Стюарт Льюис. У вас семь новых сообщений

   – Так что, ты переезжаешь?
   Она смеется и встряхивает головой, убирая волосы с глаз:
   – Фургон с мебелью стоит перед домом.
   «Хорошо, – думаю я, – у нее есть чувство юмора». Тайл вбегает в кухню, хватает тост, который я ему поджарила, и запрыгивает на стул. Накануне я предупредила его о присутствии Элизы, но он, кажется, ее едва заметил.
   Когда женщина уходит, я вытираю рассыпанный сахар и тщательно отмываю ее кружку. Тайл с любопытством наблюдает за мной.
   – Получается, это новая девушка папы?
   – Похоже на то. Она тебе нравится?
   Немного подумав, он отвечает:
   – Мы вчера пекли печеньки.
   – Хорошо. Я думаю, папе не повредит новый друг.
   – Сколько раз в день ты вспоминаешь маму? – Тайл посерьезнел. Мне жутко в такие моменты – он становится похож на взрослого, и в глазах у него тлеет горькая правда. Брат выглядит таким уязвимым.
   – Пять, может быть, больше. Смотря что за день. А ты?
   – Тысячу, – отвечает он просто, как будто это очень маленькое число.
   – Знаешь, я уверена, что, где бы мама ни была, каждый раз, когда ты о ней думаешь, она это чувствует.
   – Ничего она не чувствует. Она мертвая.
   Опять эти взрослые глаза. Я чувствую, как рушится мой самоконтроль, и вот-вот заплачу. Я рада, что снова могу что-то чувствовать, но насколько проще было без этого. Я обнимаю Тайла. Он сжимает меня в ответ, от него пахнет чистотой, и я думаю: «С ним все будет хорошо. Со всеми нами все будет хорошо».
 
   Мы с Дарией встречаемся в парке. На ней короткая черная юбка и другой тонкий свитер – на этот раз цвета крови, в тон ее помады. Она садится рядом со мной на скамейку и вздыхает:
   – Ты живешь где-то тут, да?
   – Очень близко.
   Дария кладет руку мне на бедро и говорит:
   – Ну, пошли.
   Мы с ней идем в «Виктория сикрет», и она покупает мне бюстгальтер «для начинающих». Почему-то я совсем не стесняюсь. Она ведет себя так, будто все это совершенно нормально и естественно. Потом мы идем в «Эйч энд Эм», и она покупает мне розовую кофту с капюшоном. Я обычно не ношу розовое, но рядом с Дарией хочется попробовать что-то новое. Она даже ест крендельки, которыми торгуют на улице. Мы покупаем два, рисуем на них горчицей тонкие полоски и садимся на автобусной остановке. Она спрашивает меня о мальчиках, и я принимаюсь рассказывать об Оливере: о его кудрявых волосах, о его музыке и о том, как он посмотрел на меня тогда в химчистке.
   – Тебе нужно разработать план атаки, – говорит она, вытирая горчицу, оставшуюся в уголке губ.
   – Атаки?
   – Ну, план, понимаешь.
   – Я правда хочу посмотреть, как он играет.
   – Хорошо. Скажи, что тебе задали написать эссе о классической музыке. И ты бы хотела посидеть у него на репетиции из исследовательских соображений.
   Мне не хватает духу сказать Дарии, что это дурацкая идея, поэтому я просто пожимаю плечами. Подъезжает автобус, и водитель улыбается нам.
   – Или… почему бы тебе просто не попросить? Просто так.
   Если бы кто-то предложил мне что-то подобное месяц назад, я бы даже не стала об этом думать. Но сейчас я чувствую себя сильнее.
   – Да, почему бы и нет?
   – Хорошо, но запомни кое-что: веди себя так, будто эта идея только что пришла тебе в голову. Чувства нужно уметь контролировать.
   Почему у взрослых всегда есть тайны? Я наблюдаю за идущими мимо людьми: бизнесмен, мальчик со скейтом, пожилая дама. Я понимаю, что у них у всех есть свои тайны, которые они прячут, как камешки в карманах.
   – Что мне надеть?
   – Кофту, которую мы купили, и свои любимые джинсы. Очень важно, чтобы на тебе были любимые джинсы.
   Ей звонят, и пока она разговаривает, я успеваю доесть свой крендель.
   – Мне надо бежать в центр, на кастинг.
   Я знаю, что это, мама тоже постоянно на них ходила. Это встреча с модельером или фотографом, который смотрит на тебя и оценивает, подойдешь ли ты для фотосессии или показа. Дария выбрасывает недоеденную половину кренделя в урну и целует меня в обе щеки.
   – У тебя есть мой сотовый? Дай мне знать, как все пройдет с мальчиком с виолончелью.
   – Хорошо, – отвечаю я и вслед добавляю: – Спасибо за все.
   Она оборачивается и машет рукой так, будто это мелочь. Я неожиданно понимаю, что так и не спросила, принадлежит ли запонка Бенджамину. Может быть, из следующего сообщения я узнаю больше.
   Вернувшись домой, я иду к себе в комнату и надеваю бюстгальтер и кофту, а потом подхожу к окну и ищу взглядом Оливера. Его нет, но мое сердце все равно начинает биться чаще. Завтра мне исполнится пятнадцать, и я спрошу Оливера, можно ли мне посмотреть, как он играет.

