Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
Светлана Бурлак
Происхождение языка. Факты, исследования, гипотезы
В науке нет такого запретного соседнего или дальнего участка, где висела бы надпись: «Посторонним вход запрещен». Ученому все дозволено – все перепроверить, все испробовать, все продумать, не действительны ни барьеры дипломов, ни размежевание дисциплин. Запрещено ему только одно: быть не осведомленным о том, что сделано до него в том или ином вопросе, за который он взялся.
Б. Ф. Поршнев
Фонд некоммерческих программ «Династия» основан в 2002 году Дмитрием Борисовичем Зиминым, почетным президентом компании «Вымпелком». Приоритетные направления деятельности Фонда – развитие фундаментальной науки и образования в России, популяризация науки и просвещение. В рамках программы по популяризации науки Фондом запущено несколько проектов.
В их числе – сайт elementy.ru, ставший одним из ведущих в русскоязычном Интернете тематических ресурсов, а также проект «Библиотека «Династии»» – издание современных научно-популярных книг, тщательно отобранных экспертами-учеными.
Книга, которую вы держите в руках, выпущена в рамках этого проекта. Более подробную информацию о Фонде «Династия» вы найдете по адресу www.dynastyfdn.ru.
В их числе – сайт elementy.ru, ставший одним из ведущих в русскоязычном Интернете тематических ресурсов, а также проект «Библиотека «Династии»» – издание современных научно-популярных книг, тщательно отобранных экспертами-учеными.
Книга, которую вы держите в руках, выпущена в рамках этого проекта. Более подробную информацию о Фонде «Династия» вы найдете по адресу www.dynastyfdn.ru.
Предисловие
Проблема происхождения языка (или, по-другому, глоттогенеза) издавна занимает умы людей. Во множестве мифов самых разных народов в качестве важного элемента сотворения мира выступает дарование человеку языка высшими силами, а герои диалога Платона «Кратил» спорят о том, даны ли имена всем вещам в соответствии с их природой или же в соответствии с общественным договором.
Тем не менее до недавних времен эта проблема считалась (а многими и поныне считается) неразрешимой. Общеизвестен запрет, наложенный на рассмотрение работ в этой области Парижским лингвистическим обществом в 1866 г. И действительно, заниматься вопросами возникновения языка чрезвычайно сложно – во-первых, потому, что никакую гипотезу нельзя проверить непосредственно, а во-вторых, потому, что процесс этот уникален – так же, как уникально, например, возникновение жизни или рождение Вселенной.
Однако в последние десятилетия исследования, посвященные происхождению человеческого языка, возвращаются в научный обиход. В настоящее время не будет преувеличением сказать, что глоттогенетическая проблематика вошла в моду и стала необычайно популярна. Только в каталоге ИНИОН (начиная с 2000 г.) под рубрикой «Происхождение языка» упомянуто несколько десятков работ, число книг о происхождении языка, вышедших за рубежом за последние десять лет, превышает два десятка, количество же статей, разделов в книгах, докладов на конференциях и симпозиумах не поддается исчислению.
До недавнего времени о происхождении языка можно было строить лишь более или менее правдоподобные догадки – придумывать сценарии, как мог бы возникнуть язык. Сценариев таких было много – так, уже к 1977 г. насчитывалось не менее 23 основополагающих теорий происхождения языка1[1]. Трудовая теория и теория междометий, теория общественного договора и теория звукоподражаний, теория диффузных выкриков, согласно которой «значение «знаков» первобытного языка было диффузным: это был призыв к действию и вместе с тем указание на орудие и продукт труда»2, и т. д., и т. д…
Эти теории можно было пересказывать и систематизировать, как, например, в книге Бориса Владимировича Якушина «Гипотезы о происхождении языка»3, можно было остроумно высмеивать, как это сделано у Олега Альбертовича Донских4(см. ниже «Былинку про веселого камнетеса»), но трудно было – ввиду отсутствия сведений о многих ныне известных фактах – показать, в чем конкретно состоит их ошибочность. В англоязычной литературе такие теории получили презрительное наименование just so stories– «просто сказки», как у Редьярда Киплинга.
Люди и привыкли. Поедят, попьют, а потом встанет тот первый камнетес и скажет: Бам-бам! – «пошли камни долбить». А как придут на место, возьмет он камень и: «Бам-бам!» – вот, мол, взял камень. Все смотрят, восхищаются, кивают ему: здорово, мол, давай-давай! Человеку приятно, что его хвалят, он и старается. Сочинил «тюк-тюк», потом «бух-бух» и «трах-тарарах»… Остальные за ним повторяют, и вроде разговор идет. Камнетес возьмет большой булыжник: Бам-бам! – остальные скажут: ба-ба! Возьмет поменьше: Тюк-тюк! – остальные: Тю-тю! Схватит кость: Крак-крак! а все: Кра-кра! Повторяют, запоминают. Тут и детишки вертятся. Сидит как-то камнетес, камни у него кончились, а руки зудят – еще бы подолбить. Вот он и крикнул ребятенку: Бам-бам! Тот не понял. Он еще раз: Бам-бам!.. Тот посмотрел на него, подумал… и приволок большущий булыжник. В другой раз камнетес зовет того смышленого мальчонку: Крак-крак! Тот понял – и притащил кости. И пошло, и пошло: от «бама» – одни слова, от «крака» – другие, от «тюка» – третьи. Из «бама» получились «долби» и «булыжник», «наковальня» и «тот, кто бамает». Из «тюка» – «стучи», «камешек», «тот, кто тюкает»… И если к любому языку присмотреться, видно, что почти все слова к нам прямехонько от тех самых «бамов», «бацев» и «тарарахов» идут.
