Страница:
В то же мгновение нырок душераздирающе вскрикнул, с шумом взмыл вверх и, охваченный тревогой, полетел к морю. А прямо в двух шагах от меня я увидела гнездо.
Прямо у берега, на отмели, лежали на пестрой, как мох, подстилке два огромных яйца, зеленовато-коричневого, будто осока, цвета. От гнезда к воде спускалась тропиночка. Таким образом, вспуганная птица могла незаметно соскользнуть с яиц прямо в воду и всплыть затем далеко от своего отлично замаскированного жилища.
Я быстро огляделась вокруг.
Ни души, да и кто тут может быть. Никто не увидел, что меня что-то заинтересовало на берегу озера.
Я наклонилась и осторожно коснулась одного яйца. Оно было теплым. Должно быть, птица только что снесла его и теперь, наверное, следит за мной откуда-нибудь с выси над морем. Повернувшись спиной к озеру, я прошла дюжину шагов и оказалась на дороге.
Тут над головой у меня раздался шум, и я посмотрела вверх. Там кружил нырок. Я забрала свою сумку и оставила птицу в покое.
С миссис Макдугал в тот вечер я не встретилась. Вместо нее меня ждала девочка, лет двенадцати, которая сообщила мне, что ее зовут Мораг и что ее тетушка ушла в гости, но предупредила ее, что молодая леди с Камас-на-Довхрэйн может прийти позвонить, поэтому, пожалуйста, проходите.
Это оказалось кстати, и я спросила ее, на знакома ли она с Иваном Макеем, который когда-то жил в Бухте Выдр. Но она отрицательно покачала головой.
— Нет. — У нее был очень мягкий выговор, словно к каждой гласной добавляла «х». — Я такого не знаю. Мистер и миссис Макей здесь жили, да, но они уехали, в страну. Тетя знает. Аластер Макей, он работал садовником у старой миссис Хэмилтон в большом доме.
— А дети у них были?
Поколебавшись, она кивнула, правда, с сомнением. Был, кажется… да, точно, был мальчик, очень-очень давно. Она слышала о нем, но тогда она была совсем маленькой и его не помнит. Сейчас он, должно быть, уже взрослый. А как его звали, она не помнит. Ивэн? Может быть, и Иван. Тетя знает…
Я пришла к заключению, что это частично подтверждает рассказ Ивана Макея. Значения это, конечно, никакого не имело… Спрошу миссис Макдугал, когда приду снова.
И, поблагодарив Мораг, я отправилась звонить.
Набрав номер телефона, который дала мне Рут, я мгновенно попала на брата.
— Что там еще с повторным рентгеном? — спросила я. — Ты получил результат? У тебя действительно всего лишь растяжение?
— Да, но локоть был… да и сейчас… сильно распухший, поэтому они настаивают на повторном осмотре. После первого рентгена было подозрение на трещину. Но все чисто. Никакой трещины. Мне наложили на локоть гипс, и я могу спокойно уезжать, но боюсь этого чертова поезда, да и чем я смогу заниматься на Мойле, если буду не в состоянии гулять? Как там?
— Чудесно. Коттедж крошечный, но все необходимое имеется. А большую часть острова можно исследовать без транспорта. К тому же, я подозреваю, что его тут и нет… транспорта, я хочу сказать… за исключением «лендровера» Арчи Макларена, на котором можно доехать из гавани. Ты будешь слегка ошеломлен. Слушай, а какое это имеет значение? Ты окажешься вдали от работы и телефона, а значит отдохнешь. Если только… тебе не надо возвращаться в больницу или что-нибудь еще?
— Да нет, я не о том. Просто думаю, что испорчу отпуск тебе. Я вполне справляюсь, и мне очень хочется побывать на Мойле.
— Я испорчу себе отпуск куда больше, если ты не приедешь, — ответила я. — Может, все-таки отважишься сесть на поезд? Мне позвонить в гостиницу, чтобы объяснить, что произошло, и забронировать тебе номер? Отлично. Здесь действительно здорово и… не хочу давить на тебя, но сегодня я нашла гнездо нырка с красной шеей, такое чудесное, а в нем два яйца. А фотоаппарат я с собой не захватила. Решила, что два фотоаппарата ни к чему. И мой гораздо хуже твоего, да и плохой из меня фотограф.
— И это называется «не давить»? Я приеду, — заявил Криспин. — Жди меня в понедельник. Насколько я могу судить, к тому времени я буду уже в форме и готов к передвижениям.
— Врач, исцелись сам, — расхохоталась я и положила трубку с легким сердцем.
Глава 8
Глава 9
Прямо у берега, на отмели, лежали на пестрой, как мох, подстилке два огромных яйца, зеленовато-коричневого, будто осока, цвета. От гнезда к воде спускалась тропиночка. Таким образом, вспуганная птица могла незаметно соскользнуть с яиц прямо в воду и всплыть затем далеко от своего отлично замаскированного жилища.
Я быстро огляделась вокруг.
Ни души, да и кто тут может быть. Никто не увидел, что меня что-то заинтересовало на берегу озера.
Я наклонилась и осторожно коснулась одного яйца. Оно было теплым. Должно быть, птица только что снесла его и теперь, наверное, следит за мной откуда-нибудь с выси над морем. Повернувшись спиной к озеру, я прошла дюжину шагов и оказалась на дороге.
Тут над головой у меня раздался шум, и я посмотрела вверх. Там кружил нырок. Я забрала свою сумку и оставила птицу в покое.
С миссис Макдугал в тот вечер я не встретилась. Вместо нее меня ждала девочка, лет двенадцати, которая сообщила мне, что ее зовут Мораг и что ее тетушка ушла в гости, но предупредила ее, что молодая леди с Камас-на-Довхрэйн может прийти позвонить, поэтому, пожалуйста, проходите.
Это оказалось кстати, и я спросила ее, на знакома ли она с Иваном Макеем, который когда-то жил в Бухте Выдр. Но она отрицательно покачала головой.
— Нет. — У нее был очень мягкий выговор, словно к каждой гласной добавляла «х». — Я такого не знаю. Мистер и миссис Макей здесь жили, да, но они уехали, в страну. Тетя знает. Аластер Макей, он работал садовником у старой миссис Хэмилтон в большом доме.
— А дети у них были?
Поколебавшись, она кивнула, правда, с сомнением. Был, кажется… да, точно, был мальчик, очень-очень давно. Она слышала о нем, но тогда она была совсем маленькой и его не помнит. Сейчас он, должно быть, уже взрослый. А как его звали, она не помнит. Ивэн? Может быть, и Иван. Тетя знает…
Я пришла к заключению, что это частично подтверждает рассказ Ивана Макея. Значения это, конечно, никакого не имело… Спрошу миссис Макдугал, когда приду снова.
