Страница:
Сьюзен Виггс
Рецепт счастья
Светлой памяти моих бабушки и дедушки, Анны и Николаса Клистов
Пища для размышлений от Дженни Маески
КОЛАЧИ[1] ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ
Странно, что многих пугает необходимость использования дрожжей. Хозяйки обычно торопятся перелистнуть страницу, если они значатся в списке ингредиентов. Однако бояться нечего.
Тесто для колачей готовится легко. Оно получается эластичным и тягучим, так что вы почувствуете себя настоящим профи. Как говаривала моя бабушка Хелен Маески: «В пекарском деле, как и в жизни, мы знаем намного больше, чем думаем сами».
Основа для колачей
1 столовая ложка сахарного песка
2 пакетика сухих дрожжей
1/2 чашки теплой воды
2 чашки молока
6 столовых ложек чистого несоленого сливочного масла
2 чайные ложки соли
2 слегка взбитых яичных желтка
1/2 чашки сахарного песка
61/4 чашки муки
11/2 брусочка растаявшего сливочного масла
Насыпьте дрожжи в мерный стакан и добавьте 1 столовую ложку сахарного песка. Добавьте теплую воду. Насколько теплую? В большинстве поваренных книг указывается температура 40–45 «С. Опытные повара могут определить температуру, капнув воду на запястье. Начинающим необходимо воспользоваться термометром. Слишком горячая вода испортит ингредиенты.
В небольшой кастрюле подогрейте молоко. Добавьте сливочное масло и помешивайте, пока оно не растает. Отсудите молоко, чтобы оно было чуть теплым, и вылейте в глубокую миску. Добавьте соль и сахар. Потом тонкой струйкой влейте яичные желтки и взбейте мутовкой. Продолжая взбивать, всыпьте в массу дрожжи.
Добавьте чашку муки. Когда тесто станет густым, начинайте месить его руками. Тесто должно получиться гладким и клейким. Продолжайте месить тесто и добавлять муку, пока поверхность теста не станет глянцевой. Придайте тесту шарообразную форму и положите его в глубокую миску. Накройте влажным полотенцем и поставьте в теплое безветренное место. Примерно через час теста станет вдвое больше. Моя бабушка обычно оставляла пальцами две вмятинки сверху, и если спустя час они все еще были видны, тогда тесто считалось поднявшимся. Теперь надавите на тесто ладонью, чтобы сжать его. Вы услышите тихий шипящий звук, и от теста распространится запах дрожжей.
Отделите от теста кусочки размером с яйцо и скатайте их в шарики. Поместите их на смазанный подсолнечным маслом противень на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Подождите 15 минут, чтобы дать шарикам снова подняться, а потом надавите на каждый большим пальцем, образуя ямку для фруктовой начинки. Польские пекари постоянно спорят о том, какую именно начинку нужно использовать. Моя бабушка никогда в этих спорах не участвовала. «Делайте то, что вкусно» – вот что всегда было ее девизом. Подойдет малиновое варенье, нарезанные персики, сливы или сладкий сыр.
Теперь сделайте попсику. Смешайте 1/2 чашки растаявшего сливочного масла, чашку сахара, 1/2 чашки муки и чайную ложку корицы. Полейте попсикой колачи. После поместите противень в теплое место – например, на холодильник – на 45–60 минут, чтобы тесто снова поднялось. Нагрейте духовку до 190 «С. Выпекайте колачи 20–40 минут до золотистой корочки. Особое внимание уделите нижней части колачей. Они могут легко подгореть, если противень расположен близко к огню.
Выньте противень. Смажьте колачи сливочным маслом и дайте им остыть. По рецепту получается около тридцати колачей.
Моя бабушка говорила, что не стоит задумываться о том, сколько времени занимает приготовление выпечки. Ведь это – акт любви, а кто волнуется о том, сколько времени отнимает любовь?
Странно, что многих пугает необходимость использования дрожжей. Хозяйки обычно торопятся перелистнуть страницу, если они значатся в списке ингредиентов. Однако бояться нечего.
Тесто для колачей готовится легко. Оно получается эластичным и тягучим, так что вы почувствуете себя настоящим профи. Как говаривала моя бабушка Хелен Маески: «В пекарском деле, как и в жизни, мы знаем намного больше, чем думаем сами».
Основа для колачей
1 столовая ложка сахарного песка
2 пакетика сухих дрожжей
1/2 чашки теплой воды
2 чашки молока
6 столовых ложек чистого несоленого сливочного масла
2 чайные ложки соли
2 слегка взбитых яичных желтка
1/2 чашки сахарного песка
61/4 чашки муки
11/2 брусочка растаявшего сливочного масла
Насыпьте дрожжи в мерный стакан и добавьте 1 столовую ложку сахарного песка. Добавьте теплую воду. Насколько теплую? В большинстве поваренных книг указывается температура 40–45 «С. Опытные повара могут определить температуру, капнув воду на запястье. Начинающим необходимо воспользоваться термометром. Слишком горячая вода испортит ингредиенты.
В небольшой кастрюле подогрейте молоко. Добавьте сливочное масло и помешивайте, пока оно не растает. Отсудите молоко, чтобы оно было чуть теплым, и вылейте в глубокую миску. Добавьте соль и сахар. Потом тонкой струйкой влейте яичные желтки и взбейте мутовкой. Продолжая взбивать, всыпьте в массу дрожжи.
Добавьте чашку муки. Когда тесто станет густым, начинайте месить его руками. Тесто должно получиться гладким и клейким. Продолжайте месить тесто и добавлять муку, пока поверхность теста не станет глянцевой. Придайте тесту шарообразную форму и положите его в глубокую миску. Накройте влажным полотенцем и поставьте в теплое безветренное место. Примерно через час теста станет вдвое больше. Моя бабушка обычно оставляла пальцами две вмятинки сверху, и если спустя час они все еще были видны, тогда тесто считалось поднявшимся. Теперь надавите на тесто ладонью, чтобы сжать его. Вы услышите тихий шипящий звук, и от теста распространится запах дрожжей.
Отделите от теста кусочки размером с яйцо и скатайте их в шарики. Поместите их на смазанный подсолнечным маслом противень на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Подождите 15 минут, чтобы дать шарикам снова подняться, а потом надавите на каждый большим пальцем, образуя ямку для фруктовой начинки. Польские пекари постоянно спорят о том, какую именно начинку нужно использовать. Моя бабушка никогда в этих спорах не участвовала. «Делайте то, что вкусно» – вот что всегда было ее девизом. Подойдет малиновое варенье, нарезанные персики, сливы или сладкий сыр.
