Страница:
Сьюзен Виггс
Именем королевы
Часть первая
Подайте мне корону…
Итак, мы с двух сторон венец сей держим.
Он – как колодец, мы – как два ведра,
Что связаны друг с другом общей цепью:
Одно из них пустое, вверх стремится,
Другое тонет, полное водою.
Я полон скорбью и в слезах тону,
А вы легко стремитесь в вышину.
Уильям Шекспир.Король Ричард II, акт IV, сцена 1[1]
Глава 1
– Кто из вас знает, сколько доблестных дворян надо собрать, чтобы зажечь всего одну свечу? – прозвенел над толпой задорный голос.
Айдан О'Донахью поднял руку, остановив процессию, двигавшуюся за ним по переполненной лондонской улице. Что-то в этом голосе заинтриговало его. Его личная охрана, состоявшая из сотни ирландских головорезов, тотчас замерла.
– Ну и сколько же?! – пронзительно выкрикнул кто-то из толпы.
– Троих, – донеслось в ответ со стороны площади перед собором Святого Павла.
Айдан направил лошадь в сторону собора. Море продавцов книг, нищих, мошенников, уличных торговцев и бродяг бурлило вокруг него. Наконец он с трудом разглядел невысокого роста замарашку на ступеньках, ведущих в собор, этот сгусток энергии, будоражащий толпу.
– Одного, чтобы позвал слугу разлить вина. – Она изобразила подвыпившего кутилу. – Второго, чтобы ни за что ни про что отколошматить этого слугу. Третьего, чтобы кое-как справился с задачей, и еще одного, чтобы во всем обвинить французов.
Ее слушатели хохотали и свистели от удовольствия.
– Дорогуша, но это уже четверо! – въедливо заметил какой-то мужчина из толпы.
Айдан поставил ноги поудобнее, звякнув стременами. Стременами.
Всего две недели тому назад он и понятия не имел, что такое стремена, да и уздечкой тоже не пользовался. Прекрасно обходился без всех этих причуд, на которых настоял лорд Ламли. Лошади в Ирландии были лошадьми, а не размалеванными куклами, укутанными в атлас и украшенными плюмажем.
Привстав в стременах, он сумел разглядеть оборванку. Ее потрепанную шляпку, которая сползла вниз по нечесаным волосам, перепачканное смеющееся лицо, замызганные лохмотья вместо одежды.
– Ладно, вот уж никогда не утверждала, будто умею считать, ну разве только медяки, на которые ты раскошелишься, – парировала она.
Какой-то проныра в штанах в обтяжку подскочил к ней.
– Медяшки я припас для той, что ублажит меня. – Нагловато усмехнувшись, он обхватил девицу и притянул к себе.
Комедиантка с деланым изумлением прижала ладони к щекам:
– Сударь, ваш торчащий стручок льстит моему тщеславию!
Звон монет совпал со взрывом хохота. Толстяк рядом с девушкой высоко поднял три горящих факела:
– Ставлю шесть пенсов, тебе их не удержать.
– Девять пенсов, и я уж как-нибудь справлюсь. Это так же точно, как то, что белая задница королевы Елизаветы сидит на троне! – выкрикнула девица, ловко поймав факелы и начав жонглировать ими.
Айдан направил свою лошадь поближе к зрелищу. Огромная флорентийская кобыла, нареченная Гранией, не обращая внимания на грозные взгляды и ругань людей, стоявших у нее на пути, прокладывала путь Айдану, не встречая сопротивления. И хотя лондонцы не могли знать, что он – О'Донахью Map из замка Росс, они, казалось, чувствовали, что ни его самого, ни его лошадь не стоит трогать. Возможно, это объяснялось непомерными размерами его лошади, а может быть, голодным взглядом голубых глаз наездника. Но скорее всего, их останавливало торчащее лезвие его укороченной шпаги, закрепленной на поясе.
Он оставил большую часть своей свиты за пределами соборной площади, чем привел в ужас лондонцев. Когда он поравнялся с уличной замарашкой, та уже жонглировала горящими факелами, которые образовывали живое обрамление ее испачканному сажей улыбающемуся лицу.
Девушка производила странное впечатление, словно была сшита из разных лоскутков. Большие глаза и слегка крупноватый рот, носик пуговкой и неприбранные волосы больше подошли бы парню. На ней было платье рубашечного покроя без лифа, клетчатые, как у шотландских горцев, штаны и, видимо, старая, еще прошлого века обувь, доставшаяся ей по наследству.
Помимо этого Создатель, видно из жалости, наградил ее парой изысканно тонких и ловких рук. Айдану не приходилось встречать ничего подобного. Факелы выписывали круг за кругом. Когда она просила подкинуть ей еще один, очередной факел с легкостью включался в общий танец. Ловко работая руками, она отправляла его в круг, заставляя крутиться вместе с другими все быстрее и быстрее.
Мужчина с огромным животом кинул ей блестящее красное яблоко.
Она улыбнулась.
– Эй, Дов, не боишься, а вдруг я введу кого-нибудь в искушение? – усмехнулась циркачка.
– Пиппа-детка, неплохо бы. Вот уж не отказался бы, – захохотал напарник.
Она не обиделась, и, пока Айдан про себя повторял странное имя, кто-то кинул в огненное месиво мертвую рыбу.
Айдан дернулся, но девица по имени Пиппа включила вновь брошенный предмет в общую круговерть.
– Эге, никак мне в руки попался один из твоих родственничков, Морт? – обратилась она к мужчине, швырнувшему рыбу.
Толпа выразила ей свою солидарность громким хохотом. Несколько разодетых господ бросили монетки на ступени собора. Даже после двух недель пребывания в Лондоне Айдан с трудом понимал англичан. Им ничего не стоило как бросить монетки к ногам уличной артистки, так и наблюдать с интересом за тем, как ее вздернут за бродяжничество.
Он почувствовал, как кто-то трется о его ногу, и посмотрел вниз. Неряшливого вида проститутка обхватила рукой его бедро, пытаясь вытащить кинжал с роговой рукоятью, заткнутый за голенище его сапога.
– Эй, не нарывайся на неприятности. – Снисходительно ухмыльнувшись, Айдан оторвал ее руку.
Она презрительно усмехнулась. Сифилис уже поразил ее десны.
– Ирландец. Непорочный, как священник, да? – бросила она, исчезая в толпе.
Прежде чем он успел отреагировать на выпад уличной шлюхи, душераздирающий кошачий вопль завис над толпой, Грания настороженно повела ушами. Айдан увидел котенка, летящего в воздухе в направлении Пиппы.
– Пожонглируй им! – орал мужчина, закатываясь от хохота.