И, поблагодарив Мораг, я отправилась звонить.
Набрав номер телефона, который дала мне Рут, я мгновенно попала на брата.
— Что там еще с повторным рентгеном? — спросила я. — Ты получил результат? У тебя действительно всего лишь растяжение?
— Да, но локоть был… да и сейчас… сильно распухший, поэтому они настаивают на повторном осмотре. После первого рентгена было подозрение на трещину. Но все чисто. Никакой трещины. Мне наложили на локоть гипс, и я могу спокойно уезжать, но боюсь этого чертова поезда, да и чем я смогу заниматься на Мойле, если буду не в состоянии гулять? Как там?
— Чудесно. Коттедж крошечный, но все необходимое имеется. А большую часть острова можно исследовать без транспорта. К тому же, я подозреваю, что его тут и нет… транспорта, я хочу сказать… за исключением «лендровера» Арчи Макларена, на котором можно доехать из гавани. Ты будешь слегка ошеломлен. Слушай, а какое это имеет значение? Ты окажешься вдали от работы и телефона, а значит отдохнешь. Если только… тебе не надо возвращаться в больницу или что-нибудь еще?
— Да нет, я не о том. Просто думаю, что испорчу отпуск тебе. Я вполне справляюсь, и мне очень хочется побывать на Мойле.
— Я испорчу себе отпуск куда больше, если ты не приедешь, — ответила я. — Может, все-таки отважишься сесть на поезд? Мне позвонить в гостиницу, чтобы объяснить, что произошло, и забронировать тебе номер? Отлично. Здесь действительно здорово и… не хочу давить на тебя, но сегодня я нашла гнездо нырка с красной шеей, такое чудесное, а в нем два яйца. А фотоаппарат я с собой не захватила. Решила, что два фотоаппарата ни к чему. И мой гораздо хуже твоего, да и плохой из меня фотограф.
— И это называется «не давить»? Я приеду, — заявил Криспин. — Жди меня в понедельник. Насколько я могу судить, к тому времени я буду уже в форме и готов к передвижениям.
— Врач, исцелись сам, — расхохоталась я и положила трубку с легким сердцем.
Глава 8
На следующее утро погода была чудесная и солнечная, дул легкий ветерок. Но я должным образом отправилась в космос, дабы решить проблемы моей команды на Терре Секунда. Мои герои почему-то очень быстро стали попадать в опасную ситуацию; я, соответственно, тоже. В подобных обстоятельствах я обычно нахожу крайне мудрое решение: оставить всякие попытки спастись и дать возможность подсознанию придумывать выход из положения. Обычный разум в подобных положениях поступает совершенно по-другому. Например, идет погулять, чтобы ознакомиться с домом Хэмилтонов, и полюбоваться прелестной границей у мачера, представляющей собой белый, как молоко, песок.
Я выбрала тропу, которая из Залива Выдр круто поднималась вверх на запад и тянулась по вершинам. Через полмили она привела меня к тому месту, откуда открывался чудесный вид на бухту, которую я обозревала вчера. Рядом с бухтой, прячась за деревьями, стоял дом.
Высокая каменная стена огораживала пространство в четыре-пять акров. Там росли дубы, ели и березы, у корней которых буйными красками цвели рододендроны.
Прямо за стеной возвышался огромный единственный цветущий каштан, походивший на канделябр с молочного цвета свечами. Со стороны моря сводчатый проход в стене был перекрыт высокими железными воротами.
Прямо напротив дома лежал островок с развалинами башни.
Был отлив, и высокая дамба, соединявшая островок с Мойлой, стояла сухой. Дамба находилась в самом узком месте пролива. Построена она была из плоских каменных плит, которые когда-то в прошлом были выровнены с помощью клина и залиты бетоном. Но время, приливы и отливы, да пренебрежительное отношение оказали свое воздействие на это сооружение; и поэтому, даже во время отлива, когда плиты не заливала вода, перебираться на остров было опасно.
У противоположного конца дамбы беспорядочно громоздились скалы, лоснящиеся черными водорослями в том месте, куда били волны.
Сейчас, во время отлива, вода почти не доставала водорослей. По всей видимости, пролив был очень глубоким, даже когда наступал отлив. Во всяком случае, достаточно глубоким, чтобы лодка была в состоянии дойти до лодочного сарая, который ютился под скалой в южном конце бухты, как раз у начала моей тропы.
От сарая к воде тянулся причал, а от него вверх по берегу карабкалась заросшая (в прошлом, гравиевая) дорожка прямо к каменной арке — садовым воротам Тагх-на-Туир.
Я спустилась на берег. Ради того, что предстало моему взору, стоило скользить вниз по каменистой тропе.
Никогда в своей жизни я не видела такой слепящей белизны в форме полумесяца. Атлантический океан раздробил миллионы перламутровых раковин и истолок их в чудесный песок; лишь приливы да птичьи крестовидные лапы оставляли на нем свой следы.
Удержаться было невозможно. Я села и разулась, а затем побрела по берегу, с наслаждением ощущая под босыми ногами теплый нежный песок. Попробовала воду, но она оказалась очень холодной, и я села, стряхнула с ног песок и снова обулась.
Немного постояла, рассматривая островок с развалинами башни. Прямо за проливом была еще одна бухта, побольше. Длинный извилистый берег, покрытый белым песком, переходил в огромный, насколько хватало глаз, ковер из зеленой травы и папоротника, простиравшийся до развалин башни. Весь остров казался живым от крыльев и криков птиц. Искушение было огромным, но сперва следует разузнать все о приливах и отливах, а потом уже пытаться перебраться на другой берег.
Интересно, где сейчас Джон Парсонс? Ищет свою гранатовую «интрузию», или как там она называется, на другом конце острова? Палатку его мне было видно. Она пряталась в углублении неподалеку от башенной стены. Вход в палатку был закрыт.
Пройдя по водорослям у края берега, я вышла на тропу, ведущую к воротам в стене. Сквозь решетку я увидела извилистую тропинку, бегущую между зарослями рододентрона к дому. Хм. Наверняка на заднем дворе есть что-то вроде подъездного пути, который ведет к главной дороге. И если я пойду здесь, то попаду к себе гораздо быстрее. Иначе придется обходить дом вдоль стены и продираться сквозь крапиву и кусты ежевики.
Поэтому?.. Поэтому я открыла ворота и вошла внутрь.