Глава 9
Пятнадцать

   На следующее утро повсюду висят шарики. Папа и Тайл сделали большой плакат с надписью «Луне пятнадцать!» На столе горка блинчиков с шоколадом. Они поют «С днем рождения», и Тайл подбегает, чтобы меня обнять.
   Мне не хочется блинчиков, но с их стороны было так мило все это устроить, что я беру один. Тайл уже успел испачкать шоколадом свою пижаму с космическими кораблями. Папа приносит мне стакан апельсинового сока.
   – В этом году хороший урожай, – говорит он.
   Я делаю глоток, выглядываю в окно кухни и замечаю Оливера. Он сидит на лестнице, будто кого-то ждет. Что-то подсказывает мне: самое время.
   Я взбегаю по лестнице и собираю волосы, потом снова распускаю их и снова собираю. Если собрать их, то я выгляжу старше, ближе к шестнадцати Оливера. Я пробегаю через кухню с криком:
   – Сейчас вернусь! – Быстрее, чем отец успевает что-то предпринять.
   Сегодня ясный и теплый весенний день. Я медленно, непринужденно спускаюсь по лестнице, как это делала бы Дария на моем месте, и подхожу к Оливеру, который крутит в руках неочищенный банан.
   – Привет, – начинаю я.
   – Привет.
   – Мне пятнадцать, – о Господи, не нашла ничего получше сказать.
   Тем не менее он улыбается и протягивает руку.
   – Я Оливер, приятно познакомиться, Пятнадцать.
   Я хихикаю, сажусь рядом и спрашиваю:
   – Чем занят?
   – Жду маму. Мы идем в театр.
   – Круто, – говорю я, старательно делая вид, что мне все равно.
   В отдалении воет сирена, и он поворачивается в ту сторону. Я использую эту возможность, чтобы рассмотреть его лицо. Его кожа мягкая, как шелк. Я решаюсь:
   – Кстати, нельзя мне как-нибудь послушать, как ты играешь?
   – Ты же уже слушаешь.
   Кажется, я краснею. Он знает, что я слушаю его из своей комнаты. Черт!
   – Ну да, но я хочу поприсутствовать лично.
   Подъезжает машина, и его мама машет с заднего сиденья. Он поднимается, собираясь идти.
   – А что мне за это будет?
   Я не знаю, что предложить, но он уже почти сел в машину, так что мне надо торопиться:
   – Я принесу печенье.
   Он оборачивается и улыбается:
   – Принеси себя. В пять часов.
   – Ладно. Увидимся.
   Машина отъезжает, я поднимаю глаза и вижу в кухонном окне Тайла и отца. По всей видимости, они наблюдали за сценой. Неожиданно я чувствую, что это только моя жизнь. Мне пятнадцать, и многое теперь должно измениться.
 