– Боже, – только и вымолвила девушка.
Руки ее, казалось, работали сами по себе, стараясь отвести с траектории полета котенка огненный круг пылающих факелов, рыбы и яблока. Она успела поймать котенка и перебросить его с руки на руку, но тут испуганное животное запрыгнуло ей на голову, крепко уцепившись когтями за ее поношенную шляпку.
Головной убор сполз вниз, закрыв глаза жонглирующей Пиппе.
Факелы, яблоко и рыба – все упало на землю. Проныра по имени Морт отскочил от упавших факелов. Толстяк Дов хотел было помочь Пиппе, но поскользнулся на рыбе. Он пролетел вперед, попытался зацепиться за что-нибудь своими коротенькими толстыми руками, но только оторвал рукава. Теряя равновесие, он молотил в воздухе кулаками и с размаху угодил в какого-то зрителя, который тут же вступил с ним в драку. Остальные с радостными воплями включились в кулачный бой. Все, что мог сделать Айдан, – так это удержать кобылу, чтобы она не поднялась на дыбы.
Девушка-жонглерка, спотыкаясь и выставив руки вперед, сделала несколько шагов, все еще не видя из-за котенка дороги. И уперлась в тележку продавца книг. В этот миг котенок вместе со шляпой свалился вниз и стал карабкаться на книги, сбрасывая их в грязь.
– Тупица! – завизжал продавец книг, делая выпад в сторону Пиппы.
В этот момент Дова уже атаковали несколько любителей подраться. Одного из них он ударил мертвой рыбой прямо по лицу. Пиппа схватилась за край тележки и опрокинула ее. Все остававшиеся на ней книги свалились на продавца.
– Где мой девятипенсовик? – спросила она, осматривая ступени.
Все вокруг были слишком заняты дракой, чтобы реагировать на ее вопрос. Девушка подняла утраченную было монетку и спрятала ее в сумку, привязанную к поясу потертой веревкой. Затем она бросилась спасаться бегством в сторону Креста на площади у собора Святого Павла. Продавец книг устремился за ней, теперь у него появился союзник – его жена, огромная женщина с руками напоминавшими гигантские колбасы.
– Вернись сейчас же, дьявольская маленькая обезьяна. Настал твой смертный час! – вопила она.
Дов к тому времени начал получать от драки удовольствие. Он держал противника одной рукой за горло и расквашивал ему нос другой, методично возвращая мишень на исходные позиции и хохоча при этом.
Морт, его компаньон, был не менее счастлив, скандаля с проституткой, той самой, что пыталась обворовать Айдана.
Пиппа бегала вокруг Креста, преследуемая разгоряченными погоней торговцем и его женой.
Большая часть зрителей была вовлечена в драку. Лошадь попыталась попятиться, в глазах ее застыл страх. Айдан издал низкий, глухой звук и похлопал ее по шее, но площади не покинул. Он продолжал спокойно наблюдать за дракой, в сотый раз со дня своего приезда в Лондон размышляя, каким несуразным, грязным, но завораживающим был этот город. На миг он даже позабыл, зачем вообще сюда приехал. Он стал зрителем, чье внимание полностью поглотил артистизм Пиппы и ее компаньонов.
Такова была площадь у собора Святого Павла, беспокойное сердце деловой части города. Она больше напоминала место встреч, чем преддверие храма. Англичане немощно цеплялись за малокровную веру, освобожденную от пышного великолепия церемоний и сильных душевных волнений реформаторами, ненавидевшими Рим.
Под сенью колокольни, давно поврежденной, но до сих пор не отремонтированной, собралась толпа попрошаек, торговцев, бродячих актеров, воров, проституток и мошенников. На другом углу площади стоял аристократ, явно из знатных, и констебль в ливрее. Поддавшись визгливым призывам жены продавца книг, они безо всякого на то желания подошли ближе. Продавец книг загнал Пиппу в угол на верхней ступени собора.
– Морт, Дов, на помощь! – закричала она.
Ее компаньоны стремительно растворились в толпе.
– Ублюдки. Кастрировать и выпотрошить бы вас обоих! – крикнула она им вслед.
Продавец книг напирал на Пиппу животом. Она нагнулась, подняла дохлую рыбу, прицелилась и швырнула ею в своего преследователя.
Продавец книг пригнул голову. Дохлая рыба попала приблизившемуся господину прямо в лицо. Оставляя после себя липкий вонючий след и чешую, она скользнула вниз по расшитому шелком парчовому камзолу и приземлилась прямо на дорогие бархатные туфли.
Пиппа замерла и в ужасе вытаращила на него глаза.
– Вот те на, – только и смогла вымолвить она.
– Так-так. – Аристократ уперся в нее обвиняющим взглядом. В тот же миг он повернулся к констеблю в ливрее: – Арестуйте эту… э-э-э… крысу.
Пиппа сделала шаг назад, молясь, чтобы путь отхода, по которому она собиралась бежать, был свободен. Спиной она уперлась в мясную тушу – жену продавца книг.
– Вот те на, – опять произнесла Пиппа. Ее надежда лопнула как мыльный пузырь.
– Посмотрим, как ты выпутаешься из этой передряги, юная мисс, – прошипела женщина ей в ухо.
– Премного благодарна за совет, – именно этим я и займусь, пожалуй, – по-мальчишески ухмыльнулась Пиппа. Она совсем недавно подстригла волосы, чтобы избавиться от надоевших вшей. – Доброго вам дня, ваша милость.
– Не такой уж добрый он для тебя, бездельница. – Господин вздернул бородку. – Ты что, не знаешь о законах, запрещающих выступления бродячих артистов?
С наигранным возмущением девушка посмотрела сначала направо, потом – налево.
– Бродячие артисты!.. – гневно заговорила она, пылая от негодования. – Кто? Где? Боже, куда катится этот город, если такие паразиты, как бродячие артисты, могут безнаказанно разгуливать по улицам?
Переводя дыхание после столь бурного проявления чувств, она украдкой высматривала в толпе Дова и Мортлока. Как истинные бесстрашные рыцари, а она знала им цену, ее доблестные защитники исчезли без следа.
На мгновение взгляд Пиппы задержался на всаднике. Она еще раньше заприметила этого богато одетого, явно нездешнего мужчину, хотя определить, откуда он прибыл, она бы не смогла.
– Ты пытаешься утверждать, что сама ты не балаганная актриса?! – визгливо крикнул на нее констебль.
– Мой господин, и как у вас язык поворачивается такое наговаривать на меня. Я, я… – выпалила она одним махом, потом опять глубоко вздохнула и выдала заготовленную ложь: – Евангелистка пришла замолвить словечко перед святым Павлом за не принявших изменений.
