И тут хранитель тайны Патриарха допустил оплошность: взмахнул растопыренной ладонью, призывая возмущенную Настю помолчать. Камень только и ждал этого – полыхнул синей молнией, не заметить было невозможно! Данила тихо присвистнул.
– А это что?!
Никита, уже привыкший, что перстня многие не замечают, смутился. Свиток, непонятный дар Алексия, на него особого впечатления не произвел – парень вообще ко всякой писанине относился с уважением, но без интереса. А вот тайну перстня хранил свято, уже понимая, что за ним скрывается что-то очень серьезное. Если не ужасное.
– Ну… это… так, подарок! Настя подарила! Мы тут обмолвились, то есть помолвились… – забухтел парень растерянно. Водочный румянец разом пропал – даже самый наивный человек сообразил бы, что он врет.
Данила помрачнел, встал и сухо обронил:
– Как я понимаю, идти вам некуда, так что ложитесь в дальней комнате, в конце коридора. Белье найдете в диване. Полотенца в ванной. Зубных щеток запасных нет, – круто развернулся, ушел в кабинет и плотно прикрыл дверь. Обиделся.
– Может, расскажем ему? Он же нас спас! Если и ему не доверять, то кому тогда? Никитушка, родненький, вокруг нас все гибнут, и помощи ждать неоткуда… – в голосе Насти опять зазвучали непрошеные слезы…
– Знаешь, у него на календаре сегодняшний день красным обведен. Может, врет он все – про мужика высокого и случайное свое появление? Ты же не представляешь, на что секретные службы способны, – они вокруг пальца кого хошь обведут!
– Нет не верю, что он тоже злодей, не верю! Он так… так улыбается простодушно…
– «Простодушно»… Ладно, пошли, и правда, нехорошо получилось, – пробурчал Никита смущенно, вспомнив с неожиданным теплом открытую белозубую улыбку Данилы.
Постучались, заглянули в комнатку: парень сидел за компьютером, тупо глядя на клавиатуру. На лице застыло насмерть обиженное выражение, ни дать ни взять – мальчишка, которого дружки не позвали играть в «казаки-разбойники». Пойди их пойми, Рюриковичей… Собака привстала, глянула на Никиту и, – вот чудеса! – поджав хвост, поскуливая уползла в угол.
– Слушай, Данила… ты не сердись, а? Мы тебе благодарны по гроб жизни и все такое… – попытался неуклюже извиниться Никита. Настя из-за глыбы его спины выглядывала как воробышек. – Но сам понимаешь, дела серьезные… Всего лишь три дня прошло, как Святейший Алексий погиб, а наша жизнь уже в кромешный ад превратилась, одни погони да потери! – Настя пискнула что-то и Никита понял, что опять сболтнул лишнее.
Но отступать было поздно. Если и сейчас наврать в три короба, – последнего друга потеряем. Словно пропасть разверзлась под ногами, и на той стороне весь мир ощерился-ополчился, а на этой – Никита с Настей. И еще… Данила!
Ведь в дружбе самое главное что? Доверие! Чтоб как за каменной стеной!
На лице «светлейшего» отразилась неподдельная тревога. Он мгновенно, по-мальчишески, забыл о своих обидах:
– Так его убили все-таки! Серафим обмолвился, что, скорее всего, это какое-то преступление. Было у него такое предчувствие. Я к нему как раз в тот день приходил.
– Скажи… А вот день нынешний у тебя на календаре обведен… И Тот день тоже… Почему?
– Так я всегда дни встречи с Серафимом красным обвожу! Они для меня значимые. Я и сегодня должен был увидеться, да он встречу отменил. Извинился, сказал, что дела важные, неотложные…
– А я, грешным делом, что-то такое… нехорошее, короче, подумал, – признался Никита. Ему полегчало – очень хотелось Даниле верить. Потому как если не ему, – Настя правильно сказала, – то кому?!
И ребята, – он словно через силу, она захлебываясь словами, – поведали Даниле и про загадочное убийство Алексия, и про обретение удивительного перстня, и про призрак убиенного и прочие странные явления в храме… Все рассказали, как на духу. Такое носить в себе долго – тяжкий труд, особенно когда тебе еще и тридцати нет и чувства хлещут через край!
Данила слушал, изредка задавал вопросы. Его острый, аналитический ум интеллектуала многое поставил на свое место, помог ребятам разобраться в непонятном, обратить особое внимание на то, что казалось несущественным… Например, его очень заинтересовал последний телефонный разговор с Алексием. Как и разговор с митрополитом Дамианом. Действие перстня, кстати, было воспринято почти как должное, словно с чудесами Данила сталкивался каждый день: «Подумаешь, светится! Лампочка тоже светится, и я не знаю, почему, и электронов ваших никогда не видел, но в обморок же не падаю!»
