Страница:
Только после того, как она окончательно впала в беспамятство, я разрешил священнику войти. Mapгарет уже не могла вылить свой яд, осквернить ложью меня и моего сына, а в аду, где мы, наверное, встретимся, ее клевета вреда уже не принесет.
Так она умерла без отпущения грехов, со злобным проклятием на застывших устах.
Но это был еще не конец исповеди Роберта, как втайне надеялась Джоселин.
— Потом я разыскал и вытряхнул душу из той мерзавки, которая убивала моих детей в чреве Маргарет — одного за другим. Старуха, прижившаяся в замке Гейс, давно занималась этим запрещенным ремеслом. Мне она раньше казалась безобидной, но в день кончины своей жены я решил расправиться с ней и сделал это без малейших колебаний. Моему исповеднику я тут же признался в совершенном мною убийстве. На меня было возложено суровое церковное наказание, но я не раскаялся в своем поступке, мадам, и не раскаиваюсь до сих пор.
Было странно, что, несмотря на тепло от жаровни внутри шатра и на жар, исходящий от их обнаженных тел, оба они — и Роберт и Джоселин — дрожали в ознобе. Только слезы, обильно пролившиеся из ее глаз, обжигали лицо Джоселин.
— Теперь вы можете представить себе, мадам, что значил для меня уход из жизни моего единственного сына… Я смотрел, как он умирает, и мне казалось, что вот-вот разомкнётся последнее звено в цепи, связывающей меня с этим грешным миром. За моей спиной была выжженная пустыня, впереди — непроглядный мрак. Когда я вгляделся в его застывшее личико, я понял, что Маргарет лгала. Он был мой… Он родился от моего семени. Но почему-то Бог решил забрать его к себе, а я не в силах был сразиться с Богом.
С тех пор мои руки ослабли, меч затупился, мой боевой конь стал спотыкаться. А эта ведьма в аду хохотала… Она и оттуда впивалась в меня своими острыми когтями. В самые страшные минуты я вдруг начинал сомневаться и думать, что и вправду Адам не сын мне, что я прошел по жизни, не оставив ни следа, кроме горы трупов, разоренных деревень и закопченных пожарами замков. Так оно почти и есть. И вот под конец жизни я к тому же еще посажен в клетку.
Сглотнув слезы, Джоселин попыталась ободрить его.
— Разве надо мучить себя вопросом, от кого был зачат Адам? Вы, милорд, пять лет лелеяли его, учили жизни, дарили ему отцовскую любовь. Он был истинным вашим сыном. Я готова присоединиться к вашим упрекам Господу за то, что он так рано забрал его к себе на небеса. Но ведь грешница, кипящая в аду, никогда не дотянется теперь до него, потому что малыш пребывает в раю. И он оттуда смотрит на вас. Он гордится вашими подвигами и горюет по поводу ваших неудач.
Роберт в ответ сжал Джоселин в объятиях так сильно, что ее ребра едва не хрустнули. Но этого не произошло. И не могло случиться, потому что так не бывает, когда мужчина обнимает любимую женщину. Бог охраняет их обоих, стоит на страже их любви.
— Но Господь возместил мне все потери, подарив мне тебя…
— А вы знаете, Роберт, что, когда мне было десять лет, я не хотела больше жить, потому что потеряла мать.
— А я теперь благодарю Господа за то, что ты не умерла в десять лет и дождалась меня.
28
29
Так она умерла без отпущения грехов, со злобным проклятием на застывших устах.
Но это был еще не конец исповеди Роберта, как втайне надеялась Джоселин.
— Потом я разыскал и вытряхнул душу из той мерзавки, которая убивала моих детей в чреве Маргарет — одного за другим. Старуха, прижившаяся в замке Гейс, давно занималась этим запрещенным ремеслом. Мне она раньше казалась безобидной, но в день кончины своей жены я решил расправиться с ней и сделал это без малейших колебаний. Моему исповеднику я тут же признался в совершенном мною убийстве. На меня было возложено суровое церковное наказание, но я не раскаялся в своем поступке, мадам, и не раскаиваюсь до сих пор.
Было странно, что, несмотря на тепло от жаровни внутри шатра и на жар, исходящий от их обнаженных тел, оба они — и Роберт и Джоселин — дрожали в ознобе. Только слезы, обильно пролившиеся из ее глаз, обжигали лицо Джоселин.
— Теперь вы можете представить себе, мадам, что значил для меня уход из жизни моего единственного сына… Я смотрел, как он умирает, и мне казалось, что вот-вот разомкнётся последнее звено в цепи, связывающей меня с этим грешным миром. За моей спиной была выжженная пустыня, впереди — непроглядный мрак. Когда я вгляделся в его застывшее личико, я понял, что Маргарет лгала. Он был мой… Он родился от моего семени. Но почему-то Бог решил забрать его к себе, а я не в силах был сразиться с Богом.
С тех пор мои руки ослабли, меч затупился, мой боевой конь стал спотыкаться. А эта ведьма в аду хохотала… Она и оттуда впивалась в меня своими острыми когтями. В самые страшные минуты я вдруг начинал сомневаться и думать, что и вправду Адам не сын мне, что я прошел по жизни, не оставив ни следа, кроме горы трупов, разоренных деревень и закопченных пожарами замков. Так оно почти и есть. И вот под конец жизни я к тому же еще посажен в клетку.
Сглотнув слезы, Джоселин попыталась ободрить его.
— Разве надо мучить себя вопросом, от кого был зачат Адам? Вы, милорд, пять лет лелеяли его, учили жизни, дарили ему отцовскую любовь. Он был истинным вашим сыном. Я готова присоединиться к вашим упрекам Господу за то, что он так рано забрал его к себе на небеса. Но ведь грешница, кипящая в аду, никогда не дотянется теперь до него, потому что малыш пребывает в раю. И он оттуда смотрит на вас. Он гордится вашими подвигами и горюет по поводу ваших неудач.
Роберт в ответ сжал Джоселин в объятиях так сильно, что ее ребра едва не хрустнули. Но этого не произошло. И не могло случиться, потому что так не бывает, когда мужчина обнимает любимую женщину. Бог охраняет их обоих, стоит на страже их любви.
— Но Господь возместил мне все потери, подарив мне тебя…
— А вы знаете, Роберт, что, когда мне было десять лет, я не хотела больше жить, потому что потеряла мать.
— А я теперь благодарю Господа за то, что ты не умерла в десять лет и дождалась меня.
28
— Проснись, любимая! У нас, кажется, гость!
Она сонно заморгала ресницами. Гостем мог быть только один человек — сам герцог Нормандский. Никого другого стража бы не пропустила.