– Замолвить словечко, да? И как же это понимать? – Надменный аристократ от неожиданности поднял бровь.
– Видите ли, – начала она с преувеличенным смирением в голосе, – Евангелие от Иоанна… – Она замерла, напрягая память в поисках слов, оставшихся в памяти с тех дней, когда она ходила в церковь, которая была тогда для нее единственным убежищем. По натуре своей заядлая собирательница ярких слов и цветистых выражений, она заслуженно гордилась умением вставлять их по случаю в свою речь. – Наставление святого Павла необращенным.
– Ишь ты! – Констебль резко выбросил руки вперед, ловко перехватил ее движение и прижал к стене прямо рядом с дверью собора. Она тоскливо оглядела колоннаду собора Святого Павла. Если бы только ей удалось попасть внутрь собора, она нашла бы путь к спасению. – Не вздумай даже пытаться, – посоветовал констебль. – Иначе приколочу твои глупые уши к колоде.
– Ладно, что поделаешь. – Она содрогнулась уже от одной мысли об этом и тяжело вздохнула: – Выложу вам всю правду.
Вокруг собралась небольшая толпа зевак. Видно, в надежде поглазеть, как прибивают ее уши гвоздями к колоде. Чужестранец спешился, отдал поводья стременному и подошел поближе.
«Жажда крови не чужда никому, – подумалось Пиппе. – Хотя, может быть, кому-то и чужда». Несмотря на свирепый вид и копну ниспадающих темных волос, в незнакомом лице чувствовалась доблесть и благородство, и это притягивало Пиппу. Она глубоко вздохнула.
– Господин, я действительно бродячая актриса. Но у меня есть покровитель-аристократ! – торжествующе заявила она.
– Неужели? – Его светлость подмигнул констеблю. – А кто это у нас числится в покровителях?
– Что значит «кто»? Сам Роберт Дадли, граф Лестерский.
Пиппа гордо распрямила плечи. Как умно с ее стороны назвать своим покровителем бессменного фаворита королевы. Она пнула констебля под ребра, нельзя сказать, что с нежностью.
– Он – любовник королевы, сами знаете, так что вам лучше не связываться со мною.
У части зрителей, слушавших их перепалку, от удивления открылся рот. Лицо аристократа стало землисто-серым. Затем кровь прилила к щекам и шее.
– Вот ты и доигралась, мерзавка. – Прихватив Пиппу за ухо, констебль повернул ее голову в сторону надменного мужчины. – Он и есть граф Лестерский, и сдается мне, вы никогда раньше с ним не встречались.
– Если бы встречались, я бы запомнил, – произнес граф.
У девушки перехватило дыхание.
– Можно мне изменить показания?
– Уж будьте любезны, – снизошел граф.
– На самом-то деле мой покровитель – лорд Шел-бурн, – она в сомнении посмотрела на мужчин, – гм… он еще жив, надеюсь?
– Жив, жив.
Пиппа облегченно вздохнула:
– Полный порядок. Он мой покровитель. А теперь мне лучше бы пойти…
– Не так быстро. – Констебль прихватил ее ухо еще больнее.
От слез у нее покраснели глаза и нос.
– В Тауэре он, и земли у него отобрали, и титул. Пиппа едва не задохнулась. Губы скривились в вопросительном «О».
– Так-то вот, – произнес граф Лестерский. – Доигралась ты.
Впервые она почувствовала всю бездну поражения. Обычно ей удавалось ловко ускользать от наказания.
Девушка решила в последний раз попытаться назвать своего покровителя. Но кого? Лорда Бергли? Нет, тот был слишком стар и начисто лишен чувства юмора. Волсингема?[2] Нет, только не этот святоша. Остается только сама королева. Пока будут проверять, ее, Пиппы, и след простынет.
Тут она вспомнила о незнакомце, возвышавшемся над толпой. Хотя он был похож на чужестранца, рассматривал он ее с интересом, который вполне мог быть вызван сочувствием. Может статься, он не говорит по-английски.
– Ваша взяла. Вот мой патрон. – И она показала в сторону иностранца. «Окажись голландцем, – молила она про себя. – Или швейцарцем. Или пьяным. Или глупым. Подыграй мне».
Граф и констебль повернулись, чтобы посмотреть на «покровителя». Им не пришлось долго вытягивать шею.
Чужестранец напоминал могучий дуб среди пустоши, люди вокруг едва были ему по плечо. Он казался до странности невозмутимым в толпе, которая волновалась, кипела и гудела вокруг.
Пиппа тоже вытянула шею, впервые внимательно взглянув на этого человека. Взгляды их встретились. Она, много пережившая за свою недолгую жизнь, почувствовала в нем что-то неведомое и важное, чему она не могла дать определения.
Глаза незнакомца сверкали, как голубые сапфиры, но не цвет глаз и не повергающее в трепет свирепое выражение лица поразили девушку. Таинственная сила сквозила во взгляде этого человека. Что-то неведомое возникло между Пиппой и чужестранцем. Оно пронзило Пиппу насквозь, как солнечный луч пробивает тучи.
Старенькая Меб, вырастившая Пиппу, назвала бы это волшебством.
Граф сложил ладони рупором.
– Послушайте, сударь!
Чужестранец приложил огромную руку к своей еще более огромной груди и вопросительно поднял черные брови.
– Сударь, – повторил граф. – Эта проказливая девица утверждает, будто пользуется вашим покровительством. Так ли это?
Толпа замерла. Граф и констебль выжидали. Когда все отвернулись от Пиппы, обратив взгляды на незнакомца, она просительно сложила руки и умоляюще посмотрела на чужестранца. Ухо ее онемело в цепких пальцах констебля.
Молящие взгляды удавались Пиппе лучше всего. Она отрабатывала их годами. В добавление к огромным, поблекшим от слез глазам они помогали выпрашивать у прохожих монетки и корки хлеба.
Чужестранец поднял руку. Толпа перед ним расступилась, образовав проход для его отряда.
Сопровождающие чужестранца люди двигались строевым порядком, как солдаты, но вместо мундиров на них были ужасающие серые шкуры, похожие на волчьи. Они были вооружены топорами с длинными топорищами и алебардами. У некоторых головы были начисто выбриты. У других воинов волосы спадали на глаза, закрывая лоб.
Стоило им появиться, как толпа расступилась. Пиппа не могла упрекнуть лондонцев в трусости. Она и сама сбежала бы, если бы не рука констебля, держащая ее за ухо.
– Эта девушка так утверждает? – Гигант выступил вперед.
Он говорил по-английски, но с очень странным акцентом.
