Страница:
– Господи! – выдохнул он, видя, что его нога лежит рядом с передним колесом броневика. Боковой десантный люк был разворочен, а его нижнюю секцию вообще оторвало. Похоже, ее осколком Борису и срезало конечность. – Не может быть… – Он сбросил с ладоней перчатки и, крича от боли, перевернулся на живот, а потом пополз к своей ноге.
В кустах затрещали ветки под чьими-то шагами. Раздались искаженные масками голоса. Это было что угодно, но не родная для слуха лейтенанта речь.
Скворцов запустил руки под себя, в сумку с фильтром противогаза. Там были две гранаты.
Что с Димой? Где он?
Тем временем к нему приблизились трое на полусогнутых ногах. Одеты они были, как и тот, которого подстрелил у моря Стечкин. У двоих МП-44, у одного пулемет МГ-42 с барабаном типа «кулич».
– Гдье твой зольдат, рус?! – крикнул тот, что с пулеметом.
– Tote es![9] – раздался возглас второго.
– Немцы? – в полубреду простонал Скворцов. – Что за ерунда… – Он приподнял голову и увидел плывущим от болевого шока взглядом свастики на рукавах комбинезонов. – Фашисты. Я понял. Это дурной сон. Мы ведь вас давно побили, собаки…
– Was?[10] – Пулеметчик наклонился.
Лейтенант перевернулся на спину и раскинул руки.
– Получите!..
Слитно прогремели взрывы. Двоих нашпиговало осколками так, что они упали уже мертвыми. Второй свалился в грязь и принялся орать, держась за распоротый живот.
Тем временем водитель БТР осторожно выглянул из люка. Тут же раздались выстрелы. Пули лязгнули по броне, и Дима снова скрылся в машине. К броневику бежали еще четверо, на ходу поливая его свинцом. От собственной стрельбы они не расслышали гул мотора справа от себя. А когда заговорил КПВТ, было уже поздно: пули калибра 14,5 миллиметров разнесли в мелкие ошметки голову одному и оторвали руку второму. Второй БТР-80 продолжал двигаться, ведя огонь из своего главного калибра. Двое врагов кинулись бежать, но очередь тут же перечеркнула его фигуру. Последний замахнулся в развороте, чтобы кинуть в машину гранату, но очередная порция крупнокалиберной смерти отбросила эту самую руку в сторону и разворотила человеку грудную клетку. Броневик еще минуту вертел башней в поисках целей, но таковых более не нашлось. Сержант Михеев выскочил из транспортера и бросился к телу лейтенанта. Не мешкая, добил выстрелом из автомата все еще кричащего раненого врага.
– Скворцов! Летеха! Черт! – Он склонился над трупом товарища, лишенного одной ноги и обеих рук. – Митя! Ты где?! Кошевой!
Водитель первого броневика осторожно выбрался из пробоины. Михеев ошарашено уставился на него.
– Дима! Какого хрена ты противогаз снял?!
– Меня вырвало… Черт… – Кошевой уставился на мертвого командира и вдруг заплакал. – Михей, я струсил! Застрели меня! Я обгадился, струсил!
Сержант подскочил к водителю и врезал по лицу.
– Успокойся! Возьми себя в руки! Что с коробочкой?!
– А?
– Что с бэтэром?!
– Броня пробита справа. Колесо одно пробито, кажется. А так цел… Михей, что же это творится? Кто они?
– Заткни хлебало! Собери оружие, одень маску и марш в наш броневик, живо!
– А как же командир?! Зверью оставим?
Сержант опустил голову и вздохнул. Ему тоже очень хотелось снять треклятый противогаз.
– Да, Птицу похоронить как офицера надобно… Ладно, поступим так. Мы сейчас тебя вытащим, погрузим к тебе летеху – и что есть мочи мчи обратно на базу. Только доберись, прошу тебя. Расскажи все, как было. Ты слушаешь меня?!
– Да… Да…
– Пока я цепляю твой бэтэр, собери оружие этих уродов. Проверь, может, жетоны какие или документы. И смотри по сторонам. Может, еще кто в кустах есть.
– Да, я сделаю…
Стечкин рассредоточил своих бойцов вокруг ангаров и входа в бункер. Сделал он это так, чтобы каждый боец мог видеть ближайших и обмениваться по цепочке информацией посредством жестов. В трех местах скрытно сосредоточены по одному бронетранспортеру. Стечкин то и дело поглядывал с холма, на котором выбрал себе позицию в сторону каждого из них, желая еще раз убедиться, что сухой кустарник и свисающие ветки надежно маскируют технику.
– Зараза, еще минут пять, и солнце будет светить в прицел! – проворчал майор после того, как светило в очередной раз подмигнуло в разрыве облаков.
– Что? – шепнул Колесников, повернувшись к нему.
– Мне бленда нужна подлиннее на прицел. Иначе засветим зайчиком так, что все равно как с оркестром встречать и шариками…
Борис снял свою перчатку и принялся орудовать ножом. Уже через пару минут он надел на оптический прицел СВД командира цилиндр, скрученный из резины этой самой перчатки.
– Так лучше?
– Ты на кой хрен вещь казенную испортил?
– Казенную? – Борис тихо засмеялся в маску. – Ну, ты шутник, Василич! Да ничего. Гостей положим тут костьми, я у них возьму. У них они пятипалые.
– Вот было бы занятно, если шестипалые, да? – ухмыльнулся майор и тут же затих, вслушиваясь в далекий звук. – Ты слышал это, капитан?
– Что?
– Да сними ты капюшон. Взрыв не слышал?
– Нет, кажись. Я подумал про шестипалую ладонь и…
Стечкин заметил, что один из бойцов, лежавший в кустах на склоне, чуть повернул голову в том направлении. Значит, тоже услышал. Значит, не показалось.
– Хреново дело. Туда ведь конвой Скворцова отправился. И взрыв.
– Ты думаешь, что…
– Боюсь даже думать.
Они замолчали, вслушиваясь в шелест ветра и любые иные звуки, которые могли пронзить влажный воздух янтарного края.
– Вот! – громко шепнул Борис. – Точно! Еще взрыв. Или даже два сразу.
– Тише ты! Твой шепот в наморднике слышно почище этих взрывов.
– Ребята в засаду попали…
– Это очевидно. Тихо… Стреляют. О… КПВТ. Так… Стихло все.
– Последним стрелял, кажись, КПВТ?
