Свердлов Леонид. На переднем крае

   – Ну, если так понимать демократию… Какая может быть демократия при таком отношении к гражданам? У нас, недалеко от дома, была советская воинская часть. Солдаты постоянно побирались и подворовывали. Мы их даже не осуждали за это – мы их жалели, ведь так, как с ними обращались их офицеры, нельзя обращаться даже с военнопленными. А, если их ловили, то наказывали очень жестоко.
   – А где взять другое понимание? У нас крепостное право отменили всего полтораста лет назад. А от монархии до сих пор избавиться не можем. Пройдет время, и мы до понимания демократии дорастем.
   Германия вон через что прошла, пока доросла до демократии. У нас сейчас вроде Веймарской республики. Остается только надеяться, что нам не придется пройти через все те же этапы. Лучше уж еще лет сто подождать.
   – Да, у вас ведь и национал-социалисты имеются. Я про них в газете читала. Как же вы дошли до жизни-то такой? Неужели вы забыли войну?
   – Мы не забыли. Я думаю, это временные трудности. Победили чужих нацистов – разберемся как-нибудь и со своими. Не все сразу.
   Она предлагает мне выпить водки. Я соглашаюсь. Водка здесь понятие символическое. В тех наперстках, из которых ее здесь пьют, если оттуда еще и выковырять лед, от водки остается один запах.
   Мне, наконец, дали свой компьютер. С нетерпением включаю его и вижу запрос сетевого пароля.
   – Как же я буду с ним работать без сетевого кабеля? – спрашиваю я.
   – Ничего не знаю, секретарша сказала, что у тебя есть сетевой кабель, – отвечает мне сотрудник.
   Странное дело! Откуда у меня взяться кабелю? Или они думают, что я постоянно ношу его с собой? Может мне самому установить операционную систему? Мне сеть не нужна. Нет, это запрещено. Сотрудник советует мне оформить заявку на кабель.
   – Лучше не надо, – говорит Шуберт, когда тот уходит. – Ты не дождешься, пока заявку выполнят. Компьютер для тебя мы заказали в тот же день, когда послали тебе приглашение. Ты здесь уже неделю, а компьютер принесли только что. Лучше сходи в магазин и купи кабель.
   Чек тебе оплатят.
   Иду в магазин за кабелем. Вернувшись, спрашиваю у секретарши, кто мне оплатит чек. Не вполне доверяя ее ответу, переспрашиваю у
   Шуберта. Естественно, это совсем не там, куда меня послала секретарша.
   Дородная дама открывает шкаф, достает оттуда коробку с деньгами и платит мне. Так просто. И никаких заявок писать не надо.
   Вот я и при компьютере. Наконец-то! Он у меня самый лучший в офисе.
   У всех остальных сотрудников машины совсем старые. Спрашиваю, почему они их не меняют.
   "Зачем? – отвечают мне. – На новых компьютерах и программы будут новые, так что работать они будут не быстрее старых".
   Немного поработав, понимаю, что коллеги правы.
   В пивной гостиницы полно посетителей. Только за большим столом в углу есть свободные места. Там сидит только один баварец в кожаных штанах. Рядом лежит его шляпа с пером, в руке у него кружка пива.
   – Можно присесть? – спрашиваю я.
   Он удивленно смотрит на меня и, подумав, отвечает:
   – Ну, садись, раз уж решил.
   Сажусь.
   К столику бросается официант Тони.
   – Мне его прогнать? – спрашивает он.
   – Да нет, я разрешил, – отвечает баварец. – Пусть уж сидит. Ты ему лучше пива принеси.
   – Что-то не так? – спрашиваю я.
   – Да нет, все нормально, – машет рукой баварец. – Тони просто перестраховщик.
   – Это какой-то особенный столик? – только сейчас я замечаю медную табличку на столе.
   – Не бери в голову, – отвечает баварец, переворачивая табличку. -
   Это несущественно. Вообще, это столик только для местных, но ты же этого не знал. Да и все равно никто из наших сегодня не пришел. Что же мне, одному тут пиво пить? Ты сам-то откуда будешь?
   – Из России.
   – Да, – задумчиво говорит он, отхлебывая большой глоток. – В России тяжело. Кризис у вас. И премьеры меняются как… Как в Италии. Тони, у вас ведь тоже все время меняются премьеры?
   – Ничего, – говорю я, – я сам не премьер, так что меня это мало задевает. Они не так уж давно меняться стали. Раньше один долго был.