Чужестранец был огромен. Вообще-то Пиппе нравились большие мужчины. Большие мужчины и большие собаки. Ей казалось, у них меньше чванства, хвастовства и жестокости, чем у их мелких сородичей. Этот гигант явно не страдал отсутствием самомнения.
Он был черноволос. Рассыпанные по плечам волосы отливали в первых лучах солнца сине-лиловым цветом. Одна прядь была обвита украшенным бисером тонким ремешком из сыромятной кожи.
Пиппа ругала себя, что поддалась колдовским чарам этого великана с глазами-сапфирами. Ей бы бежать прочь без оглядки, воспользовавшись моментом, а не стоять, оторопело разглядывая чужестранца. На худой конец, попытаться придумать, каким образом, без его на то ведома, она оказалась под его покровительством.
Иностранец добрался наконец до ступеней, где она стояла у двери между констеблем и графом Лестерским. Пристальный взгляд сверкающих голубых глаз заставил констебля отпустить ухо Пиппы.
Вздохнув с облегчением, она потерла ноющее от боли ухо.
– Мое имя – Айдан О'Донахью Map, – представился он.
Мавр! Пиппа стремительно упала на колени и схватила полы его темно-синего плаща, припадая губами к покрытому пылью шелку. Материал был тяжелым и дорогим, гладким, как поверхность воды, и необычным, как и его хозяин.
– Ваше превосходительство, неужели не помните меня? – сказала она, по своему опыту зная, что именитым господам льстит, когда их титулуют. – Как вы когда-то дали свое покровительство бедной и втоптанной в грязь бродяжке, чтобы я не умерла с голоду.
Ползая у ног гиганта, она разглядела великолепный кинжал с костяной рукоятью, заткнутый за голенище его высокого сапога. Не в силах противиться искушению, она вытащила кинжал так искусно, что никто и не заметил, как она спрятала добычу в своем башмаке.
Взгляд девушки скользнул вверх вдоль ноги великана, и увиденное заставило ее затрепетать. К его поясу была пристегнута короткая шпага, острая и опасная, как, видно, и сам владелец этого оружия.
– Вы тогда сказали, что не желаете мне пыток в тюрьме Клинк и что вас приводит в ужас мысль о геенне огненной, в которой я окажусь, если вы позволите беззащитной женщине пасть жертвой…
– Да, – сказал мужчина.
Она отпустила его плащ и взглянула на него снизу вверх.
– Да, так и было. Я помню…
– Трюхарт, – пришла она ему на помощь, назвав первое пришедшее ей на память имя. – Пиппа Трюхарт.
Айдан О'Донахью повернулся к графу Лестерскому. Тот в изумлении смотрел на него.
– Вот так, – произнес темноволосый гигант. – Пиппа Трюхарт находится под моим покровительством. – Огромной, больше напоминавшей лапу медведя рукой он подхватил ее под локоть и поставил на ноги. – Признаюсь, эта маленькая плутовка временами становится неуправляема и сегодня сбежала на представление. Но теперь я точно посажу ее на короткий поводок.
Граф кивнул и потряс бородкой.
– Было бы очень любезно с вашей стороны, лорд Кастелросс.
Айдан О'Донахью повернулся и обратился к своим людям на незнакомом Пиппе языке.
Одетые в шкуры воины развернулись, строем покинули площадь, направляясь по Патерностерроу. Стременной увел с собою огромную лошадь. Гигант крепко держал Пиппу за локоть.
– Пошли, золотце, – произнес он.
– Почему вы меня называете «золотце»?
– Ну, это как-то лучше, чем «сокровище». Направляясь к низкой калитке, ведущей на Чип-сайд, она краем глаза изучала его.
– Для мавра вы довольно привлекательны, – проследовала она в калитку, которую он придержал для нее.
– Вы сказали «мавр»? Но, сударыня, я вовсе не мавр.
– Но вы же сказали, что вы мавр, Айдан О'Донахью.
Он расхохотался. Она резко остановилась. Айдан хохотал так искренне, что ей показалось, она видит, как его смех колышется на ветру, словно полотнище темного шелка.
– И над чем это вы смеетесь? – спросила она с раздражением.
– Map. Меня зовут О'Донахью Map, что значит великий, – пояснил он.
– А-а. – Пиппа глубокомысленно покачала головой, делая вид, будто давно это поняла. – И вы, значит, великий?
– Это, золотце, для кого как! – Он потрепал девушку по щеке, неожиданно нежно для такого громилы.
Это легкое прикосновение потрясло Пиппу до глубины души, хотя она и не подала виду. Если кто-то и трогал ее, то только затем, чтобы оттаскать за уши или вытолкать откуда-нибудь, а вовсе не затем, чтобы утешить или приласкать.
– И как надобно обращаться к великому человеку? – спросила она с интересом. – Ваше сиятельство? Ваше превосходительство? – Она хмыкнула. – Ваше громадье?
Он опять расхохотался:
– Для уличной артистки ты знаешь много высокопарных слов. И нахальных тоже.
– Я специально собираю их. И быстро учусь.
– Не так быстро, надо полагать, раз влипла сегодня в историю.
Он взял ее за руку и продолжил свой путь на восток по Чипсайд. Они прошли мимо городского фонтана, креста на рынке с дощатым постаментом для золоченых статуй.
Пиппа заметила, что чужестранец насупился, глядя на изувеченные фигуры.
– Это пуритане невзлюбили их. – Она почувствовала себя обязанной дать ему некоторое объяснение. – Но это что, вон там, на плахе, такие же, только из живой плоти. Дов сказал, в прошлый вторник какого-то убийцу казнили.
Краем глаза Пиппа увидела Дова и Мортлока, стоявших рядом с опрокинутой бочкой у Олд-Чендж. Они играли в расшиши. Эти двое улыбнулись и помахали ей, как будто ничего не произошло, как будто они не бросили ее на произвол судьбы в момент страшной опасности.
Она пренебрежительно вскинула голову и, как великосветская дама, положила руку в лохмотьях на локоть великого О'Донахью. Пусть Дов и Морт подивятся и шею себе вывернут от любопытства. Отныне она принадлежала очень знатному господину. Она принадлежала О'Донахью Мару.
Айдан раздумывал над тем, как избавиться от девицы. Она семенила за ним, болтая о мятежах и повстанцах, о гонках на лодках ниже по течению Темзы. Ему нечем было заняться в Лондоне, пока королева дала ему время на отдых, но он не собирался все это время провести в обществе этой, похожей на карлицу, девицы с паперти собора Святого Павла.
Оставался нерешенным вопрос о его кинжале, который она стащила, валяясь у него в ногах. Может быть, стоило оставить ей кинжал как плату за утренние приключения. Девица ничего собой не представляла, но все-таки немного развлекла его.
