– Ну, после смерти…, там понятно – ничего не будет, всё, конец.
– Тебе умирать-то приходилось?
– Не-а… – неожиданно серьезно помотал головой Асакава.
– Тогда откуда тебе знать, что там будет, в загробном-то мире!
– Это ты о бессмертной душе?
– Я о том, что не понятно ни фига, вот о чем! Только кажется мне, что когда думаешь о зарождении жизни, идею существования чего-то такого стоит принять как данность – с ней все как-то ровнее выстраивается. В той галиматье, которую несут светочи современной молекулярной биологии, почему-то не ощущается вкуса реальности. Ты бы только слышал, что они говорят! Мол, наполняем бутылку несколькими сотнями аминокислот двадцати с лишним видов, помещаем в электрическое поле, хорошенько взбалтываем – и вот вам, пожалуйста, белок, основа жизни. Представляешь? Муть же беспробудная! Тут скорей поверишь, что и Господь-Бог все создал. А вообще, сам я думаю, что в рождении жизни замешана энергия совсем иного типа, даже скорее своего рода воля.
Рюдзи в упор посмотрел на Асакаву, но тут же отдернулся и сменил тему.
– Кстати, ты в музее так увлеченно работы сэнсэя читал. Что-нибудь интересное нашел?
Да, он и сам заметил, что время от времени зачитывался профессорскими, как бы их назвать… концепциями.
Мысль обладает энергией, которая…
– Ну, что мысль есть энергия и все в таком духе, насколько я помню…
– А дальше?
– Так ведь не было времени на чтение!
– Эх, там же дальше самая соль! Он же там такие удивительные вещи приводит, от которых у обычного человека просто крыша едет. Знаешь, к чему этот мужик клонит? Что мысль – это обладающая энергией форма жизни!
– Ха! Это что же, получается, что мысли в голове превращаются в самостоятельные формы жизни?
– Выходит так…
– Ну знаешь, это уже крайность!
– Крайность, конечно, но похожие взгляды еще до нашей эры высказывались. Я бы даже сказал, что это еще одна форма энтелехии.
Тут Рюдзи совсем потерял интерес к разговору и снова принялся изучать карту Осима.
Что он имел в виду, понять было нетрудно, но в голове Асакавы все равно оставались вопросы без ответов. То, с чем они столкнулись, с традиционно научной точки зрения необъяснимо. Однако, доколе реальность остается реальностью, приходится иметь дело только с фактической стороной дела, даже не представляя себе причин и результатов случившегося. Сейчас нужно бросить все силы на разгадку тайны заклинания, чтобы уйти от нависшей смертельной опасности, а не блуждать в поисках объяснения паранормальных способностей. На словах все ясно. Но Асакава надеялся получить от Рюдзи более конкретные ответы.
Судно все дальше удалялось от берега, качка усиливалась, и Асакава уже опасался, что схватит морскую болезнь. Его начинало подташнивать. Задремавший Рюдзи вдруг резко поднял голову.
– Слышь, Асакава! Я тут подумал…
– Чего?
– Почему ребятишки, которые смотрели видео в коттедже, сами заклинание не использовали?
Надо же, додумался…
– Ясно почему! Потому что сами не поверили.
– Ну да, я и сам так думал. Потому и объяснение заклинания потерли, просто из шалости. Но тут я штуку одну вспомнил. В школе дело было, на сборах, я тогда на отделении легкой атлетики учился. Спим мы ночью, и тут в комнату врывается Сайто. Помнишь его, наверное? Сайто… отморозок хренов. Группа была двенадцать человек, все в одной комнате спали. И тут с трясущимся подбородком вбегает этот идиот, и орет благим матом: «Привиде-е-ние!». Потом сказал, что дверь в туалет приоткрыл, смотрит, а возле раковины, за мусорным ведром – заплаканное лицо маленькой девочки. И что думаешь, как отреагировали десять человек, за исключением меня?
– Скорей всего, отчасти поверили, но все равно обсмеяли, так?
– Ну да, в киноужастиках или по ТВ обычно так и получается. Сначала все не верят, потом их по одному монстры ловят – банальная схема. Только в реальности все по-другому. Ему все поверили, все до одного! Все десять человек. И не потому, что это были десять слабаков. На ком ни проверяй, в любой группе результат все равно один и тот же. Глубинный страх, брат, он у всех людей на уровне неосознанных инстинктов заложен.
– То есть, ты считаешь странным, что четверо ребят посмотрели видео и не поверили?
– Угу. Нет, понятно, сюжета там никакого, да и ничего особенно страшного тоже не показывают… Поэтому могли, конечно, и не поверить. Но неужели ничего им в душу не закралось? Вот ты, например – если узнаешь, что заклинание поможет избежать смерти – даже не веря, неужели ни разу не подумаешь им воспользоваться? Допустим, что вместе они еще смогли собраться духом, но потом, в Токио, украдкой все равно могли применить заклинание.
У Асакавы возникло скверное предчувствие. Он и раньше, мельком, но допускал подобное… Действительно, что делать, если заклинаниеокажется в принципе неосуществимым?
– Оно оказалось неосуществимым, и они нарочно убедили себя не верить…
Эта догадка оглушительно прозвучала в голове Асакавы. Убитая кем-то женщина оставила миру свое послание, чтобы с помощью других людей рассеять свою ненависть.
– Ну, о чем ты думаешь, это мне понятно. Что делать-то будем? Если действительно окажется так…
А если потребуется сделать что-то ужасное, например убить другого? Сможет ли он в обмен на собственное спасение убить человека, которого, может быть, даже и не видел, – задался вопросом Асакава. И самое главное, кто в таком случае должен быть исполнителем? Асакава тряхнул головой. Хватит стращать себя всякими глупостями. Пока остается только молится, чтобы желание женщины по имени Садако Ямамура было реально выполнимым для обычного человека.
Остров приобрел четкие очертания: уже проступили выдающиеся в море причалы порта Мотомати.
– Слушай, Рюдзи. Я тебя попросить хотел, – с усилием проговорил Асакава.
– Что?
– Если, я… не успею, – слово «смерть» произносить не хотелось, – А ты на следующий день найдешь заклинание, то жене с дочкой…
Рюдзи не заставил договаривать.
– Разумеется! Не волнуйся. Спасу я твоих бэйби, со всей ответственностью.
Асакава достал визитку и написал на обороте номер телефона.
– Пока мы не распутаем это дело, я собираюсь отправить своих в Асикага к родителям Сидзуки. Вот, это их домашний телефон. Возьми, пока не забыл.