К началу нового тысячелетия обсуждение проблемы происхождения человеческого языка вышло на вполне научный уровень. Теперь уже нельзя просто сказать, что «язык – продукт общественного договора» или «все слова произошли от звукоподражаний». При нынешнем состоянии научных знаний для того, чтобы гипотеза имела право на существование, нужно, чтобы она не противоречила многочисленным известным фактам и не нарушала уже установленных закономерностей. Впрочем, работы, авторы которых больше полагаются на умозрение, чем на научные данные, продолжают появляться.
Но если раньше работ, основывающихся исключительно на философских размышлениях о том, как мог бы возникнуть язык, было (прежде всего ввиду отсутствия у авторов необходимой информации) достаточно много, то теперь на смену им пришел углубленный анализ данных этологии, нейрофизиологии, генетики, психолингвистики, археологии, антропологии и других наук. И это позволяет реконструировать картину становления человеческого языка – хотя и не во всех подробностях, но зато с достаточно высокой степенью обоснованности. Речь идет не о том, что могло бы быть, а о том, что точно было, и о том, что – в соответствии с установленными к настоящему времени законами – не могло из этого не воспоследовать.
Уже стало общим местом утверждение о том, что проблема происхождения языка лежит на стыке многих наук6. В книге психолингвиста Джин Эйчисон7она графически представлена в виде мозаики-«паззла», отдельные фрагменты которого соответствуют разным наукам. В любом исследовании по данной теме, претендующем на научность, независимо от специализации его автора, значительное внимание уделяется подробному разбору (или, в крайнем случае, обстоятельному обзору) результатов смежных дисциплин. Так, в книге нейрофизиолога Терренса Дикона8 вся первая часть (почти треть всего объема книги) посвящена языку, в книге лингвиста Эндрю Карстейрса-Маккарти9 одна из семи глав представляет собой анализ данных эволюционной антропологии, нейрофизиологии и исследований коммуникации высших приматов. Появляются многочисленные сборники10, в которых под одной обложкой собраны работы представителей разных областей знания, посвященные тем или иным аспектам происхождения языка, проводятся симпозиумы, собирающие вместе представителей разных наук11, осуществляются мультидисциплинарные исследования12. Наконец, публикуются обзорные работы, ставящие своей целью обрисовать общую картину исследований по происхождению языка, осмыслить и классифицировать различные теории13.
Разумеется, и в более ранних работах имеется немало ценных идей, выдающихся догадок и гениальных прозрений, однако их рассмотрение привело бы к многократному увеличению объема книги, поэтому я ограничусь в первую очередь анализом книг и статей последних лет, привлекая остальные лишь эпизодически. Итоги исследований предшествующего периода подводятся в работах Дж. Эйчисон14, Т. М. Николаевой15, Я. А. Шера, Л. Б. Вишняцкого и Н. С. Бледновой16, Б. В. Якушина17 и др. Обстоятельный разбор теорий происхождения языка, разрабатывавшихся в XVIII–XIX вв., можно найти в книге О.А. Донских18.
В работах, посвященных глоттогенезу, нередко используется метод экстраполяции – ученые пытаются продолжить тенденции, которые можно наблюдать сейчас (или в историческое время), на те периоды, которые непосредственному наблюдению недоступны. При исследовании происхождения языка в качестве материала для экстраполяций часто берутся результаты, полученные в рамках сравнительно-исторического языкознания: если мы, зная нынешние языки, можем установить, как говорили люди 6 тысяч лет назад – например, на праиндоевропейском языке, предке таких языков, как русский, английский, немецкий, греческий, латынь, санскрит и т. д.19, – то, может быть, эти знания можно спроецировать и на более ранние эпохи? Так, например, в XIX в. Людвиг Нуаре основывал свою трудовую теорию происхождения языка на том, что «индоевропейские корни могут быть произведены не просто из глагольных основ, а именно из звуков, сопровождающих коллективные действия»20. В XXI в. президент Международного общества происхождения языка Бернар Бичакджан, основываясь на том, что для праиндоевропейского языка предполагается наличие множества согласных, различающихся по характеру работы голосовых связок, приходит к выводу, что «человеческой речи предшествовал не лепет, а вокализации животных»21. Обе эти идеи не выдерживают критики – прежде всего потому, что человеческий язык возник не 6 и даже не 12 тысяч лет назад, а несравненно раньше (кроме того, для других надежно реконструированных праязыков того же периода восстанавливаются системы согласных, где противопоставления, связанные с работой голосовых связок, не играют столь существенной роли22).
Праиндоевропейские согласные (по одной из реконструкций).
Прауральские согласные (по одной из реконструкций).
Время существования прауральского языка – примерно такое же, как и праиндоевропейского.
Другой путь экстраполяции – продолжение векторов развития коммуникативных систем животных. Об этом, правда, до недавнего времени было известно слишком мало для того, чтобы делать обоснованные выводы.
Многие исследователи стремятся найти аналогии происхождению языка: может быть, есть что-то похожее на процесс глоттогенеза, что мы можем наблюдать сейчас?
Чаще всего в качестве такого рода модели выступает освоение языка детьми. Как пишет лингвист Василий Иванович Абаев23, «формирование сознания и речи у детей в «сгущенном» виде повторяет процесс формирования сознания и речи у первобытного человека». Каждый ребенок проходит путь от полного неумения пользоваться языком до овладения им в совершенстве. Может быть, стадии, на которые можно разбить этот путь, соответствуют тем стадиям, которые проходило человечество в процессе своего происхождения «от обезьяны»? Гипотезы высказывались разные, даже самые фантастические, в рамках которых становление языка у ребенка признается точнейшей копией глоттогенеза – вплоть до указания временно́го масштаба (сколько тысяч лет назад что появилось).