   – Я помню. У него еще фамилия была такая, что не выговорить. Как вы ее выговаривали?
   – Привыкли.
   – А чего сменили?
   – Надоел.
   – Разнообразие, значит, любите? А вообще у вас как?
   – Ничего, помаленьку. Примерно как здесь, только похуже.
   – А пшеничное пиво у вас есть?
   – Все больше ячменное.
   – Как же вы так бедно живете?
   – Человек ко всему привыкает.
   – Да, – задумчиво вздыхает он. – Ну, ничего, – он чокается со мной.
   – Все образуется. Будет и у вас пшеничное пиво.
   Конечно, все образуется. Куда оно денется?
   – Ну, как дела? – спрашивает Шуберт.
   – Продвигается. Читаю, конспектирую. Хорошо бы еще сравнить с другими моделями. А то что-то очень уж односторонняя информация.
   Аналогичную технику наверняка выпускают и другие фирмы.
   – Так тебя интересуют модели наших конкурентов? Понимаю. Есть у нас такая информация.
   Он протягивает мне папку с пометкой "секретно". Документ называется
   "Как нам побить конкурентов".
   – Забавно, – говорю я. – А у конкурентов, небось, и на вас такая папка имеется.
   – А как же!
   Шуберт протягивает мне папку с таким же названием. Секретный документ, подготовленный в конкурирующей фирме, предваряется электронным письмом: "В соответствии с вашим запросом, высылаю интересующую вас документацию". Судя по адресу, документ прислал сотрудник конкурентов. Прямо "Алекс Юстасу".
   – Так у вас там и шпионы имеются?
   – Шпионы? Мне кажется, это не совсем удачное слово. Холодной войной отдает.
   – А как еще назвать того, кто посылает конкурентам секретные материалы?
   – Такие материалы всегда секретные. Зачем их читать кому попало? Но не от нас же их секретить. Ведь тут речь идет о вещах, которые непосредственно касаются нашей фирмы. Было бы просто невежливо не поставить нас в известность. Да мы бы и все равно узнали.
   Как все, оказывается, просто в современном мире большого бизнеса!
   Выходной решаю посвятить посещению Пинакотек, знаменитых музеев живописи.
   На метро доезжаю до станции Кенигсплатц. Уже на самой станции видно, что рядом находятся знаменитые музеи. Стены украшены репродукциями картин, в витринах на платформе выставлены копии античных скульптур.
   Король Баварии Людвиг Первый, при котором были построены музеи в округе, был большим любителем искусства, особенно античного. Желая превратить Мюнхен в подобие древних Афин, он обустроил площадь
   Кенигсплатц в духе древнегреческих традиций. По бокам от больших триумфальных ворот были построены музеи античного искусства – красивые здания в классическом стиле. Улица, начинающаяся на площади, ведет к черной колонне – монументу баварцам, павшим в наполеоновских войнах.
   Гитлер, который тоже был неравнодушен к античному искусству, питал понятную склонность к этой площади. При нем здесь проводились костюмированные парады и факельные шествия. Здесь же, на краю площади, противоположном триумфальным воротам, были построены два мрачных симметричных здания: резиденция фюрера и канцелярия НСДАП.
   Мюнхен был столицей гитлеровской партии. В районе античных музеев
   Кенигсплатц и Пинакотек был создан целый комплекс партийных зданий.
   Отчасти это были здания, построенные при Гитлере, как эти два серых близнеца или Храмы Славы – мавзолеи павших бойцов национал-социалистического движения, отчасти это были старые дворцы, каких немало было в округе. Одним из них был знаменитый Коричневый дом.
   В конце войны этот район особенно сильно бомбили. Американцы со свойственной им тщательностью разбомбили все музеи, практически не повредив ни серых близнецов, ни Храмы Славы. Храмы Славы взорвали уже после войны. Сейчас от них остался только фундамент, заросший кустарником. А близнецы так и остались стоять. После войны американцы устроили там свой штаб. Сейчас в бывшей резиденции фюрера расположилась консерватория, а в бывшей канцелярии НСДАП – институт этнографии.
   В солнечную погоду на каменных ступенях помпезных зданий загорают студентки. Жизнь берет свое.
   Но ночью, в тусклом лунном свете эти дома снова становятся мрачными и жутковатыми. Кажется, даже если бы я и не знал, что в них раньше находилось, они производили бы на меня такое же страшное впечатление.