Он бросил взгляд в ее сторону, и что-то в ее горделивой походке задело его за живое. В тот момент она напоминала ребенка, которому надели первые в жизни ботиночки. Но синяки под глазами, впалые щеки свидетельствовали о многодневном недосыпании и полуголодном существовании.
Айдан О'Донахью поднял руку, остановив процессию, двигавшуюся за ним по переполненной лондонской улице. Что-то в этом голосе заинтриговало его. Его личная охрана, состоявшая из сотни ирландских головорезов, тотчас замерла.
– Ну и сколько же?! – пронзительно выкрикнул кто-то из толпы.
– Троих, – донеслось в ответ со стороны площади перед собором Святого Павла.
Айдан направил лошадь в сторону собора. Море продавцов книг, нищих, мошенников, уличных торговцев и бродяг бурлило вокруг него. Наконец он с трудом разглядел невысокого роста замарашку на ступеньках, ведущих в собор, этот сгусток энергии, будоражащий толпу.
– Одного, чтобы позвал слугу разлить вина. – Она изобразила подвыпившего кутилу. – Второго, чтобы ни за что ни про что отколошматить этого слугу. Третьего, чтобы кое-как справился с задачей, и еще одного, чтобы во всем обвинить французов.
Ее слушатели хохотали и свистели от удовольствия.
– Дорогуша, но это уже четверо! – въедливо заметил какой-то мужчина из толпы.
Айдан поставил ноги поудобнее, звякнув стременами. Стременами.
Всего две недели тому назад он и понятия не имел, что такое стремена, да и уздечкой тоже не пользовался. Прекрасно обходился без всех этих причуд, на которых настоял лорд Ламли. Лошади в Ирландии были лошадьми, а не размалеванными куклами, укутанными в атлас и украшенными плюмажем.
Привстав в стременах, он сумел разглядеть оборванку. Ее потрепанную шляпку, которая сползла вниз по нечесаным волосам, перепачканное смеющееся лицо, замызганные лохмотья вместо одежды.
– Ладно, вот уж никогда не утверждала, будто умею считать, ну разве только медяки, на которые ты раскошелишься, – парировала она.
Какой-то проныра в штанах в обтяжку подскочил к ней.
– Медяшки я припас для той, что ублажит меня. – Нагловато усмехнувшись, он обхватил девицу и притянул к себе.
Комедиантка с деланым изумлением прижала ладони к щекам:
– Сударь, ваш торчащий стручок льстит моему тщеславию!
Звон монет совпал со взрывом хохота. Толстяк рядом с девушкой высоко поднял три горящих факела:
– Ставлю шесть пенсов, тебе их не удержать.
– Девять пенсов, и я уж как-нибудь справлюсь. Это так же точно, как то, что белая задница королевы Елизаветы сидит на троне! – выкрикнула девица, ловко поймав факелы и начав жонглировать ими.
Айдан направил свою лошадь поближе к зрелищу. Огромная флорентийская кобыла, нареченная Гранией, не обращая внимания на грозные взгляды и ругань людей, стоявших у нее на пути, прокладывала путь Айдану, не встречая сопротивления. И хотя лондонцы не могли знать, что он – О'Донахью Map из замка Росс, они, казалось, чувствовали, что ни его самого, ни его лошадь не стоит трогать. Возможно, это объяснялось непомерными размерами его лошади, а может быть, голодным взглядом голубых глаз наездника. Но скорее всего, их останавливало торчащее лезвие его укороченной шпаги, закрепленной на поясе.
Он оставил большую часть своей свиты за пределами соборной площади, чем привел в ужас лондонцев. Когда он поравнялся с уличной замарашкой, та уже жонглировала горящими факелами, которые образовывали живое обрамление ее испачканному сажей улыбающемуся лицу.
Девушка производила странное впечатление, словно была сшита из разных лоскутков. Большие глаза и слегка крупноватый рот, носик пуговкой и неприбранные волосы больше подошли бы парню. На ней было платье рубашечного покроя без лифа, клетчатые, как у шотландских горцев, штаны и, видимо, старая, еще прошлого века обувь, доставшаяся ей по наследству.
Помимо этого Создатель, видно из жалости, наградил ее парой изысканно тонких и ловких рук. Айдану не приходилось встречать ничего подобного. Факелы выписывали круг за кругом. Когда она просила подкинуть ей еще один, очередной факел с легкостью включался в общий танец. Ловко работая руками, она отправляла его в круг, заставляя крутиться вместе с другими все быстрее и быстрее.
Мужчина с огромным животом кинул ей блестящее красное яблоко.
Она улыбнулась.
– Эй, Дов, не боишься, а вдруг я введу кого-нибудь в искушение? – усмехнулась циркачка.
– Пиппа-детка, неплохо бы. Вот уж не отказался бы, – захохотал напарник.
Она не обиделась, и, пока Айдан про себя повторял странное имя, кто-то кинул в огненное месиво мертвую рыбу.
Айдан дернулся, но девица по имени Пиппа включила вновь брошенный предмет в общую круговерть.
– Эге, никак мне в руки попался один из твоих родственничков, Морт? – обратилась она к мужчине, швырнувшему рыбу.
Толпа выразила ей свою солидарность громким хохотом. Несколько разодетых господ бросили монетки на ступени собора. Даже после двух недель пребывания в Лондоне Айдан с трудом понимал англичан. Им ничего не стоило как бросить монетки к ногам уличной артистки, так и наблюдать с интересом за тем, как ее вздернут за бродяжничество.
Он почувствовал, как кто-то трется о его ногу, и посмотрел вниз. Неряшливого вида проститутка обхватила рукой его бедро, пытаясь вытащить кинжал с роговой рукоятью, заткнутый за голенище его сапога.
– Эй, не нарывайся на неприятности. – Снисходительно ухмыльнувшись, Айдан оторвал ее руку.
Она презрительно усмехнулась. Сифилис уже поразил ее десны.
– Ирландец. Непорочный, как священник, да? – бросила она, исчезая в толпе.
Прежде чем он успел отреагировать на выпад уличной шлюхи, душераздирающий кошачий вопль завис над толпой, Грания настороженно повела ушами. Айдан увидел котенка, летящего в воздухе в направлении Пиппы.
– Пожонглируй им! – орал мужчина, закатываясь от хохота.
– Боже, – только и вымолвила девушка.
Руки ее, казалось, работали сами по себе, стараясь отвести с траектории полета котенка огненный круг пылающих факелов, рыбы и яблока. Она успела поймать котенка и перебросить его с руки на руку, но тут испуганное животное запрыгнуло ей на голову, крепко уцепившись когтями за ее поношенную шляпку.