Теперь сделайте попсику. Смешайте 1/2 чашки растаявшего сливочного масла, чашку сахара, 1/2 чашки муки и чайную ложку корицы. Полейте попсикой колачи. После поместите противень в теплое место – например, на холодильник – на 45–60 минут, чтобы тесто снова поднялось. Нагрейте духовку до 190 «С. Выпекайте колачи 20–40 минут до золотистой корочки. Особое внимание уделите нижней части колачей. Они могут легко подгореть, если противень расположен близко к огню.
Выньте противень. Смажьте колачи сливочным маслом и дайте им остыть. По рецепту получается около тридцати колачей.
Моя бабушка говорила, что не стоит задумываться о том, сколько времени занимает приготовление выпечки. Ведь это – акт любви, а кто волнуется о том, сколько времени отнимает любовь?
Глава 1
Дженни Маески отодвинулась от письменного стола, потянулась и потерла ноющую поясницу. Что-то – возможно, глубокая тишина пустого дома – разбудило ее в три часа ночи, и заснуть Дженни больше не смогла. Надев старый халат и сунув ноги в пушистые тапочки, она решила поработать над своей статьей для газеты и склонилась над ноутбуком. Однако вдохновение не шло точно так же, как сон.
Дженни хотелось написать о многом, хотелось рассказать множество историй, но как можно вместить воспоминания и кухонные премудрости целой жизни в одну лишь еженедельную колонку?
К тому же ей всегда хотелось написать нечто крупнее статьи. Намного крупнее. Дженни поняла, что вселенная больше не принимает ее отговорок. Она должна написать эту книгу.
Как и всякий хороший писатель, Дженни медлила. Она взяла в руку обручальное кольцо своей бабушки, которое лежало на фарфоровом блюдечке на столе. Дженни еще не решила, что будет делать с этим простым золотым кольцом, которое Хелен Маески носила все свои пятьдесят лет замужества и еще десять лет вдовства. Когда бабушка пекла, она всегда снимала кольцо и прятала его в кармане передника. Удивительно, как она его не потеряла. Однако бабушка попросила Дженни не хоронить ее вместе с ним.
Дженни покрутила кольцо на кончике указательного пальца. Она представила бабушкины руки: сильные и уверенные, когда та месила тесто, нежные и легкие, когда гладила внучку по щеке или трогала ее лоб проверить, нет ли температуры.
Дженни надела кольцо на палец и сжала руку в кулак. У нее было собственное обручальное кольцо, подаренное и принятое с головокружительными надеждами. Однако она его так и не надела. Сейчас это кольцо покоилось на дне ящика стола, и Дженни туда никогда не заглядывала.
В это темное время суток Дженни трудно было не думать о тех, кто ушел из ее жизни. Мать оставила ее, когда она была совсем крошкой. Дедушка умер. Но больше всего Дженни скучала по бабушке.
Со дня похорон прошло всего несколько недель. После первой волны звонков с соболезнованиями и визитов друзей наступило затишье, и Дженни до глубины души прочувствовала, что осталась абсолютно одна. Да, ее окружали заботливые друзья, сотрудники были для нее почти семьей. Но бабушки, которая вырастила Дженни, как свою дочь, больше не было.
По привычке Дженни сохранила свою работу на ноутбуке. Она плотнее закуталась в халат, подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу, глядя в темную зимнюю ночь. Снег сглаживал все неровности ландшафта. В это ночное время Мэйпл-стрит была абсолютно пустынна и купалась в бело-сером свете единственного на весь квартал фонаря. Дженни жила здесь всю жизнь. Бесчисленное множество раз она стояла на этом самом месте в ожидании… чего? Перемен. Чего-то нового.
Дженни беспокойно вздохнула. Ее дыхание затуманило оконное стекло. Снежинки сменились густыми хлопьями, которые кружили возле фонаря, приглушая его свет. Дженни всегда любила снег. Глядя на укрытый снежным одеялом ландшафт, она вспоминала, как, будучи ребенком, забиралась на холм вслед за дедушкой. Шла по его следам, прыгая из одной ямки в другую, волоча за собой санки на веревке.
Бабушка и дедушка были с Дженни все детство. Теперь, когда их не стало, никто уже больше не скажет ей: «А помнишь, как ты…»
Мать оставила Дженни, когда ей было четыре года, а отец был для нее незнакомцем, с которым она встретилась лишь полгода назад. Дженни решила воспринимать это как благословение. Исходя из того, что она знала о своих биологических родителях, никто не воспитал бы ее лучше, чем Хелен и Лео Маески.
Какой-то шум – глухой стук, а потом скрип – заставил Дженни вздрогнуть, отвлекая от размышлений. Она подняла голову, прислушиваясь, но пришла к выводу, что это снег или сосульки упали с крыши. Никогда не знаешь, насколько тихо может быть в доме, пока не останешься в нем совсем одна.
С тех пор, как умерла бабушка, Дженни часто просыпалась среди ночи. Ее голова была полна воспоминаний, которые требовали, чтобы их записали. И все они, словно аромат выпечки, исходили из бабушкиной кухни. Почти всю свою жизнь Дженни вела дневник, а несколько лет назад ее привычка превратилась в ведение еженедельной колонки в газете «Авалонский трубадур», в которой Дженни излагала рецепты, свои знания в области приготовления пищи и анекдоты. Бабушка умерла, и теперь не у кого было искать совета, спрашивать о происхождении какого-нибудь ингредиента или пекарских техниках. Дженни оставалось полагаться лишь на себя, и она боялась, что скоро все забудет.
Эта мысль подвигла Дженни к действиям. Она хотела переписать старые бабушкины рецепты, которые были записаны на польском на ветхой, пожелтевшей бумаге. Рецепты хранились в кладовке в тонкой коробочке, которую не открывали многие годы. Не обращая внимания на то, что часы показывали половину четвертого утра, Дженни спустилась по лестнице. Ступив на порог кладовки, она почувствовала до боли знакомый аромат бабушкиных пряностей, запах муки и хлеба. Дженни встала на цыпочки и потянулась к полке за старой жестяной коробкой. Потеряв равновесие, она ее выронила, и все содержимое вывалилось к ее ногам.