– Именно. Значит, наши засаду перебили. Надеюсь. Так, все. Ползи на свое место. Дальше только жестами.
– Слушай, Василич…
– Ну чего еще?
– Может… в самом деле зря ты того на пляже положил?
– Ну, давай я пойду, извинюсь, а? – раздраженно бросил Стечкин.
– Да нет… Но…
– Они пришли к нам. Скрывали свою численность, идя след в след. Пришли с оружием. Отрыли по нам огонь. Мы им должны были выставить ноту протеста, подставить другую щеку, задницу и уступить территорию?
– Ты слышал про инстинкт указательного пальца?
– Чего? Какого еще, к хренам, пальца?
– Ну, ты всю жизнь военный. На твоих глазах мировая война прокатилась. А ты так никого и не убил. И тут возможность. Оружие, палец на спусковом крючке. Есть в кого пострелять… Убиваешь и находишь этому обоснование…
– Слышь, Колесников, ты часом желтый мох не куришь, как эти в Пятом форте, а? Инстинкт указательного пальца, говоришь? А про эффект отбитого копчика ты не слышал?
– Да чего ты кипятишься, командир…
– Вали на свою позицию! Тоже мне, Махатма Ганди!
– Кто?
– Пшел отсюда я сказал!
– Ухожу, ухожу, – проворчал Колесников и перекатился на пятнадцать метров вниз по правому склону.
На левом склоне боец снял с руки перчатку и поднял кулак. Это означало «внимание». Боец сигнализировал далее по цепи, что ему передают информацию. Разжал кулак и указал ладонью в сторону.
Значит, в том направлении… Поднял четыре растопыренные пальца. В том направлении четыре человека. Снова сжал кулак и указательным пальцем сделал «стреляющее» движение… Значит, эти четверо вооружены.
Стечкин прильнул к окуляру прицела. Вскоре четверку, вышедшую из зарослей, заметил и он. Оказавшись на открытом пространстве, неизвестные присели, оставаясь в пределах подступающего к территории базы кустарника. Долго оглядывались, всматривались в следы ПТС-ки. Решиться выйти из скрывающего леса было непросто, и противник долго этого не делал. Его явно смущали большой холм над бункером и остатки зданий. Тот самый холм, на вершине которого расположился Стечкин, а по склонам – несколько его подчиненных. Однако едва ли заметят. К тому же их маски сильно ухудшали видимость. Впрочем, как и противогазы обороняющейся стороны.
Наконец, противник стал осторожно выдвигаться. Теперь стало очевидно, что чужаков не четверо, а минимум пара десятков. Движение неприятеля было слаженным. Причем, когда одни приседали, распределяя сектора обстрела своим оружием, другие тут же начинали двигаться на некоторое расстояние. Потом приседали они, и роли менялись. Майор заметил, что они одеты так же, как и убитый им, включая свастики на левом рукаве комбинезона. На правой руке тоже были повязки. У одних черные, у других белые. Так. Ясно. Это первые и вторые номера. Первые присели, вторые идут. И наоборот. Так. А кто командует ими? После недолгого наблюдения, Павел заметил, что у двоих черные перчатки, тогда как у остальных они серые под цвет комбинезонов. И именно эти двое подают руками какие-то знаки. Ясно. Это командиры. Стечкин сжал кулак. Затем приподнял этой рукой свою перчатку и осторожно покачал перед собой. После этого опустил ее и средним и указательным пальцами три раза постучал себе по плечу, словно показывая на погон, которого, конечно, на ОЗК не было. Это был сигнал остальным: обратить внимание на перчатки. У кого они отличные от остальной массы, тот командир. А значит, приоритетная цель для огня на поражение.
Однако пока никто не стрелял. Бойцы знали, что первый выстрел сделает командир. А уж потом… Но Стечкин медлил. Указательный палец поглаживал спусковой крючок снайперской винтовки.
«Хренов Боря, – думал майор. – Пацифист, етить твою». И было отчего. Он вдруг ясно ощутил колебания в своем всегда холодном и всегда трезво оценивающим обстановку разуме. Теперь он думал о том, что сказал Колесников. Может, не стоит сейчас стрелять на поражение? Может, предупредить для начала? Вдруг они просто не поняли друг друга, а то убийство на пляже было именно убийством, а не актом самообороны? Ведь впервые за долгие годы в мире, где не было никого, кроме общины пятого форта, Красноторовской колонии «Блок-6» и несчастных Пионерцев с их бесполезной теперь лодкой, появился кто-то еще. И первое, что произошло при этом контакте, – перестрелка и убийство. Он допустил ошибку? Роковую ошибку? Может, сейчас крикнуть, дескать, стойте, давайте поговорим, опустите оружие или стреляем? А эти свастики… Просто свастики. Древние символы, не имеющие никакого отношения к нацистам, принесшим столько горя его народу и Родине? Но… Нет. Первое, что сделали неизвестные, ступив на эту землю, – водрузили свой флаг на первом встреченном здании. На ПУРе. Свой флаг. Это демонстрация своих намерений. Они объявили эту землю своей, даже не удосужившись разобраться, есть ли тут выжившие и что они по этому поводу думают. Нет. Сомнений никаких быть не должно. Перед ним, в прицельной шкале СВД, агрессоры. Захватчики. Враги.
Рука твердо обхватила рукоять. Холодный ствол бесстрастно уставился на первого обладателя черных перчаток. Палец плавно начал ход, давая винтовке понять, что пришел ее черед выполнять свою прямую обязанность: лишать жизни. Она исполнила предначертанное ей создателем безукоризненно. Выстрел, подобный удару плетки, разорвал ветреную тишину, и пуля влетела в голову цели.
Подчиненные Стечкина тут же открыли огонь. Эффект неожиданности сделал свое дело. В первые секунды положили восемь человек. Остальные бойцы, что высматривали другие направления на случай, если враг берет это место в кольцо, в бойне не участвовали, терпеливо дожидаясь своей очереди.
Ждать долго им не пришлось. Пока авангард, встреченный огнем защитников «Блока-6» стал спешно отступать в заросли, со стороны бывшего города Янтарный начался шквальный обстрел из автоматического оружия. Впрочем, Стечкин предусмотрел подобное развитие событий – все-таки офицером он был не просто так. Выбранные им для стрелков позиции не были чрезмерно оголены с правого фланга, откуда начался обстрел второй группой пришлых. Бойцы, ответственные за этот сектор, отметили для себя места дислокации противника по вспышкам выстрелов в зарослях и открыли ответный прицельный огонь, сдабривая порции свинца «посылочками» из подствольных гранатометов. Враг явно не ожидал такого горячего приема, и на перегруппировку и смену тактики ему потребовалось значительное время, в которое он нес потери. Но спустя некоторое время ситуация стала меняться. На склон упало две гранаты. Затем справа возникла стена огня. Огненное облако врезалось в правый склон, разбрызгивая капли пламени и поджигая сухую траву и кустарник.