Даже не потрудившись взглянуть, Рюдзи отправил визитку в карман. Объявили прибытие в порт Мотомати-Осима. Прямо с пирса Асакава собирался позвонить жене и убедить ее на время уехать к родителям. Он не знал, когда вернется в Токио. Возможно, что прямо здесь, в Осима, придется перешагнуть смертельный рубеж. Страшно было даже представить жену и дочь одних, в тесной квартире, в атмосфере все нарастающего ужаса.
Спускаясь по трапу, Рюдзи вдруг спросил:
– Слушай, Асакава. А что, когда у тебя жена, дети – правда, чувствуешь что-то особенное?
Из уст Рюдзи этот вопрос прозвучал настолько необычно, что Асакава прыснул и весело ответил.
– Придет и твое время, сам поймешь!
Впрочем, Асакава не думал, что Рюдзи способен на создание нормальной семьи.
Приезжающих и туристов встречали местные жители с плакатами проката автомобилей и флажками отелей. Асакава поднял лицо, выискивая своего встречающего. Еще садясь на скоростной катер в Атами, он позвонил в издательство, узнал телефон осимского представительства, с которым тут же связался и попросил сотрудника по фамилии Хаяцу помочь в расследовании. Естественно, газеты не держат в Осима своих отделений, а вместо этого просто нанимают островитян в качестве представителей. Местные жители постоянно следят за происходящим на острове, а в случае каких-либо инцидентов или интересных событий обязаны немедленно сообщать о них в редакцию, и, разумеется, помогать приезжающим корреспондентам в сборе материала. Что касается Хаяцу, то он поселился здесь после ухода с работы в М-Ньюс, и теперь его подконтрольной территорией были все семь островов южнее Осима, где он собирал информацию и при случае мог, не дожидаясь корреспондентов, самостоятельно писать и отсылать в редакцию статьи. Сам Хаяцу развернул на островах своего рода информационную сеть, поэтому его поддержка могла значительно ускорить расследование Асакавы. Раньше они не встречались, поэтому Асакава вкратце описал по телефону свою внешность и сообщил Хаяцу, что приезжает вдвоем с напарником.
– Простите, вы случайно не г-н Асакава?… – послышался голос из-за спины.
– Да это я, а…
– Хаяцу, из местного отделения, – приятного вида человек с улыбкой протянул зонтик.
– Извините, что мы так неожиданно. Большое спасибо, что согласились помочь.
На ходу представив Рюдзи, Асакава нырнул в машину Хаяцу. При таком ветре нормально поговорить можно было, только сев в автомобиль. Для малолитражки салон был достаточно просторный. Асакава сел рядом с водителем, а Рюдзи устроился на заднем сиденье.
– Ну что, сразу поедем домой к господину Ямамуре? – спросил Хаяцу, положив на руль обе руки. В свои шестьдесят с лишним лет он обладал пышной, хотя и почти седой шевелюрой.
– Вы уже нашли дом Садако?
То, что предмет расследования – Садако Ямамура, он рассказал по телефону.
– Городок у нас совсем маленький, а у них в Сасикидзи дом Ямамура только один, так что я сразу понял. Ямамура-сан вообще-то рыбак, а летом сдает туристам жильё. Ну как, поедем? Если удастся, сегодня прямо у него и остановитесь… То есть, можно конечно и у меня, только вот тесно и, мягко говоря, не прибрано… просто стыдно людей пускать, – усмехаясь, сказал Хаяцу. Он жил вдвоем с женой, и двух постояльцев на самом деле было негде разместить. Асакава обернулся и вопросительно посмотрел на Рюдзи.
– А мне без разницы!
Хаяцу направил свою малолитражку в южный конец острова, в местечко Сасикидзи. Он старался ехать как можно быстрее, но кольцевая дорога, огибавшая весь остров по побережью, была настолько узкая и извилистая, что развить приличную скорость было попросту негде. Встречный поток автомобилей был гораздо плотнее. Когда справа открылся обзор и показалось море, звук ветра сменился. Пасмурное небо окрасило море в такой же темный цвет, и только на высоких гребнях мечущихся волн сверкала белоснежная пена. Если бы не она, то нельзя было бы разобрать ни границы моря и неба, ни даже границы воды и суши. Мрачное настроение нагнетала эта картина. По радио передавали информацию о тайфуне, отчего все вокруг казалось еще темнее. Повернув на развилке направо, машина нырнула в заросли камелий. Наверное, дождь и ветер долгие годы отнимали у деревьев почву, поэтому их корни торчали наружу, извиваясь и переплетаясь. К тому же из-за дождя они выглядели гладкими и склизкими, и Асакаве казалось, что машина идет сквозь кишечник какого-то гигантского чудовища.
– Еще чуть-чуть, и приедем в Сасикидзи, – сказал Хаяцу, – Правда, Садако Ямамура вряд ли уже там живет. Хотя я думаю, что Такаси Ямамура сам расскажет подробности. Если не ошибаюсь, он приходится двоюродным братом ее матери.
– А сколько лет сейчас должно быть Садако? – спросил Асакава.
Рюдзи свернулся на заднем сиденье и за всю дорогу не проронил ни слова.
– Точно не знаю, сам я ее не видел… Но если она жива, то думаю, где-то сорок два или около того.
Если жива… Почему он так сказал? – забеспокоился Асакава. А вдруг она числится без вести пропавшей? В голову врезалось опасение, что даже специально приехав в Осима, придется встретить свой конец, так и не найдя никакой информации.
Пока он раздумывал, машина остановилась у ворот двухэтажного дома с надписью «Гостиничное заведение Ямамура». Дом стоял на пологом берегу – наверняка в хорошую погоду отсюда открывается замечательный вид на море. Над морем смутно виднелся треугольный силуэт какого-то острова.
– В хорошую погоду вон там видно остров Ниидзима, а за ним Сикинэдзима и даже Кодзусима, – Хаяцу с гордостью в голосе указал пальцем куда-то далеко на юг.
Взять след преступника даже через год – и то непонятно, за что ухватиться, а тут двадцать пять!
– Все что можно, любую информацию. Нам нужно знать какая у нее была жизнь, где эта женщина сейчас, что делает, чего хочет и так далее…
Ёсино только и мог, что вздохнуть. Прижав трубку плечом к уху, он положил на край стола лист бумаги и стал записывать.
– Так… сколько ей тогда было лет?
– Восемнадцать, она закончила школу в Осима, приехала в Токио, и сразу поступила в театральную труппу «Полет».
Осима? Ёсино перестал писать, нахмурился.
– Слушай, ты вообще… откуда звонишь-то?
– Идзу-Осима, местечко Сасикидзи.
– …? И когда назад?
