Страница:
Там сидела Пиппа, уткнув подбородок в колени и сжав голову руками. Опять грянул гром, она вздрогнула, словно ее ударили хлыстом.
– Пиппа. – Он тронул ее за трясущееся плечо. Она вскрикнула и подняла голову.
Сердце Айдана забилось. Ее застывшее от ужаса лицо, залитое дождем и слезами, казалось белым в сумраке бури. Страх ослепил ее, она его не узнавала. Такой взгляд, полный безумного ужаса, он видел только раз в жизни: на лице своего отца перед самой смертью.
– Пиппа, очнись, с тобою все в порядке?
Она не отозвалась на свое имя, но пробубнила что-то неразборчивое. Бессмысленный бред или она говорила на другом языке?
Потрясенный, он схватил девушку в охапку, прикрыт своим плащом и, прижав к груди, нагнулся, чтобы и головой прикрывать от дождя. Она не сопротивлялась, наоборот, прильнула к нему, словно их носило по волнам бушующего моря. Он ощутил в себе страстное желание защищать эту девушку. Никогда не ощущал он жизнь так остро. Ему было ниспослано уберечь эту маленькую бродяжку в своих объятиях.
Но она все так же не узнавала его, даже когда они вернулись в дом Ламли. Девушку, называвшую себя Пиппой Трюхарт, одолевали сонмы демонов.
И Айдан О'Донахью оказался перед необходимостью одолеть их всех.
«Задраить все люки тесом! Закрепить штурвал! Держать по ветру!»
У мужчины в бушлате был странный хриплый голос. Он сердился или был чем-то напуган. Совсем как папа, когда его лоб пылал от жара и его уложили в постель и никого к нему не пускали.
Она прижалась к мохнатой шее своего пса и посмотрела на няню, сидевшую в другом углу этой мрачной каморки. Нянины пальцы судорожно перебирали розовые жемчужины четок (тех самых, которые та спрятала от мамы, ведь мама была реформисткой). Няня повторяла одни и те же слова: «Пресвятая Мария, Пресвятая Мария, Пресвятая Мария».
Неведомая сила поднимала судно все выше и выше. Всеми фибрами души она ощущала подъем. И вдруг, много быстрее, та же неведомая сила кинула их вниз.
Няня запричитала громче: «Пресвятая Мария, Пресвятая Мария, Пресвятая Мария…»
Пес жалобно заскулил. Его шерсть пахла еще и соленым морем.
Уши разрывал грохот трещавшего дерева. Она услышала визг блоков, по которым с бешеной скоростью неслись рвущиеся тали. Истошный крик мужчины в бушлате. И вот ей приходится выбираться из этого тесного мокрого места. Вода уже заливает пол. Дышать нечем.
Она открывает дверь. Первым наружу вырывается пес. Она спешит за ним по наклонным деревянным ступеням. Сорванные с креплений бочки перекатываются по проходам и палубе. Она слышит страшный рев океана, оглядывается в поисках няни, но видит только, как та взмахивает рукой с розовыми жемчужинками, зажатыми побелевшими пальцами. Вода накрывает няню с головой…
Нет!..
Пиппа села в кровати. На мгновение комната поплыла. Потом все медленно пришло в норму. В камине догорают поленья. Трепещет свеча на столе. Высокие толстые колонны поддерживают балдахин над головой.
И О'Донахью Map, сидящий в ее ногах на кровати.
Она прижала руку к груди. Она ненавидела это свое состояние, когда ей не хватало воздуха и она никак не могла надышаться. Так случалось, когда она была чем-то напугана или приходилось дышать морозным воздухом. Сердце билось. Испарина выступила на лице и шее.
– Кошмары? – спросил Айдан.
Она закрыла глаза. Видения исчезли, не оставив следа, словно туман, рассеянный ветром. Но осталось ощущение ужаса.
– Так бывает. Где я?
– В доме Ламли. Тебя поместили в спальне. Глаза ее расширились от удивления, затем подозрительно сузились.
– Почему?
– Я твой покровитель. Ты будешь жить там, где я укажу.
Она вздернула голову:
– И что вы потребуете взамен?
– Почему я должен вообще что-либо от тебя требовать взамен?
Пиппа долго и внимательно смотрела на него. Нет, О'Донахью Map не напоминал мужчину, силой удерживающего женщин для своих плотских утех.
– Как я понял, гроза не по тебе, – заметил он.
– Нет, я… – Все выглядело слишком глупо. Лондон таил в себе куда больше опасностей, чем гроза и буря, а она умудрилась прожить в Лондоне столько лет. – Спасибо, мой господин. Спасибо, что пошли за мной. Мне не стоило убегать столь поспешно.
– Что правда, то правда, – мягко согласился он.
– Но ведь не каждый день меня спрашивают, что я вообще забыта на этом свете.
– Пиппа, ты меня не так поняла. Мне не следовало подвергать сомнению твой выбор.
– Люди любят управлять другими. – Девушка согласно кивнула. Сдвинув брови, она оглядела комнату. – Я почти ничего не помню. Буря была очень страшной?
Он улыбнулся. Мягкой искренней улыбкой, идущей от самого сердца.
– Ты была явно не в порядке, когда я тебя нашел. Она запылала от смущения и опустила глаза, но смутилась еще больше, обнаружив, что из одежды на ней только одна рубашка. Она натянула одеяло по подбородок.
– Я развесил твои вещи просушить на огне, – пояснил Айдан. – А рубашку одолжил из чистого белья леди Ламли.
Пиппа пощупала ткань на рукаве.
– Я верну, слово даю.
– Не надо. Лорд и леди Ламли в своем поместье в Вичерли. Мне предоставлено право пользоваться домом и всем его содержимым.
– Замечательно. – Она мечтательно вздохнула. – Замечательно, когда тебя принимают как важного гостя.
– Скорее мучительно.
Девушка стала вспоминать прошедшую бурю, молнии и гром, гнавшие ее по улицам, дождь, бивший по лицу. А затем сильные руки Айдана и крепкую, надежную грудь, к которой он прижимал ее. И еще ощущение скорости, когда он бежал с ней на руках к дому. Руки его бережно сняли с нее одежду и положили на кровать. Никогда раньше не спала она на настоящей кровати. Она уткнулась лицом в его могучее плечо и зарыдала. Навзрыд. Он погладил ее волосы, поцеловал их, а потом она наконец уснула.
Пиппа подняла глаза:
– Вы чертовски добры для человека, который убил собственного отца.