– Отходим! – заорал Колесников. Четверо бойцов и он сам бросились к вершине, чтобы найти укрытие за холмом. ОЗК одного из них горел. Тут же ожесточилась пальба из штурмовых винтовок врага.
Перед боем Стечкин проинструктировал своих: если что-то пойдет не так, то обороняющиеся должны сменить позиции по линии общежитие – штаб – казарма – ангары – холм, а резерв отходит на тыловую территорию, где раньше был автопарк. То, что враг принялся метать гранаты и использовать огнемет, было сигналом: что пошло не так. Неизвестные не отступили и не были перебиты, как ожидалось. Они продолжали теснить оборону. Следовательно, работаем по наихудшему варианту. Не дожидаясь команды, бойцы принялись отходить на новые рубежи. В это время в бой вступил скрытый боевой резерв, занявший позиции на нижних, уцелевших этажах общежития и казарменного здания. Они прикрывали отход. Правило был простое: поток свинца, льющийся на врага, не должен иссякать даже во время отступления. Убедившись, что горящего бойца потушили и последняя группа, прикрывающая правый фланг и возглавляемая Борисом, успешно отходит на новый рубеж, майор стал замыкать отступление. Теперь надо срочно закрепиться на новом рубеже и открыть огонь, в то время как боевой резерв, что сейчас поливает заросли свинцом, начнет отходить к автопарку. Далее, надо дать врагу возможность занять высоту на холме. Холм – это не просто высота, стратегическая точка. Значит, удобная позиция для ведения огня и уничтожения огневых точек в зданиях, до которых сейчас огнеметом не достать и гранату не докинуть. Противник должен это понимать. Он непременно будет штурмовать высоту и займет ее. Вот тогда в дело вступит главный аргумент…
– Ты слышишь, командир? – обратился он к мертвому телу Скворцова, лежащему на сидении у левого борта. – Они все-таки напали на нашу базу. Ничего, командир. Ничего, – он снова нырнул в люк и, не закрывая его, рванул бронетранспортер с места. – Сейчас мы им покажем. Сейчас мы им отомстим за тебя, командир.
Весь рваный, бугристый и ухабистый рельеф местности, по которой мчался бронетранспортер, колеса машины обрисовывали с каким-то ожесточением, вбивая с каждым своим оборотом в судорожно сжимающие руль ладони Дмитрия.
– Сейчас, командир! Поможем нашим! Успеем! И за тебя они нам заплатят с процентами!
Теперь звуки боя становились уже отчетливыми, и рев двигателя броневика не перекрикивал их. Впереди замаячили клубы черного дыма. БТР был все ближе к родной базе.
– Панцершрек! Командир! У них панцершреки! – дернул за локоть Стечкина Борис.
– Панцершрек?! Боря, какого хрена?! Может, у них и панцер-осёл?! – зло огрызнулся Павел.
– Ты не понял! Гранатометы!
– Твою мать, я понял, что это гранатометы! Так и говори, гранатометы, а не шреки эти, черт тебя дери!
– Да я…
– Хорош трындеть, Боря! Их достаточно на холме! Давай карусель! Живо!
– Есть!
Колесников выхватил из поясной кобуры ракетницу, и красная ракета с хлопком взметнулась над полем брани.
Три БТР-80, плюнув дымом из выхлопных труб, вырвались из своих секретов и, быстро заняв круговые позиции вокруг холма, направили на вершину стволы КПВТ. Бронемашины начали эту самую карусель. Двигаясь с одинаковой скоростью вокруг холма «хороводом», они поливали вершину огнем, перемалывая с грунтом и кустарником всех тех, кто пытался там закрепиться.
– Внимание! Отсечь тех, что по кустам, от коробочек! Свинца не жалеть!
Защитники продолжали вести огонь, однако был сектор, недосягаемый для прикрытия: поняв, что те их товарищи, что на холме, обречены, враг стал отступать в глубину леса. Однако при этом агрессоры стекались в одну зону, которую прикрывал от огня с базы тот самый холм. Когда в этой зоне стал проезжать один из бронетранспортеров, они прекратили отступление и принялись его обстреливать. Оказалось, что броня БТР-80 хорошо держит удар патронов «Штурмгевера» МП-44. К тому же помимо стрелка главного калибра, за броней сидело еще несколько бойцов, ведущих огонь из автоматов через бортовые бойницы. Тогда в руках двух нападавших возникли песочного цвета предметы, похожие на какие-то колотушки: длинная рукоять и здоровенная балда на одном конце. Это были фаустпатроны. Выстрел. Удар по корпусу. Взрыв. БТР остановился. Однако КПВТ продолжал вести огонь по вершине. Тем не менее стволы «калашниковых» в бойницах с пробитого борта замолчали.
– Что там такое?! – крикнул Стечкин.
– Кажись, коробочку подбили, Паша! – воскликнул Колесников.
– Твою!.. Боря! Давай «швейную машинку» в бой! Четвертое отделение! За мной! – майор сменил СВД на АК-74М и кинулся в сторону холма.
Справа от него что-то взревело, и Стечкин краем глаза заметил, что появился еще один бронетранспортер. Откуда? Бортовой номер 113 говорил о том, что это машина Скворцова. Не сбавляя темп, броневик заскочил за холм. Он закрыл своим корпусом подбитую машину, и теперь все внимание врага переключилось на него.
– Все командир! Приехали! – заорал Кошевой, быстро перебираясь с места механика-водителя к башне с главным оружием, стараясь при этом не задеть тело погибшего Скворцова. – Сейчас я им!..
Загрохотал пулемет, разнося сухой кустарник, наполненный врагом, в мелкие щепки. Удар фаустпатрона. Звон в ушах. Дмитрий продолжал вести огонь и орал, широко открыв рот. Еще удар из фаустпатрона. Рассудок помутнел. Все слышимое стало каким-то далеким и глухим. КПВТ перестал реагировать на желания контуженного стрелка вести огонь…
Из быстро раскрытых ворот одного из ангаров, свистя двигателем, выскочила «швейная машинка». Это была бронированная ЗСУ «Шилка» со счетверенными стволами «Амура» калибра 23 миллиметра.
