 старикашка Эдельвейс
Мы перешагнули порог комнаты заседаний ровно в пять
часов. Мы были проинструктированы, мы были ко всему го-
товы, мы знали на что идем. Во всяком случае мне так ка-
залось. Признаться, Федины об'яснения несколько успокои-
ли меня, Эдик же, наоборот, впал в подавленное состоя-
ние. Эта подавленность удивляла меня, я относил ее за
счет того, что Эдик всегда был человеком чистой науки,
далеким от всяких там входящих и исходящих, от дыроколов
и ведомостей. Эта же подавленность возбуждала во мне,
человеке сравнительно опытном, ощущение превосходства. Я
чувствовал себя старше и готов был вести себя соответст-
венно.
В комнате наличествовал пока только один человек -
судя по Фединому описанию, комендант колонии товарищ зу-
бо. Он сидел за маленьким столиком, держа перед собой
раскрытую папку и так и подсигивал от какого-то нетерпе-
ливого возбуждения. Был он тощ и походил на дуремара,
губы у него непрерывно двигались, а глаза были белые как