   Прежде чем прослушать следующее сообщение, я решаю сходить на место происшествия. Может быть, там будет что-то. Зацепка, которую я смогу потом использовать.
   Я еду на метро в Ист-Виллидж. Каждый день там похож на Хэллоуин. Жизнь течет совсем по другим правилам. Готы, панки, геи, книжные черви, шизофреники, поклонники моды, повара, несовершеннолетние бандиты – все они обитают вместе. Мне это кажется одновременно захватывающим и опасным. Я стою на углу Пятой улицы и Второй авеню и смотрю на тротуар. Мою мать на этом месте сбило такси. Мимо проезжает несколько машин. Интересно, что она почувствовала? Она почувствовала, каково это – летать?
   Помню, вернувшись домой из лагеря, я находилась в странном затуманенном состоянии. Посреди ночи я проснулась на диване, услышав доносящийся сверху низкий стон. Я поднялась наверх и увидела, что отец упаковывает мамины вещи. Спустившись в кухню за водой, я обнаружила полицейский отчет, который он случайно оставил на столе. Я успела прочитать только первый абзац, в котором упоминалось место и то, что водитель был трезв.
   Она умерла на этой улице. На ней было платье.
   Что ж, пришло время для нового сообщения. Я сворачиваю на север, достаю мамин телефон и нажимаю единицу, чтобы прослушать следующее сообщение. Это отец, и его голос звучит как-то сонно.

   Я… Я… просто позвони мне, хорошо?

   Я останавливаюсь, и пешеходам приходится меня обходить. Неожиданно мне кажется, что я поступаю неправильно и, может быть, не стоило начинать слушать все эти сообщения. Может быть, следовало бы воссоединиться с двумя Рейчел и сходить с ума по «Сумеркам» вместе с ними. Но несмотря на все свои сомнения, я чувствую, что чего-то не хватает. Как на вывеске ресторана, на которой не горит одна буква. Если бы я могла прочесть слово целиком, может быть, все обрело бы смысл.
   Тут я понимаю, что устала. Я возвращаюсь в центр, в квартиру мамы, намереваясь прочитать файл под названием «Луна», но в итоге засыпаю на все еще голом матрасе. Просыпаюсь в половине пятого и бегу домой, чтобы принять душ.
   Открывает дверь экономка Оливера. У нее палочки для еды в волосах, а на шее бирюзовые бусы. Кажется, она из тех людей, которым всегда весело. Интересно, женщина что-нибудь употребляет? Она зовет Оливера, и он тут же появляется, как будто ждал меня.
   Его комната идеально убрана и облицована темным, влажным на вид деревом. Резьба напоминает рельеф стен средневековых замков. Он пересекает комнату, садится рядом с виолончелью и берет смычок, внимательно осматривая его. Потом он начинает играть – сначала на низких, бархатных полутонах, мелодия кажется печальной, но потом уходит вверх, становясь легкой и игривой. Интересно, он импровизирует?
   Я сажусь на пол, и в голове у меня крутится единственная мысль: «Пусть это никогда не кончается». Постепенно я теряю ощущение времени и в конце концов ложусь на пол, закрыв глаза. Когда он заканчивает, я слышу звук его шагов, затем раздается скрип кровати. Только теперь я открываю глаза и сажусь. Оливер смотрит на меня со странной, почти зловещей полуулыбкой.
   – Ты действительно здорово играешь.
   – У меня этим летом концерт в Париже. Было пятьсот претендентов, а выбрали только восемь. – Он говорит это так, что я понимаю – он не хвастается.
   – Круто, – отвечаю я.
   – А ты, Пятнадцать? Ты сама на чем-нибудь играешь?
   – Нет. Но пою иногда.
   – Здорово, спой что-нибудь.
   Он что, думает, что я сейчас возьму и спою?
   Я качаю головой, но Оливер не сводит с меня взгляда, так что я напеваю первые четыре строчки из «Волшебник страны Оз», и он закрывает глаза. Я позволяю себе экспериментировать с мелодией, переделывая ее по-своему. Когда я заканчиваю, он садится и произносит:
   – Красиво…
   Странно слышать, что мальчик называет что-то «красивым», но я знаю: Оливер не такой, как остальные. Он особенное существо. Как и я.
   – Спой еще раз, я тебе подыграю.
   Он так очарователен, что я расслабляюсь. Я пою, а он повторяет мелодию, время от времени интуитивно подстраиваясь, будто заранее знает, как я изменю мелодию.
   Закончив, мы смеемся, и тут заходит его мама. Пожалуй, лучше всего ее характеризует слово «натянутая». У нее натянутое лицо, одежда плотно ее облегает, и волосы так стянуты на затылке, что, кажется, это причиняет ей боль. Но когда она улыбается, я вижу: она очень привлекательна.
   – Не хотите перекусить?
   – Нет, спасибо, – в один голос отвечаем мы.
   Она улыбается и внимательно смотрит на меня.
   – Ужин через час, Олли. Ты к нам не присоединишься, милая?
   – Не нужно беспокоиться, может быть, в следующий раз, спасибо, – отвечаю я.
   Когда она уходит, Оливер говорит:
   – Лучше не надо. Сегодня готовит она, и обычно это какая-нибудь здоровая еда вроде макарон с сыром. Только с таким, который вовсе и не сыр.
   Меня это забавляет. Он убирает виолончель и думает о чем-то другом. Я подхожу к нему и жму ему руку, как взрослая.
   – Спасибо.
   – Не за что.
   В дверях он окликает меня:
   – Мне жаль, что так вышло с твоей мамой. Она всегда была добра ко мне и выглядела такой загадочной. Иногда я думал, что было бы здорово, будь она моей мамой.
   Он выглядит таким беззащитным. Я сама не могу поверить в то, что это делаю, но подхожу к нему и говорю:
   – Знаешь, если бы она была твоей мамой, мы были бы братом и сестрой, а значит, я не могла бы тебя поцеловать.
   Теперь краснеет он.
   Вместо того чтобы поцеловать его, я касаюсь его кудрей – они еще мягче на ощупь, чем я представляла. Как у мальчика могут быть такие невероятные волосы?
   – Пока, Оливер.
   – Увидимся, Пятнадцать.