Наконец, насытив свое любопытство, молодой князь отправил ребят спать. Тем более, что Никита все крепче прижимал к себе Настю, – и дураку бы стало ясно, что стосковался он по ласке…
Сам «светлейший Рюрикович», пробормотав, что он – «человек ночной», остался разбирать знаки на свитке, с головой погрузившись в работу.
Глава 8
– А это что?!
Никита, уже привыкший, что перстня многие не замечают, смутился. Свиток, непонятный дар Алексия, на него особого впечатления не произвел – парень вообще ко всякой писанине относился с уважением, но без интереса. А вот тайну перстня хранил свято, уже понимая, что за ним скрывается что-то очень серьезное. Если не ужасное.
– Ну… это… так, подарок! Настя подарила! Мы тут обмолвились, то есть помолвились… – забухтел парень растерянно. Водочный румянец разом пропал – даже самый наивный человек сообразил бы, что он врет.
Данила помрачнел, встал и сухо обронил:
– Как я понимаю, идти вам некуда, так что ложитесь в дальней комнате, в конце коридора. Белье найдете в диване. Полотенца в ванной. Зубных щеток запасных нет, – круто развернулся, ушел в кабинет и плотно прикрыл дверь. Обиделся.
– Может, расскажем ему? Он же нас спас! Если и ему не доверять, то кому тогда? Никитушка, родненький, вокруг нас все гибнут, и помощи ждать неоткуда… – в голосе Насти опять зазвучали непрошеные слезы…
– Знаешь, у него на календаре сегодняшний день красным обведен. Может, врет он все – про мужика высокого и случайное свое появление? Ты же не представляешь, на что секретные службы способны, – они вокруг пальца кого хошь обведут!
– Нет не верю, что он тоже злодей, не верю! Он так… так улыбается простодушно…
– «Простодушно»… Ладно, пошли, и правда, нехорошо получилось, – пробурчал Никита смущенно, вспомнив с неожиданным теплом открытую белозубую улыбку Данилы.
Постучались, заглянули в комнатку: парень сидел за компьютером, тупо глядя на клавиатуру. На лице застыло насмерть обиженное выражение, ни дать ни взять – мальчишка, которого дружки не позвали играть в «казаки-разбойники». Пойди их пойми, Рюриковичей… Собака привстала, глянула на Никиту и, – вот чудеса! – поджав хвост, поскуливая уползла в угол.
– Слушай, Данила… ты не сердись, а? Мы тебе благодарны по гроб жизни и все такое… – попытался неуклюже извиниться Никита. Настя из-за глыбы его спины выглядывала как воробышек. – Но сам понимаешь, дела серьезные… Всего лишь три дня прошло, как Святейший Алексий погиб, а наша жизнь уже в кромешный ад превратилась, одни погони да потери! – Настя пискнула что-то и Никита понял, что опять сболтнул лишнее.
Но отступать было поздно. Если и сейчас наврать в три короба, – последнего друга потеряем. Словно пропасть разверзлась под ногами, и на той стороне весь мир ощерился-ополчился, а на этой – Никита с Настей. И еще… Данила!
Ведь в дружбе самое главное что? Доверие! Чтоб как за каменной стеной!
На лице «светлейшего» отразилась неподдельная тревога. Он мгновенно, по-мальчишески, забыл о своих обидах:
– Так его убили все-таки! Серафим обмолвился, что, скорее всего, это какое-то преступление. Было у него такое предчувствие. Я к нему как раз в тот день приходил.
– Скажи… А вот день нынешний у тебя на календаре обведен… И Тот день тоже… Почему?
– Так я всегда дни встречи с Серафимом красным обвожу! Они для меня значимые. Я и сегодня должен был увидеться, да он встречу отменил. Извинился, сказал, что дела важные, неотложные…
– А я, грешным делом, что-то такое… нехорошее, короче, подумал, – признался Никита. Ему полегчало – очень хотелось Даниле верить. Потому как если не ему, – Настя правильно сказала, – то кому?!
И ребята, – он словно через силу, она захлебываясь словами, – поведали Даниле и про загадочное убийство Алексия, и про обретение удивительного перстня, и про призрак убиенного и прочие странные явления в храме… Все рассказали, как на духу. Такое носить в себе долго – тяжкий труд, особенно когда тебе еще и тридцати нет и чувства хлещут через край!
Данила слушал, изредка задавал вопросы. Его острый, аналитический ум интеллектуала многое поставил на свое место, помог ребятам разобраться в непонятном, обратить особое внимание на то, что казалось несущественным… Например, его очень заинтересовал последний телефонный разговор с Алексием. Как и разговор с митрополитом Дамианом. Действие перстня, кстати, было воспринято почти как должное, словно с чудесами Данила сталкивался каждый день: «Подумаешь, светится! Лампочка тоже светится, и я не знаю, почему, и электронов ваших никогда не видел, но в обморок же не падаю!»