Кошевой тряс оглушенной головой. Он как мог быстро выбрался из первой пробоины в своем броневике и принялся стрелять от бедра из автомата в сторону, где, по его предположению, был враг. Видеть он уже ничего толком не мог – не то от контузии, не то от отравления воздухом, не то от слез и шока.
– Скоро свидимся, командир, – пробормотал Дмитрий, обращаясь к мертвому Скворцову. Десятки пуль штурмовых винтовок врага стали кромсать его тело еще до того, как опустел рожок «калашникова». Последнее, что увидел боец, – как в разрыве облаков ему напоследок мигнуло солнце. Кошевой сделал последний хриплый вздох и упал в сухую траву на горячие гильзы.
Шквал огня из четырех стволов «Шилки» буквально срезал вершину холма с остатками противника на ней. Когда же боевая машина заехала за холм, к двум пораженным БТРам, она принялась просто выкашивать лес впереди себя вместе с теми, кто там был. Последний в этом бою выстрел из фаустпатрона перебил «Шилке» гусеницу и остановил машину, однако не остановил огонь. Видимо, средства борьбы с бронетехникой у врага иссякли, поскольку один из отчаянных солдат противника подполз к «Шилке», оказавшись недосягаемым для четырех скорострельных пушек «Амур». Он привстал прямо перед машиной, пытаясь забросить на обхват грохочущих и обжигающих волной раскаленного воздуха вперемешку с пороховыми газами стволов сумку с взрывчаткой. В этот момент прямо перед ним распахнулся люк механика-водителя. Показались сдвоенные стволы обреза охотничьего ружья. Выстрел дуплетом в упор, и люк захлопнулся одновременно с падением мертвого врага, нашпигованного картечью.
– Гвардия! – заорал, сорвав с себя противогаз Колесников. – За мной! В атаку!
Со стороны холма раздалось громогласное «Ур-р-ра!», и вся рота, что держала оборону, двинулась добивать агрессора, ведомая Стечкиным и Колесниковым и прикрываемая двумя уцелевшими бронетранспортерами.
Глава 5
В кустах затрещали ветки под чьими-то шагами. Раздались искаженные масками голоса. Это было что угодно, но не родная для слуха лейтенанта речь.
Скворцов запустил руки под себя, в сумку с фильтром противогаза. Там были две гранаты.
Что с Димой? Где он?
Тем временем к нему приблизились трое на полусогнутых ногах. Одеты они были, как и тот, которого подстрелил у моря Стечкин. У двоих МП-44, у одного пулемет МГ-42 с барабаном типа «кулич».
– Гдье твой зольдат, рус?! – крикнул тот, что с пулеметом.
– Tote es![9] – раздался возглас второго.
– Немцы? – в полубреду простонал Скворцов. – Что за ерунда… – Он приподнял голову и увидел плывущим от болевого шока взглядом свастики на рукавах комбинезонов. – Фашисты. Я понял. Это дурной сон. Мы ведь вас давно побили, собаки…
– Was?[10] – Пулеметчик наклонился.
Лейтенант перевернулся на спину и раскинул руки.
– Получите!..
Слитно прогремели взрывы. Двоих нашпиговало осколками так, что они упали уже мертвыми. Второй свалился в грязь и принялся орать, держась за распоротый живот.
Тем временем водитель БТР осторожно выглянул из люка. Тут же раздались выстрелы. Пули лязгнули по броне, и Дима снова скрылся в машине. К броневику бежали еще четверо, на ходу поливая его свинцом. От собственной стрельбы они не расслышали гул мотора справа от себя. А когда заговорил КПВТ, было уже поздно: пули калибра 14,5 миллиметров разнесли в мелкие ошметки голову одному и оторвали руку второму. Второй БТР-80 продолжал двигаться, ведя огонь из своего главного калибра. Двое врагов кинулись бежать, но очередь тут же перечеркнула его фигуру. Последний замахнулся в развороте, чтобы кинуть в машину гранату, но очередная порция крупнокалиберной смерти отбросила эту самую руку в сторону и разворотила человеку грудную клетку. Броневик еще минуту вертел башней в поисках целей, но таковых более не нашлось. Сержант Михеев выскочил из транспортера и бросился к телу лейтенанта. Не мешкая, добил выстрелом из автомата все еще кричащего раненого врага.
– Скворцов! Летеха! Черт! – Он склонился над трупом товарища, лишенного одной ноги и обеих рук. – Митя! Ты где?! Кошевой!
Водитель первого броневика осторожно выбрался из пробоины. Михеев ошарашено уставился на него.
– Дима! Какого хрена ты противогаз снял?!
– Меня вырвало… Черт… – Кошевой уставился на мертвого командира и вдруг заплакал. – Михей, я струсил! Застрели меня! Я обгадился, струсил!
Сержант подскочил к водителю и врезал по лицу.
– Успокойся! Возьми себя в руки! Что с коробочкой?!
– А?
– Что с бэтэром?!
– Броня пробита справа. Колесо одно пробито, кажется. А так цел… Михей, что же это творится? Кто они?
– Заткни хлебало! Собери оружие, одень маску и марш в наш броневик, живо!
– А как же командир?! Зверью оставим?
Сержант опустил голову и вздохнул. Ему тоже очень хотелось снять треклятый противогаз.
– Да, Птицу похоронить как офицера надобно… Ладно, поступим так. Мы сейчас тебя вытащим, погрузим к тебе летеху – и что есть мочи мчи обратно на базу. Только доберись, прошу тебя. Расскажи все, как было. Ты слушаешь меня?!
– Да… Да…
– Пока я цепляю твой бэтэр, собери оружие этих уродов. Проверь, может, жетоны какие или документы. И смотри по сторонам. Может, еще кто в кустах есть.
– Да, я сделаю…
* * *
Ветер шуршал в кронах изуродованных деревьев. Свистел между замерших лопастей трех мачт ветрогенераторов, которые торчали, закрепленные за стену полуразрушенного здания общежития. Гонял опавшие сухие листья, заставляя высокую траву тереться друг о друга. Вечерело. Спускающееся к морю солнце подсвечивало землю сквозь пену плывущих облаков, то и дело выныривая в просветах и обжигая зрение.Стечкин рассредоточил своих бойцов вокруг ангаров и входа в бункер. Сделал он это так, чтобы каждый боец мог видеть ближайших и обмениваться по цепочке информацией посредством жестов. В трех местах скрытно сосредоточены по одному бронетранспортеру. Стечкин то и дело поглядывал с холма, на котором выбрал себе позицию в сторону каждого из них, желая еще раз убедиться, что сухой кустарник и свисающие ветки надежно маскируют технику.