Глава 10
Первый снимок

   Отец подходит к двери моей комнаты – пора ехать в боулинг. Мне кажется, что наша традиция, которую я всегда любила, устарела.
   – Может, сходим в кино?
   Отец не ожидал этого, но он просто поправляет очки и говорит:
   – Отлично. Что хочешь посмотреть? Комедию? Триллер?
   – Что-нибудь романтическое.
   Водитель отвозит нас в центр. Пока мы стоим в очереди, я не могу перестать думать о пушистых волосах Оливера и о том, какой у него мягкий взгляд. Папа чувствует это.
   – Так что у тебя с Оливером?
   Я никогда не говорила с отцом о мальчиках. Ни разу с пятого класса, когда Эдвард Ноубл пытался поцеловать меня на школьном дворе, а я ударила его ниже пояса. И сам он никогда не пытался заговорить со мной на эту тему. Может, он думает, что я лесбиянка.
   – Ничего особенного, но мне понравилась его сестра.
   – У него нет сестры.
   – Черт!
   Мы садимся у прохода. Даже папа, который терпеть не может Хью Гранта, кажется, получает удовольствие от фильма. Я вспоминаю, как в детстве думала, что происходящее в фильмах может случиться на самом деле. Разумеется, иногда это так, но этот фильм оказался современной сказкой, в которой мечты воплощались в реальность без проблем и усилий. Но из-за своего увлечения Оливером я настолько проникаюсь фильмом, что начинаю плакать.
   После кино мы стоим в очереди в «Пиццерию Джона». В зале так шумно, что приходится кричать. Но меня эта атмосфера успокаивает. Погрузившись в какофонию чужих голосов, я чувствую, что ухожу от реальности. Так же, как при просмотре фильма с Хью Грантом.
 
