Страница:
– Уж не тебе ли он скажет? – заметил ей Мошка Каракуль.
– Нет, тебе, клопу! – вспылила девочка.
– Что?.. – Что ты сказала?.. Повтори!.. – вскочил с места Каракуль.
– Манька, брось! – вмешался в дело Ванька Немец, который, по-видимому, играл среди компании роль старшего. – Да и ты, Мошка, оставь!.. Как тебе не стыдно с девчонкой связываться!.. Ну, ребята, пора домой, – добавил он в заключение и вышел из-за стола, пробираясь к выходу.
Спустя немного маленькие оборвыши шагали по опустевшей Базарной площади, направляясь к Молдаванке.
В то время Молдаванка была неблагоустроенной окраиной, на которой даже бедняки избегали селиться. Ютился там народ темный, безработный. Улицы на Молдаванке почти совсем не освещались, а в ненастное время они утопали в грязи и болоте. Одесситы даже днем боялись бывать в этой местности. Не проходило дня, чтобы на Молдаванке не произошло убийства или грабежа. Короче говоря, Молдаванка была местностью, где жило и пряталось все преступное, грязное и несчастное. Вот почему не только Рыжик, но и Спирька, не на шутку струсили, когда компания оборвышей, пройдя площадь, вошла в какую-то длинную, темную и безлюдную улицу.
Луна еще не взошла. На темно-синем небе крупными алмазами горели звезды. Но их блеск не давал света земле, и Молдаванка утопала во мраке. На улице, по которой шла компания, было тихо и безлюдно. Слышно было, как ноги оборвышей хлюпали по жидкой грязи.
– Федька Косоручка, брат, человек хороший, да только бог смерти ему не дает, – вполголоса говорил Ванька Немец шедшему рядом с ним Спирьке. – Был он когда-то конокрадом, много раз сидел в тюрьме, а как на одном деле попался да как избили его – он и сделался Косоручкой, потому ему руку выломали. Теперь он сам не ворует, а только перекупает да еще мелкоту обучает… Ну, понимаешь, на манер как бы школа у него…
– А спать нам будет где? – вдруг задал вопрос Спирька, который главным образом беспокоился за ночлег.
– Известное дело, будет… Да мы скоро придем… Вон там огонек, видишь?.. Как дойдем, так, значит, и дома.
На конце улицы действительно мерцал огонек, как далекая звездочка.
Рыжик за все время не проронил ни слова. Ему не нравились новые знакомые. Он их побаивался и очень жалел, что послушался Спирьку и пошел за воришками.
Саньке сделалось грустно. Совсем не того ожидал он от Одессы.
Чудесные рассказы Полфунта об этом городе врезались в память Рыжика, и он стремился сюда, полный наивных, несбыточных надежд и мечтаний. Надежды эти, как мы видим, не сбылись, и Санька затосковал. Он почти бессознательно следовал за компанией и думал о своих неудачах. Давно ли он пустился странствовать – еще года нет, а уж сколько пришлось ему выстрадать, сколько горя перенесть!..
– Ну вот и пришли, – перебил думы Рыжика Немец, остановившись перед каким-то невысоким деревянным забором.
Это было на самом конце улицы. Дальше тянулась ровная незастроенная местность, освещенная только что взошедшей луной.
– Эй, новички, за мною лезьте! – скомандовал Немец и вскочил на забор.
Маленькие оборвыши, не исключая и двух девочек, с ловкостью опытных акробатов перескакивали один за другим через забор и мгновенно исчезали из виду. Спирька первый последовал за компанией, а потом уже перелез и Рыжик. По ту сторону забора дожидался их Ванька Немец, а от остальных членов компании и следа не осталось.
– Теперь идите за мной, – сказал Немец, – я покажу вас хозяину.
Спирька и Рыжик молча последовали за ним. Они шли по обширному двору, огороженному со всех сторон деревянным забором. Лунный свет, проникший сюда, озарял какую-то странную постройку необычайной длины. Здание это имело вид навеса и тянулось от одного конца забора до другого. Крыша была односкатная и плоская. Рыжик, если бы захотел, мог бы крышу достать рукой. Кроме этой длинной и узкой постройки, других зданий не было. Во дворе было тихо. Луна медленно плыла сквозь звездный строй и будто висела между землей и небом. Ее тихий, покойный свет падал на плоскую крышу навесообразного дома и на его серый фасад, испещренный множеством низеньких окон и дверей. Под ногами мальчиков хрустел прошлогодний бурьян.
– Ворота далече отсюда, – объяснил Немец своим спутникам, – вон на той стороне… Так вот мы через забор, чтобы, значит, ближе было…
– А где те? – спросил Спирька.
– Кто?
– Да вот ребята, что сейчас с нами были.
– Они, брат, по своим конурам разбежались. Завтра всех увидишь… А теперь идемте к Косоручке… Что он скажет…
– А ты как думаешь, что он скажет? – полюбопытствовал Спирька.
– Думаю, что оставит вас… Ему ведь убытку не будет…
В это время мальчики подошли к дому, и разговор прекратился. Перед ними замелькали низенькие оконца и черные двери. Окон и дверей было много. Весь дом, как легко можно было догадаться, был разбит на множество мелких жилых помещений одинакового размера.
– Стойте, мы пришли, – сказал Немец, остановившись перед одной дверью. – Шагайте за мной да глядите не стукнитесь о косяк.
С этими словами Немец толкнул дверь и нырнул в темные сени. Потом он ощупал другую дверь и открыл ее. Слабый свет бледной полосой вырвался из небольшой комнаты, в которой горела жестяная лампочка, прибитая к стене напротив дверей. Ванька Немец первый вошел в комнату, а за ним уже робко последовали Спирька и Рыжик.
Странный вид имела эта небольшая квадратная комнатка, с низким и совершенно черным потолком, с единственным окошечком и кирпичным полом. Стены не были оштукатурены, и обнаженные большие камни, из которых было сложено все здание, имели вид ящиков, поставленных друг на друга. В комнатке пахло гарью и сыростью. На полу, вдоль стен, лежала солома, покрытая тряпьем. Вся обстановка состояла из пары табуреток, одного некрашеного стола и круглой железной печурки. На соломе спали люди. Их серые фигуры темными пятнами вырисовывались в полумраке плохо освещенной комнаты. Только направо от дверей, в самом углу, сидела на груде тряпок какая-то старуха в серой длинной рубахе. Лица женщины не было видно: она сидела с низко опущенной головой, обхватив колени своими длинными костлявыми руками. Седые космы ее волос, похожие на клочья шерсти, упали ей на подол и чуть-чуть шевелились. Старуха, услыхав шаги, подняла голову, откинула назад волосы и взглянула на пришедших. Спирька и Рыжик, увидав лицо старухи, вздрогнули, вообразив, что перед ними сидит настоящая ведьма. Красноватый огонек лампочки падал прямо на старуху и хорошо освещал ее костлявую горбатую фигуру и морщинистое желтое лицо с длинным хищным носом, который почти прикасался к острому и задранному вверх подбородку. Мягкий беззубый рот с тонкими, вдавленными внутрь губами обозначался едва заметной узенькой черточкой.