– Постараюсь побыстрее.
– А ты в курсе, что тайфун приближается?
Ну, раз находится на месте, то, надо полагать, знает, хотя самому Ёсино этот неожиданный поворот событий показался интересным до невозможности. Надо же, у него крайний срок послезавтра вечером, а он в Осима засядет!
– Как там морской-воздушный транспорт, жив пока?
Асакава и сам толком не знал.
– М-м, точно пока не знаю, но при таком раскладе вполне возможно, что…
– … все рейсы отменяются?
– Боюсь, что да.
Погрузившись с головой в поиски Садако, информацию о тайфуне Асакава не ухватил. С того самого момента, как он ступил на причал Осима, у него появилось неприятное предчувствие, но от одного только упоминания об отмене рейсов ощущение безысходности стало просто нестерпимым. Асакава так и застыл с трубкой в руке.
– Эй, слышь, не паникуй! Еще же не отменили ничего, – нарочито весело сказал Ёсино, и вернулся к главной теме.
– Короче, женщина эта, Садако Ямамура. Что с ней было до восемнадцати лет, ты ведь уже разузнал?
– Ну, в общих чертах… – ответил Асакава, из телефонной будки прислушиваясь к шуму ветра и волн.
– Кстати, а больше ты ничего не нащупал? Ну, не только же театр этот ее, в самом деле…
– Да, конечно. Садако Ямамура, родилась на острове Осима в местечке Сасикидзи в 1947 году, мать ее звали Сидзуко… Да, кстати, запиши это имя! Сидзуко Ямамура, в сорок седьмом ей было 22 года. Едва родившуюся Садако она оставила на попечение бабушки, а сама уехала в Токио.
– Что ж это она ребенка на острове оставила?
– Мужик у нее был! Его имя тоже запиши. Хэйхатиро Икума, любовник Сидзуко, в то время доцент кафедры психологии Университета Т.
– То есть, Садако была внебрачным ребенком Сидзуко и Икумы?
– Точно не известно, но похоже, что так оно и есть.
– Но женаты они не были, это точно?
– Нет, не были. Икума в то время уже был женат и имел детей.
Вот оно что, значит, внебрачные связи… Ёсино лизнул грифель карандаша.
– Понял. Продолжай.
– В начале 1950 года Сидзуко после трехлетнего отсутствия появляется дома, снова встречается с Садако и некоторое время живет на родине. Однако уже в конце года, на этот раз вместе с дочерью, уезжает из дома и пропадает на пять лет. Где они были и что делали все это время, неизвестно. Тем не менее, во второй половине 50-х двоюродный брат Сидзуко случайно, из слухов, узнает, что она стала знаменитой и процветает.
– С ней случилось что-нибудь?
– Тоже неизвестно. Он только слышал такой слух, чью-то болтовню и не более… Однако, когда я дал ему свою визитку, он ответил, что наш брат газетчик должен о ней больше знать. Судя по всему, все эти пять лет Сидзуко и Садако занимались чем-то, что привлекало внимание прессы. Только на острове о них почти ничего не слышали, с информацией тут было не важно…
– И от меня требуется узнать, что собственно они вытворяли?
– Ты как всегда угадал.
– Балда, чего тут гадать-то?
– Но это еще не все! В пятьдесят шестом году Сидзуко вместе с Садако возвращается на родину, но совершенно другим человеком, и совершенно не рассказывает о себе, не смотря на расспросы двоюродного брата. Ни с кем не общается, постоянно бормочет что-то непонятное, и в конце концов бросается в кратер вулкана Михара. Ей был тридцать один год.
– А почему Сидзуко покончила с собой, тоже мне узнавать?
– Я тебя очень прошу!
Не выпуская трубки, Асакава машинально склонил голову. Если вдруг стихия запрет его на острове, кроме Ёсино положиться будет решительно не на кого. Досадно, что не удается спокойно поработать с ним на пару. В такой крохотной деревне как Сасикидзи Рюдзи мог бы и сам запросто справиться. Тогда самому можно было бы остаться в Токио и, не теряя связи с Рюдзи, вместе с Ёсино носиться в поисках информации – наверняка это было бы в сто раз эффективнее.
– Ну, постараюсь, конечно. Хотя надо бы нам еще помощничков, как ты считаешь?
– Попробую позвонить редактору нашему – Огури, может, подбросит кого-нибудь…
– Уж будь добр!
Пообещать-то просто, но вот удастся ли… Вряд ли главред, с его вечными причитаниями насчет нехватки кадров, расщедрится и пришлет людей, которые и так на вес золота.
– Итак, после самоубийства матери Садако остается в Сасикидзи на попечение двоюродного дяди, он теперь у себя дома гостиницу содержит… Асакава уже хотел сообщить, что в это самой гостинице они с Рюдзи и остановились, но не стал. Это будет уже лишним.
– В следующем же году Садако, тогда еще четвероклашка, предсказывает извержение вулкана Михара и становится школьной знаменитостью. Представляешь, в пятьдесят седьмом году вулкан действительно проснулся, причем именно в предсказанный Садако день и час!
– Да, не слабо! С такими дамами никаких сейсмологов не надо.
То, что сбывшееся предсказание породило на острове целую волну слухов и таким образом попало на заметку информатору профессора Миуры, сейчас тоже вряд ли стоит говорить. Не это сейчас главное…
– С того времени островитяне часто обращались к Садако за предсказаниями. Но она на эти просьбы не отвечала, а только отмахивалась, мол, нет у нее никаких способностей…
– Стеснялась, что ли?
– Понятия не имею. После школы Садако смогла наконец перебраться в Токио. Опекавшим ее родственникам только один раз пришла открытка, где она писала, что прошла пробы и поступила в театральную труппу «Полет». Больше с того времени от нее никаких вестей не было, и сейчас ни один человек на острове не знает, где она и что делает.
– Значит, кроме этого театра «Полет», никаких зацепок нет?
– К сожалению…
– Так, повторяю для верности. От меня требуется узнать следующее: почему был шум в прессе вокруг Сидзуко Ямамуры, почему она бросилась в кратер и, наконец, почему от ее дочери Садако нет никаких вестей с тех пор, как она поступила в труппу театра «Полет». Короче говоря, узнать насчет матери и насчет дочери. Всего по двоим, так?
– Да.
– С кого будем начинать?
– То есть?
– Я спрашиваю, о ком скорее нужна информация: о матери или о дочери? У тебя же времени в обрез!
Проблема напрямую касается Садако, это бесспорно.
– Лучше, конечно, с дочери.
– Ясно. Ну что, тогда я завтра загляну прямиком в дирекцию «Полета»?