Дженни ругнулась, чего она никогда бы не стала делать при бабушке. Осторожно передвигаясь на цыпочках, она старалась не наступить на ветхие бумаги. Теперь ей требовался фонарик, потому что в кладовке не было света. Дженни нашла его в ящике с инструментами, но батарейки в нем сели, а в доме не было ни одной новой. Дженни хотела зажечь свечу, но побоялась, как бы чего-нибудь не случилось с рецептами. Она оперлась о кухонный стол и возвела глаза к потолку.
– Прости меня за это, бабушка, – сказала Дженни.
Взглядом она нашла детектор дыма.
«Ага», – подумала Дженни. Она встала на табуретку, открыла детектор, извлекла из него две батарейки и вставила их в фонарик.
Дженни направилась обратно в кладовку и аккуратно собрала бумаги, которые шелестели, как сухие осенние листья. Она уложила их обратно в коробку и принесла на кухню. На них были записаны рецепты и сделаны пометки на родном языке ее бабушки, польском. На обратной стороне одной из пожелтевших страниц с потрепанными краями Дженни заметила изящную выцветшую подпись – Helenka Maciejewski, десять раз выведенную девичьей рукой. Бабушка носила такое имя до того, как оно было англизировано. Должно быть, она писала на этом листке, будучи еще молодой невестой.
Но Дженни уже никогда не узнает некоторых вещей о своих бабушке и дедушке. Как они чувствовали себя, поженившись почти детьми, оставляя единственный дом, который знали, чтобы начать новую жизнь в другой точке мира? Им было страшно? Им это нравилось? Они ссорились или, наоборот, держались друг за друга?
Дженни закрыла глаза. У нее снова начался приступ паники. Это чувство зарождалось где-то в области живота и пробивалось наверх, сдавливая грудь. Приступы паники являлись для Дженни чем-то абсолютно новым, мрачным и неожиданным открытием. Первый случился с ней в больнице, когда она уже без всяких эмоций выполняла обязанности ближайшей родственницы Хелен Маески.
Дженни подписывала какие-то бумаги, когда пальцы ее левой руки вдруг онемели. Она выронила ручку и схватилась за горло.
– Не могу дышать, – сказала Дженни санитару. – Кажется, это сердечный приступ.
Усталый врач, осмотрев Дженни, объяснил ей все спокойным, сочувствующим тоном. Нередко сильный приступ может являться физическим выражением душевных переживаний, а его симптомы быть ощутимыми и пугающими, словно это какое-то заболевание.
С тех пор Дженни уже не раз сталкивалась с этими симптомами. Неужели практичная, уравновешенная Дженни Маески могла испытывать такое неконтролируемое и иррациональное чувство, как приступ паники? Она не могла остановить его, неприятное ощущение разрасталось внутри, словно по ее горлу ползло полчище пауков. Сердце, казалось, вот-вот разорвется.
С безумным видом Дженни осмотрелась в поисках коробочки с таблетками, которые ей дал доктор. Таблетки Дженни ненавидела почти так же сильно, как и приступы паники. Почему она не может сама избавиться от них? Почему не может справиться с ними, успокоить себя чашечкой крепкого кофе и бабушкиными колачами с абрикосовым вареньем?
Это, по крайней мере, помогло бы Дженни отвлечься. Прямо сейчас, в четыре утра. Наверное, единственным местом в Авалоне, где люди сейчас не спали, являлась пекарня «Скай-Ривер», основанная в 1952 году супругами Маески. Хелен специализировалась на колачах с фруктовой или сырной начинкой и на пирогах, которые стали местной легендой. Она получала заказы на выпечку от ресторанов и специализированных магазинов, расположенных на городской площади. Эти магазины обслуживали туристов, которые приезжали из Нью-Йорка провести в Авалоне лето среди зеленой прохлады или посмотреть на огненные краски осени.
Теперь Дженни являлась единственной владелицей пекарни. Она быстро оделась, натянув на утепленное нижнее белье брюки и толстый шерстяной свитер, обула высокие теплые ботинки, надела куртку и шапку. На машине Дженни выехать не могла, так как снегоуборщики еще не расчистили дороги. Кроме того, прежде, чем вывести машину из гаража, требовалось поработать лопатой, чего Дженни сейчас делать совсем не хотелось. Пекарня находилась всего в шести кварталах отсюда, на главной площади в центре города. Дорога туда займет всего несколько минут. Возможно, физическая нагрузка также поможет справиться с приступом.
На всякий случай Дженни нашла коробочку с таблетками и положила к себе в карман.
Прихватив сумочку, она шла сквозь морозную тишину. Снегопад прекратился, облака рассеялись, уступив место звездам. Свежий снег скрипел под ногами. Дженни шла по дороге, по которой ходила, когда была еще маленькой девочкой. Она выросла в пекарне, среди пьянящего аромата хлеба и пряностей, под звуки мешалок и раскаточных машин, сигналы таймеров и грохот тележек.
Над черным входом горела одна-единственная лампочка. Потопав ногами, чтобы стряхнуть снег с ботинок, Дженни зашла внутрь. Пройдя через чистое подсобное помещение, она сняла ботинки и взяла с полки сменную обувь.
– Это я, – сказала Дженни, оглядывая пекарню.
Как всегда, здесь царил идеальный порядок. У стены стоял ровный ряд мешков со свежеперемолотой мукой, а рядом – металлические бочки с медом. Контейнеры с ингредиентами для деликатесов стояли на полках высотой до самого потолка. Просо, кедровые орехи, оливки, изюм, орех пекан. Холодильники из нержавеющей стали, духовые шкафы и рабочие столы отражали свет подвесных ламп. В воздухе витал концентрированный запах дрожжей и корицы. Радио надрывалось песней группы Three 6 Mafia[2], что являлось признаком того, что в сегодняшнюю смену работал Зак. Сквозь мелодию слышалось жужжание тестомесильной машины.
– Эй, Зак! – крикнула Дженни, пытаясь отыскать парня взглядом.
Он вынырнул из-за перегородки и толкнул вперед тележку с тестом. Зак Алджер, который теперь заканчивал школу, работал в пекарне уже два года. Он не гнушался работой в ранние утренние часы и в школу отправлялся всегда с сумкой свежей выпечки. Во внешности Зака преобладали нордические черты: светло-голубые глаза, очень светлые волосы. Он был высоким, худощавым и имел серьезный вид.
– Что-то случилось? – спросил Зак.
– Не спится, – ответила Дженни, чувствуя себя немного смущенной. – А Лора здесь?
– Лепит хлеб. – Зак указал на отгороженный кабинет и покатил тележку с тестом дальше.