– Бабушка, а бабушка, – подошел к ней Немец, – где хозяин?
– Ась?
– Хозяин где? – возвысил голос Ванька.
– Не знаю… Иди ищи его сам, ежели он тебе нужен, – ответила старуха.
– У, старая ведьма, – проворчал Немец, а затем обернулся к своим спутникам: – Нету Косоручки, завтра увидим его, а теперь ложитесь спать… И я с вами лягу. Вот сюда идите…
Спустя немного они лежали на соломе и тихо разговаривали.
– Все здесь квартирки такие, – шепотом рассказывал Немец, – сени да комнатка. Тут, видишь ли, раньше были кузни, много кузниц; и потом кузнецы ушли на Южную улицу, а сюда переселился наш брат, фартовый люд. Есть тут и стрелки, да мы с ними компанию не ведем. А наш хозяин, Федька Косоручка, пять квартир сымает… Тут еще у нас, брат, потаенные ходы сделаны…
– Где? – заинтересовался Спирька.
– А вон у той стены, что к забору выходит. Там два камня вынимаются, и какой хочешь человек пролезет.
– Для чего этот ход?
– Как – для чего?.. А ежели полиция нагрянет аль обход?.. Вот тут мы живым манером камни долой – и поминай как звали…
Рыжик плохо слышал Немца: он был занят собственными думами.
Положение, в котором они с приятелем очутились, сильно беспокоило и пугало его. По мнению Саньки, они со Спирькой попали из огня да в полымя.
«Отсюда надо подальше», – мысленно решил Санька и стал обдумывать план будущих действий.
Спирька и Немец давно уже уснули. Даже старуха и та после долгого сиденья упала на тряпье, вытянулась и засвистела носом, а Рыжик все еще был занят своими думами.
Наконец в лампочке керосин весь выгорел, и огонь погас; тогда только Рыжик стал засыпать.
– Нет, тебе, клопу! – вспылила девочка.
– Что?.. – Что ты сказала?.. Повтори!.. – вскочил с места Каракуль.
– Манька, брось! – вмешался в дело Ванька Немец, который, по-видимому, играл среди компании роль старшего. – Да и ты, Мошка, оставь!.. Как тебе не стыдно с девчонкой связываться!.. Ну, ребята, пора домой, – добавил он в заключение и вышел из-за стола, пробираясь к выходу.
Спустя немного маленькие оборвыши шагали по опустевшей Базарной площади, направляясь к Молдаванке.
В то время Молдаванка была неблагоустроенной окраиной, на которой даже бедняки избегали селиться. Ютился там народ темный, безработный. Улицы на Молдаванке почти совсем не освещались, а в ненастное время они утопали в грязи и болоте. Одесситы даже днем боялись бывать в этой местности. Не проходило дня, чтобы на Молдаванке не произошло убийства или грабежа. Короче говоря, Молдаванка была местностью, где жило и пряталось все преступное, грязное и несчастное. Вот почему не только Рыжик, но и Спирька, не на шутку струсили, когда компания оборвышей, пройдя площадь, вошла в какую-то длинную, темную и безлюдную улицу.
Луна еще не взошла. На темно-синем небе крупными алмазами горели звезды. Но их блеск не давал света земле, и Молдаванка утопала во мраке. На улице, по которой шла компания, было тихо и безлюдно. Слышно было, как ноги оборвышей хлюпали по жидкой грязи.
– Федька Косоручка, брат, человек хороший, да только бог смерти ему не дает, – вполголоса говорил Ванька Немец шедшему рядом с ним Спирьке. – Был он когда-то конокрадом, много раз сидел в тюрьме, а как на одном деле попался да как избили его – он и сделался Косоручкой, потому ему руку выломали. Теперь он сам не ворует, а только перекупает да еще мелкоту обучает… Ну, понимаешь, на манер как бы школа у него…
– А спать нам будет где? – вдруг задал вопрос Спирька, который главным образом беспокоился за ночлег.
– Известное дело, будет… Да мы скоро придем… Вон там огонек, видишь?.. Как дойдем, так, значит, и дома.
На конце улицы действительно мерцал огонек, как далекая звездочка.
Рыжик за все время не проронил ни слова. Ему не нравились новые знакомые. Он их побаивался и очень жалел, что послушался Спирьку и пошел за воришками.
Саньке сделалось грустно. Совсем не того ожидал он от Одессы.
Чудесные рассказы Полфунта об этом городе врезались в память Рыжика, и он стремился сюда, полный наивных, несбыточных надежд и мечтаний. Надежды эти, как мы видим, не сбылись, и Санька затосковал. Он почти бессознательно следовал за компанией и думал о своих неудачах. Давно ли он пустился странствовать – еще года нет, а уж сколько пришлось ему выстрадать, сколько горя перенесть!..
– Ну вот и пришли, – перебил думы Рыжика Немец, остановившись перед каким-то невысоким деревянным забором.
Это было на самом конце улицы. Дальше тянулась ровная незастроенная местность, освещенная только что взошедшей луной.
– Эй, новички, за мною лезьте! – скомандовал Немец и вскочил на забор.
Маленькие оборвыши, не исключая и двух девочек, с ловкостью опытных акробатов перескакивали один за другим через забор и мгновенно исчезали из виду. Спирька первый последовал за компанией, а потом уже перелез и Рыжик. По ту сторону забора дожидался их Ванька Немец, а от остальных членов компании и следа не осталось.
– Теперь идите за мной, – сказал Немец, – я покажу вас хозяину.
Спирька и Рыжик молча последовали за ним. Они шли по обширному двору, огороженному со всех сторон деревянным забором. Лунный свет, проникший сюда, озарял какую-то странную постройку необычайной длины. Здание это имело вид навеса и тянулось от одного конца забора до другого. Крыша была односкатная и плоская. Рыжик, если бы захотел, мог бы крышу достать рукой. Кроме этой длинной и узкой постройки, других зданий не было. Во дворе было тихо. Луна медленно плыла сквозь звездный строй и будто висела между землей и небом. Ее тихий, покойный свет падал на плоскую крышу навесообразного дома и на его серый фасад, испещренный множеством низеньких окон и дверей. Под ногами мальчиков хрустел прошлогодний бурьян.