Асакава взглянул на часы. Только-только седьмой час. В театрах в такое время еще во всю репетируют.
– Ёсино-сан, а сегодня никак нельзя, чтоб на завтра не откладывать?
Ёсино тяжело вздохнул и слегка покачал головой.
– Слушай, Асакава. Ты сам подумай, у меня вообще-то и своя работа есть. Мне еще целую кучу всего писать – до утра не разделаться! Да и завтра, честно говоря…
Тут Ёсино замолчал. Еще покажется, что он нарочно цену набивает. А к своему мужскому имиджу он был весьма чувствителен.
– Ну пожалуйста, придумай что-нибудь. Я меня ведь крайний срок – послезавтра.
Асакава слишком хорошо знал всю подноготную журналистской работы, чтобы излишне напирать. Оставалось только безмолвно ждать ответа Ёсино.
– Да понимаю я, но… Ну что мне с тобой делать! Ладно, постараюсь управиться за сегодня. Обещать, правда, не могу…
– Извини за настырность. На всю жизнь обяжешь, – Асакава благодарно склонил голову и уже хотел положить трубку.
– Эй, погоди! Я еще самого важного не спросил. С чего ты взял, что это видео каким-то боком связано с Садако Ямамурой?
– Скажу, не поверишь.
– Да ладно, выкладывай!
– Это не было снято видеокамерой, – Асакава выдержал длинную паузу, пока до Ёсино не дошел смысл сказанного. – На видеопленке отпечатался поток сознания женщины по имени Садако Ямамура – бессвязное чередование ее мысленных образов и обрывков того, что она действительно видела собственными глазами.
– Что?… – на мгновение Ёсино потерял дар речи.
– Сказал же, не поверишь.
– Это еще… «мысленной фотографией» называют, да?
– Ну, тут не совсем фотография. Поскольку изображение передавалось непосредственно на кинескоп, я бы скорей назвал это «ментальным вещанием».
– Ага, «ментальным веш-шанием лапши»! – неудачно перефразировал Ёсино и загоготал, довольный собственным каламбуром. Зная, что без хохм Ёсино и часу не протянет, Асакава даже сердиться на него не стал и молча слушал его беззаботный смех.
Девять сорок пять вечера. Выйдя из метро на станции «Ёцуя сан-тёмэ» на линии «Маруноути», Ёсино поднимался по лестнице, но тут внезапный порыв ветра чуть не сорвал с него шляпу. Схватившись за поля обеими руками, Ёсино осмотрелся вокруг. Сразу на углу он увидел ориентир – пост пожарной охраны, и чтобы дойти до места даже минуты не потребовалось.
От вывески театра «Полет» в цокольный этаж уходила лестница. Снизу доносились молодые женские и мужские голоса – песни и сценические монологи сливались в единый гул. Не нужно быть театральным журналистом, чтобы догадаться: приближается премьера, и актеры наверняка решили репетировать до упора, презрев даже последние электрички. Ёсино, до сего времени занимавшийся исключительно криминальной хроникой, впервые очутившись в репетиционном зале театра средней руки, чувствовал себя здесь несколько странно.
Громыхая каблуками по уходящим вниз железным ступеням, Ёсино подумал, что если вдруг окажется, что никто из старожилов труппы ничего не помнит о Садако Ямамуре, то нить поиска с треском оборвется, и дальнейшая жизнь этой женщины со странными способностями будет навсегда скрыта во мраке. «Полет» был основан в пятьдесят седьмом, а Садако пришла в труппу в шестьдесят пятом. Тех, кто работает здесь с самого основания, всего четверо, включая Утимуру – по совместительству директора и художественного руководителя.
Ёсино подал визитку стоящему у входа студенту лет двадцати и попросил позвать Утимуру.
– Сэнсэй, к вам пришли. Из газеты «М-Ньюс», – объявил студент по-актерски хорошо поставленным голосом, обращаясь к режиссеру, сидевшему у стены и наблюдавшему за ходом репетиции. Утимура удивленно обернулся, но услышав, что посетитель – журналист, заметно подобрел и подошел к Ёсино. В любом театре с благоговением относятся к газетчикам. Еще бы: даже простое упоминание в газетной колонке серьезно увеличивает продаваемость билетов. Наверное узнал, что через неделю премьера, и пришел расспросить… «М-Ньюс» не слишком часто писала об их театре, и Утимура решил быть полюбезнее. Но, узнав настоящую причину прихода Ёсино, Утимура мгновенно потерял интерес к разговору, изобразив на лице жуткую занятость. Он пробежал глазами по залу, остановив взгляд на сидевшем на стуле актере – невысокого роста мужчине лет пятидесяти.
– Син-тян! – ласково позвал он неожиданно высоким голосом.
То ли от такого неестественного обращения к пятидесятилетнему человеку, то ли из-за откровенно «бабских» интонаций в голосе Утимуры, с его непропорционально щуплыми и длинными конечностями, «здоровяк» Ёсино почувствовал отвращение. Как будто не человек даже, а какое-то совершенно чуждое существо…
– Син-тян, ты ведь до второго акта не работаешь? Тут вот человек интересуется Садако Ямамурой. Помнишь, была такая мерзкая особа?
Голос «Син-тяна» оказался неожиданно знакомым – Ёсино часто слышал его в дубляже западных фильмов. Син Арима был гораздо более известен как диктор, нежели как сценический актер. Оказывается, он тоже был одним из ветеранов «Полета».
– Садако Ямамура?
Арима накрыл ладонью свою лысеющую голову, словно хотел рукой выкопать оттуда воспоминания двадцатипятилетней давности.
– А-а, та Садако Ямамура! – неожиданно резко воскликнул он. Судя по местоимению «та», Садако действительно была довольно впечатляющей особой.
– Вспомнил? Вот и отлично. Мне репетировать надо, а ты проводи человека на второй этаж в мой кабинет – там и поговорите.
Еле уловимо кивнув, Утимура направился к актерам и вернулся в свое кресло уже с прежним режиссерско-диктаторским выражением лица.
Открыв перед Ёсино дверь с табличкой «директор компании», Арима пригласил садиться, указав на кожаные диван и два кресла. Понятно, раз висит табличка «директор компании», значит таковой имеется, а следовательно, сам театр построен по принципу обычной фирмы, в которой функцию директора по совместительству выполняет главреж.
– Тебе умирать-то приходилось?
– Не-а… – неожиданно серьезно помотал головой Асакава.
– Тогда откуда тебе знать, что там будет, в загробном-то мире!
– Это ты о бессмертной душе?