Головной убор сполз вниз, закрыв глаза жонглирующей Пиппе.
Факелы, яблоко и рыба – все упало на землю. Проныра по имени Морт отскочил от упавших факелов. Толстяк Дов хотел было помочь Пиппе, но поскользнулся на рыбе. Он пролетел вперед, попытался зацепиться за что-нибудь своими коротенькими толстыми руками, но только оторвал рукава. Теряя равновесие, он молотил в воздухе кулаками и с размаху угодил в какого-то зрителя, который тут же вступил с ним в драку. Остальные с радостными воплями включились в кулачный бой. Все, что мог сделать Айдан, – так это удержать кобылу, чтобы она не поднялась на дыбы.
Девушка-жонглерка, спотыкаясь и выставив руки вперед, сделала несколько шагов, все еще не видя из-за котенка дороги. И уперлась в тележку продавца книг. В этот миг котенок вместе со шляпой свалился вниз и стал карабкаться на книги, сбрасывая их в грязь.
– Тупица! – завизжал продавец книг, делая выпад в сторону Пиппы.
В этот момент Дова уже атаковали несколько любителей подраться. Одного из них он ударил мертвой рыбой прямо по лицу. Пиппа схватилась за край тележки и опрокинула ее. Все остававшиеся на ней книги свалились на продавца.
– Где мой девятипенсовик? – спросила она, осматривая ступени.
Все вокруг были слишком заняты дракой, чтобы реагировать на ее вопрос. Девушка подняла утраченную было монетку и спрятала ее в сумку, привязанную к поясу потертой веревкой. Затем она бросилась спасаться бегством в сторону Креста на площади у собора Святого Павла. Продавец книг устремился за ней, теперь у него появился союзник – его жена, огромная женщина с руками напоминавшими гигантские колбасы.
– Вернись сейчас же, дьявольская маленькая обезьяна. Настал твой смертный час! – вопила она.
Дов к тому времени начал получать от драки удовольствие. Он держал противника одной рукой за горло и расквашивал ему нос другой, методично возвращая мишень на исходные позиции и хохоча при этом.
Морт, его компаньон, был не менее счастлив, скандаля с проституткой, той самой, что пыталась обворовать Айдана.
Пиппа бегала вокруг Креста, преследуемая разгоряченными погоней торговцем и его женой.
Большая часть зрителей была вовлечена в драку. Лошадь попыталась попятиться, в глазах ее застыл страх. Айдан издал низкий, глухой звук и похлопал ее по шее, но площади не покинул. Он продолжал спокойно наблюдать за дракой, в сотый раз со дня своего приезда в Лондон размышляя, каким несуразным, грязным, но завораживающим был этот город. На миг он даже позабыл, зачем вообще сюда приехал. Он стал зрителем, чье внимание полностью поглотил артистизм Пиппы и ее компаньонов.
Такова была площадь у собора Святого Павла, беспокойное сердце деловой части города. Она больше напоминала место встреч, чем преддверие храма. Англичане немощно цеплялись за малокровную веру, освобожденную от пышного великолепия церемоний и сильных душевных волнений реформаторами, ненавидевшими Рим.
Под сенью колокольни, давно поврежденной, но до сих пор не отремонтированной, собралась толпа попрошаек, торговцев, бродячих актеров, воров, проституток и мошенников. На другом углу площади стоял аристократ, явно из знатных, и констебль в ливрее. Поддавшись визгливым призывам жены продавца книг, они безо всякого на то желания подошли ближе. Продавец книг загнал Пиппу в угол на верхней ступени собора.
– Морт, Дов, на помощь! – закричала она.
Ее компаньоны стремительно растворились в толпе.
– Ублюдки. Кастрировать и выпотрошить бы вас обоих! – крикнула она им вслед.
Продавец книг напирал на Пиппу животом. Она нагнулась, подняла дохлую рыбу, прицелилась и швырнула ею в своего преследователя.
Продавец книг пригнул голову. Дохлая рыба попала приблизившемуся господину прямо в лицо. Оставляя после себя липкий вонючий след и чешую, она скользнула вниз по расшитому шелком парчовому камзолу и приземлилась прямо на дорогие бархатные туфли.
Пиппа замерла и в ужасе вытаращила на него глаза.
– Вот те на, – только и смогла вымолвить она.
– Так-так. – Аристократ уперся в нее обвиняющим взглядом. В тот же миг он повернулся к констеблю в ливрее: – Арестуйте эту… э-э-э… крысу.
Пиппа сделала шаг назад, молясь, чтобы путь отхода, по которому она собиралась бежать, был свободен. Спиной она уперлась в мясную тушу – жену продавца книг.
– Вот те на, – опять произнесла Пиппа. Ее надежда лопнула как мыльный пузырь.
– Посмотрим, как ты выпутаешься из этой передряги, юная мисс, – прошипела женщина ей в ухо.
– Премного благодарна за совет, – именно этим я и займусь, пожалуй, – по-мальчишески ухмыльнулась Пиппа. Она совсем недавно подстригла волосы, чтобы избавиться от надоевших вшей. – Доброго вам дня, ваша милость.
– Не такой уж добрый он для тебя, бездельница. – Господин вздернул бородку. – Ты что, не знаешь о законах, запрещающих выступления бродячих артистов?
С наигранным возмущением девушка посмотрела сначала направо, потом – налево.
– Бродячие артисты!.. – гневно заговорила она, пылая от негодования. – Кто? Где? Боже, куда катится этот город, если такие паразиты, как бродячие артисты, могут безнаказанно разгуливать по улицам?
Переводя дыхание после столь бурного проявления чувств, она украдкой высматривала в толпе Дова и Мортлока. Как истинные бесстрашные рыцари, а она знала им цену, ее доблестные защитники исчезли без следа.
На мгновение взгляд Пиппы задержался на всаднике. Она еще раньше заприметила этого богато одетого, явно нездешнего мужчину, хотя определить, откуда он прибыл, она бы не смогла.
– Ты пытаешься утверждать, что сама ты не балаганная актриса?! – визгливо крикнул на нее констебль.
– Мой господин, и как у вас язык поворачивается такое наговаривать на меня. Я, я… – выпалила она одним махом, потом опять глубоко вздохнула и выдала заготовленную ложь: – Евангелистка пришла замолвить словечко перед святым Павлом за не принявших изменений.
– Замолвить словечко, да? И как же это понимать? – Надменный аристократ от неожиданности поднял бровь.