Лора Таттл занималась пекарским делом уже тридцать лет, из них двадцать пять – в качестве главного пекаря. Свое дело она знала лучше Дженни. Лора любила работать рано утром. Такое расписание прекрасно совпадало с ее биологическими часами.
– Посмотрите-ка, кто пришел, – пошутила Лора, не поднимая головы.
– Я ужасно хочу колач.
Дженни прошла через двустворчатую дверь в кафе, налила себе кофе и взяла с витрины вчерашний колач. Потом она вернулась в подсобное помещение, наслаждаясь знакомым вкусом. Но спокойнее на душе не становилось. По привычке Дженни сняла с крючка фартук.
Дженни редко работала руками. Как владелица и директор предприятия, она выполняла функции контроле – pa и администратора. На втором этаже располагался ее кабинет. Окнами он выходил на городскую площадь. В нем находился монитор системы безопасности, который показывал кассу кафе. Большинство рабочих дней Дженни наводняли хлопоты о работниках, поставщиках, заказчиках, клиентах и органах контроля. Иногда ей казалось, что телефонная трубка приклеилась к уху, а глаза – к экрану монитора. Но порой, рассудила Дженни, нужно просто закатать рукава и окунуться в работу с головой. Ничто не сравнится с чувством, возникающим при погружении рук в теплое шелковистое тесто. Сминающееся под пальцами, оно кажется чуть ли не живым.
Дженни надела фартук и села за рабочий стол к Лоре. Она придала хлебам форму и разделила на несколько партий. Сегодня в продаже будет традиционный польский хлеб с яйцом, цедрой и изюмом и травяной хлеб по рецепту, придуманному Лорой. Дженни и Лора работали бок о бок, отмеряли порции теста с помощью линейки, хотя обе уже давно умели делать это на глаз. Здесь же, напротив, находился холодильник, заполненный бабушкиными пирогами. С технической точки зрения эти пироги были сделаны не Хелен Маески. Но сами рецепты высоких лимонных безе, пирогов с глянцевой ягодной начинкой из трех видов ягод, пересеченной сверху тонкими полосками теста, кремового пирога на пахте придумала сама Хелен много лет тому назад. Ее технологии передавались от одного мастера к другому, и сейчас, даже после смерти Хелен, в пекарне ощущалось ее приятное, тихое присутствие, словно она все еще была жива.
Дженни со странной отрешенностью лепила из теста большие круглые хлебы. Она смотрела на свои белые от муки руки и видела руки бабушки. Бабушка всегда поднимала и поворачивала тесто с терпением, которого Дженни в себе не замечала. Тот факт, что она умерла, пронзил Дженни до глубины души. Прошло три недели, два дня и четырнадцать часов. Дженни точно знала, сколько времени она живет одна, и ненавидела это.
Лора продолжала работать. Один за другим она помещала смазанный подсолнечным маслом хлеб на противень. Ее голова двигалась в ритме музыки, доносившейся из радиоприемника. Лоре нравилась музыка, которую слушал Зак, хотя Дженни подозревала, что Лора не особо вслушивается в слова песни.
– Ты скучаешь по ней, да, куколка? – спросила Лора. Она была очень добрым человеком, и иногда казалось, что умеет читать мысли.
– Очень, – призналась Дженни. – Хотя я считала, что готова к этому. Не знаю, почему я так шокирована. У меня плохо получается. Вообще-то никак не получается. Не получается оплакивать ее, не получается жить одной.
Дженни расправила плечи и попыталась стряхнуть приступ паники и уныния. Но самое страшное: она не смогла это сделать. Дженни не контролировала себя и, даже чувствуя, что теряет голову, ничего не могла с этим поделать.
Откуда-то из темноты донесся вой сирены. Звук все нарастал, превращаясь в безумный крик. В ответ ему завыли собаки. Дженни повернулась и посмотрела в окно полутемного кафе. Город Авалон штата Нью-Йорк был достаточно маленьким, чтобы вопль сирен в ночи привлек внимание людей. Вообще-то последний раз Дженни слышала сирену, когда вызвала врачей.
Ей не позволили сесть в «скорую помощь» вместе с бабушкой. Дженни ехала следом на своей машине до самого Бенедиктинского госпиталя в Кингстоне. Там она попросила бабушку аннулировать отказ от реанимации, который та подписала после первого удара. Однако бабушка ни о чем таком и слышать не хотела. Потом ее начали покидать силы, и Дженни не осталось ничего, кроме как попрощаться с ней.
Дженни ощутила новый приступ паники. Она уверенно мяла тесто, как ее научила бабушка. Любой увидевший Дженни подумал бы, что она профессиональный пекарь.
– Я выйду на улицу. Глотну свежего воздуха, – сказала Дженни Лоре.
– Я слышала звук сирены. Может, покажется Любовничек.
Любовничком Лора прозвала Рурка Макнайта, начальника авалонской полиции. Он имел репутацию, которая не могла остаться без внимания в таком маленьком городке. Дженни, конечно, избегала каких бы то ни было прозвищ. Когда-то они с Рурком были не просто знакомыми. Более того, они знали друг друга очень близко. Но было это очень давно. За несколько лет Дженни и Рурк обменивались словами только по делу. Рурк каждый день заезжал в пекарню выпить чашечку кофе. С тех пор, как Дженни стала работать в кабинете на втором этаже, они никогда не пересекались.
Для того чтобы избегать Рурка, Дженни пришлось выучить его расписание. В будние дни, как и положено начальнику полиции, Рурк сидел в своем кабинете. Но из-за небогатого муниципального бюджета ему приходилось довольствоваться низкой зарплатой и скромным штатом сотрудников. Слишком скромным даже для такого маленького городка. Рурк часто выходил по выходным на дежурство и патрулировал улицы, как обычный полицейский. Иногда он даже расчищал улицы на снегоуборочной машине. Дженни делала вид, что ничего об этом не знает, что она вообще не интересуется жизнью Рурка Макнайта, а он, в свою очередь, не интересовался ею. Однако на похороны бабушки Рурк прислал цветы. И почтовую карточку, как всегда с короткой фразой: «Прости меня». Эта карточка прилагалась к букету размером с автомобиль.
Дженни натянула куртку и нырнула на улицу через заднюю дверь пекарни. Она почувствовала приближение приступа. Появился привычный звон в ушах, и словно целая армия невидимых муравьев стала ползти вверх по ее позвоночнику и голове. Грудь и горло сдавило. Несмотря на мороз, Джейн бросило в пот. Потом боковым зрением она увидела неестественные всполохи света.
