Стюарт Энн. Чужие грехи

   Нет, не станет он пока её трогать, сказал он себе. Время покажет, что с ней делать. Торопиться ему было некуда. Никому не под силу незамеченным подкрасться к его убежищу, а все предыдущие попытки кончались для его врагов плачевно. Конечно, присутствие Энни теперь повысит ставки в их и без того дорогой игре. Интересно, почему они позволили ей пробраться к нему? Может, Мартин сумел скрыть истинные цели её поездки? Нет, вряд ли. По крайней мере, полагаться на это не стоит.
   — А почему, кстати, ты не обратилась за помощью к Мартину? — спросил он внезапно. — Или твой бывший муженек дал тебе от ворот поворот?
   — Мне нужны вы, — просто сказала Энни.
   Слова эти повисли меж ними невидимой завесой. С пьяным изумлением Джеймс следил, как щеки Энни медленно заливаются густым румянцем. Наконец, до самых кончиков ушей, все её лицо заполыхало пунцовым огнем.
   Джеймс внезапно ощутил накатившую усталость.
   — Энни, — глухо промолвил он. — Отправляйся-ка спать.
   Она недоуменно осмотрелась по сторонам.
   — Куда?
   — Наверху есть кровать, — сказал Джеймс. — Устроишься там. Я сегодня слишком много выпил, чтобы всерьез с тобой разговаривать. Утром поговорим.
   — Означает ли это, что вы согласны помочь мне?
   Джеймс встал, взял её за руку и помог подняться. Худощавая и стройная, в измятом белом костюмчике, Энни все ещё источала приятно возбуждающий, какой-то дразнящий аромат. Нет, будь на то его воля, он подобрал бы для неё другие духи.
   — Не исключено, — промолвил он. — А пока топай наверх и не буди во мне зверя.
   И вот тогда она улыбнулась. Господи, а ведь он совершенно забыл, как улыбалась Энни Сазерленд. Давно, слишком давно, он не видел её улыбки, и уж тем более улыбки, которая предназначалась ему одному.
   — Я знала, что могу на вас положиться, — проворковала Энни. И, легонько чмокнув его в щеку, отступила. Грациозно и проворно, прежде чем он успел пьяно потянуться, сграбастать её и заключить в медвежьи объятия.
   — Я вовсе не обещал…
   — До завтра, — попрощалась Энни, поднимаясь по крутым ступенькам узкой лестницы.
   А ведь она и представить не могла, какой участи только что избежала.
   Лачуга его была слишком тесной и мало приспособленной для того, чтобы принимать гостей. Спаленка наверху в другой обстановке скорее сошла бы за обычную, застекленную веранду. В его же спальне даже двери не было.
   В глубине души Джеймс уже знал, что собирается делать, и никакая текила на свете не могла этому помешать.
   Ему придется приложить все усилия, чтобы обмануть Энни Сазерленд и попытаться убедить её, что отец её был всего лишь кротким, не способным и мухи обидеть, чиновником, который погиб в результате нелепого несчастного случая.
   Либо ему не останется ничего другого, как собственноручно убить её.

Глава 2

   Окна кабинета заливал лунный свет. В Лэнгли, штат Вирджиния, было поздно, совсем поздно, и в огромном здании стояла могильная тишина.
   — У нас трудности, сэр.
   — Что вы имеете в виду?
   — Маккинли, сэр.
   — О, это для меня не новость. Мы давно знали, что рано или поздно придется его устранить. Он затаился в Мексике в своей крысиной норе, но, стоит ему только выползти на свет божий, как наши люди облепят его, как мухи — навозную жижу. Но многих мы не досчитаемся — легко он не дастся, это как пить дать. А почему вы вдруг именно сейчас о нем вспомнили? Что за спешка?
   — Он уже не один, сэр.
   — Дьявольщина! Как я об этом раньше не подумал? За агента такого ранга, как Мак, любая разведка гору золота выложит. Люди его таланта нарасхват идут. Кто его завербовал? Ирак? Ирландская республиканская армия? Красные бригады?