– Ворота далече отсюда, – объяснил Немец своим спутникам, – вон на той стороне… Так вот мы через забор, чтобы, значит, ближе было…
– А где те? – спросил Спирька.
– Кто?
– Да вот ребята, что сейчас с нами были.
– Они, брат, по своим конурам разбежались. Завтра всех увидишь… А теперь идемте к Косоручке… Что он скажет…
– А ты как думаешь, что он скажет? – полюбопытствовал Спирька.
– Думаю, что оставит вас… Ему ведь убытку не будет…
В это время мальчики подошли к дому, и разговор прекратился. Перед ними замелькали низенькие оконца и черные двери. Окон и дверей было много. Весь дом, как легко можно было догадаться, был разбит на множество мелких жилых помещений одинакового размера.
– Стойте, мы пришли, – сказал Немец, остановившись перед одной дверью. – Шагайте за мной да глядите не стукнитесь о косяк.
С этими словами Немец толкнул дверь и нырнул в темные сени. Потом он ощупал другую дверь и открыл ее. Слабый свет бледной полосой вырвался из небольшой комнаты, в которой горела жестяная лампочка, прибитая к стене напротив дверей. Ванька Немец первый вошел в комнату, а за ним уже робко последовали Спирька и Рыжик.
Странный вид имела эта небольшая квадратная комнатка, с низким и совершенно черным потолком, с единственным окошечком и кирпичным полом. Стены не были оштукатурены, и обнаженные большие камни, из которых было сложено все здание, имели вид ящиков, поставленных друг на друга. В комнатке пахло гарью и сыростью. На полу, вдоль стен, лежала солома, покрытая тряпьем. Вся обстановка состояла из пары табуреток, одного некрашеного стола и круглой железной печурки. На соломе спали люди. Их серые фигуры темными пятнами вырисовывались в полумраке плохо освещенной комнаты. Только направо от дверей, в самом углу, сидела на груде тряпок какая-то старуха в серой длинной рубахе. Лица женщины не было видно: она сидела с низко опущенной головой, обхватив колени своими длинными костлявыми руками. Седые космы ее волос, похожие на клочья шерсти, упали ей на подол и чуть-чуть шевелились. Старуха, услыхав шаги, подняла голову, откинула назад волосы и взглянула на пришедших. Спирька и Рыжик, увидав лицо старухи, вздрогнули, вообразив, что перед ними сидит настоящая ведьма. Красноватый огонек лампочки падал прямо на старуху и хорошо освещал ее костлявую горбатую фигуру и морщинистое желтое лицо с длинным хищным носом, который почти прикасался к острому и задранному вверх подбородку. Мягкий беззубый рот с тонкими, вдавленными внутрь губами обозначался едва заметной узенькой черточкой.
– Бабушка, а бабушка, – подошел к ней Немец, – где хозяин?
– Ась?
– Хозяин где? – возвысил голос Ванька.
– Не знаю… Иди ищи его сам, ежели он тебе нужен, – ответила старуха.
– У, старая ведьма, – проворчал Немец, а затем обернулся к своим спутникам: – Нету Косоручки, завтра увидим его, а теперь ложитесь спать… И я с вами лягу. Вот сюда идите…
Спустя немного они лежали на соломе и тихо разговаривали.
– Все здесь квартирки такие, – шепотом рассказывал Немец, – сени да комнатка. Тут, видишь ли, раньше были кузни, много кузниц; и потом кузнецы ушли на Южную улицу, а сюда переселился наш брат, фартовый люд. Есть тут и стрелки, да мы с ними компанию не ведем. А наш хозяин, Федька Косоручка, пять квартир сымает… Тут еще у нас, брат, потаенные ходы сделаны…
– Где? – заинтересовался Спирька.
– А вон у той стены, что к забору выходит. Там два камня вынимаются, и какой хочешь человек пролезет.
– Для чего этот ход?
– Как – для чего?.. А ежели полиция нагрянет аль обход?.. Вот тут мы живым манером камни долой – и поминай как звали…
Рыжик плохо слышал Немца: он был занят собственными думами.
Положение, в котором они с приятелем очутились, сильно беспокоило и пугало его. По мнению Саньки, они со Спирькой попали из огня да в полымя.
«Отсюда надо подальше», – мысленно решил Санька и стал обдумывать план будущих действий.
Спирька и Немец давно уже уснули. Даже старуха и та после долгого сиденья упала на тряпье, вытянулась и засвистела носом, а Рыжик все еще был занят своими думами.
Наконец в лампочке керосин весь выгорел, и огонь погас; тогда только Рыжик стал засыпать.
IX
ШКОЛА ВОРОВ
Санька спал недолго: едва только занялась заря, уж он лежал с открытыми глазами. В комнате становилось светлее. Теперь Рыжик имел возможность лучше разглядеть внутренность убогого жилища. Но чем дольше он вглядывался в окружающую его обстановку, тем хуже становилось у него на душе. Такой нищеты, такого убожества Санька никогда еще не встречал. Если бы не маленькое окошечко со стеклами, комнату, в которой находился Рыжик, можно было бы принять за чулан, за кладовую, за что угодно, но только не за жилое помещение.
А между тем здесь спали люди. Санька насчитал семнадцать человек. Все они лежали в лохмотьях, грязные, жалкие, где и как попало. Влажная от сырости солома совершенно измочалилась и не шуршала, когда спящие ворочались. Воздух в комнате был нестерпимый. Санька положительно задыхался. Временами ему казалось, что он лежит в каком-то большом мусорном ящике. По ноздреватым каменным стенам трущобы, точно слезы, крупными каплями стекала вода, прячась в соломе, на которой спали люди. Рыжик взглянул на Спирьку.
Тот спал сном праведника, обняв, как родного брата, Ваньку Немца. Санька подивился на приятеля и немного даже подосадовал.
«Спит, и горя ему мало», – подумал Рыжик.
В окошко тем временем все сильнее и ярче проникал свет наступающего утра. Вот поднялась старуха. Ворча и кряхтя, стала она одеваться. Она надела на себя какие-то коричневые лохмотья, а нерасчесанную седую голову покрыла черным платком и вышла из комнаты. Рыжик успел только разглядеть ее крючковатый нос и длинную палку, которую она захватила с собою. Старуха, уходя, не совсем плотно закрыла дверь, и в комнату вместе с яркой полосой света ворвалась струя свежего воздуха.