– Иногда сам себе удивляюсь. – Улыбка исчезла, чуть дрогнули губы. Он вытянулся поперек кровати, дотронулся до щеки девушки, едва касаясь, провел пальцами по ее пылающей коже. – Ты делаешь мир вокруг меня много проще, девица-красавица. Ты делаешь меня лучше, чем я есть.
– И что теперь? – прошептала она.
– А теперь, впервые за все время, ты скажешь мне правду, Пиппа. Кто ты, откуда ты и что, ради всего святого, мне делать с тобой?
Глава 4
– Пиппа. – Он тронул ее за трясущееся плечо. Она вскрикнула и подняла голову.
Сердце Айдана забилось. Ее застывшее от ужаса лицо, залитое дождем и слезами, казалось белым в сумраке бури. Страх ослепил ее, она его не узнавала. Такой взгляд, полный безумного ужаса, он видел только раз в жизни: на лице своего отца перед самой смертью.
– Пиппа, очнись, с тобою все в порядке?
Она не отозвалась на свое имя, но пробубнила что-то неразборчивое. Бессмысленный бред или она говорила на другом языке?
Потрясенный, он схватил девушку в охапку, прикрыт своим плащом и, прижав к груди, нагнулся, чтобы и головой прикрывать от дождя. Она не сопротивлялась, наоборот, прильнула к нему, словно их носило по волнам бушующего моря. Он ощутил в себе страстное желание защищать эту девушку. Никогда не ощущал он жизнь так остро. Ему было ниспослано уберечь эту маленькую бродяжку в своих объятиях.
Но она все так же не узнавала его, даже когда они вернулись в дом Ламли. Девушку, называвшую себя Пиппой Трюхарт, одолевали сонмы демонов.
И Айдан О'Донахью оказался перед необходимостью одолеть их всех.
«Задраить все люки тесом! Закрепить штурвал! Держать по ветру!»
У мужчины в бушлате был странный хриплый голос. Он сердился или был чем-то напуган. Совсем как папа, когда его лоб пылал от жара и его уложили в постель и никого к нему не пускали.
Она прижалась к мохнатой шее своего пса и посмотрела на няню, сидевшую в другом углу этой мрачной каморки. Нянины пальцы судорожно перебирали розовые жемчужины четок (тех самых, которые та спрятала от мамы, ведь мама была реформисткой). Няня повторяла одни и те же слова: «Пресвятая Мария, Пресвятая Мария, Пресвятая Мария».
Неведомая сила поднимала судно все выше и выше. Всеми фибрами души она ощущала подъем. И вдруг, много быстрее, та же неведомая сила кинула их вниз.
Няня запричитала громче: «Пресвятая Мария, Пресвятая Мария, Пресвятая Мария…»
Пес жалобно заскулил. Его шерсть пахла еще и соленым морем.
Уши разрывал грохот трещавшего дерева. Она услышала визг блоков, по которым с бешеной скоростью неслись рвущиеся тали. Истошный крик мужчины в бушлате. И вот ей приходится выбираться из этого тесного мокрого места. Вода уже заливает пол. Дышать нечем.
Она открывает дверь. Первым наружу вырывается пес. Она спешит за ним по наклонным деревянным ступеням. Сорванные с креплений бочки перекатываются по проходам и палубе. Она слышит страшный рев океана, оглядывается в поисках няни, но видит только, как та взмахивает рукой с розовыми жемчужинками, зажатыми побелевшими пальцами. Вода накрывает няню с головой…
Нет!..
Пиппа села в кровати. На мгновение комната поплыла. Потом все медленно пришло в норму. В камине догорают поленья. Трепещет свеча на столе. Высокие толстые колонны поддерживают балдахин над головой.
И О'Донахью Map, сидящий в ее ногах на кровати.
Она прижала руку к груди. Она ненавидела это свое состояние, когда ей не хватало воздуха и она никак не могла надышаться. Так случалось, когда она была чем-то напугана или приходилось дышать морозным воздухом. Сердце билось. Испарина выступила на лице и шее.
– Кошмары? – спросил Айдан.
Она закрыла глаза. Видения исчезли, не оставив следа, словно туман, рассеянный ветром. Но осталось ощущение ужаса.
– Так бывает. Где я?
– В доме Ламли. Тебя поместили в спальне. Глаза ее расширились от удивления, затем подозрительно сузились.
– Почему?
– Я твой покровитель. Ты будешь жить там, где я укажу.
Она вздернула голову:
– И что вы потребуете взамен?
– Почему я должен вообще что-либо от тебя требовать взамен?
Пиппа долго и внимательно смотрела на него. Нет, О'Донахью Map не напоминал мужчину, силой удерживающего женщин для своих плотских утех.
– Как я понял, гроза не по тебе, – заметил он.
– Нет, я… – Все выглядело слишком глупо. Лондон таил в себе куда больше опасностей, чем гроза и буря, а она умудрилась прожить в Лондоне столько лет. – Спасибо, мой господин. Спасибо, что пошли за мной. Мне не стоило убегать столь поспешно.
– Что правда, то правда, – мягко согласился он.
– Но ведь не каждый день меня спрашивают, что я вообще забыта на этом свете.
– Пиппа, ты меня не так поняла. Мне не следовало подвергать сомнению твой выбор.
– Люди любят управлять другими. – Девушка согласно кивнула. Сдвинув брови, она оглядела комнату. – Я почти ничего не помню. Буря была очень страшной?
Он улыбнулся. Мягкой искренней улыбкой, идущей от самого сердца.
– Ты была явно не в порядке, когда я тебя нашел. Она запылала от смущения и опустила глаза, но смутилась еще больше, обнаружив, что из одежды на ней только одна рубашка. Она натянула одеяло по подбородок.
– Я развесил твои вещи просушить на огне, – пояснил Айдан. – А рубашку одолжил из чистого белья леди Ламли.
Пиппа пощупала ткань на рукаве.
– Я верну, слово даю.
– Не надо. Лорд и леди Ламли в своем поместье в Вичерли. Мне предоставлено право пользоваться домом и всем его содержимым.
– Замечательно. – Она мечтательно вздохнула. – Замечательно, когда тебя принимают как важного гостя.
– Скорее мучительно.
Девушка стала вспоминать прошедшую бурю, молнии и гром, гнавшие ее по улицам, дождь, бивший по лицу. А затем сильные руки Айдана и крепкую, надежную грудь, к которой он прижимал ее. И еще ощущение скорости, когда он бежал с ней на руках к дому. Руки его бережно сняли с нее одежду и положили на кровать. Никогда раньше не спала она на настоящей кровати. Она уткнулась лицом в его могучее плечо и зарыдала. Навзрыд. Он погладил ее волосы, поцеловал их, а потом она наконец уснула.