Другую возможность наблюдать возникновение языка «из ничего» дают пиджины: когда, например, английские купцы, не зная китайского языка, приезжали в Китай торговать с местными купцами, не знавшими английского, у них стихийно формировалось своеобразное, довольно примитивное средство общения – пиджин. Не мог ли подобным образом сформироваться язык у первобытных людей на каком-то этапе их эволюции?
Еще одна возможность судить о происхождении языка – поиск корреляций. Так, например, долгое время существовало предположение о корреляции между объемом мозга и наличием языка24. Были попытки найти «критерий человека» по изготавливаемым орудиям – поскольку язык существует у человека, то, если удастся определить, кто из наших первобытных предков уже может, судя по орудиям, считаться «настоящим» человеком, можно будет предположить, что именно он и был первым обладателем «настоящего» языка.
Можно пытаться проследить, как появляются новые языковые элементы сейчас, – может быть, это отражает какие-то характеристики нашего мышления, которые существовали и раньше и могли принимать участие в возникновении самых первых элементов самого первого праязыка?
Далее, язык может существовать лишь в обществе. Значит, можно искать корреляции между языком и какими-либо социальными характеристиками.
Исследователи – специалисты в разных областях науки – подходят к изучению проблемы происхождения языка с разных позиций. Антропологов интересует прежде всего то, как связано наличие языка (в первую очередь звукового) с различными анатомическими особенностями. Археологи, культурные антропологи, культурологи стремятся установить, как коррелирует наличие языка с уровнем культуры, в частности, с производством орудий, существованием ритуальных практик, искусством и т. д., психологи – как язык связан с когнитивными способностями. Биологов (этологов) интересует эволюционная преемственность между человеческим языком и коммуникативными системами животных. Лингвисты ищут объяснения тому, как возникли так называемое «двойное членение» (см. гл. 1) и грамматика (прежде всего морфология и сложный синтаксис), был ли человеческий язык первоначально един или же «протоязыков» было несколько (проблема моногенеза-полигенеза). При этом разные исследователи выдвигают на первый план различные аспекты коммуникативных систем и их соотношений. Люди, не имеющие лингвистического образования, обычно определяющим элементом человеческого языка считают слова. Напротив, лингвисты обычно главным в языке считают грамматику. Люди, не имеющие биологического образования, склонны работать в рамках бинарного противопоставления «человек – животные», биологи же обычно разделяют позвоночных и беспозвоночных (у последних тоже представлены сложные коммуникативные системы, но эти системы не только не являются путем к человеческому языку, но даже не могут быть названы его адекватной моделью, поскольку беспозвоночные слишком далеки от человека филогенетически), человекообразных и прочих обезьян (известно, что многие свойства мышления, необходимые для успешного функционирования человеческого языка, представлены лишь у первых) и т. д. Соответственно задается и направление дальнейших поисков: исследователи целенаправленно ищут в работах представителей смежных областей тот конкретный фрагмент, который представляется им наиболее существенным, и нередко, увы, упускают другие, не менее важные моменты. Таким образом, во многих работах, посвященных глоттогенезу, излагается лишь сравнительно небольшая часть необходимого фактического материала – та, которая кажется наиболее важной данному конкретному исследователю.
Существенно тормозит прогресс исследований происхождения языка то, что сведения о новых открытиях, которые делаются в рамках той или иной научной области, можно почерпнуть лишь из специальных изданий, а понять – только при условии достаточно серьезного знакомства с тем, что было в этой области сделано раньше. До широкой публики (а тем самым и до специалистов из других научных сфер) доходят лишь крохи необходимой информации. Несколько изменили ситуацию к лучшему сайты «Элементы большой науки» (elementy.ru) и «Антропогенез.ру» (antropogenez.ru). Огромный вклад в ознакомление широких читательских кругов с результатами приматологов, обучавших человекообразных обезьян языкам-посредникам, внесла книга специалистов по поведению животных Зои Александровны Зориной и Анны Анатольевны Смирновой «О чем рассказали «говорящие» обезьяны: Способны ли животные оперировать символами?»25. О тех сторонах языка, которые важны для понимания его происхождения, увлекательно рассказывает американский психолингвист Стивен Пинкер в своей книге «Язык как инстинкт»26. Современные достижения в области изучения ископаемых предков человека доступно изложены в книге археолога Леонида Борисовича Вишняцкого «Человек в лабиринтах эволюции»27. Но конечно же полной подборки сведений, релевантных для изучения проблемы глоттогенеза, ни в одном из этих исследований нет, поскольку это не входит в число их задач. Заполнить по мере возможности эту лакуну и призвана настоящая книга.
Обозреть и проанализировать все выдвинутые даже за последнее время гипотезы о происхождении языка – задача нереальная уже хотя бы потому, что, пока эта книга будет готовиться к печати, их число наверняка пополнится. Поэтому я ставила перед собой другую цель – в доступной (по возможности) форме познакомить читателей с достижениями разных наук (конечно же не со всеми, но хотя бы с представительной их частью). Разумеется, в рамках одной книги невозможно рассказать обо всем. Горы литературы написаны и про язык, и про эволюцию, и про генетику, и про коммуникацию животных, и про палеоантропологию, и про археологию палеолита, и про высшую нервную деятельность, и про многое другое, что важно учитывать при исследовании глоттогенеза. Тем не менее я старалась построить изложение так, чтобы дать читателю возможность составить наиболее полную картину, особенно подробно освещая те вопросы, которым, на мой взгляд, не уделялось должного внимания в предшествующих публикациях. В целом ряде случаев изложение приходится начинать с азов, хорошо известных представителям соответствующих специальностей, но необходимых для того, чтобы неспециалисты тоже могли во всем разобраться.