– Я о том, что не понятно ни фига, вот о чем! Только кажется мне, что когда думаешь о зарождении жизни, идею существования чего-то такого стоит принять как данность – с ней все как-то ровнее выстраивается. В той галиматье, которую несут светочи современной молекулярной биологии, почему-то не ощущается вкуса реальности. Ты бы только слышал, что они говорят! Мол, наполняем бутылку несколькими сотнями аминокислот двадцати с лишним видов, помещаем в электрическое поле, хорошенько взбалтываем – и вот вам, пожалуйста, белок, основа жизни. Представляешь? Муть же беспробудная! Тут скорей поверишь, что и Господь-Бог все создал. А вообще, сам я думаю, что в рождении жизни замешана энергия совсем иного типа, даже скорее своего рода воля.
Рюдзи в упор посмотрел на Асакаву, но тут же отдернулся и сменил тему.
– Кстати, ты в музее так увлеченно работы сэнсэя читал. Что-нибудь интересное нашел?
Да, он и сам заметил, что время от времени зачитывался профессорскими, как бы их назвать… концепциями.
Мысль обладает энергией, которая…
– Ну, что мысль есть энергия и все в таком духе, насколько я помню…
– А дальше?
– Так ведь не было времени на чтение!
– Эх, там же дальше самая соль! Он же там такие удивительные вещи приводит, от которых у обычного человека просто крыша едет. Знаешь, к чему этот мужик клонит? Что мысль – это обладающая энергией форма жизни!
– Ха! Это что же, получается, что мысли в голове превращаются в самостоятельные формы жизни?
– Выходит так…
– Ну знаешь, это уже крайность!
– Крайность, конечно, но похожие взгляды еще до нашей эры высказывались. Я бы даже сказал, что это еще одна форма энтелехии.
Тут Рюдзи совсем потерял интерес к разговору и снова принялся изучать карту Осима.
Что он имел в виду, понять было нетрудно, но в голове Асакавы все равно оставались вопросы без ответов. То, с чем они столкнулись, с традиционно научной точки зрения необъяснимо. Однако, доколе реальность остается реальностью, приходится иметь дело только с фактической стороной дела, даже не представляя себе причин и результатов случившегося. Сейчас нужно бросить все силы на разгадку тайны заклинания, чтобы уйти от нависшей смертельной опасности, а не блуждать в поисках объяснения паранормальных способностей. На словах все ясно. Но Асакава надеялся получить от Рюдзи более конкретные ответы.
Судно все дальше удалялось от берега, качка усиливалась, и Асакава уже опасался, что схватит морскую болезнь. Его начинало подташнивать. Задремавший Рюдзи вдруг резко поднял голову.
– Слышь, Асакава! Я тут подумал…
– Чего?
– Почему ребятишки, которые смотрели видео в коттедже, сами заклинание не использовали?
Надо же, додумался…
– Ясно почему! Потому что сами не поверили.
– Ну да, я и сам так думал. Потому и объяснение заклинания потерли, просто из шалости. Но тут я штуку одну вспомнил. В школе дело было, на сборах, я тогда на отделении легкой атлетики учился. Спим мы ночью, и тут в комнату врывается Сайто. Помнишь его, наверное? Сайто… отморозок хренов. Группа была двенадцать человек, все в одной комнате спали. И тут с трясущимся подбородком вбегает этот идиот, и орет благим матом: «Привиде-е-ние!». Потом сказал, что дверь в туалет приоткрыл, смотрит, а возле раковины, за мусорным ведром – заплаканное лицо маленькой девочки. И что думаешь, как отреагировали десять человек, за исключением меня?
– Скорей всего, отчасти поверили, но все равно обсмеяли, так?
– Ну да, в киноужастиках или по ТВ обычно так и получается. Сначала все не верят, потом их по одному монстры ловят – банальная схема. Только в реальности все по-другому. Ему все поверили, все до одного! Все десять человек. И не потому, что это были десять слабаков. На ком ни проверяй, в любой группе результат все равно один и тот же. Глубинный страх, брат, он у всех людей на уровне неосознанных инстинктов заложен.
– То есть, ты считаешь странным, что четверо ребят посмотрели видео и не поверили?
– Угу. Нет, понятно, сюжета там никакого, да и ничего особенно страшного тоже не показывают… Поэтому могли, конечно, и не поверить. Но неужели ничего им в душу не закралось? Вот ты, например – если узнаешь, что заклинание поможет избежать смерти – даже не веря, неужели ни разу не подумаешь им воспользоваться? Допустим, что вместе они еще смогли собраться духом, но потом, в Токио, украдкой все равно могли применить заклинание.
У Асакавы возникло скверное предчувствие. Он и раньше, мельком, но допускал подобное… Действительно, что делать, если заклинаниеокажется в принципе неосуществимым?
– Оно оказалось неосуществимым, и они нарочно убедили себя не верить…
Эта догадка оглушительно прозвучала в голове Асакавы. Убитая кем-то женщина оставила миру свое послание, чтобы с помощью других людей рассеять свою ненависть.
– Ну, о чем ты думаешь, это мне понятно. Что делать-то будем? Если действительно окажется так…
А если потребуется сделать что-то ужасное, например убить другого? Сможет ли он в обмен на собственное спасение убить человека, которого, может быть, даже и не видел, – задался вопросом Асакава. И самое главное, кто в таком случае должен быть исполнителем? Асакава тряхнул головой. Хватит стращать себя всякими глупостями. Пока остается только молится, чтобы желание женщины по имени Садако Ямамура было реально выполнимым для обычного человека.
Остров приобрел четкие очертания: уже проступили выдающиеся в море причалы порта Мотомати.
– Слушай, Рюдзи. Я тебя попросить хотел, – с усилием проговорил Асакава.
– Что?
– Если, я… не успею, – слово «смерть» произносить не хотелось, – А ты на следующий день найдешь заклинание, то жене с дочкой…
Рюдзи не заставил договаривать.
– Разумеется! Не волнуйся. Спасу я твоих бэйби, со всей ответственностью.
Асакава достал визитку и написал на обороте номер телефона.
– Пока мы не распутаем это дело, я собираюсь отправить своих в Асикага к родителям Сидзуки. Вот, это их домашний телефон. Возьми, пока не забыл.
Даже не потрудившись взглянуть, Рюдзи отправил визитку в карман. Объявили прибытие в порт Мотомати-Осима. Прямо с пирса Асакава собирался позвонить жене и убедить ее на время уехать к родителям. Он не знал, когда вернется в Токио. Возможно, что прямо здесь, в Осима, придется перешагнуть смертельный рубеж. Страшно было даже представить жену и дочь одних, в тесной квартире, в атмосфере все нарастающего ужаса.