– Зараза, еще минут пять, и солнце будет светить в прицел! – проворчал майор после того, как светило в очередной раз подмигнуло в разрыве облаков.
– Что? – шепнул Колесников, повернувшись к нему.
– Мне бленда нужна подлиннее на прицел. Иначе засветим зайчиком так, что все равно как с оркестром встречать и шариками…
Борис снял свою перчатку и принялся орудовать ножом. Уже через пару минут он надел на оптический прицел СВД командира цилиндр, скрученный из резины этой самой перчатки.
– Так лучше?
– Ты на кой хрен вещь казенную испортил?
– Казенную? – Борис тихо засмеялся в маску. – Ну, ты шутник, Василич! Да ничего. Гостей положим тут костьми, я у них возьму. У них они пятипалые.
– Вот было бы занятно, если шестипалые, да? – ухмыльнулся майор и тут же затих, вслушиваясь в далекий звук. – Ты слышал это, капитан?
– Что?
– Да сними ты капюшон. Взрыв не слышал?
– Нет, кажись. Я подумал про шестипалую ладонь и…
Стечкин заметил, что один из бойцов, лежавший в кустах на склоне, чуть повернул голову в том направлении. Значит, тоже услышал. Значит, не показалось.
– Хреново дело. Туда ведь конвой Скворцова отправился. И взрыв.
– Ты думаешь, что…
– Боюсь даже думать.
Они замолчали, вслушиваясь в шелест ветра и любые иные звуки, которые могли пронзить влажный воздух янтарного края.
– Вот! – громко шепнул Борис. – Точно! Еще взрыв. Или даже два сразу.
– Тише ты! Твой шепот в наморднике слышно почище этих взрывов.
– Ребята в засаду попали…
– Это очевидно. Тихо… Стреляют. О… КПВТ. Так… Стихло все.
– Последним стрелял, кажись, КПВТ?
– Именно. Значит, наши засаду перебили. Надеюсь. Так, все. Ползи на свое место. Дальше только жестами.
– Слушай, Василич…
– Ну чего еще?
– Может… в самом деле зря ты того на пляже положил?
– Ну, давай я пойду, извинюсь, а? – раздраженно бросил Стечкин.
– Да нет… Но…
– Они пришли к нам. Скрывали свою численность, идя след в след. Пришли с оружием. Отрыли по нам огонь. Мы им должны были выставить ноту протеста, подставить другую щеку, задницу и уступить территорию?
– Ты слышал про инстинкт указательного пальца?
– Чего? Какого еще, к хренам, пальца?
– Ну, ты всю жизнь военный. На твоих глазах мировая война прокатилась. А ты так никого и не убил. И тут возможность. Оружие, палец на спусковом крючке. Есть в кого пострелять… Убиваешь и находишь этому обоснование…
– Слышь, Колесников, ты часом желтый мох не куришь, как эти в Пятом форте, а? Инстинкт указательного пальца, говоришь? А про эффект отбитого копчика ты не слышал?
– Да чего ты кипятишься, командир…
– Вали на свою позицию! Тоже мне, Махатма Ганди!
– Кто?
– Пшел отсюда я сказал!
– Ухожу, ухожу, – проворчал Колесников и перекатился на пятнадцать метров вниз по правому склону.
На левом склоне боец снял с руки перчатку и поднял кулак. Это означало «внимание». Боец сигнализировал далее по цепи, что ему передают информацию. Разжал кулак и указал ладонью в сторону.
Значит, в том направлении… Поднял четыре растопыренные пальца. В том направлении четыре человека. Снова сжал кулак и указательным пальцем сделал «стреляющее» движение… Значит, эти четверо вооружены.
Стечкин прильнул к окуляру прицела. Вскоре четверку, вышедшую из зарослей, заметил и он. Оказавшись на открытом пространстве, неизвестные присели, оставаясь в пределах подступающего к территории базы кустарника. Долго оглядывались, всматривались в следы ПТС-ки. Решиться выйти из скрывающего леса было непросто, и противник долго этого не делал. Его явно смущали большой холм над бункером и остатки зданий. Тот самый холм, на вершине которого расположился Стечкин, а по склонам – несколько его подчиненных. Однако едва ли заметят. К тому же их маски сильно ухудшали видимость. Впрочем, как и противогазы обороняющейся стороны.
Наконец, противник стал осторожно выдвигаться. Теперь стало очевидно, что чужаков не четверо, а минимум пара десятков. Движение неприятеля было слаженным. Причем, когда одни приседали, распределяя сектора обстрела своим оружием, другие тут же начинали двигаться на некоторое расстояние. Потом приседали они, и роли менялись. Майор заметил, что они одеты так же, как и убитый им, включая свастики на левом рукаве комбинезона. На правой руке тоже были повязки. У одних черные, у других белые. Так. Ясно. Это первые и вторые номера. Первые присели, вторые идут. И наоборот. Так. А кто командует ими? После недолгого наблюдения, Павел заметил, что у двоих черные перчатки, тогда как у остальных они серые под цвет комбинезонов. И именно эти двое подают руками какие-то знаки. Ясно. Это командиры. Стечкин сжал кулак. Затем приподнял этой рукой свою перчатку и осторожно покачал перед собой. После этого опустил ее и средним и указательным пальцами три раза постучал себе по плечу, словно показывая на погон, которого, конечно, на ОЗК не было. Это был сигнал остальным: обратить внимание на перчатки. У кого они отличные от остальной массы, тот командир. А значит, приоритетная цель для огня на поражение.
Однако пока никто не стрелял. Бойцы знали, что первый выстрел сделает командир. А уж потом… Но Стечкин медлил. Указательный палец поглаживал спусковой крючок снайперской винтовки.