– Видите ли, – начала она с преувеличенным смирением в голосе, – Евангелие от Иоанна… – Она замерла, напрягая память в поисках слов, оставшихся в памяти с тех дней, когда она ходила в церковь, которая была тогда для нее единственным убежищем. По натуре своей заядлая собирательница ярких слов и цветистых выражений, она заслуженно гордилась умением вставлять их по случаю в свою речь. – Наставление святого Павла необращенным.
– Ишь ты! – Констебль резко выбросил руки вперед, ловко перехватил ее движение и прижал к стене прямо рядом с дверью собора. Она тоскливо оглядела колоннаду собора Святого Павла. Если бы только ей удалось попасть внутрь собора, она нашла бы путь к спасению. – Не вздумай даже пытаться, – посоветовал констебль. – Иначе приколочу твои глупые уши к колоде.
– Ладно, что поделаешь. – Она содрогнулась уже от одной мысли об этом и тяжело вздохнула: – Выложу вам всю правду.
Вокруг собралась небольшая толпа зевак. Видно, в надежде поглазеть, как прибивают ее уши гвоздями к колоде. Чужестранец спешился, отдал поводья стременному и подошел поближе.
«Жажда крови не чужда никому, – подумалось Пиппе. – Хотя, может быть, кому-то и чужда». Несмотря на свирепый вид и копну ниспадающих темных волос, в незнакомом лице чувствовалась доблесть и благородство, и это притягивало Пиппу. Она глубоко вздохнула.
– Господин, я действительно бродячая актриса. Но у меня есть покровитель-аристократ! – торжествующе заявила она.
– Неужели? – Его светлость подмигнул констеблю. – А кто это у нас числится в покровителях?
– Что значит «кто»? Сам Роберт Дадли, граф Лестерский.
Пиппа гордо распрямила плечи. Как умно с ее стороны назвать своим покровителем бессменного фаворита королевы. Она пнула констебля под ребра, нельзя сказать, что с нежностью.
– Он – любовник королевы, сами знаете, так что вам лучше не связываться со мною.
У части зрителей, слушавших их перепалку, от удивления открылся рот. Лицо аристократа стало землисто-серым. Затем кровь прилила к щекам и шее.
– Вот ты и доигралась, мерзавка. – Прихватив Пиппу за ухо, констебль повернул ее голову в сторону надменного мужчины. – Он и есть граф Лестерский, и сдается мне, вы никогда раньше с ним не встречались.
– Если бы встречались, я бы запомнил, – произнес граф.
У девушки перехватило дыхание.
– Можно мне изменить показания?
– Уж будьте любезны, – снизошел граф.
– На самом-то деле мой покровитель – лорд Шел-бурн, – она в сомнении посмотрела на мужчин, – гм… он еще жив, надеюсь?
– Жив, жив.
Пиппа облегченно вздохнула:
– Полный порядок. Он мой покровитель. А теперь мне лучше бы пойти…
– Не так быстро. – Констебль прихватил ее ухо еще больнее.
От слез у нее покраснели глаза и нос.
– В Тауэре он, и земли у него отобрали, и титул. Пиппа едва не задохнулась. Губы скривились в вопросительном «О».
– Так-то вот, – произнес граф Лестерский. – Доигралась ты.
Впервые она почувствовала всю бездну поражения. Обычно ей удавалось ловко ускользать от наказания.
Девушка решила в последний раз попытаться назвать своего покровителя. Но кого? Лорда Бергли? Нет, тот был слишком стар и начисто лишен чувства юмора. Волсингема?[2] Нет, только не этот святоша. Остается только сама королева. Пока будут проверять, ее, Пиппы, и след простынет.
Тут она вспомнила о незнакомце, возвышавшемся над толпой. Хотя он был похож на чужестранца, рассматривал он ее с интересом, который вполне мог быть вызван сочувствием. Может статься, он не говорит по-английски.
– Ваша взяла. Вот мой патрон. – И она показала в сторону иностранца. «Окажись голландцем, – молила она про себя. – Или швейцарцем. Или пьяным. Или глупым. Подыграй мне».
Граф и констебль повернулись, чтобы посмотреть на «покровителя». Им не пришлось долго вытягивать шею.
Чужестранец напоминал могучий дуб среди пустоши, люди вокруг едва были ему по плечо. Он казался до странности невозмутимым в толпе, которая волновалась, кипела и гудела вокруг.
Пиппа тоже вытянула шею, впервые внимательно взглянув на этого человека. Взгляды их встретились. Она, много пережившая за свою недолгую жизнь, почувствовала в нем что-то неведомое и важное, чему она не могла дать определения.
Глаза незнакомца сверкали, как голубые сапфиры, но не цвет глаз и не повергающее в трепет свирепое выражение лица поразили девушку. Таинственная сила сквозила во взгляде этого человека. Что-то неведомое возникло между Пиппой и чужестранцем. Оно пронзило Пиппу насквозь, как солнечный луч пробивает тучи.
Старенькая Меб, вырастившая Пиппу, назвала бы это волшебством.
Граф сложил ладони рупором.
– Послушайте, сударь!
Чужестранец приложил огромную руку к своей еще более огромной груди и вопросительно поднял черные брови.
– Сударь, – повторил граф. – Эта проказливая девица утверждает, будто пользуется вашим покровительством. Так ли это?
Толпа замерла. Граф и констебль выжидали. Когда все отвернулись от Пиппы, обратив взгляды на незнакомца, она просительно сложила руки и умоляюще посмотрела на чужестранца. Ухо ее онемело в цепких пальцах констебля.
Молящие взгляды удавались Пиппе лучше всего. Она отрабатывала их годами. В добавление к огромным, поблекшим от слез глазам они помогали выпрашивать у прохожих монетки и корки хлеба.
Чужестранец поднял руку. Толпа перед ним расступилась, образовав проход для его отряда.
Сопровождающие чужестранца люди двигались строевым порядком, как солдаты, но вместо мундиров на них были ужасающие серые шкуры, похожие на волчьи. Они были вооружены топорами с длинными топорищами и алебардами. У некоторых головы были начисто выбриты. У других воинов волосы спадали на глаза, закрывая лоб.
Стоило им появиться, как толпа расступилась. Пиппа не могла упрекнуть лондонцев в трусости. Она и сама сбежала бы, если бы не рука констебля, держащая ее за ухо.
– Эта девушка так утверждает? – Гигант выступил вперед.
Он говорил по-английски, но с очень странным акцентом.
Чужестранец был огромен. Вообще-то Пиппе нравились большие мужчины. Большие мужчины и большие собаки. Ей казалось, у них меньше чванства, хвастовства и жестокости, чем у их мелких сородичей. Этот гигант явно не страдал отсутствием самомнения.
Он был черноволос. Рассыпанные по плечам волосы отливали в первых лучах солнца сине-лиловым цветом. Одна прядь была обвита украшенным бисером тонким ремешком из сыромятной кожи.