   Мы возвращаемся домой, папа останавливает нас у порога и говорит:
   – Ты так быстро сбежала утром, что я не успел вручить тебе подарок.
   Он лезет в шкаф и достает оттуда большую коробку. Судя по сложности упаковки, ее заворачивали в магазине. Тайл вбегает в кухню и запрыгивает на табуретку. Подарки всегда собирают зрителей.
   – Подожди! – останавливает папу Тайл. – Сначала я.
   Он лезет в карман и достает маленький конверт из манильской бумаги.
   – Дядя Ричард всегда говорит, что лучшие подарки – те, которые дарят в конвертах.
   Я открываю его и вынимаю маленькую белую карточку. Зеленым маркером на ней написано: «Этот сертификат дает вам право на один массаж ног и два домашних печенья. Тайл Кловер». Я улыбаюсь и целую брата в лоб.
   Отцу явно не терпится, чтобы я поскорее заглянула в коробку. Внутри, не могу поверить своим глазам, лежит старинная камера, о которой я всегда мечтала – такая, где надо прятать голову под черную ткань, чтобы сделать снимок. К ней прилагается оригинальное руководство, деревянный корпус сливового цвета, листы пленки размером с кусок хлеба – она великолепна.
   Я обнимаю отца, и он краснеет.
   – У тебя всегда были к этому способности. С тех самых пор. – Он опускает руку на уровень своего колена.
   Он прав. Фотографировать мне нравилось с третьего класса. И за исключением коллажа, который мы сделали с Рейчел, не людей. По большей части меня интересовали здания, текстуры и какие-то необычные природные явления. Естественное, выглядящее неестественным. Я не показывала свои снимки почти никому, но кабинет папы весь ими оклеен. Есть очень неплохие, но большая часть, конечно, выглядит совершенно по-любительски. Говорят, что появление цифровых камер убило романтику искусства, поэтому я предпочитаю пленку. Раньше я пользовалась отцовским «Кодахромом», и папа даже устроил для меня фотолабораторию, но потом меня захватил мир «Фотошопа». Теперь, когда у меня есть эта камера, я снова начну пользоваться лабораторией. Я так благодарна папе, что готова задушить его в объятиях.
   – Надо ее испытать!
   Поднявшись в комнату, я собираю штатив, прикручиваю к нему фотоаппарат и направляю объектив на улицу. У Оливера горит свет, целых двадцать минут я жду его появления и делаю свой первый снимок.

Глава 11
Смеющаяся маска

   Утром Тайл делает обещанный массаж ног. Несмотря на то что еще слишком рано для десерта, я съедаю печенье. Тайл ведет себя как профессиональный массажист. Заканчивая с левой ногой, он вздыхает:
   – Ты собираешься замуж за Оливера из дома напротив?
   – Нет. У нас план получше, мы хотим сбежать. На Фиджи.
   – Это где?
   – Это остров.
   – Там есть кокосы?
   – Полно.
   – Тогда будьте осторожнее. Каждый год тысяча девять людей погибает от того, что им на голову падает кокос.
   Тайл начинает водить костяшками пальцев по подошвам. Я запрокидываю в наслаждении голову и съедаю печенье.
   В дверях он оборачивается. Я понимаю, сейчас он опять станет серьезным.
   – Что-то не так со смертью мамы.
   Я выпрямляюсь.
   – Что?
   – Не заставляй меня это повторять, – говорит он и закрывает дверь.
   Большая часть детей растет на мультиках «Никелодеона», но Тайл в шесть лет начал читать папины сценарии и учить наизусть самые вкусные фразы. Однако на этот раз он словно просканировал мои мысли. Обнаружив запонку, я чувствую себя так, будто у меня в руках какое-то зерно, и я не уверена, хочу ли знать, что из него вырастет.
   Я иду к брату в комнату. Он собирает в корзину для белья свои грязные вещи.
   – Почему ты так думаешь? – интересуюсь я.
   – Подумай.
   Да, он опять читал папины сценарии.
   – Ладно. – Я отворачиваюсь и улыбаюсь. Тайл пытается привлечь к себе внимание, делая вид, что он что-то знает.
   Вернувшись в комнату, я говорю себе – сейчас или никогда. В конце концов мне придется отдать мамин телефон, а пока можно продолжать. Но медленно.
   Я закрываю дверь, делаю глубокий вдох и хватаю телефон. Чтобы не оставить следа, я стирала сообщения. Осталось четыре.