Наконец, насытив свое любопытство, молодой князь отправил ребят спать. Тем более, что Никита все крепче прижимал к себе Настю, – и дураку бы стало ясно, что стосковался он по ласке…
Сам «светлейший Рюрикович», пробормотав, что он – «человек ночной», остался разбирать знаки на свитке, с головой погрузившись в работу.
Глава 8
Напутствие Владыки
А утром позвонил Серафим, сам предложил встретиться с Данилой, который испросил разрешения прийти с друзьями: мол, дело у них есть архиважное! Владыка согласился принять, и ребята поехали в центр, на улицу Радио. Ехали на метро – машину Никиты, напичканную жучками, решили не использовать. Да и в розыске она – к гадалке не ходи. Роскошный джип Данилы был слишком заметен – а хотелось передвигаться по городу тихо, серыми мышками…
Данила был расстроен: попытки перевода ни к чему толковому не привели. Некоторые знаки ему вообще были неизвестны, а некоторые, очевидно, имели двоякий или даже троякий смысл. Для настоящего перевода требовались еще тексты, и лучше – билингвы. Только где же их взять? Памятников этой таинственной культуры было найдено совсем мало – с «гулькин клювик»…
Когда прибыли в храм Архангела Рафаила, Данила представил ребят Митрополиту Истинно-Православной Церкви, который принял их после литургии запросто, отпустив окружавших его людей. Он оказался прямым, жилистым, не столько грузным, сколько осанистым. Окладистая седая борода спускалась на грудь. Чувствовалась военная выправка: Серафим в прошлом был офицером ГРУ и на Ближнем Востоке потерял ногу – ходил на протезе. Вторая нога тоже была изувечена. Однако пастырским посохом Владыка пользовался только как атрибутом архиерейского сана, в жизни двигаясь удивительным образом ловко и уверенно.
Все это бедный, не выспавшийся князь рассказал по дороге. Рассказал кое-что и о катакомбной церкви – даже продвинутая Настя о ней почти ничего не знала! Кратко поведал, что пережила эта церковь тяжелейшие дни, да что там тяжелейшие – на грани исчезновения была! Но выстояла, ибо неприятие советской власти не стало гордыней – первым и тягчайшим из семи смертных грехов…
Серафим окинул троицу внимательным взглядом и негромким низким голосом предложил пройти в его личные покои, представлявшие собой небольшую комнату, очень просто, даже скудно обставленную. Там стоял слабый запах ладана и еще каких-то трав – владыка слыл искусным целителем. Вдруг он нахмурился, зорко и тревожно посмотрел на Никиту:
– Сын мой, что-то с тобой не то… Почему руки прячешь?
Вопрос был, что называется, «на засыпку». Первым импульсом Никиты было – скрыть, сделать так, чтобы Серафим ничего не заметил. Парень ведь и сам плохо понимал, зачем пришел на эту встречу – просто больше не было сил биться о бетонные стены замкнутого круга потерь и погонь. Уже ясно – путь назад закрыт наглухо. Остается только вперед. Но – как, куда?!
И он протянул Владыке руку, на которой мрачным синим огнем светился камень…
Странная буря чувств отразилась на лице Владыки, словно он что-то преодолевал в себе. На лбу обильно выступили капельки пота. Из горла вырвался возглас боли… Словно какая-то мощная сила пыталась согнуть, сломить его волю… По вибрации перстня Никита понял, что сила эта вступила в борьбу с другой, не менее мощной! Еще удивительнее было то, что Серафим выстоял. Более того, утаенный сапфир так засиял, что по стенам комнаты брызнули лазоревые блики. Все отшатнулись, но горящий взор Владыки не уступал сиянию. Лицо его прояснилось. Он будто приказывал: «Говори!»
И Никите пришлось поведать все, что довелось ему видеть и узнать.
Серафим не перебивал, напряженно слушал и лишь иногда или кивал головой в такт своим мыслям, или пытливо поглядывал на перстень, который начинал светиться ярче. При словах Никиты о неведомой старушке в храме чуть улыбнулся, словно речь шла о его доброй знакомой… Услыхав о загадочном явлении покойного Алексия, в волнении трижды перекрестился…
Когда рассказ был окончен, повисло молчание, но оно не было гнетущим: исповедь облегчила душу. И не только Никите – вздох облегчения вырвался и у Насти, и у сдержанного Данилы. Перстень светился ровным синим пламенем, словно терпеливо ожидал ответа на самый важный вопрос: «как быть?» Наконец, Владыка и сам перевел дух и неожиданно-ласково улыбнулся ребятам:
– Что ж, дети мои… Кое-что мне об этой святыне известно… Но прежде я отпущу вам, – тут он с грустью взглянул на потупившихся парней, – грех смертоубийства, пусть и неумышленного… Вы защищались, понятно… Ибо развязана война, страшная – не на жизнь, а на смерть! Сам был воином, знаю, каково это… Война никого не жалеет, ни мужчин, ни женщин… Теперь у нас одна общая задача: выстоять!