   Собственно, эти два дома, да еще музей в Английском парке – все, что осталось от нацистской столицы. Коричневый дом, да и другие дворцы, обсиженные нацистами, после войны восстанавливать не стали. На месте
   Коричневого дома сейчас пустырь, окруженный забором, а на месте бывшего здания Гестапо площадь Жертв национал-социализма. Это мемориальное название, нет ни одного дома с таким адресом. Это просто место, посвященное памяти павших. На месте дома стоит черный столб, на котором горит вечный огонь. Напротив – современный дом-коробка с мемориальной доской, где написано, что здесь некогда был дворец одного из баварских принцев, где после был исполком
   Советской республики, после – служебное здание Гестапо. Последнее – очевидная причина того, что дворец не восстановили.
   Пинакотек две – Старая и Новая. Старая Пинакотека восстановлена. В ней выставлены произведения средневекового искусства и эпохи
   Возрождения. Второе безусловно интересно, здесь представлены полотна многих известнейших мастеров, но их работы известны мне уже по коллекции Эрмитажа. А вот европейская средневековая живопись действительно производит на меня неизгладимое впечатление, частично ломая стереотипы о мрачном средневековье. В Эрмитаже мало произведений того времени. Удивительно, что на многих полотнах заметны уже мотивы, которые вовсю расцвели в живописи двадцатого века. Выходит, что в мире действительно нет ничего нового.
   Современное здание напротив – Новая Пинакотека. Здесь представлено искусство девятнадцатого – двадцатого веков. Она была построена при короле Людвиге Первом. Над ее оформлением работали лучшие художники того времени, приглашенные королем в Мюнхен. Здание было разрушено в конце войны, его было не восстановить. На его месте построили другой, современный дом.
   Неподалеку строится третье здание – Современная Пинакотека. Там будут выставлены произведения нашего времени.
   В столовой мне не хватает одного пфеннига на обед. Шуберт доплачивает за меня.
   – Не рассчитал, – говорю я. – Мне казалось, что денег много, но аванс уже кончился.
   – Оно и не удивительно, – отвечает Шуберт. – Конечно, аванса не хватит, если платить пятьдесят марок в день за жилье.
   Да, это дорого. Каждую субботу, завидев меня, хозяин гостиницы радостно кричит с баварским акцентом: "Мастер хочет платить!" Мастер совсем не хочет, ему просто некуда деваться. И деньги мастера уходят на это дело очень быстро.
   – После обеда тебе надо попросить еще один аванс, – говорит Шуберт.
   – А дадут?
   – Ну не помирать же тебе с голоду.
   После обеда звоню в бухгалтерию.
   "К сожалению, мы ничем не можем вам помочь, – отвечают мне. – Вы уже получили один аванс, а два аванса не предусмотрены установленными правилами. Мы понимаем вашу ситуацию, но ничего не можем изменить".
   – Ничего не могут изменить, – говорю я Шуберту.
   Шуберт мрачно перекладывает какие-то бумаги у себя на столе, а потом говорит:
   – Мои худшие подозрения подтверждаются. Еще тогда, когда ты перетрусил, еще не ходя в консульство, я уже почувствовал что-то неладное, но теперь я просто уверен. Ты боишься бюрократов.
   – Вам показалось.
   – Нет, я это точно видел. Посмотрел бы ты на себя со стороны, как ты разговаривал. Ты ведь говорил с ними стоя, будто на том конце фельдмаршал. А это обычные чиновники, которые и слова-то человеческого не заслуживают.
   – Так мне было удобнее дотянуться до телефона.
   – А пододвинуть его к себе ты не мог? Ладно, не рассказывай сказки.
   Если хочешь сосать лапу до конца месяца, то оставь дело как есть, иначе соберись и попробуй стать человеком. Запомни, с бюрократами нельзя так разговаривать. Они будут рассказывать тебе сто раз, что от них ничего не зависит, и про свои дурацкие предписания. Тебе до этого нет никакого дела, тебе деньги нужны. Так и говори. Это твои деньги, а не их. Стукни по столу. Я сказал, стукни, а не погладь. Ну ладно, хотя бы так.
   – Бить по столу обязательно?
   – Думаешь, лучше сразу в морду? Научись для начала бить по столу.
   Делать это не обязательно, но уметь надо. Иди к ним и скажи, что тебе нужен аванс. И без денег не возвращайся, а то я совсем перестану тебя уважать. Это твои деньги, и они тебе нужны. На том стоим, как говаривал Мартин Лютер.
   Иду в бухгалтерию.
   – Вам же сказано, мы ничем не можем вам помочь.
   – Вы предлагаете мне просить милостыню?