Сад оказался небольшим. Лишь рододендроны цвели красными, розовыми и лиловыми цветами, а пчелы над ними радостно жужжали. За цветущими зарослями виднелся верхний этаж здания из серого камня с высокими подъемными окнами, с серой шиферной крышей, где из труб. не поднимался дым. Окна были занавешены. Должно быть, в доме до сих пор осталась мебель.
Я стала вспоминать, что мне сказала миссис Макдугал. Когда умерла старая леди? В феврале? А Арчи Макларен сообщил мне, что дом, кажется, выставлен на продажу. Значит, в любой момент может кто-нибудь приехать посмотреть его.
И в это мгновение во мне заговорил внутренний голос. Когда я прошла половину дорожки, этот голос обратил мое внимание на то, что дверь, несмотря на висячий замок, открыта. Так почему бы и мне не ознакомиться с домом, который все равно будет выставлен на торги?
Пройдя через газон, срочно нуждавшийся в стрижке, я осторожно начала экскурсию по частным владениям Хэмилтонов. Я сильно сомневаюсь, что найдется нормальная женщина, которая откажется осмотреть дом. На самом деле, я считаю, что половина людей, приходящих ознакомиться с выставленными на продажу домами, вовсе не являются потенциальными покупателями. Это всего лишь дамы, которые просто обязаны удовлетворить свое любопытство.
Раньше я так не поступала, но вот теперь не удержалась. Осторожно подойдя к самому важно выглядевшему окну, я заглянула внутрь.
Гостиная. Очаровательный камин с отвратительной резьбой. Выцветшие ковер и занавески. Тусклое типично фамильное полотно под Рубенса с неправдоподобными лошадьми и собаками. Круглые столики, покрытые скатертями, на которых лежат фотографии. Провисшие кресла с выцветшей пыльной обивкой. Ужасного вида ваза в углу с высохшей натуральной травой.
Столовая. Ее украшали, главным образом, портреты с унылыми лицами и парочка кошмарных натюрмортов: дохлые кролики и битая домашняя птица с выкатившимися глазами и струящейся из кишок и ноздрей кровью. Вещица как раз для возбуждения аппетита.
Оружейная комната.
Но хватит. На самом деле, это был обычный, довольно приятный, загородный дом. По-видимому, он строился как небольшой охотничий домик, где можно было бы жить только летом да ранней весной. Кроме каминов никакого иного отопления не наблюдалось, а в кухне «совр. усл.» были те же, что и у меня в коттедже.
И только то, что я обнаружила в задней части дома, действительно вызвало у меня огромный интерес.
Дверь черного входа была распахнута настежь.
Мои дальнейшие действия были вновь слегка спровоцированы внутренним голосом. Я постучала в дверь, ответа не последовало. Тогда я сделала пару шагов внутрь по коридору, пол которого был выложен каменными плитами.
Внутри стояли ведра с углем и мешок с древним хламом, по-видимому, садовым инвентарем. Несмотря на то, что дверь была раскрыта, в доме пахло сыростью и заброшенностью.
Справа от меня находилась дверь в кухню. Я толкнула ее. Опять никого. Почему-то заброшенная кухня — сердце каждого дома — выглядит ужаснее всего.
Дом без тепла, запаха готовящейся еды и биения жизни выглядит мертвым. Среди напряженной тишины звук медленно капающей воды из крана казался даже уютным, словно стучало сердце. И все равно мне чудилось, что я вторглась в чьи-то владения.
Только я хотела двинуться дальше, как что-то привлекло мое внимание. Табличка для ключей около двери с ключами и ярлыками. Один ярлык оставался без ключа, на нем было написано «К.-на-Добхрейн». Бухта Выдр.
Совершенно по непонятной причине мой внутренний голос разбудил во мне любопытство. А могло случиться так, что мой ночной гость именно отсюда забрал ключ, который мне и предъявил? И именно он и оставил дверь открытой? Но зачем? Если он действительно искал приют на ночь, то мог бы остаться и здесь. Зачем было тащиться сквозь бурю с дождем к Бухте Выдр? Даже, если он и предполагал найти там своих родителей, — в чем я стала сомневаться — он вполне смог бы навестить их и утром.
И, следовательно, мой поступок вполне оправдан. Если в появлении у меня Ивэна Макея существует какая-то тайна, то разгадку ее можно найти здесь, в доме, который, как он утверждал, хорошо знает. Более того, если я поняла правильно, он явно намекал на связь с этой семьей. Может быть, он даже считает, что имеет права на эти владения? Во всяком случае, записка, оставленная мне («Может, увидимся?»), давала мне основание для вторжения в этот дом.
Пройдя коридор, я подошла к обитой зеленым сукном двери, которая отделяла заднюю часть дома от апартаментов господ, открыла ее и осторожно ступила в парадный холл.
Там было темно, лишь из цветного окна падал свет на парадную закрытую дверь. С одной стороны стоял тяжелый дубовый стол, заваленный всякой всячиной: журналами, газетами, тяжелыми электрическими фонариками и коробками неизвестного предназначения. Напротив, на столе поменьше лежали перчатки, зюйдвестка и садовая корзина с инструментами. Здесь же в холле находились медная стойка для тростей и из темного дуба скамья, на которой валялись кем-то брошенные пальто и ано-рак. Рядом стояли пара ботинок и сапоги, а на стене над пейзажем, написанным крупными мазками маслом, изображавшим, по всей видимости, болото, где гнездился нырок, висела длинная вешалка, очевидно, для удочек.
Создавалось впечатление, что обитатели дома всего лишь вышли прогуляться по саду. И меня охватило ощущение, что я не просто вторглась в чужие владения, а нарушила чьи-то права, и любопытство мое не имеет никаких оправданий.
Тут я повернулась, чтобы идти обратно, но вдруг услышала какой-то звук. Сверху. Скрип двери.
У меня даже сердце подпрыгнуло в груди, но тут же восстановило свой прежний ход. Я подумала, что и в пустых домах бывают сквозняки, а двери двигаются и скрипят сами собой. Но до обитой сукном двери я дошла быстрее, чем прежде, только в полумраке задела один сапог. Он отлетел в сторону. Я чуть не упала: успела схватиться за подлокотник дубовой скамьи.
Что-то, подобно лавине, свергнулось с лестницы. Пара сильных рук обхватила меня сзади и поставила на ноги.
Крепко прижатая к груди шетландского свитера я перевела дух и завопила.
Руки вдруг ослабели, оттолкнули меня, и шетландский свитер резко отпрянул назад. Я упала на скамью, стукнулась локтем о резной подлокотник и набрала в легкие воздух, чтобы заорать снова.
— Не кричите! — быстро произнес Джон Пар-соне. — Пожалуйста, не кричите! Простите меня. Я думал… я не понял, что это девушка. Я и не предполагал… Ой, это вы!