Сердце Насти сжалось от этих слов, но она постаралась отогнать печаль. Скорбь и страх плохие спутники решимости.
Когда обряды были позади, Серафим продолжил.
– Этот перстень был создан до всех времен, и не человек его создал. Но он стал первым знаком могущества. Впоследствии возникли еще четыре Предмета: Печать правды, Панагия, на которой запечатлено отражение лика Богородицы, Наперсный крест с каплей слезы Господа нашего Иисуса и Венец Власти… Знаю одно: если эти предметы окажутся в одних руках, миру явятся необыкновенные чудеса и случатся невиданные события!
Слушали его завороженно, затаив дыхание.
– Скажи, отче, – обратился к наставнику Данила, – а разве это человек властвует над Знаками? Или все-таки они – над человеком?
– Знаки сами по себе ничего не могут, они наполняются силой только в человеческих руках и сообщают эту силу обладателю. Я и сам толком не понимаю, как они действуют. Древние знания о них долгое время были сокрыты, а сами Предметы считались утерянными. Утерянными! – возвысил голос Владыка, – а не уничтоженными, ибо уничтожить их невозможно! И вот, сподобился я: наяву вижу перстень… По преданию, он принадлежал самому царю Соломону, наделив еврейского повелителя великой властью над людьми, но и царь был лишь его временным хранителем… К слову сказать, мудростью перстень не наделяет – она есть плод природного ума и опыта. А вот волю другого Знак может подавить – да вы и сами только что это видели! Наверное, не всякого «другого», – старец позволил себе улыбку. – Говорят, этот перстень прибыл на Русь вместе с Софьей Палеолог…
У Насти вырвался слабый возглас. Никита с восхищением взглянул на нее: его охватила гордость, что рядом с ним, дубиной неотесанной, находится такая образованная, такая замечательная девушка! И ведь любит его, а не какого-нибудь задрота-ботаника, «социально близкого»!
– Владыка, скажите, а как перстень попал к византийцам? – Настя впервые осмелилась подать голос. После густого баса Серафима и глуховатого баритона Никиты ее голосок прозвучал нежно, как эолова арфа. – Я много книг перерыла, нашла скудные упоминания об этом, но там все начинается с приданого Софьи. А раньше?
– Не знаю, дочь моя, говорят, что одно время перстень находился у Доната Великого, епископа Нумидийского… Огромную власть он даровал этому светильнику церкви, но высоко вознес себя сей святой муж, видя, как люди, один за другим, склоняются перед чудесной силой. Трудно, очень трудно противостоять перстню, – старец содрогнулся, вспоминая свою борьбу с чем-то, так и оставшимся для ребят неведомым…
Настя второй раз осмелилась перебить Владыку, но он лишь с отеческой улыбкой смотрел на девушку, торопившуюся поделиться всем тем, что она нашла в книгах:
– Да, да, я о Донате читала, его еще очень уважал патриарх Никон! «Императору нет дела до Церкви…
– …но Церкви есть дело до всего!» – продолжил удивленный Серафим и добавил, помедлив:
– Возможно, я потому и ушел с государственной службы на служение Господу… А Никон тоже пал жертвой перстня, который неслыханную гордыню в людях пробуждает, словно испытывает. Если цели человека и камня этого синего перестают совпадать, сила уходит и тогда падение с высот неизбежно и трагично… И ты, сын мой, страшись этого искушения! – последние строгие слова адресовались Никите, потупившему взор.
– Так что там за документ усопший Алексий передал вам?
Никита достал серебряный футляр, осторожно вынул свиток и передал его Владыке, руки которого задрожали, принимая священную реликвию. Свиток из неизвестного материала мягко развернулся в не по-стариковски сильных ладонях. Похож он был на пергамент, но… ведь любой пергамент давно бы высох и рассыпался в прах. Испещрен непонятными символами… Данила подал голос:
– Я кое-что попытался разобрать, ведь – странно как! – именно этот язык в университете меня заинтересовал, но моих знаний оказалось недостаточно…
Рафаил помолчал, прищурившись и глядя куда-то сквозь стену, словно вспоминая что-то важное.
– В старинных книгах, что в 20-е годы удалось спасти от разграбления и поругания, мне как-то повстречался обрывок одного текста… Там что-то говорилось о Неназываемом, и его небывалой силе, но я тогда подумал, что это иносказание… В священных текстах много иносказаний, не всегда люди готовы воспринять заключенную в них мудрость! Теперь начинаю догадываться, что речь шла о перстне этом чудодейственном… Если обождете, я постараюсь найти книгу. Книги хранят знания… Это сейчас модно говорить, что знания несовместимы с верой. Неправда, вера из знания и произрастает, не из невежества!