Выходя в переулок, расположенный за пекарней, Дженни вдыхала воздух, но вдруг закашлялась, почувствовав едкий запах сигарет.
– Боже, Зак, – обратилась Дженни к мальчику, который стоял, прислонясь спиной к стене, – сигареты убьют тебя.
– Нет, – ответил Зак, стряхивая пепел в мусорный бак, – до того, как это случится, я брошу.
– Хах. – Дженни прочистила горло. – Все так говорят.
Она ненавидела, когда дети курят. Конечно, дедушка курил. Он делал самокрутки. Но в его время об опасности этой привычки еще мало знали. Сейчас же для курения не было никакого оправдания. Дженни взяла пригоршню снега и бросила его в сигарету. Красный огонек погас.
– Эй! – возмутился Зак.
– Ты же умный мальчик, Зак. Я слышала, что ты хорошо учишься. Так почему как дурачок?
Зак пожал плечами и соблаговолил застесняться.
– Спроси моего папу. По его мнению, я веду себя как дурак во многом. Он хочет, чтобы я весь следующий год провел на ипподроме в Саратоге, зарабатывая деньги на учебу в колледже.
Мэттью Алджер работал в городской администрации. Но, несмотря на это, по чаевым, которые он оставлял в кафе при пекарне, Дженни знала, что Алджер очень скуп. Очевидно, это качество проявлялось и в отношении собственного сына. Дженни выросла без отца и бесчисленное множество раз сожалела об этом. Но Мэттью Алджер служил доказательством того, что иногда без отца жить лучше.
– Я слышала, что если бросить курить, то можно сэкономить в среднем пять баксов в день, – сказала Дженни. Она задумалась, не странно ли звучал ее голос. Не догадался ли Зак, что ей приходится выжимать каждое слово из сдавленного горла.
– Да, я тоже об этом слышал. – Щелчком пальцев Зак отправил мокрую сигарету в мусорный бак. – Не волнуйся, – сказал он прежде, чем Дженни снова принялась его ругать, – я вымою руки перед тем, как приступить к работе.
Кажется, Зак не торопился уходить. Возможно, он собирается поговорить, предположила Дженни.
– Твой отец хочет, чтобы перед поступлением в колледж ты год поработал?
– Он хочет, чтобы я вообще работал. Постоянно рассказывает, как он учился в колледже, не получая от семьи никакой помощи, как всего добился своими силами. – В голосе Зака начисто отсутствовало восхищение.
Дженни задумалась о матери Зака. Она вышла замуж во второй раз и давным-давно жила в Сиэтле. Зак о ней никогда не говорил.
– А чего хочешь ты, Зак? – спросила Дженни.
Зак, казалось, был поражен, ведь ему уже давно не задавали подобных вопросов.
– Хочу уехать далеко, в какой-нибудь колледж, – ответил Зак. – Хочу жить где-нибудь в другом месте.
Дженни понимала желания Зака. В его возрасте она была уверена, что где-то далеко ее ждет удивительная жизнь. Тем не менее Дженни нечасто куда-то выезжала.
– Значит, этого тебе и нужно добиться, – с жаром произнесла она.
Зак пожал плечами:
– Может быть, и попытаюсь. Мне надо возвращаться к работе.
Он вошел в пекарню. Дженни осталась снаружи, пытаясь выпустить пар изо рта в виде колечек. И хотя разговор с Заком быстро отвлек ее от размышлений, нарастающая паника никуда не исчезла. Теперь Дженни осталась с ней один на один. Паника кричала внутри ее, как сирены в тишине ночи. И подобно сиренам, это чувство будто становилось громче и обволакивало Дженни целиком. Потолок звездного неба непосильной ношей давил на ее плечи.
«Я сдаюсь», – подумала Дженни и сунула руку в карман, нащупывая пластиковую коробочку с лекарством. Таблетка была не больше пули для винтовки. Дженни легко проглотила ее, не запивая водой. Лекарство должно подействовать через несколько минут.
Дженни хотелось написать о многом, хотелось рассказать множество историй, но как можно вместить воспоминания и кухонные премудрости целой жизни в одну лишь еженедельную колонку?
К тому же ей всегда хотелось написать нечто крупнее статьи. Намного крупнее. Дженни поняла, что вселенная больше не принимает ее отговорок. Она должна написать эту книгу.
Как и всякий хороший писатель, Дженни медлила. Она взяла в руку обручальное кольцо своей бабушки, которое лежало на фарфоровом блюдечке на столе. Дженни еще не решила, что будет делать с этим простым золотым кольцом, которое Хелен Маески носила все свои пятьдесят лет замужества и еще десять лет вдовства. Когда бабушка пекла, она всегда снимала кольцо и прятала его в кармане передника. Удивительно, как она его не потеряла. Однако бабушка попросила Дженни не хоронить ее вместе с ним.
Дженни покрутила кольцо на кончике указательного пальца. Она представила бабушкины руки: сильные и уверенные, когда та месила тесто, нежные и легкие, когда гладила внучку по щеке или трогала ее лоб проверить, нет ли температуры.
Дженни надела кольцо на палец и сжала руку в кулак. У нее было собственное обручальное кольцо, подаренное и принятое с головокружительными надеждами. Однако она его так и не надела. Сейчас это кольцо покоилось на дне ящика стола, и Дженни туда никогда не заглядывала.
В это темное время суток Дженни трудно было не думать о тех, кто ушел из ее жизни. Мать оставила ее, когда она была совсем крошкой. Дедушка умер. Но больше всего Дженни скучала по бабушке.
Со дня похорон прошло всего несколько недель. После первой волны звонков с соболезнованиями и визитов друзей наступило затишье, и Дженни до глубины души прочувствовала, что осталась абсолютно одна. Да, ее окружали заботливые друзья, сотрудники были для нее почти семьей. Но бабушки, которая вырастила Дженни, как свою дочь, больше не было.
По привычке Дженни сохранила свою работу на ноутбуке. Она плотнее закуталась в халат, подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу, глядя в темную зимнюю ночь. Снег сглаживал все неровности ландшафта. В это ночное время Мэйпл-стрит была абсолютно пустынна и купалась в бело-сером свете единственного на весь квартал фонаря. Дженни жила здесь всю жизнь. Бесчисленное множество раз она стояла на этом самом месте в ожидании… чего? Перемен. Чего-то нового.