Я сдержала крик. Потирая локоть, я стала задумчиво его разглядывать. Он склонился надо мной, очень обеспокоенный, даже встревоженный и совсем не опасный. Я спросила:
— Ну, и кто первый задаст вопрос?
— Какой вопрос?
— Что вы тут делаете? — Я чувствовала себя виноватой и сильно растерялась, поэтому заговорила резким тоном. — Ради Бога, вы, конечно, не поверили в ту чушь, которую он нес прошлой ночью? Я никогда прежде его не видела! Должно быть, он забрал ключ от моего коттеджа с доски у кухонной двери. Что, коттедж его дом, — это, скорее всего, правда, но не станешь же таскать с собой огромный старый ключ постоянно в кармане, поэтому я не понимаю, каким еще образом он к нему попал. Если он вломился сюда, то зачем вообще было приходить тогда в коттедж? А вы зачем пришли? Вы тоже сюда вломились, или же задняя дверь всегда открыта?
Он ответил лишь на один вопрос, но и этого ответа оказалось достаточно.
— Ни то, ни другое, — сообщил он. — У меня есть ключ.
— У вас есть ключ? — Сей повтор прозвучал глупо. Но возникшая ситуация сама по себе уже являлась повторением той, что произошла в среду. — И у вас тоже? — Я перевела дух. — Но может быть… у вас что, ордер на осмотр или еще что-нибудь?
— Не совсем. Это мой дом.
— Как, снова? Опять все сначала! — Мои крики, по-видимому, прозвучали совсем уж глупо. — Ваш?
Он вдруг улыбнулся.
— Да, мой. Не знаю, что написано в завещании, но я — единственный оставшийся в живых родственник тети Эмили, и всегда подразумевалось, что это место останется мне. Во всяком случае, надо было приехать и узнать точно. Я — Нейл Хэмилтон.
Я удержалась, чтобы не повторить и эти слова.
— Понятно. Что ж, благодарю за сообщение, мистер Парсонс.
Он виновато произнес:
— Простите, но на то были свои причины Может быть, устроимся где-нибудь поудобнее и все обсудим? Я в долгу перед вами. Сюда?
Он открыл дверь в гостиную и пригласил меня внутрь.
Я выбрала тропу, которая из Залива Выдр круто поднималась вверх на запад и тянулась по вершинам. Через полмили она привела меня к тому месту, откуда открывался чудесный вид на бухту, которую я обозревала вчера. Рядом с бухтой, прячась за деревьями, стоял дом.
Высокая каменная стена огораживала пространство в четыре-пять акров. Там росли дубы, ели и березы, у корней которых буйными красками цвели рододендроны.
Прямо за стеной возвышался огромный единственный цветущий каштан, походивший на канделябр с молочного цвета свечами. Со стороны моря сводчатый проход в стене был перекрыт высокими железными воротами.
Прямо напротив дома лежал островок с развалинами башни.
Был отлив, и высокая дамба, соединявшая островок с Мойлой, стояла сухой. Дамба находилась в самом узком месте пролива. Построена она была из плоских каменных плит, которые когда-то в прошлом были выровнены с помощью клина и залиты бетоном. Но время, приливы и отливы, да пренебрежительное отношение оказали свое воздействие на это сооружение; и поэтому, даже во время отлива, когда плиты не заливала вода, перебираться на остров было опасно.
У противоположного конца дамбы беспорядочно громоздились скалы, лоснящиеся черными водорослями в том месте, куда били волны.
Сейчас, во время отлива, вода почти не доставала водорослей. По всей видимости, пролив был очень глубоким, даже когда наступал отлив. Во всяком случае, достаточно глубоким, чтобы лодка была в состоянии дойти до лодочного сарая, который ютился под скалой в южном конце бухты, как раз у начала моей тропы.
От сарая к воде тянулся причал, а от него вверх по берегу карабкалась заросшая (в прошлом, гравиевая) дорожка прямо к каменной арке — садовым воротам Тагх-на-Туир.
Я спустилась на берег. Ради того, что предстало моему взору, стоило скользить вниз по каменистой тропе.
Никогда в своей жизни я не видела такой слепящей белизны в форме полумесяца. Атлантический океан раздробил миллионы перламутровых раковин и истолок их в чудесный песок; лишь приливы да птичьи крестовидные лапы оставляли на нем свой следы.
Удержаться было невозможно. Я села и разулась, а затем побрела по берегу, с наслаждением ощущая под босыми ногами теплый нежный песок. Попробовала воду, но она оказалась очень холодной, и я села, стряхнула с ног песок и снова обулась.
Немного постояла, рассматривая островок с развалинами башни. Прямо за проливом была еще одна бухта, побольше. Длинный извилистый берег, покрытый белым песком, переходил в огромный, насколько хватало глаз, ковер из зеленой травы и папоротника, простиравшийся до развалин башни. Весь остров казался живым от крыльев и криков птиц. Искушение было огромным, но сперва следует разузнать все о приливах и отливах, а потом уже пытаться перебраться на другой берег.
Интересно, где сейчас Джон Парсонс? Ищет свою гранатовую «интрузию», или как там она называется, на другом конце острова? Палатку его мне было видно. Она пряталась в углублении неподалеку от башенной стены. Вход в палатку был закрыт.
Пройдя по водорослям у края берега, я вышла на тропу, ведущую к воротам в стене. Сквозь решетку я увидела извилистую тропинку, бегущую между зарослями рододентрона к дому. Хм. Наверняка на заднем дворе есть что-то вроде подъездного пути, который ведет к главной дороге. И если я пойду здесь, то попаду к себе гораздо быстрее. Иначе придется обходить дом вдоль стены и продираться сквозь крапиву и кусты ежевики.
Поэтому?.. Поэтому я открыла ворота и вошла внутрь.
Сад оказался небольшим. Лишь рододендроны цвели красными, розовыми и лиловыми цветами, а пчелы над ними радостно жужжали. За цветущими зарослями виднелся верхний этаж здания из серого камня с высокими подъемными окнами, с серой шиферной крышей, где из труб. не поднимался дым. Окна были занавешены. Должно быть, в доме до сих пор осталась мебель.
Я стала вспоминать, что мне сказала миссис Макдугал. Когда умерла старая леди? В феврале? А Арчи Макларен сообщил мне, что дом, кажется, выставлен на продажу. Значит, в любой момент может кто-нибудь приехать посмотреть его.
И в это мгновение во мне заговорил внутренний голос. Когда я прошла половину дорожки, этот голос обратил мое внимание на то, что дверь, несмотря на висячий замок, открыта. Так почему бы и мне не ознакомиться с домом, который все равно будет выставлен на торги?