— Вам придется прервать ваше в высшей степени приятное занятие, — бодро произнес герцог. — Лестер вернулся, и нам надо придумать какое-то объяснение, почему мы использовали его шатер для разнообразных развлечений.
Генри бесцеремонно откинул шелковый занавес, отделяющий ложе от остального пространства шатра, и уставился на обнаженные тела супругов. Роберт поспешно прикрыл покрывалом наготу своей жены.
Взгляд Генри пропутешествовал с давно не бритой щетины на подбородке своего узника до раскрасневшихся щек Джоселин.
— О, что я вижу! У меня была мысль бросить вашу супругу на растерзание льва, но вы, Нормандский Лев, уже, по-моему, мою идею осуществили. Я бы не потревожил вас, если бы Лестер не сучил ножками у входа и не жаждал отдохнуть в уже согретой постели.
Генри отвернулся, и супруги стали поспешно одеваться.
— Я люблю тебя, — произнес де Ленгли, натягивая штаны.
— И я люблю тебя, — ответила Джоселин, продевая голову в ворот платья.
Генри слушал этот разговор с интересом, но ограничился лишь коротким замечанием:
— Обычно эти слова произносят влюбленные при раздевании, а у вас все происходит наоборот. Впрочем, осмелюсь напомнить, что Лестер уже, вероятно, промерз до костей.
Они вышли на холод. Лестер, восседавший на походном стуле, тут же поднялся им навстречу и поцеловал руку Джоселин.
— Я в отчаянии, что отсутствовал, когда вы появились в моем лагере.
— Его высочество принц Генри покровительствовал мне, и я от всей души ему благодарна.
Генри явно был весьма доволен этим заявлением Джоселин.
— По воле провидения мы встретились. Каждый раз Господь дает нам уроки мудрости. Сейчас он напоминает мне о том, что нам всем надо поесть. Мой желудок, например, пуст.
После такого намека пажи мгновенно всполошились. Был тотчас накрыт стол. Свежеиспеченный хлеб источал тепло, сыр светился соблазнительной слезой, а крепкий эль пенился в кувшинах с широким горлом.
Джоселин испробовала напиток — он был хорош. Герцог не унижает своего достоинства и не ест и не пьет то, что предназначено для простонародья. Он знает себе цену и, вероятно, пойдет далеко. Так подумала Джоселин.
— Лорд Лестер возвратился из Бедфорда глубокой ночью, — произнес Генри с уже набитым ртом. — Представьте, как он удивился, когда мои гвардейцы не впустили его в собственный шатер.
Джоселин захотелось извиниться перед вельможей.
— Мы причинили вам много неудобств, милорд. Но у нас с Робертом не было выбора…
Роберт же встрепенулся, когда Генри упомянул Бедфорд.
— Скажи, чем ты занимался в Бедфорде, Робин?
Лестер выдержал его взгляд, но предпочел промолчать. За него ответил Генри:
— Лорд Лестер ездил туда по моему поручению проверить, насколько верен наш новый союзник.
— Кто же он?
— Эрл Дерби. Он отказался служить Стефану и перешел на мою сторону. Со своим войском он принимает участие в осаде Бедфорда. Мы уже взяли Тетбюри, а падение Бедфорда осталось ждать не долго.
— И как ведет себя эрл Дерби в новом качестве? — не мог не полюбопытствовать Роберт.
— Выше всяческих похвал, как мне доложили, — отпарировал Генри.
Лестер, опустив глаза, усиленно занялся едой.
Роберт снова обратился к Генри:
— И вы цените, сир, услуги подобных людей? Чья честь стоит не дороже плевка на ветру?
Лестер густо покраснел, а Генри спокойно возразил:
— Я не дурак, де Ленгли. Я оцениваю каждого из них ровно в то количество пенни, которое они стоят. И поверьте, никогда не переплачиваю. И цену вам я тоже знаю.
— Но я не присягну вам, Генри. Меня ваша оценка не интересует.
Все вокруг замерли, будто в ожидании вспышки молнии и удара грома. Но ничего подобного не случилось. Генри, правда, сначала гневно сощурился, но тут же расплылся в улыбке.
— Что ж, поживем — увидим! У нас еще будет время поговорить, де Ленгли. Вы, надеюсь, еще долго будете пользоваться моим гостеприимством.
Внезапно он сосредоточил свое внимание на Джоселин.
— Я вижу, миледи смертельно бледна и выглядит усталой. Впрочем, это неудивительно после вчерашнего бурного дня и… не менее бурной ночи. Рассказала ли она вам, Роберт, что ее братец гонялся за ней по всему лагерю и требовал, чтобы ее сожгли на костре?
Роберт вскинул на Генри грозный взгляд.
— Если вы, сир, причините вред моей супруге в отместку за давние свои обиды, то обещаю вам нелегкую жизнь не только на этом свете, но и за порогом смерти. Живой или мертвый, на земле, на небесах и даже в преисподней, я буду вечно и всюду преследовать вас!
Хрупкий ледок вежливости мгновенно исчез, и обнажилась черная бурлящая полынья ненависти. Но Генри широко взмахнул рукой, как бы отметая прочь тени прошлого.
— Старая вражда похоронена! Сколько же мне толковать об этом? Хватит нам тузить друг друга и отправлять на тот свет хороших парней, и все из-за ерунды, которая, простите, мадам, и мочи конской не стоит. Я всегда побеждал, Роберт, и буду побеждать. Я обязательно стану королем Англии, на то Божья воля, и даже ты не сможешь мне помешать. А если ты впредь встанешь у меня на пути, я тебя уничтожу!
— Не угрожайте мне, сир. Я вас не боюсь. Даже вас, хотя вы опаснейший из врагов.
— Знаю, знаю… Незачем это повторять. Я давно это усвоил, — закричал герцог.
Лицо Генри налилось кровью. Все вокруг замерли, а Джоселин, стиснув пальцами винную чашу, вознесла безмолвную молитву небесам. И все же Генри первым взял себя в руки и произнес на удивление спокойно:
— Ты опять взываешь к вражде. Но зачем мне разграбленное и сожженное дотла королевство? Я хочу, чтобы участь этой земли была иной. Страна катится в пропасть, и ты, де Ленгли, если захочешь, сможешь помочь мне остановить это роковое падение. Мы прервем резню, загасим пожар, пока еще вся Англия не полыхнула одним общим погребальным костром. Стефан стар и тяжко болен, а Юстас, как король, никому не нужен. Все знают, что я взойду вместо него на трон, даже те, кто еще хранит на словах верность Стефану и его сыну. Если я назову тебе имена лордов, которые ведут со мной секретные переговоры, лижут мне руку, то клянусь, волосы станут дыбом у тебя на голове.
— Не надо оглашать никаких имен, — печально сказал Роберт, — я и так их знаю.