Пиппа подняла глаза:
– Вы чертовски добры для человека, который убил собственного отца.
– Иногда сам себе удивляюсь. – Улыбка исчезла, чуть дрогнули губы. Он вытянулся поперек кровати, дотронулся до щеки девушки, едва касаясь, провел пальцами по ее пылающей коже. – Ты делаешь мир вокруг меня много проще, девица-красавица. Ты делаешь меня лучше, чем я есть.
– И что теперь? – прошептала она.
– А теперь, впервые за все время, ты скажешь мне правду, Пиппа. Кто ты, откуда ты и что, ради всего святого, мне делать с тобой?
Из дневника Ларк де Лэйси, графини Вимберлийской
Человек, в честь которого назван мой сын Ричард, едет в Лондон! Преподобный Ричард, пользующийся незапятнанной репутацией, ныне действующий епископ Бата, намерен присутствовать на военной присяге своего племянника. Естественно, с ним прибывает и его супруга Наталия, доводящаяся родной сестрой Оливеру, которую я люблю больше всей кровной родни.
Остальные братья и сестры Оливера прибудут со своими мужьями и женами. Белинда и Кит, Симон и Розамунд – их я не видела уже две зимы. Себастьян приедет с каким-то особым другом, одаренным, но безвестным молодым поэтом наших дней по имени Марлоу.
Дорогая Белинда все еще неравнодушна к скандальным развлечениям в виде факельных спектаклей. Она устраивала фейерверки для членов самых уважаемых семей: Габсбургов, Валуа и, конечно, для ее величества королевы. Она обещала специальную программу из итальянских цветных фейерверков в честь Ричарда.
Но мне интересно, вспомнит ли среди всей этой пирушки кто-нибудь, кроме Оливера, о событии, которое мне так остро напомнила сегодняшняя буря. С годами я примирилась с нашей утратой и каждый день благодарю Господа за свою семью. И все же вчерашняя гроза напомнила мне ту темную ненастную ночь.
Время не властно над прошлым.
Глава 4
Айдан не спускал с Пиппы пронизывающего взгляда ярко-голубых глаз. Пиппа не сомневалась: сидящий в ее ногах суровый и жесткий предводитель ирландцев не поймет сейчас ни ее попыток отшутиться, ни уйти в сторону от волнующей его темы.
Она обхватила обеими руками голову, погрузив пальцы во влажные светлые спутанные кудри. Она ощущала слабость куда большую, чем в тот день, когда в первый раз встала после перенесенной лихорадки. Буря пронеслась сквозь нее со страшной силой, надломив ее.
– Загвоздка в том, что у меня на все ваши вопросы всего один ответ.
– И какой же?
– Чистая правда – не знаю. – Предельно честный ответ прозвучал откровенно мрачно и тоскливо.
Она внимательно следила за его реакцией, но он все так же сидел на краю кровати, ожидая и наблюдая. Языки пламени бесновались за его спиной, подсвечивая ниспадающие пряди черных волос.
Айдан не спускал с нее глаз, и ей было интересно, что он такое углядел в ней. И почему этот знатный ирландский военачальник интересуется ею? Чего он ждет от дружбы с ней? Она так мало может ему дать – пригоршню трюков, несколько жалких шуточек, разок-другой заставивших его расхохотаться от души.
А он сидит и восхищенно смотрит на нее и терпеливо ждет ее объяснений.
Жгучая нежность, которую она чувствовала к нему, становилась все опаснее. Что если она влюбится в этого мужчину, впустит его в свое сердце. Но разве она смеет. По своему положению этот человек так же далек от нее, как луна, и так же прекрасен и недоступен. Скоро он отправится к себе в Ирландию, а она продолжит свои мытарства в Лондоне.
– Я не знаю, кто я, – пояснила она. – Не знаю, откуда я взялась, и даже не знаю, куда пойду. И тем более не знаю, что вы собираетесь делать со мною. – Сделав усилие, она выпрямила плечи. – Но это и не ваша забота. Я – хозяйка своей жизни. Если мне придет в голову покопаться в моем прошлом, я буду искать ответы для себя, а не для вас.
– Эх, Пиппа.
Он встал, набрал ковшом для вина из котелка, висевшего над очагом, кипящего, пахнущего пряностями зелья и наполнил им чашу.
– Пей медленно, – предупредил он, вручая ей напиток. – И давай попробуем все с тобой уладить.
Ощущая себя в этот момент баловнем судьбы, она взяла чашу и отпила немного, чтобы успокоиться.
– Ты не знаешь, кто ты? – спросил он, снова присаживаясь в изножье кровати Пиппы.
Она колебалась с ответом, прикусив нижнюю губу.
Первой ее реакцией было рассмеяться и снова подшутить над ним, сказав, что она дочь султана или сирота из дома Габсбургов. Обхватив чашу двумя руками, она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.
Она разглядела в них участие. Приветливый взгляд проникал в тайники ее души, заставляя подыскивать слова, чтобы поведать ему то, что никогда не рассказывала ни одной живой душе на всем белом свете.
Медленно поставив чашу на тумбу у кровати, она заговорила:
– Сколько я себя помню, я всегда была Пиппой. Просто Пиппой. – Эти слова комом застряли у нее в горле. С привычным смешком она справилась с собой. – Это позволяет чувствовать себя на удивление свободной. Не зная, кто я есть на самом деле, я могла считать себя кем угодно. Один день моими родителями были герцог и герцогиня, на следующий день они становились бедными, но гордыми арендаторами небольшой фермы, потом – героями голландского восстания.
– Но тебе-то всегда хотелось только одного – знать точно, откуда ты, и обязательно быть чьей-то. – Айдан осторожно перебил Пиппу.
Она метнула взгляд в его сторону, но удержалась от жесткого выпада или смешка. Впервые в жизни она вынуждена была согласиться с абсолютной, но жестокой правдой.
– Все так, Бог свидетель. Мне хотелось только одного – знать, что кто-то когда-то любил меня.
Айдан потянулся к ней и взял ее руки в свои. Странное чувство покоя волной накатило на нее. Этот мужчина, этот предводитель клана чужого народа, который имел все, пусть и ценой гибели своего отца, каким-то образом дал ей возможность почувствовать себя не просто защищенной, но оберегаемой и нужной.
– Давай начнем потихоньку двигаться назад в прошлое. – Он нежно погладил большими пальцами ее запястья. – Расскажи мне, как так случилось, что ты оказалась на ступенях собора Святого Павла, где я впервые тебя встретил?