Вооруженный этими знаниями, читатель сможет сам оценить меру адекватности выдвигаемых гипотез – как тех, которые будут рассмотрены в этой книге, так и тех, которые остались за ее рамками. Для исследователей, стремящихся создать свою теорию глоттогенеза, эта подборка материалов будет полезна тем, что позволит им не тратить силы на разработку заведомо ложных версий. Ведь даже самому талантливому ученому не под силу создать адекватную теорию в условиях слабого знакомства с фактами.
Я стараюсь основываться только на том, что установлено твердо, поэтому многих сенсационных находок, часто упоминаемых в связи с проблемой происхождения языка, вы на страницах этой книги не обнаружите. Такова, например, «неандертальская флейта» из Дивье Бабе 1 в Словении: при переисследовании дырочки на этой кости оказались не делом рук человеческих, а следами зубов хищника28. Разбор всех подобных «фактов» занял бы слишком много места, поэтому я их просто опускаю при изложении.
Для тех читателей, которые захотят более углубленно ознакомиться с какими-то конкретными материалами, я привожу (в конце книги в разделе «Примечания») ссылки на все работы, которые были использованы в процессе подготовки текста.
Ученые не только накапливают факты, они разрабатывают теории, объясняющие их взаимосвязи и взаимообусловленность. Установленные закономерности значительно сужают поле допустимых гипотез о происхождении языка. Появилась возможность не только выдвигать гипотезы, но и проверять их, отвергать необоснованные. Соответственно, теперь построить подобную гипотезу так, чтобы она не вступила немедленно в противоречие с тем, что уже известно, трудно – но тем выше научная ценность каждой такой гипотезы.
Автор выражает искреннюю благодарность П. М. Аркадьеву, А. Г. Беловой, Л. Б. Вишняцкому, М. А. Даниэлю, И. Б. Иткину, А. Г. Козинцеву, А. Ю. Кульпину, А. В. Маркову, Т. Г. Погибенко и В. С. Фридману, прочитавшим эту книгу в рукописи и сделавшим ряд ценных замечаний, а также А. Н. Барулину, Ю. Е. Березкину, С. А. Боринской, Е. В. Веселовской, Е. А. Гороховской, С. В. Дробышевскому, Вяч. Вс. Иванову, З. А. Зориной, Е. И. Евиной, О. В. Федоровой, М. В. Фридман, Т. В. Черниговской, Б. В. Чернышеву и С. А. Ястребову за дружескую помощь и советы на разных этапах работы. Разумеется, все оставшиеся ошибки и неточности лежат целиком на совести автора.
Издательство Corpus выражает благодарность Маурисио Антону, Мэтью Беннету, Мариан Ванхерен, Бонни Джею, Франческо д'Эррико, Леониду Михайловичу Захарову, Николаю Ковалеву, Акселю Михельсену Жанне Ильиничне Резниковой и Татьяне Руссите за предоставленные иллюстрации.
Книга была написана при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, грант 08-04-93816a/K.
Тем не менее до недавних времен эта проблема считалась (а многими и поныне считается) неразрешимой. Общеизвестен запрет, наложенный на рассмотрение работ в этой области Парижским лингвистическим обществом в 1866 г. И действительно, заниматься вопросами возникновения языка чрезвычайно сложно – во-первых, потому, что никакую гипотезу нельзя проверить непосредственно, а во-вторых, потому, что процесс этот уникален – так же, как уникально, например, возникновение жизни или рождение Вселенной.
Однако в последние десятилетия исследования, посвященные происхождению человеческого языка, возвращаются в научный обиход. В настоящее время не будет преувеличением сказать, что глоттогенетическая проблематика вошла в моду и стала необычайно популярна. Только в каталоге ИНИОН (начиная с 2000 г.) под рубрикой «Происхождение языка» упомянуто несколько десятков работ, число книг о происхождении языка, вышедших за рубежом за последние десять лет, превышает два десятка, количество же статей, разделов в книгах, докладов на конференциях и симпозиумах не поддается исчислению.
До недавнего времени о происхождении языка можно было строить лишь более или менее правдоподобные догадки – придумывать сценарии, как мог бы возникнуть язык. Сценариев таких было много – так, уже к 1977 г. насчитывалось не менее 23 основополагающих теорий происхождения языка1[1]. Трудовая теория и теория междометий, теория общественного договора и теория звукоподражаний, теория диффузных выкриков, согласно которой «значение «знаков» первобытного языка было диффузным: это был призыв к действию и вместе с тем указание на орудие и продукт труда»2, и т. д., и т. д…
Эти теории можно было пересказывать и систематизировать, как, например, в книге Бориса Владимировича Якушина «Гипотезы о происхождении языка»3, можно было остроумно высмеивать, как это сделано у Олега Альбертовича Донских4(см. ниже «Былинку про веселого камнетеса»), но трудно было – ввиду отсутствия сведений о многих ныне известных фактах – показать, в чем конкретно состоит их ошибочность. В англоязычной литературе такие теории получили презрительное наименование just so stories– «просто сказки», как у Редьярда Киплинга.