Пройдя через газон, срочно нуждавшийся в стрижке, я осторожно начала экскурсию по частным владениям Хэмилтонов. Я сильно сомневаюсь, что найдется нормальная женщина, которая откажется осмотреть дом. На самом деле, я считаю, что половина людей, приходящих ознакомиться с выставленными на продажу домами, вовсе не являются потенциальными покупателями. Это всего лишь дамы, которые просто обязаны удовлетворить свое любопытство.
Раньше я так не поступала, но вот теперь не удержалась. Осторожно подойдя к самому важно выглядевшему окну, я заглянула внутрь.
Гостиная. Очаровательный камин с отвратительной резьбой. Выцветшие ковер и занавески. Тусклое типично фамильное полотно под Рубенса с неправдоподобными лошадьми и собаками. Круглые столики, покрытые скатертями, на которых лежат фотографии. Провисшие кресла с выцветшей пыльной обивкой. Ужасного вида ваза в углу с высохшей натуральной травой.
Столовая. Ее украшали, главным образом, портреты с унылыми лицами и парочка кошмарных натюрмортов: дохлые кролики и битая домашняя птица с выкатившимися глазами и струящейся из кишок и ноздрей кровью. Вещица как раз для возбуждения аппетита.
Оружейная комната.
Но хватит. На самом деле, это был обычный, довольно приятный, загородный дом. По-видимому, он строился как небольшой охотничий домик, где можно было бы жить только летом да ранней весной. Кроме каминов никакого иного отопления не наблюдалось, а в кухне «совр. усл.» были те же, что и у меня в коттедже.
И только то, что я обнаружила в задней части дома, действительно вызвало у меня огромный интерес.
Дверь черного входа была распахнута настежь.
Мои дальнейшие действия были вновь слегка спровоцированы внутренним голосом. Я постучала в дверь, ответа не последовало. Тогда я сделала пару шагов внутрь по коридору, пол которого был выложен каменными плитами.
Внутри стояли ведра с углем и мешок с древним хламом, по-видимому, садовым инвентарем. Несмотря на то, что дверь была раскрыта, в доме пахло сыростью и заброшенностью.
Справа от меня находилась дверь в кухню. Я толкнула ее. Опять никого. Почему-то заброшенная кухня — сердце каждого дома — выглядит ужаснее всего.
Дом без тепла, запаха готовящейся еды и биения жизни выглядит мертвым. Среди напряженной тишины звук медленно капающей воды из крана казался даже уютным, словно стучало сердце. И все равно мне чудилось, что я вторглась в чьи-то владения.
Только я хотела двинуться дальше, как что-то привлекло мое внимание. Табличка для ключей около двери с ключами и ярлыками. Один ярлык оставался без ключа, на нем было написано «К.-на-Добхрейн». Бухта Выдр.
Совершенно по непонятной причине мой внутренний голос разбудил во мне любопытство. А могло случиться так, что мой ночной гость именно отсюда забрал ключ, который мне и предъявил? И именно он и оставил дверь открытой? Но зачем? Если он действительно искал приют на ночь, то мог бы остаться и здесь. Зачем было тащиться сквозь бурю с дождем к Бухте Выдр? Даже, если он и предполагал найти там своих родителей, — в чем я стала сомневаться — он вполне смог бы навестить их и утром.
И, следовательно, мой поступок вполне оправдан. Если в появлении у меня Ивэна Макея существует какая-то тайна, то разгадку ее можно найти здесь, в доме, который, как он утверждал, хорошо знает. Более того, если я поняла правильно, он явно намекал на связь с этой семьей. Может быть, он даже считает, что имеет права на эти владения? Во всяком случае, записка, оставленная мне («Может, увидимся?»), давала мне основание для вторжения в этот дом.
Пройдя коридор, я подошла к обитой зеленым сукном двери, которая отделяла заднюю часть дома от апартаментов господ, открыла ее и осторожно ступила в парадный холл.
Там было темно, лишь из цветного окна падал свет на парадную закрытую дверь. С одной стороны стоял тяжелый дубовый стол, заваленный всякой всячиной: журналами, газетами, тяжелыми электрическими фонариками и коробками неизвестного предназначения. Напротив, на столе поменьше лежали перчатки, зюйдвестка и садовая корзина с инструментами. Здесь же в холле находились медная стойка для тростей и из темного дуба скамья, на которой валялись кем-то брошенные пальто и ано-рак. Рядом стояли пара ботинок и сапоги, а на стене над пейзажем, написанным крупными мазками маслом, изображавшим, по всей видимости, болото, где гнездился нырок, висела длинная вешалка, очевидно, для удочек.
Создавалось впечатление, что обитатели дома всего лишь вышли прогуляться по саду. И меня охватило ощущение, что я не просто вторглась в чужие владения, а нарушила чьи-то права, и любопытство мое не имеет никаких оправданий.
Тут я повернулась, чтобы идти обратно, но вдруг услышала какой-то звук. Сверху. Скрип двери.
У меня даже сердце подпрыгнуло в груди, но тут же восстановило свой прежний ход. Я подумала, что и в пустых домах бывают сквозняки, а двери двигаются и скрипят сами собой. Но до обитой сукном двери я дошла быстрее, чем прежде, только в полумраке задела один сапог. Он отлетел в сторону. Я чуть не упала: успела схватиться за подлокотник дубовой скамьи.
Что-то, подобно лавине, свергнулось с лестницы. Пара сильных рук обхватила меня сзади и поставила на ноги.
Крепко прижатая к груди шетландского свитера я перевела дух и завопила.
Руки вдруг ослабели, оттолкнули меня, и шетландский свитер резко отпрянул назад. Я упала на скамью, стукнулась локтем о резной подлокотник и набрала в легкие воздух, чтобы заорать снова.
— Не кричите! — быстро произнес Джон Пар-соне. — Пожалуйста, не кричите! Простите меня. Я думал… я не понял, что это девушка. Я и не предполагал… Ой, это вы!
Я сдержала крик. Потирая локоть, я стала задумчиво его разглядывать. Он склонился надо мной, очень обеспокоенный, даже встревоженный и совсем не опасный. Я спросила:
— Ну, и кто первый задаст вопрос?
— Какой вопрос?
— Что вы тут делаете? — Я чувствовала себя виноватой и сильно растерялась, поэтому заговорила резким тоном. — Ради Бога, вы, конечно, не поверили в ту чушь, которую он нес прошлой ночью? Я никогда прежде его не видела! Должно быть, он забрал ключ от моего коттеджа с доски у кухонной двери. Что, коттедж его дом, — это, скорее всего, правда, но не станешь же таскать с собой огромный старый ключ постоянно в кармане, поэтому я не понимаю, каким еще образом он к нему попал. Если он вломился сюда, то зачем вообще было приходить тогда в коттедж? А вы зачем пришли? Вы тоже сюда вломились, или же задняя дверь всегда открыта?