«Хренов Боря, – думал майор. – Пацифист, етить твою». И было отчего. Он вдруг ясно ощутил колебания в своем всегда холодном и всегда трезво оценивающим обстановку разуме. Теперь он думал о том, что сказал Колесников. Может, не стоит сейчас стрелять на поражение? Может, предупредить для начала? Вдруг они просто не поняли друг друга, а то убийство на пляже было именно убийством, а не актом самообороны? Ведь впервые за долгие годы в мире, где не было никого, кроме общины пятого форта, Красноторовской колонии «Блок-6» и несчастных Пионерцев с их бесполезной теперь лодкой, появился кто-то еще. И первое, что произошло при этом контакте, – перестрелка и убийство. Он допустил ошибку? Роковую ошибку? Может, сейчас крикнуть, дескать, стойте, давайте поговорим, опустите оружие или стреляем? А эти свастики… Просто свастики. Древние символы, не имеющие никакого отношения к нацистам, принесшим столько горя его народу и Родине? Но… Нет. Первое, что сделали неизвестные, ступив на эту землю, – водрузили свой флаг на первом встреченном здании. На ПУРе. Свой флаг. Это демонстрация своих намерений. Они объявили эту землю своей, даже не удосужившись разобраться, есть ли тут выжившие и что они по этому поводу думают. Нет. Сомнений никаких быть не должно. Перед ним, в прицельной шкале СВД, агрессоры. Захватчики. Враги.
Рука твердо обхватила рукоять. Холодный ствол бесстрастно уставился на первого обладателя черных перчаток. Палец плавно начал ход, давая винтовке понять, что пришел ее черед выполнять свою прямую обязанность: лишать жизни. Она исполнила предначертанное ей создателем безукоризненно. Выстрел, подобный удару плетки, разорвал ветреную тишину, и пуля влетела в голову цели.
Подчиненные Стечкина тут же открыли огонь. Эффект неожиданности сделал свое дело. В первые секунды положили восемь человек. Остальные бойцы, что высматривали другие направления на случай, если враг берет это место в кольцо, в бойне не участвовали, терпеливо дожидаясь своей очереди.
Ждать долго им не пришлось. Пока авангард, встреченный огнем защитников «Блока-6» стал спешно отступать в заросли, со стороны бывшего города Янтарный начался шквальный обстрел из автоматического оружия. Впрочем, Стечкин предусмотрел подобное развитие событий – все-таки офицером он был не просто так. Выбранные им для стрелков позиции не были чрезмерно оголены с правого фланга, откуда начался обстрел второй группой пришлых. Бойцы, ответственные за этот сектор, отметили для себя места дислокации противника по вспышкам выстрелов в зарослях и открыли ответный прицельный огонь, сдабривая порции свинца «посылочками» из подствольных гранатометов. Враг явно не ожидал такого горячего приема, и на перегруппировку и смену тактики ему потребовалось значительное время, в которое он нес потери. Но спустя некоторое время ситуация стала меняться. На склон упало две гранаты. Затем справа возникла стена огня. Огненное облако врезалось в правый склон, разбрызгивая капли пламени и поджигая сухую траву и кустарник.
– Отходим! – заорал Колесников. Четверо бойцов и он сам бросились к вершине, чтобы найти укрытие за холмом. ОЗК одного из них горел. Тут же ожесточилась пальба из штурмовых винтовок врага.
Перед боем Стечкин проинструктировал своих: если что-то пойдет не так, то обороняющиеся должны сменить позиции по линии общежитие – штаб – казарма – ангары – холм, а резерв отходит на тыловую территорию, где раньше был автопарк. То, что враг принялся метать гранаты и использовать огнемет, было сигналом: что пошло не так. Неизвестные не отступили и не были перебиты, как ожидалось. Они продолжали теснить оборону. Следовательно, работаем по наихудшему варианту. Не дожидаясь команды, бойцы принялись отходить на новые рубежи. В это время в бой вступил скрытый боевой резерв, занявший позиции на нижних, уцелевших этажах общежития и казарменного здания. Они прикрывали отход. Правило был простое: поток свинца, льющийся на врага, не должен иссякать даже во время отступления. Убедившись, что горящего бойца потушили и последняя группа, прикрывающая правый фланг и возглавляемая Борисом, успешно отходит на новый рубеж, майор стал замыкать отступление. Теперь надо срочно закрепиться на новом рубеже и открыть огонь, в то время как боевой резерв, что сейчас поливает заросли свинцом, начнет отходить к автопарку. Далее, надо дать врагу возможность занять высоту на холме. Холм – это не просто высота, стратегическая точка. Значит, удобная позиция для ведения огня и уничтожения огневых точек в зданиях, до которых сейчас огнеметом не достать и гранату не докинуть. Противник должен это понимать. Он непременно будет штурмовать высоту и займет ее. Вот тогда в дело вступит главный аргумент…
* * *
Он так и не надел противогаз. Просто забыл о нем. И то, что во рту сейчас чувствовалась горечь, а делать вдохи стало больно, ему об этом не напомнили. Некогда. Он только сейчас остановил бронетранспортер. Дмитрию показалось, что помимо рычания двигателя он слышит что-то еще. Он высунулся из люка и прислушивался к звукам боя.– Ты слышишь, командир? – обратился он к мертвому телу Скворцова, лежащему на сидении у левого борта. – Они все-таки напали на нашу базу. Ничего, командир. Ничего, – он снова нырнул в люк и, не закрывая его, рванул бронетранспортер с места. – Сейчас мы им покажем. Сейчас мы им отомстим за тебя, командир.
Весь рваный, бугристый и ухабистый рельеф местности, по которой мчался бронетранспортер, колеса машины обрисовывали с каким-то ожесточением, вбивая с каждым своим оборотом в судорожно сжимающие руль ладони Дмитрия.
– Сейчас, командир! Поможем нашим! Успеем! И за тебя они нам заплатят с процентами!
Теперь звуки боя становились уже отчетливыми, и рев двигателя броневика не перекрикивал их. Впереди замаячили клубы черного дыма. БТР был все ближе к родной базе.
* * *
Расчет себя оправдал. Неприятель действительно спешно пытался занять оставленную защитниками высоту. Однако надо отдать должное и пришельцам. Часть из них продолжала рассредоточение по зарослям и не пыталась сжать всю свою живую силу в одном месте, рискуя быть уничтоженными одним ударом. Собственно, Стечкин и не думал, что они все как один ринутся в ловушку. Уж если эти неизвестные сумели в нынешних условиях добраться до Калининградского побережья неизвестно откуда, то в их мозгах должны присутствовать понятия о боевом рассредоточении сил, и чем это отличается от боевого сосредоточения. В данный момент было главным то, что все тяжелое вооружение они стянули на высоту. Пулеметы для эффективного кругового огня. Огнемет для большей площади покрытия горящей смертью. И еще двое тащили на плече по здоровенной трубе каждый. У труб были слегка выгнутые стальные щитки со смотровым застекленным окошком. Конечно, первое, что пришло в голову военному человеку при виде этих предметов…– Панцершрек! Командир! У них панцершреки! – дернул за локоть Стечкина Борис.