Санька учащенно задышал, желая побольше набрать в себя чистого воздуха, но из этого ничего не выходило: свежий воздух, проникший через узенькую щель неплотно закрытой двери, быстро растворялся в смрадной атмосфере грязной трущобы, и дышать все-таки было трудно. Тогда Рыжик решил последовать примеру старухи. Осторожно, чтобы никого не разбудить, он поднялся с места и вышел из комнаты. Через минуту он был на дворе и с жадностью вдыхал здоровый весенний воздух. На дворе было тихо и безлюдно; горбатая фигура старухи обогнула длинное здание и вышла из ворот на улицу. Рыжик поднял голову и залюбовался светло-голубым небом, на котором не было ни одного облачка, ни одного пятнышка. Только на востоке небосклон окрашивался не то в розовый, не то в бледно-сиреневый цвет. Близился восход. Только что проснувшиеся птички, свистя и щебеча, весело кружились и трепетали в голубоватом воздухе наступающего утра. Рыжик впервые после долгой зимы увидал ласточек. Острокрылые и белогрудые, они то стрелами вонзались в небесную синь, то вдруг падали вниз и грудью гладили землю. Санька следил за ласточками с любовью и большим интересом. Ему казалось, что они только что прилетели из теплых стран и что, может быть, вчера только они пронеслись через Голодаевку и, может быть, их видели Дуня, панычи и все, кто там живет. Последнее предположение невольно вызвало у Рыжика воспоминания о прошлом, и ему снова сделалось грустно. С тоскливым чувством обвел он глазами обширный двор и задумался. Ему не нравилось здесь. Чем-то таинственным и преступным веяло от этого огороженного двора, от этого до безобразия длинного и низенького здания, в котором живут не то мазурики, не то нищие. Рыжик вспомнил, что Полфунта говорил ему о каком-то Черном море, на берегу которого и стоит город Одесса.
«Но где оно, это море? – спрашивал самого себя Рыжик. – Как к нему подойти? Нет, отсюда надо поскорее убраться. Пойду сейчас разбужу Спирьку, и мы тронемся с ним дальше», – твердо решил Санька и направился к трущобе, в которой ночевал. Но не успел он сделать и двух шагов, как перед ним, точно из земли, вырос громадного роста человек с круглыми серыми глазами. Рыжик, взглянув на этого человека, оцепенел от ужаса. А тот, не трогаясь с места, неподвижным взглядом смотрел на Саньку и этим смертельно пугал мальчика.
Страшнее всего было лицо великана. Крупное и темное, это лицо было рассечено надвое. Красный шрам резкой и глубокой чертой лег от низкого, заросшего жесткими волосами лба до широкого безволосого подбородка. По всей вероятности, человек этот получил когда-то сильный удар по лицу ножом или другим орудием, причем удар пришелся по лбу, носу, губам и подбородку. Вот этот-то шрам главным образом и делал лицо страшным.
– Что, брат, спужался? – тоненьким, почти детским голосом спросил великан.
У Рыжика отлегло от сердца. Слабый голос великана, нисколько не гармонировавший с его мощной фигурой, почему-то сразу успокоил Саньку, и он стал смотреть на него не со страхом, а с любопытством. Большой человек с тонким голосом был одет довольно прилично: на нем была черная пиджачная пара, лакированные сапоги офицерского покроя и круглая мягкая шапочка, надвинутая на затылок. Между прочим, Рыжик успел заметить у незнакомца еще одну особенность: правая рука его, изогнутая в виде косы, все время находилась возле груди, на весу. Санька сейчас же догадался, что великан правой рукой не владеет. У Рыжика даже мелькнула мысль, не есть ли этот субъект тот самый Федька Косоручка, о котором вчера рассказывал Ванька Немец.
– Будет тебе глаза на меня пялить, – тем же тоненьким голоском снова заговорил великан, – лучше скажи, откуда ты взялся.
– Я здесь не один, – счел почему-то нужным заявить Рыжик.
– А с кем ты?
– С товарищем, со Спирькой… Он еще спит…
– Где спит?
– А вон там, с Ванькой Немцем… А ты Федька Косоручка? Да?
– Откуда ты меня знаешь? – удивился великан.
– Знаю уж… – поддразнивая незнакомца, сказал Рыжик, шаловливо склонив к плечу свою рыжую кудрявую голову.
В это время из трущобы выползли на двор Ванька и Спирька.
При виде их Санька совсем оживился.
– Вот и мой товарищ! – воскликнул он и побежал приятелю навстречу.
Спирька и Немец щурили глаза и позевывали.
– Этот страшный – Федька Косоручка? Да? – громко спросил Рыжик у Немца.
– Чего ты орешь?.. Конешно, он… – тихо, но энергично остановил Рыжика Ванька.
Тот живо присмирел. Косоручка подошел к мальчикам.
– Сколько вчера заработал? – коротко спросил он у Немца.
– Нисколько, – по-видимому робея, ответил Ванька.
– Отчего же это «нисколько», голубчик ты мой? – совсем по-детски запищал Федька Косоручка и совершенно неожиданно схватил левой рукой Немца за плечо и, так тряхнул его, что у бедняги чуть душа не выскочила из тела.
Вот тут-то лицо у Косоручки действительно сделалось страшным. Дряблое, желтое и безволосое, оно вдруг налилось кровью, круглые серые глаза остановились, а шрам потемнел и резким, глубоким рубцом обозначился посередине лица. Рыжик и Спирька основательно струсили и уже приготовились было «задать стрекача», как выражался Спирька, но все очень скоро уладилось, и приятели успокоились. Федька выпустил Немца, а тот, крепко выругавшись, стал растирать плечо, которое держал в своей руке Федька, и этим дело ограничилось.
– Где ты их нашел? – как ни в чем не бывало спросил Косоручка, указывая на приятелей.
– Они фартовые ребята, – ответил Немец, все еще глядя на хозяина исподлобья.
– Вот как! – удивился Федька. – Посмотрим, посмотрим, какие вы воры… – обернулся он к приятелям.
В это время обитатели трущоб проснулись и один за другим стали выходить на свежий воздух. Солнце взошло и залило двор ярким золотым светом. Обширный и только что совершенно пустынный двор быстро наполнился народом. Тут были мужчины, женщины, старики и дети. Рыжику показалось, что он снова находится в Незнамове, среди нищих: до того появившаяся толпа напомнила ему обитателей той ночлежки, которую он с Вьюном оставил всего два дня тому назад. Как там, так и здесь, за исключением Косоручки, не было ни одного человека, мало-мальски хорошо одетого. Здесь люди как будто щеголяли грязными лохмотьями и хвастались ими друг перед другом. Физиономии этих людей вполне гармонировали с их костюмами. На каждом шагу попадались здесь субъекты с подбитыми глазами, с опухшими от пьянства лицами и хриплыми голосами. Женщины в этом отношении мало чем отличались от мужчин и поражали своим безобразием. Рыжик увидал, между прочим, и вчерашних знакомых: Мошку Каракуля, косоглазого мальчика, который вчера прибежал на минутку в трактир, Маньку, подругу ее, курносую девочку, и остальных членов вчерашней компании. Мертвый доселе двор ожил. Послышались голоса, крики, брань; заголосила детвора, и заругались бабы. Некоторые из них вытаскивали из квартир постели и разбрасывали их по двору для проветривания. Иные развешивали свои лохмотья на протянутые веревки.