   Чтобы прослушать сообщение, нажмите один.
 
   Добрый день, это Анджела из ресторана «Баттер». Кажется, кто-то из вашей компании забыл у нас свою вещь. Вы можете зайти в любой день со вторника по воскресенье после четырех часов дня. Спасибо.

   Я тут же захожу в Интернет и ищу ресторан. Он всего в трех кварталах от места, где погибла мама. Мое сердце начинает биться быстрее. Не туда ли она шла в свой последний вечер?
   Я иду в кабинет к отцу. Увидев выражение моего лица, он тут же откладывает сценарий. Я пытаюсь сделать вид, что все нормально.
   – Можно вопрос?
   – Конечно, Луна, давай спрашивай.
   – Я знаю, что ты не был с мамой в тот вечер, когда она умерла, и каждый раз ты уходил от ответа. Но мне действительно нужно знать. Куда она шла?
   Он поправляет очки и смотрит в окно, прежде чем вновь повернуться ко мне.
   – Она ужинала с Мэрайей, своим тренером по йоге. Луна, мы же уже…
   – Ты постоянно говорил, будто детали не имеют значения и маму не вернуть. Я прочитала только небольшую часть полицейского отчета. Я тебя расспрашивала, но ты так и не сказал мне, с кем она была.
   – Теперь ты знаешь.
   Мама занималась йогой с чуть ли не религиозным рвением, но именно у этого тренера, комбинирующего техники. Однажды я пошла с ней и была очень смущена, встретив там мисс Грей. Как-то не по себе становится, когда встречаешь своих учителей вне школы.
   – Кстати, чувствуешь, что тебе пятнадцать? Как это?
   – Странно, – отвечаю я и возвращаюсь к себе.
   Я хватаю кофту с капюшоном, ключи и карточку метро и ухожу, никому ничего не сказав. В метро по дороге к Эстор-плейс, я замечаю латиноамериканку, которая смотрит на меня так, будто у меня есть то, что ей нужно. Моя розовая кофта? Я машу ей, и она, смутившись, улыбается. Затем в конце вагона я замечаю женщину. Она читает книгу, опершись на поручень спиной ко мне. Волосы у нее точно такой же длины и того же цвета, как у мамы. Пока поезд громыхает по тоннелю, я подхожу к женщине поближе, едва не упав по пути. Меня как будто тянет к ней, и, стоя рядом, я могу ощутить ее запах. Поезд тормозит на станции, и я медленно тянусь, чтобы прикоснуться к женщине. Не схожу ли я с ума?
   Неожиданно она поворачивает голову, и я вижу, что черты лица у нее совершенно другие. Она с пониманием смотрит на меня, а потом опускает глаза и уходит. До следующей станции я держусь за поручень в том же месте, где касались ее пальцы и закрываю глаза. Выбравшись из подземки, жадно вдыхаю свежий воздух.
   «Баттер» закрыт, но я вижу, что кто-то внутри моет пол, и стучу в окно до тех пор, пока дверь слегка не приоткрывается.
   – В чем дело?
   – Я кое-что тут забыла, это очень важно.
   Работник закрывает дверь и поднимает руки.
   Начинается дождь. Двое парней свистят мне, проходя мимо, и я показываю им средний палец. Я никогда раньше так не делала. Что со мной происходит?
   Седой мужчина в костюме с иголочки подходит к двери и впускает меня внутрь.
   – Привет, так что вы забыли?
   Черт! Что мне сказать, чтобы не выглядеть ненормальной?
   – Не знаю.
   Прекрасно. Именно это и надо было сказать.
   – Простите?
   – Ну, понимаете, мама просила забрать забытую вещь, но не уточнила, какую именно. Если бы можно было…
   Он подходит к стойке администратора и достает черную коробку без крышки. Я заглядываю в нее и вижу часы, солнечные очки, ключи и что-то еще, поблескивающее в углу. Я тут же понимаю: за этим-то я и пришла. Запонка. В виде смеющейся театральной маски.