Спускаясь по трапу, Рюдзи вдруг спросил:
– Слушай, Асакава. А что, когда у тебя жена, дети – правда, чувствуешь что-то особенное?
Из уст Рюдзи этот вопрос прозвучал настолько необычно, что Асакава прыснул и весело ответил.
– Придет и твое время, сам поймешь!
Впрочем, Асакава не думал, что Рюдзи способен на создание нормальной семьи.
7
Здесь на пирсе Осима ветер был даже посильнее чем на пристани Атами. Облака в небе буквально неслись с запада на восток, а волны атаковали бетонный причал с такой силой, что он явственно подрагивал под ногами. Дождь был не особенно сильный, но подхваченные ветром капли яростно хлестали в Асакаве в лицо. Они даже зонтов не захватили, и теперь, сгорбившись и сунув руки в карманы, почти бежали по пирсу.Приезжающих и туристов встречали местные жители с плакатами проката автомобилей и флажками отелей. Асакава поднял лицо, выискивая своего встречающего. Еще садясь на скоростной катер в Атами, он позвонил в издательство, узнал телефон осимского представительства, с которым тут же связался и попросил сотрудника по фамилии Хаяцу помочь в расследовании. Естественно, газеты не держат в Осима своих отделений, а вместо этого просто нанимают островитян в качестве представителей. Местные жители постоянно следят за происходящим на острове, а в случае каких-либо инцидентов или интересных событий обязаны немедленно сообщать о них в редакцию, и, разумеется, помогать приезжающим корреспондентам в сборе материала. Что касается Хаяцу, то он поселился здесь после ухода с работы в М-Ньюс, и теперь его подконтрольной территорией были все семь островов южнее Осима, где он собирал информацию и при случае мог, не дожидаясь корреспондентов, самостоятельно писать и отсылать в редакцию статьи. Сам Хаяцу развернул на островах своего рода информационную сеть, поэтому его поддержка могла значительно ускорить расследование Асакавы. Раньше они не встречались, поэтому Асакава вкратце описал по телефону свою внешность и сообщил Хаяцу, что приезжает вдвоем с напарником.
– Простите, вы случайно не г-н Асакава?… – послышался голос из-за спины.
– Да это я, а…
– Хаяцу, из местного отделения, – приятного вида человек с улыбкой протянул зонтик.
– Извините, что мы так неожиданно. Большое спасибо, что согласились помочь.
На ходу представив Рюдзи, Асакава нырнул в машину Хаяцу. При таком ветре нормально поговорить можно было, только сев в автомобиль. Для малолитражки салон был достаточно просторный. Асакава сел рядом с водителем, а Рюдзи устроился на заднем сиденье.
– Ну что, сразу поедем домой к господину Ямамуре? – спросил Хаяцу, положив на руль обе руки. В свои шестьдесят с лишним лет он обладал пышной, хотя и почти седой шевелюрой.
– Вы уже нашли дом Садако?
То, что предмет расследования – Садако Ямамура, он рассказал по телефону.
– Городок у нас совсем маленький, а у них в Сасикидзи дом Ямамура только один, так что я сразу понял. Ямамура-сан вообще-то рыбак, а летом сдает туристам жильё. Ну как, поедем? Если удастся, сегодня прямо у него и остановитесь… То есть, можно конечно и у меня, только вот тесно и, мягко говоря, не прибрано… просто стыдно людей пускать, – усмехаясь, сказал Хаяцу. Он жил вдвоем с женой, и двух постояльцев на самом деле было негде разместить. Асакава обернулся и вопросительно посмотрел на Рюдзи.
– А мне без разницы!
Хаяцу направил свою малолитражку в южный конец острова, в местечко Сасикидзи. Он старался ехать как можно быстрее, но кольцевая дорога, огибавшая весь остров по побережью, была настолько узкая и извилистая, что развить приличную скорость было попросту негде. Встречный поток автомобилей был гораздо плотнее. Когда справа открылся обзор и показалось море, звук ветра сменился. Пасмурное небо окрасило море в такой же темный цвет, и только на высоких гребнях мечущихся волн сверкала белоснежная пена. Если бы не она, то нельзя было бы разобрать ни границы моря и неба, ни даже границы воды и суши. Мрачное настроение нагнетала эта картина. По радио передавали информацию о тайфуне, отчего все вокруг казалось еще темнее. Повернув на развилке направо, машина нырнула в заросли камелий. Наверное, дождь и ветер долгие годы отнимали у деревьев почву, поэтому их корни торчали наружу, извиваясь и переплетаясь. К тому же из-за дождя они выглядели гладкими и склизкими, и Асакаве казалось, что машина идет сквозь кишечник какого-то гигантского чудовища.
– Еще чуть-чуть, и приедем в Сасикидзи, – сказал Хаяцу, – Правда, Садако Ямамура вряд ли уже там живет. Хотя я думаю, что Такаси Ямамура сам расскажет подробности. Если не ошибаюсь, он приходится двоюродным братом ее матери.
– А сколько лет сейчас должно быть Садако? – спросил Асакава.
Рюдзи свернулся на заднем сиденье и за всю дорогу не проронил ни слова.
– Точно не знаю, сам я ее не видел… Но если она жива, то думаю, где-то сорок два или около того.
Если жива… Почему он так сказал? – забеспокоился Асакава. А вдруг она числится без вести пропавшей? В голову врезалось опасение, что даже специально приехав в Осима, придется встретить свой конец, так и не найдя никакой информации.
Пока он раздумывал, машина остановилась у ворот двухэтажного дома с надписью «Гостиничное заведение Ямамура». Дом стоял на пологом берегу – наверняка в хорошую погоду отсюда открывается замечательный вид на море. Над морем смутно виднелся треугольный силуэт какого-то острова.
– В хорошую погоду вон там видно остров Ниидзима, а за ним Сикинэдзима и даже Кодзусима, – Хаяцу с гордостью в голосе указал пальцем куда-то далеко на юг.
8
– Легко сказать «узнай», а что о ней вообще узнавать-то? …В 65-ом году поступила? Шутишь что ли, это когда было-то, уж двадцать пять лет прошло! – в голосе Ёсино чувствовалась обида.Взять след преступника даже через год – и то непонятно, за что ухватиться, а тут двадцать пять!
– Все что можно, любую информацию. Нам нужно знать какая у нее была жизнь, где эта женщина сейчас, что делает, чего хочет и так далее…
Ёсино только и мог, что вздохнуть. Прижав трубку плечом к уху, он положил на край стола лист бумаги и стал записывать.
– Так… сколько ей тогда было лет?