Возле Косоручки собрался кружок мальчиков. Это были всё юные, начинающие воришки, которым Федька преподавал уроки воровства. Один из мальчиков вынес «учителю» табуретку, и урок начался. Косоручка уселся спиной к дому, а лицом к «ученикам».
– Не тот вор, кто ворует, а тот вор, кто попадается, – ораторствовал Косоручка, обращаясь к маленьким оборванцам, слушавшим его с большим вниманием.
– Глянь-кось, что Мошка делает! – шепнул Спирька на ухо Рыжику.
Дело в том, что в то время, когда Федька говорил, Каракуль незаметно подкрался к нему и осторожно запустил два пальца в карман его пиджака. Все видели проделку Мошки, но никто и виду не подавал, что замечает это.
– Вон вчерась, к примеру, – продолжал Косоручка, – Петька и Анютка засыпались. Отчего? Оттого, что ловкости у них не было…
– Тащит, ей-богу, тащит!.. – дрожа от волнения, снова прошептал Спирька, увидев, как Мошка осторожно и тихо стал вытягивать из кармана Косоручки черный кошелек с блестящим медным затвором. Каракуль держал кошелек концами двух пальцев.
– А ловкость, братцы, – продолжал «учитель», – для нашего дела – первая статья… Ежели ты карманник, ты должен пальцы запускать в карман так, чтоб тебе самому не слышно было, а не так, как Мошка…
При последних словах Косоручка быстро повернулся на табуретке и левой рукой так схватил Мошку, что тот, вскрикнув от боли, уронил кошелек на землю.
Свидетели этой сцены разразились дружным хохотом. На бабьем желтом лице «учителя» появилась улыбка.
– Вот чуткий какой!..
– Его не обкрадешь!..
– Что, Мошка, засыпался?..
Восклицания и насмешки сыпались со всех сторон.
– Пойдем, Спиря! Что нам тут делать? – тихо проговорил Рыжик, обращаясь к приятелю.
Но тот до того был заинтересован, что и слушать его не захотел.
– Да погоди, не ной!.. – отмахнулся, точно от комара, Спирька и стал следить за дальнейшими действиями воришек.
На дворе между тем народу становилось меньше. Оборванцы услыхали колокольный звон и отправились «стрелять» на церковные паперти. Остались только воришки да несколько баб с грудными детьми.
Косоручка продолжал урок. С уверенностью истинного знатока разъяснял он «ученикам», как должны они действовать при том или ином случае. Очень долго объяснял он мальчишкам, как надо вынимать стекло из закрытого окна, чтобы никто не услыхал, и как надо пролезать через форточки. Свои объяснения подкреплял он примерами из личной практики. Примеры эти больше всего интересовали слушателей. Потом Косоручка стал говорить о качествах, необходимых каждому «порядочному» вору.
– Хороший и честный вор, – говорил Косоручка, – должен быть осторожным, но не трусом, должен забирать из чужой квартиры все ценное, но не должен быть жадным, потому что жадность губит нашего брата. Вор должен быть честным, и если он «работал» с товарищем, он должен поделиться поровну, а если засыплется, никого не выдавать… А главное – вор должен быть сильным и ловким…
– Вот он сильный… – перебил оратора Ванька Немец, указав на Рыжика. – Он может ведмедя уложить.
– Да неужто? – шутливо воскликнул Косоручка и с улыбкой взглянул на покрасневшего и окончательно смутившегося Рыжика.
Санька мгновенно сделался предметом всеобщего внимания. Любопытные глаза мальчиков, всех цветов и оттенков, внимательно рассматривали Саньку со всех сторон.
– Все это враки… Какая у него сила!.. – послышался чей-то голос.
– Да я, ежели он хочет, один на один с ним пойду! – задорно воскликнул Мошка.
– Ай да Каракуль! Вот молодец! – послышались восклицания.
– Ну, где ему, холере, с таким парнем тягаться! Хвастает, дошлый… – нарочно подзадоривали Мошку некоторые из товарищей.
– Кто, Мошка хвастает?.. Вот уж неправда! – восклицали другие.
Эти возгласы наэлектризовывали Каракуля, и, точно молодой петух, он выступил вперед. Присутствующие предупредительно выстроились полукругом и таким образом заранее очистили место для поединка.
– Ну, иди: я тебя вызываю один на один! – дрожащим, взволнованным голосом проговорил Мошка и стал посередине круга.
Вся его маленькая, тощая фигурка, облаченная в невозможные лохмотья, выражала один сплошной задор. Кулачонки были сжаты, и черные глаза сверкали, как две искорки. «А ну-ка, выходи!» – казалось, говорили его откинутая немного назад фигурка и задорно поднятая, черная как смоль мелкокудрая голова.
Рыжик струсил и попятился назад, что немедленно вызвало среди присутствующих насмешки и остроты.
– Вот так силач!.. Мошки испугался!.. – закричали одни.
– Ведмедя уложить может, а Мошки струсил.
– Ишь, попятился-то, что твой рак.
По мере того как Рыжик отступал, Каракуль становился смелее и задорнее.
– Чего отступаешь? – сверкая глазами и крепко сжимая кулачонки, выкрикивал Мошка. – Мы, брат, раков видали, нечего нам их представлять.
Каракуль положительно наскакивал на смущенного и растерявшегося Рыжика. Санька совсем не Мошки боялся, а его пугала вся эта толпа оборвышей, для которой Каракуль был свой человек, а он чужой. Спирька испытывал почти то же самое, что и Рыжик, и уже неоднократно упрекал себя, зачем он вчера похвастал силой приятеля. Его разбирало зло на Мошку.
«Я б тебе, черномазому, наклал бы по первое число, ежели б ты попался мне в другом месте», – мысленно говорил Спирька Мошке и невольно сжимал кулаки и крепко стискивал зубы.
Федька Косоручка не принимал во всей этой сцене никакого участия. Он только улыбался и, по-видимому, с наслаждением следил за всеми действиями Мошки и Рыжика.
А Каракуль между тем совсем уже близко пододвинулся к Рыжику и кулаками почти дотрагивался до лица противника.
– Отстань!.. Я не хочу драться… – бледный и чрезвычайно взволнованный, твердил Рыжик, тихо отступая.
– Начинай, Мошка! Чего смотреть на него! – послышался чей-то голос.