Былинка про веселого камнетеса5
Сперва-то человек неважно жил. А хотел, конечно, лучше. Ну и стал долбить камни. И вот как-то, сто тыщ или мильон лет назад, поел камнетес саблезубой тигрятины, запил ее дынькой цамма, отдохнул и пошел своим главным делом заниматься. Солнышко светило, птички пели, и работа шла радостно: бум-бум! – тюк-тюк! – бум-бум! – тюк-тюк! И захотел человек попеть. А как петь, если еще не говоришь? И начал он со своими камнями «перезваниваться». Они ему: бум-бум! а он им: бу-бу! они ему: тюк-тюк! а он им: тю-тю! Сначала не очень похоже получалось, но все же что-то вроде песни – дело еще веселей пошло. Со временем стали ему подражать другие камнетесы. Сидят они рядком, булыжником по булыжнику колотят и друг с другом перекрикиваются: Бу-бу-у! – Тю-тю-у! Бум-бу-у-ммм! – Тюк-тю-у-ук! И весело, и работа идет – живи да радуйся!Люди и привыкли. Поедят, попьют, а потом встанет тот первый камнетес и скажет: Бам-бам! – «пошли камни долбить». А как придут на место, возьмет он камень и: «Бам-бам!» – вот, мол, взял камень. Все смотрят, восхищаются, кивают ему: здорово, мол, давай-давай! Человеку приятно, что его хвалят, он и старается. Сочинил «тюк-тюк», потом «бух-бух» и «трах-тарарах»… Остальные за ним повторяют, и вроде разговор идет. Камнетес возьмет большой булыжник: Бам-бам! – остальные скажут: ба-ба! Возьмет поменьше: Тюк-тюк! – остальные: Тю-тю! Схватит кость: Крак-крак! а все: Кра-кра! Повторяют, запоминают. Тут и детишки вертятся. Сидит как-то камнетес, камни у него кончились, а руки зудят – еще бы подолбить. Вот он и крикнул ребятенку: Бам-бам! Тот не понял. Он еще раз: Бам-бам!.. Тот посмотрел на него, подумал… и приволок большущий булыжник. В другой раз камнетес зовет того смышленого мальчонку: Крак-крак! Тот понял – и притащил кости. И пошло, и пошло: от «бама» – одни слова, от «крака» – другие, от «тюка» – третьи. Из «бама» получились «долби» и «булыжник», «наковальня» и «тот, кто бамает». Из «тюка» – «стучи», «камешек», «тот, кто тюкает»… И если к любому языку присмотреться, видно, что почти все слова к нам прямехонько от тех самых «бамов», «бацев» и «тарарахов» идут.
К началу нового тысячелетия обсуждение проблемы происхождения человеческого языка вышло на вполне научный уровень. Теперь уже нельзя просто сказать, что «язык – продукт общественного договора» или «все слова произошли от звукоподражаний». При нынешнем состоянии научных знаний для того, чтобы гипотеза имела право на существование, нужно, чтобы она не противоречила многочисленным известным фактам и не нарушала уже установленных закономерностей. Впрочем, работы, авторы которых больше полагаются на умозрение, чем на научные данные, продолжают появляться.
Но если раньше работ, основывающихся исключительно на философских размышлениях о том, как мог бы возникнуть язык, было (прежде всего ввиду отсутствия у авторов необходимой информации) достаточно много, то теперь на смену им пришел углубленный анализ данных этологии, нейрофизиологии, генетики, психолингвистики, археологии, антропологии и других наук. И это позволяет реконструировать картину становления человеческого языка – хотя и не во всех подробностях, но зато с достаточно высокой степенью обоснованности. Речь идет не о том, что могло бы быть, а о том, что точно было, и о том, что – в соответствии с установленными к настоящему времени законами – не могло из этого не воспоследовать.
Уже стало общим местом утверждение о том, что проблема происхождения языка лежит на стыке многих наук6. В книге психолингвиста Джин Эйчисон7она графически представлена в виде мозаики-«паззла», отдельные фрагменты которого соответствуют разным наукам. В любом исследовании по данной теме, претендующем на научность, независимо от специализации его автора, значительное внимание уделяется подробному разбору (или, в крайнем случае, обстоятельному обзору) результатов смежных дисциплин. Так, в книге нейрофизиолога Терренса Дикона8 вся первая часть (почти треть всего объема книги) посвящена языку, в книге лингвиста Эндрю Карстейрса-Маккарти9 одна из семи глав представляет собой анализ данных эволюционной антропологии, нейрофизиологии и исследований коммуникации высших приматов. Появляются многочисленные сборники10, в которых под одной обложкой собраны работы представителей разных областей знания, посвященные тем или иным аспектам происхождения языка, проводятся симпозиумы, собирающие вместе представителей разных наук11, осуществляются мультидисциплинарные исследования12. Наконец, публикуются обзорные работы, ставящие своей целью обрисовать общую картину исследований по происхождению языка, осмыслить и классифицировать различные теории13.
Разумеется, и в более ранних работах имеется немало ценных идей, выдающихся догадок и гениальных прозрений, однако их рассмотрение привело бы к многократному увеличению объема книги, поэтому я ограничусь в первую очередь анализом книг и статей последних лет, привлекая остальные лишь эпизодически. Итоги исследований предшествующего периода подводятся в работах Дж. Эйчисон14, Т. М. Николаевой15, Я. А. Шера, Л. Б. Вишняцкого и Н. С. Бледновой16, Б. В. Якушина17 и др. Обстоятельный разбор теорий происхождения языка, разрабатывавшихся в XVIII–XIX вв., можно найти в книге О.А. Донских18.