   – Я вам ничего не предлагаю. Возьмите кредит в банке.
   – Очень остроумно. Я предпочитаю получать деньги там, где работаю.
   – Вы уже получили аванс. Это большие деньги, когда вы их успели потратить?
   – Я плачу пятьдесят марок в день за жилье.
   – Так много? Почему вы не нашли более дешевое жилье?
   – Вы можете мне такое предложить?
   – Это не входит в мои обязанности.
   – Я знаю. В мои тоже. Я не агент по недвижимости. Свое дело я делаю, а ваше дело – платить мне деньги. Именно поэтому я здесь.
   – Сожалею…
   – Я тоже.
   – У меня много дел.
   – У меня тоже. Ничего, я посижу здесь и подожду, пока вы освободитесь.
   – Войдите в мое положение. Вас много, а я один. Я не могу работать с каждым индивидуально. Это не входит в мои обязанности.
   – Это вас много, а я один. Я не обязан входить ни в чье положение, мне хватает своего.
   В пустых препирательствах проходит немало времени. Наконец, я возвращаюсь к Шуберту.
   – Ну как, получил?
   – Получил.
   – Хорошо, теперь я тебя снова уважаю. Как тебе наша бухгалтерия?
   – Ничего нового, так я ее себе и представлял. Я читал Кафку.
   – Кафка был не немец и писал не про Германию, – сухо замечает Шуберт.
   – Про Австрию или про Германию – какая разница?
   – Если ты сам не чувствуешь разницы, то ничем помочь не могу.
   Главное – ты научился их не бояться. Вы в России их совсем распустили, потому так и живете. Они вам на шею сели. Они бы и нам на шею сели, если б мы не умели ставить их на место.
   – В России бюрократы не такие, с ними проще. Они никогда не говорят, что от них ничего не зависит, наоборот каждый считает себя самым главным. Они сразу грубят, так что им и ответить не стыдно. А ваши все время вежливые, улыбаются, "спасибо-пожалуйста", "чем могу быть полезен?" С ними и разговаривать резко не удобно. Хотя, я понимаю, что по сути они ничем не отличаются.
   – Это точно. Он никогда не пошлет тебя в задницу, он скажет очень вежливо: "Господин Свердлов, не будете ли вы столь любезны, проследовать в задний проход". Ты даже не поймешь, что тебя послали, и пойдешь туда строевым шагом, радостный, что с тобой так вежливо поговорили.
   Он прав, конечно. Мне еще много чему надо учиться.
   Вечером гуляю по Олимпийскому парку.
   До войны эту территорию на севере баварской столицы занимал аэропорт. Естественно, он был полностью разрушен. Сюда сгребли все, что осталось от города, и получилась гора. Довольно высокая гора. С ее вершины открывается живописный вид на город, в хорошую погоду отсюда видны Альпы.
   Олимпийские игры в Мюнхене проводились в 1972 году. Тогда эту местность основательно облагородили, разбили парк, построили очень красивые стадионы. Они выполнены в виде натянутых на высокие мачты поверхностей. Очень интересное архитектурное решение. Туда проложили и железную дорогу, правда, сейчас поезда в Олимпийский парк больше не ходят, там построена станция метро.
   К сожалению, олимпиада 1972 года запомнилась не оригинальными стадионами и не спортивными достижениями. Праздник был омрачен захватом в заложники израильской сборной. В ходе перестрелки спортсмены погибли.
   Рядом с Олимпийским парком расположилась Олимпийская деревня, где тогда жили спортсмены. Сейчас здесь живут студенты Мюнхенского университета.
   Здесь же центральный офис БМВ. Красивый небоскреб, самое высокое здание города. Выше его только телебашня. Она тут же, в Олимпийском парке. Можно подняться наверх. Билеты для студентов дешевле.
   Показываю в кассе свое аспирантское удостоверение.
   – Что это? – спрашивают меня.
   – Студенческий билет.
   – Югославский?
   – Российский.
   Меня пропускают со скидкой.
   С башни весь город как на ладони. Даже здание БМВ отсюда кажется не очень большим. Как обычно в телебашнях, здесь есть и вращающийся ресторан, но там для меня все слишком дорого.
   Еще одна достопримечательность Олимпийского парка – маленькая православная часовня. Построил ее после войны один казак. Как он оказался в Мюнхене, никто не знает. Но сам он личность в городе известная. За бесценок он приобрел маленький участок земли на краю города, и один построил себе дом и часовню. Когда земля понадобилась для Олимпийского парка, согнать его оттуда не удалось. Так он там до сих пор и живет.