   — Хуже, сэр. Энни Сазерленд.
   Молчание. Затем:
   — Проклятье! Что ж, тогда придется действовать, не мешкая. Мы слишком долго ждали и, похоже, вляпались. Команда у вас подобрана?
   — Я хотел сам этим заняться, сэр.
   — Исключено. Мак — непревзойденный профессионал. В одиночку с ним не справиться. Отправьте туда команду наших лучших людей.
   Но учтите: права на ошибку у нас нет. Мак — хладнокровная машина. Робот, приученный убивать. И без того скверно, что мы его потеряем. Я не хочу, чтобы гибли другие наши люди.
   — Хорошо, сэр. А как быть с дочерью Сазерленда?
   — Странный вопрос. Вы сами отлично понимаете: свидетели нам не нужны. Мы не имеем права рисковать. Ваши люди должны знать, что делать.
   — Да, сэр. Когда мы приступаем?
   — Сколько времени она уже там?
   — По словам моего агента, она высадилась на острове днем, а с Маком встретилась уже после заката.
   — А вы уверены, что Мак уже сам не сделал за нас полдела? Ведь последнего агента, которого мы к нему подсылали, он прикончил, не задумываясь. Не тот он человек, чтобы тратить время на лишнюю болтовню. Он сначала стреляет, а потом задает вопросы. Возможно, труп Энни Сазерленд уже плавает в заливе.
   — Нет, сэр. Водителю такси, который отвез её туда, мы уже несколько месяцев платим. По его словам, Макинли впустил её в дом.
   — Дьявольщина!
   — Да, сэр.
   — Сколько времени понадобится вам, чтобы сколотить команду? Из людей, которым можно всецело доверять. Людей, не способных сомневаться, слепо выполняющих приказ и начисто лишенных сочувствия к бывшему коллеге.
   — Два-три дня. Максимум — четыре.
   — Нет. Все должно быть готово к завтрашнему вечеру. И учти, сынок — на сей раз мы не должны облажаться! В противном случае, нам обоим не сдобровать. Это ясно?
   — Да, сэр.
   — Итак, завтра вечером?
   — Да.
   — Умница, — похвалил генерал, откидываясь на спинку кресла. — давай тогда выпьем за успех.
 
   Лежа на узкой кровати, Энни беспокойно ворочалась, прислушиваясь к долетающим снизу звукам. Она уже горько раскаивалась и кляла себя последними словами, что поддалась порыву и приехала сюда, в этот богом забытый уголок. С другой стороны, примерно то же самое она твердила себе все эти три дня, с тех пор как приняла решение обратиться за помощью к Джеймсу Маккинли.
   Отца ей все равно уже не вернуть. Из мертвых его не воскресишь, и от этого её сумасбродный поступок делался уже не только авантюрным, но и безрассудным. Что из того, что смерть отца выглядела такой внезапной и нелепой? Разве не все несчастные случаи столь же нелепы?
   Она уже прошла через все первые и неизбежные стадии траура. Гнев, слепую отрешенность, безмолвное горе. С того ужасного дня минуло уже больше полугода — пора, казалось бы, сбрасывать траурные одеяния и начинать новую жизнь.
   Тем более что существование представлялось Энни в розовом свете. На её стороне были молодость, отменное здоровье и вполне недурная внешность. Пусть её семейная жизнь и не склеилась, но разошлись они с Мартином не только с достоинством, но и вполне по-доброму, дружелюбно. А дальнейшие отношения с мужским полом, хотя и складывались они не вполне так, как мечтала Энни, тем не менее тоже доставляли ей удовольствие.