Он ответил лишь на один вопрос, но и этого ответа оказалось достаточно.
— Ни то, ни другое, — сообщил он. — У меня есть ключ.
— У вас есть ключ? — Сей повтор прозвучал глупо. Но возникшая ситуация сама по себе уже являлась повторением той, что произошла в среду. — И у вас тоже? — Я перевела дух. — Но может быть… у вас что, ордер на осмотр или еще что-нибудь?
— Не совсем. Это мой дом.
— Как, снова? Опять все сначала! — Мои крики, по-видимому, прозвучали совсем уж глупо. — Ваш?
Он вдруг улыбнулся.
— Да, мой. Не знаю, что написано в завещании, но я — единственный оставшийся в живых родственник тети Эмили, и всегда подразумевалось, что это место останется мне. Во всяком случае, надо было приехать и узнать точно. Я — Нейл Хэмилтон.
Я удержалась, чтобы не повторить и эти слова.
— Понятно. Что ж, благодарю за сообщение, мистер Парсонс.
Он виновато произнес:
— Простите, но на то были свои причины Может быть, устроимся где-нибудь поудобнее и все обсудим? Я в долгу перед вами. Сюда?
Он открыл дверь в гостиную и пригласил меня внутрь.
Глава 9
Он подошел к двустворчатому окну, доходящему до пола, и распахнул его. Освещенного светом и в свете того, что он мне рассказал, я изучала его заново.
Он был высокого роста и такой загорелый, будто совсем недавно прибыл из краев, где климат абсолютно не похож на тот, что на Гебридах. Не красавец, но с той самой вполне привлекательной внешностью, которая меня обычно отталкивает и даже вызывает чувство презрения. Меня обычно притягивают скуластые и худые лица; у него же лицо было крупное, большой рот, темные глаза с чуть опущенными вниз уголками и лохматая копна темных волос, две пряди которых падали на широкий лоб и которые он время от времени убирал нетерпеливым жестом. Я заметила, что и он, в свою очередь, изучает меня. С моей точки зрения его глазам предстала обычная молодая женщина, довольно серьезная, со слишком рано появившимися морщинками на переносице между ровными темными бровями, темно-каштановыми волосами и серыми глазами; с привлекательными носом и губами и — единственным, чем я гордилась, — хорошей фигурой и красивой светлой кожей.
— Как я понял, вы приехали сюда провести отпуск совсем одна, мисс Фенимор? Или вы предпочитаете, чтобы вас называли мс?
— Простите?
— Вы предпочитаете, чтобы вас называли мс? Так сейчас произносится это слово.
— Напоминает шипение гуся. Совершенно невозможно произнести… да и ни к чему, если только женщина не хочет, чтобы думали, что она не замужем. В этом состоянии нахожусь и я, но все равно терпеть не могу, когда так говорят.
— Вы, кажется, рассердились. Я просто не знал. Некоторые дамы настаивают на этом.
— Но не та, которая перед вами. Вот, если бы сказали, что это краткая форма от «мистресс», что звучит приятно и правильно в Шотландии. Это бы меня устроило. Или же, «Роза», так ведь проще, верно? Простите, можете ничего не говорить, я все понимаю. Но я люблю слова, а это не слово и даже не неологизм.
— Что ж, кому что нравится.
— Кому что нравится тут не при чем. Это моя работа. Я преподаю английский в Кембридже. В колледже Хэйворт. И, да, я в отпуске. Со мной должен был приехать мой брат, он врач и работает в Питерсфилде, и еще — он увлекается птицами и фотографией. Он должен был приехать на этой неделе, но с его поездом произошла авария, и брат задержался на несколько дней, так как повредил локоть. Приедет, как только сможет. Надеюсь, что в понедельник. Обо мне все. Теперь, ваша очередь, мистер Хэмилтон-Парсонс.
— Ладно. Надо сказать, Парсонса я не выдумал. Вы ведь это и сами поняли, когда пришло время подниматься наверх? Открытка на каминной полке?
— Да. Но зачем?
— Я не мог признаться сразу, кто я, пока не узнал, что было нужно тому типу. Мне следовало придумать что-нибудь поумнее, но трудно соображать при таком ветре. Когда я пытался удержаться на ногах, это было первое, что пришло мне в голову.
— Так вы знали, что ему было «что-то нужно»? То есть, вы сразу поняли, что он не имеет никакого отношения ко мне?
— Нет, нет. Я решил, что вы вместе отдыхаете. На самом деле, мне следовало тут же ретироваться и вернуться сюда, но что случилось, то случилось. Послушайте, может быть, вы лучше сядете? Тогда я смогу начать с начала, а это длинная история.
Я последовала его предложению. Он же остался стоять у окна.
— Как я уже говорил, меня зовут Нейл Хэмилтон, а миссис Хэмилтон моя двоюродная бабушка. Я геолог — это правда — и до недавнего времени работал в Сиднее. Потом я узнал о смерти тети Эмили. Это произошло внезапно, и я не успел приехать на похороны, но прилетел, как только смог, чтобы посмотреть, что можно сделать. Других родственников нет. В детстве я очень любил ее и проводил здесь каникулы… мой отец работал в консульстве, поэтому родители большую часть времени пребывали за границей. Но потом я стал редко ездить сюда, в последний раз был здесь пятнадцать лет назад. Да. я отмечал здесь свой четырнадцатый день рождения. Дядя Фергус подарил мне ружье, как я помню. Он возлагал на меня надежды, но мне не нравилось убивать животных. Да и сейчас не нравится. — Нейл улыбнулся. — Он стыдился меня. Не вышло из меня идеального шотландского парня.
Во время своего рассказа он бродил по комнате, брал в руки фотографии, рассматривал книги, расположенные напротив картин — частично рассеянное и явно бесстрастное путешествие по Долине Воспоминаний. Я резко вернула его к сути повествования.
— А что привело вас среди ночи ко мне в коттедж да еще с этой историей об улетевшей палатке? Зачем вы вообще придумали палатку? Для Ивэна Макея, но ведь вы никогда его раньше не видели?
Он повернулся ко мне.
— Ну да. Я как раз подхожу к этой части истории. Я врал, ко его я как раз знаю. Мы встречались много лет назад, когда были еще детьми. Если вы помните, он почти узнал меня. Я тоже его узнал, но прошло пятнадцать лет, и мальчик превратился в мужчину, а это огромная разница. И я сомневался, узнал ли он меня. Уверен, что нет. У вас в коттедже мы потом долго разговаривали, и он даже не упомянул о том, что мы знакомы.