– Панцершрек?! Боря, какого хрена?! Может, у них и панцер-осёл?! – зло огрызнулся Павел.
– Ты не понял! Гранатометы!
– Твою мать, я понял, что это гранатометы! Так и говори, гранатометы, а не шреки эти, черт тебя дери!
– Да я…
– Хорош трындеть, Боря! Их достаточно на холме! Давай карусель! Живо!
– Есть!
Колесников выхватил из поясной кобуры ракетницу, и красная ракета с хлопком взметнулась над полем брани.
Три БТР-80, плюнув дымом из выхлопных труб, вырвались из своих секретов и, быстро заняв круговые позиции вокруг холма, направили на вершину стволы КПВТ. Бронемашины начали эту самую карусель. Двигаясь с одинаковой скоростью вокруг холма «хороводом», они поливали вершину огнем, перемалывая с грунтом и кустарником всех тех, кто пытался там закрепиться.
– Внимание! Отсечь тех, что по кустам, от коробочек! Свинца не жалеть!
Защитники продолжали вести огонь, однако был сектор, недосягаемый для прикрытия: поняв, что те их товарищи, что на холме, обречены, враг стал отступать в глубину леса. Однако при этом агрессоры стекались в одну зону, которую прикрывал от огня с базы тот самый холм. Когда в этой зоне стал проезжать один из бронетранспортеров, они прекратили отступление и принялись его обстреливать. Оказалось, что броня БТР-80 хорошо держит удар патронов «Штурмгевера» МП-44. К тому же помимо стрелка главного калибра, за броней сидело еще несколько бойцов, ведущих огонь из автоматов через бортовые бойницы. Тогда в руках двух нападавших возникли песочного цвета предметы, похожие на какие-то колотушки: длинная рукоять и здоровенная балда на одном конце. Это были фаустпатроны. Выстрел. Удар по корпусу. Взрыв. БТР остановился. Однако КПВТ продолжал вести огонь по вершине. Тем не менее стволы «калашниковых» в бойницах с пробитого борта замолчали.
– Что там такое?! – крикнул Стечкин.
– Кажись, коробочку подбили, Паша! – воскликнул Колесников.
– Твою!.. Боря! Давай «швейную машинку» в бой! Четвертое отделение! За мной! – майор сменил СВД на АК-74М и кинулся в сторону холма.
Справа от него что-то взревело, и Стечкин краем глаза заметил, что появился еще один бронетранспортер. Откуда? Бортовой номер 113 говорил о том, что это машина Скворцова. Не сбавляя темп, броневик заскочил за холм. Он закрыл своим корпусом подбитую машину, и теперь все внимание врага переключилось на него.
– Все командир! Приехали! – заорал Кошевой, быстро перебираясь с места механика-водителя к башне с главным оружием, стараясь при этом не задеть тело погибшего Скворцова. – Сейчас я им!..
Загрохотал пулемет, разнося сухой кустарник, наполненный врагом, в мелкие щепки. Удар фаустпатрона. Звон в ушах. Дмитрий продолжал вести огонь и орал, широко открыв рот. Еще удар из фаустпатрона. Рассудок помутнел. Все слышимое стало каким-то далеким и глухим. КПВТ перестал реагировать на желания контуженного стрелка вести огонь…
Из быстро раскрытых ворот одного из ангаров, свистя двигателем, выскочила «швейная машинка». Это была бронированная ЗСУ «Шилка» со счетверенными стволами «Амура» калибра 23 миллиметра.
Кошевой тряс оглушенной головой. Он как мог быстро выбрался из первой пробоины в своем броневике и принялся стрелять от бедра из автомата в сторону, где, по его предположению, был враг. Видеть он уже ничего толком не мог – не то от контузии, не то от отравления воздухом, не то от слез и шока.
– Скоро свидимся, командир, – пробормотал Дмитрий, обращаясь к мертвому Скворцову. Десятки пуль штурмовых винтовок врага стали кромсать его тело еще до того, как опустел рожок «калашникова». Последнее, что увидел боец, – как в разрыве облаков ему напоследок мигнуло солнце. Кошевой сделал последний хриплый вздох и упал в сухую траву на горячие гильзы.
Шквал огня из четырех стволов «Шилки» буквально срезал вершину холма с остатками противника на ней. Когда же боевая машина заехала за холм, к двум пораженным БТРам, она принялась просто выкашивать лес впереди себя вместе с теми, кто там был. Последний в этом бою выстрел из фаустпатрона перебил «Шилке» гусеницу и остановил машину, однако не остановил огонь. Видимо, средства борьбы с бронетехникой у врага иссякли, поскольку один из отчаянных солдат противника подполз к «Шилке», оказавшись недосягаемым для четырех скорострельных пушек «Амур». Он привстал прямо перед машиной, пытаясь забросить на обхват грохочущих и обжигающих волной раскаленного воздуха вперемешку с пороховыми газами стволов сумку с взрывчаткой. В этот момент прямо перед ним распахнулся люк механика-водителя. Показались сдвоенные стволы обреза охотничьего ружья. Выстрел дуплетом в упор, и люк захлопнулся одновременно с падением мертвого врага, нашпигованного картечью.
– Гвардия! – заорал, сорвав с себя противогаз Колесников. – За мной! В атаку!
Со стороны холма раздалось громогласное «Ур-р-ра!», и вся рота, что держала оборону, двинулась добивать агрессора, ведомая Стечкиным и Колесниковым и прикрываемая двумя уцелевшими бронетранспортерами.
Глава 5
Если долго всматриваться в бездну
– Да ты садись, подкрепись с дороги. Чего сопишь-то, как лошадь загнанная? – Самохин указал на стул и миску с мелкими картофелинами, источающими пар и аромат. – Хочешь, шила налью?
– Некогда нам, товарищ майор! – отрезал гвардии старший сержант Андрей Михеев.
Свой ОЗК и противогаз, как и оружие, он оставил на первом внутреннем посту пятого форта и теперь стоял в кабинете главы общины в комбинезоне песочного цвета с черным ромбом и изображенным в нем танком на груди. – Нам помощь нужна!