Он говорил об их встрече как о чем-то судьбоносном. Пиппа отдернула руки и стиснула зубы, твердо решив ничего не рассказывать дальше. Ужас, который она испытала в бурю, убавил ее способность держать оборону. Она вернет себе эту способность. С чего бы это ей пускать в свою душу незнакомца, которого она и не встретит больше, как только он покинет Лондон?
– Пиппа, – напомнил он о себе. – Это очень простой вопрос.
– А вам зачем? – откачнулась она от него. – Разве вам это интересно?
– Но мне действительно интересно, потому что ты мне не безразлична. – Он провел рукой по ее волосам. – Неужели так трудно понять?
– Трудно, – отрезала она.
Он потянулся к ней и замер. Всего на мгновение его рука зависла в воздухе между ними, потом он ее отдернул и прокашлялся.
– Пока я – твой покровитель, ты можешь не бояться выступать на улице.
Он заставил ее почувствовать себя глупо. Прячет свои мысли, словно какие-то страшные тайны. Она глубоко вздохнула, пытаясь определить, с чего начать.
– Ладно. Морт и Дов как-то сказали, что весь Лондон ходит мимо собора Святого Павла. Я же понадеялась, как показало время, совсем зря, в общем, тешила себя мыслью, что однажды я увижу мужчину и женщину, которые скажут, что, мол, ты – наша. Она укуталась в одеяло. – Дура, да? Конечно, ничего подобного не случилось. – Она усмехнулась. – Если бы даже они меня и узнали, вряд ли позвали к себе, неумытую бродяжку, мелкую воровку.
– Но я-то… позвал, – напомнил он ей.
Его слова обдали ее жаром. Захотелось броситься ему на шею. Лепетать какие-то благодарные слова, умолять оставить ее при себе навсегда. Но она заставила сдержать себя. Надо было оставаться начеку.
– И за это я всегда буду вам благодарна, мой господин, – все же произнесла она от всего сердца. – Вам не придется жалеть. Я буду развлекать вас по-королевски.
– Оставь это. Итак, ты жила жизнью бродячей актрисы, бездомная, как цыгане? – уточнил он.
Пиппа вдруг замерла от промелькнувшего воспоминания.
– Что там? Расскажи, – попросил Айдан.
– Однажды, когда я впервые пришла в Лондон, произошел очень странный случай. За городом я увидела табор цыган, они жили прямо в поле. Сначала я думала, что это бродячие комедианты, но они странно одевались и разговаривали на непонятном языке. Я прибилась к ним. – Увлекшись рассказом, она вовсе позабыла о том ужасе, который пережила в бурю. Устроившись поудобнее, девушка обняла колени и продолжала: – Ой, Айдан, как мне было хорошо с ними! Как со своими. Я даже стала понимать их язык, не просто отдельные слова, нет, я воспринимала его как близкий мне – темп речи, интонации.
– И они тебя приняли?
Она закивала:
– В ту ночь все танцевали вокруг огромного костра. Меня подвели к женщине по имени Зара. Она была очень старой. Древней. Кто-то сказал, что она прожила на свете восемьдесят лет. Ее тюфяк вынесли наружу, чтобы она могла видеть танцы. – Пиппа закрыла глаза, вспоминая пучок седых волос на голове цыганки, морщинистое, как высохшее яблоко, лицо, темные как ночь глаза. Такие жгучие, что казалось, они видели будущее. – Говорили, что она больна и не выживет, но ей захотелось увидеть меня. Смешно. – Открыв глаза, она посмотрела на Айдана, чтобы понять, верит ли он ей или решил, что она опять плетет небылицы. Но так и не поняла. Ирландец просто смотрел на нее и ждал продолжения со сдержанным интересом. Никогда ранее никто не слушал ее внимательно.
– Продолжай, – попросил он.
– Догадайтесь, с чего она начала разговор со мною? Она сказала, что я встречу мужчину, который изменит мою жизнь.
Он пробормотал что-то по-кельтски и нахмурился.
– Нет, это правда, сударь, поверьте.
– Поверить? Но ты ведь наврала про все остальное.
Она не думала, что его замечание заденет ее за живое. Она еще плотнее прижала колени к груди и постаралась превозмочь боль в сердце.
– Не все, ваше высокомерие.
– Тогда продолжай. Расскажи, что тебе поведала старая ведьма.
– Она говорила медленно, прерывисто. – Перед Пиппой явственно встала картинка из прошлого, словно это случилось только накануне. Скачущие языки пламени, старушечье лицо, ее бездонные глаза и цыгане, перешептывающиеся между собой и указывающие на Пиппу, которая преклонила колени перед топчаном Зары. – Она что-то бормотала, говорила на всяких непонятных языках, но я точно помню, что она рассказала мне про этого мужчину. И еще что-то про кровь, клятвы и честь.
– Кровь, клятва и честь, – повторил Айдан.
– Да. Эти слова старуха произнесла очень внятно. Именно эти три слова. Она умирала, сударь, но вцепилась в мою руку сильнее, чем сама смерть. Я не посмела переспросить ее или усомниться в услышанном. У меня было такое ощущение, будто она знала меня. И почему-то нуждалась во мне в последние мгновения жизни.
Обхватив массивную грудь руками, Айдан внимательно изучал девушку. Пиппа испугалась, что он опять захочет уличать ее во лжи, но он кивком подбодрил ее.
– Говорят, умирающие частенько принимают незнакомцев за своих близких. Старуха сказала еще что-нибудь?
– Еще одно, – замялась Пиппа. На нее нахлынуло то же чувство, что и в тот миг, когда незнакомка держала ее за руку. Отчаянная, мучительная надежда, таившаяся где-то очень глубоко в душе. – Ее слова я никогда не забуду. Она очень медленно, с трудом подняла голову, напрягая последние силы, чтобы взглянуть на меня, и сказала: «Круг замкнулся». Не прошло и часа, как она умерла. Некоторые из молодых цыган отнеслись ко мне подозрительно, и я решила, что разумнее уйти. И, знаете, непонятные слова той старухи…
– Напугали тебя?
– Даже не напугали… как-то взбередили. Как будто те слова, что она произнесла, я уже должна быта знать. Скажу вам, я много думала над ними.
– Представляю.
– Не то чтобы из них что-то путное получилось, – добавила Пиппа, затем вытянула шею и понизила голос: – До сего дня.
Она вгляделась в черты его лица. Боже, какой он все же красивый! Не миловидный красавчик, нет. Его красота была суровой, наверное, такой бывает скала среди северных болот. Или статный самец косули, обозревающий свою территорию где-то в глубине зеленого бархата леса. Однажды преклонившись перед такой красотой, возводишь ее в культ, и уже нет сил изгнать это поклонение из своей души.