   У неё были подруги, верные и преданные. Была и любимая работа — Энни служила психологом в то самой привилегированной квакерской школе, в которой когда-то училась сама. Она переехала жить в фамильный джорджтаунский особняк, в котором прошло её детство. Дом этот был полон воспоминаний, причем большей частью — счастливых и радостных. Да и денег у неё водилось достаточно, чтобы ни в чем себе не отказывать. По любым меркам, Энни была богата. Она даже представить не могла, какими средствами располагал её отец, пока не ознакомилась с условиями завещания.
   Словом, жизнь её была покойна и безмятежна. Одного ей только не хватало — любви. Воскресить отца, конечно, тоже было невозможно. И все же, чем пускаться в эту головокружительную авантюру, может, лучше было хотя бы щенка какого-нибудь завести? Или, на худой конец, ещё раз замуж выскочить? Или хотя бы посидеть и подумать?
   В течение последних трех дней Энни обуревала одна навязчивая мысль. Она должна приехать сюда и отыскать Маккинли. Единственного человека, который мог ответить на все терзавшие её вопросы.
   Отца своего она всегда беззаветно любила. Уинстон Сазерленд не был лишен вычурной театральности, иногда казался даже чересчур сентиментальным, но все это заставляло Энни любить его ещё сильнее.
   И вот теперь, вспоминая фразу, которую её отец как-то вскользь обронил про Маккинли, она поняла: Уин нисколько не преувеличивал. Джеймс Маккинли, всегда подтянутый и безукоризненный, пунктуальный и деловой, должен был помочь ей разобраться в этой головоломке. В деталях тайного и преступного сговора, жертвой которого, возможно, пал её отец.
   Однако человек, который её встретил, даже отдаленно не напоминал прежнего Маккинли.
   Конечно, глупо было с её стороны надеяться, что Маккинли встретит её, попивая кофе, в одном из своих черно-серых, с иголочки, костюмов, но, что он окажется в таком виде… Энни в очередной раз принялась корить себя за то, что выболтала свои самые сокровенные мысли незнакомцу, насквозь пропитавшемуся парами текилы.
   Нет, не стоило ей сюда приезжать. Лежа в постели и понося себя последними словами, Энни твердо решила, что утром извинится, распрощается и уедет.
   Если, конечно, у неё сохранились ещё хоть крохотные остатки здравого смысла.
 
   Она даже не подозревала, что Маккинли за ней наблюдает. Не тот был человек Джеймс, который способен допускать ошибки, пусть и в пьяном угаре, и даже не оправившись от потрясения, вызванного столь внезапным появлением Энни. И сегодняшняя ночь не стала исключением.
   Энни лежала на узкой металлической кровати, соломенные волосы рассыпались по плечам. Вместо ночной рубашки на ней было что-то вроде короткой маечки, оставлявшей открытыми загорелые руки; сбившаяся простыня едва прикрывала длинные ноги. Энни долго, очень долго не засыпала, и Джеймс терпеливо сидел внизу, потягивая текилу и прислушиваясь к её дыханию. Даже к биениям её сердца.
   А потом он поднялся в крохотную спаленку, чтобы посмотреть на спящую Энни. Будь Джеймс трезв, он не стал бы притрагиваться к её разметавшимся во сне волосам, не стал обнажать загорелую шею. Волосы были на ощупь нежные, шелковистые и почти невесомые. А шея… Джеймс уставился на беззащитную шею, понимая, как легко было бы сомкнуть вокруг неё руки и чуть-чуть сдавить. Энни умерла бы, даже ничего не почувствовав.
   Он попятился, потрясенный. Нет, черт побери, он уже слишком стар для этого. Вдобавок — чересчур много выпил. Да и размышлять столько не стоило. Если уж собрался убить, то — мысли и сомнения в сторону. Таков неписаный закон. Либо слепо следуй приказу, либо повинуйся своему чутью.
   Однако приказывать ему уже давно было некому, а на чутье в случае с Энни Сазерленд он полагаться не мог. Джеймсу пришлось напомнить себе ещё одно правило: когда мозг не функционирует, включай автопилота.