Майор уставился в низкий сводчатый потолок из красного кирпича и, вздохнув, покрутил пальцами пропитанную копотью стеклянную колбу настольной керосиновой лампы, разглядывая зловещую тень от своей руки на потолке.
– Слушай, а у вас там на складе электрокабелей нет хороших? До сих пор электричество к себе в кабинет провести не могу. Несолидно как-то… – Самохин, прищурившись, усмехнулся.
– Товарищ майор, да вы что, не слушали меня, что ли?! – воскликнул сорокалетний коротко стриженный Михеев.
– Ты чего голос повышаешь, сержант? – комендант форта слегка нахмурился. – Я все прекрасно слышал. А чего Стечкин сам не приехал?
– Так он обороной командует!
– Ну да, ну да. – Самохин покачал головой и съел картофелину. – Напали, значит, на вас…
– У нас уже потери есть! Лейтенант Скворцов, который со мной сюда ехал! На засаду напоролся…
– Да ты говорил. Ага, – тот снова покачал головой, изображая наигранное участие. – А все началось с того, что Стечкин кого-то на пляже застрелил. Да?
– Так он первый огонь открыл…
– Да это понятно… И вы, значит, просите десяток стрелков?
– Хотелось бы и больше, но один бэтээр вернулся на базу. А еще тяжелую технику. У вас же есть оставшиеся от седьмого полка два танка Т-72 и БМП.
– Вот как? Хм. А топливо? У них на один марш горючки. Дефицит, знаешь ли. Вот я про кабель и спрашиваю. Сколько можно топливо керосинками жечь? А мои разведчики только короткие куски все находят. Толку от этих скруток…
– Да возместим мы вам топливо! С лихвой! У нас в пределах досягаемости топливные хранилища инженерного батальона и балтийской базы. Переяславка недалеко опять-таки, с ее хранилищами. Все возместим. И кабель найдем, хоть на тысячу метров на шкиперских складах. Только помогите!
– Ну, сам понимаешь, такие вопросы с кондачка не решаются. Все-таки боевые действия. Кому помирать охота, когда такое пережили?
– Так ведь общая угроза…
– Ой ли? – усмехнулся Самохин. – Мы ведь никого на пляже не убивали.
– Что вы этим хотите сказать? – насторожился Михеев.
– Да ничего. Я говорю, надо совет общины собрать. Я же не могу единолично принимать решения. Это только в красноторовской колонии за всех думает Стечкин, а тут – хренова демократия, знаешь ли.
– Я что-то не понял…
– Да ты просто устал с дороги и от перенапряжения, – улыбнулся Самохин, вставая. – Ты пойди, мой адъютант тебя и водилу твоего на отдых определит. А мы тут решим. Не бойся, затягивать с ответом не будем.
Майор выдвинул ящик стола, извлек оттуда колокольчик и потряс им несколько раз. Дверь приоткрылась, и в проеме показалось рыжее, почти без бровей, лицо Борщова.
– Проводи товарища и его мехвода на отдых. Покорми. Умыться им воды дай.
– Некогда нам, товарищ майор! – отрезал гвардии старший сержант Андрей Михеев.
Свой ОЗК и противогаз, как и оружие, он оставил на первом внутреннем посту пятого форта и теперь стоял в кабинете главы общины в комбинезоне песочного цвета с черным ромбом и изображенным в нем танком на груди. – Нам помощь нужна!
Майор уставился в низкий сводчатый потолок из красного кирпича и, вздохнув, покрутил пальцами пропитанную копотью стеклянную колбу настольной керосиновой лампы, разглядывая зловещую тень от своей руки на потолке.
– Слушай, а у вас там на складе электрокабелей нет хороших? До сих пор электричество к себе в кабинет провести не могу. Несолидно как-то… – Самохин, прищурившись, усмехнулся.
– Товарищ майор, да вы что, не слушали меня, что ли?! – воскликнул сорокалетний коротко стриженный Михеев.
– Ты чего голос повышаешь, сержант? – комендант форта слегка нахмурился. – Я все прекрасно слышал. А чего Стечкин сам не приехал?
– Так он обороной командует!
– Ну да, ну да. – Самохин покачал головой и съел картофелину. – Напали, значит, на вас…
– У нас уже потери есть! Лейтенант Скворцов, который со мной сюда ехал! На засаду напоролся…
– Да ты говорил. Ага, – тот снова покачал головой, изображая наигранное участие. – А все началось с того, что Стечкин кого-то на пляже застрелил. Да?
– Так он первый огонь открыл…
– Да это понятно… И вы, значит, просите десяток стрелков?
– Хотелось бы и больше, но один бэтээр вернулся на базу. А еще тяжелую технику. У вас же есть оставшиеся от седьмого полка два танка Т-72 и БМП.
– Вот как? Хм. А топливо? У них на один марш горючки. Дефицит, знаешь ли. Вот я про кабель и спрашиваю. Сколько можно топливо керосинками жечь? А мои разведчики только короткие куски все находят. Толку от этих скруток…
– Да возместим мы вам топливо! С лихвой! У нас в пределах досягаемости топливные хранилища инженерного батальона и балтийской базы. Переяславка недалеко опять-таки, с ее хранилищами. Все возместим. И кабель найдем, хоть на тысячу метров на шкиперских складах. Только помогите!
– Ну, сам понимаешь, такие вопросы с кондачка не решаются. Все-таки боевые действия. Кому помирать охота, когда такое пережили?
– Так ведь общая угроза…
– Ой ли? – усмехнулся Самохин. – Мы ведь никого на пляже не убивали.
– Что вы этим хотите сказать? – насторожился Михеев.
– Да ничего. Я говорю, надо совет общины собрать. Я же не могу единолично принимать решения. Это только в красноторовской колонии за всех думает Стечкин, а тут – хренова демократия, знаешь ли.
– Я что-то не понял…
– Да ты просто устал с дороги и от перенапряжения, – улыбнулся Самохин, вставая. – Ты пойди, мой адъютант тебя и водилу твоего на отдых определит. А мы тут решим. Не бойся, затягивать с ответом не будем.
Майор выдвинул ящик стола, извлек оттуда колокольчик и потряс им несколько раз. Дверь приоткрылась, и в проеме показалось рыжее, почти без бровей, лицо Борщова.
– Проводи товарища и его мехвода на отдых. Покорми. Умыться им воды дай.