   Конец лета выдался особенно жарким. Семь потов сойдет, пока доберешься до работы. Это еще хорошо, что в Фирме рядовым сотрудникам не положено ходить в костюмах, это исключительная привилегия руководства. Даже Шуберт еще недостаточно большой начальник для этого. А ведь есть такие фирмы, где все ходят в костюмах. Вот уж кому тяжело.
   Да и просто в рубашке и в светлых штанах в здании находиться тяжело.
   Открыты окна, вовсю работает кондиционер, но все равно очень жарко.
   Пот так и лезет в глаза.
   За окном замечательный вид. Здания Фирмы, пригороды, а где-то далеко, на горизонте, темнеет стена Альп.
   "У нас тут самый удачный кабинет, – говорит Шуберт. – Окна сразу на две стороны, их можно открыть, да еще и кондиционер есть. В других зданиях не так. В домах постарше открываются окна, но нет кондиционеров, а в новом здании, – он кивает в сторону главного небоскреба, сверкающее и переливающееся на солнце, – там кондиционеры есть, но окна не открываются. Вот уж где действительно тяжело. Этот дом раскаляется на солнце как сковородка, а от кондиционеров толку почти нет".
   Шуберт выглядывает во двор. Посреди двора стоит фургончик, украшенный логотипами Фирмы.
   – О! Они и к нам заехали!
   – Что это? – спрашиваю я.
   – Рекламный фургон. Он ездит по всей Европе и показывает достижения
   Фирмы. Сейчас проездом и у нас остановился.
   – Что-то вроде бродячего цирка?
   – Да, что-то вроде. Сходи, глянь. Его тут не часто увидишь. Кстати, можешь и в главное здание заскочить, оценить, насколько у нас тут лучше. К нам сейчас приехал представитель вашего института. Поговори с ним, ты хотел выяснить насчет помощи вашей лаборатории.
   Спускаюсь вниз. По пути в главное здание заглядываю в фургон.
   Новомодные плоские мониторы, плакаты, графики. Обычная показуха, хотя и довольно современная.
   Представитель института мне не знаком. Впрочем, у нас большой институт, всех знать нельзя.
   Выслушав меня, он с раздражением объясняет, что помощь распределяется согласно решениям администрации, и не мое дело лезть в дела руководства.
   Возвращаюсь несколько обескураженный. Конечно, приятно узнать, что институт все-таки получает помощь, но обидно, что эта помощь не дойдет до нашей лаборатории.
   – Ну как? – спрашивает Шуберт.
   – Похоже, что там уже все схвачено, и нам ничего не светит.
   – А это очень даже возможно, – отвечает Шуберт. – Институт большой, на всех не хватает. Кто ближе к кормушке, тому и достается. Да ты не переживай: зачем вам это старье? Сам же говорил, что современной техники не хватает. Подожди, все будет. Не все же вашему институту без денег сидеть. Купите еще себе хорошее новое оборудование. Да и вообще учиться на старом совсем не плохо: потом на новое будет перейти легко. А от нового что толку? Оно ведь все равно скоро устареет. Ты на него и здесь насмотришься.
   – Так я же его не вижу совсем. Одни бумаги. Читать я и дома могу, а я же хотел на передний край науки и техники. Я вот все читаю тут про эту технику, но совсем же ее не вижу. А мне бы хоть одним глазком…
   – Ты, наверное, хочешь на наш испытательный полигон. Понимаю. Я туда позвоню. Обеспечим тебе экскурсию. Посмотришь, как всю эту технику тестируют. Это тебе полезно будет. Позвоню сегодня туда, договорюсь.
   Наконец-то сбудется моя мечта! До переднего края рукой подать.
   Вечером за одним столиком со мной сидит седой, но крепкий мужчина.
   Мы чокаемся с ним пивом.
   – Я тебя часто здесь вижу, – говорит он. – Ты живешь здесь, в гостинице?
   – Да, я на практику приехал из Петербурга.
   – А где практика?
   Говорю.
   – Это тебе здорово повезло. В такую солидную фирму не всякого немца на практику возьмут. А потом еще перспективы.
   – Обещают взять потом на работу в Петербурге.
   – Это хорошо. А жить тут не тяжело?
   – Я же не долго, чего страшного?
   – Бавария все-таки. Тут баварцы кругом. Я бы тут долго не смог. Сам я не местный, тоже в гостинице живу. Я работаю тут на стройке. Но на выходные я еду домой. Жить в Мюнхене неотлучно тяжело.
