Светлана Гончаренко. Частная коллекция ошибок

   – Собаку служебную вызывайте, – потребовал Козлов. – Срочно!
   Вероника удивилась:
   – Что, по-вашему, она тут унюхать может? Ведь надо дать ей образец запаха. Чем пахнет Страдивари?
   Козлов уничижительно посмотрел на нее поверх очков, но ответить не смог. Вероника открыла было рот, чтобы снова напомнить о том, что по этому делу она не работает, как вдруг из служебной двери (оттуда все время выглядывали и снова прятались ресторанные служащие) выплыла полная женщина лет сорока.
   – Чего это вы под стол заглядываете? – спросила она недовольно. – Из санэпидстанции, что ли? Уборку я уже провела, нигде ни пылинки. По этому полу не то что ходить – его лизать можно.
   Гости растерянно переглянулись. Зато Вероника как профессионал сразу взялась за дело.
   – Вы, когда убирали, не находили здесь какой-нибудь ценной вещи? – быстро спросила она.
   Уборщица струхнула:
   – Господи! Никак обронили что-то? Ты, что ли, сама потеряла? А что? Колечко или сережку? У тебя, смотрю, уши не проколоты – значит, колечко. Или часы? Сейчас часики бывают – стоят, как хороший мотоцикл. Но ничего такого я тут не видала. Нашла бы, сразу Борису Михайловичу отнесла, администратору. Случалось, я находила сережки, портмоне – все вернули людям. Но сегодня ничего не было. Или вы вчера вечером сидели?
   Парвицкий, загоревшийся было надеждой, сник. Поутих даже неугомонный Козлов.
   – А если это не мелочь, не драгоценность? – продолжала гнуть свое Вероника. – Если это был предмет средних размеров, выполненный из натуральной кожи…
   – Чемоданчик, что ли? – догадалась уборщица.
   Вероника кивнула. Парвицкий, который выглядывал из-за ее спины, мелко задрожал.
   – Черный? – уточнила уборщица.
   – Черный, Евгений Ильич? – переспросила Вероника у Парвицкого.
   – Черный, черный, – залепетал тот осипшим голосом.
   Уборщица прищурилась:
   – С небольшой такой ручкой, с приятной?
   – С приятной! О!
   Парвицкий почти рыдал. Уборщица посмотрела на него с опаской и обратилась к понятной и спокойной Веронике:
   – У меня ваш чемоданчик, в подсобке. Убирала здесь, смотрю – стоит. Я не галушка какая-нибудь темная, знаю, что в таких чемоданчиках дудки носят. Я решила, наши лабухи его забыли. Вчера свадьба тут была, так они, говорят, к ночи перепились в дым. У Сашки Шелудченко очень похожий чемоданчик, только облезлый страшно. Думала, он себе новый купил.
   – Пойдемте покажете, – строго распорядилась Вероника.
   Так бесценный инструмент был возвращен великому музыканту.