Дженни беспокойно вздохнула. Ее дыхание затуманило оконное стекло. Снежинки сменились густыми хлопьями, которые кружили возле фонаря, приглушая его свет. Дженни всегда любила снег. Глядя на укрытый снежным одеялом ландшафт, она вспоминала, как, будучи ребенком, забиралась на холм вслед за дедушкой. Шла по его следам, прыгая из одной ямки в другую, волоча за собой санки на веревке.
Бабушка и дедушка были с Дженни все детство. Теперь, когда их не стало, никто уже больше не скажет ей: «А помнишь, как ты…»
Мать оставила Дженни, когда ей было четыре года, а отец был для нее незнакомцем, с которым она встретилась лишь полгода назад. Дженни решила воспринимать это как благословение. Исходя из того, что она знала о своих биологических родителях, никто не воспитал бы ее лучше, чем Хелен и Лео Маески.
Какой-то шум – глухой стук, а потом скрип – заставил Дженни вздрогнуть, отвлекая от размышлений. Она подняла голову, прислушиваясь, но пришла к выводу, что это снег или сосульки упали с крыши. Никогда не знаешь, насколько тихо может быть в доме, пока не останешься в нем совсем одна.
С тех пор, как умерла бабушка, Дженни часто просыпалась среди ночи. Ее голова была полна воспоминаний, которые требовали, чтобы их записали. И все они, словно аромат выпечки, исходили из бабушкиной кухни. Почти всю свою жизнь Дженни вела дневник, а несколько лет назад ее привычка превратилась в ведение еженедельной колонки в газете «Авалонский трубадур», в которой Дженни излагала рецепты, свои знания в области приготовления пищи и анекдоты. Бабушка умерла, и теперь не у кого было искать совета, спрашивать о происхождении какого-нибудь ингредиента или пекарских техниках. Дженни оставалось полагаться лишь на себя, и она боялась, что скоро все забудет.
Эта мысль подвигла Дженни к действиям. Она хотела переписать старые бабушкины рецепты, которые были записаны на польском на ветхой, пожелтевшей бумаге. Рецепты хранились в кладовке в тонкой коробочке, которую не открывали многие годы. Не обращая внимания на то, что часы показывали половину четвертого утра, Дженни спустилась по лестнице. Ступив на порог кладовки, она почувствовала до боли знакомый аромат бабушкиных пряностей, запах муки и хлеба. Дженни встала на цыпочки и потянулась к полке за старой жестяной коробкой. Потеряв равновесие, она ее выронила, и все содержимое вывалилось к ее ногам.
Дженни ругнулась, чего она никогда бы не стала делать при бабушке. Осторожно передвигаясь на цыпочках, она старалась не наступить на ветхие бумаги. Теперь ей требовался фонарик, потому что в кладовке не было света. Дженни нашла его в ящике с инструментами, но батарейки в нем сели, а в доме не было ни одной новой. Дженни хотела зажечь свечу, но побоялась, как бы чего-нибудь не случилось с рецептами. Она оперлась о кухонный стол и возвела глаза к потолку.
– Прости меня за это, бабушка, – сказала Дженни.
Взглядом она нашла детектор дыма.
«Ага», – подумала Дженни. Она встала на табуретку, открыла детектор, извлекла из него две батарейки и вставила их в фонарик.
Дженни направилась обратно в кладовку и аккуратно собрала бумаги, которые шелестели, как сухие осенние листья. Она уложила их обратно в коробку и принесла на кухню. На них были записаны рецепты и сделаны пометки на родном языке ее бабушки, польском. На обратной стороне одной из пожелтевших страниц с потрепанными краями Дженни заметила изящную выцветшую подпись – Helenka Maciejewski, десять раз выведенную девичьей рукой. Бабушка носила такое имя до того, как оно было англизировано. Должно быть, она писала на этом листке, будучи еще молодой невестой.
Но Дженни уже никогда не узнает некоторых вещей о своих бабушке и дедушке. Как они чувствовали себя, поженившись почти детьми, оставляя единственный дом, который знали, чтобы начать новую жизнь в другой точке мира? Им было страшно? Им это нравилось? Они ссорились или, наоборот, держались друг за друга?
Дженни закрыла глаза. У нее снова начался приступ паники. Это чувство зарождалось где-то в области живота и пробивалось наверх, сдавливая грудь. Приступы паники являлись для Дженни чем-то абсолютно новым, мрачным и неожиданным открытием. Первый случился с ней в больнице, когда она уже без всяких эмоций выполняла обязанности ближайшей родственницы Хелен Маески.
Дженни подписывала какие-то бумаги, когда пальцы ее левой руки вдруг онемели. Она выронила ручку и схватилась за горло.
– Не могу дышать, – сказала Дженни санитару. – Кажется, это сердечный приступ.
Усталый врач, осмотрев Дженни, объяснил ей все спокойным, сочувствующим тоном. Нередко сильный приступ может являться физическим выражением душевных переживаний, а его симптомы быть ощутимыми и пугающими, словно это какое-то заболевание.
С тех пор Дженни уже не раз сталкивалась с этими симптомами. Неужели практичная, уравновешенная Дженни Маески могла испытывать такое неконтролируемое и иррациональное чувство, как приступ паники? Она не могла остановить его, неприятное ощущение разрасталось внутри, словно по ее горлу ползло полчище пауков. Сердце, казалось, вот-вот разорвется.
С безумным видом Дженни осмотрелась в поисках коробочки с таблетками, которые ей дал доктор. Таблетки Дженни ненавидела почти так же сильно, как и приступы паники. Почему она не может сама избавиться от них? Почему не может справиться с ними, успокоить себя чашечкой крепкого кофе и бабушкиными колачами с абрикосовым вареньем?
Это, по крайней мере, помогло бы Дженни отвлечься. Прямо сейчас, в четыре утра. Наверное, единственным местом в Авалоне, где люди сейчас не спали, являлась пекарня «Скай-Ривер», основанная в 1952 году супругами Маески. Хелен специализировалась на колачах с фруктовой или сырной начинкой и на пирогах, которые стали местной легендой. Она получала заказы на выпечку от ресторанов и специализированных магазинов, расположенных на городской площади. Эти магазины обслуживали туристов, которые приезжали из Нью-Йорка провести в Авалоне лето среди зеленой прохлады или посмотреть на огненные краски осени.
Теперь Дженни являлась единственной владелицей пекарни. Она быстро оделась, натянув на утепленное нижнее белье брюки и толстый шерстяной свитер, обула высокие теплые ботинки, надела куртку и шапку. На машине Дженни выехать не могла, так как снегоуборщики еще не расчистили дороги. Кроме того, прежде, чем вывести машину из гаража, требовалось поработать лопатой, чего Дженни сейчас делать совсем не хотелось. Пекарня находилась всего в шести кварталах отсюда, на главной площади в центре города. Дорога туда займет всего несколько минут. Возможно, физическая нагрузка также поможет справиться с приступом.