Старец медленно и степенно удалился, твердо ступая и лишь немного прихрамывая. «Как это ему удается? – подумал Никита, глядя вослед его высокой, крепкой, осанистой фигуре. – Ведь одна нога на протезе, а другая – не лучше протеза…»
Свиток остался лежать на столе, отбрасывая на белую льняную скатерть изжелта-масляный отсвет… Он словно пульсировал, символы шевелились и дрожали, то наливаясь густой чернотой, то бледнея, почти исчезая…
Но вот Владыка вернулся, прижимая к груди огромный фолиант. Никита и Настя сидели, внимательно разглядывая померкший сапфир. Подтверждалась давняя догадка Никиты: перстень действовал только при драматическом или судьбоносном повороте событий, – странный предмет такие моменты как-то чувствовал… А в спокойной обстановке был… да просто прабабкина побрякушка, семейная драгоценность не из самых дорогих. Таких полно во многих шкатулках, запрятанных в дальний угол комода с бельишком…
Уставший за бессонную ночь Данила задремал на стуле… Но он тут же очнулся – присутствие Серафима словно пробуждало все силы человеческие.
– Вот! – старец перевел дух, осторожно положив на стол книгу в кожаном переплете, испещренном бурыми и белесыми пятнами, оставленными временем, пожарами, сыростью и не всегда бережным хранением. Было видно, что фолиант пережил многое на своем веку.
– Здесь приведен только какой-то отрывок… Вероятно, это перевод еще более древнего текста… не этого ли, что на свитке? – пальцы едва касались ветхих страниц со старославянской вязью, малопонятной не только Никите, но и Насте и даже Даниле. Огласовки и вышедшие из употребления буквы делали его до странности похожим на затейливые иероглифы свитка. Впрочем, все непонятное схоже…
Но вот Владыка нашел то, что искал, и нараспев стал читать слова, смысл которых не сразу доходил до ребят. Собственно, и вообще не доходил. Когда он окончил чтение, в ушах Никиты, хорошо знавшего только трехэтажные армейские «конструкции» да тактико-технические данные различного оружия, стоял звон. Но и остальные внимавшие как-то смущенно моргали – тоже не поняли ни слова.
– Что ж, постараюсь перевести вам эти слова, в них ключ к пониманию происходящего. Жаль, что нынешняя молодежь так плохо знает язык предков. Ты вот, Данила, всякую экзотическую абракадабру изучаешь, а своих корней не знаешь толком. Ведь когда-то на Руси так не только писали, но и говорили! – сказал Серафим, пряча лукавую улыбку в густых седых усах. Ему, пастырю душ, не впервой было встречаться с… как бы это аккуратнее… с определенным уровнем знаний. Данила смущенно пробормотал, что всего знать невозможно и не положено. Насте хотелось забиться под плинтус, и только Никита, уже привыкший к укорам в невежестве, просто стоял и смотрел смиренно, ждал, когда Владыка вернется к сути. А что солдату говорить, ежели «не положено»?
– С незапамятных времен было пять… хм… тут сказано – Символов Власти над видимым миром… И знать о них до срока человекам негоже… И если кто соберет их в одних руках – тот станет или Защитником мира, или Врагом его, о чем повествует Апокалипсис… Один из предметов, самый древний, проявляет власть над человеком, осуществляя волю древних существ, именуемых некогда богами, а ныне – Злыми Духами и Повелителями Тьмы… Странно – дальше сказано, что… хм… нет ни Света, ни Тьмы, а есть только Любовь… И еще… Тот, кто станет повелевать Символами, претерпит удивительное превращение, обретет божественный облик и невиданную силу… И этого ни в коем случае нельзя допустить!
Вновь молчание повисло в комнате… Владыка тяжело опустился в кресло. Он прикрыл глаза ладонью, казалось, – силы покинули его. Но впечатление это было обманчиво! Когда Серафим поднял голову, его взор опять был полон несгибаемой воли и решимости. Маленькое войско обрело настоящего полководца!
– Так, дети мои! Можно, конечно, и дальше обсуждать и Знаки, и тексты, и о чудесах спорить… Но сейчас не это главное! Жизнь ваша в опасности. Силы задействованы немалые и страшные. Но тревожат меня не столько ФСБ, или ГРУ, или еще какие службы. Кто подослал убивца несчастного Алексия? В таких делах исполнители – мелкие сошки. И кто тот – еще более странный! – «защитник слабых», что призвал тебя, Даниил, на помощь Никите и Анастасии? Ох, не к добру все это… Однако вам надо скрыться, стать незаметными. Раз уж выпала доля оказаться в центре событий, надо идти дальше! Есть у меня одна мысль… А что, если вы скроетесь на Алтае? Там, в горах, у меня есть настоящие друзья. Они помогут укрыться от столь пристального внимания и кое-что разъяснят вам. Ведь даже я, грешный, не знаю всех подробностей и, главное, назначения священных предметов. Могу только догадываться… А теперь догадки только отнимут драгоценное время… Эх, был бы помоложе да поздоровей – сам бы с вами на Алтай рванул!