— Тогда какого черта ты медлишь? Присоединяйся к нам! — Генри подался вперед и заговорил торопливо: — Я приму тебя со всеми почестями, закреплю за тобой все твои земли, да еще отрежу кусок. Со мной уже и Лестер, и Корнуэлл, и Честер, и Херефорд, Солсбери, Глостер, Дерби — знатнейшие фамилии королевства стали под мои знамена. Ты сражался доблестно — все могут это подтвердить. Никто тебя не упрекнет, и слава твоя не уменьшится, если ты сейчас присягнешь мне.
— Я так не думаю, — сказал Роберт.
— О Боже, что за упрямец! — Генри глубоко вздохнул и опустился в пододвинутое слугой кресло.
Всем показалось, что разговор окончен, но Роберт его продолжил, причем говорил он на удивление спокойным, доброжелательным тоном.
— Да, Стефан стареет… Да, он хворает… Но это еще не причина, чтобы изменять своему королю, даже если он стар и болен. Освободит ли меня Господь от клятв, данных на святых реликвиях, только потому, что они стали мне обременительны? Когда-нибудь вы, милорд, если вам, конечно, повезет, доживете до старости. С благим ли сердцем вы будете взирать на покидающих вас друзей и вассалов? Простите ли вы им то, что они, раболепствуя и виляя хвостом, поползли лизать руку более молодого и сильного претендента?
Двое мужчин глядели друг на друга так, как будто они были совершенно одни.
— И все-таки ты сейчас подтвердил, что я буду королем, — произнес Генри так тихо, что Джоселин пришлось напрячься, чтобы расслышать эти слова.
Роберт ответил так же тихо:
— Я допускаю такую возможность.
Улыбка вновь, правда не сразу, заиграла на губах Генри.
— Заканчивайте ваш завтрак, милорд де Ленгли! Скоро я выезжаю отсюда и хочу, чтобы вы меня сопровождали.
— А если я откажусь?
— Тогда вместо вас я заберу вашу жену. Думаю, она окажется более покладистой. Во всяком случае, она будет более приятным компаньоном, чем вы, милорд.
— Моя жена останется здесь, — отрезал Роберт. — С вами поеду я.
Генри посмотрел на Джоселин. Лицо его по-прежнему светилось улыбкой.
— Не тревожьтесь, мадам. Я верну его вам живым. Супруг ваш, может, и стремится к мученическому венцу, но я не позволю ему его обрести. Один раз он уже побывал в мучениках и, будучи мертвым, доставил мне больше хлопот, чем когда был жив.
Он встал из-за стола.
— Я готов, господа. По коням!
Роберт тоже поднялся с чашей эля в одной руке и ломтем хлеба в другой.
— У меня нет коня, сир. Мерзавец Честер погубил лучшего жеребца из всех, на каких мне приходилось ездить.
— Да-да. Тот самый серый конь-великан. Надеюсь, вы помните, де Ленгли, что когда-то он был моим. Я намекнул лорду Честеру, что он допустил непростительную ошибку, уничтожив мою собственность. Честер пообещал возместить мне ущерб. Вот пусть и выполнит обещание, предоставив вам скакуна из своей конюшни.
Роберт, прожевывая хлеб и запивая его элем, произнес сухо:
— Сир, я не ожидал этого от вас. Посадить меня на лошадь, принадлежащую Честеру, — худшего наказания никто не смог бы придумать. Если хозяин так труслив, то как пугливы должны быть его лошадки?
Герцог разразился хохотом, а Роберт обратился к Лестеру:
— Робин, ради вашей дружбы с моим покойным отцом, охраняй, прошу тебя, мою супругу.
— Конечно, Роберт.
— Со мной все будет в порядке, — заверила мужа Джоселин.
Тут и Генри вмешался в разговор:
— Разумеется, так и будет! Пока она находится под моим покровительством, никто, даже ее неразумный братец, не посмеет дотронуться до нее.
Чем больше веселился Генри, чем чаще он проявлял свою доброжелательность, тем мрачнее становилось на душе у де Ленгли. Ему до сих пор не были ясны до конца намерения герцога.
Когда они удалились, Джоселин устало прикрыла ладонью глаза.
Лестер подлил ей в чашу эля.
— Роберту ничто не грозит, по крайней мере в ближайшее время. Уверяю вас, герцогу нужен живой де Ленгли, а не мертвый.
— Но Роберт никогда не склонится перед ним. Никогда! — произнесла Джоселин в отчаянии. — А Генри не из терпеливых. Он не будет ждать бесконечно. Герцог должен или согнуть Роберта, или сломать, в конце концов. Разве я не права?
Она жадно осушила чашу до дна, потому что горло ее мучительно пересохло.
Робин Лестер смотрел на нее с сочувствием.
— Я не знаю, что было между Генри Анжу и де Ленгли в прошлом, мадам, и не хочу знать. Но я могу кое-что сказать вам. Надеюсь, это останется между нами. Понять до конца такого юношу, как Генри Плантагенет, невозможно, но я, пожалуй, смог изучить его характер более тщательно, чем многие другие из его окружения. Я перешел в его лагерь не за подачкой, а потому, что он единственный, кто может остановить резню. И так как Генри знает, что мне от него ничего не нужно, он меня ценит и даже, наверное, доверяет, насколько он вообще может кому-нибудь доверять.
Лестер помедлил, сделал пару глотков из своей чаши.
— Если вы согласитесь заранее простить мне грубое сравнение, то я вот что скажу вам ради вашего успокоения. Генри из тех мужчин, кто не любит женщин, охотно задирающих перед ним юбки. Ту, кто ему отказывает, он и больше ценит. За такой женщиной он ходит по пятам, распаляется страстью и в конце концов добивается своего. Но, получив желаемое, сам потом удивляется, ради чего он так старался.
Генри привлек к себе множество вассалов Стефана, взял с них клятву и за это одарил землями. Но втайне — я в этом не сомневаюсь — он им не верит, презирает их, в том числе, может, в какой-то степени и меня.
— И вы испытываете любовь к подобному человеку? — потребовала от него ответа Джоселин.
— О любви тут и речи не идет, — холодно сказал Лестер. — Вот Стефана я действительно любил. Но Стефан стал слаб. Он не в силах удержать бешеных волков вроде Честера и ему подобных от грызни, губящей страну. У Генри же есть железная воля и не менее твердая рука. Он наведет порядок, восстановит власть закона, а это нашей многострадальной земле как раз и требуется.
— Но что будет с Робертом? Ведь он себя не переломит. Даже ради меня… хотя на это, очевидно, надеется Генри.
— Не терзайте себя, мадам. Ваш супруг ведет очень умную игру, причем по правилам, выгодным именно для него. Чем чаще он посылает герцога к черту, тем больше Генри Анжу его вожделеет. Вспомните мой грубый пример с женщинами.