— Понятно. Вернее, не понятно. Вы хотите сказать, что разыграли весь этот маскарад именно потому, что узнали его? У вас что, имеется причина ему не доверять?
Он кивнул.
— В детстве он был очень… независимым, что ли. Но не только. Мое вранье было наготове прежде, чем я узнал его. Я видел его еще раньше в ту ночь, здесь в доме, и он вел себя таким образом, что мне захотелось понять, что делает он на Мойле.
— Здесь, в доме? Так вы были здесь? А все говорят, что здесь никто не живет.
— Так оно и было. Я только приехал и в деревне еще не был, и никого не встретил. До сих пор не встретил, если уж говорить до конца.
— А как вы сюда попали?
— На судне. Взял напрокат. Тетя Эмили свою лодку продала, ею никто не пользовался в последние годы. Я приплыл из Обана, поэтому просто пришел сюда и остановился в этом доме. Было уже совсем поздно, а я устал, вот и нашел свою старую комнату и сразу лег спать. Был уже почти час ночи, когда я встал, чтобы открыть окно, и тут заметил, что кто-то пробирается через сад со стороны бухты.
Он наконец перестал бродить туда-сюда и сел на стул, не отводя от меня глаз.
— Я, разумеется, решил сперва, что кого-то на лодке занесло сюда погодой. Вы помните, что в ту ночь было очень темно, поэтому я не мог разглядеть, пришвартована ли лодка у причала. У человека был фонарь. Пришел искать приют на ночь, подумал я, но ведь мог бы и в лодке переночевать… Как я уже и говорил, пролив всегда спокойный, даже во время шторма. И я стал гадать, что ему надо, поэтому просто стоял и следил за ним. Он дошел до газона, вон там. Остановился и долго стоял, уставившись на дом. Это мне тоже показалось странным: ведь шел дождь. И я спустился вниз. Парадная дверь была заперта. Сам я вошел через черный вход, а ключи вынул. Поэтому я подошел к этому окну, чтобы раскрыть его. Свет я зажигать не стал, и, когда я сюда вошел, то был рад, что не зажег. Я обнаружил, что он пытается взломать окно.
— Ну, в такую грозу, — начала рассуждать я, — и если он полагал, что в доме пусто…
— Да, конечно. Я тоже так подумал. Но он не просто дергал окно. У него был какой-то инструмент, и он пытался взломать окно. А я стоял тут, как дурак, и просто наблюдал за ним. Знаете, не очень-то бываешь готов к подобной ситуации. Потом я пришел к выводу, что должен его каким-нибудь образом задержать. И, следовательно, — дождь там, или не дождь — надо выйти наружу через черный вход и напасть на него сзади.
— У него было оружие, — произнесла я.
Он удивился.
— Правда?
— Мне так кажется. Но, пожалуйста, продолжайте.
— Вообще-то, я человек нерешительный… нерешительный в такого рода ситуациях. Но ведь решительные попадаются только в телесериалах. В доме, конечно, оружие имеется, но мне и в голову не пришло проверить, на месте ли оно. Но, по-видимому, защищаться мне было чем-то надо, так как обнаружил, что стискиваю в руке молоток… геологический… и когда я обошел дом, он находился уже у кухонного окна.
— О Господи! И?..
— Не знаю, что было бы потом, но он почему-то сдался. Рано или поздно он бы открыл окно, да и любой мог бы это сделать, но он, по-видимому, слишком хорошо подумал о крепости этих окон. Сначала он стоял у подоконника, а затем он вдруг исчез. Я побежал наверх — оттуда лучше видно — он несся через сад, освещая себе путь фонариком, а потом пробрался по тропе между скал, причем так быстро, словно очень хорошо знал дорогу. Я, понятное дело, знал, что тропа ведет к Камас-на-Добхрейн, а нотариусы сообщили мне, что коттедж сняла девушка, поэтому мне стало интересно, что же повело его туда. Я хочу сказать, что больше ему было некуда идти. Вот я и решил последовать за ним и поглядеть, что происходит.
Он был высокого роста и такой загорелый, будто совсем недавно прибыл из краев, где климат абсолютно не похож на тот, что на Гебридах. Не красавец, но с той самой вполне привлекательной внешностью, которая меня обычно отталкивает и даже вызывает чувство презрения. Меня обычно притягивают скуластые и худые лица; у него же лицо было крупное, большой рот, темные глаза с чуть опущенными вниз уголками и лохматая копна темных волос, две пряди которых падали на широкий лоб и которые он время от времени убирал нетерпеливым жестом. Я заметила, что и он, в свою очередь, изучает меня. С моей точки зрения его глазам предстала обычная молодая женщина, довольно серьезная, со слишком рано появившимися морщинками на переносице между ровными темными бровями, темно-каштановыми волосами и серыми глазами; с привлекательными носом и губами и — единственным, чем я гордилась, — хорошей фигурой и красивой светлой кожей.
— Как я понял, вы приехали сюда провести отпуск совсем одна, мисс Фенимор? Или вы предпочитаете, чтобы вас называли мс?
— Простите?
— Вы предпочитаете, чтобы вас называли мс? Так сейчас произносится это слово.
— Напоминает шипение гуся. Совершенно невозможно произнести… да и ни к чему, если только женщина не хочет, чтобы думали, что она не замужем. В этом состоянии нахожусь и я, но все равно терпеть не могу, когда так говорят.
— Вы, кажется, рассердились. Я просто не знал. Некоторые дамы настаивают на этом.
— Но не та, которая перед вами. Вот, если бы сказали, что это краткая форма от «мистресс», что звучит приятно и правильно в Шотландии. Это бы меня устроило. Или же, «Роза», так ведь проще, верно? Простите, можете ничего не говорить, я все понимаю. Но я люблю слова, а это не слово и даже не неологизм.
— Что ж, кому что нравится.
— Кому что нравится тут не при чем. Это моя работа. Я преподаю английский в Кембридже. В колледже Хэйворт. И, да, я в отпуске. Со мной должен был приехать мой брат, он врач и работает в Питерсфилде, и еще — он увлекается птицами и фотографией. Он должен был приехать на этой неделе, но с его поездом произошла авария, и брат задержался на несколько дней, так как повредил локоть. Приедет, как только сможет. Надеюсь, что в понедельник. Обо мне все. Теперь, ваша очередь, мистер Хэмилтон-Парсонс.
— Ладно. Надо сказать, Парсонса я не выдумал. Вы ведь это и сами поняли, когда пришло время подниматься наверх? Открытка на каминной полке?