Данила был расстроен: попытки перевода ни к чему толковому не привели. Некоторые знаки ему вообще были неизвестны, а некоторые, очевидно, имели двоякий или даже троякий смысл. Для настоящего перевода требовались еще тексты, и лучше – билингвы. Только где же их взять? Памятников этой таинственной культуры было найдено совсем мало – с «гулькин клювик»…
Когда прибыли в храм Архангела Рафаила, Данила представил ребят Митрополиту Истинно-Православной Церкви, который принял их после литургии запросто, отпустив окружавших его людей. Он оказался прямым, жилистым, не столько грузным, сколько осанистым. Окладистая седая борода спускалась на грудь. Чувствовалась военная выправка: Серафим в прошлом был офицером ГРУ и на Ближнем Востоке потерял ногу – ходил на протезе. Вторая нога тоже была изувечена. Однако пастырским посохом Владыка пользовался только как атрибутом архиерейского сана, в жизни двигаясь удивительным образом ловко и уверенно.
Все это бедный, не выспавшийся князь рассказал по дороге. Рассказал кое-что и о катакомбной церкви – даже продвинутая Настя о ней почти ничего не знала! Кратко поведал, что пережила эта церковь тяжелейшие дни, да что там тяжелейшие – на грани исчезновения была! Но выстояла, ибо неприятие советской власти не стало гордыней – первым и тягчайшим из семи смертных грехов…
Серафим окинул троицу внимательным взглядом и негромким низким голосом предложил пройти в его личные покои, представлявшие собой небольшую комнату, очень просто, даже скудно обставленную. Там стоял слабый запах ладана и еще каких-то трав – владыка слыл искусным целителем. Вдруг он нахмурился, зорко и тревожно посмотрел на Никиту:
– Сын мой, что-то с тобой не то… Почему руки прячешь?
Вопрос был, что называется, «на засыпку». Первым импульсом Никиты было – скрыть, сделать так, чтобы Серафим ничего не заметил. Парень ведь и сам плохо понимал, зачем пришел на эту встречу – просто больше не было сил биться о бетонные стены замкнутого круга потерь и погонь. Уже ясно – путь назад закрыт наглухо. Остается только вперед. Но – как, куда?!
И он протянул Владыке руку, на которой мрачным синим огнем светился камень…
Странная буря чувств отразилась на лице Владыки, словно он что-то преодолевал в себе. На лбу обильно выступили капельки пота. Из горла вырвался возглас боли… Словно какая-то мощная сила пыталась согнуть, сломить его волю… По вибрации перстня Никита понял, что сила эта вступила в борьбу с другой, не менее мощной! Еще удивительнее было то, что Серафим выстоял. Более того, утаенный сапфир так засиял, что по стенам комнаты брызнули лазоревые блики. Все отшатнулись, но горящий взор Владыки не уступал сиянию. Лицо его прояснилось. Он будто приказывал: «Говори!»
И Никите пришлось поведать все, что довелось ему видеть и узнать.
Серафим не перебивал, напряженно слушал и лишь иногда или кивал головой в такт своим мыслям, или пытливо поглядывал на перстень, который начинал светиться ярче. При словах Никиты о неведомой старушке в храме чуть улыбнулся, словно речь шла о его доброй знакомой… Услыхав о загадочном явлении покойного Алексия, в волнении трижды перекрестился…
Когда рассказ был окончен, повисло молчание, но оно не было гнетущим: исповедь облегчила душу. И не только Никите – вздох облегчения вырвался и у Насти, и у сдержанного Данилы. Перстень светился ровным синим пламенем, словно терпеливо ожидал ответа на самый важный вопрос: «как быть?» Наконец, Владыка и сам перевел дух и неожиданно-ласково улыбнулся ребятам:
– Что ж, дети мои… Кое-что мне об этой святыне известно… Но прежде я отпущу вам, – тут он с грустью взглянул на потупившихся парней, – грех смертоубийства, пусть и неумышленного… Вы защищались, понятно… Ибо развязана война, страшная – не на жизнь, а на смерть! Сам был воином, знаю, каково это… Война никого не жалеет, ни мужчин, ни женщин… Теперь у нас одна общая задача: выстоять!
Сердце Насти сжалось от этих слов, но она постаралась отогнать печаль. Скорбь и страх плохие спутники решимости.
Когда обряды были позади, Серафим продолжил.