На всякий случай Дженни нашла коробочку с таблетками и положила к себе в карман.
Прихватив сумочку, она шла сквозь морозную тишину. Снегопад прекратился, облака рассеялись, уступив место звездам. Свежий снег скрипел под ногами. Дженни шла по дороге, по которой ходила, когда была еще маленькой девочкой. Она выросла в пекарне, среди пьянящего аромата хлеба и пряностей, под звуки мешалок и раскаточных машин, сигналы таймеров и грохот тележек.
Над черным входом горела одна-единственная лампочка. Потопав ногами, чтобы стряхнуть снег с ботинок, Дженни зашла внутрь. Пройдя через чистое подсобное помещение, она сняла ботинки и взяла с полки сменную обувь.
– Это я, – сказала Дженни, оглядывая пекарню.
Как всегда, здесь царил идеальный порядок. У стены стоял ровный ряд мешков со свежеперемолотой мукой, а рядом – металлические бочки с медом. Контейнеры с ингредиентами для деликатесов стояли на полках высотой до самого потолка. Просо, кедровые орехи, оливки, изюм, орех пекан. Холодильники из нержавеющей стали, духовые шкафы и рабочие столы отражали свет подвесных ламп. В воздухе витал концентрированный запах дрожжей и корицы. Радио надрывалось песней группы Three 6 Mafia[2], что являлось признаком того, что в сегодняшнюю смену работал Зак. Сквозь мелодию слышалось жужжание тестомесильной машины.
– Эй, Зак! – крикнула Дженни, пытаясь отыскать парня взглядом.
Он вынырнул из-за перегородки и толкнул вперед тележку с тестом. Зак Алджер, который теперь заканчивал школу, работал в пекарне уже два года. Он не гнушался работой в ранние утренние часы и в школу отправлялся всегда с сумкой свежей выпечки. Во внешности Зака преобладали нордические черты: светло-голубые глаза, очень светлые волосы. Он был высоким, худощавым и имел серьезный вид.
– Что-то случилось? – спросил Зак.
– Не спится, – ответила Дженни, чувствуя себя немного смущенной. – А Лора здесь?
– Лепит хлеб. – Зак указал на отгороженный кабинет и покатил тележку с тестом дальше.
Лора Таттл занималась пекарским делом уже тридцать лет, из них двадцать пять – в качестве главного пекаря. Свое дело она знала лучше Дженни. Лора любила работать рано утром. Такое расписание прекрасно совпадало с ее биологическими часами.
– Посмотрите-ка, кто пришел, – пошутила Лора, не поднимая головы.
– Я ужасно хочу колач.
Дженни прошла через двустворчатую дверь в кафе, налила себе кофе и взяла с витрины вчерашний колач. Потом она вернулась в подсобное помещение, наслаждаясь знакомым вкусом. Но спокойнее на душе не становилось. По привычке Дженни сняла с крючка фартук.
Дженни редко работала руками. Как владелица и директор предприятия, она выполняла функции контроле – pa и администратора. На втором этаже располагался ее кабинет. Окнами он выходил на городскую площадь. В нем находился монитор системы безопасности, который показывал кассу кафе. Большинство рабочих дней Дженни наводняли хлопоты о работниках, поставщиках, заказчиках, клиентах и органах контроля. Иногда ей казалось, что телефонная трубка приклеилась к уху, а глаза – к экрану монитора. Но порой, рассудила Дженни, нужно просто закатать рукава и окунуться в работу с головой. Ничто не сравнится с чувством, возникающим при погружении рук в теплое шелковистое тесто. Сминающееся под пальцами, оно кажется чуть ли не живым.
Дженни надела фартук и села за рабочий стол к Лоре. Она придала хлебам форму и разделила на несколько партий. Сегодня в продаже будет традиционный польский хлеб с яйцом, цедрой и изюмом и травяной хлеб по рецепту, придуманному Лорой. Дженни и Лора работали бок о бок, отмеряли порции теста с помощью линейки, хотя обе уже давно умели делать это на глаз. Здесь же, напротив, находился холодильник, заполненный бабушкиными пирогами. С технической точки зрения эти пироги были сделаны не Хелен Маески. Но сами рецепты высоких лимонных безе, пирогов с глянцевой ягодной начинкой из трех видов ягод, пересеченной сверху тонкими полосками теста, кремового пирога на пахте придумала сама Хелен много лет тому назад. Ее технологии передавались от одного мастера к другому, и сейчас, даже после смерти Хелен, в пекарне ощущалось ее приятное, тихое присутствие, словно она все еще была жива.
Дженни со странной отрешенностью лепила из теста большие круглые хлебы. Она смотрела на свои белые от муки руки и видела руки бабушки. Бабушка всегда поднимала и поворачивала тесто с терпением, которого Дженни в себе не замечала. Тот факт, что она умерла, пронзил Дженни до глубины души. Прошло три недели, два дня и четырнадцать часов. Дженни точно знала, сколько времени она живет одна, и ненавидела это.
Лора продолжала работать. Один за другим она помещала смазанный подсолнечным маслом хлеб на противень. Ее голова двигалась в ритме музыки, доносившейся из радиоприемника. Лоре нравилась музыка, которую слушал Зак, хотя Дженни подозревала, что Лора не особо вслушивается в слова песни.
– Ты скучаешь по ней, да, куколка? – спросила Лора. Она была очень добрым человеком, и иногда казалось, что умеет читать мысли.
– Очень, – призналась Дженни. – Хотя я считала, что готова к этому. Не знаю, почему я так шокирована. У меня плохо получается. Вообще-то никак не получается. Не получается оплакивать ее, не получается жить одной.
Дженни расправила плечи и попыталась стряхнуть приступ паники и уныния. Но самое страшное: она не смогла это сделать. Дженни не контролировала себя и, даже чувствуя, что теряет голову, ничего не могла с этим поделать.
Откуда-то из темноты донесся вой сирены. Звук все нарастал, превращаясь в безумный крик. В ответ ему завыли собаки. Дженни повернулась и посмотрела в окно полутемного кафе. Город Авалон штата Нью-Йорк был достаточно маленьким, чтобы вопль сирен в ночи привлек внимание людей. Вообще-то последний раз Дженни слышала сирену, когда вызвала врачей.