— Да. Но зачем?
— Я не мог признаться сразу, кто я, пока не узнал, что было нужно тому типу. Мне следовало придумать что-нибудь поумнее, но трудно соображать при таком ветре. Когда я пытался удержаться на ногах, это было первое, что пришло мне в голову.
— Так вы знали, что ему было «что-то нужно»? То есть, вы сразу поняли, что он не имеет никакого отношения ко мне?
— Нет, нет. Я решил, что вы вместе отдыхаете. На самом деле, мне следовало тут же ретироваться и вернуться сюда, но что случилось, то случилось. Послушайте, может быть, вы лучше сядете? Тогда я смогу начать с начала, а это длинная история.
Я последовала его предложению. Он же остался стоять у окна.
— Как я уже говорил, меня зовут Нейл Хэмилтон, а миссис Хэмилтон моя двоюродная бабушка. Я геолог — это правда — и до недавнего времени работал в Сиднее. Потом я узнал о смерти тети Эмили. Это произошло внезапно, и я не успел приехать на похороны, но прилетел, как только смог, чтобы посмотреть, что можно сделать. Других родственников нет. В детстве я очень любил ее и проводил здесь каникулы… мой отец работал в консульстве, поэтому родители большую часть времени пребывали за границей. Но потом я стал редко ездить сюда, в последний раз был здесь пятнадцать лет назад. Да. я отмечал здесь свой четырнадцатый день рождения. Дядя Фергус подарил мне ружье, как я помню. Он возлагал на меня надежды, но мне не нравилось убивать животных. Да и сейчас не нравится. — Нейл улыбнулся. — Он стыдился меня. Не вышло из меня идеального шотландского парня.
Во время своего рассказа он бродил по комнате, брал в руки фотографии, рассматривал книги, расположенные напротив картин — частично рассеянное и явно бесстрастное путешествие по Долине Воспоминаний. Я резко вернула его к сути повествования.
— А что привело вас среди ночи ко мне в коттедж да еще с этой историей об улетевшей палатке? Зачем вы вообще придумали палатку? Для Ивэна Макея, но ведь вы никогда его раньше не видели?
Он повернулся ко мне.
— Ну да. Я как раз подхожу к этой части истории. Я врал, ко его я как раз знаю. Мы встречались много лет назад, когда были еще детьми. Если вы помните, он почти узнал меня. Я тоже его узнал, но прошло пятнадцать лет, и мальчик превратился в мужчину, а это огромная разница. И я сомневался, узнал ли он меня. Уверен, что нет. У вас в коттедже мы потом долго разговаривали, и он даже не упомянул о том, что мы знакомы.
— Понятно. Вернее, не понятно. Вы хотите сказать, что разыграли весь этот маскарад именно потому, что узнали его? У вас что, имеется причина ему не доверять?
Он кивнул.
— В детстве он был очень… независимым, что ли. Но не только. Мое вранье было наготове прежде, чем я узнал его. Я видел его еще раньше в ту ночь, здесь в доме, и он вел себя таким образом, что мне захотелось понять, что делает он на Мойле.
— Здесь, в доме? Так вы были здесь? А все говорят, что здесь никто не живет.
— Так оно и было. Я только приехал и в деревне еще не был, и никого не встретил. До сих пор не встретил, если уж говорить до конца.
— А как вы сюда попали?
— На судне. Взял напрокат. Тетя Эмили свою лодку продала, ею никто не пользовался в последние годы. Я приплыл из Обана, поэтому просто пришел сюда и остановился в этом доме. Было уже совсем поздно, а я устал, вот и нашел свою старую комнату и сразу лег спать. Был уже почти час ночи, когда я встал, чтобы открыть окно, и тут заметил, что кто-то пробирается через сад со стороны бухты.
Он наконец перестал бродить туда-сюда и сел на стул, не отводя от меня глаз.
— Я, разумеется, решил сперва, что кого-то на лодке занесло сюда погодой. Вы помните, что в ту ночь было очень темно, поэтому я не мог разглядеть, пришвартована ли лодка у причала. У человека был фонарь. Пришел искать приют на ночь, подумал я, но ведь мог бы и в лодке переночевать… Как я уже и говорил, пролив всегда спокойный, даже во время шторма. И я стал гадать, что ему надо, поэтому просто стоял и следил за ним. Он дошел до газона, вон там. Остановился и долго стоял, уставившись на дом. Это мне тоже показалось странным: ведь шел дождь. И я спустился вниз. Парадная дверь была заперта. Сам я вошел через черный вход, а ключи вынул. Поэтому я подошел к этому окну, чтобы раскрыть его. Свет я зажигать не стал, и, когда я сюда вошел, то был рад, что не зажег. Я обнаружил, что он пытается взломать окно.
— Ну, в такую грозу, — начала рассуждать я, — и если он полагал, что в доме пусто…
— Да, конечно. Я тоже так подумал. Но он не просто дергал окно. У него был какой-то инструмент, и он пытался взломать окно. А я стоял тут, как дурак, и просто наблюдал за ним. Знаете, не очень-то бываешь готов к подобной ситуации. Потом я пришел к выводу, что должен его каким-нибудь образом задержать. И, следовательно, — дождь там, или не дождь — надо выйти наружу через черный вход и напасть на него сзади.
— У него было оружие, — произнесла я.
Он удивился.
— Правда?
— Мне так кажется. Но, пожалуйста, продолжайте.
— Вообще-то, я человек нерешительный… нерешительный в такого рода ситуациях. Но ведь решительные попадаются только в телесериалах. В доме, конечно, оружие имеется, но мне и в голову не пришло проверить, на месте ли оно. Но, по-видимому, защищаться мне было чем-то надо, так как обнаружил, что стискиваю в руке молоток… геологический… и когда я обошел дом, он находился уже у кухонного окна.
— О Господи! И?..
— Не знаю, что было бы потом, но он почему-то сдался. Рано или поздно он бы открыл окно, да и любой мог бы это сделать, но он, по-видимому, слишком хорошо подумал о крепости этих окон. Сначала он стоял у подоконника, а затем он вдруг исчез. Я побежал наверх — оттуда лучше видно — он несся через сад, освещая себе путь фонариком, а потом пробрался по тропе между скал, причем так быстро, словно очень хорошо знал дорогу. Я, понятное дело, знал, что тропа ведет к Камас-на-Добхрейн, а нотариусы сообщили мне, что коттедж сняла девушка, поэтому мне стало интересно, что же повело его туда. Я хочу сказать, что больше ему было некуда идти. Вот я и решил последовать за ним и поглядеть, что происходит.