– За славу приходится дорого расплачиваться, – насмешливо произнесла Пиппа, заметив, что Айдан чуть приподнял бровь и язвительно скривил губы, – а я прославилась своими невероятными фантазиями.
– Ты о чем? – не понял он.
– Когда я наконец-то поведала абсолютную правду, вы просто мне не поверили.
– А с чего ты взяла, что я тебе не верю?
– Одного взгляда на вас достаточно, ваша милость. Вы разрываетесь между желанием высмеять меня и отправить меня в Бедлам.
– Вообще-то я действительно разрываюсь. – Брови Айдана поползли вверх. – Не знаю, смеяться мне над тобой или лучше расцеловать.
– Лучше расцеловать, – выпалила она.
Брови взлетели вверх, затем медленно опустились, взгляд стал туманно-нежным. Он взял ее за руки и потянул к себе, так что ей пришлось встать на колени. Одеяло упало, и только тоненькая рубашка прикрывала ее пытавшее тело.
– Да, лучше уж я тебя поцелую. – Он дотронулся рукой до ее лица. Кончики его пальцев медленно и маняще двигались по изгибу скул и, опускаясь все ниже, скользя, словно шелк по мрамору, коснулись нижней губы и погладили ее. Ей было так хорошо, что поцелуй мог оказаться лишним. Или это ей так только показалось? – Тебя кто-нибудь целовал раньше, девочка?
– Да, кон… – Привычка хвастаться брала верх.
– Пиппа, сейчас не самое подходящее время врать мне, – произнес он, прижимая большой палец к ее губам.
– Тогда нет, ваша необъятность. Никто и никогда.
Те немногие, кто пытался это сделать, остались после ее ударов с кривым носом, но уж об этом Пиппа сочла разумнее умолчать.
– А знаешь, как…
– О да, я…
– Пиппа! Не привирай же!
– Видела, конечно, но не имею практических навыков.
– Сначала тебе надо…
– Я слушаю, слушаю… – не веря в свое счастье, Пиппа приподнялась и снова опустилась на колени, отчего веревочные крепления матраца заскрипели, – просто это так забавно, мой господин, и здорово, что…
– …просто умолкнуть. – Его палец опять остановил поток ее слов. – И, господи ты боже мой, не комментируй все. Поцелуй – это символ любви, а ты все превращаешь в фарс.
– Ой-ой, ну я же совсем не хотела…
– Отлично, – прошептал он, опять нежно прикоснулся к ее влажным губам пальцем. – Если хочешь, можешь закрыть глаза.
Она безмолвно качнула головой в знак согласия. Не каждый день тебя целует вождь ирландского клана.
– А теперь посмотри на меня, – попросил он, подвигаясь поближе к ней. – Просто подними голову и посмотри на меня. Остальное сделаю я.
Она запрокинула голову и посмотрела на него. Он убрал палец, открывая дорогу ее губам. Губы их слились в единое целое, нежно и сладко. В этом было что-то первобытное, изначальное.
Она вскрикнула, но он заглушил звук, сильнее прижавшись к ней. Его искусные нежные пальцы ласкали ее шею.
Губы ее приоткрылись.
Уж этого она не могла подсмотреть у парочек в аллеях Саутверка или в колоннаде собора Святого Павла, где они уединялись.
Язык Айдана устремился в ее рот, она что-то промычала от удовольствия и обвила руками его шею. Она с простодушной и обезоруживающей настойчивостью потянулась к нему. Он проникал языком все глубже, гладил ее по спине. Потом крепко прижал к себе.
Участившееся дыхание Айдана удивило ее. Неужели его тоже тянуло к ней? Ведь это он предпочел поцелуй.
Обнимая Айдана, она все крепче прижималась к нему, стараясь продлить близость с ним навечно.
Он отнял губы. Замер, ошеломленно глядя на Пиппу.
– Ей-ей, девочка, – прошептал он настойчиво, – нам следует остановиться, а то…
– А то – что? – Голова ее шла кругом от близости его чувственного дыхания.
– А то мне захочется большего чем просто поцелуя.
– Вы опоздали, – заметила она. – Мне уже мало поцелуя.
– Ты явно решила не скупиться со мной на правду? – В голосе его прозвучала едва уловимая горечь. Он тихонько засмеялся, очень тихо и очень по-доброму.
– Конечно. Я на самом деле хочу тебя, Айдан!
– И я хочу тебя, девочка. – На его лице появилась грустно-счастливая улыбка. – Но нам лучше остановиться.
– Почему?
Он отстранил ее руки и встал с постели, двигаясь очень медленно, словно превозмогая боль.
– Потому что это неправильно.
– Мне это не важно, – уязвленно нахмурилась Пиппа.
– А для меня – важно, – пробормотал ирландец и отвернулся. Из кипящего котелка он налил себе в чашу вина и выпил почти залпом. – Прости меня, Пиппа.
Он уже взял себя в руки.
– Не мог бы ты посмотреть мне в глаза и повторить это?
Он повернулся к ней:
– Я же попросил у тебя прощения. Я воспользовался твоей невинностью, хотя мне не следовало этого делать.
– Но я выбрала поцелуй.
– Это и мой выбор.
– Тогда почему ты остановился?
– Я хочу, чтобы ты рассказала все о себе. Поцелуи туманят мысли.
– Значит, если я расскажу тебе о себе, мы снова сможем вернуться к поцелуям?
– Я этого не говорил. – Он нервно дернулся.
– Так скажи!
С нарочитой осторожностью он поставил чашу на стол и вернулся к кровати. Обхватив ее лицо ладонями, он с тоской посмотрел ей в глаза:
– Нет, девочка.
– Но…
– Подумай о последствиях. Некоторые из них слишком серьезны.
– Ты говоришь о ребенке? – Пиппа судорожно сглотнула. Желание нарастало в ней. Разве это так ужасно, если О'Донахью Map подарит ей ребенка? Крохотное, беззащитное существо будет принадлежать только ей?!
Его руки были необыкновенно нежны, но лицо выражало непреклонный отказ.
– Почему… – возмутилась она, превозмогая желание прильнуть к нему и никуда не отпускать.
– Потому что я прошу тебя… Очень прошу.
Она понуро выдохнула, зная, что слово этого ирландца – приговор.
– Если б ты знала, как трудно мне говорить это «нет»! – Он малодушно улыбнулся, обнял ее и поцеловал в лоб, прежде чем она отпустила его. – Итак, продолжим. Ты повстречала старую ведьму…
– Цыганку.
– В Ирландии мы бы назвали ее женщиной из волшебной страны.