Глава 12
Также известна как Диана

   Я бегу в метро, а потом буквально пролетаю сквозь парк. Вернувшись домой, лихорадочно перерываю всю комнату в поисках запонки из маминой квартиры, чтобы убедиться – они из одной пары. Мэрайя вряд ли носит запонки… Кроме них за ужином был кто-то еще? Или… Отец попросту солгал мне?
   Я не верю своим глазам. Неожиданно заглядывает отец. Я сжимаю запонки в кулаках и прячу руки за спину, будто я фокусник.
   – Все в порядке? – интересуется он.
   Нет. Нет, не все в порядке. У мамы был роман с кем-то?
   – Да. Я хочу попробовать вынести мой новый фотоаппарат на улицу.
   – Хорошая идея. Помочь?
   Не помню, когда отца в последний раз интересовало, что я делаю. После смерти мамы он существовал в пелене собственного горя. Как вышло, что он так быстро изменился? На него оказала влияние эта девица на «Э»? Такое впечатление, что он стал другим человеком.
   – Я справлюсь, спасибо.
   Он уходит, и я решаю, что мне надо отвлечься от телефона, сообщений и того, о чем они могут рассказать. Я прячу запонки в старые туфли и звоню Дарии. Мне приходится целую минуту объяснять ей, кто я такая.
   – Ага! И как твой новый лифчик?
   – Ничего. Но у меня другой вопрос. Я знаю, ты известная модель и все такое, но не могла бы ты мне попозировать? У меня появился старинный фотоаппарат. Я фотографировала всю жизнь, но людей никогда, так что хотела бы попробовать. Это будут только фрагменты, не придется позировать.
   – Ладно. Я в Музее современного искусства, допиваю кофе. Подходи сюда к двенадцати.
   – Прекрасно. – Я сказала ей, у какого входа в парк лучше встретиться.
 