– Восемнадцать, она закончила школу в Осима, приехала в Токио, и сразу поступила в театральную труппу «Полет».
Осима? Ёсино перестал писать, нахмурился.
– Слушай, ты вообще… откуда звонишь-то?
– Идзу-Осима, местечко Сасикидзи.
– …? И когда назад?
– Постараюсь побыстрее.
– А ты в курсе, что тайфун приближается?
Ну, раз находится на месте, то, надо полагать, знает, хотя самому Ёсино этот неожиданный поворот событий показался интересным до невозможности. Надо же, у него крайний срок послезавтра вечером, а он в Осима засядет!
– Как там морской-воздушный транспорт, жив пока?
Асакава и сам толком не знал.
– М-м, точно пока не знаю, но при таком раскладе вполне возможно, что…
– … все рейсы отменяются?
– Боюсь, что да.
Погрузившись с головой в поиски Садако, информацию о тайфуне Асакава не ухватил. С того самого момента, как он ступил на причал Осима, у него появилось неприятное предчувствие, но от одного только упоминания об отмене рейсов ощущение безысходности стало просто нестерпимым. Асакава так и застыл с трубкой в руке.
– Эй, слышь, не паникуй! Еще же не отменили ничего, – нарочито весело сказал Ёсино, и вернулся к главной теме.
– Короче, женщина эта, Садако Ямамура. Что с ней было до восемнадцати лет, ты ведь уже разузнал?
– Ну, в общих чертах… – ответил Асакава, из телефонной будки прислушиваясь к шуму ветра и волн.
– Кстати, а больше ты ничего не нащупал? Ну, не только же театр этот ее, в самом деле…
– Да, конечно. Садако Ямамура, родилась на острове Осима в местечке Сасикидзи в 1947 году, мать ее звали Сидзуко… Да, кстати, запиши это имя! Сидзуко Ямамура, в сорок седьмом ей было 22 года. Едва родившуюся Садако она оставила на попечение бабушки, а сама уехала в Токио.
– Что ж это она ребенка на острове оставила?
– Мужик у нее был! Его имя тоже запиши. Хэйхатиро Икума, любовник Сидзуко, в то время доцент кафедры психологии Университета Т.
– То есть, Садако была внебрачным ребенком Сидзуко и Икумы?
– Точно не известно, но похоже, что так оно и есть.
– Но женаты они не были, это точно?
– Нет, не были. Икума в то время уже был женат и имел детей.
Вот оно что, значит, внебрачные связи… Ёсино лизнул грифель карандаша.
– Понял. Продолжай.
– В начале 1950 года Сидзуко после трехлетнего отсутствия появляется дома, снова встречается с Садако и некоторое время живет на родине. Однако уже в конце года, на этот раз вместе с дочерью, уезжает из дома и пропадает на пять лет. Где они были и что делали все это время, неизвестно. Тем не менее, во второй половине 50-х двоюродный брат Сидзуко случайно, из слухов, узнает, что она стала знаменитой и процветает.
– С ней случилось что-нибудь?
– Тоже неизвестно. Он только слышал такой слух, чью-то болтовню и не более… Однако, когда я дал ему свою визитку, он ответил, что наш брат газетчик должен о ней больше знать. Судя по всему, все эти пять лет Сидзуко и Садако занимались чем-то, что привлекало внимание прессы. Только на острове о них почти ничего не слышали, с информацией тут было не важно…
– И от меня требуется узнать, что собственно они вытворяли?
– Ты как всегда угадал.
– Балда, чего тут гадать-то?
– Но это еще не все! В пятьдесят шестом году Сидзуко вместе с Садако возвращается на родину, но совершенно другим человеком, и совершенно не рассказывает о себе, не смотря на расспросы двоюродного брата. Ни с кем не общается, постоянно бормочет что-то непонятное, и в конце концов бросается в кратер вулкана Михара. Ей был тридцать один год.
– А почему Сидзуко покончила с собой, тоже мне узнавать?
– Я тебя очень прошу!
Не выпуская трубки, Асакава машинально склонил голову. Если вдруг стихия запрет его на острове, кроме Ёсино положиться будет решительно не на кого. Досадно, что не удается спокойно поработать с ним на пару. В такой крохотной деревне как Сасикидзи Рюдзи мог бы и сам запросто справиться. Тогда самому можно было бы остаться в Токио и, не теряя связи с Рюдзи, вместе с Ёсино носиться в поисках информации – наверняка это было бы в сто раз эффективнее.
– Ну, постараюсь, конечно. Хотя надо бы нам еще помощничков, как ты считаешь?
– Попробую позвонить редактору нашему – Огури, может, подбросит кого-нибудь…
– Уж будь добр!
Пообещать-то просто, но вот удастся ли… Вряд ли главред, с его вечными причитаниями насчет нехватки кадров, расщедрится и пришлет людей, которые и так на вес золота.
– Итак, после самоубийства матери Садако остается в Сасикидзи на попечение двоюродного дяди, он теперь у себя дома гостиницу содержит… Асакава уже хотел сообщить, что в это самой гостинице они с Рюдзи и остановились, но не стал. Это будет уже лишним.
– В следующем же году Садако, тогда еще четвероклашка, предсказывает извержение вулкана Михара и становится школьной знаменитостью. Представляешь, в пятьдесят седьмом году вулкан действительно проснулся, причем именно в предсказанный Садако день и час!
– Да, не слабо! С такими дамами никаких сейсмологов не надо.
То, что сбывшееся предсказание породило на острове целую волну слухов и таким образом попало на заметку информатору профессора Миуры, сейчас тоже вряд ли стоит говорить. Не это сейчас главное…
– С того времени островитяне часто обращались к Садако за предсказаниями. Но она на эти просьбы не отвечала, а только отмахивалась, мол, нет у нее никаких способностей…
– Стеснялась, что ли?
– Понятия не имею. После школы Садако смогла наконец перебраться в Токио. Опекавшим ее родственникам только один раз пришла открытка, где она писала, что прошла пробы и поступила в театральную труппу «Полет». Больше с того времени от нее никаких вестей не было, и сейчас ни один человек на острове не знает, где она и что делает.
– Значит, кроме этого театра «Полет», никаких зацепок нет?
– К сожалению…
– Так, повторяю для верности. От меня требуется узнать следующее: почему был шум в прессе вокруг Сидзуко Ямамуры, почему она бросилась в кратер и, наконец, почему от ее дочери Садако нет никаких вестей с тех пор, как она поступила в труппу театра «Полет». Короче говоря, узнать насчет матери и насчет дочери. Всего по двоим, так?
– Да.
– С кого будем начинать?
– То есть?