– Она предсказала, что я встречу мужчину, который изменит мою жизнь. – Пиппа откинулась назад на подушки. Неужели он заметил, как горят от обиды ее щеки? – Я всегда верила, что это означает встречу с отцом. Но теперь я все поняла. Она имела в виду тебя.
Он присел в изножье кровати и погрузился в глубокое раздумье.
– Но почему ты так решила?
– Из-за твоего поцелуя.
Боже правый, она еще никогда не выплескивала столько правды с самого своего появления в Лондоне.
Айдан О'Донахью вытаскивал из нее честные признания, он явно располагал какой-то особой силой, такой, что заставила ее рассказать все, что у нее на уме и на сердце тоже.
Айдан не шелохнулся, но стал еще мрачнее.
Идиотка, ругала себя Пиппа. Теперь он ждет не дождется, как бы ему избавиться от нее.
– Забудьте, что я вам говорила, – попросила она, выжимая из себя смех. – Какой-то поцелуй ведь не клятва на крови или что-то в этом роде. Воистину, ваша значимость, нам следует забыть об этом…
– Я из Ирландии, – беззлобно оборвал ее Айдан, и голос его звучал более мелодично, чем когда-либо ранее. – Ирландец никогда не целуется просто так.
Она обхватила обеими руками голову, погрузив пальцы во влажные светлые спутанные кудри. Она ощущала слабость куда большую, чем в тот день, когда в первый раз встала после перенесенной лихорадки. Буря пронеслась сквозь нее со страшной силой, надломив ее.
– Загвоздка в том, что у меня на все ваши вопросы всего один ответ.
– И какой же?
– Чистая правда – не знаю. – Предельно честный ответ прозвучал откровенно мрачно и тоскливо.
Она внимательно следила за его реакцией, но он все так же сидел на краю кровати, ожидая и наблюдая. Языки пламени бесновались за его спиной, подсвечивая ниспадающие пряди черных волос.
Айдан не спускал с нее глаз, и ей было интересно, что он такое углядел в ней. И почему этот знатный ирландский военачальник интересуется ею? Чего он ждет от дружбы с ней? Она так мало может ему дать – пригоршню трюков, несколько жалких шуточек, разок-другой заставивших его расхохотаться от души.
А он сидит и восхищенно смотрит на нее и терпеливо ждет ее объяснений.
Жгучая нежность, которую она чувствовала к нему, становилась все опаснее. Что если она влюбится в этого мужчину, впустит его в свое сердце. Но разве она смеет. По своему положению этот человек так же далек от нее, как луна, и так же прекрасен и недоступен. Скоро он отправится к себе в Ирландию, а она продолжит свои мытарства в Лондоне.
– Я не знаю, кто я, – пояснила она. – Не знаю, откуда я взялась, и даже не знаю, куда пойду. И тем более не знаю, что вы собираетесь делать со мною. – Сделав усилие, она выпрямила плечи. – Но это и не ваша забота. Я – хозяйка своей жизни. Если мне придет в голову покопаться в моем прошлом, я буду искать ответы для себя, а не для вас.
– Эх, Пиппа.
Он встал, набрал ковшом для вина из котелка, висевшего над очагом, кипящего, пахнущего пряностями зелья и наполнил им чашу.
– Пей медленно, – предупредил он, вручая ей напиток. – И давай попробуем все с тобой уладить.
Ощущая себя в этот момент баловнем судьбы, она взяла чашу и отпила немного, чтобы успокоиться.
– Ты не знаешь, кто ты? – спросил он, снова присаживаясь в изножье кровати Пиппы.
Она колебалась с ответом, прикусив нижнюю губу.
Первой ее реакцией было рассмеяться и снова подшутить над ним, сказав, что она дочь султана или сирота из дома Габсбургов. Обхватив чашу двумя руками, она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.
Она разглядела в них участие. Приветливый взгляд проникал в тайники ее души, заставляя подыскивать слова, чтобы поведать ему то, что никогда не рассказывала ни одной живой душе на всем белом свете.
Медленно поставив чашу на тумбу у кровати, она заговорила:
– Сколько я себя помню, я всегда была Пиппой. Просто Пиппой. – Эти слова комом застряли у нее в горле. С привычным смешком она справилась с собой. – Это позволяет чувствовать себя на удивление свободной. Не зная, кто я есть на самом деле, я могла считать себя кем угодно. Один день моими родителями были герцог и герцогиня, на следующий день они становились бедными, но гордыми арендаторами небольшой фермы, потом – героями голландского восстания.
– Но тебе-то всегда хотелось только одного – знать точно, откуда ты, и обязательно быть чьей-то. – Айдан осторожно перебил Пиппу.
Она метнула взгляд в его сторону, но удержалась от жесткого выпада или смешка. Впервые в жизни она вынуждена была согласиться с абсолютной, но жестокой правдой.
– Все так, Бог свидетель. Мне хотелось только одного – знать, что кто-то когда-то любил меня.
Айдан потянулся к ней и взял ее руки в свои. Странное чувство покоя волной накатило на нее. Этот мужчина, этот предводитель клана чужого народа, который имел все, пусть и ценой гибели своего отца, каким-то образом дал ей возможность почувствовать себя не просто защищенной, но оберегаемой и нужной.
– Давай начнем потихоньку двигаться назад в прошлое. – Он нежно погладил большими пальцами ее запястья. – Расскажи мне, как так случилось, что ты оказалась на ступенях собора Святого Павла, где я впервые тебя встретил?
Он говорил об их встрече как о чем-то судьбоносном. Пиппа отдернула руки и стиснула зубы, твердо решив ничего не рассказывать дальше. Ужас, который она испытала в бурю, убавил ее способность держать оборону. Она вернет себе эту способность. С чего бы это ей пускать в свою душу незнакомца, которого она и не встретит больше, как только он покинет Лондон?
– Пиппа, – напомнил он о себе. – Это очень простой вопрос.
– А вам зачем? – откачнулась она от него. – Разве вам это интересно?
– Но мне действительно интересно, потому что ты мне не безразлична. – Он провел рукой по ее волосам. – Неужели так трудно понять?
– Трудно, – отрезала она.
Он потянулся к ней и замер. Всего на мгновение его рука зависла в воздухе между ними, потом он ее отдернул и прокашлялся.
– Пока я – твой покровитель, ты можешь не бояться выступать на улице.
Он заставил ее почувствовать себя глупо. Прячет свои мысли, словно какие-то страшные тайны. Она глубоко вздохнула, пытаясь определить, с чего начать.