В работах, посвященных глоттогенезу, нередко используется метод экстраполяции – ученые пытаются продолжить тенденции, которые можно наблюдать сейчас (или в историческое время), на те периоды, которые непосредственному наблюдению недоступны. При исследовании происхождения языка в качестве материала для экстраполяций часто берутся результаты, полученные в рамках сравнительно-исторического языкознания: если мы, зная нынешние языки, можем установить, как говорили люди 6 тысяч лет назад – например, на праиндоевропейском языке, предке таких языков, как русский, английский, немецкий, греческий, латынь, санскрит и т. д.19, – то, может быть, эти знания можно спроецировать и на более ранние эпохи? Так, например, в XIX в. Людвиг Нуаре основывал свою трудовую теорию происхождения языка на том, что «индоевропейские корни могут быть произведены не просто из глагольных основ, а именно из звуков, сопровождающих коллективные действия»20. В XXI в. президент Международного общества происхождения языка Бернар Бичакджан, основываясь на том, что для праиндоевропейского языка предполагается наличие множества согласных, различающихся по характеру работы голосовых связок, приходит к выводу, что «человеческой речи предшествовал не лепет, а вокализации животных»21. Обе эти идеи не выдерживают критики – прежде всего потому, что человеческий язык возник не 6 и даже не 12 тысяч лет назад, а несравненно раньше (кроме того, для других надежно реконструированных праязыков того же периода восстанавливаются системы согласных, где противопоставления, связанные с работой голосовых связок, не играют столь существенной роли22).
Праиндоевропейские согласные (по одной из реконструкций).
Прауральские согласные (по одной из реконструкций).
Время существования прауральского языка – примерно такое же, как и праиндоевропейского.
Другой путь экстраполяции – продолжение векторов развития коммуникативных систем животных. Об этом, правда, до недавнего времени было известно слишком мало для того, чтобы делать обоснованные выводы.
Многие исследователи стремятся найти аналогии происхождению языка: может быть, есть что-то похожее на процесс глоттогенеза, что мы можем наблюдать сейчас?
Чаще всего в качестве такого рода модели выступает освоение языка детьми. Как пишет лингвист Василий Иванович Абаев23, «формирование сознания и речи у детей в «сгущенном» виде повторяет процесс формирования сознания и речи у первобытного человека». Каждый ребенок проходит путь от полного неумения пользоваться языком до овладения им в совершенстве. Может быть, стадии, на которые можно разбить этот путь, соответствуют тем стадиям, которые проходило человечество в процессе своего происхождения «от обезьяны»? Гипотезы высказывались разные, даже самые фантастические, в рамках которых становление языка у ребенка признается точнейшей копией глоттогенеза – вплоть до указания временно́го масштаба (сколько тысяч лет назад что появилось).
Другую возможность наблюдать возникновение языка «из ничего» дают пиджины: когда, например, английские купцы, не зная китайского языка, приезжали в Китай торговать с местными купцами, не знавшими английского, у них стихийно формировалось своеобразное, довольно примитивное средство общения – пиджин. Не мог ли подобным образом сформироваться язык у первобытных людей на каком-то этапе их эволюции?
Еще одна возможность судить о происхождении языка – поиск корреляций. Так, например, долгое время существовало предположение о корреляции между объемом мозга и наличием языка24. Были попытки найти «критерий человека» по изготавливаемым орудиям – поскольку язык существует у человека, то, если удастся определить, кто из наших первобытных предков уже может, судя по орудиям, считаться «настоящим» человеком, можно будет предположить, что именно он и был первым обладателем «настоящего» языка.
Можно пытаться проследить, как появляются новые языковые элементы сейчас, – может быть, это отражает какие-то характеристики нашего мышления, которые существовали и раньше и могли принимать участие в возникновении самых первых элементов самого первого праязыка?
Далее, язык может существовать лишь в обществе. Значит, можно искать корреляции между языком и какими-либо социальными характеристиками.
Исследователи – специалисты в разных областях науки – подходят к изучению проблемы происхождения языка с разных позиций. Антропологов интересует прежде всего то, как связано наличие языка (в первую очередь звукового) с различными анатомическими особенностями. Археологи, культурные антропологи, культурологи стремятся установить, как коррелирует наличие языка с уровнем культуры, в частности, с производством орудий, существованием ритуальных практик, искусством и т. д., психологи – как язык связан с когнитивными способностями. Биологов (этологов) интересует эволюционная преемственность между человеческим языком и коммуникативными системами животных. Лингвисты ищут объяснения тому, как возникли так называемое «двойное членение» (см. гл. 1) и грамматика (прежде всего морфология и сложный синтаксис), был ли человеческий язык первоначально един или же «протоязыков» было несколько (проблема моногенеза-полигенеза). При этом разные исследователи выдвигают на первый план различные аспекты коммуникативных систем и их соотношений. Люди, не имеющие лингвистического образования, обычно определяющим элементом человеческого языка считают слова. Напротив, лингвисты обычно главным в языке считают грамматику. Люди, не имеющие биологического образования, склонны работать в рамках бинарного противопоставления «человек – животные», биологи же обычно разделяют позвоночных и беспозвоночных (у последних тоже представлены сложные коммуникативные системы, но эти системы не только не являются путем к человеческому языку, но даже не могут быть названы его адекватной моделью, поскольку беспозвоночные слишком далеки от человека филогенетически), человекообразных и прочих обезьян (известно, что многие свойства мышления, необходимые для успешного функционирования человеческого языка, представлены лишь у первых) и т. д. Соответственно задается и направление дальнейших поисков: исследователи целенаправленно ищут в работах представителей смежных областей тот конкретный фрагмент, который представляется им наиболее существенным, и нередко, увы, упускают другие, не менее важные моменты. Таким образом, во многих работах, посвященных глоттогенезу, излагается лишь сравнительно небольшая часть необходимого фактического материала – та, которая кажется наиболее важной данному конкретному исследователю.