— Но мой супруг не играет в игру, а честно рискует жизнью! — воскликнула Джоселин. — Он не лукавит, каждое слово, им сказанное, правдиво.
— Знаю. И тем игра для Генри становится еще увлекательнее.
Лестер загадочно улыбнулся и осторожно погладил Джоселин по руке.
— Генри Анжу страстно любит завоевывать не только города и страны, но и человеческие сердца. И в этом спасение вашего супруга.
Она сонно заморгала ресницами. Гостем мог быть только один человек — сам герцог Нормандский. Никого другого стража бы не пропустила.
— Вам придется прервать ваше в высшей степени приятное занятие, — бодро произнес герцог. — Лестер вернулся, и нам надо придумать какое-то объяснение, почему мы использовали его шатер для разнообразных развлечений.
Генри бесцеремонно откинул шелковый занавес, отделяющий ложе от остального пространства шатра, и уставился на обнаженные тела супругов. Роберт поспешно прикрыл покрывалом наготу своей жены.
Взгляд Генри пропутешествовал с давно не бритой щетины на подбородке своего узника до раскрасневшихся щек Джоселин.
— О, что я вижу! У меня была мысль бросить вашу супругу на растерзание льва, но вы, Нормандский Лев, уже, по-моему, мою идею осуществили. Я бы не потревожил вас, если бы Лестер не сучил ножками у входа и не жаждал отдохнуть в уже согретой постели.
Генри отвернулся, и супруги стали поспешно одеваться.
— Я люблю тебя, — произнес де Ленгли, натягивая штаны.
— И я люблю тебя, — ответила Джоселин, продевая голову в ворот платья.
Генри слушал этот разговор с интересом, но ограничился лишь коротким замечанием:
— Обычно эти слова произносят влюбленные при раздевании, а у вас все происходит наоборот. Впрочем, осмелюсь напомнить, что Лестер уже, вероятно, промерз до костей.
Они вышли на холод. Лестер, восседавший на походном стуле, тут же поднялся им навстречу и поцеловал руку Джоселин.
— Я в отчаянии, что отсутствовал, когда вы появились в моем лагере.
— Его высочество принц Генри покровительствовал мне, и я от всей души ему благодарна.
Генри явно был весьма доволен этим заявлением Джоселин.
— По воле провидения мы встретились. Каждый раз Господь дает нам уроки мудрости. Сейчас он напоминает мне о том, что нам всем надо поесть. Мой желудок, например, пуст.
После такого намека пажи мгновенно всполошились. Был тотчас накрыт стол. Свежеиспеченный хлеб источал тепло, сыр светился соблазнительной слезой, а крепкий эль пенился в кувшинах с широким горлом.
Джоселин испробовала напиток — он был хорош. Герцог не унижает своего достоинства и не ест и не пьет то, что предназначено для простонародья. Он знает себе цену и, вероятно, пойдет далеко. Так подумала Джоселин.
— Лорд Лестер возвратился из Бедфорда глубокой ночью, — произнес Генри с уже набитым ртом. — Представьте, как он удивился, когда мои гвардейцы не впустили его в собственный шатер.
Джоселин захотелось извиниться перед вельможей.
— Мы причинили вам много неудобств, милорд. Но у нас с Робертом не было выбора…
Роберт же встрепенулся, когда Генри упомянул Бедфорд.
— Скажи, чем ты занимался в Бедфорде, Робин?
Лестер выдержал его взгляд, но предпочел промолчать. За него ответил Генри:
— Лорд Лестер ездил туда по моему поручению проверить, насколько верен наш новый союзник.
— Кто же он?
— Эрл Дерби. Он отказался служить Стефану и перешел на мою сторону. Со своим войском он принимает участие в осаде Бедфорда. Мы уже взяли Тетбюри, а падение Бедфорда осталось ждать не долго.
— И как ведет себя эрл Дерби в новом качестве? — не мог не полюбопытствовать Роберт.
— Выше всяческих похвал, как мне доложили, — отпарировал Генри.
Лестер, опустив глаза, усиленно занялся едой.
Роберт снова обратился к Генри:
— И вы цените, сир, услуги подобных людей? Чья честь стоит не дороже плевка на ветру?
Лестер густо покраснел, а Генри спокойно возразил:
— Я не дурак, де Ленгли. Я оцениваю каждого из них ровно в то количество пенни, которое они стоят. И поверьте, никогда не переплачиваю. И цену вам я тоже знаю.
— Но я не присягну вам, Генри. Меня ваша оценка не интересует.
Все вокруг замерли, будто в ожидании вспышки молнии и удара грома. Но ничего подобного не случилось. Генри, правда, сначала гневно сощурился, но тут же расплылся в улыбке.
— Что ж, поживем — увидим! У нас еще будет время поговорить, де Ленгли. Вы, надеюсь, еще долго будете пользоваться моим гостеприимством.
Внезапно он сосредоточил свое внимание на Джоселин.
— Я вижу, миледи смертельно бледна и выглядит усталой. Впрочем, это неудивительно после вчерашнего бурного дня и… не менее бурной ночи. Рассказала ли она вам, Роберт, что ее братец гонялся за ней по всему лагерю и требовал, чтобы ее сожгли на костре?
Роберт вскинул на Генри грозный взгляд.
— Если вы, сир, причините вред моей супруге в отместку за давние свои обиды, то обещаю вам нелегкую жизнь не только на этом свете, но и за порогом смерти. Живой или мертвый, на земле, на небесах и даже в преисподней, я буду вечно и всюду преследовать вас!
Хрупкий ледок вежливости мгновенно исчез, и обнажилась черная бурлящая полынья ненависти. Но Генри широко взмахнул рукой, как бы отметая прочь тени прошлого.
— Старая вражда похоронена! Сколько же мне толковать об этом? Хватит нам тузить друг друга и отправлять на тот свет хороших парней, и все из-за ерунды, которая, простите, мадам, и мочи конской не стоит. Я всегда побеждал, Роберт, и буду побеждать. Я обязательно стану королем Англии, на то Божья воля, и даже ты не сможешь мне помешать. А если ты впредь встанешь у меня на пути, я тебя уничтожу!
— Не угрожайте мне, сир. Я вас не боюсь. Даже вас, хотя вы опаснейший из врагов.
— Знаю, знаю… Незачем это повторять. Я давно это усвоил, — закричал герцог.