– Ладно. Морт и Дов как-то сказали, что весь Лондон ходит мимо собора Святого Павла. Я же понадеялась, как показало время, совсем зря, в общем, тешила себя мыслью, что однажды я увижу мужчину и женщину, которые скажут, что, мол, ты – наша. Она укуталась в одеяло. – Дура, да? Конечно, ничего подобного не случилось. – Она усмехнулась. – Если бы даже они меня и узнали, вряд ли позвали к себе, неумытую бродяжку, мелкую воровку.
– Но я-то… позвал, – напомнил он ей.
Его слова обдали ее жаром. Захотелось броситься ему на шею. Лепетать какие-то благодарные слова, умолять оставить ее при себе навсегда. Но она заставила сдержать себя. Надо было оставаться начеку.
– И за это я всегда буду вам благодарна, мой господин, – все же произнесла она от всего сердца. – Вам не придется жалеть. Я буду развлекать вас по-королевски.
– Оставь это. Итак, ты жила жизнью бродячей актрисы, бездомная, как цыгане? – уточнил он.
Пиппа вдруг замерла от промелькнувшего воспоминания.
– Что там? Расскажи, – попросил Айдан.
– Однажды, когда я впервые пришла в Лондон, произошел очень странный случай. За городом я увидела табор цыган, они жили прямо в поле. Сначала я думала, что это бродячие комедианты, но они странно одевались и разговаривали на непонятном языке. Я прибилась к ним. – Увлекшись рассказом, она вовсе позабыла о том ужасе, который пережила в бурю. Устроившись поудобнее, девушка обняла колени и продолжала: – Ой, Айдан, как мне было хорошо с ними! Как со своими. Я даже стала понимать их язык, не просто отдельные слова, нет, я воспринимала его как близкий мне – темп речи, интонации.
– И они тебя приняли?
Она закивала:
– В ту ночь все танцевали вокруг огромного костра. Меня подвели к женщине по имени Зара. Она была очень старой. Древней. Кто-то сказал, что она прожила на свете восемьдесят лет. Ее тюфяк вынесли наружу, чтобы она могла видеть танцы. – Пиппа закрыла глаза, вспоминая пучок седых волос на голове цыганки, морщинистое, как высохшее яблоко, лицо, темные как ночь глаза. Такие жгучие, что казалось, они видели будущее. – Говорили, что она больна и не выживет, но ей захотелось увидеть меня. Смешно. – Открыв глаза, она посмотрела на Айдана, чтобы понять, верит ли он ей или решил, что она опять плетет небылицы. Но так и не поняла. Ирландец просто смотрел на нее и ждал продолжения со сдержанным интересом. Никогда ранее никто не слушал ее внимательно.
– Продолжай, – попросил он.
– Догадайтесь, с чего она начала разговор со мною? Она сказала, что я встречу мужчину, который изменит мою жизнь.
Он пробормотал что-то по-кельтски и нахмурился.
– Нет, это правда, сударь, поверьте.
– Поверить? Но ты ведь наврала про все остальное.
Она не думала, что его замечание заденет ее за живое. Она еще плотнее прижала колени к груди и постаралась превозмочь боль в сердце.
– Не все, ваше высокомерие.
– Тогда продолжай. Расскажи, что тебе поведала старая ведьма.
– Она говорила медленно, прерывисто. – Перед Пиппой явственно встала картинка из прошлого, словно это случилось только накануне. Скачущие языки пламени, старушечье лицо, ее бездонные глаза и цыгане, перешептывающиеся между собой и указывающие на Пиппу, которая преклонила колени перед топчаном Зары. – Она что-то бормотала, говорила на всяких непонятных языках, но я точно помню, что она рассказала мне про этого мужчину. И еще что-то про кровь, клятвы и честь.
– Кровь, клятва и честь, – повторил Айдан.
– Да. Эти слова старуха произнесла очень внятно. Именно эти три слова. Она умирала, сударь, но вцепилась в мою руку сильнее, чем сама смерть. Я не посмела переспросить ее или усомниться в услышанном. У меня было такое ощущение, будто она знала меня. И почему-то нуждалась во мне в последние мгновения жизни.
Обхватив массивную грудь руками, Айдан внимательно изучал девушку. Пиппа испугалась, что он опять захочет уличать ее во лжи, но он кивком подбодрил ее.
– Говорят, умирающие частенько принимают незнакомцев за своих близких. Старуха сказала еще что-нибудь?
– Еще одно, – замялась Пиппа. На нее нахлынуло то же чувство, что и в тот миг, когда незнакомка держала ее за руку. Отчаянная, мучительная надежда, таившаяся где-то очень глубоко в душе. – Ее слова я никогда не забуду. Она очень медленно, с трудом подняла голову, напрягая последние силы, чтобы взглянуть на меня, и сказала: «Круг замкнулся». Не прошло и часа, как она умерла. Некоторые из молодых цыган отнеслись ко мне подозрительно, и я решила, что разумнее уйти. И, знаете, непонятные слова той старухи…
– Напугали тебя?
– Даже не напугали… как-то взбередили. Как будто те слова, что она произнесла, я уже должна быта знать. Скажу вам, я много думала над ними.
– Представляю.
– Не то чтобы из них что-то путное получилось, – добавила Пиппа, затем вытянула шею и понизила голос: – До сего дня.
Она вгляделась в черты его лица. Боже, какой он все же красивый! Не миловидный красавчик, нет. Его красота была суровой, наверное, такой бывает скала среди северных болот. Или статный самец косули, обозревающий свою территорию где-то в глубине зеленого бархата леса. Однажды преклонившись перед такой красотой, возводишь ее в культ, и уже нет сил изгнать это поклонение из своей души.
– За славу приходится дорого расплачиваться, – насмешливо произнесла Пиппа, заметив, что Айдан чуть приподнял бровь и язвительно скривил губы, – а я прославилась своими невероятными фантазиями.
– Ты о чем? – не понял он.
– Когда я наконец-то поведала абсолютную правду, вы просто мне не поверили.
– А с чего ты взяла, что я тебе не верю?
– Одного взгляда на вас достаточно, ваша милость. Вы разрываетесь между желанием высмеять меня и отправить меня в Бедлам.
– Вообще-то я действительно разрываюсь. – Брови Айдана поползли вверх. – Не знаю, смеяться мне над тобой или лучше расцеловать.
– Лучше расцеловать, – выпалила она.
Брови взлетели вверх, затем медленно опустились, взгляд стал туманно-нежным. Он взял ее за руки и потянул к себе, так что ей пришлось встать на колени. Одеяло упало, и только тоненькая рубашка прикрывала ее пытавшее тело.
– Да, лучше уж я тебя поцелую. – Он дотронулся рукой до ее лица. Кончики его пальцев медленно и маняще двигались по изгибу скул и, опускаясь все ниже, скользя, словно шелк по мрамору, коснулись нижней губы и погладили ее. Ей было так хорошо, что поцелуй мог оказаться лишним. Или это ей так только показалось? – Тебя кто-нибудь целовал раньше, девочка?