– Я спрашиваю, о ком скорее нужна информация: о матери или о дочери? У тебя же времени в обрез!
Проблема напрямую касается Садако, это бесспорно.
– Лучше, конечно, с дочери.
– Ясно. Ну что, тогда я завтра загляну прямиком в дирекцию «Полета»?
Асакава взглянул на часы. Только-только седьмой час. В театрах в такое время еще во всю репетируют.
– Ёсино-сан, а сегодня никак нельзя, чтоб на завтра не откладывать?
Ёсино тяжело вздохнул и слегка покачал головой.
– Слушай, Асакава. Ты сам подумай, у меня вообще-то и своя работа есть. Мне еще целую кучу всего писать – до утра не разделаться! Да и завтра, честно говоря…
Тут Ёсино замолчал. Еще покажется, что он нарочно цену набивает. А к своему мужскому имиджу он был весьма чувствителен.
– Ну пожалуйста, придумай что-нибудь. Я меня ведь крайний срок – послезавтра.
Асакава слишком хорошо знал всю подноготную журналистской работы, чтобы излишне напирать. Оставалось только безмолвно ждать ответа Ёсино.
– Да понимаю я, но… Ну что мне с тобой делать! Ладно, постараюсь управиться за сегодня. Обещать, правда, не могу…
– Извини за настырность. На всю жизнь обяжешь, – Асакава благодарно склонил голову и уже хотел положить трубку.
– Эй, погоди! Я еще самого важного не спросил. С чего ты взял, что это видео каким-то боком связано с Садако Ямамурой?
– Скажу, не поверишь.
– Да ладно, выкладывай!
– Это не было снято видеокамерой, – Асакава выдержал длинную паузу, пока до Ёсино не дошел смысл сказанного. – На видеопленке отпечатался поток сознания женщины по имени Садако Ямамура – бессвязное чередование ее мысленных образов и обрывков того, что она действительно видела собственными глазами.
– Что?… – на мгновение Ёсино потерял дар речи.
– Сказал же, не поверишь.
– Это еще… «мысленной фотографией» называют, да?
– Ну, тут не совсем фотография. Поскольку изображение передавалось непосредственно на кинескоп, я бы скорей назвал это «ментальным вещанием».
– Ага, «ментальным веш-шанием лапши»! – неудачно перефразировал Ёсино и загоготал, довольный собственным каламбуром. Зная, что без хохм Ёсино и часу не протянет, Асакава даже сердиться на него не стал и молча слушал его беззаботный смех.
Девять сорок пять вечера. Выйдя из метро на станции «Ёцуя сан-тёмэ» на линии «Маруноути», Ёсино поднимался по лестнице, но тут внезапный порыв ветра чуть не сорвал с него шляпу. Схватившись за поля обеими руками, Ёсино осмотрелся вокруг. Сразу на углу он увидел ориентир – пост пожарной охраны, и чтобы дойти до места даже минуты не потребовалось.
От вывески театра «Полет» в цокольный этаж уходила лестница. Снизу доносились молодые женские и мужские голоса – песни и сценические монологи сливались в единый гул. Не нужно быть театральным журналистом, чтобы догадаться: приближается премьера, и актеры наверняка решили репетировать до упора, презрев даже последние электрички. Ёсино, до сего времени занимавшийся исключительно криминальной хроникой, впервые очутившись в репетиционном зале театра средней руки, чувствовал себя здесь несколько странно.
Громыхая каблуками по уходящим вниз железным ступеням, Ёсино подумал, что если вдруг окажется, что никто из старожилов труппы ничего не помнит о Садако Ямамуре, то нить поиска с треском оборвется, и дальнейшая жизнь этой женщины со странными способностями будет навсегда скрыта во мраке. «Полет» был основан в пятьдесят седьмом, а Садако пришла в труппу в шестьдесят пятом. Тех, кто работает здесь с самого основания, всего четверо, включая Утимуру – по совместительству директора и художественного руководителя.
Ёсино подал визитку стоящему у входа студенту лет двадцати и попросил позвать Утимуру.
– Сэнсэй, к вам пришли. Из газеты «М-Ньюс», – объявил студент по-актерски хорошо поставленным голосом, обращаясь к режиссеру, сидевшему у стены и наблюдавшему за ходом репетиции. Утимура удивленно обернулся, но услышав, что посетитель – журналист, заметно подобрел и подошел к Ёсино. В любом театре с благоговением относятся к газетчикам. Еще бы: даже простое упоминание в газетной колонке серьезно увеличивает продаваемость билетов. Наверное узнал, что через неделю премьера, и пришел расспросить… «М-Ньюс» не слишком часто писала об их театре, и Утимура решил быть полюбезнее. Но, узнав настоящую причину прихода Ёсино, Утимура мгновенно потерял интерес к разговору, изобразив на лице жуткую занятость. Он пробежал глазами по залу, остановив взгляд на сидевшем на стуле актере – невысокого роста мужчине лет пятидесяти.
– Син-тян! – ласково позвал он неожиданно высоким голосом.
То ли от такого неестественного обращения к пятидесятилетнему человеку, то ли из-за откровенно «бабских» интонаций в голосе Утимуры, с его непропорционально щуплыми и длинными конечностями, «здоровяк» Ёсино почувствовал отвращение. Как будто не человек даже, а какое-то совершенно чуждое существо…
– Син-тян, ты ведь до второго акта не работаешь? Тут вот человек интересуется Садако Ямамурой. Помнишь, была такая мерзкая особа?
Голос «Син-тяна» оказался неожиданно знакомым – Ёсино часто слышал его в дубляже западных фильмов. Син Арима был гораздо более известен как диктор, нежели как сценический актер. Оказывается, он тоже был одним из ветеранов «Полета».
– Садако Ямамура?
Арима накрыл ладонью свою лысеющую голову, словно хотел рукой выкопать оттуда воспоминания двадцатипятилетней давности.
– А-а, та Садако Ямамура! – неожиданно резко воскликнул он. Судя по местоимению «та», Садако действительно была довольно впечатляющей особой.
– Вспомнил? Вот и отлично. Мне репетировать надо, а ты проводи человека на второй этаж в мой кабинет – там и поговорите.
Еле уловимо кивнув, Утимура направился к актерам и вернулся в свое кресло уже с прежним режиссерско-диктаторским выражением лица.
Открыв перед Ёсино дверь с табличкой «директор компании», Арима пригласил садиться, указав на кожаные диван и два кресла. Понятно, раз висит табличка «директор компании», значит таковой имеется, а следовательно, сам театр построен по принципу обычной фирмы, в которой функцию директора по совместительству выполняет главреж.