Ей не позволили сесть в «скорую помощь» вместе с бабушкой. Дженни ехала следом на своей машине до самого Бенедиктинского госпиталя в Кингстоне. Там она попросила бабушку аннулировать отказ от реанимации, который та подписала после первого удара. Однако бабушка ни о чем таком и слышать не хотела. Потом ее начали покидать силы, и Дженни не осталось ничего, кроме как попрощаться с ней.
Дженни ощутила новый приступ паники. Она уверенно мяла тесто, как ее научила бабушка. Любой увидевший Дженни подумал бы, что она профессиональный пекарь.
– Я выйду на улицу. Глотну свежего воздуха, – сказала Дженни Лоре.
– Я слышала звук сирены. Может, покажется Любовничек.
Любовничком Лора прозвала Рурка Макнайта, начальника авалонской полиции. Он имел репутацию, которая не могла остаться без внимания в таком маленьком городке. Дженни, конечно, избегала каких бы то ни было прозвищ. Когда-то они с Рурком были не просто знакомыми. Более того, они знали друг друга очень близко. Но было это очень давно. За несколько лет Дженни и Рурк обменивались словами только по делу. Рурк каждый день заезжал в пекарню выпить чашечку кофе. С тех пор, как Дженни стала работать в кабинете на втором этаже, они никогда не пересекались.
Для того чтобы избегать Рурка, Дженни пришлось выучить его расписание. В будние дни, как и положено начальнику полиции, Рурк сидел в своем кабинете. Но из-за небогатого муниципального бюджета ему приходилось довольствоваться низкой зарплатой и скромным штатом сотрудников. Слишком скромным даже для такого маленького городка. Рурк часто выходил по выходным на дежурство и патрулировал улицы, как обычный полицейский. Иногда он даже расчищал улицы на снегоуборочной машине. Дженни делала вид, что ничего об этом не знает, что она вообще не интересуется жизнью Рурка Макнайта, а он, в свою очередь, не интересовался ею. Однако на похороны бабушки Рурк прислал цветы. И почтовую карточку, как всегда с короткой фразой: «Прости меня». Эта карточка прилагалась к букету размером с автомобиль.
Дженни натянула куртку и нырнула на улицу через заднюю дверь пекарни. Она почувствовала приближение приступа. Появился привычный звон в ушах, и словно целая армия невидимых муравьев стала ползти вверх по ее позвоночнику и голове. Грудь и горло сдавило. Несмотря на мороз, Джейн бросило в пот. Потом боковым зрением она увидела неестественные всполохи света.
Выходя в переулок, расположенный за пекарней, Дженни вдыхала воздух, но вдруг закашлялась, почувствовав едкий запах сигарет.
– Боже, Зак, – обратилась Дженни к мальчику, который стоял, прислонясь спиной к стене, – сигареты убьют тебя.
– Нет, – ответил Зак, стряхивая пепел в мусорный бак, – до того, как это случится, я брошу.
– Хах. – Дженни прочистила горло. – Все так говорят.
Она ненавидела, когда дети курят. Конечно, дедушка курил. Он делал самокрутки. Но в его время об опасности этой привычки еще мало знали. Сейчас же для курения не было никакого оправдания. Дженни взяла пригоршню снега и бросила его в сигарету. Красный огонек погас.
– Эй! – возмутился Зак.
– Ты же умный мальчик, Зак. Я слышала, что ты хорошо учишься. Так почему как дурачок?
Зак пожал плечами и соблаговолил застесняться.
– Спроси моего папу. По его мнению, я веду себя как дурак во многом. Он хочет, чтобы я весь следующий год провел на ипподроме в Саратоге, зарабатывая деньги на учебу в колледже.
Мэттью Алджер работал в городской администрации. Но, несмотря на это, по чаевым, которые он оставлял в кафе при пекарне, Дженни знала, что Алджер очень скуп. Очевидно, это качество проявлялось и в отношении собственного сына. Дженни выросла без отца и бесчисленное множество раз сожалела об этом. Но Мэттью Алджер служил доказательством того, что иногда без отца жить лучше.
– Я слышала, что если бросить курить, то можно сэкономить в среднем пять баксов в день, – сказала Дженни. Она задумалась, не странно ли звучал ее голос. Не догадался ли Зак, что ей приходится выжимать каждое слово из сдавленного горла.
– Да, я тоже об этом слышал. – Щелчком пальцев Зак отправил мокрую сигарету в мусорный бак. – Не волнуйся, – сказал он прежде, чем Дженни снова принялась его ругать, – я вымою руки перед тем, как приступить к работе.
Кажется, Зак не торопился уходить. Возможно, он собирается поговорить, предположила Дженни.
– Твой отец хочет, чтобы перед поступлением в колледж ты год поработал?
– Он хочет, чтобы я вообще работал. Постоянно рассказывает, как он учился в колледже, не получая от семьи никакой помощи, как всего добился своими силами. – В голосе Зака начисто отсутствовало восхищение.
Дженни задумалась о матери Зака. Она вышла замуж во второй раз и давным-давно жила в Сиэтле. Зак о ней никогда не говорил.
– А чего хочешь ты, Зак? – спросила Дженни.
Зак, казалось, был поражен, ведь ему уже давно не задавали подобных вопросов.
– Хочу уехать далеко, в какой-нибудь колледж, – ответил Зак. – Хочу жить где-нибудь в другом месте.
Дженни понимала желания Зака. В его возрасте она была уверена, что где-то далеко ее ждет удивительная жизнь. Тем не менее Дженни нечасто куда-то выезжала.
– Значит, этого тебе и нужно добиться, – с жаром произнесла она.
Зак пожал плечами:
– Может быть, и попытаюсь. Мне надо возвращаться к работе.
Он вошел в пекарню. Дженни осталась снаружи, пытаясь выпустить пар изо рта в виде колечек. И хотя разговор с Заком быстро отвлек ее от размышлений, нарастающая паника никуда не исчезла. Теперь Дженни осталась с ней один на один. Паника кричала внутри ее, как сирены в тишине ночи. И подобно сиренам, это чувство будто становилось громче и обволакивало Дженни целиком. Потолок звездного неба непосильной ношей давил на ее плечи.
«Я сдаюсь», – подумала Дженни и сунула руку в карман, нащупывая пластиковую коробочку с лекарством. Таблетка была не больше пули для винтовки. Дженни легко проглотила ее, не запивая водой. Лекарство должно подействовать через несколько минут.