– Да, кон… – Привычка хвастаться брала верх.
– Пиппа, сейчас не самое подходящее время врать мне, – произнес он, прижимая большой палец к ее губам.
– Тогда нет, ваша необъятность. Никто и никогда.
Те немногие, кто пытался это сделать, остались после ее ударов с кривым носом, но уж об этом Пиппа сочла разумнее умолчать.
– А знаешь, как…
– О да, я…
– Пиппа! Не привирай же!
– Видела, конечно, но не имею практических навыков.
– Сначала тебе надо…
– Я слушаю, слушаю… – не веря в свое счастье, Пиппа приподнялась и снова опустилась на колени, отчего веревочные крепления матраца заскрипели, – просто это так забавно, мой господин, и здорово, что…
– …просто умолкнуть. – Его палец опять остановил поток ее слов. – И, господи ты боже мой, не комментируй все. Поцелуй – это символ любви, а ты все превращаешь в фарс.
– Ой-ой, ну я же совсем не хотела…
– Отлично, – прошептал он, опять нежно прикоснулся к ее влажным губам пальцем. – Если хочешь, можешь закрыть глаза.
Она безмолвно качнула головой в знак согласия. Не каждый день тебя целует вождь ирландского клана.
– А теперь посмотри на меня, – попросил он, подвигаясь поближе к ней. – Просто подними голову и посмотри на меня. Остальное сделаю я.
Она запрокинула голову и посмотрела на него. Он убрал палец, открывая дорогу ее губам. Губы их слились в единое целое, нежно и сладко. В этом было что-то первобытное, изначальное.
Она вскрикнула, но он заглушил звук, сильнее прижавшись к ней. Его искусные нежные пальцы ласкали ее шею.
Губы ее приоткрылись.
Уж этого она не могла подсмотреть у парочек в аллеях Саутверка или в колоннаде собора Святого Павла, где они уединялись.
Язык Айдана устремился в ее рот, она что-то промычала от удовольствия и обвила руками его шею. Она с простодушной и обезоруживающей настойчивостью потянулась к нему. Он проникал языком все глубже, гладил ее по спине. Потом крепко прижал к себе.
Участившееся дыхание Айдана удивило ее. Неужели его тоже тянуло к ней? Ведь это он предпочел поцелуй.
Обнимая Айдана, она все крепче прижималась к нему, стараясь продлить близость с ним навечно.
Он отнял губы. Замер, ошеломленно глядя на Пиппу.
– Ей-ей, девочка, – прошептал он настойчиво, – нам следует остановиться, а то…
– А то – что? – Голова ее шла кругом от близости его чувственного дыхания.
– А то мне захочется большего чем просто поцелуя.
– Вы опоздали, – заметила она. – Мне уже мало поцелуя.
– Ты явно решила не скупиться со мной на правду? – В голосе его прозвучала едва уловимая горечь. Он тихонько засмеялся, очень тихо и очень по-доброму.
– Конечно. Я на самом деле хочу тебя, Айдан!
– И я хочу тебя, девочка. – На его лице появилась грустно-счастливая улыбка. – Но нам лучше остановиться.
– Почему?
Он отстранил ее руки и встал с постели, двигаясь очень медленно, словно превозмогая боль.
– Потому что это неправильно.
– Мне это не важно, – уязвленно нахмурилась Пиппа.
– А для меня – важно, – пробормотал ирландец и отвернулся. Из кипящего котелка он налил себе в чашу вина и выпил почти залпом. – Прости меня, Пиппа.
Он уже взял себя в руки.
– Не мог бы ты посмотреть мне в глаза и повторить это?
Он повернулся к ней:
– Я же попросил у тебя прощения. Я воспользовался твоей невинностью, хотя мне не следовало этого делать.
– Но я выбрала поцелуй.
– Это и мой выбор.
– Тогда почему ты остановился?
– Я хочу, чтобы ты рассказала все о себе. Поцелуи туманят мысли.
– Значит, если я расскажу тебе о себе, мы снова сможем вернуться к поцелуям?
– Я этого не говорил. – Он нервно дернулся.
– Так скажи!
С нарочитой осторожностью он поставил чашу на стол и вернулся к кровати. Обхватив ее лицо ладонями, он с тоской посмотрел ей в глаза:
– Нет, девочка.
– Но…
– Подумай о последствиях. Некоторые из них слишком серьезны.
– Ты говоришь о ребенке? – Пиппа судорожно сглотнула. Желание нарастало в ней. Разве это так ужасно, если О'Донахью Map подарит ей ребенка? Крохотное, беззащитное существо будет принадлежать только ей?!
Его руки были необыкновенно нежны, но лицо выражало непреклонный отказ.
– Почему… – возмутилась она, превозмогая желание прильнуть к нему и никуда не отпускать.
– Потому что я прошу тебя… Очень прошу.
Она понуро выдохнула, зная, что слово этого ирландца – приговор.
– Если б ты знала, как трудно мне говорить это «нет»! – Он малодушно улыбнулся, обнял ее и поцеловал в лоб, прежде чем она отпустила его. – Итак, продолжим. Ты повстречала старую ведьму…
– Цыганку.
– В Ирландии мы бы назвали ее женщиной из волшебной страны.
– Она предсказала, что я встречу мужчину, который изменит мою жизнь. – Пиппа откинулась назад на подушки. Неужели он заметил, как горят от обиды ее щеки? – Я всегда верила, что это означает встречу с отцом. Но теперь я все поняла. Она имела в виду тебя.
Он присел в изножье кровати и погрузился в глубокое раздумье.
– Но почему ты так решила?
– Из-за твоего поцелуя.
Боже правый, она еще никогда не выплескивала столько правды с самого своего появления в Лондоне.
Айдан О'Донахью вытаскивал из нее честные признания, он явно располагал какой-то особой силой, такой, что заставила ее рассказать все, что у нее на уме и на сердце тоже.
Айдан не шелохнулся, но стал еще мрачнее.
Идиотка, ругала себя Пиппа. Теперь он ждет не дождется, как бы ему избавиться от нее.
– Забудьте, что я вам говорила, – попросила она, выжимая из себя смех. – Какой-то поцелуй ведь не клятва на крови или что-то в этом роде. Воистину, ваша значимость, нам следует забыть об этом…
– Я из Ирландии, – беззлобно оборвал ее Айдан, и голос его звучал более мелодично, чем когда-либо ранее. – Ирландец никогда не целуется просто так.