Существенно тормозит прогресс исследований происхождения языка то, что сведения о новых открытиях, которые делаются в рамках той или иной научной области, можно почерпнуть лишь из специальных изданий, а понять – только при условии достаточно серьезного знакомства с тем, что было в этой области сделано раньше. До широкой публики (а тем самым и до специалистов из других научных сфер) доходят лишь крохи необходимой информации. Несколько изменили ситуацию к лучшему сайты «Элементы большой науки» (elementy.ru) и «Антропогенез.ру» (antropogenez.ru). Огромный вклад в ознакомление широких читательских кругов с результатами приматологов, обучавших человекообразных обезьян языкам-посредникам, внесла книга специалистов по поведению животных Зои Александровны Зориной и Анны Анатольевны Смирновой «О чем рассказали «говорящие» обезьяны: Способны ли животные оперировать символами?»25. О тех сторонах языка, которые важны для понимания его происхождения, увлекательно рассказывает американский психолингвист Стивен Пинкер в своей книге «Язык как инстинкт»26. Современные достижения в области изучения ископаемых предков человека доступно изложены в книге археолога Леонида Борисовича Вишняцкого «Человек в лабиринтах эволюции»27. Но конечно же полной подборки сведений, релевантных для изучения проблемы глоттогенеза, ни в одном из этих исследований нет, поскольку это не входит в число их задач. Заполнить по мере возможности эту лакуну и призвана настоящая книга.
Обозреть и проанализировать все выдвинутые даже за последнее время гипотезы о происхождении языка – задача нереальная уже хотя бы потому, что, пока эта книга будет готовиться к печати, их число наверняка пополнится. Поэтому я ставила перед собой другую цель – в доступной (по возможности) форме познакомить читателей с достижениями разных наук (конечно же не со всеми, но хотя бы с представительной их частью). Разумеется, в рамках одной книги невозможно рассказать обо всем. Горы литературы написаны и про язык, и про эволюцию, и про генетику, и про коммуникацию животных, и про палеоантропологию, и про археологию палеолита, и про высшую нервную деятельность, и про многое другое, что важно учитывать при исследовании глоттогенеза. Тем не менее я старалась построить изложение так, чтобы дать читателю возможность составить наиболее полную картину, особенно подробно освещая те вопросы, которым, на мой взгляд, не уделялось должного внимания в предшествующих публикациях. В целом ряде случаев изложение приходится начинать с азов, хорошо известных представителям соответствующих специальностей, но необходимых для того, чтобы неспециалисты тоже могли во всем разобраться.
Вооруженный этими знаниями, читатель сможет сам оценить меру адекватности выдвигаемых гипотез – как тех, которые будут рассмотрены в этой книге, так и тех, которые остались за ее рамками. Для исследователей, стремящихся создать свою теорию глоттогенеза, эта подборка материалов будет полезна тем, что позволит им не тратить силы на разработку заведомо ложных версий. Ведь даже самому талантливому ученому не под силу создать адекватную теорию в условиях слабого знакомства с фактами.
Я стараюсь основываться только на том, что установлено твердо, поэтому многих сенсационных находок, часто упоминаемых в связи с проблемой происхождения языка, вы на страницах этой книги не обнаружите. Такова, например, «неандертальская флейта» из Дивье Бабе 1 в Словении: при переисследовании дырочки на этой кости оказались не делом рук человеческих, а следами зубов хищника28. Разбор всех подобных «фактов» занял бы слишком много места, поэтому я их просто опускаю при изложении.
Для тех читателей, которые захотят более углубленно ознакомиться с какими-то конкретными материалами, я привожу (в конце книги в разделе «Примечания») ссылки на все работы, которые были использованы в процессе подготовки текста.
Ученые не только накапливают факты, они разрабатывают теории, объясняющие их взаимосвязи и взаимообусловленность. Установленные закономерности значительно сужают поле допустимых гипотез о происхождении языка. Появилась возможность не только выдвигать гипотезы, но и проверять их, отвергать необоснованные. Соответственно, теперь построить подобную гипотезу так, чтобы она не вступила немедленно в противоречие с тем, что уже известно, трудно – но тем выше научная ценность каждой такой гипотезы.
Автор выражает искреннюю благодарность П. М. Аркадьеву, А. Г. Беловой, Л. Б. Вишняцкому, М. А. Даниэлю, И. Б. Иткину, А. Г. Козинцеву, А. Ю. Кульпину, А. В. Маркову, Т. Г. Погибенко и В. С. Фридману, прочитавшим эту книгу в рукописи и сделавшим ряд ценных замечаний, а также А. Н. Барулину, Ю. Е. Березкину, С. А. Боринской, Е. В. Веселовской, Е. А. Гороховской, С. В. Дробышевскому, Вяч. Вс. Иванову, З. А. Зориной, Е. И. Евиной, О. В. Федоровой, М. В. Фридман, Т. В. Черниговской, Б. В. Чернышеву и С. А. Ястребову за дружескую помощь и советы на разных этапах работы. Разумеется, все оставшиеся ошибки и неточности лежат целиком на совести автора.
Издательство Corpus выражает благодарность Маурисио Антону, Мэтью Беннету, Мариан Ванхерен, Бонни Джею, Франческо д'Эррико, Леониду Михайловичу Захарову, Николаю Ковалеву, Акселю Михельсену Жанне Ильиничне Резниковой и Татьяне Руссите за предоставленные иллюстрации.