Каракуль сейчас же исполнил приказание и кулаком ударил Рыжика в глаз. Санька вскрикнул от боли, обеими руками закрыл лицо и опустился на корточки. Мошка торжествовал. Подбоченившись, он встал посередине круга, выставил вперед одну ногу, обутую в старую калошу, и обвел присутствующих победоносным взглядом. Но в эту секунду к Мошке подскочил Спирька и так ударил его в ухо, что тот закружился, как волчок, и упал на землю.
– Это не по правилу… Он сзади подскочил…
– Его за это проучить надо…
На Спирьку сразу напало несколько человек. На него, как горох, посыпались удары. Произошла свалка. Спирька не выдержал и начал кричать. Вот тут-то Рыжик и стал действовать. Придя в себя после полученного им удара, он со свежим синяком под глазом ринулся в драку.
– Я вам теперь покажу… – процедил сквозь зубы Санька и, как тигр, набросился на толпу.
Безумная злоба кипела у него в груди, он не помнил себя от негодования. Жгучее чувство обиды удвоило его энергию и силы. От каждого его удара кто-нибудь да падал. Шапка слетела с головы, и рыжие кудри Саньки упали на его возбужденное и раскрасневшееся лицо.
– А у нас вот как дерутся… – задыхаясь от волнения, говорил он, нанося удары направо и налево. – Вот как у нас дерутся… – повторял он, не переставая действовать кулаками.
Спирька почувствовал, что Рыжик разошелся вовсю, и также напряг энергию. Воришки не ожидали такого отчаянного и смелого нападения со стороны Рыжика и невольно растерялись. Некоторые даже до того струсили, что позорно бежали.
Федька Косоручка, наблюдая за тем, как враги Рыжика падали от каждого его удара, заливался мелким, едва слышным смехом, от которого дряблое, желтое лицо его ширилось, морщинилось, а шрам темнел и становился кровавым.
Минут через пять драка прекратилась. Рыжик и Спирька вышли победителями. Больше всех досталось Немцу и Мошке. Последний сидел на земле, подле Косоручки, и тихо всхлипывал, закрыв лицо руками.
– Молодцы, ребята! – похвалил приятелей Федька. – А ты, Рыжик, совсем молодец… Из тебя толк выйдет… Вот тебе за это…
Косоручка, к великому изумлению остальных мальчиков, подал Рыжику целый рубль.
Спустя немного Рыжик и Спирька в сопровождении вчерашней компании отправились в трактир пить чай. Мошка шел рядом с Рыжиком. Он теперь искренне уважал его и не питал к нему ни малейшей злобы.
А между тем здесь спали люди. Санька насчитал семнадцать человек. Все они лежали в лохмотьях, грязные, жалкие, где и как попало. Влажная от сырости солома совершенно измочалилась и не шуршала, когда спящие ворочались. Воздух в комнате был нестерпимый. Санька положительно задыхался. Временами ему казалось, что он лежит в каком-то большом мусорном ящике. По ноздреватым каменным стенам трущобы, точно слезы, крупными каплями стекала вода, прячась в соломе, на которой спали люди. Рыжик взглянул на Спирьку.
Тот спал сном праведника, обняв, как родного брата, Ваньку Немца. Санька подивился на приятеля и немного даже подосадовал.
«Спит, и горя ему мало», – подумал Рыжик.
В окошко тем временем все сильнее и ярче проникал свет наступающего утра. Вот поднялась старуха. Ворча и кряхтя, стала она одеваться. Она надела на себя какие-то коричневые лохмотья, а нерасчесанную седую голову покрыла черным платком и вышла из комнаты. Рыжик успел только разглядеть ее крючковатый нос и длинную палку, которую она захватила с собою. Старуха, уходя, не совсем плотно закрыла дверь, и в комнату вместе с яркой полосой света ворвалась струя свежего воздуха.
Санька учащенно задышал, желая побольше набрать в себя чистого воздуха, но из этого ничего не выходило: свежий воздух, проникший через узенькую щель неплотно закрытой двери, быстро растворялся в смрадной атмосфере грязной трущобы, и дышать все-таки было трудно. Тогда Рыжик решил последовать примеру старухи. Осторожно, чтобы никого не разбудить, он поднялся с места и вышел из комнаты. Через минуту он был на дворе и с жадностью вдыхал здоровый весенний воздух. На дворе было тихо и безлюдно; горбатая фигура старухи обогнула длинное здание и вышла из ворот на улицу. Рыжик поднял голову и залюбовался светло-голубым небом, на котором не было ни одного облачка, ни одного пятнышка. Только на востоке небосклон окрашивался не то в розовый, не то в бледно-сиреневый цвет. Близился восход. Только что проснувшиеся птички, свистя и щебеча, весело кружились и трепетали в голубоватом воздухе наступающего утра. Рыжик впервые после долгой зимы увидал ласточек. Острокрылые и белогрудые, они то стрелами вонзались в небесную синь, то вдруг падали вниз и грудью гладили землю. Санька следил за ласточками с любовью и большим интересом. Ему казалось, что они только что прилетели из теплых стран и что, может быть, вчера только они пронеслись через Голодаевку и, может быть, их видели Дуня, панычи и все, кто там живет. Последнее предположение невольно вызвало у Рыжика воспоминания о прошлом, и ему снова сделалось грустно. С тоскливым чувством обвел он глазами обширный двор и задумался. Ему не нравилось здесь. Чем-то таинственным и преступным веяло от этого огороженного двора, от этого до безобразия длинного и низенького здания, в котором живут не то мазурики, не то нищие. Рыжик вспомнил, что Полфунта говорил ему о каком-то Черном море, на берегу которого и стоит город Одесса.
«Но где оно, это море? – спрашивал самого себя Рыжик. – Как к нему подойти? Нет, отсюда надо поскорее убраться. Пойду сейчас разбужу Спирьку, и мы тронемся с ним дальше», – твердо решил Санька и направился к трущобе, в которой ночевал. Но не успел он сделать и двух шагов, как перед ним, точно из земли, вырос громадного роста человек с круглыми серыми глазами. Рыжик, взглянув на этого человека, оцепенел от ужаса. А тот, не трогаясь с места, неподвижным взглядом смотрел на Саньку и этим смертельно пугал мальчика.
Страшнее всего было лицо великана. Крупное и темное, это лицо было рассечено надвое. Красный шрам резкой и глубокой чертой лег от низкого, заросшего жесткими волосами лба до широкого безволосого подбородка. По всей вероятности, человек этот получил когда-то сильный удар по лицу ножом или другим орудием, причем удар пришелся по лбу, носу, губам и подбородку. Вот этот-то шрам главным образом и делал лицо страшным.