– Этот перстень был создан до всех времен, и не человек его создал. Но он стал первым знаком могущества. Впоследствии возникли еще четыре Предмета: Печать правды, Панагия, на которой запечатлено отражение лика Богородицы, Наперсный крест с каплей слезы Господа нашего Иисуса и Венец Власти… Знаю одно: если эти предметы окажутся в одних руках, миру явятся необыкновенные чудеса и случатся невиданные события!
Слушали его завороженно, затаив дыхание.
– Скажи, отче, – обратился к наставнику Данила, – а разве это человек властвует над Знаками? Или все-таки они – над человеком?
– Знаки сами по себе ничего не могут, они наполняются силой только в человеческих руках и сообщают эту силу обладателю. Я и сам толком не понимаю, как они действуют. Древние знания о них долгое время были сокрыты, а сами Предметы считались утерянными. Утерянными! – возвысил голос Владыка, – а не уничтоженными, ибо уничтожить их невозможно! И вот, сподобился я: наяву вижу перстень… По преданию, он принадлежал самому царю Соломону, наделив еврейского повелителя великой властью над людьми, но и царь был лишь его временным хранителем… К слову сказать, мудростью перстень не наделяет – она есть плод природного ума и опыта. А вот волю другого Знак может подавить – да вы и сами только что это видели! Наверное, не всякого «другого», – старец позволил себе улыбку. – Говорят, этот перстень прибыл на Русь вместе с Софьей Палеолог…
У Насти вырвался слабый возглас. Никита с восхищением взглянул на нее: его охватила гордость, что рядом с ним, дубиной неотесанной, находится такая образованная, такая замечательная девушка! И ведь любит его, а не какого-нибудь задрота-ботаника, «социально близкого»!
– Владыка, скажите, а как перстень попал к византийцам? – Настя впервые осмелилась подать голос. После густого баса Серафима и глуховатого баритона Никиты ее голосок прозвучал нежно, как эолова арфа. – Я много книг перерыла, нашла скудные упоминания об этом, но там все начинается с приданого Софьи. А раньше?
– Не знаю, дочь моя, говорят, что одно время перстень находился у Доната Великого, епископа Нумидийского… Огромную власть он даровал этому светильнику церкви, но высоко вознес себя сей святой муж, видя, как люди, один за другим, склоняются перед чудесной силой. Трудно, очень трудно противостоять перстню, – старец содрогнулся, вспоминая свою борьбу с чем-то, так и оставшимся для ребят неведомым…
Настя второй раз осмелилась перебить Владыку, но он лишь с отеческой улыбкой смотрел на девушку, торопившуюся поделиться всем тем, что она нашла в книгах:
– Да, да, я о Донате читала, его еще очень уважал патриарх Никон! «Императору нет дела до Церкви…
– …но Церкви есть дело до всего!» – продолжил удивленный Серафим и добавил, помедлив:
– Возможно, я потому и ушел с государственной службы на служение Господу… А Никон тоже пал жертвой перстня, который неслыханную гордыню в людях пробуждает, словно испытывает. Если цели человека и камня этого синего перестают совпадать, сила уходит и тогда падение с высот неизбежно и трагично… И ты, сын мой, страшись этого искушения! – последние строгие слова адресовались Никите, потупившему взор.
– Так что там за документ усопший Алексий передал вам?
Никита достал серебряный футляр, осторожно вынул свиток и передал его Владыке, руки которого задрожали, принимая священную реликвию. Свиток из неизвестного материала мягко развернулся в не по-стариковски сильных ладонях. Похож он был на пергамент, но… ведь любой пергамент давно бы высох и рассыпался в прах. Испещрен непонятными символами… Данила подал голос:
– Я кое-что попытался разобрать, ведь – странно как! – именно этот язык в университете меня заинтересовал, но моих знаний оказалось недостаточно…
Рафаил помолчал, прищурившись и глядя куда-то сквозь стену, словно вспоминая что-то важное.
– В старинных книгах, что в 20-е годы удалось спасти от разграбления и поругания, мне как-то повстречался обрывок одного текста… Там что-то говорилось о Неназываемом, и его небывалой силе, но я тогда подумал, что это иносказание… В священных текстах много иносказаний, не всегда люди готовы воспринять заключенную в них мудрость! Теперь начинаю догадываться, что речь шла о перстне этом чудодейственном… Если обождете, я постараюсь найти книгу. Книги хранят знания… Это сейчас модно говорить, что знания несовместимы с верой. Неправда, вера из знания и произрастает, не из невежества!