Лицо Генри налилось кровью. Все вокруг замерли, а Джоселин, стиснув пальцами винную чашу, вознесла безмолвную молитву небесам. И все же Генри первым взял себя в руки и произнес на удивление спокойно:
— Ты опять взываешь к вражде. Но зачем мне разграбленное и сожженное дотла королевство? Я хочу, чтобы участь этой земли была иной. Страна катится в пропасть, и ты, де Ленгли, если захочешь, сможешь помочь мне остановить это роковое падение. Мы прервем резню, загасим пожар, пока еще вся Англия не полыхнула одним общим погребальным костром. Стефан стар и тяжко болен, а Юстас, как король, никому не нужен. Все знают, что я взойду вместо него на трон, даже те, кто еще хранит на словах верность Стефану и его сыну. Если я назову тебе имена лордов, которые ведут со мной секретные переговоры, лижут мне руку, то клянусь, волосы станут дыбом у тебя на голове.
— Не надо оглашать никаких имен, — печально сказал Роберт, — я и так их знаю.
— Тогда какого черта ты медлишь? Присоединяйся к нам! — Генри подался вперед и заговорил торопливо: — Я приму тебя со всеми почестями, закреплю за тобой все твои земли, да еще отрежу кусок. Со мной уже и Лестер, и Корнуэлл, и Честер, и Херефорд, Солсбери, Глостер, Дерби — знатнейшие фамилии королевства стали под мои знамена. Ты сражался доблестно — все могут это подтвердить. Никто тебя не упрекнет, и слава твоя не уменьшится, если ты сейчас присягнешь мне.
— Я так не думаю, — сказал Роберт.
— О Боже, что за упрямец! — Генри глубоко вздохнул и опустился в пододвинутое слугой кресло.
Всем показалось, что разговор окончен, но Роберт его продолжил, причем говорил он на удивление спокойным, доброжелательным тоном.
— Да, Стефан стареет… Да, он хворает… Но это еще не причина, чтобы изменять своему королю, даже если он стар и болен. Освободит ли меня Господь от клятв, данных на святых реликвиях, только потому, что они стали мне обременительны? Когда-нибудь вы, милорд, если вам, конечно, повезет, доживете до старости. С благим ли сердцем вы будете взирать на покидающих вас друзей и вассалов? Простите ли вы им то, что они, раболепствуя и виляя хвостом, поползли лизать руку более молодого и сильного претендента?
Двое мужчин глядели друг на друга так, как будто они были совершенно одни.
— И все-таки ты сейчас подтвердил, что я буду королем, — произнес Генри так тихо, что Джоселин пришлось напрячься, чтобы расслышать эти слова.
Роберт ответил так же тихо:
— Я допускаю такую возможность.
Улыбка вновь, правда не сразу, заиграла на губах Генри.
— Заканчивайте ваш завтрак, милорд де Ленгли! Скоро я выезжаю отсюда и хочу, чтобы вы меня сопровождали.
— А если я откажусь?
— Тогда вместо вас я заберу вашу жену. Думаю, она окажется более покладистой. Во всяком случае, она будет более приятным компаньоном, чем вы, милорд.
— Моя жена останется здесь, — отрезал Роберт. — С вами поеду я.
Генри посмотрел на Джоселин. Лицо его по-прежнему светилось улыбкой.
— Не тревожьтесь, мадам. Я верну его вам живым. Супруг ваш, может, и стремится к мученическому венцу, но я не позволю ему его обрести. Один раз он уже побывал в мучениках и, будучи мертвым, доставил мне больше хлопот, чем когда был жив.
Он встал из-за стола.
— Я готов, господа. По коням!
Роберт тоже поднялся с чашей эля в одной руке и ломтем хлеба в другой.
— У меня нет коня, сир. Мерзавец Честер погубил лучшего жеребца из всех, на каких мне приходилось ездить.
— Да-да. Тот самый серый конь-великан. Надеюсь, вы помните, де Ленгли, что когда-то он был моим. Я намекнул лорду Честеру, что он допустил непростительную ошибку, уничтожив мою собственность. Честер пообещал возместить мне ущерб. Вот пусть и выполнит обещание, предоставив вам скакуна из своей конюшни.
Роберт, прожевывая хлеб и запивая его элем, произнес сухо:
— Сир, я не ожидал этого от вас. Посадить меня на лошадь, принадлежащую Честеру, — худшего наказания никто не смог бы придумать. Если хозяин так труслив, то как пугливы должны быть его лошадки?
Герцог разразился хохотом, а Роберт обратился к Лестеру:
— Робин, ради вашей дружбы с моим покойным отцом, охраняй, прошу тебя, мою супругу.
— Конечно, Роберт.
— Со мной все будет в порядке, — заверила мужа Джоселин.
Тут и Генри вмешался в разговор:
— Разумеется, так и будет! Пока она находится под моим покровительством, никто, даже ее неразумный братец, не посмеет дотронуться до нее.
Чем больше веселился Генри, чем чаще он проявлял свою доброжелательность, тем мрачнее становилось на душе у де Ленгли. Ему до сих пор не были ясны до конца намерения герцога.
Когда они удалились, Джоселин устало прикрыла ладонью глаза.
Лестер подлил ей в чашу эля.
— Роберту ничто не грозит, по крайней мере в ближайшее время. Уверяю вас, герцогу нужен живой де Ленгли, а не мертвый.
— Но Роберт никогда не склонится перед ним. Никогда! — произнесла Джоселин в отчаянии. — А Генри не из терпеливых. Он не будет ждать бесконечно. Герцог должен или согнуть Роберта, или сломать, в конце концов. Разве я не права?
Она жадно осушила чашу до дна, потому что горло ее мучительно пересохло.
Робин Лестер смотрел на нее с сочувствием.
— Я не знаю, что было между Генри Анжу и де Ленгли в прошлом, мадам, и не хочу знать. Но я могу кое-что сказать вам. Надеюсь, это останется между нами. Понять до конца такого юношу, как Генри Плантагенет, невозможно, но я, пожалуй, смог изучить его характер более тщательно, чем многие другие из его окружения. Я перешел в его лагерь не за подачкой, а потому, что он единственный, кто может остановить резню. И так как Генри знает, что мне от него ничего не нужно, он меня ценит и даже, наверное, доверяет, насколько он вообще может кому-нибудь доверять.
Лестер помедлил, сделал пару глотков из своей чаши.
— Если вы согласитесь заранее простить мне грубое сравнение, то я вот что скажу вам ради вашего успокоения. Генри из тех мужчин, кто не любит женщин, охотно задирающих перед ним юбки. Ту, кто ему отказывает, он и больше ценит. За такой женщиной он ходит по пятам, распаляется страстью и в конце концов добивается своего. Но, получив желаемое, сам потом удивляется, ради чего он так старался.
Генри привлек к себе множество вассалов Стефана, взял с них клятву и за это одарил землями. Но втайне — я в этом не сомневаюсь — он им не верит, презирает их, в том числе, может, в какой-то степени и меня.
— И вы испытываете любовь к подобному человеку? — потребовала от него ответа Джоселин.