– Что, брат, спужался? – тоненьким, почти детским голосом спросил великан.
У Рыжика отлегло от сердца. Слабый голос великана, нисколько не гармонировавший с его мощной фигурой, почему-то сразу успокоил Саньку, и он стал смотреть на него не со страхом, а с любопытством. Большой человек с тонким голосом был одет довольно прилично: на нем была черная пиджачная пара, лакированные сапоги офицерского покроя и круглая мягкая шапочка, надвинутая на затылок. Между прочим, Рыжик успел заметить у незнакомца еще одну особенность: правая рука его, изогнутая в виде косы, все время находилась возле груди, на весу. Санька сейчас же догадался, что великан правой рукой не владеет. У Рыжика даже мелькнула мысль, не есть ли этот субъект тот самый Федька Косоручка, о котором вчера рассказывал Ванька Немец.
– Будет тебе глаза на меня пялить, – тем же тоненьким голоском снова заговорил великан, – лучше скажи, откуда ты взялся.
– Я здесь не один, – счел почему-то нужным заявить Рыжик.
– А с кем ты?
– С товарищем, со Спирькой… Он еще спит…
– Где спит?
– А вон там, с Ванькой Немцем… А ты Федька Косоручка? Да?
– Откуда ты меня знаешь? – удивился великан.
– Знаю уж… – поддразнивая незнакомца, сказал Рыжик, шаловливо склонив к плечу свою рыжую кудрявую голову.
В это время из трущобы выползли на двор Ванька и Спирька.
При виде их Санька совсем оживился.
– Вот и мой товарищ! – воскликнул он и побежал приятелю навстречу.
Спирька и Немец щурили глаза и позевывали.
– Этот страшный – Федька Косоручка? Да? – громко спросил Рыжик у Немца.
– Чего ты орешь?.. Конешно, он… – тихо, но энергично остановил Рыжика Ванька.
Тот живо присмирел. Косоручка подошел к мальчикам.
– Сколько вчера заработал? – коротко спросил он у Немца.
– Нисколько, – по-видимому робея, ответил Ванька.
– Отчего же это «нисколько», голубчик ты мой? – совсем по-детски запищал Федька Косоручка и совершенно неожиданно схватил левой рукой Немца за плечо и, так тряхнул его, что у бедняги чуть душа не выскочила из тела.
Вот тут-то лицо у Косоручки действительно сделалось страшным. Дряблое, желтое и безволосое, оно вдруг налилось кровью, круглые серые глаза остановились, а шрам потемнел и резким, глубоким рубцом обозначился посередине лица. Рыжик и Спирька основательно струсили и уже приготовились было «задать стрекача», как выражался Спирька, но все очень скоро уладилось, и приятели успокоились. Федька выпустил Немца, а тот, крепко выругавшись, стал растирать плечо, которое держал в своей руке Федька, и этим дело ограничилось.
– Где ты их нашел? – как ни в чем не бывало спросил Косоручка, указывая на приятелей.
– Они фартовые ребята, – ответил Немец, все еще глядя на хозяина исподлобья.
– Вот как! – удивился Федька. – Посмотрим, посмотрим, какие вы воры… – обернулся он к приятелям.
В это время обитатели трущоб проснулись и один за другим стали выходить на свежий воздух. Солнце взошло и залило двор ярким золотым светом. Обширный и только что совершенно пустынный двор быстро наполнился народом. Тут были мужчины, женщины, старики и дети. Рыжику показалось, что он снова находится в Незнамове, среди нищих: до того появившаяся толпа напомнила ему обитателей той ночлежки, которую он с Вьюном оставил всего два дня тому назад. Как там, так и здесь, за исключением Косоручки, не было ни одного человека, мало-мальски хорошо одетого. Здесь люди как будто щеголяли грязными лохмотьями и хвастались ими друг перед другом. Физиономии этих людей вполне гармонировали с их костюмами. На каждом шагу попадались здесь субъекты с подбитыми глазами, с опухшими от пьянства лицами и хриплыми голосами. Женщины в этом отношении мало чем отличались от мужчин и поражали своим безобразием. Рыжик увидал, между прочим, и вчерашних знакомых: Мошку Каракуля, косоглазого мальчика, который вчера прибежал на минутку в трактир, Маньку, подругу ее, курносую девочку, и остальных членов вчерашней компании. Мертвый доселе двор ожил. Послышались голоса, крики, брань; заголосила детвора, и заругались бабы. Некоторые из них вытаскивали из квартир постели и разбрасывали их по двору для проветривания. Иные развешивали свои лохмотья на протянутые веревки.
Возле Косоручки собрался кружок мальчиков. Это были всё юные, начинающие воришки, которым Федька преподавал уроки воровства. Один из мальчиков вынес «учителю» табуретку, и урок начался. Косоручка уселся спиной к дому, а лицом к «ученикам».
– Не тот вор, кто ворует, а тот вор, кто попадается, – ораторствовал Косоручка, обращаясь к маленьким оборванцам, слушавшим его с большим вниманием.
– Глянь-кось, что Мошка делает! – шепнул Спирька на ухо Рыжику.
Дело в том, что в то время, когда Федька говорил, Каракуль незаметно подкрался к нему и осторожно запустил два пальца в карман его пиджака. Все видели проделку Мошки, но никто и виду не подавал, что замечает это.
– Вон вчерась, к примеру, – продолжал Косоручка, – Петька и Анютка засыпались. Отчего? Оттого, что ловкости у них не было…
– Тащит, ей-богу, тащит!.. – дрожа от волнения, снова прошептал Спирька, увидев, как Мошка осторожно и тихо стал вытягивать из кармана Косоручки черный кошелек с блестящим медным затвором. Каракуль держал кошелек концами двух пальцев.
– А ловкость, братцы, – продолжал «учитель», – для нашего дела – первая статья… Ежели ты карманник, ты должен пальцы запускать в карман так, чтоб тебе самому не слышно было, а не так, как Мошка…
При последних словах Косоручка быстро повернулся на табуретке и левой рукой так схватил Мошку, что тот, вскрикнув от боли, уронил кошелек на землю.
Свидетели этой сцены разразились дружным хохотом. На бабьем желтом лице «учителя» появилась улыбка.
– Вот чуткий какой!..
– Его не обкрадешь!..
– Что, Мошка, засыпался?..
Восклицания и насмешки сыпались со всех сторон.
– Пойдем, Спиря! Что нам тут делать? – тихо проговорил Рыжик, обращаясь к приятелю.
Но тот до того был заинтересован, что и слушать его не захотел.
– Да погоди, не ной!.. – отмахнулся, точно от комара, Спирька и стал следить за дальнейшими действиями воришек.