Старец медленно и степенно удалился, твердо ступая и лишь немного прихрамывая. «Как это ему удается? – подумал Никита, глядя вослед его высокой, крепкой, осанистой фигуре. – Ведь одна нога на протезе, а другая – не лучше протеза…»
Свиток остался лежать на столе, отбрасывая на белую льняную скатерть изжелта-масляный отсвет… Он словно пульсировал, символы шевелились и дрожали, то наливаясь густой чернотой, то бледнея, почти исчезая…
Но вот Владыка вернулся, прижимая к груди огромный фолиант. Никита и Настя сидели, внимательно разглядывая померкший сапфир. Подтверждалась давняя догадка Никиты: перстень действовал только при драматическом или судьбоносном повороте событий, – странный предмет такие моменты как-то чувствовал… А в спокойной обстановке был… да просто прабабкина побрякушка, семейная драгоценность не из самых дорогих. Таких полно во многих шкатулках, запрятанных в дальний угол комода с бельишком…
Уставший за бессонную ночь Данила задремал на стуле… Но он тут же очнулся – присутствие Серафима словно пробуждало все силы человеческие.
– Вот! – старец перевел дух, осторожно положив на стол книгу в кожаном переплете, испещренном бурыми и белесыми пятнами, оставленными временем, пожарами, сыростью и не всегда бережным хранением. Было видно, что фолиант пережил многое на своем веку.
– Здесь приведен только какой-то отрывок… Вероятно, это перевод еще более древнего текста… не этого ли, что на свитке? – пальцы едва касались ветхих страниц со старославянской вязью, малопонятной не только Никите, но и Насте и даже Даниле. Огласовки и вышедшие из употребления буквы делали его до странности похожим на затейливые иероглифы свитка. Впрочем, все непонятное схоже…
Но вот Владыка нашел то, что искал, и нараспев стал читать слова, смысл которых не сразу доходил до ребят. Собственно, и вообще не доходил. Когда он окончил чтение, в ушах Никиты, хорошо знавшего только трехэтажные армейские «конструкции» да тактико-технические данные различного оружия, стоял звон. Но и остальные внимавшие как-то смущенно моргали – тоже не поняли ни слова.
– Что ж, постараюсь перевести вам эти слова, в них ключ к пониманию происходящего. Жаль, что нынешняя молодежь так плохо знает язык предков. Ты вот, Данила, всякую экзотическую абракадабру изучаешь, а своих корней не знаешь толком. Ведь когда-то на Руси так не только писали, но и говорили! – сказал Серафим, пряча лукавую улыбку в густых седых усах. Ему, пастырю душ, не впервой было встречаться с… как бы это аккуратнее… с определенным уровнем знаний. Данила смущенно пробормотал, что всего знать невозможно и не положено. Насте хотелось забиться под плинтус, и только Никита, уже привыкший к укорам в невежестве, просто стоял и смотрел смиренно, ждал, когда Владыка вернется к сути. А что солдату говорить, ежели «не положено»?
– С незапамятных времен было пять… хм… тут сказано – Символов Власти над видимым миром… И знать о них до срока человекам негоже… И если кто соберет их в одних руках – тот станет или Защитником мира, или Врагом его, о чем повествует Апокалипсис… Один из предметов, самый древний, проявляет власть над человеком, осуществляя волю древних существ, именуемых некогда богами, а ныне – Злыми Духами и Повелителями Тьмы… Странно – дальше сказано, что… хм… нет ни Света, ни Тьмы, а есть только Любовь… И еще… Тот, кто станет повелевать Символами, претерпит удивительное превращение, обретет божественный облик и невиданную силу… И этого ни в коем случае нельзя допустить!
Вновь молчание повисло в комнате… Владыка тяжело опустился в кресло. Он прикрыл глаза ладонью, казалось, – силы покинули его. Но впечатление это было обманчиво! Когда Серафим поднял голову, его взор опять был полон несгибаемой воли и решимости. Маленькое войско обрело настоящего полководца!
– Так, дети мои! Можно, конечно, и дальше обсуждать и Знаки, и тексты, и о чудесах спорить… Но сейчас не это главное! Жизнь ваша в опасности. Силы задействованы немалые и страшные. Но тревожат меня не столько ФСБ, или ГРУ, или еще какие службы. Кто подослал убивца несчастного Алексия? В таких делах исполнители – мелкие сошки. И кто тот – еще более странный! – «защитник слабых», что призвал тебя, Даниил, на помощь Никите и Анастасии? Ох, не к добру все это… Однако вам надо скрыться, стать незаметными. Раз уж выпала доля оказаться в центре событий, надо идти дальше! Есть у меня одна мысль… А что, если вы скроетесь на Алтае? Там, в горах, у меня есть настоящие друзья. Они помогут укрыться от столь пристального внимания и кое-что разъяснят вам. Ведь даже я, грешный, не знаю всех подробностей и, главное, назначения священных предметов. Могу только догадываться… А теперь догадки только отнимут драгоценное время… Эх, был бы помоложе да поздоровей – сам бы с вами на Алтай рванул!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента