Сынь И.. История одной поездки

   - Нет, но мы же с вами договаривались, неужели...
   - Андрей, подожди, - опять прервал его Игорь, - Наталья Александровна, я сам этого решить не могу, мне надо с ребятами поболтать.
   Буба пытался еще возмущаться и размахивать руками, но Игорь ухватил его под мышки и выволок из кабинета.
   - Андрюша, я не понимаю, у тебя что, голова совсем не работает?
   - Игорюнь, я тебе точно говорю, я, когда звонил, все правильно заказал.
   - Верю.
   - Тогда она должна нас сегодня отправить, - он снова рванулся к двери.
   - Буба, - разозлился наконец Игорь, - ты чего, что-то не понял? Объясняю популярно: к ней приехали тридцать уфимцев. Это ты понимаешь?
   - Ну?..
   - Что ну? Как ты считаешь, кого ей выгодней отправить: нас пятерых или их? - Игорь выместил раздражение и продолжил относительно миролюбиво: Так что можешь здесь хоть до завтра сучить ножками, поедут все равно они. Въехал?
   - А чего мы делать-то теперь будем?
   - Пошли позавтракаем, а там подумаем.
   - Какой завтрак? Надо сейчас что-то решать.
   - Буба, голодным я по городу бегать не буду.
   - Нет, Игорюнь, но ведь...
   - Ладно, ладно, побежали. - Игорь проявил такую редкую покладистость, представив прелесть завтрака с зудящим Бубой.
   *** Олег блаженствовал; уютно раскинувшись в кресле, он наслаждался утренним кофе.
   Ненавязчивым переливом доносилась откуда-то негромкая музыка, аппетитно дымилась в руке сигарета, ласковое солнце играло во влажных еще волосах...
   Идиллия была мгновенно и с грохотом разрушена криками ворвавшейся в номер парочки.
   - Нет, Буба, ты только глянь на этого бездельника: пока мы, не жалея сил, устраиваем его судьбу, он... Ты скажи, тебе не стыдно?
   - Не-а... ну чего, как дела?
   - Ну, в "Атланте" нас, ясное дело, послали, но мы нарыли одну конторку, так что сегодня уезжаем.
   - Молодцы, - зевнул Олег.
   - Слушай, ты, неблагодарная сволочь, давай вставай и иди собери бабки с алкоголиков, а потом вместе с Бубой катитесь в фирму... да, еще паспорта не забудь, - добавил он после паузы.
   - Да уж догадался бы, - неохотно выбрался из уютного кресла Олег.
   Игорь, скосив усталый глаз в сторону вожделенной постели, принялся раздеваться.
   А я, с вашего позволения, оставлю, пожалуй, его до вечера.
   Более того, мне придется, видимо, прибегнуть к этой практике пропусков еще неоднократно, поскольку это повествование и так катастрофически растягивается, грозя перерасти из жанра Большого Рассказа в жанр Маленькой Повести, а меня это разрушение предварительных расчетов чрезвычайно беспокоит.
   *** Итак, было часа четыре ночи, когда Игорь, опрокинув в рот остатки водки, плескавшейся еще на дне пластикового стакана, обвел взглядом тесные и темные внутренности микроавтобуса, ползущего по петляющей среди сопок дороге, ведущей от Уссурийска к границе.
   Кстати, любопытно, что хотя, судя по названию, где-то здесь, по просторам уссурийской тайги, должны грациозно бродить одноименные тигры, однако вокруг не было даже намека на хоть какой-нибудь захудалый лесок, а единственный тигр стоял напротив единственного же в Уссурийске кабака.
   Игорь выискивал, чем бы заняться, поскольку спать он совершенно не хотел, а читать в трясущемся и темном автобусе было категорически немыслимо.
   Олег нашел себе привычное занятие, и с заднего сиденья раздавался его голос вперемешку с девичьим хихиканьем. Девица была, правда, несколько перезревшая - под тридцать, но вполне еще на вид аппетитная, звали ее, кажется, Викой. Леша с Филом, по обыкновению слегка набравшись, сладко посапывали в полусне. Фил, признаться, и сам имел некоторые планы относительно заднего сиденья, но был опережен и побежден симпатягой Олегом.
   На переднем вторую и последнюю девушку, лет на пять помладше, толстушку хозяйку со стершимся именем, захватил и пытал теперь Буба. Пытал о извечном: что, как и почем.
   Неудобно скорчившись на узеньком сиденье, Игорь рассеянно ловил обрывки разговора, вскользь отмечая интересное: ...юань, ...таможня, ...футболки.
   Он любил Бубу, зная, как меняется тот, как исчезают его мелочность и жадность, как он размахивает руками, стоит разговору коснуться заветного.
   Буба был готов часами разъяснять любому свои научные изыскания, пользуясь, как любой уважающий себя профессионал, в основном терминами "хреновина" и "штуковина".
   Глядя на него, у Игоря иной раз мелькало сомнение, что, может быть, он и ошибся тогда. Вспоминались двухцветные коридоры с облупившейся штукатуркой, мерцание допотопных мониторов, папироса, дымящаяся в такт поскрипыванию бумаги...
   Но, как и всегда, накатило это как-то вскользь, в параллель желтым бусинкам фонарей, цепочкой струящихся мимо машины.
   Тем временем автобус все ближе подбирался к Артемову, грязному приграничному поселку, где среди развалюх мазанок гордо высится особняк бывшего начальника таможни с сургучными печатями на дверях. Они несли совершенно символическое значение, поскольку бедолага так и не успел вставить рамы, и теперь через эти зияющие провалы несостоявшихся окон туда забирается летом местная молодежь - предаться пьянству и разврату.
   Пол неудачливого особняка завален битым стеклом и окурками, да кое-где мелькнут старенькие китайские трусики, из тех, что оптом отдают по восемь джао.
   Но я верю, верю: настанут светлые времена, и новый начальник таможни прикупит унылые останки, он непременно вставит окна и побелит стены, и благодарные китайские бизнесмены привезут чудную шанхайскую мебель черной кожи, и превосходное здание украсит скучный артемовский ландшафт.
   "Уж вы мне верьте, в таких делах я форменный пророк", - добавил бы здесь небезызвестный кот, но у него свои, кошачьи, дела, а мои увлекают меня вперед.
   *** Затихший автобус уже добрых два часа стоял напротив заплеванного местного вокзала, где расположилась, преграждая путь к поезду, таможня.
   Светало. Приподнявшееся солнце хмуро ползло по облупленным стенам, грязным сугробам и прикрытыми ломким льдом лужам.
   Хотя до Москвы отсюда было не ближе, чем до Лос-Анджелеса или Мехико, не говоря уже о Токио или Сеуле, титанические лужи на неасфальтированной улочке навевали мысли о исконном нечерноземном проселке. Слегка пофантазировав, легко можно было представить лениво бредущих коров, голосящего неподалеку петуха... - словом, все то, что составляет для горожанина сентиментальную идиллию деревенского утра.
   Солнечный луч кольнул Олега в глаза, он, встрепенувшись, проснулся, невольно разбудив Вику, дремавшую на его плече. Пошептавшись секунду, они начали аккуратно пробираться к выходу, будя случайными толчками остальных.
   Олег, расправляя занемевшее тело, простер вверх руки, и солнечный свет оплел его лучами восходящего дня, превратив на мгновение в бронзовую статую.
   Закурив в звенящей тишине, они, вдыхая горький дым первой утренней сигареты, невольно переговаривались редким приглушенным шепотком.
   Постепенно выбрались из автобуса и остальные. Фил и Леша, спрыгнув с подножки, с громким кряхтеньем потянулись и тоже задымили. Становилось оживленно, из беспорядочно приткнувшихся к вокзалу автобусов выпрыгивали покурить и размяться челноки.
   Показались из вокзала испуганные китайцы, послышался птичий перелив чужого языка, потянуло едким дымом их сигарет. Куда-то двинулись стайки злобных и горланящих базарных баб с огромными баулами. Несмотря на ранний час, они уже громко ссорились, как всегда, что-то не поделив.
   Старшие групп спешили уже к каким-то им одним ведомым чиновным дверям, размахивая списками так называемых туристов.
   Вслед им ринулась и наша толстушка, проявив неожиданную при ее комплекции прыть.
   Туманное очарование утра было безнадежно разрушено.
   *** Таможня прошла совершенно безболезненно. Усталые таможенники, бегло просмотрев декларации и пролистав пачки зеленых, отбирали разрешения на вывоз, лишь изредка лениво любопытствовали, нет ли лишних. Отмена идиотского правила о пятисотдолларовом ограничении, при котором все до единого челноки нарушали закон, сделала таможню по пути туда почти бессмысленной.
   Впрочем, и раньше таможенники особенно не усердствовали, поддерживая некое немое соглашение, по которому повышение благосостояния работников почтенного учреждения производилось исключительно на обратном пути - с ввозимого товара.
   Между таможнями шло определенное даже соревнование; дело здесь в том, что путь товара может пройти через любой из десятков пограничных поселков, разбросанных вдоль всей границы, и дурная слава, мгновенно его искривляя, грозит доблестным таможенникам совершенно катастрофическими последствиями.
   К примеру, в аэропорту Омска как-то появилась дама, совершенно серьезно воспринимавшая таможенные правила и установления, кроме того, она не брала взятки и высчитывала цены, исходя из аналогов в каталоге "Qwele". Пошлина в результате получалась такая, что челноки покрывались зелеными пятнами при одном воспоминании.
   Нечего и говорить, что спустя каких-нибудь два месяца ее продуктивная деятельность привела к усыханию челночного потока через Омск втрое, а также к двум инфарктам. После того, как одного особо слабонервного челнока от ее оцинкованного столика увезли на другой, не менее оцинкованный столик, терпение начальства лопнуло и даму перевели перекладывать какие-то бумажки.
   Да... часами, часами можно рассказывать байки об отечественном таможенном управлении, но к чему?
   Я убежден, - вы прекрасно понимаете, что все это на самом деле чистейшей воды поклеп. Ведь превосходно известно, какой кристальной честности люди работали во все времена в этом достойнейшем государственном институте.
   К примеру, Павел Иванович Чичиков, служивший до воспетой аферы именно в таможенном департаменте, был оттуда безжалостно изгнан.
   *** Наши друзья заняли купе в плацкартном вагоне, разбитом до такой степени, что вместо раздражения это вызывало некоторое даже умиление. Кроме них, в вагон набилось еще человек семьдесят, в большинстве своем вышеупомянутые базарные женщины.
   Конечно же, несколько из них сразу же попробовали устроить скандал; уперевшись кулаками в необъятные бедра, они объясняли что-то вроде того, что одно купе всего на семь человек - это явное излишество.
   Однако тут в дело вступил Фил, преобразившийся при столь близком приближении к Китаю, что-то хищническое появилось в его движениях и манере говорить, впрочем, то же показалось и в остальных.
   Он встал и, мило улыбнувшись, полуобнял одну из них за монументальное плечо: "Но позвольте, любезнейшая..." - за каких-нибудь пять минут ему удалось настолько всех запутать, что они отстали, непривычно лишив себя удовольствия громкого скандала.
   Толстушка раздала всем пустые бланки справок о негативной реакции на СПИД.
   Отчего-то в Китай без нее въехать нельзя, то есть, разумеется, можно, но сдавать кровь в местном медпункте, где пользуют немытым шприцем, может только беззаветно храбрый человек, а совать десять долларов санитарному инспектору, причем делать это надо через переводчицу, отведя его в темный уголок, суетно и накладно.
   Уже в одном лишь движении поезда угадывалось приближение Поднебесной; нету, господа, нету и быть не может на свете другой страны, где на двадцать километров железной дороги тратилось бы по три, а то и больше часа.
   И вот, едва только мимо протащилась вспаханная нейтральная полоса, как сразу же показалась другая страна: безжизненные сопки сменились кусочками огороженной земли. Посреди них уродливо косились глинобитные лачуги, смахивающие на общественные уборные средней руки, лишенные, впрочем, отопления и канализации.
   Невозможно понять, как умещаются в них по два десятка человек, от пятидесятилетних стариков (возраст, по здешним меркам, весьма и весьма преклонный) до стайки грязных ребятишек.
   Еще переезд через границу чувствовался по огромным кучам цветастого мусора, валявшимся вдоль полотна, почему-то убирать его необходимым не считалось, и Игорь каждый раз, проезжая, отмечал их новое нарастание.
   - В хорошей мы все-таки живем стране, - высказал общее Буба.
   - Ага, - ответил Леша, - каждый раз домой приезжаю, нарадоваться не могу:
   чистота, дороги - отличные, в квартире - горячая вода, унитаз журчит... Европа.
   - Да, не с теми мы себя сравниваем, - вступила в разговор Вика, предвкушающе поглядывая на Олега, - кстати, ребята, на вокзале ничего не покупайте и не меняйте и баксы подальше спрячьте.
   - Да уж, знаем, - бросил кто-то, и ленивая беседа замерла.
   Вокзал оглушил толпой, криками и давкой.
   - Колефана, откуда плиехала? - раздались звуки привычного коверканья родного языка.
   - Доллалы, юани поменять?!
   - Колефана, колефана, сто надаа?!
   Приняв суровый вид, они проталкивались сквозь толпу, ведомые переводчиком, оказавшейся их старой знакомой - Ларисой, то есть звали ее, разумеется, не так, но, зная труднодоступность своих имен для неповоротливых славянских языков, китайцы подбирают себе созвучные русские.
   - Привет, Лариса, - поздоровался Игорь.
   - Здластвуйте, лебята, - радостно заулыбалась она, - товалы холосо плодали?
   Автобус, конечно же, оказался местным, лишенным рессор, да и вообще на редкость неудобным, рассчитанным на маленьких и стройных китайцев, а вовсе не на мощные русские седалища, но это для наших хищно-сухощавых друзей было вполне еще терпимым (видели бы вы, как в него запихивают свои огромные задницы украинские челночницы. Незабываемое зрелище), а вот нехилый разворот плеч и длинные ноги девать было решительно некуда.
   В автобусе, отделившем их мутными стеклами от яростной толпы продававших, покупавших и менявших, от ярких куч мусора, стало наконец поспокойней, и Фил немедля начал атаку на Ларису.
   - Ларис, а в какую гостиницу?
   - В "Синьхуа".
   - А склад там есть?
   - Есть. Я знаю, вам самое главное - склад, - заулыбалась она снова, холосый, больсой склад есть.
   Наши друзья были челноками крупными, их закупки и думать было нечего запихать в номер.
   - "Синьхуа", "Синьхуа"... мужики, это тот, что ли, на площади?
   - Да, да, на плосяди.
   - Угу, там приличный скла... ой ее... - автобус рухнул в громадную яму, и Фил звонко клацнул зубами.
   - Твою мать, столько бабок сюда возим; они бы хоть дорогу от вокзала сделали, суки... - здесь я сочту за лучшее прервать гневный монолог Фила: он очень больно прикусил язык.
   Они оглядывались по сторонам, заново привыкая к непривычного вида домам, к вывескам с невнятными каракулями, имеющими отдаленное родство с кириллицей, к многолюдной толпе, к жуткого вида хибарам.
   - Ты смотри: опять новый дом, - ткнул пальцем в окно Буба.
   - Точно, как на дрожжах - месяц назад не было.
   Этот приграничный городок рос под напором огромного долларового потока с невиданной скоростью, за каких-то три-четыре года из глухой станционной платформы он превратился в приличных размеров город. От небольшой круглой площади, где чадит пивной заводик и сверкает бетоном новенькое градоначальство, разбегаются в разные стороны кривые лучи узких и грязных улиц.
   Здесь, собственно, и располагается конечный пункт притяжения: сотни оптовых лавок, средь которых разбросаны десятка два гостиниц, населяемые преимущественно соотечественниками.
   Вокруг беспорядочно громоздились жилые кварталы, склады и прочая подсобная чепуха.
   Всю компанию привезли в гостиницу, стоявшую на той самой вышеупомянутой площади.
   Там, не заходя в номер, готовые в любой момент устроить бучу, они осмотрели склад, оказавшийся и в самом деле достойным, после чего приступили к жесточайшему торгу.
   Китайцы просили по десять юаней с места, Игорь, уполномоченный стаей, соглашался брать склад только весь сразу. Удивленный оборотом торга, хозяин гостиницы заломил полтораста в день.
   Игорь, обхватив в притворном ужасе голову, ссылаясь на личную симпатию, давал пятьдесят. Совместная тяга к компромиссу сошлась на семидесятиюаневой мировой, причем обе стороны трагично возводили глаза и тяжело вздыхали, показывая крайнюю степень разорительности сделки.
   Номер оказался своеобычным трехместным клоповником с весьма сомнительными простынями. Воды, само собой, в кранах не было - ее включают вечером часа на два. Впрочем, самих китайцев это смущало мало, у подавляющего большинства из них водопровода вообще нет.
   Блага цивилизации, вторгаясь в здешнюю жизнь, порождают забавнейшие штуки.
   Как-то раз в новенькой гостинице, сверкающей симпатичной светло-голубой сантехникой, Игорь изумленно обнаружил, что к бачку унитаза вода НЕ ПОДВЕДЕНА!
   Ей-богу, не подведена, и все!
   *** Олег и Игорь выбрались на площадь, изрядно загаженную, хотя она и была единственным, пожалуй, местом, убиравшимся в этом городе.
   - Колефана, стеклолеза надо?! - китаец, чрезмерно грязный даже для здешних мест, сунув им в лицо кусок стекла, принялся полосовать его стеклорезом.
   Кстати, приграничный жаргон, формировавшийся по большей части "великим и могучим", превратился в совершенно особое лингвистическое образование, не всегда понятное даже носителям языка (на редкость уродливая идиома, но иначе, пожалуй, и не скажешь), а местные выпускники филфаков вообще ничего не понимали.
   Жаргон этот еще и менялся на протяжении границы, исковерканное дальневосточное "корефан" сменялось на западе фамильярным "блат", а повсеместно царившее поначалу "товалися" уходило в туманное прошлое, уступая место набиравшему силу "господин", символично не коверкаемым китайцами. Женщин поначалу обижала "подлюка", означающая всего лишь "подруга". В разных районах входили в него и такие шедевры, как, скажем, "мало-мало покусать", сопровождаемый непременным закидыванием в рот горсти воображаемого риса. Использовалась эта веселая мизансцена для выторговывания последних центов.
   Китайский вклад в приграничный новояз гораздо скромнее, на ум приходит разве что странное слово "кхунья" или попросту "куня", которое бог его знает, что означает, но служит обращением ко всем китаянкам, независимо от возраста и профессии.
   - Игорек, глянь, а вроде приличный алмаз. - Олег с интересом склонился над стекляшкой.
   - Да на хрена он тебе нужен?
   - Тыся лубли, - по-своему понял их разговор торговец и даже приоткрыл от усердия рот.
   - Ладно, бог с ним. Не надо, - обратился Олег к китайцу.
   - Потему не надо? Тыся лубли, отень десево!
   Они, двинув его плечами, молча пошли вперед. Но деликатность и ненавязчивость никогда не были достоинствами уличных торговцев, и уж тем более уличных торговцев китайских.
   Он семенил за ними, забегал с разных сторон, размахивал руками, хватал их за куртки и орал не своим голосом на разные лады и в разных сочетаниях: "колефана", "отень десево" и "тыся лубли". Минуты через три это стало невыносимо, и Олег выдал ему трехбуквенную инструкцию.
   - Потему посел на ...? Колефана, тыся лубли отень десево!
   По обыкновению, диалог приобрел легкий оттенок сказки про белого бычка.
   - Я его сейчас убью, - мрачно сказал Олег после очередного рекламного выкрика.
   - Не фиг было останавливаться.
   - Угу, - неохотно согласился Олег, - слушай, может, купить у него?
   - А он все равно не отстанет.
   Развлекаясь подобным образом, они дошли до первой лавки, где китайцу пришлось остаться у входа, хозяева лавок не любят, когда в их заведениях действуют на нервы покупателям.
   Они бродили, переходя от прилавка к прилавку, слыша привычное: "Колефана, сто надаа?" - то крикливо протяжное, то почти интимное. Наконец Игорь приметил черные футболки.
   - Сколько?
   - Девять юань.
   - Ууу... очень дорого, - осуждающе покачал головой Олег.
   Они сделали вид, что собираются уходить.
   - Колефана, колефана, - заволновался торговец, - много надо?
   - Очень много.
   - Семь юаней мозно.
   Через каких-то двадцать минут оживленного торга, состоящего из однообразных реплик: "Очень дорого" - с одной стороны, и широкого диапазона выкриков и восклицаний с другой, вплоть до таких шедевров местного красноречия, как:
   "Колефана хитлый" и "Сесть юань, самый минимум". В конечном счете, слегка поперхнувшись, узнав, сколько им нужно футболок, он сбавил цену до пяти и четырех.
   Количество товара вызвало неизбежное последствие появившегося рядом прохиндея, сулившего им такие же футболки по совершенно смехотворной цене, юаня за четыре, что ли. Его коллега предлагал услуги переводчика, а третий грозился помогать им грузчиком. Причем последние двое не своим голосом орали: "Юаней не надо".
   Сущность трюка проста и заставляет с сочувствием отнестись к нелегкой судьбе интуриста на нашей социалистической родине, когда она еще была социалистической и на ней был "Интурист".
   Вместо обещанных футболок тебе привезут рваную отбраковку, бескорыстный помощник потребует вечером долларов эдак двести, а переводчик при каждом торге получит от хозяина долю. Когда ты начнешь возмущаться, они приведут толпу такой же, как и они, шпаны, которая будет на тебе виснуть, орать и норовить заехать по физиономии.
   Вполне объяснимый порыв - набить им морду - закончится утомительной беседой в полиции с выплатой огромной взятки. Впрочем, это уже дело вкуса: мне довелось как-то видеть четверых сибиряков, здоровенных мужиков, которые в описанной ситуации изрядно покалечили десяток граждан Поднебесной и даже нескольких полицейских, подоспевших к месту поединка.
   В конечном счете вызванная подмога их таки повязала и водворила в кутузку, где они, поостыв, заплатили пару тонн баксов.
   Так вот, сибиряки уверяли меня, что полученное наслаждение того стоило и что, в общем-то, это не так уж и дорого.
   Теперь шествие, возглавляемое нашими друзьями, выглядело весьма колоритно:
   впереди они, а за ними дюжина голосящих аборигенов. И Игорь, и Олег, зная бессмысленность пререканий, молчали, лишь изредка посылая всю компанию в далекие странствия.
   Впрочем, через каких-то четыре часа шпана, поняв наконец, что им здесь ничего не обломится, отстала, пожелав им на прощание много всего нехорошего.
   Справедливости ради надо отметить, что здесь, на востоке, шпана эта, на внутричелночном жаргоне называемая "помогайлы", деликатна и тактична по сравнению со своими собратьями на западе Китая, где могут и прирезать ненароком.
   Правда, они в этот день покупать ничего и не собирались, отводя его целиком на первичное ознакомление с ценами. Так шел этот день, обычный день челнока, состоящий из сотни торгов, из десятков попыток его крупно надуть и дюжины мелочных потуг пошарить у него в карманах.
   Но вот усталое солнце клонится уже к горизонту, и торговцы опускают тяжелые жалюзи на окна лавок, и кто-то поволок уже куда-то картонные коробки, которыми день щедро изгадил улицы городка. Стихли крики уличных торговцев, и навалилась такая блаженная и такая неожиданная вечерняя тишина. Усталый торговец стеклорезами лениво пристал к ним, тоже усталым и тяжело бредущим, но скоро отстал.
   Игорь с Олегом зашли на склад и обнаружили там гостиничных грузчиков, перепаковывающих детские курточки из картонных коробок в мешки, под дружным надзором Бубы, Леши и Фила.
   - Здорово, - Игорь ухватил курточку из коробки, - почем взяли?
   - Семнадцать и восемь. Мы хозяину сказали, чтобы вас подождал.
   - Олежка, а почем мы видели?
   - Подожди... слушай, восемнадцать и три... восемнадцать и пять... ну почем нам тот мудила напротив "Пассажа" отдавал?
   - Точно дороже. А сколько в мешок влезает?
   - Двести пятьдесят.
   Здесь они занялись многотрудными пересчетами валют, дорожных затрат, тыкая в калькулятор и перекликаясь маловнятно: "двойник", "отбой", "навар". Вволю позанимавшись кабалистикой, они приняли наконец решение и подошли к хозяину товара, терпеливо их дожидавшемуся.
   Маленький очкастенький китаец, вежливо кивая головой, пообещал привезти завтра две тысячи курток.
   Леша согласился за три бутылки пива приглядеть за упаковкой удачного приобретения, требовать не халтурить и набивать мешки плотнее, одновременно стараясь не дать многодетным семьям грузчиков разжиться дармовой одежонкой.
   Полулежа на упакованном уже мешке, похлебывая из бутылки и повелительно приказывая китайцам, каждый из которых был меньше его втрое, он мучительно напоминал плантатора-рабовладельца.
   Остальные рысью двинулись по номерам, где из крана полилась мутная и холодная, но все же вода. Здешняя грязь просто титаническая, полдня, проведенных тут, безусловно, вызывают физическое отвращение к самому себе.
   Олег и Фил, кроме того, еще и переоделись, собираясь блеснуть на сегодняшнем ужине. Большая часть челноков собиралась вечером в русском ресторане.
   Читатель! Если нелегкая судьба занесет тебя в Поднебесную, бойся здешней кухни, едва ли одному из ста удается встать сытым из-за столика местного ресторана.
   Та вкуснятина, которой кормят в китайском ресторанчике Дублина или Рио, безжалостно адаптирована и лишена многочисленных блюд, травмирующих хилых европейцев. На мой приземленный взгляд, их есть вообще нельзя.
   Чего стоят одни только куриные лапы с необрезанными когтями или, скажем, тошнотворно воняющие яйца, судя по всему, тухлые, а чай... чай это поэма в трех частях с эпилогом.
   Вместо благородного напитка в стране-прародительнице пьют тепленькую, чуть желтую водичку, у нас столько заварки, сколько здесь тратят на литр так называемого чая, самому заядлому сердечнику не хватило бы и на чашку.