На дворе между тем народу становилось меньше. Оборванцы услыхали колокольный звон и отправились «стрелять» на церковные паперти. Остались только воришки да несколько баб с грудными детьми.
Косоручка продолжал урок. С уверенностью истинного знатока разъяснял он «ученикам», как должны они действовать при том или ином случае. Очень долго объяснял он мальчишкам, как надо вынимать стекло из закрытого окна, чтобы никто не услыхал, и как надо пролезать через форточки. Свои объяснения подкреплял он примерами из личной практики. Примеры эти больше всего интересовали слушателей. Потом Косоручка стал говорить о качествах, необходимых каждому «порядочному» вору.
– Хороший и честный вор, – говорил Косоручка, – должен быть осторожным, но не трусом, должен забирать из чужой квартиры все ценное, но не должен быть жадным, потому что жадность губит нашего брата. Вор должен быть честным, и если он «работал» с товарищем, он должен поделиться поровну, а если засыплется, никого не выдавать… А главное – вор должен быть сильным и ловким…
– Вот он сильный… – перебил оратора Ванька Немец, указав на Рыжика. – Он может ведмедя уложить.
– Да неужто? – шутливо воскликнул Косоручка и с улыбкой взглянул на покрасневшего и окончательно смутившегося Рыжика.
Санька мгновенно сделался предметом всеобщего внимания. Любопытные глаза мальчиков, всех цветов и оттенков, внимательно рассматривали Саньку со всех сторон.
– Все это враки… Какая у него сила!.. – послышался чей-то голос.
– Да я, ежели он хочет, один на один с ним пойду! – задорно воскликнул Мошка.
– Ай да Каракуль! Вот молодец! – послышались восклицания.
– Ну, где ему, холере, с таким парнем тягаться! Хвастает, дошлый… – нарочно подзадоривали Мошку некоторые из товарищей.
– Кто, Мошка хвастает?.. Вот уж неправда! – восклицали другие.
Эти возгласы наэлектризовывали Каракуля, и, точно молодой петух, он выступил вперед. Присутствующие предупредительно выстроились полукругом и таким образом заранее очистили место для поединка.
– Ну, иди: я тебя вызываю один на один! – дрожащим, взволнованным голосом проговорил Мошка и стал посередине круга.
Вся его маленькая, тощая фигурка, облаченная в невозможные лохмотья, выражала один сплошной задор. Кулачонки были сжаты, и черные глаза сверкали, как две искорки. «А ну-ка, выходи!» – казалось, говорили его откинутая немного назад фигурка и задорно поднятая, черная как смоль мелкокудрая голова.
Рыжик струсил и попятился назад, что немедленно вызвало среди присутствующих насмешки и остроты.
– Вот так силач!.. Мошки испугался!.. – закричали одни.
– Ведмедя уложить может, а Мошки струсил.
– Ишь, попятился-то, что твой рак.
По мере того как Рыжик отступал, Каракуль становился смелее и задорнее.
– Чего отступаешь? – сверкая глазами и крепко сжимая кулачонки, выкрикивал Мошка. – Мы, брат, раков видали, нечего нам их представлять.
Каракуль положительно наскакивал на смущенного и растерявшегося Рыжика. Санька совсем не Мошки боялся, а его пугала вся эта толпа оборвышей, для которой Каракуль был свой человек, а он чужой. Спирька испытывал почти то же самое, что и Рыжик, и уже неоднократно упрекал себя, зачем он вчера похвастал силой приятеля. Его разбирало зло на Мошку.
«Я б тебе, черномазому, наклал бы по первое число, ежели б ты попался мне в другом месте», – мысленно говорил Спирька Мошке и невольно сжимал кулаки и крепко стискивал зубы.
Федька Косоручка не принимал во всей этой сцене никакого участия. Он только улыбался и, по-видимому, с наслаждением следил за всеми действиями Мошки и Рыжика.
А Каракуль между тем совсем уже близко пододвинулся к Рыжику и кулаками почти дотрагивался до лица противника.
– Отстань!.. Я не хочу драться… – бледный и чрезвычайно взволнованный, твердил Рыжик, тихо отступая.
– Начинай, Мошка! Чего смотреть на него! – послышался чей-то голос.
Каракуль сейчас же исполнил приказание и кулаком ударил Рыжика в глаз. Санька вскрикнул от боли, обеими руками закрыл лицо и опустился на корточки. Мошка торжествовал. Подбоченившись, он встал посередине круга, выставил вперед одну ногу, обутую в старую калошу, и обвел присутствующих победоносным взглядом. Но в эту секунду к Мошке подскочил Спирька и так ударил его в ухо, что тот закружился, как волчок, и упал на землю.
– Это не по правилу… Он сзади подскочил…
– Его за это проучить надо…
На Спирьку сразу напало несколько человек. На него, как горох, посыпались удары. Произошла свалка. Спирька не выдержал и начал кричать. Вот тут-то Рыжик и стал действовать. Придя в себя после полученного им удара, он со свежим синяком под глазом ринулся в драку.
– Я вам теперь покажу… – процедил сквозь зубы Санька и, как тигр, набросился на толпу.
Безумная злоба кипела у него в груди, он не помнил себя от негодования. Жгучее чувство обиды удвоило его энергию и силы. От каждого его удара кто-нибудь да падал. Шапка слетела с головы, и рыжие кудри Саньки упали на его возбужденное и раскрасневшееся лицо.
– А у нас вот как дерутся… – задыхаясь от волнения, говорил он, нанося удары направо и налево. – Вот как у нас дерутся… – повторял он, не переставая действовать кулаками.
Спирька почувствовал, что Рыжик разошелся вовсю, и также напряг энергию. Воришки не ожидали такого отчаянного и смелого нападения со стороны Рыжика и невольно растерялись. Некоторые даже до того струсили, что позорно бежали.
Федька Косоручка, наблюдая за тем, как враги Рыжика падали от каждого его удара, заливался мелким, едва слышным смехом, от которого дряблое, желтое лицо его ширилось, морщинилось, а шрам темнел и становился кровавым.
Минут через пять драка прекратилась. Рыжик и Спирька вышли победителями. Больше всех досталось Немцу и Мошке. Последний сидел на земле, подле Косоручки, и тихо всхлипывал, закрыв лицо руками.
– Молодцы, ребята! – похвалил приятелей Федька. – А ты, Рыжик, совсем молодец… Из тебя толк выйдет… Вот тебе за это…
Косоручка, к великому изумлению остальных мальчиков, подал Рыжику целый рубль.
Спустя немного Рыжик и Спирька в сопровождении вчерашней компании отправились в трактир пить чай. Мошка шел рядом с Рыжиком. Он теперь искренне уважал его и не питал к нему ни малейшей злобы.