Пиппа ругала себя, что поддалась колдовским чарам этого великана с глазами-сапфирами. Ей бы бежать прочь без оглядки, воспользовавшись моментом, а не стоять, оторопело разглядывая чужестранца. На худой конец, попытаться придумать, каким образом, без его на то ведома, она оказалась под его покровительством.
Иностранец добрался наконец до ступеней, где она стояла у двери между констеблем и графом Лестерским. Пристальный взгляд сверкающих голубых глаз заставил констебля отпустить ухо Пиппы.
Вздохнув с облегчением, она потерла ноющее от боли ухо.
– Мое имя – Айдан О'Донахью Map, – представился он.
Мавр! Пиппа стремительно упала на колени и схватила полы его темно-синего плаща, припадая губами к покрытому пылью шелку. Материал был тяжелым и дорогим, гладким, как поверхность воды, и необычным, как и его хозяин.
– Ваше превосходительство, неужели не помните меня? – сказала она, по своему опыту зная, что именитым господам льстит, когда их титулуют. – Как вы когда-то дали свое покровительство бедной и втоптанной в грязь бродяжке, чтобы я не умерла с голоду.
Ползая у ног гиганта, она разглядела великолепный кинжал с костяной рукоятью, заткнутый за голенище его высокого сапога. Не в силах противиться искушению, она вытащила кинжал так искусно, что никто и не заметил, как она спрятала добычу в своем башмаке.
Взгляд девушки скользнул вверх вдоль ноги великана, и увиденное заставило ее затрепетать. К его поясу была пристегнута короткая шпага, острая и опасная, как, видно, и сам владелец этого оружия.
– Вы тогда сказали, что не желаете мне пыток в тюрьме Клинк и что вас приводит в ужас мысль о геенне огненной, в которой я окажусь, если вы позволите беззащитной женщине пасть жертвой…
– Да, – сказал мужчина.
Она отпустила его плащ и взглянула на него снизу вверх.
– Да, так и было. Я помню…
– Трюхарт, – пришла она ему на помощь, назвав первое пришедшее ей на память имя. – Пиппа Трюхарт.
Айдан О'Донахью повернулся к графу Лестерскому. Тот в изумлении смотрел на него.
– Вот так, – произнес темноволосый гигант. – Пиппа Трюхарт находится под моим покровительством. – Огромной, больше напоминавшей лапу медведя рукой он подхватил ее под локоть и поставил на ноги. – Признаюсь, эта маленькая плутовка временами становится неуправляема и сегодня сбежала на представление. Но теперь я точно посажу ее на короткий поводок.
Граф кивнул и потряс бородкой.
– Было бы очень любезно с вашей стороны, лорд Кастелросс.
Айдан О'Донахью повернулся и обратился к своим людям на незнакомом Пиппе языке.
Одетые в шкуры воины развернулись, строем покинули площадь, направляясь по Патерностерроу. Стременной увел с собою огромную лошадь. Гигант крепко держал Пиппу за локоть.
– Пошли, золотце, – произнес он.
– Почему вы меня называете «золотце»?
– Ну, это как-то лучше, чем «сокровище». Направляясь к низкой калитке, ведущей на Чип-сайд, она краем глаза изучала его.
– Для мавра вы довольно привлекательны, – проследовала она в калитку, которую он придержал для нее.
– Вы сказали «мавр»? Но, сударыня, я вовсе не мавр.
– Но вы же сказали, что вы мавр, Айдан О'Донахью.
Он расхохотался. Она резко остановилась. Айдан хохотал так искренне, что ей показалось, она видит, как его смех колышется на ветру, словно полотнище темного шелка.
– И над чем это вы смеетесь? – спросила она с раздражением.
– Map. Меня зовут О'Донахью Map, что значит великий, – пояснил он.
– А-а. – Пиппа глубокомысленно покачала головой, делая вид, будто давно это поняла. – И вы, значит, великий?
– Это, золотце, для кого как! – Он потрепал девушку по щеке, неожиданно нежно для такого громилы.
Это легкое прикосновение потрясло Пиппу до глубины души, хотя она и не подала виду. Если кто-то и трогал ее, то только затем, чтобы оттаскать за уши или вытолкать откуда-нибудь, а вовсе не затем, чтобы утешить или приласкать.
– И как надобно обращаться к великому человеку? – спросила она с интересом. – Ваше сиятельство? Ваше превосходительство? – Она хмыкнула. – Ваше громадье?
Он опять расхохотался:
– Для уличной артистки ты знаешь много высокопарных слов. И нахальных тоже.
– Я специально собираю их. И быстро учусь.
– Не так быстро, надо полагать, раз влипла сегодня в историю.
Он взял ее за руку и продолжил свой путь на восток по Чипсайд. Они прошли мимо городского фонтана, креста на рынке с дощатым постаментом для золоченых статуй.
Пиппа заметила, что чужестранец насупился, глядя на изувеченные фигуры.
– Это пуритане невзлюбили их. – Она почувствовала себя обязанной дать ему некоторое объяснение. – Но это что, вон там, на плахе, такие же, только из живой плоти. Дов сказал, в прошлый вторник какого-то убийцу казнили.
Краем глаза Пиппа увидела Дова и Мортлока, стоявших рядом с опрокинутой бочкой у Олд-Чендж. Они играли в расшиши. Эти двое улыбнулись и помахали ей, как будто ничего не произошло, как будто они не бросили ее на произвол судьбы в момент страшной опасности.
Она пренебрежительно вскинула голову и, как великосветская дама, положила руку в лохмотьях на локоть великого О'Донахью. Пусть Дов и Морт подивятся и шею себе вывернут от любопытства. Отныне она принадлежала очень знатному господину. Она принадлежала О'Донахью Мару.
Айдан раздумывал над тем, как избавиться от девицы. Она семенила за ним, болтая о мятежах и повстанцах, о гонках на лодках ниже по течению Темзы. Ему нечем было заняться в Лондоне, пока королева дала ему время на отдых, но он не собирался все это время провести в обществе этой, похожей на карлицу, девицы с паперти собора Святого Павла.
Оставался нерешенным вопрос о его кинжале, который она стащила, валяясь у него в ногах. Может быть, стоило оставить ей кинжал как плату за утренние приключения. Девица ничего собой не представляла, но все-таки немного развлекла его.
Он бросил взгляд в ее сторону, и что-то в ее горделивой походке задело его за живое. В тот момент она напоминала ребенка, которому надели первые в жизни ботиночки. Но синяки под глазами, впалые щеки свидетельствовали о многодневном недосыпании и полуголодном существовании.