— О любви тут и речи не идет, — холодно сказал Лестер. — Вот Стефана я действительно любил. Но Стефан стал слаб. Он не в силах удержать бешеных волков вроде Честера и ему подобных от грызни, губящей страну. У Генри же есть железная воля и не менее твердая рука. Он наведет порядок, восстановит власть закона, а это нашей многострадальной земле как раз и требуется.
— Но что будет с Робертом? Ведь он себя не переломит. Даже ради меня… хотя на это, очевидно, надеется Генри.
— Не терзайте себя, мадам. Ваш супруг ведет очень умную игру, причем по правилам, выгодным именно для него. Чем чаще он посылает герцога к черту, тем больше Генри Анжу его вожделеет. Вспомните мой грубый пример с женщинами.
— Но мой супруг не играет в игру, а честно рискует жизнью! — воскликнула Джоселин. — Он не лукавит, каждое слово, им сказанное, правдиво.
— Знаю. И тем игра для Генри становится еще увлекательнее.
Лестер загадочно улыбнулся и осторожно погладил Джоселин по руке.
— Генри Анжу страстно любит завоевывать не только города и страны, но и человеческие сердца. И в этом спасение вашего супруга.
29
На следующий день Роберту позволили увидеться со своими людьми, даже с теми, кого Генри взял в плен при Тетбюри. Затем сэр Джеффри и три рыцаря, сопровождавшие Джоселин, были отправлены обратно в лагерь Стефана под охраной, выделенной самим герцогом. Роберт настаивал, чтобы его супруга уехала с ними, но Генри твердо отказал, заявив, что раз она попросила у него защиты сама, по собственной воле, то ее место здесь, в лагере Анжу.
— Ведь я обещал ей свое покровительство и теперь должен беречь ее как зеницу ока, — заявил он.
Роберту ничего не оставалось делать, как только склониться в благодарственном поклоне.
Он не страшился ни смерти, ни заключения в темницу, ни пыток и издевательств. Он давно очистил свою совесть перед Господом и был готов предстать перед ним. Лишь тревога за судьбу Джоселин заставляла его просыпаться в поту от страшных видений по ночам. Каким бы щедрым ни был герцог Анжу на обещания, Роберт знал им цену.
Прохладная весна сменилась жарким летом. Грязь высохла и превратилась в пыль. От пыли задыхались обе противоборствующие армии. Анжуйцы осаждали сохранившие верность королю замки с упорством, которое Джоселин не могла не оценить. Осажденные не менее упорно сопротивлялись. Казалось, ничего особого не происходит, но Джоселин раздражало то, что Генри всюду возит с собой Роберта де Ленгли, показывая его войскам как самый дорогой трофей.
Несомненно, это и была задуманная им изощренная месть — дразнить самолюбие Роберта, унижать его, ждать, когда тот вспыхнет гневом и сгорит уже не в погребальном костре в нормандской церкви, а в огне, сжигающем его мозг и душу.
Армия наконец снялась с места и направилась отбивать Уоллингфорд. Город, уже давно присягнувший на верность Анжу, был осажден войсками Стефана. Король даже распорядился выстроить из бревен осадную башню, которую медленно пододвигали к городским стенам. Небольшая речка Кроумарш мешала продвижению, осада затягивалась, и гарнизон крепости и осаждающие отощали от голода. После того как Бедфорд пал и был разграблен и сожжен, герцог уже управлял всей Южной и большей частью Западной Англии. Его приближенные склонялись к мысли, что битва за Уоллингфорд станет решающей. В ней примет участие сам Стефан, и если он там потерпит поражение, то утратит и корону.
— Значит, мы направляемся в Уоллингфорд? — поинтересовался Роберт. Он скучал, наблюдая, как Генри разыгрывает шахматную партию с его супругой.
Генри неохотно прервал обдумывание очередного хода.
— А разве вы желаете присоединиться к походу? — спросил он.
— Нет, не желаю. Но меня интересует мое будущее. Мне проще узнать его от вас, сир, чем от астрологов.
Генри вновь устремил свое внимание на доску. Казалось, шахматные фигуры, наступающие на его ряды, занимали его больше, чем разговоры о военных действиях.
— Напрягите мозги, де Ленгли, и помогите мне найти решение. Что бы вы сделали на моем месте?
— Собрал бы все силы в кулак, прорвал осаду Уоллингфорда и вывел оттуда гарнизон.
— Я не об этом вас спрашиваю, — добродушно усмехнулся Генри. — Я надеялся, что вы подскажете, как мне сыграть. Мадам вот-вот разобьет меня в пух и прах.
Роберт пожал плечами и вышел из палатки. Ему захотелось подышать свежим воздухом. Долгие недели он или просиживал в шатре, наблюдая за шахматными баталиями Джоселин и Анжу, или ожидал возвращения герцога из кратковременных походов и слушал, как его шумно поздравляют с очередной одержанной победой раболепствующие перед ним лорды. Но сопровождать Генри Анжу в этих походах было для него еще мучительнее.
Если б не Джоселин, он уже давно бы, наверное, свихнулся и тем порадовал Генри. Только жена и спасала Роберта. В любой миг, будь то ночь или день, она была готова охладить его кипящий мозг или согреть его тело.
Де Ленгли вернулся в шатер и уставился на шахматную доску, с которой постепенно исчезали «съедаемые» фигуры и пешки.
«Кто я — фигура или пешка? И какой неожиданный ход задумал Генри, чтобы убрать с доски меня? У него на уме много хитроумных ходов и много чего припрятано в рукаве, как у ярмарочного фокусника».
— Сир, у вас просит аудиенции сэр Монтегью.
Генри поморщился.
— Как мне надоел этот Брайан.
— Его зовут Уильям Монтегью.
Генри демонстративно долго теребил свою бородку.
— Хорошо, пусть войдет.
Джоселин охотно превратилась бы в мышку и исчезла бы где-нибудь в земляной норе. Она не ожидала, что на ее послание отец откликнется приездом.
— Я благодарен за то, что вы приняли меня, мессир! — провозгласил Монтегью с апломбом, который Джоселин запомнила еще с детства. — Рад, что вы еще не забыли о том, что наше семейство верно служит вам.
И тут он заметил Джоселин, восседающую напротив герцога за шахматной доской. Для него это была неожиданность. Вот уж не думал он, что дочка его в милости у Генри Плантагенета.
— О Господи! Ты здесь, Джоселин?! — не удержался он от восклицания. — Как тебя сюда занесло?
Генри гневно посмотрел на него, и старик тут же испугался. Он опустился на одно колено с большим усилием, поскольку ему мешал выпирающий живот.
— Простите, сир, за мое неосторожное восклицание. Я не ожидал увидеть мою дочь в вашем шатре. Я только что прискакал из Бедфорда, выполнив ваше поручение разобрать его стены.
Генри равнодушно кивнул.
— Подымайтесь с колен, Монтегью. Когда вы на ногах, то вы еще можете мне послужить, а когда а стоите на коленях, то от вас никакой пользы. А что и сюда вас привело? Надеюсь, не простое любопытство?
— Мне с большим опозданием доставили письмо от дочери. Она просила заступиться за нее. Поэтому я здесь.
Генри подал знак пажу, чтобы Монтегью поднесли вина.
— Освежитесь с дороги, сэр, вам это не помешает. — Он обернулся к Джоселин и подмигнул ей. — Ваша дочь, по всей вероятности, одержима страстью писать письма. Вы не первый, кто явился просить за нее. Леди де Ленгли своим острым пером разворошила осиное гнездо. У нее, несомненно, писательский дар. Все вокруг жужжат и прямо-таки осаждают меня. Как ни странно, эрл Колвик и сын его — Пелем — тоже вступились за нее. Ее перо смогло пробить даже броню сурового Лестера. И он уже ринулся на ее защиту. Князья церкви осмелились намекнуть, что мне грозит отлучение, если я поступлю — как это они выразились? — «опрометчиво»… — вот какое слово они употребили, насколько память мне не изменяет.
Джоселин взглянула на герцога с обострившимся интересом. Впервые при ней заговорили о ее письмах.
— …разумеется, я не из тех, кто склонен совершать опрометчивые поступки. У меня нет причины бояться церковного отлучения, — пожал плечами герцог. — И я, конечно, буду рад выслушать, что скажет такой верный вассал и уважаемый человек, как сэр Монтегью, потрудившийся прибыть сюда на защиту своей любимой дочери.
Однако сейчас я в несколько ином настроении и явно засиделся. По тому, как взволнован и не находит себе места ваш зять, я догадываюсь, что он испытывает те же чувства, что и я. Милорд де Ленгли! По-моему, вы не брали меч в руки уже очень давно. Вы не будете против, если я предложу вам немного поупражняться. Ведь в этом искусстве вам не было равных. Я бы с удовольствием полюбовался тем, как вы управляетесь с мечом.
Монтегью, несмотря на тучность, стремительно повернулся, вытянул шею и устремил взгляд в дальний угол шатра. Он не поверил глазам своим, когда увидел там Роберта.
Глаза де Ленгли горели, как раскаленные угли, но голос его был спокоен.
— Я, конечно, не возражаю, ваша светлость, но нельзя ли отложить этот маленький турнир? Сейчас, я думаю, нам всем следует побыть здесь.
— Вздор! Нам следует удалиться. Ваша супруга и ее отец должны побеседовать с глазу на глаз.
Генри поднес руку Джоселин к губам и запечатлел учтивый поцелуй.
— Миледи, мои слуги будут ждать у входа ваших приказаний. Требуйте все, что захотите, от моего имени, но в пределах разумного, конечно. Ведь не все ваши желания исполнимы, как я убедился, — добавил он как бы в шутку.
«Как же герцог обожает эти игры — ошеломить щедростью и великодушием, и тут же выпустить когти и напугать до смерти!» — подумала Джоселин, а вслух произнесла холодно:
— Спасибо, милорд. Когда вы возвратитесь, я в благодарность разгромлю вас в шахматы.
Генри усмехнулся.
— Вы можете попытаться это сделать, мадам, но победы никогда не добьетесь. — Он выпустил ее руку. — Пойдемте, лорд Белазур. Я подыщу вам достойного партнера для поединка.
Роберт вышел из тени на свет и, пересекая шатер, шепнул на ходу жене:
— Будь осторожна, любимая. — Потом он обратился к Генри: — Я рад возможности размять руку. Не будет ли слишком самонадеянно с моей стороны предположить, что вы определили мне в соперники милорда Честера?
Генри заразительно захохотал.
— Нет! Только не в этот раз! Роджер Честер мне еще понадобится в ближайшее время. Я догадываюсь, что он послужил бы для вас отличной мишенью и что вы сейчас разочарованы, но все же надеюсь, что вы не откажетесь от поединка.
— Раз я уже дал согласие, сир, то от своих слов не отступлю.
— Ведь я обещал ей свое покровительство и теперь должен беречь ее как зеницу ока, — заявил он.
Роберту ничего не оставалось делать, как только склониться в благодарственном поклоне.
Он не страшился ни смерти, ни заключения в темницу, ни пыток и издевательств. Он давно очистил свою совесть перед Господом и был готов предстать перед ним. Лишь тревога за судьбу Джоселин заставляла его просыпаться в поту от страшных видений по ночам. Каким бы щедрым ни был герцог Анжу на обещания, Роберт знал им цену.
Прохладная весна сменилась жарким летом. Грязь высохла и превратилась в пыль. От пыли задыхались обе противоборствующие армии. Анжуйцы осаждали сохранившие верность королю замки с упорством, которое Джоселин не могла не оценить. Осажденные не менее упорно сопротивлялись. Казалось, ничего особого не происходит, но Джоселин раздражало то, что Генри всюду возит с собой Роберта де Ленгли, показывая его войскам как самый дорогой трофей.
Несомненно, это и была задуманная им изощренная месть — дразнить самолюбие Роберта, унижать его, ждать, когда тот вспыхнет гневом и сгорит уже не в погребальном костре в нормандской церкви, а в огне, сжигающем его мозг и душу.
Армия наконец снялась с места и направилась отбивать Уоллингфорд. Город, уже давно присягнувший на верность Анжу, был осажден войсками Стефана. Король даже распорядился выстроить из бревен осадную башню, которую медленно пододвигали к городским стенам. Небольшая речка Кроумарш мешала продвижению, осада затягивалась, и гарнизон крепости и осаждающие отощали от голода. После того как Бедфорд пал и был разграблен и сожжен, герцог уже управлял всей Южной и большей частью Западной Англии. Его приближенные склонялись к мысли, что битва за Уоллингфорд станет решающей. В ней примет участие сам Стефан, и если он там потерпит поражение, то утратит и корону.
— Значит, мы направляемся в Уоллингфорд? — поинтересовался Роберт. Он скучал, наблюдая, как Генри разыгрывает шахматную партию с его супругой.
Генри неохотно прервал обдумывание очередного хода.
— А разве вы желаете присоединиться к походу? — спросил он.
— Нет, не желаю. Но меня интересует мое будущее. Мне проще узнать его от вас, сир, чем от астрологов.
Генри вновь устремил свое внимание на доску. Казалось, шахматные фигуры, наступающие на его ряды, занимали его больше, чем разговоры о военных действиях.
— Напрягите мозги, де Ленгли, и помогите мне найти решение. Что бы вы сделали на моем месте?
— Собрал бы все силы в кулак, прорвал осаду Уоллингфорда и вывел оттуда гарнизон.
— Я не об этом вас спрашиваю, — добродушно усмехнулся Генри. — Я надеялся, что вы подскажете, как мне сыграть. Мадам вот-вот разобьет меня в пух и прах.
Роберт пожал плечами и вышел из палатки. Ему захотелось подышать свежим воздухом. Долгие недели он или просиживал в шатре, наблюдая за шахматными баталиями Джоселин и Анжу, или ожидал возвращения герцога из кратковременных походов и слушал, как его шумно поздравляют с очередной одержанной победой раболепствующие перед ним лорды. Но сопровождать Генри Анжу в этих походах было для него еще мучительнее.
Если б не Джоселин, он уже давно бы, наверное, свихнулся и тем порадовал Генри. Только жена и спасала Роберта. В любой миг, будь то ночь или день, она была готова охладить его кипящий мозг или согреть его тело.
Де Ленгли вернулся в шатер и уставился на шахматную доску, с которой постепенно исчезали «съедаемые» фигуры и пешки.
«Кто я — фигура или пешка? И какой неожиданный ход задумал Генри, чтобы убрать с доски меня? У него на уме много хитроумных ходов и много чего припрятано в рукаве, как у ярмарочного фокусника».
— Сир, у вас просит аудиенции сэр Монтегью.
Генри поморщился.
— Как мне надоел этот Брайан.
— Его зовут Уильям Монтегью.
Генри демонстративно долго теребил свою бородку.
— Хорошо, пусть войдет.
Джоселин охотно превратилась бы в мышку и исчезла бы где-нибудь в земляной норе. Она не ожидала, что на ее послание отец откликнется приездом.
— Я благодарен за то, что вы приняли меня, мессир! — провозгласил Монтегью с апломбом, который Джоселин запомнила еще с детства. — Рад, что вы еще не забыли о том, что наше семейство верно служит вам.
И тут он заметил Джоселин, восседающую напротив герцога за шахматной доской. Для него это была неожиданность. Вот уж не думал он, что дочка его в милости у Генри Плантагенета.
— О Господи! Ты здесь, Джоселин?! — не удержался он от восклицания. — Как тебя сюда занесло?
Генри гневно посмотрел на него, и старик тут же испугался. Он опустился на одно колено с большим усилием, поскольку ему мешал выпирающий живот.
— Простите, сир, за мое неосторожное восклицание. Я не ожидал увидеть мою дочь в вашем шатре. Я только что прискакал из Бедфорда, выполнив ваше поручение разобрать его стены.
Генри равнодушно кивнул.
— Подымайтесь с колен, Монтегью. Когда вы на ногах, то вы еще можете мне послужить, а когда а стоите на коленях, то от вас никакой пользы. А что и сюда вас привело? Надеюсь, не простое любопытство?
— Мне с большим опозданием доставили письмо от дочери. Она просила заступиться за нее. Поэтому я здесь.
Генри подал знак пажу, чтобы Монтегью поднесли вина.
— Освежитесь с дороги, сэр, вам это не помешает. — Он обернулся к Джоселин и подмигнул ей. — Ваша дочь, по всей вероятности, одержима страстью писать письма. Вы не первый, кто явился просить за нее. Леди де Ленгли своим острым пером разворошила осиное гнездо. У нее, несомненно, писательский дар. Все вокруг жужжат и прямо-таки осаждают меня. Как ни странно, эрл Колвик и сын его — Пелем — тоже вступились за нее. Ее перо смогло пробить даже броню сурового Лестера. И он уже ринулся на ее защиту. Князья церкви осмелились намекнуть, что мне грозит отлучение, если я поступлю — как это они выразились? — «опрометчиво»… — вот какое слово они употребили, насколько память мне не изменяет.
Джоселин взглянула на герцога с обострившимся интересом. Впервые при ней заговорили о ее письмах.
— …разумеется, я не из тех, кто склонен совершать опрометчивые поступки. У меня нет причины бояться церковного отлучения, — пожал плечами герцог. — И я, конечно, буду рад выслушать, что скажет такой верный вассал и уважаемый человек, как сэр Монтегью, потрудившийся прибыть сюда на защиту своей любимой дочери.
Однако сейчас я в несколько ином настроении и явно засиделся. По тому, как взволнован и не находит себе места ваш зять, я догадываюсь, что он испытывает те же чувства, что и я. Милорд де Ленгли! По-моему, вы не брали меч в руки уже очень давно. Вы не будете против, если я предложу вам немного поупражняться. Ведь в этом искусстве вам не было равных. Я бы с удовольствием полюбовался тем, как вы управляетесь с мечом.
Монтегью, несмотря на тучность, стремительно повернулся, вытянул шею и устремил взгляд в дальний угол шатра. Он не поверил глазам своим, когда увидел там Роберта.
Глаза де Ленгли горели, как раскаленные угли, но голос его был спокоен.
— Я, конечно, не возражаю, ваша светлость, но нельзя ли отложить этот маленький турнир? Сейчас, я думаю, нам всем следует побыть здесь.
— Вздор! Нам следует удалиться. Ваша супруга и ее отец должны побеседовать с глазу на глаз.
Генри поднес руку Джоселин к губам и запечатлел учтивый поцелуй.
— Миледи, мои слуги будут ждать у входа ваших приказаний. Требуйте все, что захотите, от моего имени, но в пределах разумного, конечно. Ведь не все ваши желания исполнимы, как я убедился, — добавил он как бы в шутку.
«Как же герцог обожает эти игры — ошеломить щедростью и великодушием, и тут же выпустить когти и напугать до смерти!» — подумала Джоселин, а вслух произнесла холодно:
— Спасибо, милорд. Когда вы возвратитесь, я в благодарность разгромлю вас в шахматы.
Генри усмехнулся.
— Вы можете попытаться это сделать, мадам, но победы никогда не добьетесь. — Он выпустил ее руку. — Пойдемте, лорд Белазур. Я подыщу вам достойного партнера для поединка.
Роберт вышел из тени на свет и, пересекая шатер, шепнул на ходу жене:
— Будь осторожна, любимая. — Потом он обратился к Генри: — Я рад возможности размять руку. Не будет ли слишком самонадеянно с моей стороны предположить, что вы определили мне в соперники милорда Честера?
Генри заразительно захохотал.
— Нет! Только не в этот раз! Роджер Честер мне еще понадобится в ближайшее время. Я догадываюсь, что он послужил бы для вас отличной мишенью и что вы сейчас разочарованы, но все же надеюсь, что вы не откажетесь от поединка.
— Раз я уже дал согласие, сир, то от своих слов не отступлю.