   Повинуясь с годами выработанной привычке, он бесшумно и методично обыскал её чемоданчик. Белье из шелка и хлопка. Не самое простенькое, но и без изысков. Скромное и консервативное. Чувствовалась школа Уина.
   То же и с остальной одеждой. Ничего броского или вычурного. Оружия Джеймс не нашел, что нисколько его не удивило. Он и без того уже пришел к выводу, что Энни Сазерленд — именно та и только та, за кого себя выдает.
   А вот витаминов она с собой привезла столько, что хватило бы на небольшую аптеку. И ещё запаслась транквилизаторами и снотворным; все по рецептам. А вот и упаковка презервативов. Джеймс машинально прикинул, с кем, интересно, она собралась тут трахнуться.
   Не с ним — это очевидно.
   Он взял её сумочку и захватил с собой, вниз. Раскрыл, перевернул и высыпал содержимое на захламленный кухонный стол. Плеснул себе ещё текилы и сел верхом на стул, лениво просматривая свои трофеи.
   Так, дорожные чеки. На сумму в десять тысяч долларов — впечатляющая сумма для столь скромной поездки. С другой стороны, чему удивляться — ведь Уин оставил дочери просто неприличное по любым меркам богатство. Откуда? Джеймс с негодованием отбросил прочь эти мысли. Что тут еще? Кредитные карточки, косметика, немного наличных. И пара писем.
   Оба почерка Джеймс узнал сразу. Но сначала полез в конверт, надписанный Мартином. Мартин Полсен в настоящее время считался, наверное, его самым близким другом. А значит — не слишком близким. Он быстро пробежал глазами письмо, заученно запоминая мельчайшие подробности — качество, на какое не влияло никакое количество поглощенного спиртного. Мартин вспоминал, как недавно, уже после развода, они вновь переспали с Энни. Выражал надежду, что это случилось у них не в последний раз. И ещё в очередной раз повторял, что ничего подозрительного в обстоятельствах гибели её отца не было. И сомневался, что Маккинли в состоянии помочь ей хоть чем-нибудь.
   Молодец, с благодарностью подумал Джеймс. Жаль только, что Энни Сазерленд не прислушалась к умному совету бывшего мужа. И приехала. Теперь они оба поплатятся за её безрассудство. Впрочем, ждать этого осталось уже недолго.
   Джеймс долго колебался, глядя на второй конверт. Почерк Уина он знал как свой собственный, и читать его письмо не хотел. Но в конце концов, отбросив прочь сентиментальные воспоминания, взял конверт в руку и посмотрел на дату отправления. Двадцать восьмое марта. За пять дней до смерти Уина.
   К тому времени Уин уже должен быть знать, что его приговорили. Но что же такое он все-таки написал Энни, после чего она решила отправиться сюда, на этот остров? Неужели уже тогда Уин знал правду? Или — догадался? Уинстона Сазерленда всегда отличало сверхъестественное чутье. Наверное, он все просчитал заранее, и вычислил — когда и почему это случится. Вполне возможно, что он знал даже имя.
   Джеймс машинально разгладил измятый конверт. Затем вынул письмо, развернул и начал читать.
   На первый взгляд, в письме не было ничего, что вызывало бы хоть малейшие подозрения. Так, обычные отцовские наставления, изложенные в слегка поддразнивающей манере, столь характерной для Уина. Непосвященный человек ни за что не догадался бы, что перед ним — прощальное письмо.
   И тем не менее это было так. Уин знал, что разоблачен. Изящная легенда раскрыта, и вынесен смертный приговор. Вполне возможно, что он знал даже имя своего палача.
   Внезапно глаза Джеймса сузились, превратившись в едва различимые щелочки. «Милая Энни, Я жду с нетерпением ирландскую молитву, которую ты для меня вышиваешь», — прочел он. — «Глядя на него, я буду вспоминать тебя, а также Джейми. Он очень славный человек. Если когда-нибудь случится так, что тебе понадобится помощь, а меня рядом не окажется, обратись к нему».
   Макинли с трудом сдержался, чтобы не скомкать листок. Он аккуратно сложил его и вернул в конверт.
   И привычно потянулся к бутылке.
 
   Проснувшись, Энни не сразу поняла, где находится. Продавленная кровать, сбитые в комок простыни, запах жареного бекона, смешанный с душистым ароматом свежесваренного кофе. Кто-то внизу негромко напевал себе под нос.
   Она чувствовала себя измученной, растерянной, сбитой с толку. Голова гудела — возможно, от выпитой текилы. Энни выползла из постели, порылась в чемодане, выбрала кое-какие тряпки и оделась. Затем спустилась по ступенькам и… замерла как вкопанная, не веря своим глазам.
   Крохотная комнатенка внизу сияла чистотой. Грязная посуда, нагромождение тарелок и мисок, стопки разодранных книжек и пожелтевших газет — всего этого как не бывало. Даже пол был выметен.
   Вместе с грязью и беспорядком исчез и вчерашний оборванец. Маккинли, стоя у плиты, переворачивал на сковороде аппетитно шипящие ломтики бекона, то и дело отпивая кофе из чашки.
   Он принял душ, побрился и снова обрел знакомый Энни облик. Конечно, черно-серый костюм он надевать не стал, а непривычно длинные волосы, ещё мокрые после душа, были аккуратно зачесаны назад. Одет Маккинли был в тщательно отутюженный костюм защитного цвета.
   — Ага, проснулась, соня! — прогромыхал он, увидев Энни. Сочный голос его, с едва различимым техасским акцентом, звучал весело, почти задорно. — Я думал, ты решила до вечера спать.
   Энни растерянно уставилась на него. Почему-то прежний, с детства знакомый Маккинли, страшил её сейчас даже сильнее, чем давешний незнакомец.
   — Кофе хочешь? — предложил он, обезоруживающе улыбаясь.
   — С удовольствием, — выдавила наконец Энни.
   — Садись. Сейчас и завтрак поспеет. Чтобы день заладился, с утра нужно плотно поесть, — закончил он, отворачиваясь к плите и снова начиная напевать себе под нос.
   Лишь, выпив полчашки крепчайшего черного кофе, Энни собралась с духом. Дождавшись, пока Маккинли, поставив на стол тарелки с чистейшим, хотя и аппетитно пахнущим, холестерином, уселся напротив, она спросила:
   — Что происходит, Джеймс?
   Маккинли отвел взгляд, делая вид, что поглощен завтраком. Затем ответил:
   — Ты застала меня в самое скверное время, Энни. Наверное, ты не знаешь, но проблема у меня застарелая. Обычно мне удается это скрывать, но порой я бессилен. А ты ухитрилась появиться именно в тот момент, когда я только начал выходить из запоя.
   Энни уставилась на него в немом ужасе.
   — Извините, Джеймс, — пролепетала она наконец. — Я даже не подозревала.
   — Я быстро восстанавливаюсь, — сказал он. — За последние пятнадцать лет я перепробовал почти все способы борьбы с этой пагубной привычкой, но с переменным успехом. Как правило, мне удавалось держать себя в руках, но смерть Уина меня просто подкосила.
   — Неужели вы страдаете алкоголизмом уже пятнадцать лет? — озабоченно спросила Энни.
   — Можно сказать и так, — пожал плечами Маккинли. — Твой отец делал все, чтобы мне помочь. Он был замечательный человек. Один из лучших. Увы, вернуть его невозможно.
   Энни пристально всмотрелась в него, пытаясь разгадать, что именно в его облике её смущает. Загорелое лицо, туго обтянутые кожей скулы. Ни мешков под глазами, ни дряблости или даже припухлости.
   — А вам не кажется, что его убили? — вдруг выпалила она.
   — Нет, — ответил Маккинли, покачав головой. — С какой стати? Уина ведь все любили. Просто души в нем не чаяли. Это был несчастный случай, Энни. И ты сама это знаешь.