Глава 4

1

   Когда Вероника вернулась в дом Галашина, Ольга все еще была там. Закутавшись в свою черную шаль, она сидела в тишине галереи и хоть немного успокоилась, но по-прежнему ничего не понимала. Утром, едва узнав о краже, она решила, что это дело рук благородного Самоварова, и даже позвонила ему, чтобы сказать спасибо. В ответ Самоваров крайне удивился.
   Похоже, он не притворялся. Да и не мог Самоваров, известный тонким вкусом, не опознать вторую картину псевдо-Коровина. Висела она рядом с первой, а вместо этого вор загрузился Похитоновым. Пропажа статуэтки Чипаруса вообще необъяснима. Конечно, Самоваров коллекционер; у этой братии случаются затмения совести и здравого смысла, особенно когда они видят то, о чем давно грезили. Но Коля собирает самовары и чайные принадлежности. Зачем ему Чипарус? Орехи колоть?
   – Жуткое утро! – пожаловалась Вероника, вернувшись из «Адмирала». – Голова идет кругом. Вы, Ольга Иннокентьевна, подпишите свои показания и можете быть свободны. А у меня еще работы невпроворот – свидетели ждут.
   Свидетелей ночью опросили только вчерне, и они на кухне дожидались подробного дознания под протокол. Их было четверо.
   Вероника начала с горничной Надежды Матвеевой, бойкой, длинноногой и разговорчивой. Надежда охотно рассказала, как бухнуло вчера вечером внизу, в кладовке. Горничная еще не спала. Она выскочила из постели, оделась и побежала на борьбу с огнем. Что огонь был, Надежда не сомневалась, потому как дым по коридору валил клубами. Он вонял паленой шерстью. Надежда сообразила: это занялся персидский ковер в холле. Она бросилась в ближайшую ванную, чтобы набрать воды и залить ценную вещь. Осталось только взять ведро.
   Как назло, взрыв произошел именно в той кладовке, где уборщица хранила ведра и прочий инвентарь. Идти туда было страшно. Находчивая горничная не растерялась. Она вытащила из кашпо горшок с филодендроном и решила таскать воду в кашпо.
   Дальше произошла совсем уж странная вещь: Надежда включила в ванной холодную воду, и кран тут же сорвало. Вода мощной струей обрушилась в раковину и на пол, хлынула в коридор и в холл, так что скоро одна половина персидского ковра могла сгореть, а вторая непоправимо размокнуть. Босая и перепуганная Надежда спасала ковер вплоть до приезда пожарных.
   Гувернантка Анджелины Галашиной (девочка была сейчас за городом с няней) оказалась не такой словоохотливой. Елена Владимировна Лазуткина, бывшая учительница обществознания, сорока двух лет, больше жаловалась на нервное потрясение и головную боль. Взрыв она слышала и даже запомнила его точное время, 23.50, но к месту происшествия не спешила, поскольку впала в ступор («я не могла даже моргать»). Затем она пошла будить свою подопечную.
   Одев девочку, Лазуткина спустилась с ней во двор по боковой лестнице и позвонила на мобильник охраннику Павлу Савельеву. Тот был на пожаре. Савельев иногда выполнял у Галашиных обязанности шофера. По зову Елены Владимировны он вывел из гаража машину хозяйки и отвез девочку и ее бонну в загородный дом.
   Никаких странных или примечательных деталей ночного происшествия Лазуткина не помнила. Однако она слышала, как горничная Матвеева и второй охранник, Иван Куринец, громко ругались в холле.
   Куринец показания Лазуткиной подтвердил. Да, он собачился с Надеждой. Та запрещала ему поливать пол в холле из огнетушителя – в пене, мол, содержится какая-то жуткая кислота, и потому не только ковер испортится, но и паркет под ковром облезет. Куринец доказывал, что сейчас главное локализовать очаг возгорания, а не прыскать потихоньку из ночного горшка. Это же курам на смех!
   И Матвеева, и Савельев, и Куринец, и Лазуткина показали, что пожарная сигнализация сработала четко и сразу, но они (а именно Савельев по общему решению) скоро ее отключили. Ведь сигнал уже поступил в пожарную часть, и дикие завывания сирены были бессмысленны. И без них голова у каждого раскалывалась и руки дрожали. Пожарные и милиция должны были вот-вот подъехать.
   Они и подъехали. Со времени взрыва прошло не более десяти минут. За это время коллекция Галашина была разграблена.
   Вероника слушала внимательно. При этом она вгрызалась в податливую древесину карандаша «Конструктор». Карандаш едва ощутимо пах то ли лесом, то ли школьными партами. Это успокаивало.
   Сумбурная ночь в доме Галашина в воображении Вероники распалась на яркие неподвижные картинки, как в комиксе. Вот глупая горничная по щиколотку в воде заливает паркет из огромного керамического кашпо. Вот полусонная девочка (Вероника ее не видела, но знала, что Анджелине восемь лет) бежит, спотыкаясь, вниз по лестнице – ее тащит за руку гувернантка, которая от страха не может моргать; сегодня у Лазуткиной аккуратная прическа-ракушка, а вчера она наверняка была растрепанной, как ведьма. Вот широкоплечий красавец Куринец хватает огнетушитель. Море белой пены, похожей на снег, поглощает черный дым. Вода из сорванного крана заливает пол, и тяжело всплывает огромный персидский ковер…