Книга была написана при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, грант 08-04-93816a/K.
Глава 1
Человеческий язык– что в нем уникального?
Для того, чтобы размышлять о происхождении человеческого языка, необходимо прежде всего хорошо представлять себе, что такое язык. Какие свойства должны появиться у коммуникативной системы, чтобы ее уже можно было считать настоящим языком? Или, как иногда говорят, «языком в узком смысле» – это понятие включает в себя все естественные человеческие языки, как обычные, устные, так и жестовые языки глухонемых, но в него не входят, например, «язык» кино, «язык» цветов или «язык» пчелиных танцев. В этой книге под словом «язык» будет пониматься только «язык в узком смысле»[2].
Кажется парадоксальным, но в лингвистике нет общепринятого определения языка. Однако при ближайшем рассмотрении такая ситуация оказывается вполне понятной: чтобы определить что-либо, надо установить его пределы, а это невозможно сделать без четкого знания того, что соседствует с определяемым понятием. Язык – это коммуникативная система, следовательно, для того, чтобы определить его, необходимо хорошо представлять другие коммуникативные системы, прежде всего возникшие и эволюционирующие естественным путем (как и человеческий язык) коммуникативные системы животных.
Итак, попробуем перечислить те черты, которые характерны для всех языков (и, предположительно, могут быть использованы в качестве отличительных признаков языка вообще). Один из наиболее известных списков такого рода принадлежит американскому лингвисту Чарльзу Хоккету1. Сопоставляя человеческий язык с коммуникативными системами животных, он выделяет более десятка универсальных свойств языка. Перечислим их.
Рис. 1.1. Между объектом и его названием нет природной связи.
Например, цветок можно назвать и какой-нибудь другой цепочкой звуков, скажем, хана (к слову, японцы именно так его и называют).
Семантичность: некоторые элементы языка обозначают некоторые элементы окружающего мира (например, слово степь обозначает определенный тип ландшафта, слово синий – определенный цвет, слово слышать – определенный тип восприятия и т. п.). Некоторые – но не все: например, окончание – а в слове стрекоза не соответствует никакой части окружающей действительности. Семантичностью будет обладать любая коммуникативная система, в которой сигналы, обозначающие какие-то сущности внешнего мира, будут отделены от самих этих сущностей. Так бывает не всегда: например, вопль ужаса у человека и у многих других животных является просто неотделимой частью общей ситуации страха, но ничего специально не обозначает (хотя конечно же может, как и любое другое явление окружающего мира, быть интерпретирован наблюдателем). С семантичностью связана произвольность языковых знаков – между их формой и смыслом нет обязательной природной связи[3].
Открытость: имея ограниченный запас исходных единиц, мы можем производить и понимать неограниченное количество новых сообщений (это свойство называется также продуктивностью). Это достигается либо за счет комбинирования единиц, либо за счет того, что старые единицы получают новую смысловую нагрузку. Иногда еще говорят о бесконечности языка: он дает возможность строить сообщения любой длины – вспомните, например, «Махабхарату» или «Войну и мир». И это не предел: к каждому такому тексту можно приписать спереди «Я знаю, что» (или т. п.) и получить текст еще большей длины.
Кажется парадоксальным, но в лингвистике нет общепринятого определения языка. Однако при ближайшем рассмотрении такая ситуация оказывается вполне понятной: чтобы определить что-либо, надо установить его пределы, а это невозможно сделать без четкого знания того, что соседствует с определяемым понятием. Язык – это коммуникативная система, следовательно, для того, чтобы определить его, необходимо хорошо представлять другие коммуникативные системы, прежде всего возникшие и эволюционирующие естественным путем (как и человеческий язык) коммуникативные системы животных.
Итак, попробуем перечислить те черты, которые характерны для всех языков (и, предположительно, могут быть использованы в качестве отличительных признаков языка вообще). Один из наиболее известных списков такого рода принадлежит американскому лингвисту Чарльзу Хоккету1. Сопоставляя человеческий язык с коммуникативными системами животных, он выделяет более десятка универсальных свойств языка. Перечислим их.
Например, цветок можно назвать и какой-нибудь другой цепочкой звуков, скажем, хана (к слову, японцы именно так его и называют).
Семантичность: некоторые элементы языка обозначают некоторые элементы окружающего мира (например, слово степь обозначает определенный тип ландшафта, слово синий – определенный цвет, слово слышать – определенный тип восприятия и т. п.). Некоторые – но не все: например, окончание – а в слове стрекоза не соответствует никакой части окружающей действительности. Семантичностью будет обладать любая коммуникативная система, в которой сигналы, обозначающие какие-то сущности внешнего мира, будут отделены от самих этих сущностей. Так бывает не всегда: например, вопль ужаса у человека и у многих других животных является просто неотделимой частью общей ситуации страха, но ничего специально не обозначает (хотя конечно же может, как и любое другое явление окружающего мира, быть интерпретирован наблюдателем). С семантичностью связана произвольность языковых знаков – между их формой и смыслом нет обязательной природной связи[3].
Открытость: имея ограниченный запас исходных единиц, мы можем производить и понимать неограниченное количество новых сообщений (это свойство называется также продуктивностью). Это достигается либо за счет комбинирования единиц, либо за счет того, что старые единицы получают новую смысловую нагрузку. Иногда еще говорят о бесконечности языка: он дает возможность строить сообщения любой длины – вспомните, например, «Махабхарату» или «Войну и мир». И это не предел: к каждому такому тексту можно приписать спереди «Я знаю, что» (или т. п.) и получить текст еще большей длины.