   И тут Маккинли допустил ошибку, посмотрев ей в глаза. Его глаза были совершенно прозрачные. Это были глаза того самого, смертельно опасного незнакомца, который так напугал её накануне вечером.
   Остатки аппетита Энни мигом улетучились. Ей так хотелось верить, что вчерашний вечер существовал лишь в её воображении, или что он был ошибкой, исключением, плодом её паранойи, порожденной отчаянием, и его, столь неожиданного пьянства. Ведь в глубине души она и сама мечтала, чтобы Маккинли переубедил её, заверил, что все в порядке, что она просто все придумала.
   И именно это он, конечно же, намеревался ей сказать. Одна беда: Энни больше не верила ему ни на йоту. Не могла верить — после того, как заглянула в его пустые глаза.
   — Почему вы бросили работу, Джеймс? — тихо спросила она.
   — Я взял отпуск за свой счет. Проблемы со здоровьем и прочие дела, — добавил он виноватым тоном, совершенно не вязавшимся с холодным взглядом.
   — Тогда почему мне так долго не удавалось даже следов ваших разыскать? — спросила Энни. — И что случилось с отделом, который возглавлял Уин в Госдепартаменте? Почему его упразднили? Почему в списках федеральных ведомств ваша фамилия даже не значится, хотя вы проработали всю свою жизнь? Что происходит, Джеймс? Почему вы меня обманываете?
   Маккинли откинулся на спинку стула, небрежно поглаживая пальцами чашку с кофе.
   — Ты задаешь очень много вопросов, Энни, — сказал он, наконец. — А ведь папа наверняка учил тебя, что нельзя быть не в меру любопытной.
   — Мой папа мертв, — отрезала она. — А вопросы эти я буду задавать, пока хоть кто-нибудь мне не ответит.
   — Я боялся, что ты это скажешь, — вздохнул Маккинли. И извлек из-под стола пистолет.
   Энни, затаив дыхание, уставилась на оружие. Огромный иссиня-черный пистолет с длинным стволом в руке Маккинли смотрелся странно привычно. Энни посмотрела в лицо Макинли. Он казался расслабленным, даже умиротворенным. Пугающий незнакомец бесследно исчез, но с ним навеки канул и безукоризненный бюрократ в черно-сером костюме. Перед ней сидел человек, которого она видела впервые. И человек этот мог убить её без колебания.
   Неожиданно для себя Энни, не выдержав нервного напряжения, засмеялась.
   — Боже мой, Джеймс, неужели вы хотите меня напугать? — промолвила она. — А ведь в первую минуту я вам даже поверила! Зачем вам этот пистолет?
   Маккинли положил пистолет на стол.
   — Здесь места опасные, Энни.
   — Вы же, наверное, даже не умеете им пользоваться.
   — На это ты лучше не рассчитывай.
   Энни досадливо прикусила губу.
   — Так вы не станете отвечать на мои вопросы?
   — Боюсь, что ответы тебе не понравятся, — сказал Маккинли.
   — Рано или поздно я все равно своего добьюсь.
   — Ты мне угрожаешь, Энни? — в его голосе звучало изумление.
   Энни приподняла голову и посмотрела в эти незнакомые глаза.
   — Возможно.
   — Что ж, ладно, — вздохнул он.
   — Что — ладно?
   — Спрашивай.
   — Почему в Госдепартаменте не знают, кто вы такой? Почему даже в архиве нет никаких сведений о том, что вы там служили?
   — Может быть, потому что я не служил в Госдепартаменте.
   — Но ведь вы работали с моим папой? — недоуменно переспросила Энни.
   — Да.
   — Вы хотите сказать, что мой отец служил не в Госдепартаменте?
   — Я ничего не хочу сказать. Я просто отвечаю на вопрос.
   — На кого вы в таком случае работали?
   — Вот это уже дело довольно щепетильное, — промолвил Макинли. — Ты у нас женщина умная — попробуй догадаться сама.