   Я устанавливаю камеру на мощеной камнем дорожке у края парка, и люди заинтересованно наблюдают. Я все еще не могу до конца поверить, что фотоаппарат и вправду мой – он настолько замечательный! Я оглядываюсь в поисках подозрительных личностей, которые могут попытаться убежать с ним.
   Приходит Дария, она садится на скамейку неподалеку и закуривает сигарету. Я оставляю фотоаппарат на месте и присоединяюсь к ней.
   – Дария – твое настоящее имя?
   – Нет, на самом деле меня зовут Диана. Но мой агент однажды сказал, что Диана – имя не для камеры. А Дария вполне. Жесть, правда? Хотя мне нравится «Дария».
   – Мне тоже, но сегодня ты будешь Дианой.
   Она улыбается:
   – Я выросла в полной нищете. Мама готовила запеканку и посыпала кусочками чипсов. Мы ели это неделю. А теперь я живу в лофте площадью пять тысяч квадратных футов в Бруклине, и меня уже давно возят на частных самолетах.
   – Лихо.
   – У моего брата фирма в Хэкенсеке, где живут наши родители. Он занимается ландшафтным дизайном. Брат зарабатывает сорок тысяч в год, а я четыреста. Когда я пытаюсь как-то улучшить его жизнь, все, чего он хочет, – это ящик пива. Но только домашней варки.
   – Ты из Швеции?
   – Из Латвии.
   Наивно было думать, будто я ее раскусила. Кажется, она хранит множество тайн. Я рада, что собираюсь ее фотографировать. Она тушит сигарету и бросает окурок в стаканчик из-под кофе.
   – Все думают, что жизнь модели сплошной гламур, но это далеко не так. Ты читала книгу своей матери?
   – Только частями, мне нельзя до восемнадцати.
   – Это унизительно, правда. Ты участвуешь в кастинге на, к примеру, большой разворот в «Вэнити фэйр», и всех выстраивают в линию. Они идут вдоль нее, обнюхивая вас, как животные, насилуя взглядом, поглаживая тех, кто не подходит, по плечу, пока не останутся только трое и…
   – Они заставляли тебя спать с ними?
   – Проституция, милая, незаконна. Но иногда девушки это делают, чтобы получить контракт. Есть и другие, которые всякой дрянью не занимаются. Думаю, твоя мама была из таких. Я учусь. Раньше я работала для каталогов и спортивных фирм, а сейчас для Гуччи и Кельвина Кляйна.
   – Как ты туда попала?
   Она смотрит в пространство, будто погрузившись в собственные воспоминания, а потом краснеет.
   – В седьмом классе я влюбилась в мальчика. Он был вполовину ниже меня. – Она хихикает и поворачивается ко мне, подгибая под себя худую ногу. – У него был жуткий хорек по имени Мэдж. Я даже не знаю, почему мне так этот парень нравился. Думаю, я воспринимала его как глину, из которой я смогу слепить то, что будет только моим. Он был таким… податливым. В любом случае как-то мы смотрели какой-то дурацкий фильм у него дома, и тут зашел его отец и уставился на меня. Было жутко.
   Мимо проходит бездомный, ожесточенно споря с самим собой. Мать за руку утягивает с его дороги девочку с двумя косичками.
   – А что потом?
   – А потом он сказал, что у меня породистые черты. Представляешь? Сказать такое подружке своего двенадцатилетнего сына? Но я никогда не чувствовала себя лучше, чем в тот момент. Как выяснилось, он работал управляющим в здании, где располагалось модельное агентство «Клик». Он устроил мне собеседование, так все и началось.
   – А что было дальше с мальчиком?
   Она нахмурилась.
   – Кто-то в школе убил Мэдж, и он навсегда изменился. В итоге ему пришлось перейти в «специальную» школу. Я слышала, что он стал ветеринаром.
   – Специализируется на хорьках?
   Она с теплотой смотрит на меня, и я замечаю, какие у нее длинные ресницы.
   – Ты… ты действительно очень красивая. Погоди. Сиди так.
   Я иду к фотоаппарату и делаю снимок. На нем она сидит на скамейке, вся в черном, только костлявые колени виднеются между гольфами и короткой юбкой (голова в кадр не попала). Я щелкаю затвором и улыбаюсь, потом прошу ее несколько раз пройти перед объективом. Я знаю, что этот фотоаппарат не позволяет запечатлеть движение, но должно получиться довольно интересно.
   На ней иссиня-черный атласный пиджак, я прошу ее покрутиться несколько раз. Пленка кончается, я укладываю камеру в ящик, и мы возвращаемся на скамейку. Дария протягивает ладонь и говорит:
   – С тебя две тысячи долларов.
   – Как насчет мороженого?
   – Пойдет.
   Мы идем к месту, где собираются продавцы и велорикши. По дороге я показываю ей запонки.
   – Ты когда-нибудь их видела?
   Она задумчиво смотрит и наконец отвечает:
   – Нет.
   Ответ меня не убедил.
   – Как думаешь, Бенджамин…
   – Откуда они у тебя?
   – Из двух разных мест.
   – Ты их украла?
   – Не совсем.
   Мы покупаем мороженое и идем дальше. Я убираю запонки в карман.
   – Ты не знаешь, Бенджамин и моя мама, ну…
   Она смеется:
   – Ничего подобного я не слышала.
   – Ладно, не бери в голову.
   – Бенджамин гей, солнышко.
   – Ох!
   Так, вычеркиваем.
   Мы доходим до моего подъезда, и я приглашаю ее зайти.
   – Не могу. Мне надо собираться. Я еду в Париж. Последнее время, из-за контракта с «Элль», мне приходится там часто бывать. Но ты заходи ко мне. Я живу напротив Бенджамина, в четвертой квартире. Как раз фотографии покажешь. Я возвращаюсь в четверг.
   – Ага, ладно. Спасибо еще раз. Было очень круто, – благодарю я и тут же жалею об этом.
   Я смотрю ей вслед и пытаюсь представить себя с такой же легкой походкой, таким же непринужденным взглядом и такой же способностью прокладывать себе путь в мире, будто ничто не может меня остановить.

Глава 13
В поисках Коула

   Я беру пленку с фотоматериалами и спускаюсь в подвал. Тайл пытается пойти со мной, но я напоминаю ему, что там слишком много опасных химикатов.