   – А вы откуда?
   – Из Саксонии. Хотя, родился я в Богемии. Это сейчас Чехия. После войны нас оттуда выселили. Я тогда еще был совсем ребенком, но хорошо помню то время. Сначала через нашу деревню шли беженцы, потом пошли немецкие войска. Без всякого порядка шли, просто бежали. Потом пришли русские. У нас остановился один офицер. Он тогда расстелил на столе карту и показал, где будет Германия. А где мы живем, там, значит, Германии не будет, будет Чехия. Он уже тогда это знал. А через некоторое время нас действительно оттуда выселили. Пришлось уезжать. Не сразу, но устроились на новом месте, привыкли. Ну, тогда всем тяжело было, не нам одним. Что поделаешь? Война.
   – А вы потом бывали на родине?
   – Бывал. Ездил пару раз в отпуск. Там с тех пор почти ничего не изменилось, только люди другие.
   – Обратно не тянет?
   – Куда? Я уже привык жить где живу, чего снова с места срываться?
   Да и что я там буду делать, в чужой стране?
   Мой собеседник отхлебывает пива и вдруг, резко поставив кружку, вскрикивает:
   – Гитлер, этот идиот! Чего он вообще хотел? Не нравилось ему, видите ли, что германская промышленность в руках у немецких евреев!
   И чего добился? Теперь она в руках американских евреев. Этого ему надо было? Куда он лез? Он хоть на карту посмотрел, прежде чем переть в Россию?
   Мой собеседник отхлебывает еще пива и несколько успокаивается.
   – Как много сейчас постояльцев в гостинице, – говорит он, меняя тему. – Это они все на Октоберфест приехали. Я на эти выходные тоже уезжать не буду. Раз уж я здесь, пропустить открытие Октоберфеста нельзя, это же самое интересное.
   – А когда будет открытие?
   – В субботу утром. Будет торжественное шествие на Карлсплатц. Сходи туда обязательно. Это стоит посмотреть. Оттуда все пойдут на Терезин луг. Там бургомистр Мюнхена торжественно откроет бочку и праздник начнется.
   – Только и разговоров, что об Октоберфесте, – ворчит официант Тони, проходя мимо нас. – Ничего там нет хорошего – толпа народу и бурда вместо пива.
   Мой сосед злорадно ухмыляется.
   – Им во время праздника придется работать, – говорит он. – Обычно они работают посменно, но во время Октоберфеста их заставляют выходить на работу всех, чтоб они туда не пошли и не поддержали тем самым конкурентов. Там ведь маленькие пивоварни не участвуют, только большие.
   Суровая мера!
   Утром отправляюсь на испытательный полигон. Это в нескольких автобусных остановках от главного здания. По территории Фирмы ходит собственный рейсовый автобус.
   Меня встречает молодой инженер, которому поручено провести для меня экскурсию. Он показывает мне то оборудование, про которое я до сих пор только читал. Большие шкафы, набитые электроникой.
   – Сколько все это стоит? – спрашиваю я.
   – Мне такую сумму даже и не выговорить, – отвечает инженер. -
   Дешевле миллиона тут только наш портативный тестер. Он стоит только пару сотен тысяч.
   Он показывает мне разные приборы и стенды. Подводит к большому стенду, обмотанному проволокой.
   – Здесь мы проводим длительный и сложный эксперимент по заказу НАСА.
   – Почему он обмотан проволокой?
   – Чтоб всякие придурки блоки не выдергивали. А то понадобится кому-нибудь блок для его экспериментов, он возьмет и выдернет из соседнего стенда, а нам потом все исследование сначала проводить. Не перевелись еще такие клоуны.
   За раскрытым окном обычная городская улица. Ходят люди, проезжают автобусы.
   – У вас даже решеток на окнах нет, – говорю я. – Не боитесь, что кто-нибудь залезет и украдет чего-нибудь?
   – Это только кажется, что залезть сюда просто. Здание охраняется очень хорошо. Видеокамеры, электроника всякая. Я не знаю точно, что будет тому, кто попытается залезть в окно, но мало ему точно не покажется.
   Меня знакомят с коллегами. Практикант из Норвегии, практикантка из
   США. Симпатичная девушка, только с лицом что-то странное. Похоже на нервный тик.
   – Нравится тебе у нас? – спрашивает она.
   – Да, здесь здорово. До этого я был в административном квартале.
   Там скучно, бумаги одни. А здесь передний край науки и техники.