   — ЦРУ, — пробормотала Энни, замирая от ужаса.
   — В самую точку попала.
   — А мой отец?
   — Именно он меня и завербовал.
   У Энни оборвалось сердце.
   — Неужели мой отец всю жизнь меня обманывал?
   — Он просто соблюдал конспирацию, Энни. В «конторе» не принято выбалтывать секреты посторонним.
   — Посторонним, — эхом откликнулась Энни, чувствуя, что закипает . — Неужели, по-вашему, я не имела права это знать?
   — Нет.
   — Ну и чем вы с ним занимались? Слонялись по свету и убивали людей, как два Джеймса Бонда?
   — Ты слишком много читаешь, Энни. Мы были самыми обыкновенными бюрократами. Белыми воротничками. В ЦРУ бумажной работы ничуть не меньше, чем в любых других федеральных ведомствах — просто тайны там стерегут строже, вот и все. Твой отец планировал нашу работу, а я был самым обычным конторским служащим. Чем-то вроде счетовода.
   — Счетовода, — повторила Энни, глядя ему в глаза. — Почему же тогда мне так трудно вам поверить?
   — Может, у тебя выработалось нечто вроде мании преследования, и повсюду мерещатся заговоры и убийцы.
   — Покамест я только повсюду натыкаюсь на какие-то мрачные тайны, — сказала она. — Оказывается, мой родной отец — сотрудник ЦРУ, а его лучший и совершенно неприметный друг, который служил под его началом — тоже шпион. Сколько же вам все-таки лет? Вчера вечером я уже задала вам этот вопрос, но вы не ответили.
   — Тридцать девять.
   — О Господи! — Энни сокрушенно покачала головой. — Как же вы… попали на такую работу?
   — Ты хотела спросить, каким образом такой славный парень как я, оказался в столь мрачном ведомстве? — подсказал Маккинли. — В основном, тебе это известно. Я вырос в Техасе, закончил Гарвард, женился, обзавелся семьей, но потом жена с ребенком погибли в автомобильной катастрофе. Тогда от отчаяния я был готов на все. Твой отец спас меня. Подобрал и вернул к жизни. Заставил поверить в новые идеалы.
   — Вроде холодной войны, — подсказала Энни.
   — Я бы назвал это иначе, — сказал Маккинли. — Но тебе объяснять не стану. За последние несколько лет мир здорово изменился. Твой отец всегда считал, что работает на благо человечества. Не стоит тебе в этом копаться, Энни. Не вороши старое белье. Пусть прах твоего отца покоится в мире.
   — Так его убили?
   Какое-то время ей казалось, что ответа она не услышит. Прошло не меньше минуты, прежде чем Маккинли заговорил:
   — Возможно, — ответил он. — Исключить это нельзя.
   — И вы ничего не предприняли по этому поводу?
   — А что, по-твоему, я мог бы сделать?
   — Во всяком случае, не улепетывать как заяц и не напиваться до потери чувств, — резко сказала она. Потом посмотрела на лежавший на столе пистолет. — Значит, вы все-таки умеете пользоваться этой штукой?
   — В ЦРУ всех учат, как обращаться с оружием — даже обычных конторских служащих.
   Энни не знала, правду ли он говорит на этот раз, но слова эти показались ей вполне логичными.
   — Почему вы все-таки решились рассказать мне все это?
   — Потому что ты бы все равно это просто так не оставила бы. А меня уже воротит от всей этого лжи. Вдобавок, что бы там ни говорили, ты имеешь право знать правду о своем отце.
   — Очень великодушно с вашей стороны, — съязвила она. — Скажите, а Мартин знает правду? — Как Энни ни старалась, ей не удалось скрыть обиду. Ведь Мартину она доверяла как самой себе. Целых три года была его женой, даже подумывала о том, не вернуться ли к нему. Почему-то самая мысль о том, что, даже деля с ней одну постель, Мартин скрывал от неё такое, привела её в бешенство. Предатель!